Наутро после ночного приключения Джулио получил предписание явиться в Адмиралтейство к графу Алексею Орлову16.

Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский после опалы брата Григория вышел в 1775 году в отставку. Однако по просьбе государыни исполнял в Адмиралтействе разовые комиссии по флоту, особенно при случаях боевых действий.

Влияния при дворе граф не имел никакого. Но имя Орловых во второй половине XVIII века так прочно установилось пятиконечным нимбом над российской короной, что фигура добрейшего Алексея Григорьевича внушала трепет уже вне зависимости от прихотей императрицы.

Джулио еще на Мальте изучал карты со странным маневром русского флота из девяти судов – у острова Хиос и при Чесме.

Орлов, впервые в жизни оказавшись в море и слыхом не слыхав про боевой порядок перед атакой, прямо пошел на своем "Евстафии" к турецкому флагману с капудан-пашой* на борту. И пока турок, опешив от ненаучного маневра, тяжело разворачивался бортом для канонады, Орлов приказал палить по флагману брандскугелями**.

– Ежели бы был капитан – я бы еще подумал, – сказал Орлов. – А как он "капудан" – так и едрит его в дышло!

– Ваше превосходительство, – кричал адмирал Спиридов, – ветер с их стороны! Ежели подпалим – и нам пожару не миновать!

– А и хрен с ним! – весело ответил Орлов, живо вспомнив весельчака Нерона17.

Граф рассудил, что "Евстафий"-то, может, и сгорит – даже как пить дать сгорит, но какое отношение это имеет к нему, графу Алексею Григорьевичу Орлову?

Уже через четверть часа он убедился, что отношение существует. И за минуту перед тем, как "Евстафий" вслед за турецким флагманом взлетел на воздух, успел перемахнуть через борт прямо в отлетевшую от взрыва турецкую шлюпку.

Турки, оставшись без флагмана, забились в Чесменскую бухту.

Едва Орлова вытащили из шлюпки, он смерил мокрого до нитки Спиридова стратегическим взглядом и сказал:

– Видал?

И принялся за ускользнувшее было командование флотом со свежей энергией.

На лету уяснив, что стратегия флотовождения в общем и целом сводится к розе ветров, Орлов послюнил указательный палец и решительно поднял над головой. Постояв с минуту, снова послюнил и, так и не разобрав, откуда дует, распорядился:

– Сейчас мы им леща-то подпустим! Ах, едрит твою жизнь!

Офицеры почтительно наклонили головы, но с места не двинулись.

– Как прикажете понимать, ваше сиятельство? – осведомился Спиридов.

– А чего тут понимать? – сказал Орлов, брезгливо обтирая палец о рейтузы. – Гавань к едрене фене перекрыть и брандеров туда, брандеров!***

Фамильная страсть Орловых к фейерверкам нашла в старшем брате экстремальный градус, а в Чесме – благодарную акваторию для деятельности.

– Но зачем, ваше сиятельство? – возразил Спиридов. – Они завтра сами пощады запросят. И потом – кто же туда с брандером сунется? Это ж добровольцам – верная смерть!

– А Орловы еще и не туда совались! – сказал Алексей Григорьевич и, прищурившись, поглядел на Спиридова.

Спиридов смутился, припомнив, куда совались Орловы.

– Что же у нас – уже героев нету? – продолжал Орлов. – А ежели ночью ветер подымется? Ветер на море – это, любезнейший, очень принципиальная вещь!

Через час капитан Николай Ильин под сплошным картечным огнем подвел брандер к турецкой галере и, трижды раненный, под завесою дыма ускользнул вплавь.

Не успел Орлов поцеловать теряющего сознание Ильина и сорвать с себя Андреевский крест, как раздался первый взрыв.

Всю ночь бушевал пожар возле острова Хиос. 14 лучших турецких линкоров, 6 фрегатов и 40 штук по мелочи взлетели к аллаху, море смешалось с пляжем, земля тряслась за сорок верст в округе.

Турецкий флот и одиннадцать тысяч его верных матросов устлали дно Чесменской бухты.

Орлов по воле Эола и матушки-императрицы сделался Орловым-Чесменским. В Царском Селе взметнулась над парком Чесменская колонна. Петербургский монетный двор выбил медаль. На аверсе – профиль Екатерины, на реверсе – турецкий флот и энергичное слово из трех букв: "БЫЛ". Штык остроумия есть шпиль истинной славы и дамоклов меч дутой.

Федор Орлов, профессиональный моряк, как дважды два доказал брату, что так на море не воюют.

– Следует, Алехан, по тактике, чтобы противники выстроились в боевую линию, и тогда давать сражение. А не соваться с бухты-барахты под нос к флагману.

– Это какая ж такая тактика? Это что ж тебе – Гришкин гатчинский пруд*, что ли?

– Вот именно что не пруд. Тебе просто повезло! – горячился Федор. – Но от потомков-то не скроешь. И какой пример будущим русским адмиралам? А что опытные флотоводцы об этой баталии думают, ты знаешь?

– Это ты, что ли, опытный флотоводец? – сказал Алексей. – Наши адмиралы много думать любят. А чего тут думать? Увидел турка – ну и долби по нему! А потомки подумают: слава Богу, что Орлов никогда не был адмиралом!

Боевому мальтийскому капитану необычайно любопытно было взглянуть теперь на 52-летнего чесменского победителя.

Придерживая руку на перевязи, Джулио в сопровождении хилого дежурного вошел в приемную.

За адъютантским столиком сидел рыхлый секретарь в расстегнутом штатском камзоле с гигантской кружкой чая в руках.

– Круза нету, – сказал он, кивнув на дверь в кабинет, и совершил смачный глоток.

– Граф Джулио Литта, мальтийский кавалер, – отрапортовал дежурный.

– Vous avez Maltese? – рыхлый приподнял брови.

– Oui, monsiuer**, – ответил Джулио.

– Ордена-то нынче все стали похожи, – продолжал секретарь по-французски, близоруко приглядываясь к регалиям Литты. – Не разбираю. Зрение, вишь ты. Ну так садитесь, что ли. Матушка мне сказывала про вас. – и, жирно дунув в чай, снова с протяжным всхлипом глотнул из кружки.

Рыхлый оказался к тому же еще и рябым с ног до головы, будто по нему протанцевал гопак эскадрон кирасир.

– Их светлость генерал-аншеф граф Орлов, – представил наконец дежурный рыхлого.

Джулио почуял приближение слепого приступа ярости. Он едва сдержался, чтобы не выхватить кружку и тоже не сделать глоток. Русские баре начинали всерьез бесить его едкой смесью высокомерия и панибратства.

– Чаю не желаете? – Орлов качнул сосудом. – Да садитесь, что вы, в самом деле! Ух, ну жарища! Ты прикрыл бы, что ли, поддувало, братец, – сказал он дежурному. – Невозможно ж в такой духоте работать!

Дежурный, только что приказавший заcунуть от озноба в печь шикарную связку дров, кисло кивнул:

– Будет сделано, ваше сиятельство.

– Ну давай, иди. Н-ну? – Орлов снова обратил широкое лицо к Литте.

– Что? Погода? – цепенея от гнева, сказал Джулио. – Погода дурна, ваше превосходительство.

Орлов крякнул, установил наконец кружку на мраморный постамент, оставшийся, видимо, от сломанной чернильницы.

– Дак а как же вы служить-то намерены? Коли вам наша питерская погода не по душе? – он подпер кулаками подбородок и скучно уставился на рыцаря.

– Я рассчитываю на море установить погоду по своему усмотрению. – Джулио размашисто сел.

– Да? – Орлов с сомнением поглядел на подвешенную поперек груди культю рыцаря. – Уже поскользнулся? Ну ладно.

Он шумно полез в стол и извлек на свет здоровенную папку.

– Сижу тут, понимаешь, – ворчал он, раскрывая обложку. – За каким бесом сижу? Вышел в отставку – и знай честь. Нет, едрит твою жизнь, неймется старому дураку. Вот, – сказал он, доставая гербовый пергамент. – Матушка жалует вам генерал-майора да фрегат под команду. За какие такие заслуги, интересно? Да, ну и жалованье. 12 тысяч рублев. Хватит, я чай?

– Мало, – сказал Джулио, сверля Орлова глазами.

– Мало не мало, а печать уже стоит. – Орлова нелегко было сбить с панталыку. – Фрегат утопишь – добавят, не боись.

Джулио поднялся.

– Ты куда? – сказал Орлов.

– Да вы ведь, кажется, не со мною говорите?

– А с кем же? – удивился Орлов. – Вы, говорит, не со мной говорите. Ха-ха-ха! – Орлов вдруг закатился во все легкие.

Джулио в нерешительности переступил с ноги на ногу.

– Ну востер! – сказал Орлов, отсмеявшись и отирая слезу. – Ты, брат, боялся бы тех, кто мягко стелет. Не со мной, говорит, говорите. А с кем тут еще говорить-то? У нас в целой стране собеседника днем с огнем не сыщешь. Теперь вот рыцарь приехал – дак хоть побалакать… Ну, Потемкин-то небось тебе уж на ушко проворковал? По материи любви?

"Раз, два, три", – сосчитал про себя Джулио. Уйти сейчас от Орлова означало закончить русскую карьеру, не начав. Но и терпеть хамство… Да только точно ли это хамство?

– Я еще не имел чести быть представленным князю Потем…

– Невелика честь-то. Ты вот что. С Крузом, я вижу, поладишь сразу. Грейг болеет… Да садись ты, едрит твою жизнь! Нассау-Зиген тебе фитиля вставит – ручаюсь. Он таких не любит. Но ты не давайся… Бывают же такие фамилии – Нассау-Зиген. Куда он нассау, спрашивается? Не знаешь?

Джулио сел.

– Ты хоть в курсе – из-за чего на Балтике война-то у нас? – без всякого перехода спросил Орлов.

– В общих чертах, – уклончиво ответил Джулио.

– Ну да. А то мне матушка велела лекцию тебе прочесть. Ну, был у нас царь Петр. – Орлов с видом старого сказочника развернул карту. – Вот, гляди. От Ладожского озера к Маркизовой луже… э-э… к Финскому то бишь заливу – Нева. Это все мы у Карла забрали – Нотебург, Ниен, видишь? – Орлов небрежно елозил пальцем по территориям. – Потом Шереметев еще прирезал на юг, гляди – Нарва, Дерпт, Мариенбург. Всю эту Ингрию, понимаешь, с Лифляндией. Ну а уж Курляндию – грех не взять. Тьфу, нищета, голь перекатная. – Орлов поерзал в креслах, снова хватанул чая из бездонной кружки.

Джулио поморщился.

– Ввести войска и ассимилировать – вот и весь балтийский вопрос! Ну ладно, это я увлекся.

Орлов двинул ладонью по столу, с сожалением расставаясь с балтийской темой.

– Потом, короче, Меншиков, Карл, Левенгаупт, Мазепа, Полтава, битва. С хохлами, кстати, Карл сильно обмишурился. Украйна – ведь это…

Джулио ожидал от приема у Орлова чего угодно. Он ожидал по инерции подвохов, грубых намеков, высокомерия, лести, оскорблений, наконец. Но снова, к своей досаде, не угадал. Конечно, и в ордене найдутся любители поговорить. Но что за тайная мысль сидит под балагурством графа Алексея – по верным сведениям, самого умного из пяти Орловых? И что это, вообще говоря, такое – "khokhol"?

– Воронцов из Лондона доносит, что шведы этой весною выступят непременно, – сказал вдруг Орлов, маленькими острыми глазками сверля Литту. – Флот наш разведен на две части. В Ревеле командует Чичагов, в Кронштадте – Круз. Поедете в Кронштадт, в эскадру Нассау-Зигена. Получите под команду фрегат первого класса "Святой Иоанн Предтеча". Он второй год без капитана, как Головкина-то сослали, ах, едрит твою жизнь!

Орлов сделал паузу.

Литта склонил голову. Покровитель Ордена госпитальеров – Святой Иоанн – поступал к нему под команду. Про Головкина Джулио не уловил.

– Ну вот, собственно, и все, граф, – сказал Орлов. – Жить ли вам на судне до похода или же в Питере – как Нассау-Зиген распорядится. Советую в Питере, нечего в Кронштадте глаза мозолить. Вахту отстоял – и по гостям. У нас дежурный шлюпик до Кронштадта – прямо от Василеостровской гавани. Двадцать миль – и в дамках. В Кронштадте еще запьешь от безделья, там ведь баб-то нету…

Литта решительно поднялся.

– Что, опять не с тобою говорю? Да ты не серчаешь ли, что я на "ты"? У нас ведь знаешь как? Ежели понравился – сейчас на "ты". А ежели дурак дураком – так эти все между собою на "вы". Так-то, едрит твою жизнь! Будешь по шведам брандскугелями пулять – Орлова-старика вспомни. Ну, дай обниму тебя, что ли.

Орлов неожиданно легко поднялся из-за стола, и Литта с некоторой опаскою глядел на приближающегося старого графа.

"Скольких людей он обнял за свою жизнь? – подумалось Джулио. – И каких людей!"

– Мальтийского-то рыцаря впервые еще обни… – словно прочитал его мысли Орлов, растопыривая руки. -…м-маю! – вдруг взвизгнул граф.

Литта притиснул его к себе одной рукой с такой силой, что как ни буйна была орловская кровь, а отлила от графского лица так, что насилу прилила обратно.

– Отыгрался? – сипло вымолвил чесменский герой, отдуваясь. – Усваиваешь. Раз такой гордый, имей в виду еще вот что. Канцлер Безбородько есть хохол. А филеров у нас одевают в желтую клетку. Рыцарь, понимаешь, едрит твою жизнь!