Лежит и не двигается, смотрит в потолок и замечает какое-то движение — размытые образы или фигуры. Вновь смотрит более внимательно — точно, как в старом телевизоре, где сели лампы. Вроде двое — похоже, женщины, одна молодая, а вторая в возрасте, как его Зоя. Пригляделся и едва не вскрикнул — точно Зоя! Говорят, а о чем не понятно, только и слышно — бу-бу-бу-бу. А тут еще кто-то заходит — какой-то мужчина и на его — Александра Николаевича место — садится. Зоя капусту строгает, а девушка смотрит, как она строгает.

— Доброе утро, — говорит мужчина, — поесть-то что есть?

— На, — отвечает ему Зоя Константиновна, — ешь.

— А это что?

— Пища, — объясняют ему.

— А другой пищи нету? Что-то мне эта пища уже надоела, — заявляет мужчина, — а потом сегодня же суббота, как бы выходной день, праздник что ли…

— У тебя всегда праздник, холодильник открыл и праздник, в телевизор уперся — еще один праздник… чего ты там говорила про магнетизм?

Девушка посмотрела на свои пальчики и только потом ответила.

— Магнетизм, говорит, у вас потрясающий.

— А ты?

— А что я — слушаю. Стою и равнодушно на него смотрю.

— А он?

— Вы безумно сексуальны и не похожи на остальных. Они словно куклы, а в вас что-то есть, некий шарм, загадка.

— Скисло, — подсказал мужчина, — молоко, похоже, скисло.

Зоя Константиновна сделала легкую паузу.

— Для нас не скисло, а для него, видите ли, скисло. Загадка…

— Да, да, именно так и сказал, — продолжила девушка, — некий шарм и загадка. Темненький такой и в костюме. Пахнет приятно…

— Ты что, его нюхала? — поинтересовался мужчина и почесал в промежности.

— От порядочного мужчины и пахнет порядочно, — подсказывает девушка, — не прелыми носками и грязными подмышками…

— Скисло, — вновь повторил мужчина, — Нина, ты ничего не перепутала? Оно же скисло! Ты сама-то попробуй.

Какая еще Нина, — удивился Александр Николаевич, — это же Зоя! Моя супруга!

А Нина или Зоя Константиновна спрашивает.

— С какой полки взял?

— А какая разница?

— Большая. На верхней у нас свежее, а на нижней… темненький, говоришь?

— На кавказца не похож, — отвечает девушка, — больно уж обходительный и речью владеет.

— Без акцента?

— Наши вчера проиграли, — говорит мужчина.

— Никакого акцента, видно образованный, — продолжает девушка.

— Два ноль. Бузякин, мерзавец, забил в собственные ворота.

— Предлагал подвести. У него, кажется, машина.

— Новая? — Зоя Константиновна взяла еще один качан и принялась интенсивно крошить капусту.

— Не знаю, не видела. Думаю — новая. Он ключами все время играл, вертел в руках.

— Ну и правильно. Нечего. Для первого раза вполне достаточно, а с этим у тебя что?

— С кем?

— С Павликом, — подсказал мужчина.

— Какой Павлик! Папа, вы откуда свалились?

— Они уже месяц как не встречаются, — сообщила Зоя Константиновна и убавила газ в комфорке.

— А чего так?

— Бесперспективный, — вновь подсказала супруга, — в армию не сегодня-завтра заберут.

— Как заберут? Он же школьник!

— Ты где живешь? Глаза-то разуй! Газетку почитай, а не свой футбол смотри. Некому нынче служить, мать-отчизну кому охранять? Ты вот что, Люська, ты к нему присмотрись, лапать — пускай лапает. Мужики без этого не могут. В театр предложи сходи, к нам тут артист должен из Москвы приехать. Вот ты и скажи: а что, не сходить ли нам в театр? Дорогой костюм — еще ничего не значит, и машина ничего не значит. Согласится — хорошо, не согласится — не велика потеря. Он хоть где работает?

— Мама! В первый вечер неудобно спрашивать. Мы же только познакомились.

— Ничего страшного, — Зоя Константиновна что-то выбросила в мусорное ведро, — спрашивать нужно, вот я в свое время дурой была — стеснялась, а нужно было не стесняться. Не так поймут, не так подумают — плевать! Поел?

Мужчина только моргнул глазами.

— А если поел, сходи на рынок, лопатку свиную купи. Да не тушуйся — попроси, чтобы показали и чек возьми. И не ленись — разок палатки обойди, другой обойди, приценись, посмотри. Газетку купи, чтобы с программой передач, лучше нашу, местную, и не в киоске покупай, а с рук. Старухи торгуют, вот у старух и покупай. А то сидит и бабьи разговоры слушает.

— Я не слушаю, я завтракаю, — поправил мужчина и вышел прочь.

Рынок — Шанхай перестроечных времен, чайна-таун наших дней медленно просыпался. Дремали жирные голуби и вертлявые воробьи, облезшие собаки и их вечные противники бродячие коты. Люди тоже зевали — одни вглядываясь в заляпанные дождем витрины, другие в лица, заглядывающие в эти витрины.

Мужчина на мрачном фоне смотрелся более чем достойно — темненькая курточка с карманами на молнии. Брючки, где можно было угадать стрелки, туфельки на каучуковой подошве и, конечно, галстук. Галстук, без всяких преувеличений, главная и основная черта. Бог ты мой! — воскликнул Александр Николаевич, — это же мой галстук! И курточка моя! Мужчина обернулся, поправил галстук и тут Александр Николаевич узнал себя! Даже в пасмурный и дождливый день он не прикрывал его шарфиком — выставлял наружу, чувствуя тугой узел, который бережно и с каким-то трепетным чувством научился завязывать самостоятельно. Галстук Александр Николаевич прежде никогда не носил — не позволяли обстоятельства. И работа была, что галстук скорее мешает, нежели помогает, а надеть хотелось. И еще больше хотелось пройтись — куда неважно. Чтобы кто-нибудь обратил внимание, взгляд бросил и, возможно, оценил. И вот наконец мечта осуществилась — он в галстуке. Не было бы галстука и весь сегодняшний день коту под хвост! Праздник, да будет вам известно, это вы сами — кому какое дело и есть ли дело постороннему до вас? Кто они — проходящие мимо, составляющий фон вечного движения, наполняющие улицы, неприветливые и занятые собой мрачные призраки? Идет, прежде всего, любуясь собой. Жаль, нельзя глянуть на себя со стороны, посмотреть, как сидит на нем галстук! Хотя все же при большом желании можно — оторваться от земли грешной, улететь — не высоко, метров так на пятнадцать — забежать вперед и посмотреть. Получается, конечно, не всякий раз, да и под ноги следует глядеть чаще, а все, однако, хорошо. Вот и девушка молоденькая обратила внимание, а вместе с ней и Александр Нколаевич обратил — отразился словно в зеркале и увидел себя. Увидел со стороны и улыбнулся — первый раз за сегодняшний день. Улыбнулся и Бузякина простил, и супругу свою Зою Константиновну, и дочурку Люсю.

Александр Николаевич вздрогнул. — Какая еще дочурка? Какая Люся! У него же Павлик! А галстук купил себе Кузнецов сам. Шел, шел и в магазин зашел — просто так, устал, может, а может, был дождь — сейчас не вспомнить. А там — в магазине — продают галстуки. И много их, этих галстуков и все нарядные, красивые и в каждом праздник. Стоит. Пять минут, десять — любуется, примеряет на себя. Мысленно один повяжет, второй, третий, одним боком повернется, другим — смотрит. Сорок лет мечтал, чтобы в галстуке, чтобы по улице, чтобы… — купил. Плюнул и подошел к кассе, прочитал на чеке «спасибо за покупку» и отправился домой. Зои Константиновны не было, и Павлика не было — был праздник. Решил — показалось или волнение. Да и как можно подарить себе праздник? Получается, можно.

Рынок встретил Александра Николаевича неприветливо и холодно — никто ему не улыбнулся, никто не сказал «здравствуйте». Лужу обошел — огромная грязная лужа, а в центре доска. Тетка в ларьке сидит — скучает. Кузнецов доску ногой попробовал — качается.

— Свиная лопатка у вас есть? — кричит Александр Николаевич.

— Есть, — отвечает ему тетка.

— Покажете?

— А что на нее смотреть? Свинья она и есть свинья.

— Свежая? — кричит Кузнецов, — мне нужно только свежая, а залежалую мне не надо. Залежалую я и даром не возьму.

— А вам никто залежалую и не предлагает, — говорит ему продавец. У нас товар качественный, сертификат имеется. Может, вам, мужчина, бумагу показать?

— Зачем мне бумага? — удивляется Кузнецов, — знаю я вас, вы любую бумагу достанете. Мафия у вас, я в газете читал.

— Какая я мафия! — возмущается женщина, — вы на меня внимательно посмотрите! Разве я на мафию похожа?

Александр Николаевич немного стушевался — не видел он прежде мафию. В фильмах или, скажем, в газете, по радио бывало, а чтобы живьем, чтобы глаза в глаза — никогда не видел. Глядит. Женщина как женщина и на мафию совсем не похожа. На тещу похожа! А черт их разберет, думает Кузнецов, и уж было собрался купить у тетки свиную лопатку. Выходит здоровенный мужик. Не мужик, а настоящая гора — центнера два, а может, и все три.

— Как дела? — спрашивает.

— Хорошо, — отвечает Кузнецов, пытаясь вспомнить, где он видел незнакомого мужчину.

— Футбол вчера смотрел?

— А как же! Я футбол только и смотрю. Проиграли наши, два мяча и оба в собственные ворота.

— И не говори, расстроился — ночь не спал, — признался мужчина-гора. — А ты чего стоишь? Мясца прикупить решил?

— Свиную лопатку ищу.

— Я как раз по свиным лопаткам и специализируюсь, — кивает головой мужчина-гора, — бизнесмен я, прежде рыбой торговал, а теперь мясом. А это еще что такое?

Кузнецов оглянулся, однако ничего подозрительного не заметил.

— Что за безобразие? — вопрошает бизнесмен и показывает на лужу, — Дарья Никитична, почему территория не убрана? Как вы будете с клиентом общаться?

Клиент, то есть Александр Николаевич, встрепенулся, тронутый легкой заботой, прозвучавшей в его адрес. Верно, как ему к ларьку подойти? По доске? А если она гнилая?

— Хотел было купить, — признался Кузнецов и поправил галстук, — внешне неплохо смотрится, и цена вполне.

— Замечательная цена, лучше и не сыскать. Но не это главное, главное — товар. Экологически чистый, можно сказать, взращенный собственными руками. Каждого по имени помню. Дарья Никитична, — мужчина прошлепал по луже, словно ее и не было, — дайте-ка мне лопатку. А хоть бы и эту. Во! Гляди.

Александр Николаевич глянул.

— Митькой звали.

— Кого?

— Как кого? — удивился бизнесмен, — его, — и подбросил в руке замерзший кусок мяса.

— Митька?

Мужчина еще раз подбросил свиную лопатку.

— Точно, он — Митька. Вот, я тебе скажу, парень был! Не парень — ураган! Только одна мысль на уме, сексуальный, короче, бандит. Этот, как его… маньяк. Проходу никому не давал. Мне и то прохода не давал — глазки строил и постоянно требовал.

— Митька, говорите, — произнес Кузнецов и посмотрел на Митьку.

— Не сомневайтесь, точно он. Или скажем… дай-ка мне Дарья Никитична вот этот кусок. Да не этот, другой.

Мужчина вновь играючи подбросил свиную лопатку в воздух.

— Похоже, Элла. Точно она — Элла. Ленивая была до безобразия. Утром поднимется, поест и опять спать. Пушками не разбудишь, на что Митька ураган, так и его не замечала. Жрала с закрытыми глазами — лень! Что ни дашь — все съест, не свинья, а мусороперерабатывающий завод.

Кузнецов хихикнул.

— А чем, извольте спросить, кормили?

— Как чем? Всем! Жрет, как помело. Сколько не положишь, все сожрет, а добавишь еще и это сожрет! Ужас какой-то!

— А почему Элла? — поинтересовался Александр Николаевич.

Мужчина хихикнул.

— Подруга у меня когда-то была, Эллой звали.

— Ленивая?

— Почему ленивая? Скорее романтическая, слишком утонченная и любила исключительно свиные котлетки.

— Я тоже котлетки люблю, но только чтобы обязательно с рынка. Зоя купит фарш в магазине — уже не то, не пахнет там котлетками, хотя и написано: фарш мясной. А вы что посоветуете?

Мужчина задумался.

— Я тебе так скажу. Проверенно лично, на себе проверенно, если брать Митьку — результат один, а если Эллу — совсем другой.

— Это как? — уточнил Александр Николаевич.

— А так, что после Митьки еще больше жрать хочется, словно и вовсе не ел. И на девок тянет — спасу нет. Просто невозможно с собой совладать. Словно сидит в тебе дюжина кобелей и все озабочены.

Кузнецов открыл рот.

— После Эллы наоборот — желание в кресле посидеть и газетку почитать. А однажды я даже стихи сочинил. Сидел, сидел и сочинил.

— Хорошие?

Мужчина задумался, нахмурил и без того хмурое лицо и с выражением, отчетливо произнося каждое слово, произнес:

Свиная лопатка, ты — песня, ты — сказка, Ты — боль в моем сердце, Истома в груди. Хорошее мясо, Приди и бери.

— Хорошие стихи, — заметил Кузнецов, — честные.

— Это еще не все, там продолжение есть, сейчас вспомню, — мужчина поправил живот и закатил глаза.

Свиная лопатка, ты — песня, ты — сказка, Ты — радость и горе, Ты в сердце моем, словно бриз в Черном море…

— Родом я из-под Севастополя, — объяснил мужчина, — работал за заводе, коптил рыбу.

— А дальше?

— А дальше уехал, я же патриот, да и выловили всю рыбу. А если по правде, надоело, провонял рыбой до безобразия. Спать лягу, чувствую — воняет! Встану утром — вновь воняет! Товарища спрашиваю, мол, пахнет от меня? Поэтому и уехал.

— А дальше? — повторил свой вопрос Кузнецов.

Мужчина из-под Севастополя вновь сосредоточился.

Свиная лопатка, тебя не забуду, Как хрюкала ты, как нежно смотрела, Как бегала, прыгала и улетела. Пропала, исчезла, но чтобы вернуться, Крылами взмахнуть и обернуться Прекрасной красавицей, феей, богиней, Закутанной в шаль, холодной как иней. Чей образ возвышенный — выше вершин, Где горы — равнина, А ветер — надежда, Где солнце — луна, и не будет как прежде Обмана, порока и злых темных сил — Мы всех их прогнали, всех тех, кто не мил. Мы съели их дружно, иначе нельзя. Иначе съедят они нас, и тогда Седые вершины травой порастут, Деревья погибнут, и выйдут из чащи, из мрачных глубин, словно ненастье, Безжалостно, злобно — участь такая — Коварные твари — пророка забвенье, друзья сатаны, И начнется веселье! Застолье начнется, где стол полон яств, Где люди есть звери, где льется рекой Дымящий напиток, где каждый герой. Болтать и заискивать, мать предавать, Махать топором и слух ублажать — Чванливых, напыщенных наших господ, Притворно заботливых, мерзко от слов. Чья речь на трибуне, что выстрел в ночи, Когда нету сил — кричи, не кричи. Свиная лопатка! Я оду пою, ты даже не знаешь, Тебя я люблю. Под перчиком с хреном — обидно до слез… Чья участь не лучше, кто тянет сей воз. Кому отвели, и не в первый уж раз, Почетную роль, как гласит наш рассказ, Ходить в дураках и на сцену глазеть, Позволят — похлопать, но лучше как раз Внимательно слушать — велит нам указ. Свиная лопатка, как долго я ждал, Мечтал еще дольше и все же устал. Все думал, когда же устанут они? Хотя жизнь есть вздор, игра сатаны. Лукаво следит он, довольный отчасти Сгущаются тучи, и все в его власти. Теплей там и выше, лучше видать, внимания больше — О чем, брат, мечтать? Грозою повеяло, все собрались, заждались однако, И ты не ленись. Купи полкило, бесплатно отдам, А вечером вспомнишь, дружок, каждый грамм. Свиная лопатка, как мало от бога, Взяла ты ума, в чем греха никакого. И жила ты в счастье, не зная хлопот, А счастье твое — безразмерный живот.

Мужчина замолчал, и Александр Николаевич ему в этом не мешал. Так они оба и молчали, но недолго, всего пару минут. Молчать долго в компании — признак плохого воспитания, чего нельзя сказать о наших героях.

— Митька или Элла? — спросил Кузнецов.

— И не Митька, и не Элла, был тут у меня вечно всем недовольный боров-анархист. Пришлось пустить под нож, чтобы породу не портил.

— Старый?

— Не то, чтобы старый, вредный и свободолюбивый. Все направо, а он налево, все налево, а он, противный, направо. Говорю же, анархист. Ну что, определились?

— Мне бы что-нибудь нейтральное, — скромно попросил Александр Николаевич.

— Даша! — гаркнул мужчина, — взвесь гражданину пару килограммов фарша.

* * *

Рука была прохладной и удивительно нежной — она скользила, прогоняя туманный образ мужчины, серые ларьки и такое же серое небо.

Хорошо! Почему прежде его никто не гладил?

— Болит?

— Нет, ничего не болит. Я спал?

— Бредил — читал стихи, очень странные.

Зоя Константиновна стояла рядом, а за ней еще кто-то — чья-то тень, он ее видел. Тень видел, а кому она принадлежит, нет.

— Стихи? Я не знаю никаких стихов, никогда не знал, — признался Александр Николаевич, — и почему стихи? Дарья Никитична приехала?

— Тут я, — раздался голос, и из тени появилась она — женщина с рынка — Дарья Никитична.

— Вы ведь в ларьке работаете, верно? Мясом торгуете. А хозяин у вас такой грузный мужчина, очень толстый и смешной? Родом из-под Севастополя.

— Ты, Саша, лучше помолчи, — посоветовала старушка, — жар у тебя, горишь весь.

Жара Александр Николаевич не чувствовал, скорее нетерпение.

— Зоя, ты сегодня капусту строгала?

Зоя Константиновна поправила подушку и еще раз приложила ладонь.

— Голубцы делала — твои любимые.

— Строгала, — тихо произнес Кузнецов и тут же встрепенулся: газету покупала?

— Еще нет, Павлик купит по дороге домой, не волнуйся.

— А новости слушала? Ты же всегда слушаешь новости, — Александр Николаевич был готов выскочить из постели.

— Ваши проиграли.

— Ноль-два?

— Ноль-два, — подтвердила супруга и силой уложила мужа в кровать.

— Ноль-два, — повторил Кузнецов, — я знаю, подлец Бузякин забил в собственные ворота! Зоя, мне страшно.

— У тебя жар, я вызвала врача.

— Кто такая Люся? — Александр Николаевич напряженно смотрел на жену.

— Какая Люся?

— Она встречается с Павликом.

— С нашим Павликом? — встрепенулась Зоя Константиновна, — почему ты мне прежде не говорил?

— Как я мог тебе сказать, если только что узнал?

— Жар, — тихо произнесла Дарья Никитична, — я в аптеку, травки куплю.

— Свиными лопатками торгуете! — вдруг вспомнил Кузнецов, — а перед ларьком вашим огромная лужа и доска качается! И неожиданно для себя продекламировал:

Свиная лопатка, как мало от бога, Мы взяли ума, в чем греха никакого.

— А Люська — дрянь! Не любит она Павлика, у нее уже другой ухажер! Богатый! Если мы Павлику машину не купим, она его бросит. Зоя! Мы завтра же купим ему машину! Новую! Импортную… эту как ее… джип! Точно купим ему джип. И он будет на своем джипе в школу ездить! А затем за тобой заезжать… или за мной? Зоя! Мы купим два джипа, чтобы как у людей, чтобы по-человечески…завтра… два джипа…

Александр Николаевич уже сомкнул глаза, хотя и продолжал бормотать.

— Два джипа… чтобы как у людей… чтобы по-человески…