Иерусалим, четверг, 11:11

Мэгги не знала, сколько времени пролежала в той темной подворотне — пять минут или пару часов. С тех пор как бандиты швырнули ее оземь и скрылись, она не двигалась. И не смотрела им вслед. И даже не воспользовалась мобильным, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Мэгги пребывала в состоянии шока, все тело ныло, ежесекундно напоминая ей о случившемся.

Наконец мало-помалу она начала приходить в себя. В голове даже забрезжила мысль, что, в сущности, ей повезло — все могло обернуться куда как хуже…

И в этот момент к ней протянулась рука.

Мэгги не без труда подняла глаза и увидела перед собой женщину. На лице той была написана жалость. Она проговорила:

— Я вас видела. Вы та американка, что заходила в дом к Авейде. Что вы здесь делаете? Как вы тут оказались?

Она помогла Мэгги подняться с мостовой и отряхнуться. Мэгги пару раз охнула, ощутив резкую боль в ребрах. Болело и в промежности. И едва только она почувствовала эту боль, как губы ее поджались, а в глазах вновь показались слезы.

Женщина повела ее вдоль по переулку в ту сторону, где была натянута бельевая веревка. Затем они спустились по низеньким ступенькам в крошечный дворик и прошли через него в дом. Мэгги оказалась в небольшой комнате. Справа были телевизор и диван, на котором сидел ребенок и рисовал — возможно, тот самый, ранее гонявший со своим братом консервную банку. Слева располагались кухонный стол и газовая плита.

Женщина, усадив Мэгги за стол, поставила на огонь чайник. Она предложила своей гостье мятный чай. Мэгги вяло кивнула, хотя и понимала, что помочь ей сейчас могла только здоровенная кружка крепкого кофе пополам с бренди. Случайно она взглянула на свои руки, безвольно лежащие на столе. Кончики пальцев подрагивали, как у пьяной. Господи, Господи… куда ее занесло? Двадцать лет назад это еще можно было объяснить любовью к приключениям и неизведанному. Но сейчас-то? Как вышло, что она вновь оказалась черт-те где в полном одиночестве и в окружении людей, среди которых были те, кто желал ей зла?

— Добро пожаловать в мой дом, — вдруг раздался в комнате мужской голос.

Мэгги вздрогнула от неожиданности и глянула на дверь. На пороге стоял мужчина средних лет с узким, почти дочерна загорелым лицом и коротко остриженными волосами — черными пополам с седыми, — в выцветшем синем костюме без галстука. Женщина обернулась, и они о чем-то быстро заговорили друг с другом по-арабски. Очевидно, жена рассказывала мужу о том, при каких обстоятельствах познакомилась с Мэгги, так как она то и дело кивала в сторону гостьи.

— Теперь вы в безопасности и вам ничто не угрожает, — сказал мужчина. Он говорил с сильным акцентом, но довольно правильно. Но Мэгги этот факт не успокаивал. А его улыбка прямо-таки нервировала. Было в ней что-то… неприятное. Ей вдруг захотелось, чтобы он ушел и оставил ее в покое. Но хозяин никуда не собирался. Он действительно вышел на минутку, но тут же вернулся с пепельницей в руках и плотно прикрыл за собой дверь. — Так вы американка?

— Я из Ирландии, — машинально уточнила Мэгги и вдруг отметила про себя, что не узнает собственного голоса.

— Из Ирландии? Это хорошо. Я видел ирландцев. Хорошие люди. Но работаете вы ведь на американцев, да?

Он все улыбался этой своей поганой улыбочкой, на которую Мэгги не могла смотреть. Хозяйка дома вновь спасла ее, принеся чай. Мэгги получила возможность опустить глаза и заняться кружкой и сахарницей.

— Как вы тут оказались?

— Набиль! — повысив голос, резко сказала его жена.

«Наверно, тоже хочет, чтобы он отстал от меня…» — подумала Мэгги и наконец вспомнила о телефоне. Она вынула его из кармана и тут же увидела сообщение от Ури: «Где ты?»

Она уже хотела было набрать его номер, но Набиль вдруг быстро навис над ней и даже протянул руку, как бы желая выхватить телефон.

— Не надо! Не звоните! Зачем звонить? Мы позаботимся о вас. Все, что захотите!

Мэгги отчаянно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Где угодно, только не в этой комнатушке, затерянной в лабиринте бесчисленных переулков, в которые даже солнце не могло отыскать дорогу. Ей также захотелось сорвать с себя всю одежду и встать под горячий душ, чтобы помочь измученному телу забыть… чтобы оно не напоминало о случившемся…

— Пожалуйста, скажите мне, если вы работаете на американцев, почему вы пришли сюда одна? Где ваша охрана? — Улыбка на узком лице хозяина дома, казалось, стала еще шире. — Неужели тут нет никого, кто бы сопровождал вас, приглядывал за вами?

Руки Мэгги, до того безвольные и холодные, вдруг вспотели и стали горячими. Она метнула взгляд на дверь. Та была закрыта.

Женщина принесла еще чаю, а потом забрала мальчишку и ушла с ним в другую комнату. Мэгги осталась наедине с ее мужем. Ей было ужасно не по себе. Она понимала, что необходимо срочно связаться с консульством, с Дэвисом, с Ури, да хоть с Лиз в Лондоне… Но она боялась, что мужчина отнимет у нее телефон и вообще… перейдет к активным действиям…

Мэгги мучительно размышляла о том, как ей поступить. И в конце концов пришла к выводу, что надо что-то делать… Надо выбираться отсюда. Набравшись духу, она медленно встала из-за стола, небрежно потянулась, будто расправляя затекшие плечи, и направилась к двери.

— Эй, куда же вы идете?

Мэгги, не оборачиваясь, ответила:

— Мой отель в западном Иерусалиме. Спасибо за чай. Я, пожалуй, пойду.

— Но почему бы вашему отелю не быть в восточном Иерусалиме? Здесь красиво. И кстати, есть приличная гостиница — «Американская колония». Там останавливаются все европейцы. А вот американцы — никогда. Почему? Неужели вам хочется видеть только еврейские лица?

Мэгги не собиралась спорить. «Господи, что за страна… Даже выбор отеля может явиться поводом для ссоры и политических заявлений…»

— Нет, вы все неправильно поняли, — ни о чем не думая и не спуская глаз с двери, проговорила она и взялась за ручку. Дверь оказалась заперта.

Тем временем Набиль поднялся со своего места и подошел к ней сзади. У Мэгги от страха подгибались колени, она боялась вздохнуть. Сейчас… вот сейчас он схватит ее за горло или за волосы и швырнет назад… Вместо этого хозяин протянул руку, надавил на дверь сильнее, и та распахнулась. Мэгги быстро вышла из комнаты в маленький дворик. Набиль последовал за ней.

— Можно еще вопрос? Как вы все-таки сюда попали? Вот именно здесь нет ничего, что могло бы привлечь иностранца.

— Я навещала семейство Авейда…

— Да, жена сказала мне. А как вы забрели именно сюда?

— Я хотела повидаться с Афифом Авейдой. С другим Афифом.

— А, знаю. Давайте я покажу дорогу.

— Нет-нет, спасибо. Я уже передумала. Хочу просто вернуться к себе в номер и отдохнуть.

Но Набиль не слушал — крепко взял ее под локоть и потащил из переулка. Мэгги не сопротивлялась, только вяло передвигала ноги, чтобы не упасть. Правда, на сей раз она внимательно смотрела по сторонам и то и дело оглядывалась. Куда он ее тащит? Может, на второе свидание с теми ужасными людьми? И кстати, в самом ли деле Сари хотел проводить ее к своему двоюродному брату? А может, он нарочно завел ее в ловушку?

Бежать? Бессмысленно. Глупо. Куда она побежит? Не пройдет и пяти минут, как она заблудится в этих чертовых улочках и переулках…

По мере того как они приближались к базару, вокруг становилось все многолюднее. Мэгги в какой-то момент заметила впереди двух девушек, одетых по-европейски и с любопытством глазевших на выставленные в одной из витрин кальяны. Может, стоит окликнуть их? Подбежать к ним? Ну хорошо, подбежала, а дальше что?..

Набиль вел ее уже вдоль торговых лавочек. Их со всех сторон окружали барабаны из козьей кожи, вязаные коврики и шали, деревянные и серебряные статуэтки. Вокруг было все больше туристов. Вот прошла пожилая пара немцев, что-то громко обсуждая. Вот утиной стайкой прошмыгнули японцы со своими неизменными фотоаппаратами. Ознакомительные материалы, которыми ее снабдил в Вашингтоне Бонхэм, не врали — после длительного упадка, вызванного второй интифадой, торговля в Старом городе потихоньку оживала и иностранные туристы вновь потянулись в восточную часть Иерусалима. Кстати, здорово способствовали этому процессу и начавшиеся в доме правительства мирные переговоры. Город был полон христиан-паломников и заезжих мусульман, пожелавших лицезреть Купол Скалы, а также иудеев, мечтавших спрятать записочку в трещинах Стены Плача…

Они свернули к мясным рядам, и Мэгги едва не затошнило от увиденного. Ободранные кроваво-красные туши висели на ржавых крюках, а под ними натекали целые лужи крови… На одном из прилавков были выставлены бараньи головы с ввалившимися глазами… В воздухе стоял тяжелый мясной дух…

— Мы почти уже пришли. Еще минута-другая — и мы на месте.

Набиль свернул в очередной проулок, оказавшийся царством сувениров. Мэгги почувствовала облегчение от того, что мясная торговля осталась у них за спиной, а людей вокруг при этом меньше не стало. Наконец он подвел ее ко входу в одну из лавчонок.

— Ну вот, пришли. Это магазин Афифа Авейды.

Она вошла вслед за ним в погруженное в полумрак тесное помещение. Набиль за руку поздоровался с молодым торговцем и что-то быстро сказал ему по-арабски. Мэгги уловила лишь одно слово: «Америка».

Молодой человек скрылся за занавеской и вернулся в сопровождении своей более пожилой копии. На втором человеке был английский свитер и очки в темной оправе. Он занял свое место за конторкой перед витриной с ювелирными украшениями и улыбнулся гостям:

— Рад познакомиться. Спасибо тебе, Набиль, что показал дорогу.

Мэгги обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как уходил Набиль.

— Спасибо! — крикнула она ему в спину.

Набиль на поверку оказался обыкновенным порядочным человеком, который пожелал помочь ей — точно так же, как сначала помогла его жена. Мэгги стало стыдно за свои подозрения. Паранойя… А впрочем, чему удивляться, принимая во внимание то, что с ней произошло до встречи с этой четой добрых палестинцев?..

Едва она подумала об этом, как между ног у нее вновь заныло, а память услужливо вытянула на поверхность последние слова того страшного человека: «А если не нравится, тогда не лезь в это дело, Мэгги Костелло. В противном случае мы вернемся и продолжим с тобой».

Ей вновь стало не по себе.

— Госпожа?.. У вас ко мне какое-то дело? — напомнил о своем присутствии Афиф.

— Господин Авейда, честно признаюсь, я уже и не чаяла застать вас в живых.

— Меня? У меня этой ночью убили двоюродного брата. Это ужасная трагедия для всей семьи. Но при чем тут я?

— Вам не приходило в голову, что брата убили по ошибке? И что убийцы на самом деле охотились за вами?

— Не понимаю…

— Они просто вас перепутали.

— Как это перепутали? Кто перепутал? Несчастного Афифа зарезали ночью на улице. Бандиты. У нас тут неспокойно, на его месте мог оказаться любой.

— Нет, не думаю, что это было случайное убийство. Скажите лучше, господин Авейда, есть ли люди, которые желали бы вашей смерти?

Лавочник был явно поставлен ее расспросами в тупик, что Мэгги, в общем, удивило. У него убили двоюродного брата, и он скорбел об этой потере вместе со всей семьей, но и в самом деле даже не допускал мысли о том, что смерть могла грозить ему самому.

— Мы можем поговорить… с глазу на глаз? Может быть, вон в той комнате? — Мэгги кивнула на занавеску, из-за которой Афиф появился пару минут назад.

— Нет, — как ей показалось, излишне поспешно ответил лавочник. — Мы можем говорить и здесь.

Он хлопнул в ладоши, и молодой человек тут же вышел на улицу. Поведение лавочника навело Мэгги кое на какие мысли. Решив проверить их, она решительно направилась к занавеске. Афиф мгновенно загородил ей дорогу.

— Господин Авейда, кажется, я понимаю… — улыбнувшись, проговорила она. — Я работаю на американское правительство, консультирую участников мирных переговоров. Меня не интересуют тонкости вашего бизнеса, и мне абсолютно все равно, что вы храните за этой занавеской. Клянусь. Я прошу вас помочь. Я убеждена, что вашего брата убили не случайно. И погибнут другие люди, если не разобраться с этим делом. Я хочу разобраться. Помогите мне.

— Продолжайте.

— Вы знали Шимона Гутмана?

— Слышал, конечно. Он был известным человеком у евреев. Его убили в прошлую субботу.

Мэгги внимательно пригляделась к Афифу. Тот явно нервничал. Значит, она не ошиблась.

— Афиф. — Она подалась ему навстречу, и голос ее приобрел оттенок доверительности. — Я еще раз повторяю, что не работаю в полиции. Мне плевать, чем вы тут торгуете. Я хочу, чтобы на эту землю пришел наконец мир, хотите верьте, хотите нет. Это все, что меня интересует. Без этого убийства не прекратятся. Погибнет много рядовых палестинцев и израильтян. Профессор Гутман был лишь первой жертвой. Клянусь, все сказанное вами останется при мне. Вы знали Шимона Гутмана лично?

Афиф нервно повел плечами и нехотя признался:

— Да…

— Как вы думаете, почему он упомянул ваше имя в телефонном разговоре с одним человеком накануне своей гибели?

На лице Афифа отразилось недоумение.

— Даже не знаю, что и подумать. Аллахом клянусь!

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

— На минувшей неделе.

— При каких обстоятельствах вы с ним виделись?

Афиф Авейда тяжело опустился на свой старенький диванчик, вытер со лба пот и неохотно, медленно начал рассказывать о том, что Гутман появился у него в лавке ни с того ни с сего, после того как игнорировал ее больше года. Что он, Авейда, воспользовался удобным случаем и предложил старому еврею их обычную сделку — перевод клинописных табличек в обмен на одну из них.

— И что было в этих табличках?

— Ничего интересного, правда. Описи имущества, кляузы на соседей, ученические упражнения.

— И все?

— Была одна любопытная вещица. Письмо матери к сыну.

— Профессор Гутман забрал ее?

— Нет, я не отдал.

— Но он хотел забрать?

— Да, всячески пытался лишить меня единственной ценной вещи во всем том хламе. Но я не отдавал, и он в конце концов отступился.

Мэгги задумалась. Что-то ей это напомнило…

— Вспомните все хорошенько. Он сразу вцепился в ту табличку, как только перевел ее, или сказал, что хочет ее взять, уже после перевода всех остальных?

— Госпожа, сколько уж дней прошло!

— Попытайтесь вспомнить, это важно.

— Ну… Нет, сначала он перевел все таблички. А потом, конечно, сразу затребовал то письмо, потому что все остальное ему не показалось.

Ага… Теперь Мэгги вспомнила. Она много раз проделывала тот же самый фокус. На Балканах, разговаривая с одной из противоборствующих сторон, она объявила, что камнем преткновения является свободный доступ к дороге, которая тянулась вдоль побережья. А с разоружением, мол, вполне можно было подождать. «Без решения по дороге я просто не могу вернуться к вашим оппонентам — они поставили передо мной такое условие. А на разоружении сторон они как раз сейчас не настаивают, так что этот вопрос предлагаю пока отложить». Как она и рассчитывала, ее собеседники сказали, что такое предложение их не устраивает. Они готовы разоружиться одновременно с врагами, но не могут вот так просто предоставить им доступ к побережью. Мэгги долго спорила, уверяла, что это ошибочное решение и ничего не может быть важнее дороги, что это заведет переговоры в тупик и она теперь ни за что не ручается. Под конец Мэгги «сдалась» и сказала на прощание, что постарается — уж как-нибудь — уломать противоположную сторону. В итоге она принесла противоположной стороне именно то, чего та и хотела в первую очередь — разоружение. А дорога им и даром была не нужна.

Гутман повел себя в лавке Авейды точно так же. Он сражался за червивое яблоко только для того, чтобы унести из-под самого носа хозяина спелый апельсин.

— Так, а что он в итоге забрал?

— Опись имущества какого-то купца-ханаанейца.

— Это он вам так сказал? И вы ему поверили?

— Я не умею читать клинопись, госпожа. Но я верю старому еврею, он меня никогда не обманывал. Вы бы видели, как он был огорчен, когда я не отдал ему то письмо!

— Хорошо, допустим. И после этого вы сразу расстались? Он все еще был огорчен?

— А, это я помню! Тут даже не в огорчении дело. Ему просто стало не по себе. Я предложил воды, но он отказался, сказал, что ему душно и скорее надо на воздух.

«Ну ясно…»

— И больше вы с ним не встречались и не перезванивались?

— Нет. Клянусь Аллахом, нет! Я лишь услышал по телевизору об убийстве…

— Благодарю вас, господин Авейда. Вы мне очень помогли.

Мэгги вышла из лавки, пытаясь представить, что чувствовал Шимон Гутман, когда в последний раз в своей жизни поднимался по этим низеньким ступенькам. Он явно сделал здесь какое-то важное открытие, которое потрясло его до глубины души, и он явно спешил скорее поделиться с кем-то…

Едва Мэгги оказалась снаружи, как ее случайно задел огромным рюкзаком австралийский турист. Мэгги была ему благодарна — она уже не чувствовала себя здесь такой чужой и одинокой, как час назад.

— Ури, — заговорила она в телефон. — Сдается мне, я начинаю понимать, что к чему.

— Отлично. Расскажешь по дороге.

— По дороге? Ты куда-то собрался?

— Я же кидал тебе эсэмэску. Мне позвонил адвокат отца и сказал, что для меня есть кое-что. Письмо.

— От кого?

— От отца, от кого же еще!