Это было последнее, что Билли запомнил перед тем, как отключился. Когда он открыл глаза, было все еще темно. Он лежал на узкой койке в жилом фургончике, длинном и широком, с высоким сводчатым округлым потолком – в общем и целом похожем на цыганскую кибитку. Сразу за головой Билли были закрытые и запертые на засов двери. В дальнем конце кибитки на небольшом откидном столике горела масляная лампа, и человек, которому приказали его убить, сидел за ним, спокойно тасуя карты. Тишина была жутковатой и абсолютной.
На противоположной стене висела копия старого офорта в элегантной рамке: поразительная гравюра низвергающегося с высоты крылатого человека. Тянущаяся во всю длину фургончика полка была плотно заставлена книгами, вторая, над головой Билли, забита так, что опасно провисла в середине.
Билли заглянул под укрывающее его одеяло. Он был в трусах и фуфайке. В голове тяжело ухало. Кровь с рубашки просочилась на фуфайку, создавая впечатление, что на груди у него государственный флаг Японии. На разбитом колене – тугая повязка, само колено пульсирует низкой, из глубины болью. Билли попытался сесть, но почувствовал, что голова сама падает назад, точно его череп пришвартовали к подушке. Подняв глаза, хозяин увидел, что Билли очнулся, и неспешно собрав карты в колоду, аккуратно завернул ее в коричневый лоскут и убрал на полку у себя над головой. Потом взял лампу и подошел к Билли.
Исхудалое лицо, темно-русые, постриженные почти под ноль волосы. Если не считать формы черепа и длины конечностей, он едва ли походил на мальчика, которого помнил Билли. Телосложение у него было как у морского пехотинца: ни грамма жира, ни следов бодибилдинга, сплошь функциональные мышцы и сухожилия. За годы насилия и изоляции когда-то выразительное лицо старого друга застыло в холодную, жестокую маску. Это было лицо опасного хищника, если не считать глаз: голубые с металлическим отливом, они светились умом и энергией.
– Бред какой-то, Стиви. Не могу поверить, что это ты. – Голос Билли прозвучал хрипло и незнакомо.
– Ага. – В этом слове слышалась толика сожаления. В противоположность лицу и манере голос был неожиданном мягким.
– Мальчишка, который когда-то избивал старост в большую перемену?
Угрюмый взгляд.
– Тебе лучше молчать, Билли. Постарайся отдохнуть.
– Где мы?
– В поле.
– А Пономарь...
Предвосхитив вопрос, хозяин ответил:
– Нас не найдет.
На Билли он смотрел спокойно, почти не мигая, и, казалось, даже не дышал.
– Ты изменился, – задумчиво произнес Билли.
– Много воды утекло.
– Как ты узнал, что это я?
– Потому что ты самая наглая сволочь на белом свете. – Глаза улыбались. – Обычно те, на кого я наставил пушку, меня не оскорбляют.
– Откуда у тебя лондонский акцент?
Натянув покрывало до шеи Билли, он сказал:
– Из Лондона. Там я изучил мое ремесло.
– Реме-е-есло, – передразнил Билли и тут же почувствовал себя глупо.
Не желая расспрашивать дальше из страха перед тем, что может услышать, Билли сменил тему:
– Ты правда тут живешь, Стив?
– Никто больше не зовет меня Стив, – терпеливо ответил бывший друг. – Теперь я Злыдень.
Билли было рассмеялся, но вынужденно перестал – лицо слишком болело. Тем не менее приходилось признать, что новое имя Стиву подходит. Злыдень. Так в детских сказках называют жуткого страшилу, а в легендах – духа или существо, приносящее беду. Стив Эллис – мальчишеское имя. В человеке у койки Билли не было решительно ничего мальчишеского. И довольно много от злого духа.
– И где находится это твое поле? – снова спросил Билли.
– В безопасном месте.
Подняв руку к лицу, Билли обнаружил на носу внушительный пластырь и поморщился.
– Что ты сделал с моим хоботом?
– Сложил кости.
– Что?!
– Он был свернут на сторону. Пришлось вправить.
– Я и не знал, что у тебя есть медицинское образование.
– А у меня его нет. Я просто взял его и резко повернул.
Билли засмеялся, потом тут же застонал. От боли его прошиб пот.
Злыдень же как будто принял какое-то решение. Подойдя к полке, он взял с нее пузырек с прозрачной жидкостью и одноразовый шприц.
– Это еще что? – подозрительно спросил Билли.
– Морфий. По-моему, инъекция тебе не повредит.
Билл не стал спорить, а Злыдень умело ввел иглу ему в вену на сгибе локтя. Через несколько секунд Билли захлестнуло восхитительное ощущение покоя и благоденствия.
– Где мы?
Злыдень поглядел на него встревоженно.
– Этот вопрос ты уже задавал.
– И каков был ответ?
Билли закрыл глаза в ожидании ответа, которого так и не последовало.
Билли спал. Это был глубокий целительный сон, какой выпадает мальчишке, когда его укладывают в кровать с простудой, а все его друзья идут в школу. Снов он не видел. Когда проснулся, в одно из крошечных окошек лился солнечный свет. Злыдень давно уже встал и, голый по пояс, готовил на большой сковородке омлет. От запаха яиц Билли снова стало подташнивать. Горло у него саднило так, что он едва мог сглотнуть. Потребовалось собрать все силы, чтобы хотя бы сесть на кровати.
Злыдень тут же отвлекся от омлета.
– Доброе утро. – Голос был безэмоциональным, безжизненным.
– Где ты спал? – спросил Билли.
– Тут есть минивэн с матрасом. Как ты себя чувствуешь?
– У меня колено сломано.
– Нет. Только сильно вздулось. Меня не оно беспокоит. Как твоя голова?
– Болит, черт побери. У меня все болит.
– Думаю, у тебя небольшое сотрясение мозга, Билл. – Он говорил так, словно они с Билли не разлучались вовсе. – Лучше не делать резких движений.
– Как я выгляжу?
Злыдень подставил ему овальное зеркальце. Билли едва себя узнал. Хотя Злыдень смыл и стер большую часть крови, нос и лицо выглядели так, словно их надули велосипедным насосом. Глазницы казались багровыми синяками, из которых щурились налитые кровью глаза-щелочки.
– Я похож на Слонопотама, – проскрипел Билли.
– Не льсти себе, – отозвался Злыдень. Он вздохнул и, чуть нахмурившись, спросил: – Тот толстяк... почему он это сделал?
– Понятия не имею. Знаешь, я ведь думал, что ему нравлюсь.
Злыдень покачал головой.
– Это было неправильно. Ты был мой. Им не полагалось тебя трогать.
– То есть ты сам хотел сломать мне нос?
Вопрос, казалось, застал Злыдня врасплох. Некоторое время он молча смотрел на Билли. Вдруг зазвонил телефон, и после столь глубокой, абсолютной тишины звук показался раздражающе гадким. Сделав шаг в сторону, Злыдень взял с полки сотовый.
– Да? Ага... Сделано... Никаких проблем... Обычная договоренность... Никаких... Идет.
Что-то в манере Злыдня, в том, как он повернулся спиной, подсказало Билли, что звонит кто-то из людей Пономаря. Билли попытался мысленно воссоздать разговор целиком. «Да?» – «Это я. Ты избавился от мусора?» – «Ага. Сделано». – «Никаких проблем?» – «Никаких проблем». – «Гонорар хочешь прямо на счет?» – «По обычной договоренности». – «Так никаких проблем?» – «Никаких». – «Я с тобой свяжусь». – «Идет».
Закончив, Злыдень вытер грудь полотенцем и надел свитер. Потом переложил омлет на тарелку, подтянул стул к койке Билли и начал есть. Ел он так же, как делал все остальное: медленно, вдумчиво, словно время для него ничего не значило.
– Из-за меня звонили? – спросил Билли.
Злыдень кивнул.
– Тебе пришлось солгать? Из-за меня?
Опять кивок.
– Тебя наняли меня убить?
– Ага. – Деловито, откровенно, без тени извинения. От безумия происходящего у Билли все завертелось перед глазами.
– Стив, – вздохнул он, качая головой.
Злыдень пожал плечами.
– А ты не мог стать плотником? В школе у тебя так хорошо получалось резать по дереву.
Молчание.
– Выходит, ты меня отпускаешь?
– У меня и выбора-то нет.
– Почему? – Билли рассмеялся, потом, застонав, схватился за челюсть. – Потому что я читал «Дракулу»?
– Сам знаешь почему.
– Понятия, черт побери, не имею.
Злыдень пожал плечами.
– Мы братья, – просто сказал он.
– Мы – что?!
– Кажется, ты меня слышал.
– Ладно, слушай. Я рад, что ты так думаешь. Но буду с тобой честен: если мы были близки раньше, это еще не означает, что мы близки сейчас. Я хочу сказать, мы же чужие люди, Стив.
– Перестань звать меня Стивом.
– Не могу же я звать тебя Злыднем. Умру со стыда, мать твою растак.
Нисколько не оскорбившись, Злыдень жевал кусок омлета, пытаясь объяснить ситуацию и себе самому тоже, а не только Билли.
– Каковы шансы против того, что случилось вчера ночью? Наверное, астрономические. Знаешь, почему я процитировал «Дракулу»? Потому что вчера был канун дня святого Георга. Помнишь, что говорится в романе? «Разве ты не знаешь, что сегодня, когда часы ударят полночь, восстанет все зло мира?»
Билли кивнул.
– Ты всегда цитируешь классику перед тем, как кого-то убить?
– Нет. В том то и дело, я вообще ничего не говорю. Просто по возможности быстро и чисто делаю свою работу.
– Истинный гуманист, – с издевкой фыркнул Билли.
Насмешка попала в цель. Стальные глаза блеснули.
– Может, ты предпочел бы свисать с потолка на крюке для мяса, который тебе засадили в ребра? Кое-кто с радостью тебе такое устроит. И за малую долю того, что заплатят мне. Чтобы умереть, тебе потребовалось бы несколько дней. – Потянулось долгое молчание, пока Злыдень собирался с мыслями. – Нет, вчера ночью нас свела судьба. Не случай. Судьба. Пономарь хотел твоей смерти, поэтому попросил меня, не зная, что на сей раз просит слишком многого.
– Да. Но почему?
– Ты правда не знаешь?
– Нет.
Злыдень уставился на свои руки.
– Когда мы были детьми, ты отказался дать показания против меня. Ты даже представить себе не можешь, как часто за прошедшие годы я об этом думал. – Он поднял глаза, всматриваясь в лицо Билли. – Ты же был мальчишкой, Боже ты мой. Тебе, наверное, было страшно. Но ты не заговорил. Просто в голове не укладывалось, Билл. До сих пор не укладывается.
Тут он был прав.
Мысленным взором Билли увидел сидящего между родителей подростка, заплаканного и трясущегося, из которого толстозадый гад-полицейский пытался угрозами выбить правду. Билли по сей день помнил, как его звали. Констебль Гриффитс. Запах изо рта и подмышки, от которых воняло растворимым овощным супом. «Что ты видел?» – «Ничего». – «Я еще раз тебя спрашиваю. Что ты видел?» – «Ничего не видел». – «Ты лжешь, Уильям. Посмотри на свою мать. Посмотри, что ты с ней делаешь. Как ты можешь тут сидеть, зная, что мальчик в больнице, зная, что ты разбиваешь своей бедной матери сердце, и не говорить мне, что ты видел?»
Билли задумчиво посмотрел на Злыдня.
– Я и не знал, что ты знал.
– Знал.
– Я думал, ты в чем-то винишь меня. В последний раз, когда мы виделись, ты меня игнорировал.
Злыдень ушам своим не поверил:
– Когда это?
Билли напомнил ему про встречу в пабе.
– Ты уверен, что это был я? – Не в силах вспомнить, Злыдень нахмурился.
– Ага.
– Не имеет значения. Все, что я сказал, правда. Твое дело, верить мне или нет.
Они долго сидели молча. Потом Злыдень спросил:
– Слушай, а что вообще произошло? Как ты связался с Пономарем?
– Я писатель.
– Да?
На лице Злыдня возникло выражение, к которому Билли уже привык: чуть скептический «ах-ты-бедолага» взгляд, обычно за ним следовал вопрос: «Вышло что-нибудь?» Злыдень вопроса вслух не задал, но явно сделал это мысленно. Билли рассказал ему про свои романы и, как ему почудилось, увидел во взгляде убийцы приятное удивление.
– Тебя печатают под твоим собственным именем? Билли Дай?
– Уильям Дай.
— Никогда не встречал. А ведь я много читаю. Как видишь. – Он указал на полки. – Просто твои мне никогда не попадались.
Повисло молчание, пока Злыдень заканчивал завтрак, а Билли размышлял о злой судьбе автора, книги которого можно найти в одном-единственном книжном или в одной-единственной библиотеке. Забавно, если подумать. Так почему же он не смеется?
Поставив тарелку на пол, Злыдень откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.
– И какое отношение твоя профессия имеет к Пономарю?
– Он попросил меня написать за него историю его жизни.
Злыдень презрительно фыркнул.
– Правды он бы тебе не сказал.
– До меня уже стало доходить.
– И ты не знаешь, почему он хочет твоей смерти?
– Нет. А ты?
Злыдень покачал головой.
– Может быть что угодно. Он набрасывается на людей только так. – Он щелкнул пальцами. – Говорят, однажды он велел убить человека за то, что тот пустил ветры.
– Что?
– Один малый пукнул в присутствии матери Пономаря. Она оскорбилась. Поэтому Пономарь велел его порешить.
– Кто его убил?
– Не знаю.
– Возможно, ты?
После минутного раздумья Злыдень едва заметно передернул плечами.
– Ты убиваешь людей, не выясняя, за что? – удивился Билли.
– Мне причин не называют, а я не спрашиваю.
– Но разве тебе не любопытно?
– Нет. В конце концов, возможно, они только пукнули. Не слишком веская причина. Так что лучше не знать.
Злыдень встал налить себе кофе, потом вернулся на свой стул.
– Так или иначе, Билли, тебе придется теперь писать под псевдонимом.
– О чем это ты?
– О том самом. Считается, что ты мертв. Поэтому я бы предложил тебе взять псевдоним.
– А почему я не могу просто пойти в полицию?
– И что ты там скажешь?
– Что Пономарь пытался меня убить, черт побери.
– Единственное на то доказательство, Билли, я. А я тебя не убил. Так где же твои доказательства?
Об этом Билли не подумал.
– Я живу скромно, Билл, – добавил Злыдень. – Хорошо устроился. Серьезно. Удивительно, сколько можно скопить, убивая людей. Через пару лет смогу уйти на покой. Но если Пономарь узнает, что я сделал, я потеряю работу, а ты станешь трупом.
– И ты тоже.
– Тут у него могут возникнуть кое-какие затруднения. Он не знает, как я выгляжу.
– Он никогда тебя не видел?
– Только в колпаке. И его люди тоже.
– А ты не чувствуешь себя идиотом, когда у тебя на голове мешок?
Они смотрели друг на друга молча, пока Билли не взорвался вдруг возмущенно:
– Послушай, Стив, я не могу бросить мою жизнь только потому, что какая-то толстая сволочь меня невзлюбила. – Он помедлил. – А ты не можешь с ним поговорить? Я прошу тебя. В порядке одолжения, а?
– И что мне сказать? «Послушайте, я не смог выполнить работенку, за которую вы заплатили, потому что ходил с парнем в одну школу»?
– На мой взгляд, вполне логично.
Злыдень медленно качнул головой.
– Ты так и не понял, да? Пономарь все равно что полководец. Он не может себе позволить, чтобы все видели, что он потерпел поражение, не может себе позволить выглядеть слабым, иначе армия за ним не пойдет. Это вопрос гордости, понимаешь? Людям в его положении ошибки непозволительны, и уж конечно, они не могут прилюдно прощать и забывать. Если он узнает, что ты жив, то не пожалеет ни времени, ни сил, чтобы тебя прикончить.
– Идиотизм какой-то, – вырвалось у Билли. – Я просто хочу вернуться домой, черт побери.
– Тебе не следует так много ругаться, Билли. Это производит дурное впечатление.
– А сам ты какое впечатление производишь? Ты же гребаный наемный убийца! И именно так ты, мать твою, выглядишь. Нет, я возвращаюсь домой. В собственную постель.
Билли попытался сесть, но почувствовал такое головокружение и слабость, что даже эта скромная цель оказалась ему не по силам. Тяжело вздохнув, он рухнул назад на койку.
Налив стакан воды, Злыдень протянул Билли две таблетки болеутоляющего.
– А еще морфия мне нельзя?
– Нет, он вызывает привыкание.
Билли обиженно проглотил таблетки.
– Будь так добр, отвези меня домой.
Злыдень смотрел на него сверху вниз – приблизительно с такой же симпатией, на какую способен человек с его лицом.
– У тебя нет дома, Билли. Больше нет. Тебе нужно уехать очень далеко и спрятаться там, где Пономарь никогда тебя не найдет.
Билли все еще не мог это усвоить.
– С твоих слов выходит, совсем как сказка.
– Ага. Она самая, – согласился Злыдень. – охотник, который пощадил твою жизнь. Пономарь – злая королева-мачеха.
Билли вздохнул.
– Выходит, я тогда Белоснежка?
* * *
Спал Билли долго. А когда проснулся, в кибитке было темно и пусто.
На него вновь обрушился весь ужас недавних злоключений, он плотнее завернулся в одеяло и дохромал до стола, где горела масляная лампа с прикрученным фитилем. На столе ждала записка, а поверх нее ключ. Рядом стояла бутылка минеральной воды, стакан и пузырек с болеутоляющим. А еще, как это ни удивительно, полбутылки «реми мартена».
Записка, вторя совету, который давали Белоснежке семь гномов, гласила: «Никому не открывай». Выведено огромными неразборчивыми каракулями. Билли едва узнал почерк Стива. Он всегда был скверным, но не настолько же.
Поискав свою одежду, Билли ее не нашел. Порывшись в комоде, он извлек чистые носки, трусы и футболку, их и натянул.
По ощущению было ранее утро, где-то между тремя и четырьмя. Тишина казалась бесконечной. Отперев дверь, Билли толкнул ее наружу, и в лицо ему ударил холодный сырой воздух. Кибитка была припаркована на краю большого поля, рядом стоял белый «мерседес»-минивэн.
Собравшись с духом, Билли сполз с трех деревянных ступенек. Над головой сквозь череду темных облаков пялилась злобная оранжевая луна. Билли помочился – наконец-то! – и с неприятным чувством, что за ним наблюдают, вернулся внутрь. Хлебнул немного воды, чтобы утолить жажду, потом открыл коньяк и осторожно его понюхал. Удостоверившись, что содержимое как будто соответствует этикетке, а вовсе не аккумуляторная кислота, он налил на два дюйма бледного золота и проглотил с горстью обезболивающего. Потом подкрутил фитиль, чтобы лампа давала больше света, и огляделся.
Его внимание тут же привлекли книги. Книги, которые Билли знал и любил. Доковыляв до полки, он снял любовно переплетенный томик «Встречи с привидениями» М. Р. Джеймса. Открыл и прочел:
«Эдвард Арнольд, Лондон 1904 г. ».
Его душа воспарила, когда он понял, что держит в руках первоиздание лучшего сборника историй о привидениях, какой когда-либо публиковался, да еще с четырьмя оригинальными иллюстрациями Джеймса Макбрайда. Скользя взглядом по полкам, Билли преисполнился неподдельного благоговения. В любых других обстоятельствах он, не задумываясь, стырил бы собрание.
Тут был раздел дзенской и даосиской классики. «И Цзин» или «Книга перемен» в переводе Ричарда Вильгельма, единственная версия, какую стоит читать. «Книга о пути и силе», «Дао Де Дзин» Лао-Цзы стоял бок о бок с печально известной «Книгой Пяти Колец», написанной японским воином-мечником семнадцатого века Мусаси Миямото.
Среди прочих первоизданий М. Р. Джеймса тут красовались «Предостережение любопытным» и «Новые встречи с привидениями. Рассказы, собранные любителем древностей». На той же полке оказались «Пустой дом» и «Истории о привидениях» Олджерона Блэквуда и «В зеркале отуманенном», классический сборник Джозефа Шеридана Ле Фаню, которым так восхищался М. Р. Джеймс. Билли похватал драгоценные томики с полок и сел читать. Болеутоляющее и коньяк взяли свое, и вскоре, невзирая на дикость своего положения, Билли перенесся в лучший, более темный мир.
Когда он открыл «Новые встречи с привидениями», на пол вылетел сложенный квадратик голубой бумаги. Подняв, Билли его развернул. Это был список от руки, верхние номера старательно обведены синей шариковой ручкой. Под заголовком «Десять самых страшных историй» значилось следующее:
1.«Только позови, и я приду» М. Р. Джеймса
2. «Обезьянья лапка» У. У. Джейкобса
3. «Ветер» Рэя Брэдбери
4. «Правда о том, что случилось с мистером Вольдемаром» Эдгара Алана По
5. «Пестрая лента» сэра Артура Конан-Дойла
6. «Меццо-тинто» М. Р. Джеймса
7. «Железнодорожные грезы» Чарлза Диккенса
8. «Потерянные сердца» М. Р. Джеймса
9. «Художник Шолкен» Дж. Ш. Ле Фаню
10. «Пустой дом» Олджерона Блэквуда
Наконец, внизу страницы:
Кто с этим поспорит, покойник! Стив и Билли!
1982!
* * *
Список Билли узнал. Двадцать лет назад он сам его написал. Но если забыть про мелкий жирный ученический почерк, список мог быть составлен вчера. Билли ничегошеньки не исправил бы в этой подборке, хотя и провел последние два десятилетия, выискивая сборники рассказов про привидения. Поистине страшные рассказы, которые внушали бы читателю неподдельный ужас, редки, как чудеса.
И писчая бумага тоже была знакомой: листок из маминого бледно-голубого блокнота дорогой муаровой бумаги, на такой писали, только извещая дальних родственников о смертях в семье. Билли поразило, что старый друг считал этот список достаточно ценным, чтобы сохранить. Но впрочем, все в кибитке, да и сама его навязчивая аккуратность говорили о жизни одинокого отшельника. Что, если Билли единственный друг, который вообще когда-либо был у Стива?
Когда двенадцатилетний Стив впервые пришел в Манчестерскую Среднюю, Билли издевался над его акцентом Восточной Англии. Стив тут же на детской площадке кулаками выбил из него смех, а после стоял над Билли, когда он, оглушенный и окровавленный, лежал на земле.
– Сдаешься?
– Хотел бы, да не могу, – ответил тогда Билли. Бесшабашная смелость такого заявления из уст костлявого худышки в залитой кровью школьной рубашке покорила Стива. С того момента он стал другом и защитником Билли.
Усыновившая Стива пара не походила на родителей Билли. Они были молодыми и раскрепощенными и интересовались – искренне интересовались – тем, что могли сказать Стив и его друзья. Стив звал их Фэм и Филипп и призывал так же поступать Билли. Стив говорил, что, входя в комнату, вечно застает их за поцелуйчиками. Билли даже представить себе не мог, чтобы его родители целовались, даже когда были только-только женаты. А что до сексуальных отношений... господи, об этом вообще лучше не думать.
Каждые каникулы на протяжении трех лет Билли проводил в доме Стива в Дисли. Семья Эллисов жила в доме, обустроенном как корабль – с темными потолочными балками и голыми начищенными половицами. Родители Стива беспокоились, что приемный сын слишком много времени проводит совсем один. Билли, всегда любимый теми родителями, которым не приходилось с ним жить, легко принял эту пару. Возможно, они надеялись, что он окажет положительное влияние на Стива. Билли как будто был единственным, кто мог его рассмешить.
Это Билли познакомил Стива с классикой литературы ужасов. Стив был из тех лентяев, кто любил книги, но редко их читал. Билли дал ему своего «Дракулу» в бумажном переплете, и Стив мгновенно подсел, проглотив книгу всего за несколько дней. Его любимым местом было то, где Дракула вылезает из окна замка и вниз головой ползет по стене. И Билли тоже любил его больше всего.
Потом Билли дал ему «Встречи с привидениями. Рассказы, собранные любителем древностей». На обложке была размытая фотография запрокинувшей голову женщины. Вероятно, ей полагалось походить на привидение, но больше всего она напоминала снимок, сделанный неумелым придурком. Проявив превосходный вкус, Стив решил не судить книгу по обложке и стал поклонником М. Р. Джеймса. Билли так обрадовался, что подарил книгу Стиву. А для Стива, над которым с рождения издевались в различных детских домах, дешевая книжка в бумажном переплете стала бесценным сокровищем. Он держал сборник М. Р. Джеймса возле кровати и все рвался почитать вслух лучшие рассказы Билли, который уже читал их много-много раз. Стив был тихим и молчаливым, но когда читал, в его голосе звенела театральная достоверность.
Первым рассказом, который Стив прочел вслух, было классическое творение Джеймса «Потерянные сердца». Создатель поносил это свое детище, считая его неудачным. Но хотя были и более страшные байки, для Билли «Потерянные сердца» оставались самой лучшей по стилю и композиции историей про привидения на английском языке. Там рассказывалось про мальчика-сироту, которого взял к себе богатый старый дядюшка, но герой не знал, что дядя черный маг с гадкой привычкой приносить в жертву подростков и пожирать их сердца. Жизнь герою спасают две предыдущие жертвы старика, девочка и мальчик, которые восстают из мертвых ради надлежаще жуткой мести.
Билли слушал, сидя на кровати, а Стив расхаживал по комнате, играя за всех персонажей, как за живых, так и за мертвых. Когда чтение закончилось, Фэм и Филипп, слушавшие за дверью в коридоре, разразились бурными и сердечными аплодисментами.
Тут Стив заплакал.
– В чем дело? – спросил Билли. Стив попытался объяснить:
– Все эти призраки... Дракула, Франкенштейн... дети в «Потерянных сердцах»... они как я.
– Еще чего!
– Я не такой, как ты, Билли. Я вне.
– Вне чего?
– Всего!
В то время Билли отмахнулся от слов Стива, как от бьющей на эффект мальчишеской похвальбы. Но, если вдуматься, мальчик проявил тогда исключительно точное понимание себя.
Стив не был ни мстительным, ни садистом. В драке он был неумолим, но дрался только, когда его вынуждали: иными словами, когда того требовала школьная честь. Вскоре после пятнадцатилетия Стива старшеклассник-регбист вызвал его на дуэль на игровом поле. Полшколы явилось посмотреть. Закончилось все очень быстро. Стив ударил подростка один раз – в челюсть, выбив оба передних зуба и сбив наземь. Старшеклассник был так потрясен и деморализован, что тут же капитулировал. Затем, согласно школьному этикету, два борца пожали друг другу руки.
Вечером, когда устраивали дискотеку в честь окончания пятого класса, дело обстояло иначе. Драка произошла на школьной стоянке. Мальчишка из другой школы назвал Билли гомиком. Стив встал на защиту Билли. Парнишка расхрабрился, потому что с ним было трое приятелей. Стив, вероятно, мог бы положить всех голыми руками.
Но он выхватил и глубоко вонзил в живот парнишки нож. И пока его друзья убегали, парнишка, поскуливая, свернулся на асфальте, рукоятка торчала между его сжатых рук. Стив остался на месте, уставясь на расползающуюся вокруг противника темную лужу. Прибежал учитель физкультуры и зажал пальцами рану, чтобы остановить кровь. Наконец появился заместитель директора и за волосы утащил Стива.
Рана оказалась не такой серьезной, как выглядела. Мальчик выжил. Но суть была не в этом. Стив совершил возмутительное преступление, в котором нисколько не раскаивался, и Манчестерская Средняя поспешила от него откреститься. «Девиз нашей школы, – сказал директор, выступая на собрании утром в понедельник, – «Sapere Aude». Напоминаю, это значит «Посмей быть мудрым». Случившееся в прошлую пятницу не имеет никакого отношения к мудрости. Это был трусливый поступок, неоправданный и непростительно глупый... »
Когда Стива посадили, Билли захотелось навестить Фэм и Филиппа, хотя бы чтобы сказать, насколько ему жаль. Половину карманных денег за неделю он потратил на билет до Дисли. Дверь открыл Филипп. При виде Билли его лицо потемнело. Коротко, почти сжато он сообщил Билли, что время не самое удачное и что они с Фэм как раз идут в театр.
Билли знал, что это неправда. В лице Филиппа он прочел недоверие и крушение иллюзий, словно бы они с Фэм считали, что Билли отчасти виноват в эффектном грехопадении Стива. Несправедливость случившегося еще долго терзала Билли, который ведь лишился лучшего друга. Поножовщина шокировала его не меньше всех остальных. Он понятия не имел, что у Стива есть нож. Вообще впервые увидел его торчащим из живота того мальчишки.