Хотя мастерская Леонардо и находилась недалеко от великолепного Дома Удовольствий Паолы, на оживленной задней улочке города, Эцио решил пересечь широкую и оживленную Соборную площадь. Там он особенно успешно применил новоприобретенное умение, смешавшись с толпой. Прошло уже добрых десять дней со дня казни, и было похоже, что Альберти полагал, будто Эцио давно уже покинул Флоренцию. Но у Эцио не было ни шанса подобраться к Уберто Альберти, судя по количеству расставленных по площади стражников. Кроме того, на площади наверняка могли быть одетые в штатское агенты. Эцио низко опустил голову, особенно когда проходил между кафедральным собором и Баптистерием, где было больше всего людей. Он прошел мимо колокольни Джотто, которая возвышалась над городом уже сто пятьдесят лет, и огромной красной массы кафедрального купола Брунеллески, завершенного всего 15 лет назад, не обратив на них никакого внимания. Хотя от вида французских и испанских туристов, рассматривающих здания с неподдельным восторгом и восхищением, в сердце разгорался огонек гордости за город. Но был ли его город на самом деле чем-то большим?
Отгоняя мрачные мысли, Эцио быстро свернул на юг от площади, к мастерской Леонардо. Студия находилась еще в большем хаосе, чем раньше, хотя в этом безумии различалось какое-то подобие системы. К механизмам, которые Эцио рассматривал в прошлый визит, добавилась висящая под самым потолком странная конструкция из дерева, похожая на скелет огромной летучей мыши. На один из мольбертов был прикреплен большой лист пергамента, на котором изображался массивный и невероятно запутанный узел, а в углу было неразборчиво что-то написано рукой Леонардо. Аньоло в компании еще одного ассистента, Инноченто, пытался навести в студии хоть какой-то порядок.
— Он на заднем дворе, — сказал Аньоло Эцио. — Только будь настойчивей, иначе он не обратит на тебя внимания.
Когда Эцио нашел Леонардо, тот был занят необычным делом. В любом месте Флоренции вы можете купить певчих птиц в клетках. Люди держат их на подоконниках для собственного удовольствия, а когда они умирают, просто выбрасывают. Леонардо был окружен дюжиной таких клеток и, как увидел Эцио, выбирал одну из них, открывал маленькую ивовую дверку, переворачивал клетку вверх, и смотрел, как коноплянка (в данный момент) находит выход, выбирается из клетки и улетает на свободу. Леонардо внимательно наблюдал за освобождением и уже собирался заняться следующей клеткой, когда заметил Эцио.
Он обаятельно улыбнулся, тепло посмотрел на гостя, и стремительно обнял Эцио. Затем его лицо помрачнело.
— Эцио, друг мой! Я не ожидал увидеть тебя здесь после того, что тебе пришлось пережить. Но я рад, добро пожаловать! Только подожди минутку. Это не займет много времени.
Эцио глядел, как он отпускает, одну за другой, различных птиц — дроздов, снегирей, жаворонков и даже невероятно ценных соловьев, на свободу и внимательно рассматривает каждую.
— Чем ты занят? — удивленно поинтересовался Эцио.
— Любая жизнь бесценна, — отозвался Леонардо. — Мне невыносимо видеть, как эти прекрасные создания томятся в неволе только за их прекрасные голоса.
— И ты только поэтому решил отпустить их? — не поверил Эцио.
Леонардо усмехнулся, но ответил не вполне откровенно.
— Я не ем мяса. Почему несчастные животные должны умирать только потому, что мы находим их плоть вкусной?
— Тогда для фермеров не было бы работы.
— Пусть выращивают зерно.
— Да ты представь, как это было бы скучно. В любом случае, рынок оказался бы довольно скоро переполнен зерном.
— Ох, я и забыл, что ты финансист. И совсем позабыл о манерах. Что привело тебя сюда?
— Я пришел попросить об услуге, Леонардо.
— И чем же я могу тебе помочь?
— Есть кое-что, что я… получил от отца. И я хотел бы, чтобы ты починил это, если сможешь.
Глаза у Леонардо загорелись.
— Конечно! Пойдем. Воспользуемся внутренней комнатой, пока эти мальчишки как обычно наводят в мастерской хаос. Иногда я удивляюсь, зачем вообще их нанял!
Эцио рассмеялся. Он уже начал догадываться, зачем, но в этот самый момент понял, что первая, и единственная, любовь Леонардо — работа.
— Сюда.
Небольшая внутренняя комната Леонардо оказалась еще в большем беспорядке, чем студия. Но среди массы книг, эскизов, бумаг, исчерканных неразборчивыми каракулями, художник, как всегда безупречно (и не совместимо с окружающей обстановкой) одетый и надушенный, осторожно переложил одну кучу на другую, освобождая место на большом столе для рисования.
— Извини за беспорядок, — сказал он. — Но наконец-то мы в оазисе! Давай посмотрим, что ты мне принес. Может, сперва желаешь бокал вина?
— Нет, нет.
— Хорошо, — нетерпеливо отозвался Леонардо. — Тогда давай!
Эцио осторожно вытащил лезвие, наруч и механизм, которые он предварительно завернул в загадочную пергаментную страницу, что лежала рядом с ними в сундуке. Леонардо, полный самоуверенности, приладил части устройства друг к другу, но неудачно. На мгновение художник даже впал в отчаяние.
— Не знаю, Эцио, — проговорил он. — Механизм старый, очень старый, но очень сложный. А конструкция намного опережает наше время. Фантастика! — Он поднял взгляд. — Я никогда раньше не видел ничего подобного. Но боюсь, я мало что могу сделать без чертежей.
И тут он заметил пергаментный лист, в который уже собрался завернуть части устройства.
— Подожди-ка! — воскликнул он, рассматривая лист.
Леонардо отложил лезвие и наруч в сторону, сосредоточившись на листе и сверяясь с ним, принялся копаться в ряде старинных книг и манускриптов на ближайшей полке. Наконец, найдя пару нужных, он положил их на стол и начал бережно перелистывать.
— Что ты делаешь? — немного нетерпеливо спросил Эцио.
— Это очень интересно, — ответил Леонардо. — Она выглядит совсем как страница из Кодекса.
— Как что?
— Как страница из одной древней книги. Она не была напечатана, это манускрипт. Невероятно старый. У тебя есть еще страницы?
— Нет.
— Жалко. Люди не должны вырывать страницы из книг, подобных этой. — Леонардо замолчал. — Она принесет куда больше пользы целой…
— Что?
— Ничего. Смотри, содержимое страницы зашифровано. Но если моя теория верна, то судя по этим рисункам, может быть, что…
Эцио подождал, но Леонардо полностью ушел в себя. Он присел и терпеливо подождал, пока Леонардо внимательно изучал и рассматривал книги и свитки, делая перекрестные ссылки и заметки, для чего пользовался исключительно левой рукой, и писал в зеркальном отражении. Эцио подумал, что он, оказывается, был не единственным, за кем постоянно следили. То немногое, что он увидел в студии, не вызывало сомнений — если Церковь пронюхает, чем занимается Леонардо, ему не поздоровится.
Леонардо вновь занялся поисками. Эцио в это время начал дремать.
— Поразительно! — пробурчал сам себе Леонардо и повторил, повысив голос. — Поразительно! Если мы переставим буквы, а потом выберем каждую третью…
Он погрузился в работу, зарисовывая лезвие, наруч и механизм рядом с ними. Потом извлек из-под стола ящик с инструментами, поставил на стол и спокойно погрузился в работу. Прошел час, затем два. Эцио мирно спал, убаюканный теплом комнаты и тихими ударами и скрипами, производимыми работающим Леонардо. А потом…
— Эцио! Проснись!
— А?
— Смотри!
И Леонардо указал на стол. Лезвие кинжала, полностью восстановленное, крепилось на странный механизм, который в свою очередь был прикреплен к наручу. Все выглядело отполированным, словно было только что создано.
— Матовая полировка, — пояснил Леонардо. — Как на римских доспехах. Что-то, что поглотит блеск от солнца, и не отразит его обратно.
Эцио поднял оружие и повертел в руках. Тонкое, но крепкое лезвие было прекрасно сбалансировано. Эцио никогда не видел подобного. Кинжал с пружинным механизмом, который легко можно спрятать на запястье. Все, что нужно сделать — это согнуть запястье, и выскочит клинок.
— Я думал, что ты мирный человек, — произнес Эцио, вспомнив птиц.
— Мной властвуют идеи, — решительно ответил Леонардо. — Всегда. А теперь… — добавил он, доставая молоток и зубило из ящика с инструментами. — Ты же правша? Отлично. Положи безымянный палец правой руки на эту колоду.
— Что ты делаешь?
— Прости, но это необходимо. Владелец клинка должен доказать свою преданность оружию.
— Что это значит?
— Он будет работать только в том случае, если отрубить тебе палец.
Эцио моргнул. В его голове пронеслись картины из прошлого: он вспомнил, как Альберти уверял его отца в дружбе, и как потом Альберти убеждал его после ареста отца, вспомнил казнь и свой собственный побег. Он стиснул зубы.
— Давай!
— Может лучше использовать топор? Разрез будет чище, — Леонардо вытащил из-под стола еще один ящик. — А теперь давай палец, сюда.
Эцио окаменел, когда Леонардо занес топор. Он зажмурился и услышал, как лезвие пронеслось вниз, и — бац! — вонзилось в деревянную колоду. Боли не было. Он открыл глаза. Топор воткнулся в колоду. В дюйме от его невредимой руки.
— Ах ты, ублюдок!
Эцио был шокирован и разъярен столь безвкусной шуткой.
Леонардо поднял руки вверх.
— Тише! Это же было весело! Жестоко, согласен, но я просто не смог удержаться. Я хотел убедиться в твоей решимости. Видишь ли, изначально механизм действительно требовал жертву. Это было связано с древней церемонией инициации, как я полагаю. Но я внес пару изменений. Так что можешь оставить свой палец себе. Смотри, клинок из-за них выскакивает легко, и я сделал так, чтобы при выходе лезвия, эфес поворачивался. Все что тебе нужно — это помнить, что запястье надо изогнуть в момент выхода лезвия. Так твой палец останется при тебе. Но можешь носить перчатки — клинок очень острый.
Эцио был слишком восхищен — и благодарен, чтобы продолжать злиться.
— Это невероятно, — проговорил он, несколько раз пощелкав лезвием, пока не убедился, что механизм работает превосходно. — Потрясающе!
— Правда, — согласился Леонардо. — Но ты уверен, что у тебя больше нет похожих страниц?
— Прости…
— Ладно. Слушай, если вдруг отыщешь еще, принеси их мне.
— Даю слово. Сколько я тебе должен за…
— Не стоит. Это было очень поучительно. И не…
Их перебил оглушительный стук в входную дверь мастерской. Леонардо поспешил ко входу, так как Аньоло и Инноченто выглядели испуганными. Человек по ту сторону двери заорал:
— Открывайте! Приказ флорентийской стражи!
— Минутку! — отозвался Леонардо, и добавил Эцио, понизив голос, — Останься здесь.
Потом открыл дверь и остановился, преградив стражнику путь.
— Вы Леонардо да Винчи? — спросил стражник звучным, грозным, официальным тоном.
— Чем я могу вам помочь? — отозвался Леонардо, выходя на улицу и заставляя стражника отступить на шаг.
— Я уполномочен задать вам пару вопросов.
Леонардо исхитрился не дать стражнику войти.
— А что случилось?
— Поступило сообщение о том, что вы общаетесь с врагом города.
— Я? Общаюсь? Нелепо!
— Когда вы в последний раз виделись или разговаривали с Эцио Аудиторе?
— С кем?
— Не притворяйся идиотом. Мы знаем, что ты близко общался с Аудиторе. Продал его матери свою мазню. Может немного освежить твою память?
Стражник ударил Леонардо в живот тупым концом алебарды. С громким криком боли Леонардо согнулся и рухнул на землю, а стражник пнул его.
— Теперь ты согласен сотрудничать? Ненавижу художников. Сборище гомиков.
Это дало Эцио время, чтобы незаметно выйти наружу и подкрасться к стражнику со спины. Улица оказалась пуста. Задняя часть потной шеи стражника была не защищена. Эцио поднял руку, приводя механизм в действие, клинок беззвучно выскочил. Одним ловким движением раскрытой правой руки, Эцио вонзил клинок в шею врага. Недавно заточенное лезвие легко и без сопротивления вошло в тело. Стражник умер раньше, чем тело упало на землю. Эцио помог Леонардо подняться.
— Спасибо, — проговорил художник с дрожью в голосе.
— Извини, я не должен был его убивать, но…
— Иногда у нас нет иного выбора. Но я ожидал подобного…
— О чем ты?
— Я был замешен в деле Сальтарелли.
И тут Эцио вспомнил. Джакопо Сальтарелли работал натурщиком. Несколькими неделями ранее его анонимно обвинили в занятиях проституцией, и Леонардо, вместе с еще тремя художниками, попали на скамью подсудимых. Дело было закрыто за недостаточностью доказательств, но от пятна на репутации уже нельзя было избавиться.
— Но здесь не преследуют за гомосексуализм, — сказал он. — Кажется, немцы придумали кличку для таких мужчин. Они называют их флорентийцами.
— Официально я все еще вне закона, — буркнул Леонардо. — 'Ты все еще можешь отделаться штрафом. С такими людьми у власти, как Альберти…
— А что с телом?
— О, — проговорил Леонардо. — Это же просто удача. Помоги мне втащить его внутрь, пока никто не увидел. Я положу его с остальными.
— Удача? С остальными?
— В подвале достаточно прохладно. Они сохраняться в течение недели. Госпиталь предоставляет мне один-два трупа, а если потребуется, то и больше, для опытов. Все неофициально, конечно. Я вскрываю их и изучаю, это помогает мне в исследованиях.
Эцио взглянул на друга с еще большим любопытством.
— В чем?
— Думаю, я говорил тебе, что мне нравится разбираться, как устроены вещи.
Они внесли тело внутрь, и два ассистента Леонардо утащили его через дверь вниз по ступенькам.
— Но что если они пришлют кого-нибудь следом, — выяснить, что с ним случилось?
Леонардо пожал плечами.
— Я все буду отрицать, — он подмигнул. — У меня есть в городе влиятельные друзья, Эцио.
Эцио пришел в замешательство.
— Ну, если ты вполне уверен…
— Только не рассказывай никому о случившемся.
— Не расскажу. Спасибо тебе, Леонардо. За все.
— Не за что. И не забудь, — в его глазах вспыхнул огонек голода, — если найдешь другие страницы из Кодекса, принеси мне. Кто знает, какие новые изобретения могут быть описаны на них…
— Обещаю.
Эцио проделал путь в дом Паолы в приподнятом настроении, хотя не забывал, что необходимо скрываться в толпе, когда шел на север через город.
Паола с радостью встретила его.
— Ты задержался больше, чем я ожидала.
— Леонардо любит поболтать.
— Я надеюсь, это не все, чем он занимался?
— Нет. Взгляни!
Он показал ей клинок на запястье, выдвинув его показным жестом из-под рукава, и мальчишески улыбнулся.
— Впечатляет.
— Да, — Эцио выглядел восхищенным. — Конечно, нужно еще потренироваться. Мне бы хотелось оставить при себе все пальцы.
Паола помрачнела.
— Эцио, похоже, ты все обдумал. Я дала тебе знания, а Леонардо — новый клинок. — Она вздохнула. — Теперь все, что от тебя требуется — сделать дело.
— Да, — тихо согласился Эцио, его настроение испортилось. — Вопрос только в том, как лучше подобраться к мессеру Альберти.
Паола задумалась.
— Герцог Лоренцо возвращается. И он не обрадуется казни, которую провел в его отсутствие Альберти. Но он бессилен оспорить решение гонфалоньера. Однако, завтра ночью в монастыре Санта-Кроче пройдет выставка последних работ Маэстро Верроккьо. Весь высший свет Флоренции будет там, включая Альберти. — Она внимательно посмотрела на Эцио. — Я думаю, тебе тоже нужно быть там.
Эцио узнал, что помимо остальных скульптур, будет выставлена бронзовая статуя Давида, библейского героя, с которым ассоциировала себя Флоренция, расположенная между двумя Голиафами — Римом на юге и жадными до земель королями Франции на севере. Она была создана по заказу семьи Медичи и должна была быть установлена во Дворце Веккьо. Маэстро начал работу над ней три или четыре года назад, и ходили слухи, что голова статуи была создана на основе головы одного из молодых учеников Верроккьо, — а точнее с Леонардо да Винчи. В любом случае, это вызвало сильное волнение, и люди уже обсуждали, что именно одеть на это важное мероприятие.
Эцио получил информацию к размышлению.
— Позаботься о моих матери и сестре, пока меня не будет, — попросил он Паолу.
— Как если бы они были моей семьей.
— И если со мной что-то случится…
— Верь, и все будет хорошо.
Эцио пришел к Санта-Кроче уже вечером. До этого он тщательно подготовился к заданию, потренировался с оружием, пока не убедился, что обращается с ним вполне профессионально. Его мысли крутились вокруг смерти отца и братьев, и жестокий голос Альберти, выносящего приговор, все так же ясно звучал у него в ушах.
Когда Эцио достиг места, он заметил две фигуры, которые явно направлялись в его сторону, отделившись от небольшого отряда телохранителей, на чьей униформе изображались пять красных шаров на желтом фоне. Они приближались, споря, и он поспешно скрылся в пределах слышимости. Они остановились перед портиком церкви, и он подкрался ближе, оставаясь вне поля зрения и прислушиваясь. Мужчины разговаривали на повышенных тонах. Одним оказался Уберто Альберти, другим — худой молодой человек лет 25 с большим носом и решительным лицом, богато одетый в алую шапку и мантию, под которыми виднелась серо-серебряная рубашка. Герцог Лоренцо — Il Magnifico, как звали его люди, презираемый Пацци и их союзниками.
— Ты не вправе требовать от меня объяснений, — проговорил Альберти. — Я основывался на полученной информации и неопровержимых доказательствах. И действовал в соответствии с законом и в рамках своих полномочий!
— Нет! Ты перешел все границы, гонфоланьер, и получил преимущество от моего отсутствия во Флоренции! Я более чем недоволен!
— Тебе ли говорить о границах? Не ты ли, захватил власть над городом, присвоил себе титул герцога без согласия Синьории или кого-либо еще!
— Это неправда!
Альберти саркастически рассмеялся.
— Ну конечно ты всегда чист! Как похоже на тебя! Ты окружил себя в Кареджи людьми, которых большинство из нас посчитало бы опасными вольнодумцами — Фичино, Мирандола, и это ничтожество — Полициано! Что ж, теперь мы знаем, сколь велико твое влияние! Точнее сказать ничтожно! Это был важный урок для меня и моих союзников.
— Да, твои союзники — Пацци. В этом все и дело?
Альберти тщательно осмотрел ногти на пальцах, прежде чем ответить.
— Остерегись, Лоренцо. Такие речи путь к ненужному вниманию, — но это прозвучало не слишком уверенно.
— Это тебе следует следить за тем, что говоришь, гонфалоньер. Советую тебе передать это так же своим сообщникам. Так сказать дружеское предупреждение.
С этими словами Лоренцо отступил под защиту охраны и удалился в монастырь. Через мгновение Альберти последовал за ним, ворча под нос какие-то ругательства. Эцио послышалось, будто он проклинал сам себя.
Монахи по случаю торжества были одеты в золотую парчу, которая отбрасывала блики от сотен свечей. На кафедре около фонтана играла группа музыкантов, а по другую сторону стояла прекрасная бронзовая статуя в половину человеческого роста. Эцио пробрался внутрь, прячась за колоннами и в тени, и увидел Лоренцо, поздравляющего художника. Эцио так же заметил загадочного человека в глубоком капюшоне, который присутствовал на казни вместе с Альберти.
Альберти остановился на некотором расстоянии, окруженный восхищенными представителями местной аристократии. Из того, что он услышал, Эцио понял, что они поздравляют гонфалоньера с освобождением города от язвы семьи Аудиторе. Он и не подозревал, что у его отца в городе было так много врагов, больше чем друзей, но понял, что они посмели выступить против него, только когда его настоящий союзник, Лоренцо, уехал. Эцио улыбнулся, когда одна из аристократок сказала Альберти, что надеется, что Герцог оценит его прямоту. Было ясно, что Альберти не понравился этот намек. А потом он услышал больше.
— А что с другим сыном? — поинтересовалась аристократка. — Эцио, кажется? Ему удалось сбежать?
Альберти выдавил улыбку.
— Мальчишка не опасен. У него руки слабые, а разум еще слабее. Мы поймаем и казним его еще до конца этой недели.
Компания вокруг него рассмеялась.
— И что дальше, Уберто? — спросил какой-то мужчина. — Цепь Синьории?
Альберти развел руками.
— Все в руках божьих. В любом случае, я продолжал бы хранить Флоренцию, верно и усердно.
— Если это твой выбор, знай, ты всегда найдешь у нас поддержку.
— Крайне признателен. Увидим, что принесет будущее.
Альберти скромно улыбнулся.
— А теперь друзья мои давай те оставим в покое политику и насладимся великолепным произведение искусства, щедро подаренного благородному Медичи.
Эцио дождался, пока компания Альберти удалится к статуе Давида. В это время Альберти взял стакан вина и осмотрел сцену, в его глазах смешались уверенность и осторожность. Эцио понял — вот его шанс! Все взгляды были направлены на статую, у которой уже стоял Верроккьо, готовый произнести краткую речь. Эцио скользнул к Альберти.
— За твой комплимент в мою сторону я мог бы перерезать тебе глотку, — прошипел Эцио. — Тогда все бы поняли, что ты солгал.
От его слов глаза Альберти округлились от ужаса.
— Ты?!
— Да, гонфалоньер. Эцио. И я здесь чтобы отомстить за убийство моего отца, твоего друга, и моих невиновных братьев!
Альберти расслышал глухой звон пружины, металлический звук, и увидел клинок, направленный к его горлу.
— Прощай, гонфалоньер, — холодно произнес Эцио.
— Подожди! — воскликнул Альберти. — Будь ты на моем месте, ты поступил так же, чтобы защитить тех, кого любишь! Прости, Эцио, у меня не было выбора…
Эцио приблизился, игнорируя просьбы. Он знал — выбор есть всегда, единственно верный, просто Альберти был слишком глуп, чтобы сделать его.
— Ты думаешь, я не смогу защитить тех кого люблю? Ты бы пощадил моих мать и сестру, если б добрался до них? Но давай о деле, где документы, которые я передал тебе? Ты должен был где-то их спрятать.
— Ты никогда их не получишь! Я всегда ношу их с собой!
Альберти попытался оттолкнуть Эцио, и вдохнул, чтобы позвать на помощь стражу, но Эцио шагнул вперед и вонзил клинок ему в шею, перерезав артерию. Булькнув, Альберти упал на колени, инстинктивно схватившись руками за шею в бесплодной попытке остановить кровь, что хлестала на траву. Когда он упал на бок, Эцио склонился над телом и, срезав с пояса сумку, заглянул внутрь. Альберти в своих последних надменных словах все-таки сказал правду. Документы лежали внутри.
Вокруг царило молчание. Верроккьо замолчал, и гости стали оглядываться, еще не понимая, что произошло. Эцио стоял и смотрел на них.
— Да! Все что вы видите — правда! Это возмездие! Семья Аудиторе все еще жива! Я жив! Я — Эцио Аудиторе!
Он вдохнул, и тут закричала женщина:
— Ассасин!
Воцарился хаос. Телохранители Лоренцо окружили его, обнажив мечи. Гости бросились в рассыпную, кое-кто попытался убежать, другие — храбро старались схватить Эцио, хотя по-настоящему сделать это никто не осмелился. Эцио заметил фигуру в монашеском балахоне, скрывающуюся в тени. Верроккьо стоял, закрывая собой свою статую. Женщины визжали, мужчины кричали, городская стража ворвалась в монастырь, не понимая, кого преследовать. Эцио воспользовался этим, взобравшись на крышу монастыря по колонне, и оглядел внутренний двор. Врата, ведущие на площадь перед церковью, были распахнуты, и там уже собралась толпа любопытствующих, внимательно ловя тревожные звуки изнутри.
— Что случилось? — спросил кто-то у Эцио.
— Правосудие, — отозвался он, прежде чем кинуться бежать на северо-запад города в безопасное поместье Паолы.
По пути он остановился, чтобы проверить содержимое сумки Альберти. Последние слова умирающего были правдивы. Все было здесь. Все, и даже больше. Недоставленное письмо. Возможно, подумал Эцио, я узнаю что-то новое, сломал печать и развернул пергамент.
Но это было личное письмо Альберти к его жене. И лишь прочитав его, Эцио начал понимать, какие силы могли заставить человека переступить через порядочность.
«Любимая!».
Я доверяю эти мысли бумаге в надежде, что когда-нибудь смогу без страха поведать их тебе. Однажды ты, без сомнения, узнаешь, что я предал Джованни Аудиторе, заклеймив его как предателя и приговорив к смерти. Потомки будут думать, что главные роли в этом деле сыграли политика и жадность. Но ты должна понять, что мной управляла не ненависть, а страх.
Когда Медичи отняли у нас все, я испугался. За тебя. За нашего сына. За будущее. На что в этом мире может рассчитывать человек без средств? Кое-кто предложил мне деньги, землю и титул в обмен на мое сотрудничество.
И это заставило меня предать лучшего друга.
Но каким бы отвратительным не был этот поступок, в то время он казался мне необходимым. И даже сейчас, оглядываясь назад, я считаю, что выбора у меня не было
Эцио бережно свернул письмо и спрятал в сумку. Он решил запечатать его и проследить, чтобы оно было доставлено по назначению.