Лаверн вернулся в больницу. Там его поджидал очередной удар – жены в палате не оказалось. Ее кровать стояла пустая, а молоденькая медсестра-практикантка деловито меняла постельное белье.

– Где она? – потребовал ответа Лаверн.

Девица растерянно замигала, явно не зная, что сказать.

– Я хочу знать, где моя жена.

– Сейчас спрошу старшую медсестру, – испуганно произнесла практикантка.

Внутри у Лаверна все похолодело. Он направился вслед за девушкой в соседнее помещение за непрозрачной стеклянной дверью, где располагался пост медсестры. Старшая медсестра оказалась невысокой крашеной блондинкой. Увидев их, она оторвала взгляд от каких-то бумаг. Практикантка тут же вернулась к своим обязанностям, а Лаверн сбивчиво объяснил цель своего визита. Медсестра только продлила его агонию, предложив ему стул. Лаверн отказался.

– Мне нелегко вам это говорить...

Лаверн приготовился к худшему.

– Что? Что?

– Боюсь, что сегодня утром состояние миссис Лаверн резко ухудшилось. Профессор сказал, что мы не имеем права рисковать... Миссис Лаверн стало совсем плохо и...

Лаверн отказывался верить своим ушам – неужели все врачи такие растяпы? И кто вообще допускает их к работе?

– Я спрашиваю, каково ее состояние?

– Она на аппарате искусственного дыхания.

– Значит, она все-таки жива?

– Да-да, – произнесла медсестра таким тоном, будто это был довольно спорный вопрос.

Она отвела Лаверна в палату интенсивной терапии. Донна лежала на последней из восьми коек. Лаверн придвинул к кровати уродливый пластиковый стул и сел рядом с женой. Медсестра опустила занавеску и оставила их одних.

Лаверн сидел рядом с Донной, прислушиваясь к ее тяжелому дыханию и попискиванию электрокардиографа. Подключенная к аппарату искусственного дыхания, перед ним лежала женщина, которую он любил: лицо бледное и безжизненное, тело скорее мертвое, чем живое. Лаверн сидел рядом с Донной, глубоко в сердце лелея надежду на ее воскрешение.

Вскоре он ощутил легкое головокружение, неизменно предшествовавшее его бестелесным прогулкам. Лаверн воспарил к потолку, только вместо потолка оказалась черная бесконечная бездна. Донна покоилась прямо под ним. Одна – ни кровати, ни респиратора. Она парила в пустоте, лежа на спине, а тело ее обвивали три уродливые фигуры. Одна из них обняла ее за ноги, две другие – с боков. Эта зловещая композиция парила в воздухе, окруженная собственной бледной аурой и мертвенной тишиной. Ни движения, ни звука.

Лаверн несколько мгновений смотрел в немом изумлении, прежде чем осознал, что монстры, сжимающие в объятиях его жену, жаждут ее смерти. Охваченный одновременно отчаянием и ужасом, он бросился к Донне и попытался оттащить за волосы фигуру, обвившую ей ноги. Дух оказался женщиной средних лет с омерзительным истлевшим лицом. В бешенстве она принялась царапаться и плеваться. А поскольку, будучи бесплотной, она была практически невесома, Лаверну не составило труда, размахнувшись, швырнуть ее далеко в пустоту.

Двое оставшихся духов оторвались от своего пиршества. Лаверн с омерзением осознал, что лицо монстра, припавшего к груди Донны, ему знакомо. Это был парень, убитый в скверике у музея. Лаверн схватил его за волосы и оттащил от жены. Но в следующее мгновение вернулась женская особь. Она набросилась на Лаверна сзади и, впившись ему в спину, принялась истошно вопить и царапаться.

Ее крики переполошили третьего духа. Это был худой, высокий мужчина со странным темным лицом. Все трое накинулись на Лаверна; обвившись вокруг него тремя тошнотворными кольцами, они пытались сбросить его вниз. С ужасом Лаверн осознал, что монстры исполнены решимости и злобы. Более того, их было трое, а он один. Сказывалась также бессонная ночь и чувство беспомощности – Лаверн чувствовал, что силы покидают его. Последним усилием он сбросил с себя уродин и поспешно вернулся в свое тело.

Не успел Лаверн прийти в себя и отдышаться, как кто-то отдернул занавеску. Это была доктор Грегг. Она посмотрела на него и как-то странно улыбнулась. Однако в следующее мгновение улыбка сменилась озабоченностью – наверняка от нее не скрылось, что с Лаверном творится нечто неладное.

– Вид у вас как только что из могилы. Что-то случилось?

– Едва не... – Вернон кивнул в сторону жены. – Она... – Он не договорил.

Доктор Грегг энергично хлопнула его по плечу.

– Послушайте, дружище, я не знаю, что там у вас произошло, но лично я умираю с голоду. Пойдемте, я и вас заодно покормлю.

– Я лучше останусь здесь.

– Ну уж нет, делайте, что вам говорят.

* * *

Усталость и чувство опустошенности не давали Лаверну принять даже самое простое решение. Доктор Грегг взяла на себя роль заботливой мамаши. Она накладывала ему на тарелку побольше и того, и этого в надежде, что Лаверну хотя бы что-нибудь понравится. Больничная столовая субсидировалась государством, и поэтому цены в ней были просто смешными. Доктор Грегг не без основания полагала, что если Лаверна как следует не накормить и не дать ему хорошенько выспаться, то вскоре и он сам станет пациентом палаты интенсивной терапии.

Они сидели за столиком в центре зала, в окружении больничного персонала, отдыхавшего здесь от работы. И вновь Лаверн осознал пропасть, отделяющую одно человеческое существо от другого. Умри Донна – и никто из сидящих здесь не станет скорбеть. Даже сидевшая напротив него женщина, несмотря на все ее добрые намерения, посочувствует ему лишь день-другой. Завтра, возможно, ей придется сокрушаться по поводу других смертей, утешать уже других родственников.

– Собственно говоря, в аппарате искусственного дыхания нет особой необходимости, по крайней мере сейчас, – сообщила ему доктор Грегг.

– Зачем тогда его используют?

– На всякий случай. Пока что у нее те же самые симптомы, что в свое время мы наблюдали у Дерека Тайрмена. Вскрытие тогда показало, что причиной смерти Тайрмена был паралич центральной нервной системы.

– А не сердечная недостаточность? – удивился Лаверн.

– Нет, есть кое-какая разница. Если вы полностью парализованы, то в организме не работает ничего. Но пока машина за нее дышит, у нас еще есть время.

– Сколько?

– Не знаю. Наверно, до тех пор, пока не умрет мозг.

– Спасибо за проявленную деликатность.

– Извините. И вообще не обращайте внимания на меня, старую грубиянку. – Доктор Грегг торжествующе улыбнулась и принялась есть.

Лаверн заставил себя проглотить печеные бобы и удивился, что они оказались на редкость вкусными. В своем горе он совсем позабыл о еде. Вкус пищи моментально пробудил в нем волчий аппетит, и суперинтендант в два счета опустошил тарелку. Когда он наконец оторвал внимание от стола, то поймал на себе задумчивый взгляд доктора Грегг.

– Послушайте... ваша жена... Я уже и раньше видела нечто подобное.

– Да-да, знаю, – откликнулся Лаверн, – у Дерека Тайрмена.

– Нет, еще раньше. Много лет назад, в Австралии, когда я только начинала работать, помнится, как-то раз мне пришлось лечить одну девушку-аборигенку. Так вот, она утверждала, что ей житья не дает дух ее покойной свекрови. Эта женщина тогда ужасно страдала от кишечных колик и потери аппетита. Дело в том, что она изменила мужу, и ей казалось, что покойная свекровь теперь мстит за сына. Звучит просто невероятно... И тем не менее, хотя мы не находили у нее никаких хворей, она таяла буквально на глазах. Один мой коллега, старый алкоголик и лучший врач во всей округе, попросил дух свекрови, чтобы тот оставил девушку в покое. Разумеется, он ничего не видел и не слышал, но все равно решил попробовать – чем черт не шутит. Так вот, на протяжении получаса он сидел у кровати больной, уговаривая мстительный дух сжалиться над несчастной и больше не мучить ее. После этого девушка удивительным образом пошла на поправку. Разумеется, ничего подобного в колледже мы не проходили. И я ни за что бы не поверила, не будь я свидетелем...

Лаверн отхлебнул чая и вопросительно посмотрел на врача.

– А теперь, значит, верите?

Доктор Грегг медлила с ответом.

– В ночь, когда умер Тайрмен, его тело исчезло из морга.

Лаверн не поверил своим ушам.

– Меня никто не поставил в известность.

– Больницы не любят распространяться, когда из морга пропадают покойники. Мы тотчас организовали поиск собственными силами, и в результате у одной медсестры едва не поехала крыша.

– Это как же?

– Она утверждает, что тело Тайрмена парило в воздухе в коридоре родильного отделения – почти под самым потолком.

– А вы бы в такое поверили?

Доктор Грегг слегка покраснела.

– Я не могу не верить. Я была вместе с ней и видела все своими глазами.

* * *

После обеда доктор Грегг вернулась к работе, а Лаверн вышел в коридор – ему хотелось основательно поразмыслить над услышанным. И хотя он был благодарен врачу за ее рассказ о чудодейственном исцелении девушки-аборигенки, одновременно представлялось сомнительным, что три чудовища, сжимавшие Донну в смертоносных объятиях, прислушаются к увещеваниям. Ни за что. Ведь он уже и так сделал все, что мог. Его единственной надеждой оставалась Бабуля Мэй. У нее наверняка бы нашелся ответ. Лаверн закрыл глаза, глубоко вздохнул и во второй раз покинул тело.

В считанные секунды он оказался у ее дома, войдя через кухонную дверь. Лаверн позвал Мэй – ответа не последовало – и медленно поднялся по лестнице. В доме было сыро и холодно. А Мэй он нашел наверху. Она лежала в луже крови, по форме напоминавшей Австралию. Голова ее была практически отделена от тела. В открытое окно врывался холодный морской ветер.

Лаверн одновременно опечалился и ужаснулся. Он размышлял о той сердечности, которую излучала при жизни Мэй, и жуткое зрелище того, что сотворил с ней предок Хьюго Принса, наполняло сердце праведным гневом, который обжигающим потоком разливался по жилам. А вместе с гневом к Лаверну вернулась решимость, которой ему так недоставало.

Вернон тотчас вернулся в больницу к жене. Как и раньше, Донна без сознания парила в темноте, а три духа все так же обвивали ее безжизненное тело. Лаверн взлетел и завис над ними. Казалось, духи не обратили на это ни малейшего внимания, но Лаверн чувствовал, что они ощущают его присутствие и недовольны.

Сомневаясь в успехе, Лаверн начал:

– Я знаю, какие вы умные и одаренные. Вы умеете творить чудеса. Вам ничего не стоит отнять человеческую жизнь. Но неужели вам не понятно, что вы просто исполняете чужую волю? На этой женщине никакой вины. Она в своей жизни не обидела и ;-ухи. Прошу вас – сравните ее с тем, кто послал вас сюда убить ее.

На первый взгляд казалось, духи либо не слышат его, либо не понимают. Тем не менее Лаверн продолжал:

– Неужели вам не понятно, что Принс сделал с вами? Когда вы умерли, он отделил вас от ваших душ. Он не дал вам попасть на Небо. Он заставил вас позабыть, кем вы были в жизни. Он обратил вас в рабов.

Лаверн спустился пониже.

– Я люблю женщину, из которой вы высасываете жизнь. Люблю. Вы помните это слово? Когда вы были живы, у вас тоже были семьи. У кого-то из вас были дети. Были родные и близкие. Ради них подумайте, что вы делаете!

Дух женщины медленно повернулся лицом к Лаверну. В его глазах Лаверн увидел безысходную боль. Воодушевленный, он заговорил громче, повторяя только что сказанное, уверяя духов, какие они хорошие, какие ласковые и милые, и только Принс извратил их истинную природу.

Призрак женщины постепенно расплакался. Услышав всхлипывания, ее партнеры медленно оторвались от Донны и посмотрели в сторону Вернона. Тот ощутил, как постепенно меняется их настроение, и вновь завел разговор о том, что когда-то они были цельными, хорошими духами, а Принс оставил от них лишь жалкие подобия.

– Ради тех, кто раньше так многое значил для вас, когда вы сами были живы, умоляю вас, отпустите эту женщину, не лишайте ее жизни. Она не сделала вам ничего плохого. Смерти заслуживает человек, который прислал вас сюда, – Принс, а не эта женщина.

Медленно, один за другим, духи отпустили Донну и, тихонько рыдая, устремились к нему, в немой мольбе протягивая костлявые руки. Когда они приблизились, Лаверн с трудом поборол в себе отвращение, но это, как оказалось, была только прелюдия. Неожиданно из кромешной тьмы к нему отовсюду слетелись заблудшие души, целое их воинство, направляемое невидимой рукой Принса.

Их было несметное полчище – такого хватило бы не на одно кладбище. Они взяли Лаверна в кольцо. Старые, средних лет, молодые, истлевшие, полусгнившие, еще не изуродованные тленом. В их внешности и поведении трудно было уловить закономерность – некоторые из тех, кто умер совсем недавно и чья плоть имела едва синеватый оттенок, казалось, были готовы в любую минуту рассыпаться в прах, в то время как обычные, лишенные плоти скелеты отличались пугающей витальностью. Все они оказались здесь, чтобы выслушать Вернона Лаверна.

Инстинкт подсказывал ему, что нужно бежать, однако он все так же стоял неподвижно, пытаясь не фокусировать взгляд на бесчисленном множестве парящих в воздухе тел.

– Послушайте меня. Послушайте меня все. – Он указал на фигуру, лежавшую у его ног. – Эта женщина не заслуживает смерти. Она ничем не навредила вам. Только Принс. Принс – единственный, кто вам нужен...

Наступила глубокая тишина – мертвые не сводили глаз с Лаверна, раздумывая над тем, верить ему или нет.

* * *

Когда к высохшему ясеню приблизился всадник, в ветвях затрещала пара сорок. Счастливая примета – довольно улыбнулся Принс, ехавший верхом на датской кобыле-шестилетке серой масти. Он назвал ее Эпоной, по имени кельтской богини – покровительницы лошадей. Рядом трусил спаниель по кличке Хэл, постоянный спутник Эпоны, в стойле которой он обитал и с которой иногда даже делил пищу.

После встречи в аббатстве Риво Принсом завладело воодушевление. Он до сих пор видел в Лаверне серьезную угрозу, однако то, как идиот-полицейский бросился к своему сыну, чтобы схватить его в свои объятия, существенно уменьшило опасения кахуны. Если бы Лаверн действительно обладал даром духовного озарения, он бы знал, что его "сын" был всего лишь бестелесной химерой-призраком, созданным одним из духов – учеником Принса. Мимикрия – одно из типичных свойств полтергейста.

Нет. Все вышло так, как и задумал Принс. Суперинтендант Вернон Лаверн – самый обычный невежественный слуга закона, наделенный лишь одной сверхъестественной способностью. Но несмотря на то благо, которое она ему оказала, способность Лаверна к перемещениям в астрале подобна таланту играть на губной гармошке.

Лошадь углубилась в чащу леса. Всадник почти загнал ее. От боков Эпоны поднимался пар. Принс почувствовал теплый запах лошадиного пота. Он давно уже не испытывал подобного прилива сил. У полиции против него ничего нет. Иоланда будет хранить молчание, зная о том, что ее ждет в случае, если она сболтнет хоть единое слово. Он останется свободным и сможет вернуться к своим занятиям, правда, с одной небольшой поправкой.

В прошлом Принс всегда вознаграждал духов, совершавших по его повелению убийства, позволяя им поиграть с маной, которую они забирали у своих жертв. Именно поэтому Анджали Датт и бросали по всей комнате, а тело Дерека Тайрмена совершило ночной полет вокруг Йоркской больницы. В будущем его подопечным придется найти более осторожные способы распределять избыток энергии. Не надо привлекать к себе внимание блюстителей закона.

Вскоре Принс оказался у западной границы своего поместья. Ему пришлось нагнуть голову, проезжая под ветвями вековых дубов. Спаниель неожиданно стал издавать какие-то странные горловые звуки, но хозяин не обратил на это никакого внимания.

Было около трех часов дня. Весь день ярко светило солнце. Пробуждающаяся земля отвечала на ласковое тепло солнечных лучей упоительными ароматами и первой весенней зеленью. Казалось, наступила настоящая весна. Именно поэтому Принс сильно удивился, когда небо неожиданно почернело и над лесопарком нависла ранняя, темная ночь.

Спаниель снова издал какой-то сдавленный звук и резко рванул вперед. Принс попытался свистом вернуть его, однако собака с лаем бросилась в сторону дома. Эпона неожиданно встревожилась: заржала, задергалась и захрипела.

Принс немного придержал ее. В полном изумлении он повернул на юго-запад в надежде увидеть солнце в этой стороне. Но увидел в небе лишь черный диск, окаймленный оранжевым пламенем. Прйнс недоуменно встряхнул головой. Настоящее солнечное затмение, которого никто не предсказывал. Как могло случиться такое?

Принс неожиданно понял, что в лесу вокруг него почему-то перестали петь птицы. Воцарилась зловещая тишина, нарушаемая лишь всхрапыванием лошади и ударами ее копыт.

Эпона испуганно мотнула головой, показав белки глаз. Затем на землю зашлепали конские яблоки. Подняв глаза вверх, Принс понял, что именно так сильно напугало лошадь: на деревьях было полным-полно духов, безмолвно смотревших на него с выражением нескрываемой ненависти. Они сидели на ветвях, напоминая мертвых обезьян, – неподвижные, черные как ночь. Когда Хьюго перевел взгляд на другие деревья, то заметил, что в небе над лесом появляются все новые и новые призраки.

Лошадь яростно взбрыкнула, едва не выбросив седока из седла. Однако благодаря сноровке и ласковым словам Принсу удалось успокоить ее. Затем Хьюго мужественно посмотрел на духов, сидящих на деревьях, и прорычал:

– Какого черта?! Что вы здесь делаете? Я не посылал за вами! Убирайтесь прочь!

Вспышка гнева только сильнее разъярила духов. Те из них, кто кружил у Принса над головой, стали издавать громкие, резкие звуки, пронзительно оглашая неподвижный воздух. Заражаясь их настроением, все новые и новые духи, появлявшиеся в небе, начали сталкиваться, ударяясь друг о друга, и вскоре на лошадь и ее всадника в изобилии посыпались истлевшие лохмотья и ошметки разложившейся плоти.

Принс галопом устремился к дому. Оставив лошадь в конюшне, он бросился в часовню, где зажег множество свечей перед образом сэра Томаса Норта и опустился на колени.

Он всегда безжалостно обходился с духами. Теперь они подвели его. Что же случилось?

Принс закрыл глаза и произнес:

– Владыка Печали, Повелитель моей жизни, приди ко мне!

Он ощутил, как на него нисходит благодать, похожая на то сладостное чувство, когда после тяжелой болезни наконец отступает боль. Принс улыбнулся, уверенный в том, что добрый владыка все-таки услышал его зов и спешит на помощь. Он на какой-то миг помедлил, и что-то заставило его бросить взгляд на окно с изображением Судного дня, сквозь которое никогда не проникало солнце. Улыбка погасла на его губах – сейчас сквозь окно светило солнце.

Сквозь стекло хлынули потоки ярко-красного света. В следующее мгновение окно взорвалось тысячью осколков, и в часовню ворвались три охваченные пламенем фигуры. Они сверху обрушились на Принса и подхватили его на руки. Это были духи, которых Хьюго отправил убить Вернона Лаверна. Теперь они пришли за ним самим. Пылая неукротимым холодным пламенем, они стремительно взмыли вверх, унося его с собой через образовавшееся на месте окна овальное отверстие во тьму, из которой не бывает возврата.

Когда три духа унесли захваченную ими добычу к своим товарищам в заоблачную высь, небеса над Эбби-Норт огласились ликующими возгласами. Хьюго Принс не проронил ни слова.

* * *

Изуродованное тело обнаружили на следующее утро на площади Святого Самсона – в той части Йорка, которая когда-то звалась Четверговым рынком. Подобно своему любимому божеству, Принс упал на землю с огромной высоты. Иоланда Хенерберри, которой больше не угрожало проклятие кахуны, сделала чистосердечное признание Линн Сэвидж, подробно перечислив список преступлений.

Личность юноши, убитого в саду Йоркского музея, все еще оставалась загадкой, однако подробности смерти Анджали Датт удалось прояснить благодаря все той же Иоланде. Анджали была одной из учениц Принса и вскоре научилась практиковать отходную молитву и пристрастилась к ритуалу человеческих жертвоприношений. Она имела неосторожность совершить попытку замолить американца до смерти. Результат оказался фатальным для нее самой и ее приятеля.

Иоланда указала полиции местонахождение кладбища животных на территории Норт-Эбби, где сыщики откопали останки нескольких малолетних детей. Среди них нашли и тельце младенца не старше трех месяцев от роду, который, как стало известно из экспертизы на ДНК, оказался бесследно пропавшим сыном Эдисон Реффел.

Все произошедшее имело одно странное последствие. Донна Лаверн, полностью оправившись после своих мучений, увидела снимок мертвого кахуны в телевизионной программе новостей и заявила, что знает его. Однако не как Хьюго Принса, а как Фрэнсиса Кента, богатого и щедрого американца, перечислявшего несколько раз внушительные денежные суммы хоспису, с которым она сотрудничала. Под этой личиной Принс проводил там долгие часы, навещая умирающих, проявляя при разговорах с ними немалое обаяние и сострадание. По мнению Донны, это являлось свидетельством того, что никто, вне зависимости от тяжести совершенных им преступных деяний, не может быть стопроцентно плохим человеком. Однако Вернон Лаверн, зная нечто большее, никак не мог принять такую великодушную точку зрения.

* * *

– Ваш бокал, мадам.

Донна подняла взгляд и увидела Вернона. Тот стоял в дверях с подносом в руках, на котором дымились две чашки с горячим шоколадом.

– Неплохо, – с беззлобным юмором отозвалась она. – Для того чтобы научиться хорошим манерам, тебе понадобилось всего лишь каких-то двадцать пять лет.

Притворно надувшись, Вернон расчистил место на прикроватном столике, поставил на него поднос и подал Донне чашку. Затем, сжимая свою чашку обеими руками, сел на кровать рядом с женой. Она лежала в постели, листая последний номер "Домашнего очага", который Лаверн считал не менее интересным, чем его любимая "Полицейская газета".

– О чем читаешь? О последней модели миксера или что-нибудь о менопаузе?

Донна, смеясь, шутливо стукнула его свернутым в трубку журналом. Сегодня был второй день их отпуска. Вернон взял на службе двухнедельный отпуск, чтобы провести время вместе с женой. Впрочем, не просто время, а то, что несносные руководители бизнес-курсов называют "временем качества". Утром им вместе с Донной предстояло отправиться в поездку в Уэльс и провести уик-энд в обществе Дженифер и их очаровательной внучки. Майкл Беренсфорд – слава Богу! – не смог принять участия в этом мероприятии по причине чрезвычайно плотного графика киносъемок.

Лаверн лежал на кровати рядом с Донной. Они потягивали шоколад из чашек, и Вернон рассказывал жене о своих грандиозных планах на светлое пенсионерское будущее. Вскоре выяснилось, что он тратил свое красноречие впустую: Донна спала. Вернон осторожно взял чашку из руки жены и поставил ее на столик. Затем на цыпочках вышел с подносом в руках из комнаты и выключил свет.

Спустившись в спальню, он направился прямо к шкафчику-бару, распахнул его дверцы и с театральным возгласом восторга, который сделал бы честь самому Майклу Беренсфорду, извлек непочатую бутылку "Гленморандж", которую ему подарили на Рождество коллеги из "убойного" отдела. Год, начавшийся с убийства Эдисон Реффел, оказался для суперинтенданта не слишком радостным. Да, верно, он спас жизнь Кэтрин Хибберт, но на ее лице навсегда останутся шрамы, нанесенные ножом Мертона, и она будет так же страдать от жуткого страха перед снегом и одиночеством. Хотя Лаверн и отомстил за смерть Эдисон, ее сыну – ребенку, которого он обещал отыскать, – сейчас уже ничто не может помочь. Как всегда, победы Вернона Лаверна были омрачены трагическими происшествиями.

И все-таки выпить есть за что. Лаверн уселся в кресло, плеснул в свой лучший хрустальный стакан добрую порцию виски и стал задумчиво разглядывать ароматный "яд". Итак, тост. Тост за то, чтобы больше не было никаких привидений или недобрых предчувствий, никаких путешествий за пределы собственного тела. Пусть карьера закончится так же, как и началась. Пусть он в буквальном смысле снова опустится на грешную землю и станет блаженно скучным прежним Лаверном.

Не успел он поднести стакан к губам, как почувствовал какой-то скверный запах. Лаверн нахмурился, пытаясь вспомнить, откуда ему знаком этот омерзительный запах. Наконец вспомнил, и все тело напряглось как пружина. Он отставил в сторону стакан, шагнул к дверям и, борясь с тошнотой, выскользнул в холл. Здесь пахло еще сильнее. Вернон с отвращением выдохнул, и его дыхание превратилось в туманное облачко. Стояла середина апреля, но в доме все еще было очень холодно.

Лаверн вздрогнул и, подняв взгляд вверх, увидел то, что и ожидал увидеть.

По лестнице не то взбирался, не то парил в воздухе над ступеньками какой-то старик, окруженный желтоватым, сернистым облаком. Он находился к суперинтенданту спиной, но, когда Лаверн внимательнее рассмотрел его, привидение неожиданно остановилось. Старик повернул голову. Когда он увидел Лаверна, его горящие глаза сузились от удивления. Томас Норт медленно перевернулся в воздухе. В своей маленькой, однако сильной левой руке он сжимал кинжал, которым были в свое время заколоты Эдисон и Мэй, а также в 1188 году раввин Давид с Кроличьей улицы.

Прежде чем Норт успел что-либо сообразить, Лаверн взлетел вверх по лестнице и набросился на него. Рыцарь принялся вслепую отмахиваться ножом. Вернон резко отпрянул назад, и лезвие со свистом рассекло воздух прямо перед его лицом. Затем, схватив духа за левый рукав, Лаверн с силой нанес удар ему по лицу.

В этот удар он вложил нечто большее, чем обычное прикосновение маны, потому что в то же мгновение Норт отлетел, ударился о стену и исчез. Лаверн с удивлением осмотрел свой кулак и издал возглас изумленного облегчения.

Но уже в следующее мгновение ощутил в спине острую, жгучую боль и увидел Норта, стоящего на ступеньках внизу. Старик сжимал в поднятой руке кинжал. Вернон понял, что получил в спину удар острым лезвием. Не давая Лаверну возможности ответить, старик одарил его зловещей улыбкой, вонзил полицейскому прямо под ребра нож и повернул его. У Вернона от неожиданности перехватило дыхание, и он полетел с лестницы вниз. Старик при этом отклонился немного в сторону.

Лаверн приземлился на спину у подножия лестницы на том самом месте, где умер его сын. С неожиданным для столь преклонного возраста проворством убийца устремился по ступенькам вниз, опустился на колени возле беспомощно барахтавшегося полицейского и вонзил кинжал прямо ему в сердце. Раз, два, три. С губ Лаверна слетела невнятная и, увы, бесполезная угроза, и суперинтендант затих, устремив в пространство безжизненный взгляд. С ним было покончено. Однако для того, чтобы окончательно убедиться в этом, старик прижал к горлу жертвы лезвие кинжала и одним движением перерезал его.

Норт всегда обходился с преступниками именно таким образом. Он был рыцарем двенадцатого века, для которого убийство – дело обычное. Столь же обычным был и отвратительный запах, исходивший от его тела. Не запах гниения, а запах человеческого тела, типичный для людей того времени. По телу Норта ползали черные вши – они обитали в седых волосах и были постоянными спутниками его жизни вплоть до самого смертного часа. Отказываясь признавать время, Норт существовал вне его. Он был неживым и в то же время неумирающим олицетворением силы воли.

Старик беззаботно вытер смертоносное лезвие о рукав своей жертвы и выпрямился. Грязно выругавшись, старый рыцарь взмыл в воздух и в следующее мгновение оказался на верхних ступенях лестницы перед комнатой, где находилась его следующая жертва. Стоя на лестничной площадке, Норт понюхал воздух и похотливо ухмыльнулся. Он обычно без труда распознавал запах женщины. Открыв дверь спальни, старый рыцарь стал вглядываться в темноту.

Со стороны дальней стены комнаты донесся чей-то испуганный вздох. Вспыхнул свет. Женщина сидела на постели, закрыв руками лицо. Норт снова зловеще усмехнулся и, оторвавшись на несколько дюймов от пола, пролетел по диагонали в глубь спальни прямо к кровати.

К его удивлению, в постели оказался еще один человек. Рядом с женщиной лежал мужчина. Когда Норт оказался почти рядом с ними, мужчина поднялся в постели и что-то крикнул. Норт замер, его мучнисто-белый лоб сморщился от ужаса. Фигура на кровати принадлежала не кому иному, как Лаверну, существу, которое он только что лишил жизни.

* * *

Лаверн дремал, лежа рядом с Донной, не зная, что его дух еще не готов уснуть. Ему приснилось, что в дом пробрался Томас Норт. Проснувшись, Вернон понял, что ночной кошмар обернулся явью. Совершенно не думая о собственной безопасности, он спрыгнул на пол, оказавшись между Донной и незваным гостем из далекого прошлого.

– Вернон! У него нож! – пронзительно вскрикнула Донна.

Пока старик силился понять, кто же стоит перед ним, со стороны донесся какой-то шорох. Норт крутанулся волчком и оказался перед еще одним Лаверном, который рассмеялся ему в лицо.

Разъяренный этой уловкой, Норт резко взмахнул кинжалом, угодив противнику в горло. Однако прямо на его глазах свежая рана самым чудодейственным образом срослась.

Наконец Норт все понял. Он сражался с призраком, а не с живым человеком.

После этого оба Лаверна одновременно набросились на Норта, пытаясь стащить его вниз, на землю. Однако одолеть старого рыцаря было не так-то просто. Он с истинно демонической силой отражал выпады своих соперников. По мере того как они все больше и больше выдыхались и понемногу стали впадать в уныние, Норт без устали продолжал поединок, со свистом рассекая клинком воздух, яростно сверкая излучавшими безумную энергию глазами.

Донна уже выбралась из постели и стояла в углу возле окна. Глаза ее были закрыты. Осознавая поражение, Ла-верн вернулся в свою телесную оболочку – бросился на нее, прижав спиной к стене. Руки Вернона были раскинуты в стороны, как будто его распяли на кресте. У суперинтенданта перехватило дыхание, по телу струились, капая на ковер, пот и кровь, руки были покрыты глубокими рваными ранами. Оставшихся сил вряд ли хватило бы для того, чтобы поднять голову.

Норт заметил это, и его узкие плечи содрогнулись от злобной радости. Затем, все еще паря в воздухе, старик вновь занес над жертвой разящую сталь кинжала. Лаверн издал горестный вздох. Донна схватила его за руки, пальцы их переплелись.

– Прости, любовь моя, – произнес Вернон.

Вместо ответа Донна еще крепче сжала его руки.

В следующее мгновение Лаверн ощутил, как в лицо ему повеяло холодком. Он открыл глаза и увидел, что старик отвернулся от него и устремил свой взгляд на стену над кроватью. Посмотрев в том же направлении, Лаверн увидел бледный мерцающий свет. Затем кто-то шагнул сквозь стену прямо в комнату. Вернон ощутил прилив радости. Однако его надеждам на вторжение ангелов не суждено было сбыться. Новоприбывший оказался Хьюго Принсом.

Это был все тот же Принс, слегка разложившийся внешне, но в общем-то мало изменившийся. Его бледное лицо несколько потемнело после смерти, а саркастическая усмешка вызывала ощущение, будто он сам не перестает удивляться постигшей его судьбе.

Старик шагнул вперед, раскрыв объятия кахуне. Кивнув в сторону Лаверна, Норт решительно вложил кинжал в руку своего мертвого потомка и потрепал его по плечу, как бы говоря: "Давай, смелее".

Если у кого и имелась причина лишить жизни Вернона Лаверна, то это, несомненно, у Принса. Однако вместо того, чтобы выполнить безмолвное пожелание старого Норта, Хьюго замешкался и повернулся к Лаверну, глядя на него странным вопрошающим взглядом.

Обрадованный Вернон понял, что Принс ждет его приказаний. Собственно говоря, это был даже не Принс, а его нижний дух. Поскольку от Лаверна зависело, попадет Хьюго в нижний мир или нет, теперь он считал своим хозяином именно Вернона. Норт с вежливой улыбкой продолжал вопрошающе смотреть на своего наследника, не понимая причины его нерешительности.

Зато Лаверн все понял и, глядя Принсу в глаза, кивнул.

Хьюго стремительно обернулся и со всей силы метнул кинжал прямо в сердце Томасу Норту. Старик вскрикнул и замахал руками. В то же мгновение его охватили языки огня. Принс сжал руки на горле старого рыцаря и принялся душить его. Затем огонь охватил и самого Хьюго. Оба призрака слились в бешеном пламени и, причудливо извиваясь в воздухе, обратились в ничто.

Когда Донна открыла глаза, в комнате никого не было. Вернон помог ей дойти до ванной комнаты, где ее мучительно вырвало. Лаверн дал жене две таблетки успокоительного и уложил в постель. Затем, не раздеваясь, лег рядом. Раны на его руках были перевязаны первыми попавшимися тряпицами. Он не переставал удивляться тому, что нож, лишивший жизни Томаса Норта, не смог причинить вред его собственному призраку. Потом вспомнил, что Принс и Норт были разными внешними оболочками одного и того же человека. Вернон решил, что если одна душа не может уничтожить другую, то любая душа свободно может уничтожить саму себя.

Наконец адреналиновая буря, бушевавшая внутри Лаверна, улеглась, и он погрузился в сон.

Вернон проснулся через несколько часов и услышал, как первая утренняя пташка радостно оглашает мир своим чудесным пением. Однако потревожило его покой не только птичье пение. Как, впрочем, и не только жгучая боль от нанесенных Нортом ран. Лаверна разбудило сильное ощущение, граничащее с полной уверенностью в том, что в доме находится кто-то еще.

Чувствуя боль во всем теле, он с трудом, в три приема, спустился с постели и, пошатываясь, направился к двери. Не было слышно ни единого звука. Вернон открыл дверь и шагнул за порог на лестничную площадку. Продолжая протирать глаза, он остановился, и в тот же миг у него перехватило дыхание – интуиция действительно не подвела его.

За дверью их оказалось несметное количество. Они сидели на корточках у порога, теснились на ступеньках, освещая сиянием своих белесых глаз сумрак раннего утра... Они увидели Лаверна, и в следующее мгновение к нему потянулся целый лес высохших рук. Призраки пытались хотя бы раз коснуться его ног, стремясь выразить свое обожание.

Дом был полон мертвецов.

Вернон с трудом сошел вниз, осторожно пробираясь среди толпы незваных гостей. При этом он успел заметить отдельные знакомые лица – Дерека Тайрмена, Шильт Дайе и, к его великому удивлению, Альберта Бомфорда, Болтонского Душителя, повесившегося в подвале собственного дома всего несколько часов назад.

Все они собрались в доме Вернона Лаверна. Лаверн стал их кахуной. Смысл их существования отныне заключался в беззаветном служении ему. Вернону же хотелось одного – поскорее избавиться от незваных гостей, но он совершенно не представлял себе, что для этого нужно сделать. Поэтому отыскал свободное место на нижней ступеньке и сел, совершенно растерянный. Окружавшие его со всех сторон гости с того света по-прежнему ждали, когда он, Вернон Лаверн, примет решение. Им было безразлично, сколько времени придется ждать. Время имеет значение лишь для живых. У мертвых впереди – вечность.