Мы с Бобом всегда выделялись из толпы. По улицам Лондона ходит немного парней ростом шесть футов с рыжим котом на плечах. Мы определенно привлекали к себе повышенное внимание. Летом и осенью 2009 года внимания стало даже слишком много. К сожалению, сильная боль мешала мне этому радоваться.

Проблемы начались примерно год назад, когда я летал в Австралию, чтобы навестить маму. У нас с ней всегда были сложные отношения, а с тех пор, как я переехал в Англию, мы практически не общались. Не считая короткой встречи в Лондоне, в последний раз я видел ее, когда она подвозила меня до аэропорта. Мне было восемнадцать лет, и я планировал перебраться в Англию, чтобы стать известным музыкантом. Время залечило раны, поэтому, когда мама пригласила меня в гости к себе в Тасманию и предложила оплатить перелет, я почувствовал, что должен ехать. Незадолго до этого я перешел с метадона на субутекс; это далось мне нелегко, и я чувствовал, что должен отдохнуть. Боб на время переехал к Бэлль в Хокстон, район в северной части Лондона, неподалеку от станции «Энджел».

Долгий перелет до Австралии и обратно не пошел мне на пользу. Я знал, как опасно часами неподвижно сидеть в кресле самолета, особенно для высоких людей, и старался как можно чаще вставать и разминать ноги. Это не помогло: из поездки я вернулся с противной ноющей болью в бедре.

Сначала она мне не очень мешала, и я справлялся с ней при помощи обычных обезболивающих. К сожалению, со временем становилось только хуже, начались судороги. У меня возникало чувство, что в бедро прекратила поступать кровь, а мышцы пытаются сжаться в комок. Понимаю, живой человек не может ощутить предсмертное окоченение, но подозреваю, что испытывал нечто похожее. Как будто у меня была нога-зомби.

Вскоре все стало настолько плохо, что я не мог ни сидеть, ни лежать нормально. Меня постоянно одолевала сильная мышечная боль. Когда я смотрел телевизор или ел, я подкладывал под ногу диванную подушку, а во время сна задирал ее на спинку кровати. Я несколько раз обращался к разным врачам, но они только прописывали новые болеутоляющие.

В самые страшные дни героиновой зависимости я кололся во все доступные вены, включая паховую. Видимо, врачи считали, что нынешняя боль – лишь закономерное следствие употребления наркотиков. Я не пытался их переубедить, поскольку привык к такому пренебрежительному отношению. Я хорошо помнил, что значит быть невидимкой в толпе. Когда я был бездомным, общество отвергало меня. С тех пор мало что изменилось.

Усугубляло ситуацию то, что, несмотря на болезнь, я должен был ходить на работу. Как бы сильно ни болела нога, я вытаскивал себя из кровати и ехал на станцию «Энджел». Это было непросто. Стоило мне встать, как ногу словно простреливало электрошокером. За один раз я делал не больше трех-четырех шагов, потом мне требовалась передышка. Таким образом, путь до автобусной остановки превратился в марафон и стал отнимать в два раза больше времени.

Боб сперва не понял, что стряслось с его хозяином; он бросал на меня обеспокоенные взгляды, словно спрашивал: «Друг, ты чего?» Но мой кот всегда был умницей; вскоре он понял, что я заболел, и начал подстраиваться. По утрам, к примеру, он уже не одолевал меня жалобным мяуканьем и требованием немедленно его покормить; вместо этого Боб сочувственно мурчал, а в глазах кота читался вопрос: «Может, сегодня тебе лучше?»

То же самое и с дорогой на работу. Хотя обычно Боб предпочитал ехать у меня на плечах, теперь он бежал рядом. Коту нравилось кататься на верхней палубе, но сейчас он старался максимально облегчить мне жизнь. Если ему казалось, что я слишком напрягаюсь, он заставлял меня сесть и отдохнуть. Боб загораживал проход, подталкивал хозяина к скамейке или ступенькам, где бы я мог присесть. Я же считал, что лучше потерпеть, но пройти весь путь за один раз, чем постоянно останавливаться. Осталось только убедить в этом упрямого кота.

Наверное, со стороны было забавно наблюдать за тем, как мы пререкаемся. Стоило мне пожаловаться на боль, как Боб останавливался, сочувственно мяукал и принимался тянуть меня в сторону ближайшей скамейки. Я говорил: «Нет, Боб, нужно идти дальше» – и пытался увести его за собой. Если бы не нога, я бы и сам с удовольствием посмеялся над этой ситуацией. Думаю, мы напоминали ворчащих друг на друга пожилых супругов.

Вскоре стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Лифт в нашем доме по-прежнему ходил через раз; после целого дня на ногах подъем на шестой этаж становился для меня невыносимой пыткой, растягивавшейся на неопределенный срок. И я начал оставаться у Бэлль.

Начнем с того, что она жила на втором этаже, а не на шестом, что экономило мне немало сил. Остановка автобуса, на котором я ездил на работу, была в двух шагах от ее дома, что тоже не могло не радовать.

Поначалу мне и правда стало легче, но потом боль накинулась на меня с новой силой. Я стал бояться вставать на ногу по утрам и решил сделать костыль. Взяв с собой Боба, я отправился в симпатичный маленький парк рядом с домом Бэлль, нашел там упавшее дерево и выбрал ветку, идеально подходившую под мой рост. Она позволила мне разгрузить ногу во время ходьбы, и к концу дня я вполне освоился с костылем.

Люди стали оглядываться на меня чаще, чем раньше. Оно и понятно: длинные волосы, спутанная борода, узловатая ветка… Наверное, я напоминал им Мерлина или Гендальфа из «Властелина колец». Рыжий кот на плечах довершал картину: с ним я окончательно превращался в волшебника, по ошибке попавшего в современный Лондон. Но меня мало беспокоил мой внешний вид. Все, что облегчало боль, воспринималось как благо.

Дойти куда-нибудь пешком превратилось в испытание. Сделав пару-тройку шагов, я присаживался на бордюр и отдыхал. Я попытался ездить на велосипеде, но боль была просто невыносимой. Стоило мне нажать на педаль, как ногу простреливало и сводило. Поэтому Бобомобиль покрывался пылью в коридоре.

Боб к тому времени окончательно убедился, что с хозяином что-то не так. И порой мне казалось, что кот теряет терпение. По утрам, когда я, сжав зубы, воевал со штанами, он смотрел на меня и будто спрашивал: «Зачем ты это делаешь? Почему не останешься в кровати?» Ответ прост: мы на мели, и надо зарабатывать деньги.

Обычные дела стали пыткой. Мы выходили из автобуса на Айлингтон-Грин и шли в маленький парк, где Боб бежал в кусты. Оттуда я ковылял к стойке координатора «Big Issue» рядом с кафе «Старбакс», покупал свежие журналы, переходил дорогу и плелся на наш участок у станции метро.

Выдержать пять-шесть часов на ногах было для меня непосильной задачей. Как-то раз я уже почти упал в обморок, но мне повезло: флорист из цветочного магазина у станции заметил, что я плохо себя чувствую, и подошел с двумя ведрами из-под цветов.

– Держи, можешь сидеть на них. Одно для тебя, другое для Боба, – улыбнулся он, ободряюще хлопнув меня по спине.

Я был очень ему благодарен. Если бы не он, я бы протянул ноги к концу рабочего дня.

Поначалу я думал, что сидение на ведре не лучшим образом скажется на моем бизнесе. (Люди обычно смеются, когда я называю продажу журналов бизнесом, но так оно и есть. Вы закупаете журналы по одной цене, продаете по другой, рассчитываете бюджет, прикидываете, сколько товара вам потребуется. Принцип тот же, что и при управлении огромными корпорациями, – и ставки так же высоки. Преуспеешь – и будешь жить. Ошибешься – умрешь от голода.) Обычно я кружил у входа в метро, убеждая людей расстаться с мелочью. И теперь, когда я был вынужден сидеть на ведре, я боялся, что прохожие просто меня не заметят. Я ошибался. Боб снова пришел мне на выручку.

Может, причина в том, что я стал больше времени проводить рядом с ним, но кот внезапно превратился в настоящего шоумена. Раньше я первым начинал играть с Бобом, а теперь он полностью взял инициативу на себя. Без сожаления покинув нагретый рюкзак, он легонько бодал меня головой в ногу: «Давай, друг, доставай вкусняшки, повеселим народ и заработаем пару монет!»

Иногда мне казалось, будто рыжий точно знает, что происходит. Он, видимо, понял, что чем скорее мы заработаем определенную сумму денег, тем быстрее пойдем домой, и я смогу отдохнуть. Порой, признаюсь, его догадливость меня пугала. А порой мне хотелось быть таким же проницательным.

Для Боба переезд к Бэлль имел свои плюсы и минусы. Я по-прежнему пытался выяснить, что не так с моей ногой, но в то же время надеялся, что непонятная болезнь пройдет, если я отдохну и отлежусь. И пока я все свободное время проводил в кровати, Бэлль присматривала за мной, готовила еду, стирала мои вещи, а Боб помогал ей по мере сил и возможностей. Пока я был в Австралии, эти двое научились отлично ладить. Бэлль была единственным человеком, кроме меня, кому Боб разрешал брать себя на руки.

Плюс ко всему, он воспринимал ее квартиру как безопасное убежище. В прошлом году у метро на него напала собака, Боб испугался и убежал. Я искал его повсюду, бродил по темным улицам, заглядывал в подворотни, а нашел у дома Бэлль, хотя он и находился в нескольких кварталах от станции. До сих пор с содроганием вспоминаю ту ночь…

То, что Боб и Бэлль были в прекрасных отношениях, здорово облегчало мне жизнь. А кот считал, что это дает ему право озорничать.

Как-то утром я зашел на кухню, чтобы приготовить себе кофе. Я надеялся встретить там Боба – он не изменял своим привычкам и старался по утрам не отходить далеко от источников пищи в надежде, что хозяин поделится с ним завтраком. Иногда он вел себя так, что не оставлял хозяину выбора… Но в то утро кота не было видно. И Бэлль тоже.

Несколько часов назад прошел сильный дождь, но с тех пор небо прояснилось. За окном сияло солнце, и день обещал быть жарким. Прогноз погоды тоже обнадеживал. Судя по всему, Бэлль с утра пораньше открыла окно, чтобы впустить в дом свежий воздух.

– Эй, Боб, ты где? – отправился я на поиски кота прямо в трусах и футболке.

В гостиной его не было, в коридоре тоже. Я заглянул в комнату Бэлль и увидел еще одно приоткрытое окно. Мне стало не по себе.

Квартира Бэлль располагалась на втором этаже, и окна ее спальни выходили на крышу пристройки к первому этажу. За ней шел двор, а за ним – парковка. Оттуда было недалеко и до дороги, одной из самых оживленных в северной части Лондона.

– О нет, Боб, ты же не отправился гулять? – воскликнул я, не надеясь, что кот мне ответит.

Высунувшись в окно, я посмотрел вокруг. Пристройка шла вдоль всего здания; в пяти квартирах от нашей я обнаружил гревшегося на солнышке Боба. Когда я позвал его, кот лениво повернул голову в мою сторону и озадаченно на меня посмотрел: «Хозяин, ты чего кричишь?»

Я ничего не имел против солнечных ванн. Гораздо больше меня волновало то, что Боб свалится со скользкой крыши или пойдет исследовать двор, парковку и дорогу.

Я начал торопливо откручивать крепежные винты, чтобы пролезть через окно. Через пару минут я уже протискивался на крышу. По-прежнему в футболке и трусах. Шифер был мокрым после утреннего дождя, поэтому удержаться на ногах было непросто. Особенно если учесть, что бедро болело при каждом движении. Тем не менее я кое-как дополз до того места, где сидел Боб. Когда до кота оставалось всего несколько футов, я понял, что только зря потратил время. Боб вдруг встал, снисходительно посмотрел на меня и, как ни в чем не бывало, прошествовал мимо. Когда я попытался схватить его, кот заворчал и рванулся к окну Бэлль. Оттуда он еще раз смерил меня презрительным взглядом и вскоре исчез в квартире.

Мне на возвращение потребовалось куда больше времени. Отчаянно поскальзываясь на мокром шифере, я осторожно полз к окну. За моим утренним променадом уже наблюдали наши соседи. Кто-то с удивлением, кто-то с жалостью, а кто-то с восторгом.

Уже пролезая в спальню, я услышал, как хлопнула входная дверь – Бэлль вернулась из магазина. Увидев меня, она рассмеялась.

– Ты что делаешь? – спросила она.

– Лазал по крыше, спасал Боба, – мрачно ответил я.

– Да он все время там гуляет, – беззаботно махнула рукой Бэлль. – Даже иногда спускается в сад. И всегда возвращается.

– Надо было мне раньше рассказать, – проворчал я, отправляясь к себе в комнату за штанами.

Но я недолго оставался объектом насмешек. Вскоре уже Бэлль проклинала моего озорного кота.

Боб полюбил прогуливаться по пристройке и в окрестностях дома и вовсю пользовался тем, что теперь мы живем не на шестом этаже, а на втором. С одной стороны, ничего страшного в этом не было. Боб выходил во двор по утрам и вечерам, чтобы делать свои дела, а еще во время прогулок по крышам он тренировал свои природные инстинкты. В том числе и охотничий.

Как бы мило ни выглядели наши мяукающие домашние питомцы, прожив много веков бок о бок с человеком, они не перестали быть хищниками. Причем очень способными. После переезда к Бэлль Боб начал радовать хозяйку квартиры «подарками». Однажды он заявился домой со свисающей из пасти мышкой. Мы с Бэлль как раз сидели в гостиной. Кот аккуратно положил добычу у моих ног, словно это был драгоценный дар.

– Боб, ты же снова заболеешь, если будешь есть мышей! – отругал его я.

Я, конечно, понимал, что ничего не могу сделать, разве только посадить кота под домашний арест. А мне бы этого очень не хотелось. Как и вешать ему на шею колокольчик. Нетрудно догадаться, что Боб слегка обнаглел.

Как-то утром я лежал в кровати и читал, когда услышал истошный визг Бэлль:

– Боже мой, боже мой!

Я вскочил и помчался – насколько позволяла больная нога – в комнату, где Бэлль гладила. На стопке свежевыглаженного постельного белья и рубашек сидела маленькая коричневая лягушка.

– Джеймс, Джеймс, убери это, выкини куда-нибудь! – завопила девушка, увидев меня в дверях. Потом, чуть-чуть успокоившись, добавила: – Пожалуйста.

Я заметил, что за этой сценой с любопытством наблюдает стоящий в коридоре Боб. Хотите – верьте, хотите – нет, но выражение морды у него было самое что ни на есть проказливое. Он точно знал, чего испугалась Бэлль.

Я осторожно взял лягушку в одну руку, накрыл ее второй, на случай, если наша гостья вздумает скакать по квартире, и пошел во двор. Боб не отставал от меня ни на шаг.

Вернувшись к себе, я снова взялся за книгу и вскоре забыл о случившемся. Ровно до того момента, как час спустя в квартире опять раздался визг и такой звук, будто что-то швырнули об стену. На этот раз все случилось в коридоре.

– Что такое? – спросил я, выходя на шум.

Бэлль стояла в дальнем конце коридора, схватившись за голову. На лице у нее застыло выражение ужаса и отвращения. Она ткнула пальцем в другой конец коридора, где валялась пара домашних тапочек. Очевидно, это они ударились об стену.

– Теперь она в тапочке! – нервно воскликнула Бэлль.

– Кто? – не понял я.

– Лягушка!

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не расхохотаться. Я вытащил лягушку из тапочка и снова понес во двор. И опять Боб беспечно бежал рядом, делая вид, что понятия не имеет, как она вернулась в квартиру.

– Так, а теперь пошли домой, – сказал я коту, надеясь, что на этот раз он оставит лягушку в покое.

«Ты ничего не понимаешь в веселье!» – фыркнул кот и медленно побрел назад.

Как ни хорошо нам жилось у Бэлль, через некоторое время я понял, что в этом есть и свои минусы. В частности, переезд не лучшим образом сказался на наших с Бобом отношениях.

Из-за постоянной боли в ноге я вечно был не в духе; мне совсем не хотелось играть и веселиться. В результате мы с котом проводили вместе куда меньше времени, чем раньше. Я стал спать дольше, но, проснувшись, не чувствовал себя отдохнувшим. И Боб больше не приходил ко мне поиграть с утра пораньше. Часто Бэлль вместо меня кормила его завтраком. К тому же теперь он регулярно отправлялся гулять по окрестностям и мог целыми днями пропадать на улице. Думаю, ему там было гораздо веселее, чем со мной.

Еще я стал подозревать, что теперь кот питается не только дома. Он возвращался к ужину, но радовался миске с едой не так, как раньше. Сначала я перепугался, что Боб опять копается в мусоре. Но мы с Бэлль обошли ближайшие помойки и выяснили, что кот никак не мог забраться в высокие баки, которые запирались на замок. Значит, он ест где-то в другом месте.

Однажды мы с Бобом возвращались с работы и в подъезде встретили пожилого джентльмена. Кот его явно узнал.

– Здравствуйте, молодой человек, – улыбнулся наш сосед Бобу. – Рад снова вас видеть.

И тут я все понял. Вспомнил детскую книгу Инги Мур «Шесть ужинов Сида», в которой кот очаровал соседей на своей улице и по вечерам ужинал в каждом доме. Мой кот проделал тот же фокус. Теперь про него можно было писать рассказ «Шесть ужинов Боба».

Конечно, это означало, что он отлично устроился на новом месте и уже заводит друзей. А также то, что Боб привыкает жить без меня. Ворочаясь ночью без сна и пытаясь отвлечься от боли, я задал себе вопрос, который за последние два года задавал уже много раз: может, Бобу будет лучше без такого хозяина?

И правда, кому нужен разваливающийся на части бывший наркоман без денег и каких-либо перспектив? Кому нужно в жару и в холод торчать на улице, терпеть оскорбления и нападки и развлекать толпу ради пары фунтов? Особенно когда вокруг немало дружелюбных людей, у которых нет таких проблем и которые готовы каждый день тебя кормить?

Я всегда думал, что со мной Бобу не хуже, чем с другими. Мы с ним родственные души, птицы из одной стаи. И впервые за то время, что мы были вместе, я в этом усомнился.