Нужно чуть дольше задержаться на этой Марии Манчини, которая была первой и, может быть, единственной настоящей страстью Людовика XIV. Нужно сделать это хотя бы во имя истории, которая повествует о роли, которую она сыграла в душевной жизни короля между восемнадцатью и двадцатью годами: в момент, когда под влиянием первой страсти в значительной степени формируется личность. Говорят, страсть была неистовой. Достаточно сказать, что когда они расстались, Людовик рыдал у ног Мазарини и королевы-матери, написавшей мадам де Мотвиль: «Если бы вы видели короля, вы испытали бы жалость». Но нас интересует характер этой страсти: романический и сугубо литературный. Мария писала в своих «Мемуарах»: «Его Величество не помышляли ни о чем, кроме как отправлять ко мне курьеров, нагруженных пятью письмами по многу страниц каждое». В продолжение 1659 года они не расставались.

Кто была Мария? Она носила звание Жемчужины прециозниц. «Это особа самого одухотворенного склада, она во всем сведуща, она прочла все хорошие книги, она пишет с легкостью. ..» Литературу Людовик XIV открывает для себя в это время и под ее влиянием. «Король, — пишет Великая Мадемуазель (2), — был в наилучшем расположении, когда был влюблен в мадемуазель Манчини. Она настоятельно советовала ему читать романы и стихи. Он прочел их множество, а также собрания поэзии и комедий». Какие романы? Какие стихи? Первоначальный его, так сказать, багаж — Тассо, Ариосто, Марино: основа итальянского барочного репертуара. Затем «Астрея», «Великий Кир», «Полександр и юная Альсидиана» — все то, что Франция, на свой манер, произвела барочного; воображаемый мир, прециозный, героический и романтический.

Этот след остался неизгладимым. Мы можем впервые видеть его ясно проявившимся в «Балете Альсидианы». Но если в дальнейшем исследовать литературные и музыкальные сочинения, относительно которых мы знаем, что король лично их инспирировал, заказал, выбрал для них сюжет, то мы увидим, что это всегда, вновь и вновь будут сочинения именно такого плана. Достоверно известно, что Людовик не заказывал Мольеру ни «Скупого», ни «Мизантропа», как не заказывал Расину «Федры». Но Мольер сам писал, что именно король потребовал от него взять сюжет «Мелисерта» и он же заказал «Великодушных любовников». Именно по его требованию была выбрана тема волшебницы Альцины для «Удовольствий Волшебного острова». Мы не знаем, каким образом Кино и Люлли остановились на сюжетах «Альцесты» и «Фаэтона»; но именно король решил вопрос с «Психеей». Из журнала Данжо известно, что он выбрал сюжет «Армиды», «Амадиса» и, вероятно, «Роланда». В чем сходство всех этих произведений? В основе обнаруживаются итальянские эпопеи Тассо и Ариосто, та же смесь галантного героизма, романа, феерии и волшебства. Это знак участия короля.

Когда мы покидали Людовика-гитариста, я обещал поговорить о воображении Короля-Солнца, которое не всегда учитывают. Чем оно направлялось? Какими мечтами, фантазиями, образами, помышлениями? Гитара Скарамуша завела нас далеко, к тому, во что не привыкли верить и что не привыкли себе представлять. «Балет Альсидианы» ведет гораздо дальше. Кое-что начинает предугадываться. Выясняется, что Людовик XIV не может быть правильно понят, если не знать, что внутри рассудительного и педантичного короля, о котором говорят нам все книги и который, как мы верим, хорошо нам знаком, скрывается мечтатель, чей тайный сад разбит вовсе не по плану Расина и Буало (двух его будущих историографов), или Кольбера, или Пуссена, или Франсуа Мансара, или Боссюэ и Мальбранша, но взрощен Анжеликой и Медором, Роландом и Альциной, Рено и Армидой, Полександром и Альсидианой: то есть его чтением в двадцать лет.

Итак, в 1658 году, когда двадцатилетний Людовик питал свое воображение героическими и галантными барочными эпопеями, которые ему нашептывала Мария Манчини, темой балета, что танцевали 14 февраля, был выбран не веселый маскарад, но история Альсидианы и Полександра. Скажут, что это случайность? Но что это, как не поворот в истории придворного балета, в его стиле, духе, жанре? В «Балете Альсидианы» явилось ранее невиданное. Оставив стиль буффонных и бурлескных сценок, балет приближается к героическому и прециозному стилю. Практически он его больше не оставит: балет-маскарад исчезает, его заменяет героический балет, который будет существовать, пока король десятью годами позже не прекратит танцевать. Тогда и сам придворный балет исчезнет.

Роман Гомбервиля, полное название которого «Полександр и юная Альсидиана», сегодня основательно забытый, вместе с «Астреей», «Клелией» и «Великим Киром» мадемуазель де Скюдери был одним из четырех бестселлеров XVII столетия. Когда мы думаем об эпохе и пытаемся понять ее, проникнуть в ее дух, никогда не стоит забывать о ее предпочтениях: помнить не только произведения, которые сегодня являются для нас образцовым отражением ее облика, но и другие, которые мы презираем или же просто не знаем, — именно они дадут нам верный образ. Не забудем, что в XVIII веке не любили Мариво, в то время как для нас он составляет своего рода итог своего времени; что в XIX веке больше знали «Роберта-дьявола», чем Фантастическую симфонию. Мы будем крайне удивлены, открыв, чем были в эти три века для современников произведения, которые для нас — всего лишь памятник эпохи, и что мы не знаем или по недостатку проницательности пренебрегаем, по меньшей мере, равным числу поклонников Расина числом людей, предпочитавших ему Тома Корнеля и Филиппа Кино... Во всяком случае, в XVII веке, который не таков, как мы полагаем, эти романы, барочные и прециозные, обожали. Это их огромные тиражи обогащали книготорговцев.

«Полександр», опубликованный в 1633 году, получил огромную известность двадцать пять лет спустя (как и «Астрея», которую Оноре д'Юрфе после своей смерти в 1627 году оставил незакоченной). Роман состоял из бесконечной череды эпизодов, в которых Полександр, король Канарских островов, постранствовав по миру, через Данию (сказочная земля), Марокко, Африку (земля приключений) и острова Америки (земля чудес), причаливал к Недоступному Острову, где правила королева Альсидиана. Кораблекрушения, битвы, дуэли, пленения, освобождения, разбойники, мавры, перуанцы, великаны, демоны, волшебники, корсары — всё здесь, в этой смеси из Дюма, Фенимора Купера, Вальтера Скотта, Гектора Мало и Пьера Лоти под прециозным соусом, соединяющей экзотическое с романическим, чудесное с героическим, нежным и галантным.

Другими словами, в романе 1633 года Полександр странствует почти по всем известным тогда землям, кроме Италии. Но могло ли что-либо заинтересовать, взволновать, увлечь Людовика XIV в 1658 году, если там не было Италии? И она обнаруживается в сердце, в кульминации сюжета, который Люлли положил на музыку. Две из трех частей балета посвящены представлению посредством хореографии идеального Двора, где царит Альсидиана и где поют то по-французски, то по-итальянски, но всегда о любви:

Империя твоя, Амур, в слезах потонет: Всяк жалуется там, и всяк дрожит и стонет, Но милости твои в согласьи хвалит всяк. Вселенная гудит в сплошной любовной дрожи: Томленье всюду то ж, и горе всюду то же, Но стон неодинак.

Двор, где вздыхают по-французски и по-итальянски? Непобедимый герой, который будет властвовать над сердцем и страной прекрасной принцессы? Как не увидеть в этом балете зеркало, в котором отражается французский двор, поскольку танцуют на сцене король, герцоги де Гиз, де Жанлис, де Виллеруа, де Ришелье, графы де Гиш, де Сент-Эньян и некоторые другие, всего восемнадцать человек. Куда целит этот гимн галантной любви? Послушаем, что поет певица, изображающая певицу при дворе Альсидианы:

Закон сей чтить изволь! Ведь бог и сам король Принять его повинны. И нет такой причины, Чтоб жить — и не любить. Но чтоб счастливым стать, любимым надо быть.