Фалькхолл стоял на скальном возвышении. Замок был невелик, с круглым донжоном и несколькими разнокалиберными островерхими башенками. Узкие бойницы южной и западной стороны смотрели реку и на возделанные поля с фигурками крестьян, занятых своими нескончаемыми делами. С восточной и северной стороны к замку подступали непроходимые леса. Как и положено, вблизи его стен деревья были вырублены и на луговом просторе паслись стада коров и небольшой табун лошадей с приметным вожаком. Гнедой красавец выделялся породистой статью и был заметно крупней остальных жеребцов.

Внезапно пасторальную средневековую картинку нарушил странный вертикальный разрез с проглядывающими из него звёздами.

Насторожившийся вожак поднял голову и, раздувая ноздри, призывно заржал. Из разреза в пространстве шагнул человек с соколом на плече, и гнедой сорвался с места, а следом за ним и весь табун. Жеребец подлетел к пришельцу и тот с радостным возгласом обнял его за шею, а затем взобрался ему на спину.

* * *

При виде всадника, скачущего к воротам Фалькхолла, дозорный на стене с ленивым видом потянулся к баклажке. Старик опорожнил её до дна и, довольно крякнув, собрался было снова прикорнуть. Он решил, что не стоит беспокоить товарищей ради очередного кредитора, но соколиный крик заставил его насторожиться. Подойдя к стене, он приставил руку к глазам и пригляделся к всаднику. «Мать твою!..» — дозорный заметался в поисках оружия. Он нахлобучил на голову шлем, удачно попавшийся под руку, и кубарем покатился вниз по лестнице.

— Господин барон едет! Встречайте хозяина, бездельники! — заорал старик во всю глотку.

Когда до встречных доходило, о ком идёт речь, они вытаращивали глаза и на некоторое время замирали с открытыми ртами, а затем с испуганным видом бросались кто куда. В результате в самом замке и во внутреннем дворе поднялся страшный переполох, сопровождаемый заполошным куриным кудахтаньем и гоготом растревоженных гусей.

«Ох, распроклятая одышка!» — держась за бок, старик-дозорный выскочил во внутренний двор и заковылял к воротам.

— Скорей, парни! Открывайте ворота, хозяин вернулся! — крикнул он товарищам, которые разгоняли скуку игрой в кости.

При этом радостном известии разленившаяся стража первым делом бросилась на розыски своего обмундирования, и когда господин барон уже начал подумывать, что за время его отсутствия Фалькхолл сменил хозяина, ворота наконец жутко заскрипели и отворились. Юлиан потрепал по шее приплясывающего от нетерпения гнедого и въехал во двор. Воины по-приятельски осклабились — прежде барон с ними не чинился и с удовольствием проводил время в их компании, — но при взгляде на него с их физиономий слетели улыбки. Стражники взяли на караул и постарались принять молодцеватый вид, но предательские брюшки, выпирающие из-под кожаных курток, не хотели втягиваться и нагло лезли на глаза хозяину.

Юлиан спешился и, ведя за собой коня, прошёлся по двору. Он всё больше хмурился, замечая во всём следы запустения. В кузне не было кузнеца и, судя по паутине, уже давно; ткацкие мастерские тоже не работали. В заваленном хламом помещении, когда-то рассчитанном на двадцать ткачих, теперь сидели две старухи и, подслеповато щурясь, что-то пряли. В опустевших кладовых поселились мыши; в погребах остались только брюква и вонь от испортившихся овощей.

Помрачневший юноша повернул к донжону, где располагались жилые помещения хозяев замка. Он прошёлся вдоль ряда стражников и прислуги, выстроившихся у входа. В основном это были старики, увечные и бездельники, которым лень работать. В раздумьях он остановился напротив женщины в замызганном платье и побледневшая экономка, накрахмаленная с головы до ног, одарила её таким взглядом, что она чуть не расплакалась. Прежде Юлиан постарался бы утешить несчастную замарашку, но теперь лишь скользнул по её лицу равнодушным взглядом и обратился к экономке:

— Мадам Бланш, приготовьте мои комнаты, а сейчас пусть подадут обед на западной террасе, — распорядился он.

Он передал гнедого подбежавшему конюху и, взбежав по ступеням лестницы, толкнул входные двери. Перед тем, как переступить порог, он обернулся. — Да, ближе к вечеру я жду в кабинете вас, мадам Бланш, дворецкого, управляющего и коннетабля. Надеюсь, вы сумеете дать мне отчёт о состоянии дел Фалькхолла.

Перепуганная экономка растеряно глянула на коннетабля, толстого седого коротышку, и низко присела.

— Хорошо, мой господин, — чуть слышно пролепетала она, почуяв подступающую грозу. — Только у нас нет дворецкого, он недавно умер.

В отличие от экономки коннетабль и не подумал тушеваться. Он лихо подкрутил пышный ус и бодро стукнул каблуками.

— Так точно, господин! — рявкнул он от души и на мрачном лице юноши промелькнула невольная улыбка.

Перед тем как войти внутрь донжона, он ещё раз окинул взглядом двор, но управляющий не соизволил прийти и поприветствовать своего господина. Юлиан запустил поисковый импульс и нашёл его в башенке у ворот — тот готовился сбежать и спешно собирал припрятанные деньги.

Через неделю разбирательство было завершено. В результате проворовавшийся управляющий был повешен, а нерадивые слуги — выпороты. Правда, были наказаны только мужчины, женщин Юлиан всё же пожалел и ограничился выговором мадам Бланш, хотя с его стороны было бы милосердней их выпороть. Экономка взяла женскую прислугу в такие ежовые рукавицы, что вскоре они боялись её как огня.

Ещё через неделю Фалькхолл оделся строительными лесами, по которым днём и ночью ползали многочисленные рабочие. Благодаря обещанному королевскому вознаграждению они работали не за страх, а за совесть. Спустя месяц замок уже выглядел как новенький. Помимо этого, Юлиан позаботился о вместимости и обороноспособности Фалькхолла. Теперь его окружало ещё одно кольцо защитных укреплений, внутри которого могли укрыться жители близлежащих деревенек, а сам замок окружал ров, с подведённой к нему водой из реки.

Мадам Бланш рьяно взялась за своё дело, и хотя сами помещения ещё требовали ремонта, внутри всё заблестело чистотой. Она всячески стремилась угодить хозяину, счастливая уже тем, что на неё не пал его гнев. Впрочем, Юлиан и не сердился ни на экономку, ни на коннетабля, понимая, что при всём желании без денег многого не сделаешь. Правда, он попенял старику за распущенный вид стражи. Коннетабль повинился, но в своё оправдание сказал, что большинство молодых воинов разбежалось, как только началась бескормица, а старики есть старики. Мол, что с них взять? Они уже своё отслужили и им давно пора на печи лежать. Правда, он тут же уверил хозяина, что ветераны ещё хоть куда и при случае дадут достойный отпор врагу. Юлиан одобрительно улыбнулся, но всё же велел набрать местную молодежь и сделать из них таких воинов, которые будут способны постоять не только за себя, но также за своего сеньора.

Как только суматоха, вызванная приездом хозяина, улеглась, Фалькхолл снова зажил размеренной жизнью. Конечно, последователи Робин Гуда не обрадовались его появлению, зато крестьяне чуть ли не молились на своего господина, который уничтожил банды, нашедшие приют на принадлежащих ему землях.

Пока Юлиан занимался наведением порядка, он вёл себя как обычно. Конечно, теперь он редко улыбался, но по-прежнему внимательно выслушивал жалобы и незамедлительно принимал меры, когда это было нужно. Но как только налаженное хозяйство перешло в ведение доверенных людей, он сразу отстранился от дел.

Вскоре замковые слуги заметили, что хозяин почти не спит по ночам и с потерянным видом бродит по замку. Поначалу они пугались, особенно женщины постарше, когда натыкались на него в самых неожиданных местах. Некоторые утверждали, что даже видели его на крыше замка, мол, он стоял на самом острие башни, с бутылью вина в руке. Со временем слуги привыкли к причудам хозяина и перестали обращать на них внимание. Правда, водились за ним и другие странности. Например, он выставил из замка всех молодых служанок, которые взяли моду путаться у него под ногами, особенно, во время его ночных бдений. Правда, девушки не остались внакладе. Они получили богатое приданое и многие из них тут же выскочили замуж.

Но больше всего сплетен вызывало отсутствие баронессы, с которой они были неразлучны. Кое-кто из старых слуг, которые держались по-приятельски с хозяином, попытались расспросить его о жене, но он в резкой форме запретил говорить о ней.

После этого жители замка утвердились во мнении, что хозяйка умерла и, наверняка, не своей смертью, ведь она ещё такая молодая, а некоторые мнительные личности престарелого возраста даже утверждали, что видят её призрак по ночам.

Народная любовь — странная штука. Несмотря на жёсткие меры по наведению порядка, молодого барона боготворили в замке. В общем-то, он не слишком зверствовал и наказал только тех, кого следовало. Потому жители замка, находясь за его пределами, все как один держали языки за зубами, когда их расспрашивали о молодом бароне.

И всё же шила в мешке не утаишь. Постепенно по округе распространилась весть, что хозяин Фалькхолла овдовел и к нему со всей округи потянулись многочисленные гости. Как правило, это были семейства, имеющие дочерей на выданье. Их не останавливали даже слухи об убийстве бароном своей жены. Конечно, нежные барышни падали в обморок при одном намёке на такое замужество, но ещё ни одна не отказалась от поездки в замок Синей бороды.

Вот только господин барон вскоре отказался принимать таких визитёров. Утомленный пустой болтовнёй и навязчивостью девиц он пренебрёг правилами хорошего тона, и отныне гостям приходилось довольствоваться обществом экономки, которая терпеливо объясняла, что хозяин в трауре из-за смерти любимой жены и потому никого не хочет видеть. И это действительно было так.

Юлиан не помнил ни поединка с принцем Хаоса и лордом Ваатором, ни того участия, которое он принимал в грандиозном представлении, устроенном творцом Ойкумены. Лазарь всё ему рассказал, но он всё равно не верил, что Цветанки больше нет, и что её сознание прячется где-то внутри его головы. Ведь сколько он её ни звал, она ещё ни разу не откликнулась. Поначалу это даже внушало надежду, ему казалось, что всё сказанное отцом — дурная шутка. Однажды случится чудо, и девушка появится. Но время шло и на смену ожиданию всё чаще приходило отчаяние.

Вот в таком состоянии хозяина Фалькхолла застал нежданный гость — невысокий плотный коротышка в холщёвом монашеском балахоне. Ранним утром он подъехал к воротам Фалькхолла и, кряхтя, слез со спокойного мула. В руках он держал книгу, с которой не расставался даже во время езды. Поскольку подорожная у монаха была в полном порядке, его пустили внутрь замка, а вот аудиенции у господина барона ему пришлось подождать, тот принял его только настойчивых просьб.

Не дожидаясь, когда дворецкий доложит о нём, монах перешагнул порог кабинета и склонился в низком поклоне.

— Вагабундо! — Юлиан с холодным недоумением посмотрел на того, кого ожидал увидеть меньше всего.

— Господин мой, не гневайтесь на недостойного слугу, что посмел нарушить ваш покой, — смиренно проговорил иезуит.

— Не могу даже представить, что за нужда привела вас под мой скромный кров.

— Желание видеть вас, мой господин.

— Да неужели? А выпить хотите, господин генерал, или я должен называть вас «ваше святейшество»? — проговорил юноша, но не сделал попытки подняться с дивана, на котором лежал.

— Спасибо. Если нальёте, я выпью, — согласился иезуит. — С утра маковой росинки во рту не было. Мой господин, зовите меня Жоло. Я больше не генерал Ордена.

— Да вы присаживайтесь, — смягчился Юлиан. С его лица слетела маска холодной отрешенности, и он занял вертикальное положение. — Эй, кто-нибудь!.. Мадам Бланш, принесите нам поесть и ещё одну бутылку вина, — распорядился он, и когда экономка вышла, участливо добавил: — Простите, Жоло, я не сразу понял, что у вас большое горе. Примите мои соболезнования.

Вагабундо взял протянутый ему кубок, и на его лице появилось странное выражение — казалось, он вот-вот расплачется.

— Вы знаете!.. Я так и знал, что вы знаете!.. — он упал на колени и с мольбой заглянул в лицо Юлиана. — Мой господин! Умоляю вас, спасите души моих ангелов! Ведь они ни в чём не виноваты!

— Господи! Пожалуйста, встаньте!.. Жоло, вы ставите меня в неудобное положение! — всполошившийся юноша бросился поднимать иезуита и чуть ли не насильно усадил его в кресло. — Право слово! Своими фокусами вы кого угодно доведёте до инфаркта!.. Нет, не смейте больше падать на колени!.. Всё-всё! Выпейте и успокойтесь, а затем по порядку расскажите, что случилось.

— Простите! — Вагабундо громко шмыгнул носом и потянулся за носовым платком, и юноша отметил по себя, что с тех пор, как они встречались, его манеры значительно улучшились.

Пока иезуит пил вино, Юлиан сел напротив и пригляделся к гостю. За тот не слишком длинный отрезок времени, что они не виделись, он сильно постарел. Голова побелела, угольно-чёрная борода, густо разбавленная сединой, теперь придавала ему благообразный, а не разбойничий вид. В острых буравчиках глаз по-прежнему светился недюжинный ум, но из них ушла былая пронырливость плута. В непростом характере иезуита на первый план вышла спокойная созерцательность, лишённая какой-либо жажды стяжательства. Конечно, кроме жажды знаний. Юлиан взглянул его глазами на записи, которые он вёл, и удивлённо присвистнул. Теперь это был истинный учёный и даже больше. Это был великий учёный, судя по его умозаключениям. Отдавая дань уважения гостю, он не стал читать его мысли.

Вагабундо слабо улыбнулся, правильно истолковав взгляд собеседника.

— Иногда я сам удивляюсь происшедшим со мной переменам. Жаль, что человеку, прежде чем обрести самого себя, нужно столь много потерять.

Юлиан вопросительно приподнял брови.

— Святой отец, вы в чём-то провинились, отчего лишились должности и своего имущества?

Губы иезуита тронула иронично-грустная улыбка.

— О нет! Я сам отказался от звания генерала ордена и отдал имущество в казну, а затем ушёл паломничать. Дело в том, что во время войны с Ночным королевством погибла моя семья, — он опустил глаза и после неловкого молчания тихо проговорил: — Как-то вдруг выяснилось, что мне были очень дороги Катерина, это моя невенчанная жена, и наш новорожденный сын.

Вагабундо поспешно вытер глаза и, зашептал молитву, привычно перебирая отполированные до блеска простые деревянные чётки — они заменили ему прежние, сделанные из редкого чёрного жемчуга.

— Мой господин, я жалею лишь об одном, что не сложил с себя сан и не женился на Катерине, как положено доброму христианину, и теперь из-за меня их души обречены на вечное мучение. Но я молюсь денно и нощно, и когда-нибудь Бог простит моих ангелов и заберёт к себе в рай.

И столько было затаённой надежды в его голосе, что Юлиан без раздумий потянулся туда, куда простым смертным до поры до времени заказан путь.

— Катерина просила передать, что любит вас по-прежнему, и молится за ваше благополучие, — сказал юноша, вернувшись из мысленного путешествия, и протянул иезуиту медальон с изображением улыбчивой милой женщины с младенцем на руках. — А ещё она очень просила передать вам это, чтобы вы не так сильно тосковали, оставшись в одиночестве.

— Господи! — пробормотал потрясённый иезуит и трясущимися руками с трудом разыскал очки. Рассмотрев изображение, он снова попытался упасть на колени, но на этот раз Юлиан был уже начеку.

— Жоло!.. Ведите себя достойно. Иначе я рассержусь.

— Как же мне ещё благодарить вас за такую милость?!

— Всё что угодно, только без этих ваших дурацких штучек с коленопреклонениями!.. — юноша снова водворил иезуита в кресло. — Жоло, прекратите! Честное слово, я и так верю, что вы благодарны мне до глубины души за этот милый вашему сердцу пустячок. И вообще, негоже духовному пастырю пресмыкаться перед тем, кого он считает… О боже! Святой отец, вы это серьёзно? Честное слово, я не тот, за кого вы меня принимаете!

* * *

С этого дня под крышей Фалькхолла завёлся ещё один жилец. Вагабундо намертво вцепился в Юлиана и никакие намёки и грубости на него не действовали. Выгнать его было невозможно. Выставленный за ворота, он мог сутками стоять на коленях, невзирая на дождь и холод.

В конце концов, Юлиан устал воевать с иезуитом и разрешил ему остаться, но с условием, что тот не будет возводить вокруг него «нездоровый культ личности», как выразился он в сердцах. И он не пожалел о своём решении. Из Вагабундо получился замечательный управляющий, что было немудрено при его талантах. Но самое ценное качество иезуита заключалось в его умении расположить к себе собеседника. Конечно же, он постарался добиться доверия хозяина Фалькхолла и это ему удалось. Со временем у них вошло в привычку собираться по вечерам в небольшой гостиной второго этажа. Под уютное потрескивание поленьев в камине они подолгу беседовали обо всём на свете. Как правило, разговор начинался с хозяйственных дел, а затем плавно перетекал на другие темы и, увлекшись, они временами засиживались до первых петухов. Недюжинный природный ум и благоприобретённая начитанность сделали из Вагабундо истинного мудреца, а профессия пастыря со временем превратилась для него в истинное призвание. Поэтому он оказался единственным, кому юноша рассказал всё, что с ним приключилось.

Как мог, иезуит постарался его утешить, а затем исподволь начал готовить к худшему. Поначалу Юлиан уходил, когда слышал, что он молится за душу девушки, а затем смирился и старался не обращать внимания. Под влиянием святого отца, рьяно взявшегося за миссионерскую деятельность, жители Фалькхолла и его окрестностей приняли католичество и молитвы за «прекрасную госпожу баронессу» возносились чуть ли не на каждом углу.

Однажды они сидели в облюбованной ими гостиной, и господин барон налил своему наперснику настоящего шампанского. Иезуит пришёл в восторг от шипучего золотого напитка и, захмелев, заметно расслабился. Когда речь зашла о религиозных верованиях, Юлиан спросил его, почему он продолжает верить в Единого бога, когда знает, что богов на самом деле множество.

Вагабундо улыбнулся. «Прощу прощения, мой господин, но ведь это мне известно с ваших слов… О нет! Я нисколько не сомневаюсь в вашем рассказе! — он коснулся медальона на груди. — Глупо закрывать глаза на очевидное, когда есть вы… Пожалуйста, не сердитесь! Просто я подумал, что одно не исключает другого. Ведь был же кто-то, кто создал вас такими, как вы есть».

Иезуит посмотрел на необычайно тонкий стеклянный бокал в своих пальцах и, подняв глаза на собеседника, спросил: «А вы как думаете, есть Единый бог или нет?»

«Изначальный, — машинально поправил Юлиан и потянулся долить ему шампанское. — Честно говоря, я ничего не знаю о нём, — его кожа засветилась, и он прислушался к себе — и похоже, не я один. Всё, что известно об Изначальном находится на уровне слухов. Поговаривают, что кто-то даже встречался с ним, но, когда дело доходит до конкретного имярек, никто не сознаётся в этом. Единственно, что известно об Изначальном, так это то, что он может быть где угодно, а ещё он любит принимать образ старика. Но лично я сторонник научной теории зарождения жизни. Все мы прошли свой путь развития от элементарного к сложному. Просто кто-то ещё в начале пути, как те же люди, а кто-то ушёл намного дальше…» Юлиан умолк, видя, что иезуит не слушает и полностью погрузился в молитву.

* * *

Где-то через пару месяцев появился ещё один визитёр, которому было никак нельзя отказать, — ведь барон де Фальк числился в рядах его подданных.

Пышный королевский кортеж въехал в ворота Фалькхолла и располневший Эвальд Бертольд, выбравшись из кареты, по-приятельски обнял своего любимчика. Следом за ним подошёл де Ривароль, серый кардинал Эдайна. В отличие от короля он сильно похудел. Судя по благожелательному выражению на лице, глава Тайного департамента тоже был рад видеть барона де Фалька, правда, его радость носила несколько корыстный оттенок, ему не терпелось расспросить его о Ночном королевстве, с которым Эдайн недавно заключил мирный договор.

В скромной девушке, выбравшейся из кареты следом за королём, Юлиан не сразу узнал принцессу Антуанетту. Несмотря на обещание стать копией матери, красавицей её можно было назвать лишь с большой натяжкой. Но это нисколько не смущало её верного паладина приснопамятного Матрина де Труэ. Бывший храмовник перешёл в дворцовую охрану и с тех пор стал неразлучным спутником принцессы.

К великой радости юноши королевский кортеж сопровождали его сослуживцы, которых по-прежнему возглавлял Мишель де Грамон, и уж кто совсем не изменился, так это он. Во время совместной попойки капитан первым делом встал в позу и заносчиво потребовал, чтобы «щенок показал, не растерял ли он всё те умения, которые с таким трудом вколотил в него старый пёс».

Стараясь не обидеть своего наставника, юноша сдерживался изо всех сил и… перестарался. С победным выкриком де Грамон приставил шпагу к его груди, а затем подал руку и помог подняться. Расхохотавшись, они обнялись и пошли к столу — обмывать победу одного и поражение другого. Капитан даже не заметил, что глубокая царапина на его плече бесследно исчезла, причём вместе с порезом и расплывшимся кровавым пятном на рубашке.

Единственно, кому не было хода в Фалькхолл — это спутникам Юлиана, которые сопровождали его в Ночное королевство. Когда они прибыли в Эдайн в составе посольства для заключения мирного договора, он не принял ни Адлигвульфов, ни Аделию, ни Руису. Вдобавок замок окружал невидимый барьер, неодолимый для вампиров и ведьм, какой бы облик они ни приняли.