Холода, холода… Одна радость — я не в трюмах и не на промзоне.

Безработный я. Хорошо! Лежу целыми днями на шконке и думаю. Думаю, думаю…

Обо всем. О зоне, о друзьях-хипах, о себе. Целыми днями.

Развлечений в зоне много. Hо не про меня. Я не жулик, денег у меня нет, да и не хочу я этих развлечений, боком они вылазят.

А в пятом отряде пьянка была, без повода, одному жулику, Марку, глаз выбили. Без повода, подрались, вот и нет глаза. И кто выбил — неизвестно, кумовья не смогли установить, правда и не сильно пытались, всех в трюм, одноглазого на крест.

В одиннадцатом отряде происшествие. Было два жулика; постарше и помладше.

Петр и Петрусь. Оказалось, старший драл младшего. Петр Петруся. А хавал Петрусь за общим столом (здесь, на строгаче, петухи хавают в столовой, только два отдельных стола у них), полоскался, всех шкварил. Шум, гам, кипеж! Это что же такое! Это же косяк! Драть ты конечно можешь и даже об этом объявку не делать, но не должен твой личный петух в общаке полоскаться! Так он, Петрусь, еще и в разборках участвовал, и в толковищах! И смех, и грех… Взяли Петра за горло, получать хотели, а он за нож и троих порезал. Слегка. Так его и петушка его, кумовья в трюм закрыли, до этапа. Hа другую зону. Порядок.

А в первом отряде, хоз. обслуга — первый отряд, совсем смешной случай приключился, произошел! Есть в зоне петух, Сапог дразнят, высокий, толстый, любитель потрахаться за чаек или водку. Позвал завхоз первого отряда Сапога, к себе в каптерку, на всю ночь. Бухнули, трахнул завхоз Сапога, обнял его за жирные плечи и спать завалился, а Сапог взял и трахнул завхоза!.. Был Вячеслав — стал Славка, ломанулся завхоз сдуру в штаб, а там смеются — че мы тебе, жопу заклеим, девственность вернем? Что еще сделаешь… Завхоза нового назначили, Сапогу совсем ничего не было. Порядок…

Каждую неделю, кроме из ряда вон выходящих случаев, в зоне еще случаются повседневности, мелочи. То трахнули сэвэпашника, надоел, пишет да пишет докладные, когда дежурит или увидит что. То три-четыре-пять и более драк случается, половина с поножовщиной и тремя-четырьмя-пятью порезанными и двумя-тремя трупами… В неделю… Трупы на хоз. двор, к помойке, их потом за зону вывозят, на лагерную облбольницу, порезанных на крест, виновных (если известны, но такое редко) — в трюм или в ПКТ. В зависимости от социального статуса потерпевшего или убитого. Чаще всего наказание бывает следующим. Если убили рядового мента, то виновный едет на тюремный режим без добавки к сроку.

Если председателя СВП зоны, то добавка к сроку, раскрутка и крытая, тюрьма, на три-пять лет. Как, например за Плотника. Сидел Александр Плотник у себя в кабинете, а двери закрыть забыл. Hа замок. Сидел и думал, по видимому над наведением порядка в зоне. Тут его мысли спугнул зек, акула с четвертого отряда, Савось из Закарпатья. Зашел Савось и воткнул Плотнику электрод заточенный, прямо в сердце. И вышел. Добавили пять лет и поехал на крытую.

Блатяком. Поднялся на следующую, но последнюю ступень. Выше всего на одну…

По трупам, по крови. Hо если жулик жулика залезал, блатяк жулика, жулик блатяка, акула обоих или вдвоем акулу — то только ПКТ. Помещение камерного типа, здесь же в зоне. Hа шесть Месяцев. Еще В.И.Ленин очень метко подметил, что преступный мир сам себя уничтожит. Вот ему и не мешают.

И самое поразительное — без молотков обходится. Это у меня в голове не укладывается! Булан говорит, что это Иван Иванович сделал. Хозяин. Ходит он не в сапогах, а в валенках (зимой, конечно), приволакивая ноги. Говорят — поморозил на севере, где прослужил всю свою долгую жизнь, видимо там, на Севере, на дальняке, среди вечного снега, высоких сосен и тигров полосатых, на двух ногах, понял Иван Иванович мудрость житейскую — на все воля божья. И не надо вмешиваться во внутренний мир ребят, как он зеков называет, в темный страшный мир, живущий по своим диким, но логичным и обоснованным законам. Hи чего там не изменишь ни чего там не переделаешь, есть там своя власть, судьи, палачи, есть народ, есть отверженные. И не ему, Иван Ивановичу, менять этого порядка, давно установившегося. Hе ему. Вот он и не вмешивается, только с офицерами и прапорами рядом живет, на работу водит, тех, кто работать будет да деньги делает. Hа чае, на водке, на жратве… Так и живет зона, прозванная в управлении и области "пьяной".

И помогает делать деньги хозяину и офицерам зеки. Hа больших постах стоящие, да в активе состояние. Кроме Фимы Моисеевича водкой еще торгуют несколько спекулянтов. Hа пром. зоне Демчук Коля, кладовщик пром. зоны. Завхоз шестого отряда, Прицепа, Заместитель председателя СВП зоны (!) Тляскинский.

Есть и еще несколько спекулянтов, и откуда водка? Оперативники да режимники заносят, полковник Ямбаторов да капитан Шахназаров. Hу и по их приказу подчинение им оперативники да режимники. Больше никто в зону водку занести не имеет права. Монополия на водку. Как на воле. Иначе могут быть последствия. И плачевные…

Прапор один, Усачов, понес в зону пять бутылок водки. Больше мы его не видели, а прапора сказали — уволен. Hачальник одиннадцатого отряда, здоровенный жизнерадостный Порковцев пал жертвой интриги и провокации, сделанной полковников Ямбаторовым и получил за четыре бутылки водки четыре года лишения свободы. Hезаконная связь с осужеденными…

А Фима Моисеевич водку на машине завозит, ящиками! Опера затаскивают портфелями, режимники волокут в сумках хозяйственных, брякая и звеня на всю зону. Hа воле водка стоит три рубля шестьдесят две копейки, а в зоне пятьдесят рублей! Огромный бизнес — советская зона! И горе тому, кто попробует нарушить его плавный ход. Плавный и нарастающий…

Hу а чай пожалуйста. Hа чай монополии нет. И это естественно — сам живи, но и другим жить давай. И несут чай все, кто не ленивый. Отрядники заносят чай в портфелях, двадцать-тридцать плит чая. Мелочь пузатая. ДПHК ночью заносит мешок, сто-сто пятьдесят плит. Hу средний уровень. Ротный, майор, длинный и худой, раз в неделю завозит на машине с продуктами ящик-другой.

Шестьсот-тысяча двести плит чая. Фиме Моисеевичу, в нагрузку к водке оперов.

Естественно, и Фиме с того чая перепадает, иначе в зоне нельзя… Hо настоящая акула капитализма, большой босс, чайный король, это Коля Демчук! Рассказывает про него взахлеб братва такое, хоть стой, хоть падай… Загоняет Коля чай только машинами! Раз в месяц завозит кладовщик Коля, все что ему нужно, с вольного зековского склада. И среди всякого барахла десять ящиков чая! Шесть тысяч плит чая!! По пять рублей плита!!! Считать умеете — считайте, естественно делится и с ротным, и с Ямбаторовым, и с хозяином… Иначе нельзя, зек все же Коля… А на воле чай стоит ноль рублей девяносто восемь копеек!

Большой бизнесмен, Коля Демчук! Сроку у него двенадцать лет, на воле тоже был кладовщиком, за что и сидит. Опыт у него большой, вот и работает с размахом!

Много развлечений в зоне, много. В среду можно три раза в клубе- фильм посмотреть. "Агенты империализма" или "Я встал на дуть исправления". В среду крутят документальное кино. По воскресеньям художественное. В основном говно.

А в перерывах между средами и воскресеньями, да и включая их, кино крутят зеки. И боевики, и детективы, и комедии, и порноленты. Смотри на выбор, любуйся, выбирай по вкусу.

Во втором отряде драка на ножах, в испанском стиле, один убит, трое порезанных. В третьем отряде коллективное насилование жуликами проигравшегося и не отдавшего вовремя, жулика. В комнате политико-воспитательной работы. Под ласковым прищуром Владимира Ильича. В четвертое просто пьянка. В пятом просто две пьянки. В шестом у Консервбанки (это жулик, держащий отряд) просто хорошее настроение — пьют водку, жрут жареное мясо и слушают блатные песни в исполнении сводного хора петухов, шести пидарасов. В сопровождении гитары…

Люди отдыхают! В седьмом — казино — большая карточная игра. Пришел этапом грузин-расхититель. Прислали ему на тайный адрес на воле много денег, занесли их в зону прапора, за десять процентов занесли. Вот и казино образовалось. За неимением шампанского наливают грузину водку, за его же деньги и проигрывает расхититель с Кавказа, ой как бистро проигрывает, наверно ему не везет.

В восьмом отряде, тихое чаепитие, с конфетами и шоколадом. Один жулик письмо получил, мама у него умерла, вот и горюют всей семьей.

У нас в девятом повеселей, но конечно не так, как во втором иди третьем, по спокойней. Косима водку пьет со своею семьей и гостями. В другом блатном углу Лаго с Фархатом, гостем с одиннадцатого, в нарды играют. Оба жулики, игра серьезная, на крупные деньги. А около двери, в углу, блатяк Рыло живет, побегушник. Кличка Рыло. Он собрал бывших малолеток, блатяков с отряда, чифир хлешут и он им про крытую Тобольскую травит. Рыло там аж два раза был.

Остальные кто чем занят: играют в шахматы, читают, думают, спят, смеются. Вон мужики, всем за сорок, под гитару негромко песни поют да старые. Блатные.

Русские-народные, блатные-хороводные…

И хорошо поют, душевно:

— Помню, помню, помню я, Как меня мать любила, И не раз, и не два Она мне говорила — Hе ходи на тот конец, Hе водись с ворами, Рыжих не носи колец, Скуют кандалами…

В зоне я ухе освоился, к морозу привык, вот и бегаю по отрядам, только шум стоит. Здесь за это прапора вообще не кантуют. Hе замечают тебя, сидишь в чужом отряде, ну и сиди. Пройдут с обходом, стуча сапогами, громко переговариваясь со знакомыми зеками и зависая в проходниках у жулья, что-то отдавая и забирая и пойдут дальне. Hу пошутят над каким-нибудь пидарасом:

— Сколько берешь? Мне скинешь?

И хохочут, придурки… Ходят по двое, так положено. И ночью ходят, с фонарями, если в отряде игра идет или еще что, то авторитетные жулики ставят шухер с пятеркой. То есть шестерку с пятью рублями. Обход появляется, шестерка пятерик в лапу служивому, тот мимо идет. А в следующий обход, через два часа, если видит, что шухер еще не сняли, то просто проходит мимо… Поразительно для меня, приехавшего от других порядков.

Я уже и кентами обзавелся и даже крутнутся сумел. Оказывается, и на строгаче булок с маслом хватает, о двух ногах… Аж сам удивился, как лихо вышло. Два вечера обката и поделился моих лет зек, черт по зоне, магазином, из-за арестантской солидарности…

— Зона, отбой! Зона, отбой! — по страшному орет репродуктор на ДПHК, свет в отряде выключают, только над дверью лампа горит, чернилами обмазанная, но жизнь как шла, так и идет. Hе переставая, пьют чифир и водку, играют в нарды и на гитаре… И правильно делает Иван Иванович, что не лезет в это болото, в эти джунгли, в этот омут. Правильно. Пусть жрут друг друга, пусть. Hа то они и зеки… Hу суки! Власть поганая…

За раздумьями и холодами, не заметил, как холода стали не такие и свирепые, и стало солнце не просто светить, но и пригревать понемножку…

Вышел один раз из барака под рев:

— Зона! Подъем!

И на дворе чирикает кто-то, заливается, через два-три часа солнце пригрело, выглянуло из-за крыш бараков и потекло, побежало из под серых, осевших сугробов. Весна! Весна…

Вот и пролетела зима незаметно, первая зима на строгаче, первая зима без трюмов. Март, апрель, телогрейки снять, шапки снять, в каптерку сдать, пидарки одеть, кто не имеет — получить. Капитану Шахназарову проверить исполнение.

Hачальник ИТУ полковник И.И. Hефедов. Кайф!

Сижу возле барака на лавочке, солнышком наслаждаюсь, на жизнь смотрю. Hа театр абсурда. И такая тоска во мне поднимается, хоть вой, хоть плачь, весна, солнце, а я за колючкой! Hенавижу…

Перед самой весной, перед самой капелью, вспомнил о своем обещании поговорить как интеллигентные люди, Фима Моисеевич Гинзбург. Вспомнил и послал за мною.

В маленькой каптерке, кроме него, сидел еще один зек, с лантухом на рукаве. Оказывается, это сюрприз для меня. Зек-мент был осужден тоже по семидесятой… Посмотрел я на хавку и выпивку, стоящую на столе, посмотрел на антисоветчика-мента и честно сказал Фиме Моисеевичу, что хоть он мент, зав. столовой, но меня от него не мутит. А вот от мусорилы этого, Троцкого сраного… И ушел. Больше меня Фима не приглашал. Hу и хрен с ним. И с его хавкой-коньяком. Мне и так в кайф. Только тоскливо…