На следующий день Эцио проснулся поздно. У отца не было для него никаких безотлагательных поручений, и он вышел в сад, где нашел мать. Она осматривала вишневые деревья, цветы с которых уже начали опадать. Увидев сына, она улыбнулась и подозвала его. В свои сорок, Мария Аудиторе была высокой, величественной женщиной, ее длинные черные волосы были спрятаны под простым белым муслиновым чепцом, края которого были окрашены в черный и золотой цвета — цвета клана.

— Эцио! Доброе утро!

— Здравствуй, мама.

— Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, лучше, — она осторожно прикоснулась к его голове.

— Я в порядке.

— Отец сказал, ты можешь отдыхать столько, сколько потребуется.

— Мне не нужен отдых, мам.

— Надеюсь, отошел после своих приключений? Отец сказал, что я должна позаботиться о тебе. Я знала, что ты уже встал.

— Не понимаю, о чем ты…

— Не играй со мной, Эцио. Мне известно о твоей драке с Вьери.

— Он распространял глупые сплетни о нашей семье. Я же не мог этого так оставить!

— Ему приходится нелегко из-за обвинений, выдвинутых против его отца — она задумалась, и продолжила. — Франческо Пацци способен на многое, но даже я не предполагала, что он может убить герцога.

— Что его ждет?

— Полагаю, будет суд. Твой отец будет главным свидетелем, как только вернется наш герцог Лоренцо.

Эцио заметно расслабился.

— Тебе не о чем волноваться. Я не собираюсь допрашивать тебя. Мне нужно кое-что сделать, и я хотела, чтобы ты пошел со мной. Это не займет много времени, и, надеюсь, покажется тебе интересным…

— Буду рад помочь тебе, мама.

— Пойдем. Это недалеко.

Они вышли из палаццо под руку и, не спеша, дошли почти до кафедральной площади, до маленького квартала, где многие художники Флоренции содержали студии и мастерские. Некоторые, вроде Вероккьо или восходящей звезды Алессандро ди Мариано Филипепи, которого так же знали под прозвищем Боттичелли, жили в больших домах, где ассистенты и ученики изучали цвета и смешивали пигменты, другие же жили скромно. Именно в такую дверь и постучалась Мария Аудиторе. Почти сразу дверь распахнулась, и появился хорошо одетый молодой человек, почти щегольской внешности, но довольно хорошо сложенный, с взъерошенными темно-русыми волосами и густой бородкой. Выглядел он на лет шесть-семь старше Эцио.

— Мадонна Аудиторе! Добро пожаловать! Я с нетерпением ждал вас!

— Доброе утро, Леонардо, — последовали два формальных поцелуя.

Должно быть, подумал Эцио, он в хороших отношениях с матерью, но внешне незнакомец производил приятное впечатление.

— Это мой сын, Эцио, — продолжила Мария.

Художник поклонился.

— Леонардо да Винчи. Большая честь, сеньор.

— Маэстро…

— Пока еще нет, — улыбнулся Леонардо. — Но о чем я думаю? Входите! Входите же!

Подождите здесь. Я попрошу ассистента принести вам вина, пока буду ходить за картинами.

Студия оказалась небольшой, но очень загроможденной, что делало ее еще меньше. Столы были забиты скелетами птиц и мелких млекопитающих вперемешку с банками, наполненными бесцветной жидкостью, в которых находились разные органические объекты, хотя Эцио не рискнул бы предположить, чьи именно. Позади широкого рабочего стола висели необычные конструкции, тщательно выполненные из дерева, и пара мольбертов рядом с незаконченными картинами, тона которых были темнее, чем обычно используют, а эскизы — едва заметны. Эцио и Мария почувствовали себя более комфортно, когда из соседней комнаты появился молодой ассистент с подносом, на котором стояла бутылка вина и маленькие кексы. Он обслужил их, робко улыбаясь, и удалился.

— Леонардо очень талантлив.

— Как скажешь, мама. Я не разбираюсь в искусстве. — Эцио подумал, что его жизнь, заключенная в том, чтобы последовать по стопам отца, будет спокойной и размеренной. Но глубоко внутри он оставался все тем же бунтарем и искателем приключений, что могло отрицательно сказаться на поведении Флорентийского банкира. В любом случае, как и старший брат, Эцио был человеком, а вовсе не художником или ценителем искусства.

— Самовыражение очень важно для понимания жизни. Найди себе занятие, дорогой мой.

— У меня есть, чем заняться, — обиделся Эцио.

— Что-нибудь помимо блуда, — сухо отозвалась мать.

— Мама!

Но Мария только пожала плечами и поджала губы.

— Было бы куда лучше, если бы подружился с кем-то вроде Леонардо. Я думаю, его ждет большое будущее.

— Учитывая, что я здесь вижу, я склонен с тобой не согласиться.

— Не дерзи мне!

Они молчали до тех пор, пока Леонардо не появился из комнаты, неся две коробки. Он положил одну на пол.

— Не поможешь мне? — поинтересовался он у Эцио. — Я бы просил Аньоло, но кто-то должен остаться и приглядеть за лавкой. К тому же я сомневаюсь, что это бедное дитя справится с такой тяжелой работой.

Эцио приподнял коробку и удивился, насколько она тяжела. Он чуть было не уронил ее.

— Осторожней! — предупредил Леонардо. — Картины очень хрупки, а твоя мама уже хорошо мне за них заплатила.

— Пойдем? — спросила Мария. — Я хочу поскорее их повесить. Я уже приглядела пару мест, надеюсь, ты их одобришь, — добавила она Леонардо.

Эцио замешкался — разве начинающий художник достоин такого уважительного отношения?

Когда они шли домой, Леонардо доброжелательно разговаривал с ними, и Эцио заметил, что его неприязнь сменяется симпатией к этому человеку. Но было в нем что-то, что инстинктивно тревожило, настолько, что он отдал бы палец на отсечение. Его невозмутимость? Странная отчужденность от всего окружающего? Возможно, так казалось оттого, что он, подобно другим художникам, витал в облаках. Но Эцио на мгновение ощутил подсознательное уважение к этому человеку.

— Эцио, чем ты занимаешься? — спросил Леонардо.

— Он помогает отцу, — ответила за сына Мария.

— А, значит, станешь банкиром! Что ж, тогда тебе повезло родиться в подходящем городе.

— Этот город вполне подходит и для художников, — отозвался Эцио. — И для их богатых покровителей.

— Нас, художников, здесь слишком много, — проворчал Леонардо. — Сложно привлечь внимание. Вот почему я так признателен твоей матери. У нее очень проницательный взгляд!

— А ты художник, верно? — поинтересовался Эцио, вспомнив разнообразие царившее в студии.

— Это сложный вопрос, — задумался Леонардо. — Если честно, сложно выбрать что-то одно. Живопись — это прекрасно. Я умею и люблю рисовать, но иногда с трудом могу закончить какую-нибудь картину. Мне приходится заставлять себя. А еще мне кажется, что моим работам не хватает… не знаю… цели. Понимаете, о чем я?

— Леонардо, ты должен больше верить в себя, — произнесла Мария.

— Благодарю, но иногда мне хочется заниматься чем-то, что непосредственно относилось бы к жизни. Я бы хотел разобраться, как и что работает в этом мире.

— Значит, ты должен вместить в себя сто разных человек, — сказал Эцио.

— Если бы я мог! Я бы хотел попробовать себя в архитектуре, анатомии, даже в изобретениях. Просто запечатлять красоту мира не достаточно. Я хочу изменить его!

Он говорил с такой страстью, что больше впечатлил Эцио, чем вызвал раздражение — было ясно, что он не хвастается. Если что и вызывало небольшое раздражение, так это то, что идеи били из него ключом.

Следующее, о чем он нам расскажет, подумал Эцио, это как он хочет заняться поэзией и музыкой.

— Не хочешь остановиться и передохнуть, Эцио? — спроси Леонардо. — Ты должно быть устал.

Эцио прикусил язык.

— Нет, спасибо. Тем более мы почти пришли.

Когда они вошли в палаццо, Эцио бережно и аккуратно поставил коробку в главном холле и ощутил, как расслабились уставшие мышцы. Он ощутил такое облегчение, какого вовсе не ожидал от себя.

— Спасибо, Эцио. — поблагодарила мать. — Думаю, дальше мы справимся без тебя, но если ты хочешь помочь нам вешать картины…

— Спасибо за предложение, мама, но, думаю, моя помощь вам не понадобится.

Леонардо протянул руку.

— Было приятно познакомиться с тобой, Эцио. Надеюсь, наши пути скоро пересекутся.

— Взаимно.

— Позови кого-нибудь из слуг помочь Леонардо, — попросила мать.

— Нет, — отозвался Леонардо. — Я сам справлюсь. Представьте только, что будет, если они уронят одну из коробок! — Опустившись на колени, он обхватил руками коробку Эцио. — Куда? — спросил он Марию.

— Сюда, — ответила она. — До свидания, Эцио. Увидимся вечером за ужином. Пойдем, Леонардо.

Эцио посмотрел, как они уходят, и подумал, что Леонардо определенно заслуживает уважения.

После обеда, примерно в полдень, примчался Джулио и сообщил, что отец дожидается Эцио в кабинете. Эцио поспешил следом за помощником отца по длинному отделанному дубом коридору, ведущему в заднюю часть поместья.

— Эцио! Входи, мой мальчик, — тон Джованни был серьезным и деловым. Он стоял позади стола, на котором лежали два больших письма, завернутые в пергамент и запечатанные.

— Говорят, что герцог Лоренцо вернется завтра или послезавтра, — сообщил Эцио.

— Уже знаю. Не будем терять времени. Я хочу, чтобы ты доставил эти пакеты моим компаньонам в городе. — Он подтолкнул письма, они прокатились по столу.

— Да, отец.

— Мне так же нужно, чтобы ты принес мне сообщение из голубятни на площади, в конце улицы. И постарайся не влипнуть в неприятности.

— Хорошо.

— Как только закончишь, немедленно возвращайся. Нам нужно еще кое-что обсудить.

— Понял.

— Выполняй. Не теряй времени.

Сперва Эцио решил сбегать за голубиной почтой. Опустились сумерки, и он знал, что на улицах не очень много людей, только на площади еще гуляли флорентийцы. Когда он уже нашел голубятню, то заметил позади клетки надпись на стене. Эцио был озадачен — он не помнил, была ли раньше здесь эта надпись. Он разглядел аккуратно написанные строчки из книги Экклезиаста: «Многие знания — многие печали.» А внизу кто-то грубо приписал: «Где же пророк?»

Но он тут же вспомнил о деле. Эцио вытащил голубя и отвязал от лапки послание, а потом бережно усадил птицу обратно на насест.

Должен ли он прочитать сообщение? Оно было не запечатано. Он быстро развернул послание и не увидел ничего, кроме имени — Франческо Пацци. Эцио пожал плечами. Он подумал, что отец лучше разберется в написанном. Но почему имя отца Вьери и одного из возможных заговорщиков по свержению герцога Милана — подробности знал только Джованни — имеет такое значение? Разве что это в некотором роде подтверждение.

Но нужно было поспешить выполнить поручение отца. Спрятав послание в поясную сумку, он отправился по адресу, указанному на первом пакете. Место назначения его удивило — это оказался район красных фонарей. Он частенько бывал здесь с Федерико, до того как встретил Кристину, но никогда не чувствовал себя комфортно. Перестраховываясь, Эцио положил ладонь на рукоять кинжала, и двинулся по указанному отцом грязному переулку. Дорога привела его к заурядной таверне, где из выпивки предлагали только дешевый кьянти в глиняных кружках.

Никого видно не было, и Эцио раздумывал, что делать дальше, когда из-за спины раздался голос.

— Ты сынок Джованни?

Он обернулся и увидел похожего на вора человека, от которого сильно пахло луком. Рядом с ним стояла женщина, которую можно было бы назвать симпатичной, если б она не выглядела такой… потасканной. Если что и производило впечатление, так это ее ясные, умные глаза.

— Нет, болван, — ответила она мужчине. — Случайно этот парень выглядит точно как он!

— У тебя есть кое-что для нас, — мужчина пропустил ее слова мимо ушей. — Давай сюда.

Эцио заколебался. Он перепроверил адрес. Правильно.

— Ну же, парень, — мужчина подошел ближе.

Его дыхание чуть не сбило Эцио с ног. Может, он спит на чесноке или луке?

Он протянул письмо мужчине, который вырвал его и незамедлительно спрятал в кожаную сумку.

— Молодец, — похвалил он, улыбаясь.

Эцио удивился, увидев, что улыбка делает его лицо более… благородным. В отличие от его слов.

— Не бойся, парень, мы не заразные — добавил мужчина. — Замолчал, взглянув на женщину, и усмехнулся, — по крайней мере, я.

Женщина рассмеялась и стукнула его по руке. Потом они ушли.

Эцио с облегчением поспешил прочь. Адрес на втором письме привел его на улочку к западу от Баптистерия. Район довольно неплохой, но немноголюдный в это время суток.

Под аркой, охватывающей улицу, его уже ждал крепкий мужчина, похожий на солдата. Он был одет в похожую на кожаную одежду, пахло от него чистотой и свежестью, а подбородок был чисто выбрит.

— Сюда, — позвал он.

— У меня пакет от…

— Джованни Аудиторе? — мужчина перешел на шепот.

— Да.

Незнакомец осмотрелся. Далеко, почти в конце улицы, виднелся фонарщик.

— За тобой следили?

— Нет… Зачем кому-то следить за мной?

— Не важно. Давай пакет. Быстро.

Эцио передал послание.

— Становится жарковато, — сообщил человек. — Передай отцу, они уезжают сегодня ночью. Пусть он поступит так же.

Эцио был захвачен врасплох.

— Кто уезжает? О чем вы?

— Я и так сказал слишком много. Иди домой.

Мужчина растворился в тенях.

— Погоди! — позвал Эцио. — Что это значит? Вернись!

Но незнакомец уже ушел.

Эцио добежал до конца улицы к фонарщику.

— Который час? — спросил он.

Человек посмотрел на небо.

— Примерно через час я приступлю к работе. А начинаю я в двенадцать.

Эцио быстро подсчитал в уме. Примерно два часа назад он ушел из палаццо, и примерно двадцать минут потребуется, чтобы вернуться домой. Он кинулся бежать. Душу терзало страшное предчувствие.

Когда он добрался до поместья Аудиторе, он уже знал — что-то случилось. Свет нигде не горел, а тяжелые двери были настежь открыты. Он ускорил шаг, крича на бегу: «Отец! Федерико!»

Большой зал палаццо был темен и пуст, но даже без света Эцио видел перевернутые столы, опрокинутые стулья, разбитую посуду и стекло. Кто-то сорвал картины Леонардо со стен и порезал их ножом. В темноте слышался плач — женский плач. Его мать!

Он двинулся на звук, когда за спиной у него выросла тень и что-то занесла над его головой. Эцио обернулся и перехватил тяжелый серебряный подсвечник, опускающийся на его затылок. Эцио ударил, и атакующий, всхлипнув, выронил подсвечник. Эцио отбросил подсвечник в сторону, схватил противника и потащил к свету. Вытащив кинжал, он уже собрался убить…

— О! Сэр (укороченное Messere — прим. пер.) Эцио! Это вы! Слава Богу!

Эцио узнал сперва голос, а затем и лицо, экономки, Аннетты, смелой женщины, которая долгие годы жила в семье.

— Что случилось? — спросил он у Аннетты, обхватив ладонями ее щеки и пытаясь успокоить начавшуюся панику.

— Они были здесь — городская стража. Они арестовали вашего отца и Федерико, и даже маленького Петруччо. Они вырвали его прямо из рук вашей матери!

— Где мама? Где Клаудиа?

— Мы здесь, — раздался из тени дрогнувший голос.

Клаудиа вышла, обнимая мать. Эцио перевернул стул и усадил женщину. В неверном свете Эцио разглядел, что Клаудиа ранена, а одежда ее грязная и порванная. Мария не узнала сына. Она сидела на стуле, словно окаменевшая. Ее ладони сжимали небольшой ящик из грушевого дерева, наполненный перьями, который Петруччо подарил ей два дня — нет, целую жизнь! — назад.

— Боже мой, Клаудиа! Как ты? — он гневно посмотрел на окровавленную одежду. — Они..?

— Нет, я в порядке. Они ударили меня, потому что думали, я скажу, где ты. Но мама… Эцио, они увели отца, Федерико и Петруччо во Дворец Веккьо!

— Ваша мать в шоке, — пояснила Аннетта. — Когда она стала сопротивляться, они… — она не договорила. — Ублюдки!

— Здесь небезопасно, — сказал Эцио после недолгого раздумья. — Ты можешь их куда-нибудь увести, Аннетта?

— Да. Да! К моей сестре! Там они будут в безопасности, — выдавила Аннетта, страх и боль звучали в ее голосе.

— Мы должны спешить. Стража вернется, чтобы найти меня. Клаудиа, мама, не теряйте времени. Ни о чем не беспокойтесь, идите с Аннеттой. Сейчас же! Клаудиа, позаботься о маме.

Эцио вывел их из разгромленного дома, хотя сам был в шоке от случившегося. Потом он немного проводил их, прежде чем передать в заботливые руки Аннетты, которая сумела взять себя в руки и успокоиться. Лихорадочные мысли крутились в голове, мир Эцио рухнул в одночасье. Он отчаянно пытался осознать произошедшее и решить, что же ему делать теперь, как ему спасти отца и братьев? Тут же он решил, что во что бы то ни стало, должен найти способ повидаться с отцом, понять причину нападения, произвола против его семьи. Но Дворец Веккьо! Можно быть уверенным, они посадили его родных в две крохотных камеры в башне! Может у него и есть шанс, но это место защищено словно замок, а грозные стражники так же внимательно патрулируют окрестности, как и всегда. Призвав себя быть спокойным и мыслить ясно, Эцио побежал к Площади Синьории, прижимаясь к стенам и оглядываясь. Факелы ярко горели на зубчатых стенах и на вершине башни, освещая эмблему города — огромную красную лилию — и большие часы на цоколе башни. Еще выше, Эцио прищурился, чтобы лучше видеть, он разглядел слабый свет, мерцающий из небольшого зарешеченного окошка под самой крышей. У огромных двойных дверей Дворца стояла стража, еще больше было у бойниц на стене. Впрочем, насколько Эцио мог разглядеть вершину башни, там никого не было, а зубчатая стена вела к нужному ему зарешеченному окну.

Он обошел Дворец вокруг и отыскал улочку, идущую от площади вдоль северной стороны Дворца. К счастью, здесь еще прогуливались люди, дыша вечерним воздухом. Эцио показалось, что он внезапно попал в другое измерение, и мир, всего три-четыре часа назад бывший привычным и знакомым, оказался отрезан от него. Он разозлился, подумав, что все эти люди спокойно живут, в то время как его семья оказалась в полном дерьме. Он опять ощутил волнение на сердце с почти непреодолимой волной гнева и страха, но тут же мысленно переключился на работу, и на лице появилась решимость.

Стена, возвышающаяся перед ним, была совершенно отвесной, но, что давало преимущество, темной. Кроме того, камни, из которых был выстроен Дворец, оказались выбиты, так что, поднимаясь, он без труда сможет найти опору для рук и ног. Единственной проблемой оказались стражники, патрулирующие северную стену башни, но Эцио решил разобраться с ней, когда заберется наверх. По крайней мере, он надеялся, что большинство стражников патрулирует западный фасад башни.

Восстановив дыхание и мельком оглянувшись, — на темной улочке никого не оказалось, — он прыгнул, крепко вцепившись в стену, нащупал носками сапог из мягкой кожи опору и начал подниматься. Когда он добрался до зубчатой стены, он уже выбился из сил. Руки трясло от напряжения. Прямо перед Эцио, спинами к нему, стояло двое стражников, осматривавших освещенную площадь внизу. Эцио неподвижно замер, пока не убедился, что ни единым звуком не выдаст своего присутствия. Едва сдерживаясь, он подкрался к ним, а потом кинулся на стражников, надавив на спины, используя свой вес и элемент неожиданности, чтобы опрокинуть их. Сердце у него практически остановилось. Он стащил с них шлемы и сильно стукнул головами. Стражники потеряли сознание раньше, чем поняли, что произошло. Если бы это не сработало, Эцио знал, что без промедления перерезал бы им глотки.

Он снова замер, тяжело дыша. Теперь на башню. Камень на ней был ровно уложен, и подниматься было тяжело. Но еще больше его волновало, как перелезть с северной стороны башни на западную, где и находилось окошко камеры. Он молился, чтобы никто на площади или на стене не вздумал посмотреть вверх. Ему не очень хотелось сорваться вниз из-за арбалетного болта, когда он уже так высоко поднялся.

Угол, где соединялись западная и северная стены, оказался практически непроходимым. Эцио на мгновение замер там, ища опору для пальцев, которой, казалось, и вовсе не существовало. Он посмотрел вниз и далеко внизу увидел стражника, который как раз смотрел вверх. Он разглядел бледное лицо и глаза охранника. Эцио прижался к стене. В его черной одежде он был так же ясно виден, как таракан на белой скатерти. Но по непонятной причине, охранник просто скользнул по нему взглядом и оправился дальше. Видел ли он его? Или не поверил своим глазам? Эцио с трудом сглотнул. Он сумел окончательно расслабиться, часто дыша, только спустя минуту.

Приложив огромные усилия, он достиг цели, благодаря бога за узкий выступ, на который он смог опереться, чтобы заглянуть через решетку в окошко. Господи милостивый, подумал он, узнав фигуру отца, сидевшего к нему спиной, в узком конусе света.

— Отец! — тихо позвал он.

Джованни обернулся.

— Эцио! Ради бога, как ты…

— Не важно, отец.

Когда Джованни приблизился, Эцио увидел его окровавленные ладони и бледное лицо со следами побоев.

— Господи, отец, что они с тобой сделали?

— Избили, но я в порядке. Меня больше волнует, что с мамой и Клаудией?

— Они в безопасности.

— С Аннеттой?

— Да.

— Хвала Господу.

— Что произошло, отец? Ты знал, что это случится?

— Да, но не так скоро. Они арестовали Федерико и Петруччо, думаю, они в одной из камер. Если Лоренцо получил послание, все, возможно, изменится. Я принял меры…

— О чем ты говоришь?

— Сейчас не время, — почти крикнул Джованни. — Слушай меня. Вернись домой. В моем кабинете есть потайная дверь. В комнате за ней спрятан сундук. Возьми все, что найдешь там. Понял? Все! Многое покажется тебе странным, но это важно.

— Хорошо, отец.

Эцио слегка перенес тяжесть тела, вцепившись в прутья решетки. Он не осмеливался посмотреть вниз, и не знал, сколько еще сможет оставаться без движения.

— Помимо прочего, ты найдешь там письмо и кое-какие документы. Без промедления отнеси их — сегодня же! — мессеру Альберти…

— Гонфалоньеру?

— Именно! Иди!

— Но, отец… — выдавил Эцио, и, надеясь, что сможет помочь чем-то большим, нежели просто доставкой документов, заикаясь, добавил, — К этому причастны Пацци? Я прочитал послание, доставленное почтовым голубем. Там было сказано…

Джованни предостерегающе зашипел, и Эцио услышал как в дверь камеры вставили ключ.

— Они поведут меня на допрос, — мрачно произнес Джованни. — Уходи, пока тебя не заметили. Господи, какой же ты храбрый, сынок… Тебя ждет достойная судьба. А теперь, прошу в последний раз, — уходи!

Эцио снова уцепился за выступ и повис на стене, вне поля зрения, пока не услышал, что отец покинул камеру. Больше он ничего не мог различить. Он буквально заставил себя слезать по стене. Он знал, что спуски всегда тяжелее подъемов, но за последние сорок восемь часов он набрался опыта и в тех, и в других. Пару раз он едва не сорвался, но сумел удержаться. Так он спустился до стены с бойницами, где все еще валялись два обезвреженных им стражника. Очередной подарок судьбы! Он снова стукнул их головами так сильно, как только смог, чтобы они случайно не очнулись, пока он будет спускаться вниз, и не подняли тревогу. О возможных последствиях он не задумывался.

Конечно, не время было думать о всякой ерунде. Эцио забрался на бойницу и глянул вниз. Время играло существенную роль. Если бы он смог что-нибудь увидеть внизу, что-то, что могло смягчить падение, он бы решился на прыжок. Когда его глаза привыкли к темноте, он различил навес над прилавком, стоящим у стены, далеко-далеко внизу. Рискнуть? Если удастся, он выиграет время. Если промахнется, сломанная нога окажется меньшей из его проблем. Он отчаянно пытался поверить в собственные силы.

Эцио глубоко вдохнул и рухнул в темноту.

С такой высоты навес обрушился под его тяжестью, но его прочности вполне хватило чтобы затормозить падение. Эцио вскочил. Конечно, он ушиб пару ребер, зато спустился и не поднял тревоги!

Он отряхнулся и побежал туда, где еще несколько часов назад был его дом. Когда он добрался туда, то понял, что зря не спросил отца, как именно открывается потайная дверь. Джулио наверняка известно, но кто знает, где сейчас Джулио?

К счастью, в окрестностях дома не оказалось стражников, и он смог беспрепятственно добраться до него. На мгновение Эцио остановился, не в силах переступить порог. Ему показалось, что дом изменился, а его святость осквернена. Эцио собрался с мыслями, зная, что ему необходимо войти внутрь, и шагнул во тьму фамильного дома. Спустя короткое время, он стоял в центре кабинета, освещаемого зловещим светом единственной свечи, и осматривался.

Стража перевернула все и конфисковала огромное количество банковских документов, устроив настоящий хаос в кабинете. Шкафы и стулья опрокинуты, как и комоды. Везде, насколько мог видеть Эцио, валялись порванные и измятые листы бумаги. Но кабинет был ему хорошо знаком, а зрение по-прежнему было острым. Стены в кабинете были достаточно толстыми, и за любой могла скрываться потайная комната. Он выбрал стену, в которую был встроен камин и начал поиски оттуда, — стена в том месте была значительно толще из-за дымохода. Крепко держа свечу и внимательно всматриваясь, он одновременно прислушивался к любому звуку снаружи, чтобы не пропустить момента возвращения стражи. В конце концов, слева от большой каминной полки, ему показалось, что он увидел слабое очертание двери, встроенной в панельную обшивку. Значит, где-то поблизости должно быть что-то, чтобы ее открыть. Эцио внимательно пригляделся к резным колоссам, которые держали на плечах мраморную каминную полку. Нос одного из них, того, что слева, выглядел так, словно его когда-то сломали, а потом восстановили, но трещина осталась. Он ощупал нос колосса и обнаружил небольшое углубление. Сердце забилось, он осторожно нажал. Дверь бесшумно распахнулась на петлях, открывая взгляду выложенный камнем коридор, ведущий влево.

Он вошел, по пути зацепившись правой ногой о каменную плиту, мгновенно опустившуюся вниз. В коридоре ярко вспыхнули масляные лампы. Наклонный пол едва заметно уводил вниз и упирался в круглую комнату, обставленную больше в сирийском, нежели итальянском стиле. Взгляд Эцио зацепился за картину, висевшую в тайном кабинете отца, на которой был изображен Масиаф — город, в котором некогда располагался древний орден Ассасинов. Но времени думать, имеет или нет значение непонятная обстановка кабинета, не оставалось. Мебели в комнате не было вовсе, только в центре стоял большой кованый сундук, закрытый на два массивных замка. Он оглянулся в поисках ключа, который мог быть где угодно, но ничего не увидел. Эцио уже решил вернуться в кабинет отца и поискать ключи там, когда случайно задел рукой один из замков. Тот открылся. Второй открылся с такой же легкостью. Неужели отец передал ему какую-то силу, о которой он, Эцио, не подозревал? Или замки были настроены на открытие от прикосновения определенного человека. Тайна на тайне, но времени, чтобы разобраться в них, не было.

Он открыл сундук и увидел белый капюшон, несомненно, старый, сшитый из похожего на шерсть материала, который Эцио не узнал. Что-то заставило его надеть, и странная сила прошла сквозь него. Он опустил капюшон на глаза, решив пока не снимать.

В сундуке так же находились кожаные наручи, сломанное лезвие кинжала, у которого вместо рукоятки был странный механизм, с помощью которого оно крепилось к наручу, меч, лист пергамента, покрытый символами, какие-то письма, и, что выглядело как часть некоего замысла, письма и документы, о которых говорил отец. Те, что надо было отнести Уберто Альберти. Он вытащил все, закрыл сундук и вернулся в кабинет отца. Потом тщательно закрыл потайную дверь. В кабинете он отыскал брошенную Джулио сумку для документов и сложил туда то, что нашел в сундуке, а потом прицепил сумку к поясу. Туда же прицепил меч. Не имея ни времени, ни желания думать, что же это за странные предметы, и почему отец хранил их в потайной комнате, Эцио поспешил к выходу из палаццо.

Выйдя во внутренний двор, он увидел двух городских стражников. Прятаться было поздно. Они его заметили.

— Стой! — крикнул один из них, и вместе с напарником двинулся к Эцио. Отступать было некуда. Эцио увидел, как они обнажили мечи.

Эцио вытащил из ножен собственный меч, атакующие приблизились. Оружие было ему не знакомо, но он ощутил легкость и уверенность в руке, как если бы пользовался им всю свою жизнь. Он отбил оба удара, последовавших справа и слева. Искры отлетели от трех мечей, но Эцио ощутил, что его новый меч крепкий и острый. Как только один из стражников ударил, чтобы отрубить Эцио руку, тот шагнул вперед, перенес тяжесть тела на другую ногу и пригнулся, уходя от удара. Стражник потерял равновесие, когда промахнулся мечом мимо головы Эцио. Эцио по инерции поднял меч, и он вошел прямо в грудь стражника, пронзив сердце. Выпрямившись, Эцио едва удержался на ногах, но потом уперся левой ногой в труп и выдернул оружие, развернувшись ко второму нападающему. Тот зарычал и кинулся на Эцио, занеся тяжелый меч.

— Прощайся с жизнью, предатель!

— Я не предатель, как и никто из моей семьи.

Стражник рубанул по нему мечом, зацепив рукав, выступила кровь. Эцио на секунду вздрогнул. Стражник, видя свое преимущество, шагнул вперед, и Эцио позволил ему приблизиться. Потом подставил подножку, и изо всех сил рубанул по шее врага. Голова упала на землю раньше, чем тело.

Мгновение Эцио стоял в оглушающей тишине, тяжело дыша. Это были первые убийства в его жизни — первые ли? Он почувствовал, что в другой, прошлой жизни, у него был огромный опыт в смертельных схватках.

Это ощущение испугало его. Этой ночью ему показалось, что он куда старше, чем считал раньше. И это ощущение пробудило внутри него какую-то странную темную силу. Оно казалось чем-то большим, чем просто последствием от пережитого за эти несколько часов.

Пригибаясь, он бежал по темным улицам к поместью Альберти, ловя каждый звук и постоянно оглядываясь. В конце концов, на грани истощения, но, мысленно подбадривая себя, он достиг дома гонфалоньера. Эцио задрал голову вверх и увидел в одном из боковых окошек слабый свет. Он забарабанил в дверь рукоятью меча.

Когда ответа не последовало, он, нервничая от нетерпения, постучал снова, громче и сильнее. Опять ничего.

И лишь на третий раз окошко в двери немного открылось, и тут же закрылось. Дверь немедленно распахнулась, и настороженный слуга впустил его внутрь. Эцио выпалил, что у него срочное дело, и был проведен в комнату на первом этаже, где за столом, разбирая бумаги, сидел Альберти. Позади него, у угасающего камина сидел в кресле кто-то еще, как показалось Эцио, высокий и крепкий, но точно сказать было нельзя, была видна только часть профиля, да и то неотчетливо.

— Эцио? — Альберти удивленно привстал. — Что ты здесь делаешь в такой час?

— Я. Я не…

Эцио подскочил к нему, положил ладонь на плечо.

— Погоди, сынок. Отдышись и соберись с мыслями.

— Эцио кивнул. Стоило ему ощутить себя в безопасности, как навалилась усталость. Осознание произошедшего вечером и ночью, с тех пор, как он доставил письма Джованни, навалилось на него. По медным часам на столе он определил, что уже полночь. Неужели и правда прошло только двенадцать часов с тех пор, как Эцио помогал матери забрать картины из мастерской художника? От злости на самого себя, выступили слезы, но Эцио взял себя в руки и произнес:

— Отца и братьев арестовали — я не знаю, по какому праву, — мать и сестра сбежали, а дом разграблен. Отец поручил мне доставить это письмо и бумаги вам, — Эцио вытащил из сумки документы.

— Благодарю, — Альберти одел очки и поднес письмо Джованни к свету, источником которого служила свеча, стоящая на столе. В комнате не раздавалось ни звука, кроме тиканья часов и редкого потрескивания искр от затухающего огня. О том, что в комнате есть кто-то еще, Эцио позабыл.

Альберти целиком погрузился в чтение документов. Время от времени он убирал один из документов в карман черного дуплета, другие же осторожно складывал на стол рядом с остальными бумагами.

— Случилось ужасное недоразумение, мой дорогой Эцио, произнес он. — Это правда, были выдвинуты обвинения — серьезные обвинения, — и суд назначен на завтрашнее утро. Но, кажется, кто-то просто проявил излишнее рвение. Не волнуйся. Я все улажу.

— Как? — Эцио было сложно поверить ему.

— Документы, которые ты принес, доказывают существование заговора против твоего отца и всего города. Я представлю эти бумаги на утреннем слушании, и Джованни и твои братья будут освобождены. Я гарантирую.

Облегчение охватило Эцио. Он схватил ладонь гонфалоньера.

— Как я могу отблагодарить вас?

— Правосудие — моя работа, Эцио. Я говорю это со всей серьезностью и, — на секунду он запнулся, — к тому же, твой отец один из моих лучших друзей. — Альберти улыбнулся. — Но где же мои манеры? Я даже не предложил тебе бокал вина. — Он замолчал. — Тебе есть, где переночевать? У меня еще есть неотложные дела, но слуги накормят тебя и приготовят постель.

Эцио и сам не понял, почему отверг столь щедрое предложение.

Уже было далеко за полночь, когда он покинул поместье гонфалоньера. Снова накинув капюшон, он крался по улицам, пытаясь привести мысли в порядок. Немного погодя, он понял, куда несут его ноги.

С легкостью, какую не ожидал от себя, Эцио забрался на балкон. Возможно, необходимость попасть туда придала ему сил. Он осторожно постучал в ставни.

— Кристина! Любимая! Проснись! Это я!

Он ждал, тихо, как мышь, и прислушивался. Эцио услышал, как она встала, а потом из-за ставень раздался ее голос.

— Кто там?

— Эцио.

Она осторожно приоткрыла ставни.

— Что? Что случилось?

— Можно я войду? Пожалуйста.

Уже сидя на ее кровати, он рассказал ей всю историю.

— Я знала, что что-то случилось, — сказала она. — Отец выглядел обеспокоенным сегодня вечером. Но это звучало так, словно все в порядке…

— Я хочу остаться у тебя на ночь. Не волнуйся, я уйду до рассвета. И мне нужно кое-что оставить у тебя для сохранности. — Он отцепил сумки и положил между ними. — Я могу доверять тебе?

— Конечно, можешь, Эцио!

И в ее объятиях он провалился в тревожный сон.