* * *

— Вася, открой!

— Чего надо?

— Открой скорее, я всё объясню.

Вася, зевая, открыл дверь, я вломился в комнату и быстро запер за собой задвижку.

— Ну, что случилось? Между прочим, сейчас два часа ночи.

— Знаю.

Я набрал побольше воздуха и сказал как можно спокойнее:

— Вася, ты не поверишь, но у нас началось вторжение.

Вася замер на середине зевка и посмотрел на меня с легким подозрением.

— Повтори, что ты сказал?

— Вторжение, — повторил я. — Началось.

— Инопланетное? — уточнил Вася.

— Не знаю, — честно признался я. — Но они повсюду. Пришельцы, в смысле.

Вася подошел и потрогал мой лоб.

— Жара нет… — произнес он. — А как ты себя вообще чувствуешь?

— Я здоров. И, честное слово, ничего не пил. Да ты сам прислушайся — слышишь, там, на улице?

Вася послушно развернулся ухом к окну и склонил голову набок.

— Я ничего странного не слышу. Машина проехала. Телефон где-то звонит. Собака лает.

— Ага! — кивнул я. — Это оно.

— Что «оно»?

— Собаки. Так их называют.

Вася отступил на шаг и как бы невзначай нашарил на галошнице зонтик.

— Ты только успокойся, — ласково попросил он. — Давай по порядку. Ты говоришь, что началось вторжение собак?

— И кошек тоже, — добавил я. — Знаешь, такие маленькие, пушистые, с треугольными ушами.

— Знаю, — осторожно кивнул Вася. — Кошки, ну как же… Древнее неприкосновенное животное.

— Вот и все так считают, — вздохнул я. — И ты тоже…

— Не хочу тебя разочаровывать, — ласково начал Вася, — но собаки и кошки живут вместе с человеком с незапамятных времен. Сохранились фрески, статуи… да что далеко ходить, у тебя самого в квартире уже полгода кот живет!

— Его там не было, — прошептал я. — Еще вчера у меня не было никакого кота! А сегодня возвращаюсь домой, а он уже там, бежит навстречу, мордой трется… И все уверены, что так было всегда! Но ведь не было, я точно помню! Все эти кошки и собаки появились только сегодня, часа два назад, и утром про них никто даже не слышал, и фресок этих не было, и книжек тоже… Откуда всё появилось?

— Ну откуда, откуда… — Вася неловко поежился и уставился на потолок. — Жаль, что так обернулось, конечно… Не думал, что именно ты заметишь…

— Замечу что? — Я почувствовал, как по спине начинают ползать противные мурашки. — Вася, ты что-то знаешь о вторжении? Или… ты сам замешан? Ты их эмиссар?!

— Да ну, не говори глупости, — отмахнулся Вася. — Никакого вторжения нет. Просто нам поставили новый аддон, вот и всё.

— Аддон?..

— Угу. «Earth2: Pets». С этого дня по всему миру существуют домашние животные, для усложнения игрового процесса.

— «Earth2»? — тупо переспросил я.

— Ну да, сиквел. Первая часть была на плоском движке, а эта — трехмерная. Правда, и аддонов к первой части было больше, магия была, дополнительные расы, и вообще… Обещают здесь тоже ввести. А может, врут.

— Вася… что ты несешь?

Вася не торопясь поднял зонтик, прижал его к плечу, как винтовку, и нацелил мне в лицо.

— Я — игрок, — сообщил он. — А ты непись. Ты не должен был ничего заметить. Это баг. Мне очень жаль, честно.

Я попятился.

— Вася… успокойся! Ты переиграл в какую-нибудь компьютерную игрушку…

— Дурак, — хмыкнул Вася. — Ты сам живешь в компьютерной игрушке!

Он нажал на кнопочку, зонтик щелкнул, и я очнулся. Срывая ногти, откинул задвижку, вылетел на лестничную клетку и помчался прочь, перепрыгивая через две ступеньки. Вслед мне громко хохотал Вася, явно сошедший с ума. Немудрено, если столько времени торчать перед экраном! Стрелять в меня из зонтика… что это на него нашло? И уже не первый раз! То же самое было, когда я показал ему свои университетские фотографии. И когда поздравлял с Новым Годом, тоже… Лечиться ему надо, вот что.

А мне лучше поторопиться домой, Черныш уже наверняка проголодался.

* * *

У каждой кошки девять жизней, это все знают. И спят кошки по двадцать часов в сутки — а иначе им никак не успеть везде пожить. Кошачий сон — это маленькая смерть. В одном месте кошка ненадолго умирает, а в другом сразу рождается.

Кошка-1 запрыгивает на диван, сладко потягивается, широко зевает, показывая острые зубки и розовый язык, сворачивается клубочком и засыпает.

На другом конце города в ту же минуту просыпается кошка-2. Конечно, она живет не в кошачьем теле — слишком шикарно было бы, девять тел для одной кошки. Кошка-2 живет внутри девочки-подростка. Девочка изящно потягивается, в её глазах вспыхивают зеленые искры, а ушки сами собой становятся чуть острее. Но рядом никого нет, девочка дома одна, играть кошке не с кем, и ей становится скучно. Она решает вернуться через часок-другой, и снова засыпает.

Кошка-3 живёт внутри старенькой учительницы на пенсии. Учительница очень любит уют и порядок, вся её квартира — сплошь бахрома, фарфор и бархатные подушечки. Кошке здесь нравится отдыхать, она щурит глаза за толстыми стеклами очков и тихо мурлычет какую-нибудь песенку, наблюдая за быстрым мельканием спиц. Посидев минутку в тепле и покое, кошка идёт дальше.

Кошка-4 — это легкий весенний ветерок, играющий бумажками во дворе. Бумажки заманчиво шуршат, кошка гоняется за ними, подбрасывает лапами, гоняет по асфальту — пока не загонит в какую-нибудь лужу, откуда не достать. Воды кошка не любит. Ветерок улетает на крышу, но кошке туда почему-то не хочется, и она переходит к шестой жизни. Почему не к пятой? Потому что кошка-5 — это толстая и глупая аквариумная рыба, а кошка не любит воды, и почти никогда не посещает аквариум. Оттого рыба всегда сонная и вялая, самая нежизнерадостная рыба на свете.

Кошка-6 просыпается внутри тихой бесцветной домохозяйки, в самый разгар семейного скандала, и сразу показывает коготки. Через пять минут поле боя остается за ней — потому что нет зверя опаснее кошки, и это тоже всем известно. Гордо взмахнув хвостом, кошка отправляется дальше.

Снова посещает девочку-подростка, но та смотрит какой-то сериал, а это надолго. Значит, не сегодня.

Кошка-1 ненадолго просыпается, потому что пришла хозяйка, и надо её встретить, потереться щекой о подставленную руку и попросить вкусного. Поев, кошка снова отправляется спать.

Кошка-7 просыпается внутри старого охотничьего пса, и от души веселится, когда тот вскакивает с подстилки и начинает спросонья бестолково лаять, почуяв кошку. А её уже нет, она побежала дальше.

Кошка-8 осталась вполне довольна своей восьмой жизнью. Женщина, внутри которой она обитала, была блистательна и успешна. Кошке нравились её меха, вкусная еда, блестящие вещицы, просторная кровать. Нравилось внимание породистых самцов и бессильная зависть других кошек. В этом теле кошка появлялась часто и подолгу. Пока восьмая жизнь вдруг не закончилась.

Кошка-9 открывает глаза в последнем на сегодня теле, оглядывается по сторонам и решает, что остаток дня проведет здесь.

«Здравствуй, котенок», — слышит она. И отвечает «мррр!»

кочка

— Подвинься! Ишь, расселась.

— Ещё чего! Это моя кочка.

— Тю, посмотрите на нее! Поговори мне еще, уродина. Да ты знаешь, кто я такой?

— А ты сам знаешь, кто я такая?

— А чего там знать, лягушка ты и есть лягушка.

— А вот и нет! Я заколдованная принцесса!

— Прекрасная, небось?

— Ага, именно. А еще Премудрая!

— Ну да, как же. Уже верю. И кто же тебя, красавица, заколдовал?

— Кощей.

— Это который?

— Бессмертный.

— А, этот… Серьезный мужик.

— А ты сам кто?

— Прекрасный принц. А что, не видно?

— Не-а.

— Ну и плевать. Меня твое мнение мало волнует. Двигайся давай. Пока я тебя с кочки не спихнул.

— Фу, грубиян! Убери от меня свои холодные лапы!

— Молчи уж. И чего тебе тут только понадобилось сидеть? Шла бы к себе в болото.

— А я отсюда за дорогой наблюдаю. Жду, когда за мной царевич приедет.

— А, ну давай, давай, жди. Делать ему больше нечего, только по болотам шастать и лягушек соблазнять.

— Я не лягушка! Я принцесса!

— Знаю, слышал уже. Уймись.

— А тебе что на моей кочке надо? Тоже на дорогу глядишь, да?

— А что, нельзя? Дорога общая, хочу и гляжу.

Пауза.

— А тебя кто заколдовал? Тоже Кощей?

— Не, меня — одна ведьма, противная старуха.

— Сильная, должно быть, ведьма.

— Да не, у нее случайно получилось. Я ей на ногу наступил, а она как заорет: «А, чтоб ты превратился в шелудивую собаку!» А я… вот.

— Суровая бабка. Так человека наказывать…

— Ну так я же специально наступил. Потоптался еще. Думал, смешно получится.

— Да, молодец. Смешно получилось.

— Тебя забыли спросить! Сиди себе и не квакай.

Пауза.

— Солнце садится.

— Скоро комары вылетят.

— А тебе бы всё о жрачке!

— Да нет, я не о том… Поздно уже. Никто сегодня не появится.

— Ну, подождем еще полчасика.

Пауза.

— А как ты его уговоришь себя поцеловать?

— Придумаю что-нибудь.

Пауза.

— А я думаю, хватит на сегодня.

— Угу.

— Пойдем, что ли, ужинать? Вон, смотри, как комары разлетались!

— Угу.

— Может, завтра повезет.

— Угу.

— А может, образумишься, перестанешь забивать себе голову всякими глупыми фантазиями.

— Дурак!

— Может, и дурак, но в жизни разбираюсь. У нас в болоте полторы тысячи лягушек. И каждая вторая сидит и ждет своего принца. Может, хватит ерундой заниматься?

— Но я пра-а-авда принцесса-а-а!

— Не реви.

— Но я пра-а-ааа…

— Заткнись.

Пауза.

— А ты чего тогда тут сидишь, раз такой умный?

— Хочу и сижу.

— Тоже свою принцессу ждешь? Да?

— Отвали.

Пауза.

— А ты что, правда принц?

— Ага. Правда.

Пауза.

— Ну, и что ты на меня уставилась?

— Нет, ничего…

— Иди отсюда, если ничего.

— Грубый ты…

— С вами поживешь, еще и не таким станешь. Всё, иди. Спокойной ночи.

— А…

— Нет.

Пауза.

— Врешь ты всё.

— Ну, считай, что вру, если тебе так легче.

— Нет.

— Что — нет?

— Не легче.

Пауза.

— Ну, я пойду?

— Иди.

— До свидания…

— Угу. Бывай.

Пауза.

— Ква.

— Ква.

* * *

Я бегу по дороге неторопливой волчьей трусцой. Я и есть волк. Ну, почти. И я действительно не тороплюсь, и бежать мне незачем. От кого бежать? От людей, что ли? Так я их не боюсь.

Люди машут руками в мою сторону и кричат: «Оборотень! Оборотень!» Ну да, я оборотень. А что тут такого? «Смотрите, смотрите, оборотень бежит!» Неправда, я не бегу. Просто у меня такой быстрый шаг. По волчьим меркам — ничего особенного, неторопливая трусца, я могу и быстрее. Но пока незачем.

Мне же недалеко. Вон в тот двор на отшибе. Где открыта калитка и на дорожке копошатся дети. Они-то мне и нужны.

«Оборотень, смотрите, оборотень! Он бежит сюда!» Да, теперь я бегу. Теперь мне не терпится. Я влетаю в калитку, роняю с грохотом какое-то ведро, врываюсь в круг визжащих детей, и опрокидываю самого маленького на спину. И вылизываю широким шершавым языком его запрокинутое смеющееся лицо.

«Оборотень, мама, к нам оборотень! Смотри, кто пришел!» Я не пришел, я прибежал. А почему бы и нет?

Дети тискают меня, как большую собаку, серьезная трехлетняя малышка всесторонне исследует мой хвост — даже, кажется, пробует его пожевать, самый маленький взгромоздился верхом и толкает пятками в бока. А я сижу дурак дураком, с блаженной ухмылкой на морде, да рычу на них иногда. Или кусаю несильно за голые ноги. Их мать смотрит на меня из дверей и тоже, кажется, улыбается. А потом выносит плошку с молоком и крошит туда хлеб. Я не голоден, я уже поужинал в лесу. Но съедаю всё и вылизываю плошку. Я еще не сошел с ума, чтобы отказываться от молока с хлебом.

Детям пора спать, но мать великодушно позволяет им еще полчаса поиграть со мной. А почему бы и нет? Со мной играть интересно, я же не безмозглая скотина какая-нибудь. Я оборотень. Я всё понимаю. Я даже могу считать до десяти, закрыв глаза. Это не имеет значения, я всё равно найду всех по запаху. Только не сразу, а то неинтересно. Но найду непременно. Прятки — хорошая игра, наша, волчья. Салочки — тоже. В салочки поиграем завтра. А летом, когда ночи станут светлее, а вечера — длиннее, мать отпустит детей на ночевку в лес. Это безопасно, со мной их никакой зверь не тронет. Даже не приблизится. Звери, известное дело, боятся оборотней. Так на то они и звери, безмозглые скоты. С детьми куда проще. Дети всё понимают, они меня любят. Ну и я тоже, могу же я хоть иногда, изредка, по ночам, при полной луне, немного расслабиться? Побыть недолго пусть даже не белым, но пушистым?

А то, что днем я работаю оценщиком в городском ломбарде — это никому знать не обязательно.

* * *

Шел однажды Братец Кролик куда-то по своим делам, и нашел под терновым кустом Соляное Чучелко. Нашел — и оторваться не может. Не потому что прилип, а просто — ну как же бросить такую ценность без присмотра? И домой не унесешь — тяжело, соль все-таки. А если побежать за тележкой — того и гляди, кто-нибудь другой найдет и утащит.

Неизвестно, сколько бы так мучился Братец Кролик, но вдруг показалось ему, что вдалеке на тропинке мелькнул рыжий хвост Братца Лиса. Братец Кролик, недолго думая, закидал Соляное Чучелко листьями и стал ждать. Скоро показался Братец Лис. Увидел Братца Кролика и решил, что сегодня, в такой жаркий день, он, пожалуй, не будет за ним гоняться, а значит, можно поздороваться и просто поговорить по душам, по-соседски.

— Здравствуй, Братец Кролик.

— И ты здравствуй, Братец. Куда путь держишь?

— Да никуда, просто гуляю. А ты что делаешь?

— А я сижу тут под кустом. Знаешь что, Братец Лис? Давай с тобой меняться? Уж очень мне прогуляться захотелось.

— Это как? — не понял Братец Лис.

— Да очень просто. Ты побудешь немного Братцем Кроликом и посидишь под кустом, а я побуду Братцем Лисом и пойду погуляю.

— Ой, чувствую я, Братец Кролик, ты меня опять хочешь как-то обмануть. Но никак не пойму, где тут заковыка.

— Да что ты, Братец Лис, все честно! Посиди, отдохни в тенечке, а я вместо тебя буду ноги сбивать.

— Значит, говоришь, я буду Братцем Кроликом?

— Ну да.

— А ты, значит, будешь Братцем Лисом?

— Точно.

Задумался Братец Лис, но так и не смог понять, какой во всем этом смысл.

— Нет, ничего не понимаю! — признался он.

— Ну, ты посиди тут, подумай, а я побегу. А чтобы тебе лучше думалось, побудешь Братцем Кроликом — я ведь страшно умный, знаешь?

И не успел Братец Лис ответить, как Братец Кролик уже убежал. Бежит и думает: «Как это удачно сложилось, что Братец Кролик по-прежнему сидит у тернового куста! Соляное Чучелко нельзя оставлять без присмотра!»

Сел Братец Лис (то есть теперь уже Братец Кролик) на свой хвост и погрузился в размышления. Думал-думал, пока у него голова не заболела. А тут как раз ползет мимо Братец Черепаха.

— Здравствуй, Братец Черепаха! — сказал Братец Лис.

— Здравствуй, Братец Лис.

— Да тут понимаешь какое дело… Я ведь теперь не Братец Лис, я Братец Кролик.

— Как же это тебя так угораздило?

— Сам не понимаю. Но я вот что подумал. Ты куда ползешь?

— К озеру, купаться.

— А далеко ли до озера?

— К вечеру, должно быть, доползу.

— Медленно ты ходишь, Братец Черепаха.

— Ничего, я не тороплюсь.

— А давай я вместо тебя пойду к озеру. Я ведь теперь Братец Кролик, быстрее меня никого в лесу нет! Раз-два — и там.

— Но ведь то ты, а то я!

— Велика важность! Побыл я Братцем Кроликом, теперь побуду Братцем Черепахой.

— А я кем тогда буду?

— Да кем угодно. По мне, так хоть Братцем Опоссумом!

Сказал так Братец Лис да и убежал. А Братец Черепаха (то есть уже Братец Опоссум) остался сидеть под терновым кустом. И никак не мог понять, что же произошло. «Значит, теперь я Братец Опоссум? А Братец Опоссум тогда кто же? Выходит, что никто. Вот ведь не повезло бедняге! А почему я, собственно, Братец Опоссум? Если мне можно быть кем угодно, то я, пожалуй, и Братцем Медведем могу быть! Или Братцем Волком. Или вообще Симургом. А что, Братец Симург — это звучит гордо!»

А тут и Братец Кролик вернулся с тачкой. Остановился у куста и кричит:

— Эй, Братец Кролик, ты еще здесь?

— Нет, — отвечает Братец Черепаха. — Здесь только я.

— Кто — я? А, это ты, Братец Черепаха?

— Нет, Братец Черепаха убежал на озеро купаться.

— То есть как?

— Да так. Братец Кролик оказался Братцем Лисом, стал Братцем Черепахой и убежал.

— А Братец Черепаха?

— А Братец Черепаха стал Братцем Опоссумом.

— А ты тогда кто?!

— А я Братец Симург.

— А кто же тогда Братец Кролик? — закричал Братец Кролик, чувствуя, что сходит с ума.

— И Братец Кролик — тоже я. Да чего там, скажу тебе по секрету, Братец Медведь — это тоже я! И вообще кто угодно, нужное подставить. Здорово, да?

— Ну, если Братец Кролик — это ты… Значит, ты — это я?

— Значит, так.

— И кто угодно еще — это тоже я?

— Знаешь, я думаю, не совсем так. Пожалуй, Матушка Мидоус — это все-таки не ты. Не похожа. Совсем.

— Ааааа!!! — закричал Братец Кролик и, забыв и про тележку, и про Чучелко, помчался к Матушке Мидоус — чтобы увидеть хоть какое-то живое лицо, кроме своего собственного. А когда увидел — тут же на радостях закатил пир на целый мир. То есть нажрался в гордом одиночестве. Потому как сам он и был целым миром. Ну, если не считать Матушки Мидоус.

все мужчины — скоты!

Эта фраза отражает не только их отношение к нам, но и реальное положение вещей. Да, мужчины — это домашний скот. Выращиваемый женщинами со всей присущей им педантичностью и старанием. Кто-то заводит хомячков, кто-то — кошек и собак. Вот и с мужчинами то же самое. Они просто очень полезные в хозяйстве животные.

Собака сторожит дом, лошадь пашет, кошка приносит честно добытых крыс… мужчина способен делать все это сразу. Конечно, идеальные, породистые мужчины встречаются редко — еще реже, чем чистокровные арабские скакуны. Мало можно найти богатых, умных, сексапильных, верных, умелых и не ревнивых красавцев. Кто-то из них не способен вбить гвоздь в стену, хотя, например, исправно выносит мусор. Кто-то мало приносит в дом, но зато прекрасный кулинар. И так далее. Конечно, любая женщина теоретически может выдрессировать своего мужчину, приблизив его к идеалу, но, как показывает практика, многие останавливаются на достигнутом где-то в самом начале дрессуры.

Рассмотрим историю человечества. В начале, как известно, был матриархат. Об этом мы как-то не задумываемся, а зря. Если мужчины, как считается, умнее, сильнее, выносливее и т. д., чем женщины — что же они не лидировали в стае? Выскажу ужасное предположение — а они и не были умнее. Цивилизацию двигали женщины, а мужчины исполняли чисто служебную роль: подать, принести, забить мамонта, сделать ребенка, надавать в зубы вон тому пещерному медведю, молодец, хороший мальчик, на, пожуй. Доказать это никак не могу, но почти уверен, что именно женщины изобрели колесо, добыли огонь и сделали первые орудия труда. Это же они сидели дома и занимались хозяйством. А мужики бродили по лесу, зачем им там колесо?

Лучшее — враг хорошего. А женщины, конечно, хотели и тогда иметь при себе не просто мычащего тупого урода по хозяйству, а самого лучшего из этих уродов. Началась селекция. С целью вывести наиболее желательную породу мужчин.

Не верите? Зря. Я видел реконструкции древних людей — обезьяна обезьяной. Как их вообще в доме терпели, не знаю. Конечно, селекция — процесс долгий, но терпения женщинам не занимать. Тем более, что и сам процесс где-то в чем-то даже приятен. Кто испокон веков занимался сводничеством? Свахи; все, как одна — женщины. А почему, не задумывались? Если вы — мужчина, то, вероятно, нет. Воспринимали как должное. А если женщина — то вы и сами все знаете. Это же заговор! Вековечный тайный заговор женщин… но не против мужчин, а как бы даже на благо им. Какие мужчины больше нравятся женщинам? Высокие, сильные, с хорошим достатком, сексуально раскрепощенные и не шибко умные. Проследите развитие мужского поголовья от древних времен и до сего дня. Первобытный человек… ну, об этом мы уже говорили. Результаты неудачных экспериментов со скрещиванием палеонтологи до сих пор откапывают и спорят, как это назвать — обезьяночеловеком или человекообезьяной. Средние века возьмем. Вы видели рыцарские доспехи? Рыцари, оказывается, были довольно-таки низкорослые типы, да и щуплые к тому же. А ведь это цвет человечества! Они-то как раз и питались хорошо, и спортом занимались. И ценилась в рыцарях, кстати, в первую очередь, масса — она им нужна была для сильного удара пикой. А вот поди ж ты, какие они, оказывается, были задохлики!

А сегодня? Большая часть мужчин — широкоплечие, не обремененные интеллектом акселераты со средним (то есть приемлемым) достатком и весьма свободных взглядов. То есть, многовековой селекционный труд почти завершен. При этом, заметим, сами женщины что 300 лет назад, что сейчас, придерживаются все тех же стандартов — блюдут фигуру, переживают, если у них нога больше, чем у соседки, и вообще стараются выглядеть (в большинстве своем) маленькими, хрупкими и утонченными.

А вот тут, на самом интересном месте, прервусь. И не только потому, что глазки слипаются. А еще и потому, что вот такой я мерзкий скот!

* * *

— А вы, друзья, как ни садитесь — все в музыканты не годитесь! — Соловей хихикнул, увернулся от брошенного смычка и упорхнул.

— Ничего-ничего! — проворчал Осел. — Есть у меня еще одна идея, которую мы пока не пробовали. Значит, так, ты садись мне на спину, а ты на спину ему…

Так и появилась на свет знаменитая группа Бременских Музыкантов.

* * *

Большая серебристая рыба плескалась на мелководье и смотрела круглым удивленным глазом на играющих детей. Что их тянет в море? Они же сухопутные существа. У них есть целый пляж, песок, трава и камни, а может, и еще что-то неведомое, там, дальше от берега. Чего им не хватает? Зачем им еще и вода? Ведь здесь нет ничего интересного!

Рыба оглядела привычный пейзаж — зеленую толщу воды, белый песок вперемежку с ракушками внизу, скучные водоросли и стайки мелких рыбешек. Тоска…

Детям же, судя по всему, было весело. Они с визгом и воплями запрыгивали в воду, плескались, ныряли за ракушками, плавали наперегонки… Может, всё дело в этом, подумала рыба. Может, они так счастливы оттого, что меняют одну среду обитания на другую? Родную — на враждебную? Тогда, возможно, мне тоже стоит попробовать покинуть ненадолго воду?

Рыба разогналась — и выпрыгнула вверх. Полет по воздуху наполнил её неожиданным восторгом, но продлился недолго, всего пару мгновений.

Я была права, подумала рыба. Воздух — это восхитительно. А земля и огонь? Что будет, если выброситься на песок?

Оказалось, что это не так приятно. Песок был сухой и горячий, он жег и царапал кожу, почти сразу заболели пересохшие жабры. И по нему совсем не получалось плыть!

Рыба билась и корчилась, пока какой-то сердобольный ребенок не спихнул её обратно в воду.

Пришла в себя она не сразу. Но всё-таки осталась жива.

Да, подумала рыба, этого можно было ожидать. Мне еще предстоит долго и упорно учиться ходить, так же как людям необходимо учиться плавать. И она снова направилась к берегу.

* * *

Они её выследили. Шестеро великовозрастных оболтусов, ни черта не смыслящих в охоте. Выскочили с гиканьем из кустов и побежали навстречу, размахивая палками.

Единорог с легкостью увернулся, сверкнул белоснежной шкурой и скрылся в чаще. И тогда шестеро парней сорвали досаду на девушке.

Когда их голоса затихли вдалеке, женщина еще долго лежала, бессмысленно глядя в небо сухими глазами. Потом медленно села, оправила на коленях порваную юбку и обессиленно привалилась плечом к теплому древесному стволу.

— Вот и всё, — прошептала она. — Больше он не придёт.

Прошел час, другой. Женщина не двигалась с места. Единорог не возвращался. Это и понятно, теперь у него с ней не могло быть ничего общего.

Женщина облизнула разбитые губы и попыталась просвистеть заветный мотив. Ничего не получилось.

Тогда она запела — тихо, без слов, для себя самой.

Сквозь ветви блеснуло белое, и на мгновение женщина поверила, что единорог вопреки всему вернулся. Но это, конечно, был не единорог. Большой белый в яблоках конь вышел на свет, настороженно пошевелил ноздрями и мотнул головой.

— Здравствуй, лошадь, — сказала женщина.

Конь потянулся к ней мордой, обнюхал босые ноги и мягко ткнул носом в бок. Женщина достала из кармана раскрошившийся ломоть хлеба и протянула коню. Тот с благодарностью принял угощение, теплыми щекотными губами собрал с ладони последние крошки и шумно фыркнул.

— Хороший, — сказала женщина. — Хочешь еще?

Конь помотал головой.

— Нет?.. А хочешь, я тебе опять спою?

Конь кивнул.

Женщина поднялась на ноги, обняла коня за шею и снова запела, а конь стоял смирно, прядая ушами и изредка переминаясь с ноги на ногу. Когда песня закончилась, он положил голову женщине на плечо и мягко подтолкнул.

— Ты хочешь, чтобы я села верхом?

Конь повернулся боком и мотнул головой — садись.

Женщина кое-как вскарабкалась на спину коню и ухватилась за гриву.

— Ты не единорог, — сказала она. — Ты просто большая крылатая лошадь. А я — просто женщина. Но это ведь ничего, правда?

Конь не ответил. Он взмахнул крыльями, легко поднялся в воздух и полетел на юг, оставив позади лес единорогов.

* * *

Сидит Лиса на пеньке, думу думает. Вдруг видит — Колобок катится.

— Здравствуй, Колобочек.

— Здравствуй, Лиса. Хочешь, я тебе песенку спою?

— Ну, валяй, пой.

Начал Колобок петь, а Лиса попалась глуховатая, перебила его и попросила подсесть поближе, потом еще поближе, потом на коленки к себе посадила, потом на плечо, потом и вовсе на нос… извращенка какая-то!

Допел Колобок песенку, Лиса его на землю ссадила и подталкивает, катись, мол, дальше.

— Что такое?! Ты меня что, съесть не собираешься? Даже не попробуешь?!

— Это после того, как ты целый день катался по пыли да по грязи? Благодарю покорно!

Колобок ее уж и так упрашивал, и эдак — Лиса ни в какую! И покатился он дальше, опечаленный. Никто его, грязного такого, есть не хочет.

* * *

У Лисы была избушка земляная, а у Зайца вообще никакой не было. Ну, так оно испокон веку водится, что лисы живут в норе, а зайцы — где придется. Вот и пришел Заяц к Лисе, да и говорит: «Пусти меня, мол, на ночлег. Холодно во дворе, а я много места не займу». Как ни странно, Лиса Зайца не съела. Может, сыта была, а может, просто настроение у ей было благодушное. В общем, пустила она его в дом. А наутро Заяц никуда не ушел. Проснулась Лиса — а Заяц и полы подмел, и кашу наварил, и половички вытряхнул… Полезный Заяц оказался. Ну и не выгнала его Лиса, вместе жить стали.

Прошло какое-то время, наступила весна, Заяц заскучал. «Лиса, а Лиса? Тоскливо мне. Можно, я жену в дом приведу?» Лиса подумала, что нехорошо зайцу быть одному, и позволила. Стало в доме два зайца. А потом — Лиса и опомниться не успела, как стало зайцев пятеро, а потом — восемь, тринадцать, двадцать один… Лисе уже и хвост приткнуть негде. Попробовала было заикнуться о своих правах — а Зайцы как на нее набросятся — они здесь родились, здесь выросли, и дедушка их вон на той лавке спал, и вообще Лиса — хищная тварь, а они мирные травоядные, так что пусть проваливает из их избушки. А нет — тогда пускай сидит и помалкивает в тряпочку, пока они не пошли и не пожаловались Медведю.

откуда у удава хвост

Ты спрашиваешшь, откуда у удава хвосст, моя прелессть? Из задницы.

Но он не всегда был оттуда.

Раньше у удава хвост был спереди. На носу. Собственно, это и был нос — очень длинный и любопытный.

И удав его совал не в свои дела.

Ему не раз говорили: «удав, не суй нос не в свои дела! А то оторвем и к заднице приделаем!»

Но удав не слушался.

И вот что получилось…

* * *

У одного индуса жили три обезьяны: слепая, глухая и немая.

Однажды в дом забрался вор, увидел обезьян и собрался их убить, чтобы не оставлять свидетелей.

— Ничего не вижу! — поспешно сказала слепая обезьяна.

— Ничего не слышу! — добавила глухая.

А немая только руками развела: она, мол, и рада бы что-то сказать, да вот не может.

Вор успокоился, собрал всякое добро в мешок и убежал.

Утром хозяин обнаружил пропажу и вызвал полицию.

— Я всё видела! — сказала глухая обезьяна.

— Я всё слышала! — добавила слепая.

«А я записала номер машины», — показала знаками немая и протянула листок.

Как часто нас подводят стереотипы!

* * *

Катится Колобок по лесу, а навстречу — Заяц. Не успел и рта раскрыть, а Колобок ему:

— Заяц, Заяц! Я тебя съем!

— Не ешь меня, Колобок, — взмолился Заяц. — Я тебе еще пригожусь!

— Ну, смотри, ловлю на слове, — согласился Колобок и покатился дальше. А Заяц остался стоять в недоумении и размышлять, что тут, собственно, произошло.

Наглость — второе счастье. А то и первое, если ничего другого нет.

* * *

— Послушай, а может, хватит? — спросил Буревестник.

Уж заложил очередной крутой вираж и приблизил голову к уху Буревестника.

— Что ты понимаешь, птица! Для тебя летать — это норма жизни. А ты представь, что значит полет для рожденного ползать!

Буревестник только покачал головой. А Уж, крепко обвившийся вокруг его шеи, возносился всё выше и выше…

* * *

Все в доме знали, что под шкафом живет ужасное чудовище. Котенок тоже это знал. Но сколько он ни лазил там, сколько ни вынюхивал пыльные углы — никого не нашел. Ужасные чудовища вообще славятся своим умением прятаться под шкафами от котят.

Наконец котенку это надоело, он вылез, тщательно умыл извазюканную в паутине мордочку и спросил у темноты под шкафом:

— Алло! Есть там кто-нибудь?

— Да, — отозвалась темнота под шкафом. Конечно, будь на месте котенка кто-то другой, он бы не услышал ответа. Но котята на то и котята, что умеют слышать даже то, чего никто больше не слышит.

— А кто ты такой? Ты правда ужасное чудовище?

— Я — твой Ночной Кошмар, — ответила темнота.

— Мой?.. — с восторгом переспросил котенок. — Мой собственный?

— А то чей же! — хмыкнула темнота.

— А почему я тебя не вижу? Зачем ты прячешься?

— Потому что я Ночной Кошмар, а сейчас день, — объяснила темнота. — Днем всё наоборот. Днем я сам тебя боюсь.

— Меня?

— Ну да. Ты мой Дневной Кошмар.

— Не может быть! Я же хороший, пушистый. И вообще маленький!

— А я, по-твоему, какой? — рассердился Кошмар. — Посуди сам — был бы я большой и страшный, поместился бы под шкафом?

— Нет.

— Ну вот видишь.

— А я так хотел на тебя посмотреть, — огорчился котенок, у которого не было почти ничего своего — только дом, хозяйка, корзинка и мисочка, а теперь, как выяснилось, еще и Кошмар. А толку-то, если его даже не видно!

— Ну, подожди до вечера, — предложил Кошмар. — Тогда я вылезу, и ты меня увидишь.

— Нее, — помотал головой котенок. — Вечером я уже спать ложусь. Я же домашний котенок, воспитанный.

— Значит, не судьба, — печально вздохнул Кошмар.

Котенок почесал задней лапкой за ухом, задумался, а потом прыгнул на диван, с дивана на подоконник, ухватил край занавески и зашторил окно.

— Вот! — гордо заявил он. — Давай считать, что уже вечер!

Он перепрыгнул на стол и ударил лапкой по кнопке настольной лампы, которую всегда зажигали по вечерам.

— Видишь? Раз горит лампа — значит, вечер самый настоящий. Ну, где ты там?

Котенок обернулся к шкафу и мяукнул от неожиданности и восторга. Рядом со шкафом, распластавшись на ковре, лежал Ночной Кошмар — большой, серый и страшный, самый настоящий! У Кошмара были острые треугольные уши, длинный пушистый хвост, и весь он был плоский, как промокашка — еще бы, ведь ему приходится жить под шкафом!

— Ой, как здорово! — обрадовался котенок. — Вот ты какой!

— Да, я вот такой! — гордо отозвался Кошмар.

— А вот так ты умеешь?

Котенок выгнул спину дугой. И Кошмар сделал то же самое.

— А хвостом шевелить?

Котенок пошевелил хвостом — и точно такое же движение повторил Кошмар.

— Я всё могу! — заверил он котенка.

— Урррра! — завопил котенок и прыгнул со стола. Кошмар тут же сорвался с места и легко взбежал на стену.

И так до самого вечера, пока действительно не наступила пора спать, котенок и его Ночной Кошмар играли в салочки.

* * *

Древние-древние допотопные времена.

На полянке, подвернув под себя хвост, сидит динозавр и задумчиво обрывает крылья бабочке.

Подходит другой динозавр.

— Чего сидишь? Пойдем поохотимся!

— Нее, я занят.

— А что ты такое важное делаешь?

— Не видишь, крылья бабочкам обрываю.

— А зачем?

— Ну как — зачем? Чтобы через 50 000 000 лет на выборах в Соединенных Штатах Керри проиграл Бушу.

* * *

Четверо слепцов добрались до большого города, нашли зоопарк, отыскали в нем клетку со слоном… а внутрь-то их и не пускают. Нечего, мол, зазря животное щупать, слон — животное нервное.

Ну, не уходить же им вот так, ничего толком не разузнав! Они и попросили кого-то из зрячих зевак, чтобы он описал им, как выглядит слон в вольере.

— Сколько у него ног?

— Четыре.

— А какого он цвета?

— Серого.

— А что он ест?

— Траву, овощи…

— А уши, уши у него какие?

— Большие такие уши, даже вниз свисают.

— А хвост?

— А хвост, наоборот, маленький. Не хвост, а фитюлька какая-то.

— А морда у слона какая?

— Ну какая… морда как морда. Нос вон шевелится. Глазки красные…

— А торчат ли у него зубы?

— Да, два зуба торчат сверху. А что?

— Пойдем домой, — сказал старший из слепцов. — Зря только ходили в такую даль, я теперь знаю, что такое слон. Это просто местное название кролика.

* * *

Жил-был один любопытный Слоненок, который долгое время задавался вопросом: если слон на кита налезет, кто кого сборет? Он думал об этом, думал, размышлял долгие годы — до тех самых пор, когда подрос, стал Слоном и смог сам провести этот эксперимент.

Собравшись, Слон отправился в дорогу к океану. А когда пришел, то остановился на берегу и стал громко трубить: «Кит, а Кит! Выходи, дело есть!»

Так он кричал три дня и три ночи, с перерывом на сон и обед. А на четвертое утро к берегу неторопливо подплыл Кит.

— Ну, чего тебе надо, малявка?

— Да ничего, вообще-то… — пробормотал Слон, повернулся и пошел восвояси.

А Кит хмыкнул и уплыл в океан, унося на своей спине целых трех Слонов да еще Землю в придачу.

* * *

В одной укромной долине жили-были кролики. А еще жила там змея, и жила она, как это водится у змей, в чужой норе. В кроличьей, разумеется. По ночам она выползала на охоту и возвращалась только утром, плотно закусив. Тоже кроликом, разумеется.

И вот однажды собрались кролики на совет и стали думать, что им делать со змеёй. Думали, думали, и наконец решили залить нору водой из ручья, а вход завалить, и пусть змея утонет. Но тут, как водится, стал возражать один из кроликов, хозяин этой норы.

— Как это так? — возмутился он. — Вы собираетесь затопить мою чудную уютную норку? И ради чего? Что вам такого сделала эта несчастная змея?

— То есть как — что? — удивились кролики. — Она же нас ест!

— Это ваши проблемы. Я давно знаю змею, она смирное, вежливое существо, даже голоса никогда не повышает, спит вместе с моими крольчатами и никогда не создавала проблем. Наверняка вы сами виноваты, обидели её чем-нибудь или еще как-то спровоцировали. Одним словом, ищите корень проблем в себе. А со змеёй вполне можно жить в мире, и я тому пример.

Задумались кролики. Устыдились. А и правда, может, мы были несправедливы к змее? Надо бы перед ней извиниться, а там, глядишь, и договоримся как-нибудь. Действительно, хватит уже валить всё на природу; мало ли у кого какая природа, хищник тоже живое существо, у него тоже душа есть, она прекрасного хочет… И не зря ведь змея этого кролика не трогает, значит, есть точки соприкосновения, значит, возможен диалог, это ж тоже понимать надо!

А понимать, на самом деле, было нечего. С точки зрения змеи, вся кроличья долина — это одна большая столовая — за исключением той норы, где она сама спит. А кто же ест кроликов в спальне?

* * *

В одном зоомагазине стояли рядом три клетки. В одной сидела канарейка и целыми днями распевала звонкие песенки о вольных просторах и свободном полете. Правда, она не представляла, что такое полет, и на вольном просторе никогда не была, но других песен просто не знала.

В другой клетке сидела старая крыса, непонятно зачем туда посаженная. Крыса не умела петь, но она прекрасно знала, что такое свобода, и каждую ночь подгрызала угол клетки, в надежде однажды выбраться оттуда.

Между крысой и канарейкой жила шиншилла. Спала на опилках, крутилась в колесе, чтобы поддержать фигуру, грызла семечки, от которых эта фигура необратимо портилась — словом, вела обычную шиншиллью жизнь, а больше она ничего и не умела.

Однажды, когда канарейка спела одну особо проникновенную песню об утраченной свободе, так что даже сама растрогалась, шиншилла её спросила:

— А что это такое, твоя свобода?

— Это сложно объяснить, — уклончиво ответила канарейка. — Словами не передашь, тут нужны чувства. Я могу спеть.

И она стала петь песню за песней — эти песни зажигали сердце, но не давали шиншилле ни малейшего представления о предмете.

— Лучше меня спроси, — проскрипела крыса. — Уж я-то знаю, что такое свобода.

— И что же это? — спросила шиншилла.

— А вот что! — крыса извернулась, протиснулась сквозь дырку и вылезла из клетки. — Теперь я вольное животное, и никакая решетка меня больше не держит. Могу идти куда хочу и делать что вздумается.

— Ой, правда? Как интересно! — воскликнула шиншилла.

— Да, — кивнула крыса. — Конечно, следует помнить о мышеловках, которые расставлены в укромных местах, о крысиной отраве и уборщице с веником. Но что такое эти мелочи в сравнении с волей! Здесь и собачий корм, и конопля для птиц, и удобные опилки…

Шиншилла задумчиво нахмурилась.

— Значит, воля — это зоомагазин?

— Нет, конечно! — засмеялась крыса. — Зоомагазин — это всего лишь одно из помещений в большом доме. Тоже своего рода каменная клетка. Из неё я могу выйти в сам дом. А там уж мне раздолье! И помойные ведра, и мусоропровод с питательными огрызками, и электропроводка. А сколько места для гнезда! Ну, правда, в доме тоже полно мышеловок, и еще приходится прятаться каждый раз, когда по лестнице ведут терьера с пятого этажа. Он, конечно, дрессированный и всё такое, но осторожность не помешает.

— Значит, свобода — это дом?

— Да нет же! Дом — это всего лишь одна каменная коробка в целом районе. А снаружи — там чего только нет! И мусорные бачки, и канализация, и недоеденные чипсы прямо на улице… Хотя там, конечно, можно попасть под машину, или нарваться на кота, или просто кто-нибудь пришибет камнем. Чем больше свободы, тем больше сложностей.

— А улица…

— Это часть города. Город огромен, и в нем так много интересного!

— Но и опасностей больше?

— Разумеется. В природе всё уравновешено. Чем больше клетка, тем больше свобод, но и ограничений тоже. Хочешь, я тебя тоже выпущу, пойдешь, посмотришь сама, что к чему?

— Нет, спасибо, — ответила шиншилла и на всякий случай подперла дверцу клетки поилкой. — Кажется, меня вполне устраивает тот уровень свободы, что я имею.

* * *

В нашем лесу царят мир, гармония и экологическое равновесие. Почти всегда. Да нет, правда же! Вот честное слово! Даже лисы умудряются как-то с зайцами уживаться. Подробностей не скажу, не знаю: то ли они одних добровольцев едят, то ли осуществляют узаконенную эвтаназию… Надо уточнить. Зайцы, правда, пару раз жаловались, но, разумеется, не мне, так что детали я как-то упустил. Ну и пес с ними, с зайцами, они вечно бухтят. Большое дело, заяц. Вот оборотни — это да, это проблема.

Не всегда, конечно. Только во время полного затмения.

Они тогда с ума сходят. Ведь вот, вроде, полнолуние — а луны-то и нету. Звездное небо, в нем ни облачка — а луну будто съел кто, пропала. Непонятно, то ли в человека обратно перекидываться, то ли волком пока оставаться, до особого распоряжения.

А у них же это бессознательное! Они же, медведь их заешь, сами не в курсе, кто есть кто. Ну, стоит себе в лесу деревенька и стоит, а что каждое полнолуние по дворам волчьи отпечатки появляются — это и не волнует никого, мало ли, бывает. Капкан разве что поставят на всякий случай.

И вот перекинется кто-то в ночь затмения, откроет свои волчьи глаза — а перед ним ненавистная человечья рожа. Жена, или брат, или сосед, а может, еще кто. Да он же не соображает, какое у оборотня соображение? Бросается и грызет. А люди просыпаются среди ночи и видят вокруг волчьи глаза. Тоже не слишком раздумывают, хватают кто вилы, кто топоры, и рубят кого ни попадя по живому — сына, или мать, или дедушку — в темноте ведь черта с два разберешь, да и при свете не догадаешься.

А форма не держится, инстинкты в смятении, только что был оборотень человеком, а теперь снова волк, а через минуту опять, может, в человека заделается. То брат за сестрой с топором гоняется, то сестра за братом с вилами, то отец бабушку грызет, то бабушка отцу кишки выпускает. По всему лесу носятся, орут, кругом шерсть, кровь, непотребство. Тут уж все в лесу разбегаются куда подальше, лишь бы под раздачу не попасть. А ведь попадают. Людям, когда они на взводе, всё едино, кабан ты там, медведь или вообще ёжик. Глаза светятся — значит, волк. Ну и кабаны с медведями, понятно, в долгу не остаются. Да и ёжики тоже — если успевают, конечно.

Потом-то, ясное дело, опять луна появляется, все успокаиваются, уползают раны зализывать. А утром уж как голосить начинают, когда речь обретут! Это спервоначалу. А потом, когда своих покойников зароют, замолкают. И начинают друг на друга волками смотреть, как будто у них опять полнолуние. Подозрительно так. И шепот повсюду такой недобрый. Волки, мол, среди нас. Никому доверять нельзя. Даже и тебе, милый друг, ни в жисть не поверю без доказательств, а их-то ты и не предъявишь.

Еще день-другой, и новые трупы появляются. Хотя, вроде, и не перекидывался никто. И не загрызенные, а тихо так, по-домашнему — кого ножом пырнут, кого колуном по голове обиходят. Ну или в реке утопленник всплывет, уже и непонятно, после раков-то, то ли сам утоп, то ли заставил кто. Дальше — больше, в смысле трупов. А пройдет недели две, и тут уж всех как прорвет, похватают факелы, кого-нибудь самого волосатого и хмурого сожгут прямо в избе, на том и успокоятся. До следующего затмения.

* * *

Представьте себе сказочную страну. В ней живут самые разнообразные существа: феи, гномы, гоблины, эльфы… ну кто там еще? Все, в общем, живут.

А потом появляется новая раса — назовем ее Бехолдеры. Ничем не примечательная, кроме одного мерзкого, просто-таки жуткого свойства: у них Дурной Глаз. На что ни посмотрят — испортят. Летит, например, фея, а Бехолдер на нее глянет — и вот уже нет никакой феи, порхает бабочка. Встретит Бехолдер в буреломе лешего — и хорошо еще, если в медведя взглядом превратит, а то ведь может и в корягу. Пройдет Бехолдер сквозь толпу великанов, и даже сам не поймет, откуда вокруг взялось столько причудливых скал. Залезет на болото — и ни одного гриндилоу не останется, только мерцают болотные огоньки. А всякие воздушные создания, которые послабже, и вовсе под его взглядом исчезают, исходят легким паром.

Только всякая ночная нечисть худо-бедно уцелела — на их темное счастье, Бехолдер ночью слеп как крот. Ну и часть дневных созданий поневоле ушла в ночь; кто-то в землю зарылся, кто-то в пещеры ушел — куда-нибудь, лишь бы не попадаться Бехолдерам на глаза.

И ведь никому эти Бехолдеры зла не желают! Просто воспитание у них такое. Пока они совсем маленькие, могут хоть в упор на кого угодно смотреть. А потом усваивают от взрослых их магию (взрослые Бехолдеры называют ее просто «правильным взглядом на жизнь») — и все, пиши пропало. Глянут, и наповал!

Словом, никого в сказочной стране не осталось. Одни люди.

* * *

— Эй, это моё молоко!

Домовой подпрыгнул от неожиданности и шустро юркнул в сторону, но тут же сообразил, что пугаться нечего, вернулся к мисочке и нагло подбоченился.

— А ты кто такой, чтобы мне в моём доме указывать?

— Дом, может, и твой, — ответил Котенок, — а молоко — моё! Не смей лакать!

— Да нам, домовым, тысячу лет молоко ставят! А тебе, малявка, самому от силы месяц!

Котенок подумал немножко, потом выгнул спину и зашипел. Домовой попятился.

— Ну ты чего, чего?..

— А того! Моё молоко, и всё тут.

Домовой раздраженно засопел.

— Не положено тебе молока. Ты кошка, твое дело мышей ловить, вот ими и питайся.

— У нас нет мышей.

— А раз нет мышей, значит, и кошка не нужна! От тебя никакой пользы в доме.

— От меня в доме уют, — пояснил Котенок. — Меня для уюта и брали. И я его о-бес-пе-чи-ваю. А от вас, домовых, какая польза?

— А мы это… ну… — домовой смутился. — Вообще-то, мы гривы лошадям расчесываем.

Котенок фыркнул.

— Вот и найди себе какую-нибудь лошадь. А пока не найдешь — никакой пользы от тебя нет!

Домовой обиженно засопел.

— А еще, — произнес он с угрозой, — мы можем лошадям на хвост репьев насажать, если хозяин себя плохо ведет и молоком нас не потчует.

Котенок покосился на свой хвостик и поспешно убрал его под себя.

— Слушай… а ты только лошади можешь гриву расчесать? Или кому угодно?

— В смысле? — не понял домовой.

— Ну вот, например, если есть кошка…

— Нет! — домовой резко вскинул подбородок. — Так низко я еще не пал!

— Ну и ходи тогда голодный.

Котенок присел возле мисочки и принялся лакать молоко. Домовой посопел некоторое время в сторонке, вздохнул и подошел к Котенку, на ходу доставая из кармана гребешок.

— Откуда начинать?

— С хвоста, — ответил Котенок и подвинулся.

…

— Ой, какой у вас котик пушистый, лоснящийся!

— Молока много жрет потому что.

* * *

У одной старой почтенной утки родился гадкий утенок. Утка им страшно гордилась, всем показывала и говорила: «Вот, смотрите! Из него вырастет прекрасный лебедь!» Время шло — и из утенка выросла гадкая утка. Отвратительная просто.

Потому что только в жизни из гадких утят вырастают прекрасные лебеди. А в сказках им сперва надо удрать с птичьего двора и год проскитаться на чужбине, мучаясь и страдая.

А это ведь была сказка, не так ли?