Морской старик

Борисов Трофим Михайлович

 

Трофим Борисов

Морской старик

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Дорога идет в гору. Утро. Кругом стройные, высокие ели. Половина апреля. Солнце ярко светит, но снежный покров лежит на погнувшихся ветках почти нетронутый.

Нарты, перегибаясь на выбоинах дороги, тихонько поскрипывают. От запряженных собак клубами поднимается пар.

На передней нарте чемоданы, узелки и пачки сушеной рыбы; на задней, если покопаться в меховых одеялах и воротниках, можно найти две головы: детскую, с розовыми щеками, и женскую, с усталым и бледным лицом.

Около первой нарты шагает Гибелька в остроносых сапогах, сшитых из кожи сивуча и шкурки нерпы. На плечах у него ярко-синий кафтан, забранный у поясницы в коротенькую, до колен, меховую юбочку. Голова Гибельки ничем не покрыта, и черные густые волосы, намазанные жиром, блестят.

Гибелька тянет свой воз на подъемах, помогая собакам и покрикивая на них, а на раскатах легко перескакивает через нарту и то с одной, то с другой стороны поддерживает багаж.

У второй нарты – Василий Игнатьевич, кареглазый пожилой мужчина в очках. Одет он неуклюже – в длинные оленьи торбоза и черный полушубок с курчавым воротником. На голове у него огромная с наушниками шапка из меха лисьих лапок.

Собаки тянут изо всех сил, хрипят, то и дело хватая ртом мягкий снег по бокам дороги.

Тайга полна смолистого запаха. Безмолвие, точно путники пробираются по зачарованной стране. Снег искрится и беззвучно осыпается с веток, вздрагивающих навстречу апрельскому солнцу.

– Та-та-та, – подбадривает собак Гибелька.

Василий Игнатьевич только сопит и тяжело шагает около нарты: он управляет ездовыми собаками в первый раз.

Тайга пробуждается от зимнего сна. Хвоя жадно впитывает яркие лучи. Снег, налипший на еловые лапки, в полдень перестает осыпаться и, отяжелев от воды, грузными комьями скользит по зеленым иглам.

Мальчик спит у ног матери.

– Порррр! – протянул Гибелька сигнал к остановке.

Псы не заставили повторять приказ и в то же мгновение улеглись по кромкам дороги, уткнув морды в рыхлый снег.

– Покурить-то на-а-до, – сказал Гибелька. – Шибко тяжело в гору… Скоро на перевал придем.

– Вставай, Митя! – весело крикнул Василий Игнатьевич. – Смотри, какая тайга. Слезай с нарты и разомнись.

Накануне вечером Митю, укутанного в одеяла, посадили у ног матери. Нарта скользила спокойно. Мальчику не хотелось спать, он смотрел на звезды и… не заметил, как уснул.

Митю высвободили из-под одеял, и он, одетый в кухлянку и торбоза, соскочил на дорогу. Он обошел нарту кругом, ощупал длинные, почти четырехметровые полозья шириною всего в ладонь и чуть потолще ее, а также тонкие и высокие копылья, которые были притянуты к полозьям ремнями.

Собаки, пристегнутые хомутами на веревочный потяг, казались длинной пестрой лентой.

Гибелька возился около своего передовика. Высокая, худощавая, востроухая, бесхвостая собака, украшенная султаном, выглядела красивой и отличалась от других. Она заглядывала хозяину в глаза и махала обрубком хвоста. Когда Митя присмотрелся, то оказалось, что все нартовые собаки бесхвостые.

– Папа, а зачем собакам хвосты отрубили?

– Чтобы не мешали при езде задней паре, – сказал Василий Игнатьевич. – Если бы собаки не были куцые, то они хватали бы друг друга за хвосты, получалась бы драка, грызня…

* * *

В полдень нарты остановились на перевале.

Внизу – широкая долина с лесом и марями, а за ней невысокий увал. Тундровая речка, покрытая блестящей наледью, извиваясь, разрезала то марь, то перелесок.

– Теперь скоро на место придем. Сейчас спускаться надо. А может быть, внизу у ключика эвенки есть. Бывают они там. Оленьего мяса достанем. Кушать шибко хочу! Под гору ладно собаки пойдут, только нарту держи. На крутой спуск цепочки поперек полозьев привяжи. А то убьют собаки. Сам-то упадешь в снег – и всё. А твою жену, твоего мальчишку о первый же пенек стукнут.

Гибелька после подъема в гору повеселел и, привязывая цепочку, напевал:

– И-и-и… ы-н-а-а-а…

Спуск, на самом деле, предстоял опасный: дорога извивалась с крутой горы между деревьев и пеньков, а держать собак даже при незначительном спуске очень трудно.

– Ты смотри, как я поеду. Немного подожди, а потом пускай собак. Остол не потеряй! Верхом садись…

– Папа, я сяду верхом на нарту и тоже тормозить буду, дай мне остол! – закричал Митя. – Не бойся, я не упаду.

Проводник усмехнулся:

– Успеешь сам ездить… В нарту крепко садись, ноги хорошо спрячь. Когда под гору нарта бежит, то только один каюр верхом сидит. Только он правит. Мешать ему не надо!

Гибелька вскочил на нарту, качнувшись, крикнул на собак и скрылся за поворотом дороги.

Вторая упряжка, гремя тормозящими ход цепочками, так же быстро понеслась под гору. Стволы деревьев мелькали у самых голов путников. Елена Петровна прижала сына к себе и с ужасом смотрела на бешеную скачку. Ей хотелось крикнуть, чтобы муж остановил нарту, но она понимала, что это бесполезно.

К счастью, дорога пролегала глубокой канавой в рыхлом снегу. И всякий раз готовая свалиться на новом повороте нарта выпрямлялась.

У края мари, где кончался густой лес, стоял Гибелька и покуривал трубочку.

– Ай да каюр, да каюр! Молодец! Поди, напугал мамку?

Женщина уже улыбалась.

– Лучше бы нам с тобой ехать, Гибелька. Перевяжи своих собак сюда, а то он где-нибудь стукнет нас об дерево.

– Грузовую нарту нельзя ему. Опрокинет и сломает. Ну, да теперь ничего. Большая гора позади осталась, а впереди спуск хороший. Теперь бояться не надо.

Гибелька улыбался и щурил глаза. Подбоченясь, он расставил широко ноги, и в этой позе нивх казался Мите индейцем, о которых он так много читал и которых так хотел увидеть.

По мари дорога была неровная. Нарта часто наскакивала на кочки оголенного мха, и тогда собаки тянули еле-еле.

Въехали в редколесье чахлых карликовых деревьев. Собаки встрепенулись и потянули сильней. Одна за другой они поднимали морды, обнюхивали воздух. Нарта Гибельки уже мчалась; его собаки нетерпеливо взвизгивали.

Вторая нарта тоже не отставала в этом непонятном для пассажиров беге, задевая за деревья, перескакивая через кусты голубики и багульника. Торможение остолом не помогало.

– Да останови их! Привяжись за дерево! – кричала Елена Петровна. – Они убьют нас!

– Держи крепче! – успел крикнуть Гибелька и махнул рукой вправо.

Там толпилось десятка два оленей с большими ветвистыми рогами. Минуту спустя олени ринулись в сторону, собаки свернули с дороги и помчались за стадом.

Отец Мити не умел сдерживать нарту и только хрипло кричал:

– Кай-кай-кай!.. Чуй-й-й! Порррр!

Олени мчались по полянке шагах в пятидесяти. И вдруг исчезли, как будто провалились сквозь землю. Собаки круто повернули по их следам. Василий Игнатьевич упал в снег. Нарта соскочила с яра на лед небольшой речки. Затрещали копылья, кузов осел; женщина и мальчик ударились об лед. Псы протянули обломки нарты вместе с путниками поперек речки и запутались упряжью в кустах противоположного берега.

Отец Мити, отряхивая снег, подбежал к нарте.

Елена Петровна, бледная, с посиневшими губами, лежала, откинувшись на подушки. Митя широко открытыми глазами смотрел на мать.

– Митя! – громко сказал отец. – Вылезай скорей из нарты.

Ослабив ремни и приподняв голову женщины, он прошептал:

– Лена, очнись!

– Чего это такое у вас, а-а? Нарта сломалась? – услышали позади себя отец и сын.

В двух шагах стоял высокий и сухой эвенк. На длинных ногах его были мягкие оленьи чулки, на плечах легкая кожаная куртка. Стриженая голова повязана ситцевым платком наподобие шапочки. Под морщинистым лбом смеющиеся глаза. Нос маленький, приплюснут, лицо скуласто. Около него маленькая девочка в расшитых бисером шапочке, халате и торбозах. Ее пухлые щеки блестели, а глаза сквозь узкие щели век удивленно смотрели на Митю.

– Давай помогать буду, – сказал эвенк. – Что, баба твоя шибко испугалась? Бе-да-а с собаками! Что ж, увезу вас на вашу речку. На завод пришел? Поди, рыбу разводить пришел? Нарта ваша пропала. Ничего-о-о… Поднимай бабу! В урасу потащим. Чаю сварит моя старуха, а я оленей, что ли, поймаю. На оленях увезу вас. Вот только как собаки-то твои? Беда с ними! Оленей у меня много.

Митя удивленно смотрел на эвенка.

«Откуда он все узнал? – думал Митя. – Первый раз нас видит, а знает, куда мы едем, знает, что отец рыбовод и что дорогой нам олени встретились».

Елена Петровна очнулась; на щеках ее выступил румянец.

– Где Митя? – спросила она.

Митя подбежал к матери и обнял ее. Маленькая эвенка пододвинулась ближе.

– Откуда эта девочка? Куда мы приехали? А где Гибелька?

– Да, да, где же, в самом деле, Гибелька? – спохватился Василий Игнатьевич. – Ты, друг, не видел еще одну нарту? Гибелька на ней каюрит.

– А-а, Гибелька! У него пестрый передовик? Вот умная собака! Однако, триста рублей стоит; однако, больше стоит. Гибелька? Он придет. К урасе придет. Он знает. Старый каюр. Хороший передовик у него! Такого еще не найдешь. На оленей не пойдет, как твой… Манька, – сказал громко эвенк, – отведи их в урасу, а мы собак привяжем на цепочки, а то олени опять придут.

* * *

В урасе было дымно и тесно. Гибелька сидел у очага и курил трубку. Мать Мани готовила строганину из свежего сига.

Елена Петровна неловко уселась на одну из оленьих шкур и усадила с собой Митю.

– Гибелька, у нас нарта сломалась. Вы бы сходили туда, к мужчинам, и помогли им.

– Что ж, помогать-то можно, так можно…

Маня вошла в урасу с охапкой сухого хвороста. Она присела на корточки и, ломая прутья, подсовывала их одним концом в огонь. Это были сучья ивняка; горели они без треска, и дым от них был не такой густой и удушливый. Но все же у Мити и его матери на глазах появились слезы.

Пламя лизало красными языками чайник. У очага стало теплее.

Девочка лукаво взглянула на Митю и подала ему коробочку, полную крупных ягод брусники.

– Маня, – обратилась Елена Петровна к девочке, – сходи к нашей нарте за маленьким чемоданчиком с провизией. Митю надо покормить. Ты понимаешь меня?

Мальчик поднялся со своего места:

– Мама, я пойду, я знаю, какой чемоданчик.

– Иди! Вдвоем больше притащите.

Дети вышли из урасы. Солнце спряталось за гору. Стало холоднее. Освещенные зарей сопки выделялись каждой складкой, как будто были начерчены углем на белой бумаге.

Маня схватила ремень маленькой охотничьей нарты и крикнула:

– Садись, Митя!

Митя опешил, а девочка смеялась:

– Садись, садись!

Вдруг Маня стала серьезной и подошла к Мите. Вглядевшись в его белое лицо, она быстро протянула руку и своими тоненькими пальцами погладила Митину щеку.

Маня опять звонко засмеялась: ей понравилась белая и нежная кожа мальчика.

– Садись!

Но Митя не сел, а схватился рядом вместе с Маней за ремешок и потянул нарту.

– Ты молодец! – сказала Маня и хлопнула мальчика по плечу.

* * *

Через полчаса в урасе пили чай. Маня сидела, поджав под себя ноги, около Мити. Он угощал ее сдобными лепешками, сахаром, конфетами, а сам жадно ел бруснику с медом. От меда Маня отказалась: она его не знала. Черные волосы девочки были гладко причесаны, а в ушах болтались большие серебряные серьги с зелеными камешками. Девочка беспрерывно смеялась и сейчас, сидя в урасе, казалась совсем маленькой.

Взрослые сосредоточенно ели: хозяева и Гибелька – строганину из сига и оленины, а гости – захваченную с собой подмерзшую еду. Насытившись, хозяин урасы спросил:

– Откуда идешь?

– Из Москвы.

– Чего так? Каждый человек сюда приходит только из Москвы! Какой это такой город? Что, он больше Николаевска?

– Больше, много больше! Вот поедем на будущий год с нами – посмотришь.

– Однако, на оленях до Москвы долго будешь ехать.

– Да, на оленях долгонько, пожалуй месяца четыре. Но мы на аэроплане полетим.

Эвенк, пожевав губами, сказал:

– Хорошо. Так бы не пошел, а на аплане пойду в Москву… Только скажи: зачем людей так много из Москвы к нам приходит? Чего-то совсем, ать, другое делают. Раньше к нам купцы больше приходили. Икру покупали, деньги нам платили, чего-чего товар разный давали; за банку икры пятьдесят копеек платили. Вот как! Теперь икру продавать нельзя-а-а… Пошто так? Раньше солили и в город возили, там на базаре продавали. А чего сейчас делают? В ящики икру сажают, маленьких рыбок выводят, а потом в море пускают… Какой толк!

– Обманщики ваши купцы были.

– Вадымир Петрович – обманщик?! – Эвенк и его жена удивленно взглянули на рыбовода. – Такой добрый был человек! Бабе красный платок дарил, даже часы один раз дарил. Вот как! Девчонке конфеток, пряники, сахар давал, а меня водкой угощал. Ать?

– А вы знаете, почем он в городе пудовую банку икры продавал? По тридцать рублей за банку продавал. Понимаете? Вам полтинник, да других расходов три-четыре рубля на пуд, а продавал по тридцать! Понимаешь? Ты сколько банок икры свежей ему в лето доставлял?

– Разно так: когда сто, когда больше. Другие тоже давали.

– Вот видишь, тебе заплатил пятьдесят рублей, и то не деньгами, а дешевеньким товаром, а сам выручил тысячи три. Никак не меньше! Ты понимаешь, как это много?

– Ать? – Эвенк пожевал губами и, подумав, ответил: – Это триста червонцев да еще больше!

Эвенк передернул плечами, и на его висках выступили капли пота. Он нетерпеливо вытер лоб, почесал за ухом и стал переговариваться с женой и Гибелькой на родном языке.

Хозяин урасы вдруг крякнул и ударил себя по колену:

– Верно говоришь!

– Он не только тебя и других эвенков, он весь ваш край обворовал. Кеты теперь, небось, мало ловится на морских промыслах и в речках?

– Это верно! Правду ты сказал: три года в нашей речке рыбы не было.

– А все потому, что вы с Владимир Петровичем только икру брали. Скажи, сколько ты бросил рыбы, когда икру брал? Так, напрасно, без всякой пользы бросил?

– Ать? А я разве считал!

– До десяти тысяч штук ежегодно только ты выбрасывал. А раньше, до икрянщика, как дело было? Приходил оленный человек летом на речку, немного порсы делал, немного себе юколы да собаке корму. Всего-навсего пятьсот-шестьсот штук для себя вылавливал. Тогда каждый год всем рыбы хватало.

– Ты шибко хитрый человек!

– Но ничего, – продолжал рыбовод, – мы поправим дело! Опять рыба придет в вашу речку, опять сколько хочешь порсы наделаешь. Теперь, при советской власти, вы сами хозяева. Говоришь, давно рыбы не было? А вот в этом году много кеты придет. Владимир Петровича давно прогнали. Завод пятый год работает… Будет кета, покажу тебе кету. Кстати, не знаешь ли ты, где тут эвенк Егор кочует со своим братом?

– Егор-то? Это я и есть.

– Ты?! Вот как хорошо случилось! На ловца и зверь бежит! – воскликнул Василий Игнатьевич.

– Я-то это я, а тебе зачем? – удивился эвенк восклицанию незнакомого человека.

– Ты мне очень нужен будешь в августе.

– Что так?

– Помнишь, пять лет тому назад рыбоводы на речке весной маленьких рыбок метили, тебе с братом показывали, а ты смеялся?

– Откуда ты знаешь, что я смеялся?

– Рыбоводы всё на бумаге записали: сколько мальков меченых пустили, кто был при этом и кто всех сильнее смеялся над рыбоводами.

– Катя тоже была и тоже смеялась.

– О Кате не написано. Значит, она мало смеялась.

– Понятно, мало. Чего баба понимает! А я понимаю. Какой толк? Всем рыбкам половину правой щечки срезали и пускали… Разве она придет в нашу речку? Никогда! В руках держал и пускал. Никакой зверь обратно в капкан не приходил. Понял?

– Прошлый год часть нашей рыбы пришла. Хотели тебе показать, да ни тебя, ни брата не нашли. В это лето много меченой кеты вернется, – сказал спокойно рыбовод.

– Так-то бы ладно. Жить-то тогда хорошо можно бы, если бы раненые звери на стан к охотнику приходили.

Эвенк растягивал слова и успокаивающе качал головой, но в его глазах светились недоверие и насмешка.

– Табак есть? Давай покурим, и я пойду: нарты направлю, оленей запрягу. Так сделаю, как сказал тебе. Сегодня спать дома будете.

– Запомни: летом я тебе много рыб со срезанными жаберными крышками покажу.

Усаживались путешественники на маленькие нарты совсем в темноте, при свете костра. Всех их укутали в одеяла и оленьи шкуры, а затем привязали ремнями. Маня суетилась, как большая, но больше около Мити.

– Ничего, хороший парень будешь! – проговорила она, похлопав по свертку с Митей, когда нарты тронулись.

Олени бежали очень быстро. Эвенкские коротенькие нарты ежеминутно толкались в заледеневшие после теплого дня кромки дороги, вдоль которой тянулась темная стена деревьев. Было тихо. Бодрящий запах хвои наполнял воздух.

Митя думал об эвенке Мане. Ему очень не хотелось расставаться с ней.

«Приеду на завод – устрою в лесу маленькую урасу и буду жить с Маней, – мечтал Митя. – У нас будет белый олень и маленькая нарта. Мы будем ездить по лесу и стрелять белок… Белок будет так много, что хватит маме на шубу. Потом я вырасту большой, стану летчиком и прилечу за Маней. В Москве она испугается. А чего испугается? Понятно, трамвая… Он так страшно и противно скрипит на поворотах. А я повезу Маню в голубом автомобиле и прямо в Зоопарк. Покажу ей там большеротого бегемота… А потом пойдем с ней в цирк…»

Звезды меркли, по верхушкам елей полз легкий туман; Олени быстро бежали по дороге.

«…А вот и я! – Маня хватает Митю за руку. – Летим! На медвежью гору летим! Гляди, гляди, мои друзья!..» Митя уже сидит на крылатом медвежонке. Вдруг навстречу старая медведица-мать… У-у-у! Митя повалился в снег, закрыл глаза и сжался в комок. Медведица сопит, тычет в бок мордой, схватила за плечо зубами… «Ма-а-а-а!..»

Митя проснулся. Нарта стояла, а около нее кто-то возился, развязывая ремни.

– Спит, – услышал он ласковый мамин голос.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Через два дня после путешествия Митя отдохнул, и ему стало скучно сидеть дома.

– Надевай-ка лыжи, да и побегай по лесу, – сказал рыбовод сыну. – Заберись на сопку, полюбуйся морем.

* * *

Митя выкатился из перелеска к обрыву. Крупные волны двигались слева направо и пенистыми гребнями плескались о берег, подмывая сугробы снега. Оттого, что горы были покрыты зимним блестящим покровом, море казалось темным и бездонным.

За гребнем раскинулась марь, а на ней паслись олени. Красивые животные с ветвистыми рогами подняли головы и посмотрели на Митю. Мальчик спустился ниже… Оленята стучали копытами по оголившимся кочкам и пережевывали мерзлый мох.

Вдруг все животные повернулись в противоположную сторону.

«Кто-то идет, – подумал Митя. – Может быть, волк?..»

Мальчик осторожно стал поворачивать лыжи в обратный путь.

– Митя! – услышал он звонкий голос Мани. – Митя!

– Я здесь!

Девочка вывернулась из-за соседних кустов и подкатилась к Мите.

– Здравствуй! Моих оленей караулишь? Молодец, молодец! – проговорила она покровительственным тоном. – Ты на лыжах умеешь ходить?

– Получше тебя! – задорно ответил Митя. – Смотри!

Мальчик покатился под гору, искусно огибая колодник и кусты.

– Догоняй! – крикнул он.

– Стой! Стой! – кричала Маня. – Да ты совсем как наши люди!

Маня, запыхавшись, нагнала Митю и пошла с ним рядом.

– У вас там, в Москве, тайга есть? Снег есть?

– Все есть! Москва – самый культурный центр…

– Ку-тур-ный цен-тыр… Постой!

Маня присела на корточки и с удивлением посмотрела на Митю.

– Что ты сказал?

– В Москве все есть: и обитатели полярных стран и обитатели тропиков.

– Постой, постой! Зачем накричал так много жестких слов?

– Знаешь что, Маня? Пойдем к нам в гости, и я тебе кое-что покажу.

– Нельзя, у меня там на дороге нарта.

– Вот это хорошо! На оленях прямо к крыльцу подкатим. Покатай меня на своих оленушках…

Дети вперегонки побежали к густому перелеску. На Мите был фланелевый зеленый костюм и грубые ботинки, а на Мане замшевая куртка, расшитая по воротнику и подолу бисером. На ногах у девочки были мягкие замшевые же чулки. Лыжи у Мани короткие, но широкие.

Солнце ярко освещало марь и перелесок, ветер слегка покачивал вершины елей, стряхивая с них снежный покров.

– Смотри, вон белка!

Маня остановила Митю и показала рукой на высокую лиственницу. На оголенных ветках сидел рыжеватый зверек с большим пушистым хвостом.

Белка была не одна, – Митя увидел вторую раньше Мани и закричал:

– Две белки!

– Какой ты крикун, Митя, – укоризненно сказала Маня.

– Их надо убить, а шкурки я маме подарю.

– Некорыстные сейчас шкурки! Белок только зимой промышляют.

Олени стояли у края дороги, привязанные к наклонившейся ели, и сдирали со ствола и веток мох.

Пока Митя отстегивал лыжи, Маня установила нарту и оленей на дорогу.

– Клади лыжи и садись! Держись крепко!

* * *

– Мама, к нам в гости приехала Маня, – сказал Митя, вбежав в дом.

Елена Петровна, накинув шаль, вышла на крыльцо и взяла за руку маленькую эвенку.

– Молодец! Давно пора! Покажи ей, Митя, свои книжки, а я чаю приготовлю.

– Да она неграмотная!

– Ничего, грамоте научим. Вот возьми и начинай учить.

Маню особенно привлекали изображения рыб, зверей и птиц, но рисунков города она не понимала и, не глядя, отбрасывала картинки в сторону.

– Смотри, какой огромный дом: десятиэтажный, высокий-высокий!

– Де-ся-ти-э-таж-ный? Пошто такой высокий? Как залезешь в него?

– По мраморным лестницам или на лифте.

– По мра-мор-ным, на лиф-те…

Лицо Мани опечалилось:

– Митя, не надо. Длинных слов не надо.

Мальчик растерянно смотрел на девочку. Подошла Елена Петровна.

– В чем дело?

– Слова для нее трудные; она слов испугалась.

– Достань кубики и научи ее складывать слова. Маня, ты хочешь научиться читать?

– Хочу.

Напились чаю и взялись за азбуку. Маня с неослабным вниманием следила за перестановкой букв и громко повторяла новые слова.

Через час она твердо заучила буквы из слов «Маня», «Митя», «сахар», «олень» и быстро составляла эти слова.

Девочка уехала вечером. Подгоняя оленей, она твердила: «С-а – са, х-а, ха-р-р. Сахар! Сахар-р-р!» Олени повернули головы и остановились.

– Эй вы, в урасу! Скорее в урасу!.. Пошел! А-та-та-та-а-а…

* * *

Недели через две Маня приехала на рыбозавод со своими родителями.

Отец Мани, мягко ступая по полу комнаты, подошел к Елене Петровне и положил перед ней мешочек из оленьей кожи, наполненный какими-то твердыми пластинками.

– Учиться надо! Мне, Мане и Кате учиться надо… Давай учи!

Катя, мать девочки, низкорослая, с широким лицом и длинными руками, стояла у двери. На ней был ярко-красный платок с цветами и длинный, до полу, кожаный халат, увешанный по подолу в два ряда медными бляхами. Маня держала Митю за рукав и рассматривала его светлые кудри.

– Хорошо, – сказала Елена Петровна и взяла Катю за руки. – Ты что тут у двери стала? Иди сюда, к столу. Ведь учиться будем!

– Чего уж там! Разве это нужно? Это все Егор…

Елена Петровна развязала мешочек и высыпала из него на стол десятка три блестящих костяных пластинок.

– Что это?

Егор улыбнулся:

– Сама смотри!

– Василий Игнатьевич, иди сюда! – крикнула Елена Петровна.

Рыбовод вышел из своей комнаты.

– Что это у вас тут такое?

– Смотри, какие прекрасные рисунки!

– Это азбука! – не удержалась и крикнула Маня.

– Костяная азбука, – добавил Егор. – А то ваша бумажная, что она? Пропадет, скоро пропадет. Наша костяная долго будет жить. Маньке-то хватит, и ее детям-то хватит… Вот как!

– Как азбука! – воскликнула Елена Петровна и взглянула на оборотную сторону костяшек. – Верно! М – море, Т – тайга, Р – рыба, Н – нарта, А… Не пойму, чей это портрет!

– Абрам-эвенк… Шибко умный человек! Лицо широкое, борода у него, ноги короткие, а сказки длинные-длинные знает.

– Да ты настоящий художник! Какие замечательные рисунки! – хвалила Егора Елена Петровна.

А он, переступая с ноги на ногу, виновато улыбался.

– Где лучше взять? Пустая кость. Оленьи лопатки… Вот если бы моржовый клык достать, вот хорошо! А когда учить-то будешь? – спросил он с беспокойством. – А то я не знаю, чего нарисовать на других косточках.

– Да хоть сейчас, – улыбнулась его нетерпению Елена Петровна.

– Давай сейчас начнем, а то я скоро к озеру уйду.

– Как, ты кочуешь? А когда вернешься?

– Кету-то ловить приду.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мите надоело возиться в теплом песке, надоело бросать его горстями в прозрачные воды речки, надоело следить за мальками… Ленивые серебристые рыбки густыми стайками подходили к прибрежной траве, кидались за пискливыми комарами и шумящими у самой воды мошками. Митя приносил рыбкам хлеб и мух.

Быстрые пестрые форели сновали вдоль берега. Мальки убегали от них и прятались в густую тень водорослей.

Когда начинался морской прилив, воды речки мутнели, начинали течь обратно.

Рыбоводная речка вливалась в Охотское море. Холодное и суровое, оно казалось мальчику широким полем, на котором в бурную погоду качала своими верхушками зеленая сочная трава вперемежку с охапками белых зыбких цветов.

После сильных ветров на поверхность моря беззвучно наползал огромными клубами густой туман, обволакивая все мелкими капельками воды и пронизывая холодом. Почти все лето по морю плавали грязные льдины, а на них кучами сидели черные, неуклюжие бакланы. Только в августе наступали ярко-солнечные дни, и тогда туманы прекращались, вдоль берегов проходили стаями серебристые лососи, их сопровождали нерпы, белухи и тучи крикливых чаек.

На влажном приплеске каждый день можно было найти что-нибудь новое. Волны выбрасывали морских ежей, раковины, длинные и широкие листья морской капусты, груды курчавых водорослей.

Вправо от устья речки песчаный берег моря упирался в отвесные скалы. Серые утесы с огромными трещинами, источенные водой и ветром, угрюмо смотрели на широкий простор колеблющегося водяного поля.

Митя пробежал через косу, спустился к морю и глубоко вздохнул. Солнце светило и грело. С берега дул легкий ветерок; пахло свежим мхом и багульником.

Вдоль приплеска суетились кулики и острыми носами стучали по гравию.

«Чувить! Чувить!» кричали они, бегая на длинных ногах-ходулях, и задорно задирали маленькие хвосты, не обращая внимания на мальчика.

Митя бросал в них камешками.

«Чувить!» все разом вскрикивали кулики и перелетали дальше к утесу.

У самого мыса носатые птички последний раз поднялись и умчались за мягкую мшистую полянку, расстилавшуюся светлозеленым ковром по ближайшему склону холма.

«Что такое там за горой? – подумал мальчик. – Кулики всегда улетают туда. Пойду посмотрю».

Через мыс вела тропинка, и Мити побежал по ней, утопая в сухом мхе тундры.

Наверху Митя огляделся. Он видел внизу море, слева – светлую речку и свой дом, а справа – песчаный берег и ряд мысов, мысочков и надводных камней. У последнего мыса, оторвавшись от берега, слабо обрисовывался островок, таинственный и заманчивый.

Внизу, под утесом, из воды торчали облизанные водой обломки скал в кружеве пенящейся воды. На них лежали нерпы. Они высоко поднимали свои задние ласты или замирали, вытянувшись во весь рост.

Митя часто видел нерп. Во время хода рыбы они скучивались около устья речки и высоко держали морды, блестя своими большими глазами.

Мальчик подполз ближе к обрыву.

Что это? В глубине синих вод вокруг скал мелькали какие-то тени. Кто-то пробирался меж водорослей, пуская серебряные пузырьки; у камня справа тряслась седая борода и вытягивались длинные зеленые руки. Пальцы то сжимались, то разжимались, и Митя видел, как стаи светлых маленьких рыбок проскакивали между этими растопыренными пальцами.

Нерпа сползла с камней в воду, вытянулась вдоль берега и замерла.

Навстречу ей из-за рифа плыли лососи. Лениво двигая плавниками, они тыкались в водоросли и обходили подводные скалы.

У Мити замерло сердце. Вдруг нерпа встрепенулась, вспенила воду и кинулась навстречу рыбам. Глазастый зверь сейчас же вынырнул на поверхность: огромная кета трепыхалась, крепко стиснутая челюстями, и потоки алой крови брызгали в глаза хищнику. Отягощенная добычей, нерпа вылезла на песок, не разжимая рта. Кета перестала биться. Ее серебряная чешуя окрасилась темными струйками крови.

– Ах, собака! – крикнул Митя и бросил камнем в зверя.

Нерпа лениво повернула голову, шлепнула о воду задними ластами и принялась грызть рыбу.

Митя закричал сильнее и запустил по направлению к нерпе еще горсть камней.

– Митя! Митя! – звонко раздалось в чистом воздухе. – Митя, ты чего там делаешь?

Митя оглянулся и увидел у опушки леса девочку, огромного навьюченного оленя, которого она вела на ременном поводу, и Катю, Манину мать.

Семья эвенков возвращалась на речку для рыбной ловли.

– Идите сюда! Идите сюда! – во весь голос закричал мальчик. – Здесь нерпы! Мно-го-о!..

Эвенки свернули с тропы и подошли к обрыву. Катя улыбалась и качала головой:

– Какой ты, Митя! Так громко кричишь! Вот теперь смотри… Где твои нерпы?

Митя взглянул вниз:

– Да, верно, нет ни одной. Все уплыли…

Эвенка и ее дочь громко рассмеялись:

– Плохой ты охотник, Митя, совсем плохой!

Олень тоже уставился на него большими глазами, покачивая головой, шевелил мясистыми губами и как будто шептал: «Эх ты, парень! Разве можно на зверей кричать, разве можно?..»

– Ты как сюда попал? – вдруг спросила эвенка. – Где твоя мама?

– Я сам сюда пришел, – сказал Митя. – Рыбок в море видел, большого человека видел. Руки у него длинные-длинные…

– Чего ты там видел? – серьезно и врастяжку переспросила эвенка. – Разве что добрый хозяин из своей урасы вышел, разве что это он… День-то шибко хороший! Шибко хороший день! А ему как раз икру пускать нужно, за порядком смотреть нужно.

Последние слова она проговорила чуть слышно, и дети ее поняли их смысла.

Оленя привязали к карликовой полусухой листвянке, а сами уселись над обрывом.

– Вон, вон, смотрите, – шепотом сказал Митя. – Вон его руки и борода… А голова где? Как ты думаешь, Катя, где голова? – обратился он к эвенке.

– Подожди, тихонько надо все делать, молчать надо, если хочешь хозяина посмотреть.

Мать Мани, сморщив лоб, уставилась в морскую глубь. Дети сели рядом.

Солнце уходило вправо за мыс, и на воду от зубчатых скал ложились причудливые тени. Море успокаивалось, но был прилив, и камни постепенно заливало водой. Их темные массы в зыбкой пучине казались невиданными чудовищами. Водоросли вставали во весь рост. Между ними по широким тропам ползали крабы, мелькали взад и вперед суетливые рыбы.

– Да, да, вон, вон она, ураса морского старика, вон она, ураса доброго хозяина, – шептала Катя.

Дети застыли, притаив дыхание.

– Тише! Видите, вон, вон, там…

Митя тоже видел конусообразную урасу, точь-в-точь как у эвенков. Приоткрытая дверь зияла темной пастью, а от верхушки призрачного жилища, казалось, струился белесоватый дымок…

– Тише, тише!..

Тени сгущались; приливное течение, струясь сильнее, пузырило воду в расщелинах и на остриях камней.

– Идет, идет, – шептала Катя. – Вон там… Борода большая, а сам в халате из рыбьей кожи.

Дети напряженно смотрели. Вдруг Митя встрепенулся.

– Тише! – толкнула его эвенка.

– Что он делает, Катя?

– Видишь, икру бросает, из коробочек икру бросает… А его старуха ему из урасы те коробочки подает… Видишь?

Катя ласково шептала, и очарованный ее словами Митя отчетливо видел чью-то сгорбленную фигуру с длинной бородой, проворные руки, из которых сыпались жемчужные икринки и катились между водорослей.

– А-ах! – вздохнула Маня.

Волна зыби набежала на камни, запенилась на выступах, всколыхнула тени. Водоросли поникли, смешались ветками, и все пропало; только от верхушки подводной урасы гуще пошел белесоватый дымок.

Эвенки поднялись на ноги.

– Ушел добрый хозяин, в урасу ушел, кончил работать.

– Это он зачем икру бросал, Катя?

– Как зачем? Чтобы кета, горбуша, чавыча и другая разная рыба родилась.

– А наш рыборазводный завод зачем?

– Что ваш завод! Так, зря стоит. Такой маленький, разве он может все море рыбой наполнить? Ничего не знаете вы, русские… Твой папа надел большие очки и смотрит в свои ящики. Он лучше бы сюда пришел да и посмотрел, как Морской старик рыбок делает… Бросил бы тогда он свой завод.

– Нет, мой папа знает сам, как нужно рыб разводить, – запротестовал Митя.

– Ничего не знает, право слово не знает! Ты посмотри, какое море… Большое-большое, и всего в нем много. А ваш завод?.. Не сразу увидишь. Смотри, вон там у завода всего только две старые лиственницы, и они почти совсем закрыли его, чуть-чуть крыша видна. Разве это не смешно? Наши люди все смеются…

– А ведь ты видела, какие хорошие рыбки из икры выходят, нынче весной видела! – горячо воскликнул Митя.

– Ну, видела! Да ведь это не настоящие рыбы, это игрушечные. Из них толку не будет.

– Нет, будет! Большие рыбы будут.

Катя засмеялась:

– Хорошо, хорошо! Ладно! Только твой папа говорит много – он мастер говорить, – а ни одной большой рыбы не вырастил. Наделает мальков, поиграется с ними и пустит в речку. Зачем так делать?

Митя дивился словам Кати. На самом деле, он не видел еще ни одной большой рыбы, выращенной на заводе.

Удивление и растерянность, написанные на его лице, рассмешили Катю и Маню.

– Вот видишь, вот видишь!..

Олень тоже мотал большой головой и укоризненно шевелил мясистыми губами.

Мать и дочь смеялись, а Митя стоял, опустив голову, и напряженно думал.

– Митя, на возьми, ешь ягодку, – сказала Маня и поднесла к его лицу берестяную чумичку, в которой отливала бархатом голубика. В словах девочки мальчик почувствовал участие.

Мать Мани, когда они подходили к дому, сказала:

– Ты, Митя, про Морского старика никому своим не говори.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Кругом тайга. Берег пустынен. Летом на полтора месяца открывали свое действие рыбные промысла. Тогда по морю изредка проходили пароходы. Зимой все замирало, и только холодные вьюги пели свои песни.

Каждую весну несколько семей эвенков выходило из тайги со своими оленями к устью речки пожить на берегу моря, где летом меньше комаров и мошек.

Эвенки ловили кету небольшими сетками только для своего пропитания. Из их розового сочного мяса они готовили себе рыбную муку – порсу; укупоривали ее в кожаные мешки и питались ею во время зимних кочевок, приготовляя из нее вкусную похлебку.

Как ни старался рыбовод доказать местным жителям пользу рыборазведения наглядными примерами над живыми мальками, они ему не верили.

– Можно… понятно, можно так… Только зачем это делать, когда рыба сама в море родится, когда ее там и так много? – твердили они.

– Нет, не в море она размножается, – поправлял рыбовод, – а в речках, вот в таких речках; как ваша.

– Чего там! Можно-то можно. Ладно, ладно… А Морской-то старик зачем?

Эвенки говорили утешительно, как будто жалели рыбовода за то, что он не понимает самых простых житейских истин.

– Ты нам с метками рыбу покажи! Где она? В речке нет, и в море нет.

– Как только рунный ход начнется, сами поймаете меченую кету.

Егор громко рассмеялся:

– Не буду я твою кету ловить! Зачем она мне?

– Смотри же не промахнись, – погрозил пальцем Василий Игнатьевич.

– Чего уж там! И на острогу брать будет некого.

Егор хихикнул, другие эвенки его поддержали.

* * *

За Митей, несмотря на его девятилетний возраст, мать его следила, как за малышом: чтобы не уходил далеко от дома, чтобы не ездил по морю в лодке.

Василий Игнатьевич, наоборот, хотел, чтобы Митя как можно ближе познакомился с местной природой и местными жителями.

Не раз Елена Петровна, обращаясь к мужу, восклицала:

– Нет, ты мне скажи, что нам делать с мальчиком! Он далеко уходит от дома, он катается на лодке…

– Пустяки! В Москве трамвай или грузовик разделает почище, чем здесь медведь. Надо это разрешить ему. Пусть мальчишка развивается.

На лодке Митя ездил всегда с Маней. По приливу, когда воды речки текли в тайгу, заполняя озерки и покрывая отмели, они уплывали под сень склоненных над водой елей, берез и лиственниц. Пугали диких уток с утятами, высматривали проворных форелек, прятавшихся между камнями.

В этих поездках Митя вел себя буйно. Шлепал по воде веслом, кричал: «Ау-ау, ау-у-у!», взвизгивал, качал лодку.

Маня, наоборот, всегда молчала, внимательно осматривала окружающие кусты, деревья, камни посредине речки, склонившиеся над водой коряги…

Митя слышал в тайге только эхо своего голоса и ничего не видел, зато Маня видела и слышала многое. Если, она вовремя успевала остановить Митю, чтобы он не шумел, то, приткнувшись лодкой к берегу, они могли подолгу любоваться зверьками или птичками.

Однажды Маня зажала рукой рот готовому крикнуть Мите и остановила лодку, ухватившись за ветку талины. Мальчик удивленно вскинул глаза.

– Вон, вон, плывет, – шептала девочка.

В прозрачной воде видна была длинная широкая полоса пузырей.

– Кто плывет?

– Выдра… Тише! Она скоро вылезет на корягу.

Полоса пузырей пропала. Маня напряженно всматривалась в большое свалившееся поперек речки дерево. Мимо лодки против течения прошло несколько штук кеты.

– Молчи! – шепнула Маня. – Молчи! Сейчас выдру увидим. Смотри на дерево.

Лососи двигались не торопясь, лениво шевеля плавниками. Их тела плавно изгибались. Они то сходились вместе, то рассыпались по всему руслу. У колодины, где скрылась выдра, вдруг раздался плеск. Мимо лодки вниз по течению мелькнули рыбы – большие и маленькие. На мгновение все затихло. Волоча за собой кету на песочек, вылез желтошерстый длинный тонкий зверек с широкой усатой мордочкой. Оглядевшись кругом, он начал грызть добычу, непрестанно ворочая головой и сверкая глазами.

Странный свист заставил Митю вздрогнуть. Выдра нырнула в воду, а над речкой пронесся орел и, схватив рыбу когтями, поднялся ввысь.

– Ах! – глубоко вздохнула Маня. – Не успела утащить к себе в дом, туда под корягу.

– А что теперь будет делать выдра? – спросил мальчик.

– Что будет делать! – рассмеялась девочка. – Новую рыбу будет ловить.

– Нужно поймать выдру! – воскликнул Митя. – Я скажу папе, он ее убьет.

– Твой папа не поймает выдру. Он всегда торопится. Да сейчас и не надо ее убивать: у нее шерсть плохая. Осенью ее надо убивать.

– Да, до осени она далеко-далеко уйдет…

– Никуда она не уйдет! Мы будем следить за ней и осенью поймаем. Вот увидишь, поймаем!

* * *

В речке с каждым днем все больше и больше кеты. На заводе усиленно готовятся к массовому ходу. Ремонтируют плотину, городят садки-приемники.

Отец Мити сказал ему однажды за ужином:

– У тебя будет своя живая икра, и ты выведешь своих рыбок.

– А можно их сделать большими?

– А чего их делать, – они сами вырастут.

– А почему у тебя их нет?

– Почему? Им нужно в море жить, тогда они будут большие.

– В море, говоришь? У Морского старика?.. – Мальчик запнулся и покраснел: он вспомнил предостережение Кати.

– Опять Морской старик! – воскликнул отец.

Мальчик молчал.

– И ты слышал сказку? У нас дело и без Морского старика обойдется. Мы так сделаем: пометим мальков и пустим в море. Там они вырастут и вернутся в нашу речку большими красивыми рыбами с нашими метками.

Митя захлопал в ладоши:

– Вот это хорошо, вот это здорово будет! А скоро они вернутся, папа?

– Да так годочка через четыре.

– До-о-лго, – протянул мальчик. – Ведь я уеду учиться и ничего не увижу. Ты сам же говорил, что я уеду учиться.

– Совершенно верно! А свою кету ты все-таки увидишь. Учиться тебе придется зимой в городе, а летом будешь жить на заводе. Ты теперь знаешь, что большая кета в речку приходит летом.

Митя молча согласился. Но тут же вспомнил Морского старика, из-под пальцев которого выскакивали рыбки.

«Вот это дело! – подумал мальчик. – А то четыре года… Четыре года – очень долго. Надо посмотреть хорошенько, как Морской старик рыбок делает, и сказать папе…»

Митя был настойчив и решения свои выполнял быстро.

– Мама, отпусти нас с Маней на мыс ягоды собирать, мы скоро вернемся, – просил, ласкаясь, мальчик.

– А вы, в самом деле, не надолго и недалеко пойдете? А погода хорошая? А ты с кем? С Маней? Ну, ладно, с Маней идите. С этой девочкой не заблудишься. Она тут, кажется, каждый кустик знает.

Дети весело побежали на мыс. Солнце ярко светило. Было тепло; кверху от холодных вод моря струился маленькими язычками сизоватый пар.

В море врезались причудливые мысы; ближние из них отражались в воде до мельчайших подробностей, дальние синели и чуть-чуть колебались, словно это были не горы, а сизые тучи.

– Смотри, – лежа над обрывом, прошептал Митя, – вон там новая ураса Морского старика.

– Это зимняя, – шептала Маня. – Смотри, какая большая, а покрыта корьем. Там в ней, поди, просторно…

Воображение детей разыгралось. В каждой куче камней они находили что-нибудь схожее с виденным на земле. А зимняя ураса, в самом деле, была очень похожа на большое, вместительное жилище.

– А где же дедушка?

– Он теперь спит, – ответила Маня.

– И икру сегодня не пускает, и рыбок нет…

– Сиди, смотри – и всё увидишь.

– Знаешь что, Маня: давай приедем сюда на лодке и заглянем в его урасу.

Маня задумалась. Долго водила пальчиком по щеке и вдруг спросила:

– А твоя мама?

– Мама не узнает, – волнуясь, зашептал мальчик. – Мы подъедем, посмотрим и сейчас же обратно. Дождемся прилива. Воды будем много, и лодка не застрянет на косе… Ладно? Только ты смотри никому не говори, а то совсем лодку отберут.

– Знаю, знаю! – Девочка громко засмеялась и толкнула Митю пальцем в бок.

В это время послышались чьи-то отрывистые вздохи.

– Кто это? – встрепенулся Митя и оглянулся на лес.

Маня засмеялась.

– Не туда смотришь. На море смотри. Вон туда на море смотри. Видишь?

– Ничего не вижу.

– Ах ты! Какой ты слепой! Вон, вон дельфины идут.

– Где?

Митя ничего не видел, кроме того, что за мысом, недалеко от берега, одновременно в разных местах появлялись белячки, как от быстро набежавшего шквала.

– Вон, вон, смотри… Пар из головы пускают.

Через несколько минут огромная стая белых дельфинов (белух), не меньше как в тысячу голов, подошла вплотную к мысу. Блестящие, белые, словно из фарфора, с маленькими головами, морские животные пенили синие воды и громко вздыхали. С мыса было видно, как они, извиваясь, глубоко погружались в морскую пучину и снова высовывались на поверхность, чтобы набрать воздуху.

– Рыбу ищут, – прошептала девочка. – Скоро кеты много-много будет… Они кету идут встречать.

– А их самих поймать можно?

– Понятно, можно. Только не здесь, а в заливе или в речке. Здесь дельфина не догонишь.

– А зачем их ловят?

– Ты ничего не знаешь! – воскликнула с досадой девочка. – От них жиру можно много взять, кожу на оленью упряжь, и у них очень вкусный хвост.

– Жареный?

– Жареный, печеный, – захохотала, вскочив, Маня. – Жареный-пареный… Да ты совсем чудак!

Она не могла говорить, захлебывалась смехом и хлопала себя ладонями по коленям.

– А как же их едят? – обидчиво спросил Митя.

– Свежими их надо есть. Как только убьют дельфина, сейчас же его на берег вытащат, отрежут хвост, ласты и едят, с кровью едят. Пока кровь течет, еще вкуснее.

– А ты, Маня, ела?

– Один раз только пришлось, – с сожалением сказала девочка. – Их даже нивхи, и те редко едят, а они умеют ловить белых дельфинов.

– Ты видела?

– Ну да, видела… Вот тогда-то и ела дельфиний хвост.

– А страшно их ловить?

– Очень страшно! Позапрошлое лето в залив много белух зашло, так много, что кругом вода кипела. Нивхи сели на три лодки и давай за одним дельфином гоняться. Дельфин хотел между лодок в море уйти. А тут раз, два – и ему в бок ножик на длинной ручке. Нырнул дельфин и потянул ремень. Вынырнул, а ему второй ножик с ремнем в бок воткнули. Погнались за ним, гребут что есть силы, а догнать не могут. К берегу подгоняют. Вдруг один ножик сорвался. А дельфина еще не закололи. Уйдет дельфин… Вот совсем близко к берегу подогнали. Это он лодок испугался и от них к берегу. Потом как повернет обратно! Только брызги полетели.

– Ушел! – с замиранием сердца воскликнул Митя.

– Нет… Тут еще воткнули ножик и опять к берегу погнали. Дельфин выскочил на мель. Бьется… брызги летят… Смотрим, с лодки один парень на него в воду спрыгнул и ударил ножом в самый затылок…

Маня умолкла, но глаза ее возбужденно блестели.

– Ну, а дальше что?

– Храбрый нивх! – продолжала девочка, не обращая внимания на вопрос. – Все его хвалили… Всё стойбище сбежалось, все тащили дельфина на берег.

Митя хотел что-то сказать, но Маня его перебила:

– Пришел старик, отрезал кончик хвоста и стал его есть. После него все, кто хотел, отрезали себе по кусочку и тоже ели и мне дали. Не только хвост, но и ласты съели. Вкусно! Ах, очень вкусно!..

– Ну, я никогда сырое мясо не буду есть.

– Чего ты понимаешь!

Митя и Маня совсем забыли про Морского старика.

– А откуда они? – спросил мальчик. – Прошли все кучей, и больше нет…

– Подожди, может быть завтра еще будут дельфины. Может быть, меньше, а пройдут. Потом у нашей речки за рыбой охотиться будут.

– Вот бы поймать! – сказал Митя.

– Подожди, вырастешь большой – поймаешь.

– Я его сразу из ружья убью – и готово.

– Это напрасно. Если убьешь, он утонет. Его не ружьем надо, его надо поймать.

– Поймаю, обязательно поймаю, как только большой вырасту.

– А куличка хоть одного поймал? – смеясь, спросила девочка.

– Куличка что! Куличка мне не надо. Папа их сразу по десять убивает… из ружья.

Мальчик задумался, посмотрел на подводные рифы и вспомнил про Морского старика:

– А мы поедем на лодке Морского старика смотреть?

– Пожалуй, поедем.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Прошло несколько дней. Начался главный ход кеты. Эвенки ловили ее сетками в речке и в заливе. Пойманную рыбу мужчины сбрасывали на траву у приплеска, а Маня таскала к урасе, где мать девочки готовила юколу и порсу. Пришел Митя.

– Давай я тебе помогать буду, – сказал он Мане.

Дети со смехом подбегали к куче лососей, схватывали за жабры по рыбе и поднимались друг за другом на горку. Рыбы волочились хвостами по песку. Митя спотыкался и часто падал. Маня звонко хохотала.

Митя не сдавался и всякий раз выхватывал из кучи самых крупных самцов. Он смеялся не меньше Мани и, наступая на хвост рыбе, которую тащила девочка, перегонял ее.

Вдруг Митя замолк и, схватив одну рыбу, стал внимательно рассматривать ее правую жаберную крышку.

– Пошто так? – удивленно сказала Маня и присела на корточки около своего друга. – Пошто щеки отрезаны?

– Вот в том и штука, – шепотом ответил Митя.

Перебирая рыб, дети быстро нашли еще несколько штук с обрезанными правыми жаберными крышками.

– Маня, давай спрячем их под берегом и закроем травой.

Пока Митя бережно укладывал лососей в ряд, правой щекой кверху, Мане, как всегда, хотелось засмеяться. Но у друга было серьезное лицо, со складкой на лбу у переносья, и девочка покорно выполняла все его приказания.

– Теперь отнесем твоей маме обыкновенных рыб и посмотрим, нет ли около нее меченых.

– Меченых! – воскликнула Маня.

Митя покраснел: он проговорился.

– Когда наша нарта сломалась и мы сидели в урасе, мой папа говорил о мальках, которых метили, отстригая им часть жаберной крышки.

– А-а-а-а-а… – протянула Маня. – Так это правда?

Девочка вскочила, заплясала и захлопала в ладоши.

– Тише, и молчи! Посмотрим рыбу наверху и побежим скажем моему папе. Эта находка ему дороже жизни!

– Дороже жизни! – вскрикнула Маня.

– Я слышал, он часто говорил эти слова, когда хотел увидеть меченую кету в этой речке. Но ты помалкивай и своим пока ничего не говори.

Около эвенки Кати меченых рыб не оказалось.

Дети прибежали на завод запыхавшись.

– Па-а-па-а-а, там на-аш-ли, мы нашли… – глубоко вздохнув, заторопился Митя, – кету…

– Что нашли? – удивленно переспросил рыбовод.

– Меченую кету! – звонко отчеканила Маня.

– Бежим туда! – крикнул Василий Игнатьевич. – Это дороже всей жизни!

Маня закрыла лицо руками и засмеялась:

– Большой, а забавный!

Василий Игнатьевич первым прибежал к куче пойманных рыб и, осмотрев их, отошел разочарованный.

Митя и Маня схватили его за руки.

– Не эти. Вот здесь они. Смотри, папа!

Мальчик откинул покрывавшую рыб траву в сторону.

Рыбовод упал на колени и, протирая очки, тщательно исследовал каждую щечку.

– Они, они! Несомненно они! Урра-а! Наша взяла!

Василий Игнатьевич встал, схватил в охапку Митю и Маню и расцеловал их обоих.

– Вот умники так умники! – приговаривал он. – Маня, сбегай скорей за своим отцом, за Андреем и другими… Позови всех сюда. Очень нужно!

Василий Игнатьевич вынул из кармана рулетку и стал обмеривать рыб.

Эвенки подъехали. В лодке у них трепыхалось много живых лососей.

– Чего звал? – спросил Егор.

– Покажи, что ты наловил!

– Кету.

– Посмотрим, какая у тебя сегодня кета.

Эвенки, стоя в лодке, выкидывали рыб на песок, а Василий Игнатьевич, Митя и Маня тщательно их рассматривали.

– Вот, папа, две.

Митя подсунул отцу меченых рыб. Одну подкинула Маня. Василий Игнатьевич нашел четыре штуки.

– Прекрасно! Чудесно! Здорово! Попался, Егор! Наконец-то! – взволнованно восклицал рыбовод. – Заводскую кету ловишь! Ловкий мужик! И не стыдно?.. А прошлый раз говорил: «Не буду я твою кету ловить!»

Егор не понимал, в чем дело. «Шутит или в самом деле беда случилась? Кто его знает! Раньше, когда чиновники из Москвы приезжали, то вот так же кричали, а потом, глянь, и соболя хорошего приходилось отдавать».

Эвенки, выбросив на берег улов, нехотя вылезли из лодки и стали около Василия Игнатьевича, виновато переступая с ноги на ногу.

– Помнишь, Егор, пять лет тому назад при тебе и твоем брате рыбоводы обстригали правые щечки у мальков и пускали их в речку? Они тогда же скатились в море, а теперь вот вернулись к вам большими, жирными рыбами.

Эвенки чесали затылки. Катя смотрела на улов широко открытыми глазами, наклонив голову и растопырив пальцы.

– Э-э-э… Це-це-це-це! – щелкали языками мужчины.

Егор очнулся от удивления первый.

– Чего там! Всего-то семь штук!

– А это что? – крикнули Маня и Митя.

– Ай-ай-ай-ай-яй-яй! – восклицали эвенки.

– Это дороже жизни! Это главное в нашей работе! Это убедительно! – повторял взволнованный Василий Игнатьевич.

– Ты хитрый человек! Твоя-то правда! Но чего шуметь? Пускали, однако, пять тысяч стриженых мальков, а поймали девятнадцать, – сказал Андрей.

Рыбовод испытующе посмотрел на эвенков.

– Теперь слушайте, что я скажу. У вас в стаде шестьдесят важенок. Все они весной отелились. Скажите, сколько молодняка придет осенью к вашему стаду?

Эвенки переглянулись.

– Тридцать-то придет.

– Вот видите, даже при вашем постоянном присмотре и то такая большая потеря. Как же вы хотите, чтобы все меченые мальки большими рыбами вернулись! У оленей есть враги – росомахи да волки, но у рыб их не меньше. Нерпа кету около самой речки ест – раз! – Рыбовод загнул палец. – Дельфин по тридцать штук кеты за одну охоту целиком проглатывает – два! Касатка кету жрет – три! Медведь в речке ее ловит – четыре! Выдра тоже хватает – пять! Орел когти в нее запускает – шесть!

Егор качал головой и поддакивал:

– Верно! Так и есть! Все ты знаешь!

– На морских промыслах кету ставными неводами и плавными сетками ловят. И все же наша меченая кета и к нам в речку пришла. Вот она какая – не забыла нас! Понял, Егор? – Василий Игнатьевич похлопал эвенка по плечу.

– А может быть, это чужие, с другого завода? – не унимался Егор.

– В том-то и дело, что нет. На другом заводе тоже выпустили мальков кеты, но с подстриженными левыми жаберными крышками. Понимаете? А у нас были подрезаны правые. Четыре-пять лет ходили по морям наши рыбы, а все-таки сюда же и пришли. Почему же так получилось? А потому, что люди давно изучили привычку лососей возвращаться в ту речку, в которой они вылупились из икринок. Поняли вы меня или не поняли?

– Очень хорошо, очень хорошо! – оживился Егор. – Тогда ведь мы мальков видели, а теперь своими руками настоящую кету поймали. Значит, по-моему, так выходит: на ключиках кету шибко беречь надо. Там она икру свою прячет, и там маленькие рыбки родятся, а потом в море питаться и расти уходят. Правильно делают! В море всякой травы и букашек много. Море не мерзнет, а речка насквозь зимой без воды…

Егор размахивал руками, тыкал Андрея в бок, дергал жену за рукав. Глаза у него блестели, он не говорил уже, а кричал:

– Все равно наши олени! Они тоже на дальнюю марь жиреть уходят! Там гнуса летом меньше, а мох сочный да сладкий!

* * *

Перетаскав всю рыбу наверх к урасе, Маня уселась рядом с матерью.

Девочка с большим искусством вырезала из спины лососей тоненькие розовые ломтики.

Ножик у нее был всегда хорошо отточен и висел в ножнах на поясе.

Когда мать подвешивала нарезанные куски рыбы на жерди, Маня считала, сколько палок с юколой ее резки, и напевала по-эвенски:

– У нас зимою будет много вкусной сушеной рыбы! Больше, чем в прошлом году! Василь Игнатич-та умеет растить рыбок! Кета жирная в речку пришла!..

Отец Мити взял мальчика с собой на садки, где содержалось для рыбоводных целей много кеты.

Рыбы лениво толклись и терлись друг о друга. Их серебристость, с какой они явились из моря, пропадала, кожа принимала сизоватый оттенок с бордовыми поперечными полосами. Голова вытягивалась, а у самцов на верхней челюсти вырастали огромные зубы. Это состояние и эту окраску ученые называют «брачным нарядом».

Мальчик из прежних рассказов отца знал, что лососи, когда они приходят в пресные воды для икрометания, перестают питаться и поэтому их желудки всегда пусты. Они теряют жир, а мясо у них из розового становится бледным.

Рыбоводы вылавливали сачком изменившихся рыб и пробовали, не текут ли икра и молоки.

Скоро такую пару нашли. Из самки в чистую эмалированную чашку выдавили всю икру, а из самца – в другую – часть молок. В чашку с молоками налили воды из речки, размешали и белой жидкостью залили икру.

Икру помешивали гусиным пером около пятнадцати минут.

Митя тоже мешал икру, и мешал осторожно. Ему объяснили, что икра в первое время боится всяких встрясок и гибнет. Оплодотворенную икру затем промыли, удалив лишние молоки.

– Вот теперь у нас есть живая икра, – сказал отец Мити. – Мы ее поместим в аппарат и будем следить за изменениями. Все рыбки, которые выйдут из этой икры, будут твои.

Икру осторожно отнесли в лодку и увезли на завод.

Аппарат для выращивания икры был устроен очень интересно. Это была стеклянная бутыль с отвалившимся дном, установленная на подставочке горлышком книзу. Горлышко было заткнуто пробкой со стеклянной трубочкой. Наружный конец трубочки через резиновую кишку соединялся с фильтровальным баком, а другой конец, который находился внутри стеклянной бутыли, был немножко загнут, так что отверстие трубочки смотрело не вверх, а вбок. Загиб вбок сделали для того, чтобы в трубочку не попал песок.

В горлышке кругом трубочки помещался крупный гравий с мелкой галькой. Выше трубочки слоем в пять сантиметров помещались более крупные камешки и песок, а на них лежало несколько штук чисто вымытой гальки.

Отец Мити открыл кран у резиновой кишки, и вода заструилась между камнями снизу вверх. Струйки ее, серебрясь, пузырились, и, наполнив бутыль, вода выливалась через край.

– Ну вот вам и искусственный ключик, куда кета так любит закладывать свою икру, – сказал Василий Игнатьевич.

– А почему? – спросил мальчик.

Отец ответил:

– В ключиках вода всегда струится и не мерзнет. Через икру проходит самый чистый, без ила, поток; следовательно, ни маленькие отверстия в икре, через которые она получает воздух, ни жабры выклюнувшихся рыбок не загрязнятся. Надеюсь, что наш «ключик» будет не хуже настоящего.

Часть привезенной живой икры поместили, предварительно подсчитав, в бутыль, а остальную – в выростной аппарат завода, в котором выдерживают икру до рождения мальков.

– Смотри, Митя, у тебя тут пятьсот питомцев. Следи за ними, и у тебя будет много маленьких живых кетинок.

Первые три дня Митя часто бегал к своему аппарату и приводил с собой эвенков. Они подолгу и пристально смотрели на розовую икру, казавшуюся в воде крупными ягодами красной смородины. Икра спокойно лежала между камешками, и только вода все время струилась, и серебряные пузырьки ее, осторожно пробираясь между камешками и икринками, всплывая вверх, лопались.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– Поедем, Маня, завтра к Морскому старику. Смотри, какая тихая погода.

– Ладно, ладно, поедем. Только ты сахару и хлеба притащи, а я сухой оленины возьму.

Дни стояли ясные и теплые. Ночью светила полная луна. На заводе ждали большого прилива, с ним сильного хода рыбы, а затем очередного шторма.

На другой день, около полудня, дети уселись в лодку и спустились к устью. Море чуть дышало. Стаи кеты входили в речку, вспенивая воду. Иногда их скапливалось так много, что над поверхностью речки сплошь качались плавлики.

Детей охватил азарт. Они подъехали к катеру, стоявшему на причале, и взяли с него багор.

– Давай наловим рыбы, – воскликнул Митя, – и отвезем домой!

– А Морской старик? – смеясь, спросила девочка. – Нет, мы поедем к нему. Кеты и наши мужики, сколько им нужно, наловят. Я только одного самца поймаю.

Лодку остановили в том месте, где лососи при переходе из моря в речку наполовину оголялись, блестя темными спинами. Маня ловким ударом убила кету, поддела за жабры и втянула в лодку. Это был, в самом деле, самец: с большими зубами и багровыми поперечными пятнами.

– Зачем ты такого страшного самца поймала?

– А вот зачем! – Девочка отрезала хрящеватый кончик рыла и начала его смачно жевать.

Митя улыбнулся:

– Ладно! Я тебе еще поддену одного.

Только после шести ударов мальчик пришиб рыбу; она оказалась маленькой серебристой самкой.

– Теперь поедем к старику, а то поздно будет.

Маня взялась за весла. Лодку слегка покачивало на мертвой зыби, непрестанно набегавшей с моря.

Детям стало весело. И море, и берег, и корявые деревья над обрывом, и даже угрюмый мыс радовали их. На склоне, где начинался лес, паслись олени. С берега тянул ветерок. Лучи солнца вырывались из-за кромки белого густого облака. На западе поднимались темные тучи.

Ехали между рифами. Дети искали урасу Морского старика, но видели только верхушки водорослей да отдельные, особенно большие камни. Густая синяя вода закрывала дно моря с его чудесами.

– Как хорошо все видно с горы, а здесь ничего не видно, – шепотом сказал Митя.

– Морской старик перекочевал, – ответила Маня. – Ты что думаешь, он на одном месте живет? Он тоже кочует, как наши эвенки кочуют. Теперь, вероятно, он вон там.

И девочка указала на ближний мысок, где из воды торчали островерхие обломки скал. Мысок казался совсем близко, и дети поехали к нему.

Дул легкий попутный ветер.

– Я есть хочу! Давай будем есть хлеб с сахаром, – сказал Митя.

Девочка не отказалась и с радостью впилась своими крепкими зубами в кусочек сахару.

И тот и другой смеялись, уминая за обе щеки мягкий хлеб.

Утолив голод, Митя уныло проговорил:

– Маня, я пить хочу, сильно пить хочу.

Девочка прищурила узкие глазки и посмотрела на берег.

– Там вон есть хороший ключик. Хорошая там вода!.. Поедем туда.

Взявшись за весла, Маня почувствовала, что ветер стал сильнее и тянет лодку в открытое море.

Сердце ее сжалось. Берег далеко. Что делать? Послушная в речке, лодка теперь становилась боком на ветер, и ее сносило совсем не туда, куда нужно было детям.

Митя, еще не понимая опасности, спокойно сидел с кормовым веслом.

Маня вспомнила, как однажды ее отец, когда ветер захватил их лодку и понес от берега, держался не прямо на берег, а немного вкось и они вскоре благополучно добрались до суши.

– Митя, садись со мной, будем оба грести. Скорее приедем.

Сначала Митя сел с морской стороны; Маня гребла сильнее, и лодка поворачивалась носом в море. Дети переменили весла, и лодка пошла ровно по направлению к мрачному мысу, у которого из воды торчали камни.

«Только бы к берегу ближе; где-нибудь, да к берегу, а там видно будет», думала Маня.

Солнце опускалось в багрово окрашенную тучу, выползавшую ему навстречу из-за горизонта. Сразу стало холодно. Налетел свирепый ветер и отдернул лодку от мыса. Митя вздрогнул:

– Давай грести сильней.

Лодка не слушалась весел. Морское течение, о котором дети не знали, тащило ее по направлению к небольшому заброшенному в море островку.

– Я один сяду в весла, а ты правь по ветру, – сказал Митя.

Маня помогала кормовым веслом. Лодка понеслась быстро-быстро.

«Надо засветло попасть на берег», думала Маня.

Море вскипало мелкими бурунами, ветер нес соленые брызги, темная туча наползала сзади. Справа тянулся берег. Вылизанная морем, совершенно гладкая стена утеса упиралась вершиной в обрывки облаков и зловеще блестела в последних лучах заката.

Около островка лодку, подхваченную новой струей течения, снова потянуло от берега.

Девочка сменила Митю и усиленно гребла.

– Все равно не на берег, так на остров попадем, – шептали побелевшие губы Мани.

– Митя, держи немного вправо, держи вправо… Скоро на берег приедем. Держи весло крепче! Когда лодка идет скоро, ее не зальет.

Островок рядом. Слышно было, как о скалы с шумом ударялись волны. Тысячи чаек, пронзительно крича, кружились над взволновавшимся морем. Черные бакланы, точно обрывки густой тьмы, носились около камней и, пугая детей, садились на выступы скал.

Пролетели, свистя крыльями, утки. Несколько сивучей высунуло из воды свои усатые морды. Надвигающаяся буря подняла всех, заставила искать нового места на предстоящую ночь.

Дети обогнули мысок и очутились в затишье.

– Держи к берегу, держи к берегу! – закричала Маня.

На берегу на песочке, на камнях, на скалах сидели чайки. Когда лодка повернула за мысок, они все, большие и маленькие, поднялись огромной тучей и закружились над заливчиком. Своим разноголосым писком птицы заглушали Манин голос:

– Держи вот сюда! Между двух камней! Там на берегу песочек!

Как только лодка уперлась носом в землю, девочка и мальчик, не медля ни минуты, выскочили на берег и подтянули лодку на сушу.

– Потом лучше подтянем, – командовала Маня, привязывая канат за корягу. – Теперь надо скорее шалаш делать, а то сильный дождь будет. Успеем – хорошо нам будет, не успеем – намокнем и пропадем.

Она взбежала на берег, долго искала место и наконец крикнула:

– Вот здесь! Здесь прилив не достанет, дождь не смоет. Это хороший бугорок. Давай таскай скорее палки! Весла тащи сюда, доски из лодки тащи сюда!..

Пока Митя таскал весла и доски, Маня нарезала высокой травы и свила несколько жгутов.

Из шести палок она связала две козлины, положила на них весло, а к нему прикрепила в наклонном положении все остальные палки, соорудив таким образом остов шалаша. Доски из лодки уложила наподобие пола.

– Теперь ты иди рви сухой мох; только больше, вон там, за скалами.

– А там змей нет? – спросил испуганно мальчик.

– Ничего нет. Да смотри, скорей. Шалаш будет – живы будем.

Митя искал сухой мягкий мох, а девочка срезала ножом высокую жесткую, похожую на камыш траву.

– Ну, теперь давай крыть шалаш.

Проворно и ровненько расстилала Маня траву, закрепляя ее у конька тоненькими жгутиками. Когда окончили шалаш, было совершенно темно. Мох, как хорошая перина, заполнил весь пол шалашика.

– Хорошо, Митя! Хороший мох набрал! Всё хорошо сделали. Теперь пойдем лодку укрепим, рыбу оттуда унесем, хлеб уберем… А сахар у тебя остался? – спросила она улыбаясь.

– Сахар еще есть.

Когда кончили всю работу, Маня остановилась около входа в шалаш и тяжело вздохнула:

– Пить хочется.

– Я тоже пить хочу, Маня, – устало прошептал мальчик.

– Где воды возьмем? Где тут вода?

Мгла накрыла островок; все слилось с близстоящими утесами; исчезли лучистые звезды. Шумливый ветер гнал мимо шалаша холодный туман.

– Ты, Митя, полезай в шалаш, сиди там, а я схожу в ущелье, где-нибудь найду сладкой воды.

– Я не останусь один, я пойду с тобой. Я боюсь!

– Чего испугался? Здесь на острове никто не придет. Там в камнях скользко; в твоих сапогах ты сломать себе ногу можешь.

После усиленной работы веслами и постройки шалаша у Мани пересохло во рту и слипались губы. Пересилив себя, девочка весело засмеялась и полезла в шалаш.

– Иди! Иди сюда, Митя! Здесь так мягко и тепло, – говорила она, расправляя мох.

Митя влез в шалаш.

– Вот здесь твое место будет, а у этой стенки мое. А хочешь, возьми мое место. Ну, давай полежим вместе.

Она притянула мальчика к себе и положила под его голову кучку мха.

– Вот как хорошо! Вот как хорошо!

Девочка хотела сказать эти слова веселым тоном, но из пересохшего горла вырвался хрип. «Ах, как я пить хочу! Я умру, если не напьюсь», подумала маленькая эвенка и обратилась шепотом к Мите:

– Ты останешься теперь. Здесь так хорошо! Тебя ни ветер, ни дождик в шалаше не достанет. А я холодной чистой воды принесу; возьму чумичку из лодки и принесу ее полную воды.

Пролежав несколько минут в шалаше, Митя успокоился. Ему, усталому, казалось, что он лежит в своей домашней постельке.

– Ну ладно, иди, только скорее…

Маня погладила мальчика, вылезла из шалаша и спустилась к лодке. Был полный отлив, и лодка оказалась далеко на суше. «Это хорошо, – подумала девочка: – лодку не унесет. Но скоро начнется прилив; к утру шторм будет, много воды будет, надо не проспать».

Она взяла берестяную грязную чумичку, пополоскала ее морской водой и пошла вдоль берега к скалам. «Там где-нибудь обязательно вода течет».

Вскоре песчаный берег кончился. Маня стала карабкаться по скользким, оголившимся на время отлива рифам, прислушиваясь, не слышно ли шума падающей или даже капающей воды. Пахло морем, воздух был насыщен запахом разлагающихся водорослей. Девочку все больше и больше томила жажда.

– Капает… капает… там капает, – прошептала девочка, указывая, сама не зная кому, на темное жерло пещеры, откуда несло сыростью.

Чтобы пересилить страх, Маня закрыла глаза и ощупью углубилась в пещеру. Вот она, живительная влага… Маня раскрыла ладонь и стала искать воду.

Наконец удалось поймать первую каплю; при падении ее на ладонь девочка нервно дернула плечами. Ей стало вдруг необычайно жарко, на лбу выступил пот, а по телу пробежали мурашки. Она припала губами к ладони. Иссохший язык уловил еле заметную сырость. Разочарованная, со вздохом опустилась Маня на скользкий пол пещеры. Сердце ее сильно билось. А капля ударила снова о камень, и гулкий звук пронесся по пещере.

«Надо набрать воды, а то я умру, – тяжело вздохнула Маня. – Попадет в чумичку двадцать капель, тогда и выпью». Девочка думала, что двадцати капель воды ей вполне хватит для утоления жажды.

Капельки стали попадать в чумичку. Раз… два… три… четыре… С каждой каплей настроение девочки поднималось. В своем воображении она уже подносила к губам чумичку, полную холодной сладкой воды, и жадно пила.

Замечтавшись, Маня сбилась со счету.

«Сколько же упало: двадцать или больше?» Она помнила, что до десяти она считала. Да, да, ее ручки сжаты в кулаки. Ведь после каждой капли она загибала пальчик.

– Раз… два… три… четыре… пять… Ну, теперь можно.

Схватив обеими руками чумичку, девочка в ужасе отшатнулась: чумичка была совершенно пуста.

– Где я возьму воды? Нету воды, – заплакала Маня и кинулась на пол, раскинув руки. Досада душила ее.

Шевеля пальцами, Маня наконец нащупала в трещине немного воды. Подползла, припала губами… Холодная сладкая вода! Мало, но сердце успокоилось, и стало веселее. Девочка обшарила все уголки пещеры и припадала к каждой выбоине в скале, наполненной водой.

Утолив жажду, она начала собирать воду. Высосет из трещины и выльет изо рта в чумичку.

* * *

Море вздулось, приливом залило уступ, по которому пробралась сюда девочка. Волны грузно напирали на остров. Девочка одной рукой нащупала небольшую площадку и осторожно поднялась на нее, чтобы не пролить драгоценной жидкости.

Тьма застилала камни. Только море в местах прибоя, там, где воды его наползали на рифы, мгновенно загоралось ярким фосфорическим светом. Прилив поднимал уровень моря. Нужно было уходить, но Маня не знала, куда двинуться.

«Как теперь Митя? Плачет теперь Митя…»

Над вершиной утеса все чаще и чаще пролетали шквалы. С приливом крепчал и шторм. Ветер свистел в расщелинах, качал стволы карликовых берез. На голову Мани сыпались песок и камешки, совсем недалеко прокатился большой обломок скалы.

«Надо бежать, надо бежать! Убьют камни. Пойду по воде. Лучше немного намокну. А то здесь злой дух убьет». Маня спустилась вниз и шагнула на уступ, по колено в холодную воду. Девочка съежилась, прошла один поворот.

Дальше путь стал хуже. Все время приходилось карабкаться по камням, да еще с чумичкой в руке.

Наконец волны совершенно преградили девочке путь. Они с грохотом разбивались об охваченную ими каменную глыбу, отвалившуюся от утеса. Девочка отступила назад. Зорко вглядываясь и ощупывая основание скалы, она искала ход через утес.

Как в огромной ужасной каменной тюрьме, ходила девочка по расщелине от стенки до стенки. А прилив все уменьшал и уменьшал расстояние.

– Только через гору уйду! – с отчаянием воскликнула девочка. – А где ход?

Вдруг лохматая туча разорвалась, блеснули звезды, а, через несколько минут заброшенный островок осветила полная серебристая луна. Девочка повеселела. Она увидела уступ, покрытый кустарником, от которого до самого верха тянулась удобная для подъема трещина.

С радостью вскочила Маня на уступ и начала карабкаться кверху. Путь был труден и опасен. Карликовые деревья и кустарник облегчали ей путь. Прежде чем упереться ногой на то или другое растение, девочка испытывала, насколько оно крепко держится. Над утесом ветер проносился с такой ужасающей силой, что девочке пришлось лечь на мох и отползти от обрыва.

В шалаше было тихо. Митя спал. Маня рассмеялась и сбежала к морю.

Лодка стояла боком и терлась о камни. Отвязав веревку, девочка перегнала ее в более безопасное место и зачалила за самый высокий камень.

«Ну, теперь полезу в шалаш. А утром всё найдем: и воду найдем и, пожалуй, ягоды найдем».

Девочка сняла с себя все мокрое, подвесила в шалаше и, завернувшись в кожаный халатик, прижалась к спящему Мите.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Утром Маня проснулась первая. Она быстро вскочила. Дождя не было, но ветер свирепствовал. Снаружи обдавало холодом. Хотя одежда была сырая, но девочка поспешно оделась, обулась и вылезла из шалаша.

Лодка стояла накренившись на сыром песке. Начался отлив. Кругом с криком носились чайки. На другой стороне острова море воевало со скалой. Удары волн, как выстрелы, четко отдавались в воздухе.

«Да, теперь нескоро за нами приедут, нескоро, – сокрушенно подумала девочка. – А следующей ночью, вероятно, дождь сильный будет… Какой наш шалаш! Не совсем хороший шалаш. Надо получше его сделать; как Митя проснется, надо сделать. А сейчас пойду посмотрю, где вода есть. Проснется Митя, пить захочет. А то еще, может быть, ягоды найду…»

Только что Маня отошла от шалаша, Митя проснулся и долго по привычке, как дома, не открывал глаз. Шум ветра и колючие корешки мха, за которые он задел рукой, вывели его из сладкой дремоты. Мальчик неловко приподнялся и стукнулся головой о палку.

Он огляделся кругом – Мани в шалаше не было.

– Где же она? – с испугом воскликнул Митя.

Выбравшись из шалаша, он осмотрелся кругом. Никого! Подбежал к лодке, постоял около нее несколько минут. На щеках заблестели слезы.

– Маня-а-а… – протянул мальчик и, собравшись с духом, крикнул более громко: – Ма-ня-а-а!..

Но Маня не слышала криков Мити: шум ветра и прибоя глушил Митин голос.

А он кричал до хрипоты и, не услыхав отклика, пошел искать девочку. Не зная, куда ушла Маня и где ее искать, просто пошел в ту сторону, куда стоял лицом. У воды он прошел несколько шагов по песку, а затем поднялся на утес. Впереди было видно море, сзади – горы.

«Куда девалась Маня? – задал себе вопрос Митя. – Утонула или сломала ногу и не может идти?»

Вдали между деревьями блеснуло что-то белое; мальчику показалось, что это озерко, и он уверенно пошел туда. Шум прибоя остался как будто далеко-далеко. Митя крикнул:

– Ма-ня-а-а!..

Никто не отозвался. Только орел взлетел с камня и стал реять в воздухе.

Продравшись сквозь заросли ольховника, Митя вышел на болото. Его охватил страх. Заблудился! Куда идти? Глухой удар прибоя подбодрил его. Прислушавшись, можно было через определенные промежутки времени услышать тягучий звук мощного всплеска. Звуки шли с одной стороны. Мальчик пошел на них.

Почти ползком пролез он через кедровый стланец и взглянул под обрыв. Вправо тянулась галечная отмель, на которую накатывались громадные волны, а у скалы стекала в море тоненькая струйка прозрачной воды. Жестокий ветер с моря разбрызгивал ее, орошая прибрежный кустарник.

«Маня должна быть здесь», подумал Митя и снова громко крикнул:

– Ма-ня-а-а!..

Никто не отозвался.

Хватаясь за кусты, Митя спустился к истоку. Он плохо соображал, плохо проверял точку опоры и поэтому часто сползал на спине, рискуя упасть на острые камни.

Утолив жажду, мальчик сказал:

– Теперь пойду в шалаш; может быть, Маня вернулась.

Галечная отмель, на которой очутился мальчик, прилегала к отвесному, метра в два высотой, каменному обрыву, а концы ее упирались в грозные, неприступные утесы. Куда бы Митя ни подошел, везде перед ним высилась скользкая стена. Только в одном месте он мог достать кончиками пальцев кромку уступа, от которого начинался кустарник и трава.

В полный прилив море ударяло в стену, и все, что попадало ему на пути, разбивалось вдребезги. Митя не сознавал опасности, не искал выхода и с громким вздохом опустился на сырую гальку.

* * *

Маня нашла ягоды и пресную воду. Из содранной бересты она сделала чумички – в одной несла морошку, а в другой воду. Кроме того, подмышкой у нее торчал пучок мягкой сухой болотной травы, годной для стелек и для обертывания ног вместо портянок. Ей стало весело. Она угостит Митю ягодами, водой, подправит к ночи шалаш и пойдет ловить нерпёнка, чтобы поесть его теплого и вкусного мяса. Поставив чумички, Маня заглянула в шалаш и с криком отскочила:

– Митя-а-а!.. Куда ты ушел? Зачем ты ушел?

Отчаяние охватило ее. Где его искать? Найдет ли она Митю до ночи? Он может погибнуть!

Девочка тщательно осмотрела шалаш и взглянула на лодку и море. Волны наступали. Начинался второй дневной прилив.

Воду и ягоды Маня убрала в шалаш, а сама побежала к лодке. Следы… Это его сапоги. Хорошо, хорошо… Значит, он пошел в ту сторону.

Девочка быстро нашла место, где Митя поднимался в гору, – там осыпалась земля. И дальше уже она ни на минуту не теряла следа, который хорошо был виден на свежепримятой траве.

* * *

Начавшийся прилив быстро заполнял галечную отмель.

Митя с ужасом смотрел, как на него надвигаются грозные пенистые волны. Ему чудилась борода Морского старика и костлявые длинные пальцы. Они высовывались крючками из волн, стараясь схватить Митю. Но в самый ужасный момент море на несколько мгновений отступало от берега; тогда пальцы судорожно царапали землю и волочили за собой гальку и крупные камни.

Митя обезумел, но не кричал. У кого просить пощады? Кого пугать криком? Кого звать?

Волны уже докатывались до стены и стучали об нее галькой.

Мальчик повернулся спиной к морю и ухватился пальцами за щели утеса.

– Митя-а!.. – раздалось почти над головой мальчика.

Маня увидела его с ближайшего мыса и пробралась к уступу. При помощи большой суковатой палки, установленной наискось, Маня втащила обессилевшего мальчика в безопасное место.

– Пойдем скорее к лодке. Там ягоды есть.

Мальчик дрожал: вся одежда его была пропитана морской водой.

С большим усилием вскарабкались дети наверх и добрели до шалаша. Маня раздела Митю, повесила все сушить, а его одела в свой халатик и уложила на мховую постель.

Небо все больше и больше хмурилось. Солнца не было видно, и день, казалось, клонился к вечеру…

Девочка заставила Митю поесть хлеба с ягодами и сахаром, а сама утолила голод сырой головкой кеты.

Не теряя времени, она нарезала несколько охапок свежей травы и еще тщательней укрыла шалаш. Чтобы траву не разнесло ветром, Маня придавила ее палками.

Сначала Митя лежал смирно, но потом начал жаловаться, что ему холодно.

– Подожди, подожди, Митя, и огонь будет, – утешала девочка.

– А где ты спичек возьмешь? Ведь у тебя нет спичек, – хныкал мальчик.

– Да, это правда.

Спичек нет, но огонь нужен, очень нужен! С огнем тепло и весело. Можно было бы сделать маленькую урасу из сена и веток, развести огонь и около очага поджарить рыбу. А спичек нет… Как добыть огонь?

Маня часто видела, как ее отец и мать выбивали огонь из камня.

«Это настоящий, живой огонь. Такой огонь крепко держится, потому что он из камня. От спичек огонь так себе: скоро добудешь, ну и не смотришь за ним. Спички воды боятся: намочил их – и пропало дело, – часто говорила мать Мане. – Тебе надо самой уметь добывать огонь из камня».

Девочка очень хорошо помнила, как один раз мать дала ей в одну руку огниво, а в другую – кремень с прижатым к нему кусочком трута и велела бить по камню.

Были сумерки. После каждого удара сыпались золотистые искорки. Потом вдруг ей обожгло палец. Мать подложила тоненькой бересты и велела раздувать тлеющий трут. Вспыхнул огонек, и Маня, слушая указания матери, развела свой маленький очаг. Ах, как тогда ей было весело! Вот сейчас бы добыть живого огонька! Как бы обрадовался Митя!..

Девочка опустила голову. Ей хотелось вспомнить, какой это был камень и что такое трут. Камешек был маленький, немного желтоватый, а трут серый и такой мягкий…

Вдруг она подскочила. Неужели потеряла?.. Девочка схватилась за ремешок, висевший на шее, и потянула. На ремешке были привязаны амулеты и кожаный, крепко зашитый оленьими жилами сверточек. Да, да, в этом свертке живой огонь. Теперь Маня отчетливо помнила, как мать, зашивая сверток, приговаривала: «Вот я тебе сюда кладу кремень и немного трута; его хватит разжечь два-три огня. Смотри береги все это и не распарывай, пока не будет у тебя большой-большой нужды в огне. Смотри не распарывай в открытом месте. Сделай шалашик или урасу… Сухих дров приготовь раньше да тонких-тонких стружечек нарежь или бересты приготовь, больше бересты, тонкой бересты приготовь. Если у тебя не будет настоящего огнива, обухом ножа по камешку ударяй. И всегда с собой камешек и трут вози. Будут у тебя спички – все равно не забывай про кремень и трут. Спички что? Намокнут – и пропали, а трут намокнет – высуши его подмышкой, и он опять огонь даст…»

Маня выскочила из шалаша и запрыгала хлопая в ладоши, как будто около нее уже горел костер.

– Когда будет большая-большая нужда… – проговорила девочка.

А что, сейчас большая нужда или нет?.. Сейчас лето, в шалаше тепло, а рыбу и мясо нерпы она может есть сырыми. «Нет, огня разводить пока не надо… А Митя?.. Ведь он не может есть сырое мясо, да и море его намочило. Ему огонь нужен. Да, да, нужен… нужен… Для Мити огонь разведу. С огнем будет весело-весело. Сначала маленькую урасу сделаем. Сухих дров и бересты приготовим. Убить нерпу еще нужно. Убью нерпу и дам Мите кусочек сырого мяса – пусть ест. Съест! Все равно съест. Хлеба-то маленький-маленький кусочек остался. Вот будет хорошо! Митя настоящий охотник тогда будет. Никого бояться не будет, плутать по лесу не будет; сильный и ловкий будет. А то сейчас он совсем плохой. Не мог вылезть на уступ. Не мог догадаться камешков подложить и подняться. Совсем плохо так… Подожду огонь разводить. Покормлю его сырым мясом, а тогда разведу. Вот будет хорошо!»

Маня громко рассмеялась и начала бить ладонями по коленкам.

Когда одежда подсохла, дети отправились собирать морошку и черемшу. Маня деловито рассуждала о запасах ягоды и зелени:

– Нерпёнка можно и сразу после дождя искать, а ягоду трудно, да и осыпаться она может.

Из бересты при помощи ножа она быстро наделала продолговатых и круглых коробочек.

Морошка поспела окончательно, была желтого цвета, очень сочная и отличалась приятным запахом.

– Ешь, Митя, не бойся! Спелой морошки ведро можно съесть, а живот не заболит.

Собирать было хорошо и легко. Ветер загнал куда-то комаров и мошек. Девочка все время смеялась. Прыгая с кочки на кочку, она вызывала на такие же скачки Митю, но он больше попадал между кочек, рассыпая ягоды.

Дети незаметно перешли на другую сторону острова.

– Постой, Митя, посмотрим, что там есть. Нет ли там какого-нибудь зверя?

Ползком между корнями кустарника они пробрались на край обрыва. Все камни и галька были усыпаны нерпами. Мальчик никогда не видел такого скопления зверей. У него захватило дух. Он испугался и попятился назад.

– Тише, тише, куда ты! – заметила Маня. – Лежи смирно… Я пойду убью сейчас нерпу, а ты смотри и учись.

Девочка ушла вправо по ветру, с тем чтобы к зверям там внизу, у моря, подползти против ветра.

Митя крепко схватился за ствол небольшой ольхи и смотрел на нерп. Все они спокойно лежали, лениво поворачивая голову или изредка шлепая о землю задними ластами.

Вглядываясь в ту сторону, откуда должна была появиться девочка, Митя заметил, что между камней у самой воды двигался зеленый куст. Когда куст поравнялся с ним, он понял, что это ползет Маня с привязанной к ее спине веткой; в правой руке у Мани была толстая суковатая палка.

Вдруг она вскочила и побежала к самой ближней кучке зверей. Ветка откатилась в сторону, но нерпы, не сразу поняв, в чем дело, медленно задвигались… А Маня уже колотила одну из них по голове, стараясь попасть в самый нос.

Ни Митя, который наблюдал за Маней, ни девочка, увлеченная охотой, не видели, как все остальные звери сползли в воду. Теперь они плавали вдоль берега, высоко поднимая из бурных волн свои глазастые морды.

– Митя, иди сюда! – закричала девочка, вонзая нож в грудь нерпы. – Скорее иди! Там кругом, где я шла, иди!

Как только брызнула кровь и потекла струей, девочка припала к зияющей ране губами и начала жадно пить красную теплую жидкость.

Насытившись, она оглянулась. Мальчика не было. Что случилось? Она взяла палку и пошла его искать.

Осторожно шагая между камней, Митя увидел на повороте усатую морду с большими красноватыми глазами и в страхе залез на березу. Нерпа испугалась его, нырнула в море, но другие по-прежнему лезли и размещались по камням, не замечая спрятавшегося мальчика.

Маня со своей дубинкой снова спугнула зверей и громко крикнула:

– Митя-а!.. Где ты?..

Мальчик слез с дерева.

– Ты что здесь?

– Нерпа на меня бросилась… чуть-чуть не укусила…

– Ах, какой ты еще смешной! Разве ты не видел, как они боятся людей? Почему они не кинулись на меня, когда я била палкой их товарища?

– Они тебя боятся, – проговорил Митя.

Маня захохотала.

– Ну, пойдем со мной скорей. Попей теплой крови – и тебя будут бояться, и ты будешь охотником.

– Не буду я кровь пить, не хочу я…

– Пойдем, пойдем, посмотришь.

Кровь еще сочилась из убитой нерпы. Девочка снова припала к ней губами, потом, поднявшись, весело поглядела на спутника. Ее личико было в крови, – она смачно облизывалась.

– Вкусно, очень вкусно! Пей, пока течет. Совсем другой станешь. Смотри, какая кровь хорошая.

Митя двинулся было, чтобы попробовать, но, окинув взором неуклюжую тушу зверя, брезгливо отвернулся.

Маня сокрушенно мотнула головой и начала снимать шкуру вместе с жиром. Ободрав животное, она поела теплого еще мяса.

Кожу нерпы и часть мяса дети затащили как можно выше на камни и закрыли палками. С собой они взяли часть нерпичьей тушки и желудок животного.

– Раздуем, высушим и воду будем в нем держать, – проговорила Маня, выдавливая из желудка полупереваренные куски рыбы.

Ночью пошел дождь. Дети крепко спали, особенно Маня. Мальчик просыпался, ворочался: он был голоден, Хлеб вышел, ягоды же больше утоляли жажду, чем голод.

Шалаш выдерживал напоры ветра и не протекал. Детям было тепло. Они спали рядом, спина к спине.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На рыборазводном заводе отсутствие детей заметили в сумерках. Искали их на садках, осмотрели ближайший берег залива…

– Унесло, унесло в море, – сокрушенно сказал отец Мити. – Что теперь будет с женой?! Что я ей скажу?

Он бросился к катеру, но выйти из речки на нем можно было только ночью; по приливу.

Все стали гадать, куда могло унести лодку с детьми: прямо в море или вдоль берега. Русские решили, что прямо в открытое море, так как ветер с полдня дул только с берега, но эвенки высказывали сомнение.

– Это только когда тихий ветер был, он дул с берега, а тогда их унести не могло – тогда они справлялись с лодкой и ехали куда-то вдоль берега. А потом ветер ударил почти с моря: значит, их в Большую бухту, за остров, в конце концов выбросить должно.

Так рассуждали эвенки, и поэтому отец Мани собрался завтра утром, чуть свет, идти искать их вдоль берега, вправо от устья рыбоводной речки.

Мать Мити и мать Мани горько плакали. Особенна томительна была первая ночь. Буря ревела. Берег содрогался под ударами волн. Обе матери то и дело выбегали к: устью речки и смотрели на взбудораженное море.

* * *

На другое утро первым проснулся Митя. Он слышал, как шумел дождь и завывал ветер. Дождь лил широким потоком, кругом журчали ручейки. Хотя в шалаш, туда, где лежали дети, вода не попадала, но Митю охватывала холодная сырость.

– Маня, я есть хочу, – заныл мальчик, толкая подругу в бок.

Она не сразу проснулась. Ей было тепло и снились хорошие сны.

– Ну вот, вчера не ел мяса, а теперь есть хочешь! А чего будешь есть? У нас только сырая рыба да сырое мясо есть.

– Я жареную нерпу буду есть, а сырую не хочу.

– И то хорошо, что хоть жареной нерпы захотел. А раньше никак не хотел есть… И это хорошо, и это хорошо… А огонь добудем. Только вот пусть немного дождь пройдет. Поставим урасу, очаг сделаем и огонь разведем.

– Маня, а что теперь наши делают?

– Что делают? Нас ищут. Мой отец, вероятно, где-нибудь тут на берегу напротив острова ходит, а твой на катере приедет.

– А если катер сломается, то не приедут?

– Тогда сами поедем. Что у нас лодки, что ли, нет? Унесло у нас лодку, что ли? Поди, не унесло. Она крепко привязана.

– А почему ты думаешь, что твой отец в эту сторону пошел нас искать? Почему это ты так думаешь?

– А как же иначе! Разве отец пойдет против ветра искать? Он пойдет искать по ветру. А ветер сюда дует.

– А что теперь, Маня, твоя мать делает?

– Однако, то же, что и твоя, – плачут они, вот что они делают…

– Моя мама говорила, что если я потеряюсь, то она умрет. Правда это, Маня?

– Все может быть. Закатится сердце – и готово. Я слышала, так бывает. Старики говорили: от горя всякое с человеком может случиться.

Митя испуганно вскинул глаза, наполнившиеся слезами.

– А надо сигнал подать – они и перестанут плакать.

– Какой сигнал? Опять жесткое слово сказал!

– Дыму пустить. Большой огонь развести… Сейчас из этого ничего не выйдет.

– Почему?

– Не увидят они сейчас ни дыма, ни огня… Ветер сильный дует – весь дым к земле прижмет.

– А куда же дым денется?

– Унесет его в другую сторону.

– В какую?

– Да вот сюда, на ближний берег.

– Там, где отец твой сейчас? Тогда он увидит и маме пойдет скажет.

Маня задумалась. В самом деле, ведь так. Только вот сумеет ли она огонь добыть? Здесь, в шалаше, от дыма задохнешься, а снаружи ветер, дождь и земля сырая.

Все же мысль о сигнале заставила девочку быстро одеться и хорошенько обдумать постройку урасы. Она подсчитала: палок мелкого тальника можно быстро нарезать, травы высокой и густой тоже много. Все дело за погодой. Перестанет дождь – и за дело можно взяться. Маня ощупала кожаный сверток и прошептала:

– Живой огонь, вот он здесь сидит.

Митя снова заныл:

– Есть хочется… Ой, как хочется!

– Кушать – так кушать. Давай будем кушать. Мясо у нас есть, рыба у нас есть, ягоды у нас есть.

Маня достала из-под мха одну дощечку, вытерла мокрой травой, поскоблила ножом и мелко нарезала на нее черемши, рыбы и мяса нерпы. Рядом тут же насыпала морошки.

– Ну, ну, ешь. Вот так ешь, как я!

Митя видел, как тоненькие грязные пальчики его подруги сжимали вместе с ягодой или черемшой кусочки мяса и погружались в рот. Затем губы громко чмокали, а лицо складывалось в довольную гримасу:

– Ах, как вкусно!

От каждого чмоканья и восклицания Мани у Мити сильнее сосало подложечкой, а во рту набиралась слюна.

– Ты попробуй! Ты попробуй! – щебетала девочка. – Закрой глаза и попробуй.

Мальчик схватил два кусочка мяса, несколько ягод, зажмурил глаза и, положив все в рот, быстро сглотнул.

– Хорошо, хорошо! – захлопала в ладоши Маня. – Бери еще, бери еще.

Митя сначала растерянно посмотрел кругом. Ничего не случилось, он даже и не слышал, как мясо проскочило через горло. Тогда он взял еще и еще…

Маня ласково смотрела на него и думала: «Теперь жив будет, теперь жив будет…»

– Хорошенько ешь. Наешься – работать весело будет. Урасу скоро сделаем и огонь будем добывать.

– А как будем огонь добывать?

– О, это очень трудно, очень трудно!

* * *

Конусообразный, с открытым верхом шалаш построили только к вечеру. Внутри его, как раз в центре, помещался очаг. Из лесу принесли сухих ольховых веток.

После постройки шалаша дети натаскали целую кучу веток с зеленой хвоей кедрового стланца. Это для сигнального костра.

Торжественная минута настала. Маня распарывала кожаный сверток. У ее ног на очаге лежала кучка бересты и несколько тонких стружек букетиками. Стружки девочка готовила из сухих палочек, при этом не отрезала их наотмашь, а только после каждого надреза поворачивала кругом палочку до тех пор, пока не перерезала ее. Эти стружки имели очень тонкие, как бумага, кончики и более толстое, прикрепленное к стержню основание. Загорались они скоро, но прогорали не сразу.

Митя напряжено смотрел, как вспарывала шов его подруга.

– Что там у тебя, Маня?

– Там живой огонь! – торжественно воскликнула девочка.

Мальчик был полон томительного ожидания. Вот под кожей блеснула береста, а затем в руках у Мани оказался всего-навсего камешек и кусочек какой-то грязной ваты.

– Ну и огонь! – разочарованно протянул Митя. – Где же твой живой огонь?

– Подожди! Не бормочи! – нервно окрикнула его девочка. – Ты всегда торопишься.

Она тщательно ощупала трут.

– Сухой, сухой… – шептали ее губы.

Митя увидел, как Маня зажала в левой руке камешек, а под ним часть трута и, прикрыв лезвие ножа берестой, начала обухом усиленно колотить по камешку. Посыпались искорки. Сначала одна, две, а потом много-много, целый поток.

– Да, да, Маня, огонь, живой, живой огонь! – твердил Митя, а сам трепетал. От нервной дрожи у него не попадал зуб на зуб.

Запахло гарью. Из трута потянулась легкая струйка дыма. Маня положила его на тоненький листик бересты, которую свернула трубочкой, но так, чтобы трут видно было на одном ее конце.

Маня легонько дула на трут, а он тлел все больше и больше. Наконец вспыхнул огонек. Его золотистый язычок охватил бересту. Она затрещала, задымилась…

– Вот он, огонь! – закричал Митя.

– Тише! Спугнешь, огонь спугнешь! Разве можно кричать? Он только родился, он совсем маленький, а ты кричишь. Нехороший ты мальчишка! Никогда больше с тобой не поеду.

Митя сконфузился, а девочка взяла еще бересты, подожгла ее и поднесла к куче стружек. Пламя становилось все ярче и ярче. Мане хотелось быстро вскочить и закричать во весь голос о том, что она добыла огонь, но, вспомнив, как ругнула Митю, она степенно сказала:

– Теперь тепло, сухо будет, рыбу и мясо можно будет жарить.

Митя молчал.

– Только все же немного подождем. Положим побольше толстых дров. Костер будет разгораться, а мы снаружи побудем. А то дым глаза выест.

С огнем стало веселей. В тот же вечер Митя ел жареную кету с ягодами. Она была совершенно пресная. Мальчик сначала морщился, с трудом глотал, но обильная слюна сдабривала непривычное для него блюдо.

Мох из старого шалаша перетаскали в новый и вечером долго сидели у огня. Маня рассказывала Мите о своих путешествиях по тайге с оленями зимой и летом. Там, далеко за хребтом, есть большущие реки и обширные озера. По их берегам растут кедровые леса. Там лучше. Сюда, на берег моря, эвенки летом приходят ради оленей: здесь мало комаров и мошек и зверям (эвенки оленей называют зверями) легче питаться. Потом здесь можно наделать порсы из вкусной кеты и наловить нерп. Из нерпичьей, а особенно из сивучьей кожи выходят крепкие ремни на упряжь оленям, а также крепкие подошвы.

– А когда ты научилась нерп ловить? – спросил Митя.

– Мы долго с нивхами жили, вот от них и научилась. Как только дождь перестанет, я еще нерпу убью и вырежу длинный ремень. Нам нужен длинный ремень; прошлый раз об этом мой отец говорил. Там на берегу нерп мало, а здесь их много.

– А меня, Маня, научишь?

– Тебя очень трудно научить. Ведь ты их боишься.

– Нет, я теперь уж не боюсь. Только давай сначала я маленькую убью. Может быть, детеныша найдем. Вот я его и прикончу.

Маня громко рассмеялась:

– Понятно, с маленьких надо начинать. Не знаю только, найдем ли сейчас маленьких.

– Если не найдем маленьких, я тогда большую убью. Как хвачу ее по морде палкой, она и свернется…

– Так, так, Митя. Хорошо, хорошо, ты большой охотник будешь, – иронически говорила Маня. – Только никогда не хвались раньше. Никогда, понимаешь? Сначала убей, а потом скажи: «Это я убил». Так лучше.

Первый костер для сигнала дети решили зажечь завтра утром.

– Может быть, тише будет. Если тише будет, дым высоко-высоко кверху поднимется – тогда все увидят. И отец мой увидит, и там на заводе увидят. А тише завтра должно быть, потому после дождя всегда ветер тише бывает.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В эту ночь, когда дети сидели у своего огня и весело беседовали, мать Мити не могла уснуть. Гнетущая мысль о гибели сына лишила ее сна и слез.

– Чует мое сердце недоброе, – причитала она: – погиб мой мальчик! Вот уже третьи сутки, а они не возвратились.

Однажды в присутствии мужа она высказала неудовольствие по адресу Мани, но отец Мити запротестовал:

– Не надо сейчас никого обвинять. У эвенков горе не меньше нашего. И кто знает, может быть, во всем виноват Митя. Может быть, это он соблазнил девочку поехать.

Ветер по-прежнему рвал листья с деревьев, и прибойные волны были настолько велики, особенно на баре речки, что Василий Игнатьевич не рисковал трогаться с места. На соседней рыбалке, куда ходил рабочий завода, тоже отказали в катере и предупредили: выйти в море можно только через день после затишья, когда уляжется мертвая зыбь.

На рассвете Елена Петровна позвала Катю, и они пошли на мыс посмотреть море. Стало немного тише. Горизонт был закрыт тяжелыми тучами, небо мутное. Через вершины гор быстро проносились лохмотья облаков, цепляясь за остроконечные каменные глыбы. Море кипело, билось о берег. По приплеску далеко-далеко видна была белая кайма прибоя.

Мать Мити пристально смотрела на море, словно искала ответа на мучительный вопрос: жив ли мальчик? Катя не спускала взгляда с островка. Ее узкие глаза то еще больше суживались, то расширялись. Вдруг она схватила за руку Елену Петровну:

– Смотри, они живы!.. Да, да, живы… Смотри, смотри! Видишь?

– Где? Что там? Ничего не вижу!

– Ах, как ты плохо смотришь! Разве ты не видишь на острове дым? Вон, вон! Они, они костер жгут.

Над островом, на фоне черных туч, тянулась белая струйка дыма, то припадая, то взмывая вверх.

– Да, да, они живы!.. – восклицала Катя.

Мать Мити тоже увидела дымок.

– Неужели это правда? Неужели это они? Разве они взяли с собой спички? Наш мальчик никогда не таскает с собой спичек. А у Мани разве были спички?

– Не все ли равно, как они добыли огонь? – спокойно ответила Катя. – Они живы.

– Надо скорее ехать, а то еще дети с голоду помрут.

Когда женщины вернулись домой, мать Мити закричала:

– Они живы! – и залилась слезами, уже не в силах вымолвить больше ни одного слова.

В полдень пришел отец Мани и сказал:

– Они живы. Я видел костер на острове. Лодки или обломков ее по берегу нет, значит они там.

Однако Елена Петровна не успокоилась, а стала еще более настойчиво требовать выхода катера в море:

– Сегодня они живы, но их могут растерзать звери, или они умрут с голоду… Уже третий день без пищи. Как это можно!

– Ничего, не умрут, – утешали ее эвенки. – Там нерпы много, там чаек много. А раз огонь есть, то совсем хорошо.

– Чайки! Нерпа! Да разве Митя будет есть? Ваша дочка будет есть, а Митя не будет, ни за что не будет есть. Он умрет. Ваша Маня останется живой, а мой Митя умрет…

– Ничего, не умрет.

– Да что ты, в самом деле! – вмешался отец Мити. – Ты же читала о путешествии Нансена к Северному полюсу… Чем он и его товарищи питались целую полярную зиму, приютившись на скале? Ведь только морскими животными. И ничего, остались живы и здоровы.

– То Нансен, а то Митя; то Нансен, а то мой милый мальчик. Тоже сравнил!

– С тобой не сговоришься! Но я теперь совершенно спокоен: раз на острове, то пищу достанут.

– Но кто им поймает нерпу, кто им поймает чайку?

– Маня все поймает, – сказала Катя.

– Нет, нет, в это я не верю.

– А я так вот совершенно спокоен, – поддержал эвенку отец Мити.

– Тебе, я вижу, все равно, останется жив мальчик или умрет с голоду.

Последние слова взбесили Василия Игнатьевича, и он сказал:

– Ну, ладно, сейчас я соберу людей и поеду. Мальчик, несомненно, останется жив, а я, возможно, погибну. Нужно быть сумасшедшим, чтобы при таком прибое выходить в море.

Мать Мити ничего не сказала. Она радовалась решению мужа и пошла смотреть на выход катера.

Грозно море во время бури, но свои счеты с берегом оно сводит в первые часы затишья. Мертвая зыбь, вздымаясь при подходе к берегу, рушится на него высокой пенистой стеной. Особенно страшны буруны на отмелях, на косах и на барах речек, впадающих в море.

Попытка выхода в море окончилась неудачей. У катера при ударе о дно бара сломался руль, и волнами выбросило судно боком на косу.

Люди, перемокнув, спаслись, но ехать можно было теперь только после починки руля.

* * *

Сигнальный костер радовал детей. Они прыгали вокруг него и смеялись, подбрасывая свежие ветки.

– Наш костер далеко-далеко видно, всем видно! – кричал Митя.

Маня успокоилась первая и, глядя на море, высчитывала, когда могут приехать за ними.

– Сегодня к вечеру наши, возможно, приедут на катере, – сказала она. – Выйти из речки можно после обеда с малым приливом или завтра утром рано: тогда волна будет еще меньше. Сейчас вода большая, но и прибой сильный – не осилить катеру. Если не сегодня вечером, то завтра утром обязательно будут.

Мальчику было жаль расставаться с островом и с новым шалашом.

– А мы, Маня, приедем сюда еще раз. Мне нашу урасу жалко: она такая хорошая.

Девочка засмеялась:

– Да кто же теперь тебя пустит! Теперь ты будешь дома сидеть. А ураса что! Такую урасу мы у себя на речке построим.

– Нет, там неинтересно, там дома… Там нет нерп, а я хочу поймать нерпу.

– Ну, если хочешь, то пойдем сейчас. Утром их всегда больше на берегу.

– Пойдем, пойдем! – весело крикнул Митя.

* * *

Между двумя мысочками, недалеко от шалаша, на влажной гальке лежала одна старая и две молодые нерпы.

Маня дала Мите в руки короткую толстую палку и заставила его ползти вдоль приплеска. Животные вытянулись и благодушествовали.

Митя помнил, что делала Маня, убивая первую нерпу. Поровнявшись с нерпами, он вскочил и бросился на старое животное. Озадаченная нерпа сначала выпучила на мальчика глаза, а когда тот замахнулся, защелкала на него зубами.

Митя попятился:

– Ай-ай, укусит! – и натолкнулся на девочку, которая стояла сзади него с палкой.

– Стой! Смотри, как нужно делать.

После двух ударов нерпа припала головой к камням.

– Иди! Иди! Вон туда иди! Там щенки. Убей одного из них! – командовала Маня.

Щенки находились в десяти шагах и недоуменно смотрели на разыгравшуюся сцену. Один из них двинулся к морю.

– Скорей, скорей беги туда и бей прямо по носу!

Митя снова осмелел, подбежал к нерпёнку и ударил его, но попал по шее. Щенок с писком пустился наутек. Мальчик ударил его еще два раза и оба раза неудачно. Около самой воды Митя бросил палку и схватил нерпёнка за задние ласты. Скользкие камни оказались плохой опорой. Охотник упал. Животное тянуло в воду, Митя не пускал. Маня громко хохотала. Она стояла совсем близко. Ее интересовало, как поступит Митя.

Нерпёнок выскользнул из рук; девочка ударом палки ошеломила его.

– Возьми палку и бей скорее по морде!

К шалашу дети вернулись, перегруженные добычей. С нерпёнка шкуру сняли целиком, а с большой нерпы – спиралью, отчего получилась длинная узкая лента.

Наевшись свежего жареного мяса, Маня и Митя отправились за шкурой первой нерпы. Начался большой отлив, проход по приплеску был свободен, и они приволокли шкуру вдоль берега вместе с жиром. Жир срезали и сложили в лодку, а шкуру растянули сушить.

День прошел весело, в интересной работе, а под вечер дети выбегали на вершину утеса смотреть, не идет ли катер. Горизонт был чист.

– Значит, приедут завтра рано утром. Давай еще раз зажжем большой костер, – предложила Маня, – зажжем его здесь, на утесе. Может быть, утром никто не видел. А вечером обязательно увидят. Вечером все будут смотреть.

За день небо прояснилось. Островок рельефно выделялся на голубом небе. Дети натаскали огромную кучу хвои и после захода солнца подожгли ее головешками, принесенными из шалаша. Большой столб дыма взвился к небу и расстелился белым облачком.

Ночью у очага Митя долго не мог уснуть и уговаривал Маню поехать с ним на другой, большой и далекий необитаемый остров. Вспоминая рассказы матери, прочитанные книжки с картинками, он тараторил:

– Что хорошего на этом острове? Здесь одни только глупые нерпы. А там тигры, львы, слоны, крокодилы, носороги, обезьяны… Всякие звери есть и злые… На них интересно охотиться.

– Но они съедят нас, – сказала девочка.

– Пусть попробуют только! – запальчиво воскликнул Митя. – А ружье зачем? Прицелился, нажал курок – и дикий зверь готов.

– А большие они, эти львы и тигры?

– Большущие! Целую корову могут унести. А крокодилы людей глотают.

– А медведи там есть?

– Есть. Да что медведи! Они рядом со слоном – как маленькие собачки.

Девочка улыбнулась. После усиленной работы ей хотелось спать. Рассказы мальчика казались пустой болтовней.

«Разве может какой зверь осилить медведя? – думала она. – Он настоящий хозяин тайги, с ним надо быть всегда настороже. Что бы сделал Митя, если б увидел медведя?»

* * *

Ни на утро, ни в полдень катер не пришел. Море утихло. Вдоль берега, только уже с юга, тянул легкий ветерок.

– Митя, поедем домой сами. Там на берегу что-то случилось. Сделаем из шкуры нерпы парус и уедем. Скоро дома будем. Смотри, ветер попутный.

Сборы были коротки, и лодка с жиром и запасом мяса отвалила от острова. Ветерок напирал в поднятую на палке шкуру, а Маня помогала веслами. На середине пролива недалеко от лодки прошла стая китов. Время от времени над поверхностью моря взлетали брызги воды и струи пара, а затем показывались, изгибаясь, черные лопасти хвоста.

– А что, кит меньше или больше твоего крокодила? – спросила Маня.

– Кит больше, – растерянно ответил Митя. – Кит тоже страшный.

– Так вот, сиди смирно и не хвастай, а то он нас вместе с лодкой проглотит.

– Он людей не хватает, у него глотка маленькая. Мне так папа говорил. Он только лодку может опрокинуть.

Маня улыбнулась и промолчала. По ее лицу было видно, что с этим она ни в коем случае не согласна.

Подъехав к устью речки, дети выскочили на берег, но перетащить лодку через отмель не могли.

– Подождем. Скоро вода прибудет, и мы введем нашу лодку в речку, привяжем к дереву, а завтра уйдем домой, – так рассудила девочка.

Устраивая шалаш на случай дождя, она его накрыла шкурами нерп.

Вечер был тихий, и спать не хотелось, да, кроме того, нужно было караулить прилив. Море чуть всплескивало на песок. Между гор ползли большие причудливые клубы тумана. Лес молчал. Сумерки тянулись долго.

Поздно ночью лодку поставили в безопасное место.

– Ну, теперь лодка будет цела, – сказала девочка.

– А знаешь, Маня, от жира-то здорово воняет. Давай выбросим его, – предложил Митя.

– Нельзя. Разве можно такое добро выбрасывать! Зимой все годится.

Жир, в самом деле, сильно припахивал. От лодки в тайгу по ветру проникал терпкий запах.

– Маня! Поди, по лесу далеко этот запах разошелся; на него медведи придут.

Девочка вздрогнула и неуверенно сказала:

– Чего ты выдумал!

– Помнишь, как рассказывали? Прошлый год, когда ветер дул с моря, он даже к заводу приходил и рыбу из лодки таскал. Тогда его убили, а у нас ведь нет ружья.

– Чего болтаешь! Он нас не тронет.

– Уйдем отсюда. На косу уйдем. Балаган наш тоже пахнет. Зачем ты его шкурами накрыла?

Маня затряслась, побледнела и досадливо закусила губу. Это была правда: она сделала ошибку.

– На косу нельзя. Там хуже: там далеко нас видно будет. Ты не бойся. Шкуры в речку бросим. И если медведь придет, то он нас за кустами в шалаше не найдет. Давай помогай.

Дети быстро схватили шкуры и бросили их под яр. В шалаше они не легли, а сели, плотно прижавшись друг к другу. Они тряслись от страха, а зубы стучали. Согревшись, Маня успокоилась и шепнула:

– Ничего не будет! Поест сала и уйдет. Не бойся…

Вскоре дети услыхали треск ломающихся веток. Чуть уловимый вначале, он стал отчетливее, как будто кто-то осторожно пробирался к лодке.

– Что это такое? – спросил Митя.

– Тише, тише, лежи смирно.

Девочка поняла, что это «хозяин тайги».

Медведь продвигался на запах. Вот он подошел к лодке, громко рявкнул и схватил кусок сала.

Митя задрожал и теснее прижался к Мане. Девочка сделала дырочку в стенке шалаша и наблюдала за зверем.

«Хозяин тайги» сидел на задних лапах и пожирал куски жира.

Новый хруст сухих веток. Это второй медведь грузно прошел мимо шалаша. Дети уткнули головы в колени.

Первый недовольно зарычал.

Второй медведь залез в воду, запустил в лодку передние лапы и тоже достал кусок жира.

Над лесом поднялась луна и ярко осветила прибрежные кусты, лодку и ужинающих медведей: одного большого, а другого чуть поменьше.

Слыша громкое чавканье зверей, дети сжались и чуть дышали. А каждый рев приводил их в ужас, они закрывали глаза в ожидании неминуемой гибели.

До самой зари они дрожали. На заре сон осилил: дети уснули, крепко ухватившись друг за друга.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Как только катер рыбозавода потерпел аварию, отец Мити снова обратился на соседнюю рыбалку за помощью и просил сразу, никуда не заходя, пойти на остров, где два раза видели дым.

Вернувшись, старшина катера рассказал:

– Когда мы подъехали на лодке к острову, то нашли всего-навсего ободранную тушку огромной нерпы. Понимаете, ободранная. Значит, на острове кто-то живет или жил. Дальше нашли еще две тушки – одну большую, а другую совсем маленькую. Эти были как будто свежее. Наконец увидели шалаши. В первом на очаге песок еще был теплый. Кругом шалаша рыбьи кости и куски мяса нерпы… Мы кричали, свистели, стреляли, но никто не отозвался. Обошли кругом всего острова, лодки нигде нет. Не иначе, это какие-нибудь охотники приезжали. Шалаш устроен на славу – подстать только взрослым, а не детям. Да и две ободранные нерпы весьма крупные. Вряд ли дети справились бы с такими.

– Вы не подходили против острова к материку? – спросил отец Мани.

– Нет, близко не подходили: катером опасно – место мне незнакомое, а в бинокль ничего не заметно. Да к тому же вы нас просили обследовать только островок.

– Пойду тайгу посмотрю, – сказал Егор и быстро удалился.

– Куда же делись Митя и Маня? – печально проговорил Василий Игнатьевич. – Неужели их, в самом деле, унесло в море? Наверное, это были они. Нерп они могли убить, но как они поймали кету?

* * *

Проснулись дети близко к полдню. Солнце ярко светило. Лес шумел от легкого ветерка. В речке плескались большие и маленькие рыбы. В голубом небе реяли орлы, а вдоль берега с громким писком кувыркались чайки; море словно застыло. Лодка обсохла высоко-высоко.

– Пойдем скорее домой, – сказала Маня.

– Я есть хо-чу, – протянул Митя.

– Пойдем, пойдем. Там где-нибудь ягод наберем. Здесь оставаться долго нельзя.

Маня знала по лесу тропу, но повела Митю берегом: она боялась встречи с медведем.

Путь был трудный. Кустарник, через который пришлось проходить, утомил детей, и Маня вышла на медвежью тропу. (Эвенки при своих кочевках спокойно пользуются ими.)

По тропе дети пошли быстрее. Маня шла впереди и вела за руку Митю. Мальчик устал и еле волочил ноги.

– Давай отдохнем, Маня, – молил он.

Девочка уступила просьбе, и они уселись в густом перелеске.

Тайга казалась мирной. Ветки деревьев чуть-чуть шевелились. Носатые дятлы перелетали с дерева на дерево и стучали клювом; они пробовали, не отмирает ли оно, нет ли в нем больших вкусных белых червяков. И, как только находили то, что им нужно, сейчас же поднимали стук на всю тайгу, спугивая белок и бурундуков.

Маня устало привалилась спиной к сухому пню. Она то закрывала, то открывала глаза, борясь с дремотой. Слух ее уловил шаги. Они раздавались и спереди и сзади. Там впереди – шаги легкие, редко когда хрустнет ветка, а с другой стороны продвигался кто-то грузный – треск громче и чаще. Девочка насторожилась, поднялась и стала зорко осматривать тропу. Через минуту большая косматая голова показалась на первом повороте.

Маня загородила собой мальчика и приготовилась к защите.

Митя, как только увидел зверя, попятился к пню.

Губы девочки шептали:

– Добрый хозяин, пройди мимо, не трогай нас… Мы ведь тебя накормили жиром.

Она хотела сказать громко, как учила ее мать, но получился еле внятный шепот.

Мишка, по-видимому, услышал слова Мани и остановился; тогда она проговорила более громко:

– Иди, иди назад, добрый хозяин!

«Добрый хозяин» мотнул головой, как будто несогласный с тем, что ему сказала Маня, зарычал, поднялся на задние лапы и двинулся на детей. Он громко сопел, а изо рта брызгала пена.

Вот он рядом.

В тот же момент по лесу прокатилось эхо выстрела…

Когда отец Мани (это он шел с другой стороны) подбежал, он увидел упавшую навзничь девочку. По бледному, с посиневшими губами личику струилась кровь; на щеке видна была глубокая царапина.

Медведь издыхал, а Митя, с широко открытыми глазами, сидел, плотно прижавшись к пню.

* * *

Поздно вечером в светлой столовой квартиры рыбовода за ужином сидели Маня, Митя и их родители. Митя – тщательно вымытый, в новом костюме; Маня – гладко причесанная и в новом ситцевом платье, но с перевязанной щекой.

– А ну-ка, Маня, расскажи, как это ты медведя не испугалась, не упала со страху на землю, – спрашивал Василий Игнатьевич.

Девочка молчала, а эвенк пояснял:

– Чего там! Понятно, страшно. Только уж у нас, у всех лесных людей, привычка такая: коли медведь навалился, в брюхо ножик ему скорей. Может быть, поцарапает немного, а то и так сдохнет.

– И часто приходится вашим женщинам с медведем встречаться?

– Чего там! Понятно, не часто… А случается. Пойдут за ягодой, так случается. По одной тропе с ним ягоду собирают. Другой увидит да уйдет, а другой, дурной, пошалить вздумает. Всегда нужно готовым быть, всегда ножик на поясе носи.

– А выстрел? Какие последствия от вашего выстрела?

– Чего там! Этот раз у меня совсем плохой выстрел вышел. Вижу, девочку мою медведь дерет – рука-то дрогнула. Не в ухо, а немного ниже я ему попал – вот что!.. Чего там, плохой выстрел…

– Ну, а вы, дети, как с нерпами справлялись?

– Одну, папа, я убил… маленькую… Как хвачу ее палкой по морде, она и брык кверху ластами.

Маня громко фыркнула, косясь на мальчика. Она вспомнила, как он лежал на брюхе и держал за ласты нерпёнка.

– А мясо, Митя, у нерп вкусное? – смеялся отец.

– Понятно, вкусное. Я его много ел.

– Молчи, мой мальчик, – брезгливо сказала Елена Петровна, – а то я тебя целовать не буду.

– Нет, будешь, нет, будешь! – закричал Митя. – Маню целовала и меня будешь. А она ведь больше меня съела и кровь еще горячую пила.

– Ее буду, всегда буду, а тебя, разбойник, не буду… Кровь, говоришь, горячую пила? Это хорошо! Свежую кровь врачи прописывают.

– Так, так! А зачем вы на остров поехали? – спросил Василий Игнатьевич.

– Мы сначала не на остров, а только к мысу поехали посмотреть, как живет Морской старик, – ответил Митя.

– Какой Морской старик?

– А тот, что икру пускает и рыбок делает. У тебя вот это на заводе долго, а у него скоро.

– Так, так. Это старая нивхская сказка.

– Наши эвенки тоже понимают это все, тоже знают Морского старика, – вставил отец Мани.

– У него, папа, ураса там в воде есть и старуха есть.

Василий Игнатьевич хотел рассмеяться, но удержался.

– Так, так, так, – твердил он, а сам думал: «Из-за этой идиотской сказки я чуть не лишился сына». – Так, так… Это очень интересно. Надо будет посмотреть.

– Его с горы надо смотреть, а с лодки плохо видно, – в один голос сказали Митя и Маня.

– Хорошо, хорошо! Я вам его, если только найдем, и с лодки покажу; у меня для этого есть такое зеркало, посмотришь в него – и все дно морское видно.

– Это правда, папа?

– Понятно, правда. Вот если бы ты сказал мне, что хочешь Морского старика посмотреть, я бы тебе его давно показал.

– Завтра утром покажешь?

– Обязательно, если тихо будет, покажу. И не только тебе, всем вам покажу… Давайте лучше о Мане поговорим. Отпускай, Егор, ее учиться. Вот что! Хорошее дело сделаешь… для себя и для вашего народа. Выучится и вернется твоя Маня. Привезет всяких вещей: граммофон, радиоприемник, ружье новое. Здорово получится! Я думаю, она у тебя инженером будет. Золото в родных горах найдет, на аэроплане будет летать. На аэроплане везде поспеет.

– На аплане хорошо. На нем скоро. На аплане? Так, ать, можно.

– Я не сомневался в том, что ты согласишься. Но все-таки, кем будет дочь: доктором, инженером, учителем?

Егор закурил и подозвал жену. Она медленно взяла у него трубку и раза два пустила через нос дым.

– Пусть, ать, умным человеком будет, читать хорошо сначала пускай научится. Маня найдет себе дело… кусок хлеба найдет. Баба моя тоже так сказала: читать научится, вырастет и сама придумает, какую работу ей надо.

* * *

На другой день море было спокойно и светило солнце. Все отправились на мыс. Сначала поднялись на скалы.

Морской старик был точно таким, каким его видел Митя в первый раз. Из его урасы так же шел дым.

– Вот, папа, посмотри хорошенько, и ты увидишь, как Морской дедушка пускает икру, а между пальцами у него выскакивают рыбки.

Василий Игнатьевич качал головой и думал: «В самом деле, сходство большое, недаром же родятся разные суеверия и легенды».

– Да, да, так, так… Теперь пойдемте вниз и с лодки поближе посмотрим. Митя, Маня и ее отец поедут со мной, а Катя с Еленой Петровной останутся здесь и будут смотреть, убежит старик при появлении лодки или нет. Вы смотрите махните нам рукой, когда увидите, что старик остался на месте, – обратился он к оставшимся женщинам.

Когда лодка подъехала к камням, женщины подали условный знак: Морской старик на месте.

– Ну, теперь давайте смотреть в мое водяное зеркало, каков из себя добрый Морской хозяин и что он делает, – сказал громко Василий Игнатьевич.

– Надо тише, – заметил эвенк.

– А зачем тише? – еще громче проговорил отец Мити. – Чего ему бояться? Мы ведь люди хорошие.

Егор улыбнулся. В зеркало – огромную медную трубу со стеклом на нижнем конце, опущенную на полметра в море, – Митя и Маня отчетливо увидели дно.

Какие красивые раковины там лежали! А на камнях росли роскошные цветы с прозрачными, точно живыми лепестками. Кругом сновали рыбки. От камней и водорослей все время катились светлые пузырьки. Только Морского старика нигде не было видно, – перед глазами качались листья морской капусты и ветки других морских растений. Ураса оказалась острым камнем, а дым – пузырьками воздуха, образующимися от движения воды.

– А Морского старика нет сейчас, – разочарованно сказал Митя.

Василий Игнатьевич засмеялся и крикнул наверх:

– Катя, скажите, здесь Морской старик? Тут его борода и руки?

– Да, да, тут, тут, у самой лодки, – ответила эвенка.

Отец Мити взял багор и запустил в самую бороду Морского старика. Покрутив багром, он вытащил огромную кучу различных водорослей.

– Ну как, теперь есть старик?

Катя вскочила и испуганно крикнула:

– Нет теперь его! А вы смотрите уходите, а то он вас утопит. Зачем в его дом палкой тыкал?

Василий Игнатьевич как будто не слышал крика Кати и показывал Егору морское дно.

– Это издалека в воде водоросли кажутся стариками, а на самом деле их нет. Все рыбы мечут икру, и она в море или реке сама поспевает, и из нее выклевываются маленькие рыбки. Вот видишь этот камешек, а к нему прицепилась капуста? Там также видны какие-то кругленькие шарики.

Эвенк мотнул головой и не хотел отрывать глаз от трубы: его сильно заинтересовала жизнь на морском дне.

– Ты смотри, а я потяну за водоросль.

Отец Мани видел, как поднялся ото дна камешек, окутанный корнями морской капусты.

– Теперь смотрите! Вот куда рыбки икру прячут.

Все увидели комочек крупной беловатой икры, заложенной под корень морского растения.

– Вот как ловко они прячут свою икру – не скоро и сыщешь! Это и есть настоящая икра, а то, что вы видели с горы, – только пустые водяные пузыри… Ну, едем обратно.

Маня и Митя огорчились. Они жалели Морского старика, который был гораздо интереснее и забавнее завода с его однообразными выростными аппаратами.

На другой день дети рано утром сбегали на мыс, но Морского старика уже не было.

* * *

В октябрьский ясный день на лагуну за Еленой Петровной, Митей и Маней прилетел самолет.

Маню одели во все новое. Она чистенькая и румяная. На ней меховые торбоза, кухлянка и лисья шапочка. Все расшито бисером и разноцветными шелковыми нитками.

Катя озабоченно осматривала стальную птицу, не выпуская изо рта трубочку. Егор вел себя бодро, деловито помогал при посадке, суетился, как будто запрягал в нарту оленей. Василий Игнатьевич торопил с отъездом.

Пассажиров усадили. Загудел пропеллер. Самолет рванулся и поплыл, пеня воду, по глади лагуны. Катя видела: вот он начал отделяться от воды и сразу как бы подскочил кверху.

– Улетела Маня, – сказала мать и присела на корточки. – Когда вернется?

– Скоро, скоро… Разве не видишь, как быстро ходит аплан? – отозвался Егор.

Девочка припала к окну самолета и смотрела на расстилавшуюся под ним водную ширь. Море кишело рыбой. Большие и маленькие стаи двигались у берега в различных направлениях: одни из них глубоко, другие же почти у поверхности моря.

Дети, очарованные невиданным зрелищем, почти не дышали. Мальчик мечтал стать пилотом, чтобы самому перелетать через моря-океаны.

А аэроплан, миновав лесистый хребет, направил свой путь вдоль широких плесов могучего Амура в сторону города Хабаровска.

Ссылки

[1] Нарта – сани.

[2] Сивуч и нерпа – морские животные из семейства ластоногих, так же как и тюлень.

[3] Торбоза – меховая обувь.

[4] Кухлянка – зимняя одежда в приполярных областях.

[5] Копылья – колышки, соединяющие кузов с полозьями.

[6] Марь – высохшее болото с чахлыми деревьями.

[7] Остол – палка с острым железным наконечником.

[8] Каюр – человек, который управляет собаками и нартой.

[9] Нивхи – народ, живущий на Сахалине и в низовьях Амура.

[10] Кай – направо; чуй – налево.

[11] Ураса – жилище эвенков.

[12] Порса – мука из рыбьего мяса.

[13] Юкола – вяленая и сушеная рыба.

[14] Некорыстные – не имеющие ценности.

[15] Чумичка – коробочка.

[16] Морских животных колют гарпунами. Маня назвала гарпун ножиком, потому что не знала, как он называется.

[17] Важенка – самка оленя.

[18] Гнус – комары и оводы.

[19] Жители берегов моря пресную воду называют в отличие от морской – сладкой.

[20] Бар – отмель в устье речки, намытая прибоем.