Конечно, я встречался с членами экипажа несколько раз, еще на Земле. Я имею в виду команду моего «Геспероса». На «Третьене» имелась своя команда -- двенадцать седых матерых астронавтов, мужчин и женщин. Но я практически не имел к ним никакого отношения. Этой частью экспедиции руководила капитан Дюшамп. Меня это не волновало, меня волновал только мой экипаж.

Не считая Дюшамп и Родригеса, их было четверо: три техника для наладки оборудования: связи, сенсорных систем и системы жизнеобеспечения, и один врач. Инженеры по связи и сенсорам - две девушки примерно моего возраста - неописуемые технари, которые могли общаться только друг с другом, причем на немыслимом жаргоне. При этом они задирали нос, так что общение с ними казалось в принципе невозможным. Парень, отвечавший за системы жизнеобеспечения, был вроде ничего - не считая, конечно, того, что его огромное, как сковородка для блинов, лицо никогда не покидала хмурая гримаса, отчего создавалось впечатление, что любая мелкая неполадка на корабле может вызвать как минимум конец света.

Все они, конечно, молодцы ребята. Родригес и Дюшамп отзывались о них хорошо. Корабль, само собой, летел на автопилоте, и люди нужны были главным образом для ремонта и регулировки. Мне показалось, что их вполне могли заменить роботы, но Родригес убедил меня, что без людей не обойтись. К тому же они дешевле.

Единственный член экипажа, с которым мне волей-неволей приходилось общаться ежедневно,- доктор Уоллер. Он наблюдал за моей анемией и следил за тем, чтобы я все время находился в форме. Одного возраста с Дюшамп, он считался ярым противником омоложения, и все-таки казался мне подозрительно моложавым: возраст выдавали только поредевшие волосы, которые он собирал пучком сзади. Черный с Ямайки. Почему-то мне всегда затруднительно определить возраст темнокожих. Выглядел он крайне серьезно, даже мрачно. Глаза всегда воспалены или налиты кровью, словно после бессонной ночи.

- А как вы себя чувствуете в космосе, доктор? - как-то спросил я, пока он обводил меня диагностическим сканером.

- Прекрасно, мистер Хамфрис,- отвечал он, прищурив воспаленные глаза и пристально рассматривая показания приборов.

Несмотря на хмурый облик, он постоянно напевал что-то под нос. Слов нельзя было разобрать. В голосе угадывался какой-то негритянский ритм. Зажмурившись, представлялось, что эти звуки вырываются из этакого весельчака-доктора, завзятого оптимиста,- но, открыв глаза, обнаруживаешь перед собой хмурую рожу. Или, может быть, это маска?

- Можете опустить майку,- объявил он, поднимая хомут сканера и защелкивая его обратно на место.

- Жить буду, доктор? - пошутил я.

Коротко кивнув, он добавил внушительным тоном:

- Триглицерин у вас вырос. Слишком много сладкого. Может, ввести блокировку в кухонные биосинтезаторы?

Я засмеялся:

- Только не забывайте, что я - владелец судна. И могу убрать любую блокировку из компьютера на камбузе.

- Тогда остается только надеяться на ваш здравый смысл. Вам необходимо побольше упражнений и поменьше жирного.

- Хорошо! - кивнул я.

- А в остальном вы в прекрасной форме. Заправив майку в штаны, я спросил:

- Чем вы занимаетесь в свободное время?

- Свободное время? Я рассмеялся.

- Хотите сказать, не знаете, что это такое? Хмурый облик доктора на мгновение просветлел.

- Пишу докторскую. Здесь к этому располагают все условия. Никто не мешает. Не отвлекает. Да и космонавты - народ в основном здоровый. Так что никаких оправданий, не увильнешь.

- И какова тема вашей работы?

- Подспудное сходство организмов Марса, юпитериан-ских лун и Земли.

- Ну что ж,- протянул я.- Возможно, на Венере отыщутся еще какие-нибудь организмы, которые раздвинут рамки вашей работы.

И тут случилось чудо. Доктор Уоллер улыбнулся. Светлая широкая улыбка засияла на его черном лице, показав ослепительно белые зубы.

- Слабо надеюсь на это, мистер Хамфрис. Я специально примкнул к этой космической миссии, чтобы убедиться в том, что в моей работе можно поставить точку; что нет никаких дальнейших источников для изучения, а значит, осложнений не предвидится.

* * *

За первую неделю полета я лишь дважды встретился с Маргаритой Дюшамп. Первый раз - вскоре после того как мы оторвались от земной орбиты.

Как только мы прошли сквозь замочную скважину и двери земного притяжения остались позади, мы по уже намеченной траектории направились прямиком к Венере, капитан Дюшамп оставила Родригеса на мостике и попросила меня пройти вместе с ней в капитанскую каюту, как она ее называла. Это была небольшая каюта всего в нескольких шагах по коридору от моих апартаментов.

- Мне хотелось бы, чтобы вы познакомились с биологом,- бросила она через плечо, открывая дверь.

- То есть с вашей дочерью,- уточнил я, ступая в каюту, которой по размерам подобало бы называться, скорее, шкафом.

Свободного пространства здесь оказалось едва ли больше, чем в чемодане. Из всей меблировки - лишь койка и складной раздвижной столик. Дочь капитана вытаскивала из дорожной сумки, расстегнутой и брошенной на койку, какие-то вещи и даже не повернулась, когда скрипнула дверь.

- Маргарита, я хочу представить тебя владельцу этого корабля.

Она повернулась, слегка в замешательстве. Думаю, у меня был такой же вид. Даже, я бы сказал, донельзя смущенный. Маргарита оказалась копией матери. Конечно, выглядела она моложе, и лицо ее - не такое строгое и неприступное, и

все же мне показалось, будто я вижу перед собой клон. Та же высокая стройная фигура. Те же прожигающие насквозь глаза и волосы цвета воронова крыла.

И все же, насколько уверенной и неприступной была мать, настолько неуверенной и смущенной казалась дочь. Волосы, постриженные до плеч и собранные в узел на затылке у матери, у дочери отросли значительно длиннее и свободно падали с плеч.

- Перед тобой мистер Ван Хамфрис,- объявила Дюшамп. Затем, повернувшись ко мне, представила: - Моя дочь Маргарита.

- Сын Мартина,- пробормотала она, сделав шаг навстречу. Уголком глаза я заметил, что ее мать подобралась, как пантера перед прыжком.

Я протянул руку.

- Рад встрече, мисс Дюшамп.

Она ответила слабым коротким пожатием, едва коснувшись моей руки. Пальцы у нее оказались горячими и дрожали. Казалось, между нами проскользнул электрический разряд.

- Маргарита получила докторскую степень по биологии в Оксфорде,- объяснила Дюшамп, как мне показалось, с вызовом, но в ее голосе не было и следа, ни единого признака родительской гордости. Затем она присовокупила: - Я думаю, что вам пришла пора встретиться.

- Очень рад знакомству,- кивнул я Маргарите. И, взглянув на ее мать, добавил: - Хотя, боюсь, в этой экспедиции для вас не найдется много работы.

Ответной улыбки не последовало. Очень серьезным тоном она ответила:

- Возможно, я могла бы оказать помощь в других научных исследованиях,- ее голос звучал низко, казался мягким и покорным.

Казалось, стены каюты покрылись льдом, как в небольшом эскимосском иглу.

- Мы найдем тебе работу, не беспокойся,- поддержала дочь капитан Дюшамп.

- Да, мама. Я не сомневаюсь. Ты всегда найдешь мне работу.

Я решил, что самое время раскланяться. В воздухе повисло такое напряжение между матерью и дочерью, что, казалось, электрические лампочки в каюте сейчас взорвутся.

* * *

Доктор Уоллер рекомендовал мне физкультуру, и я стал бегать трусцой по лабиринтам коридоров в трюмах «Третьена». Главный грузовой отсек старого промышленного судна, некогда перевозившего несметные тонны руд, напоминал гигантскую металлическую пещеру. Наши запасы, приборы, запчасти уместились в одном углу одного из огромных трюмов. Прежнему экипажу пришлось попотеть, чтобы очистить такую территорию: открыть отсеки в вакууме и как следует просифонить здесь все, чтобы посторонний мусор вынесло в космос. Эта процедура продолжалась несколько дней. И все же на металлических переборках остался толстый слой рудной пыли. Под кроссовками у меня постоянно что-то хрустело. За что ни хватись - на пальцах оставалась сажа.

Но это только вызывало улыбку. Меня радовало все. Ведь я касался пыли иных миров. Вместо того чтобы сидеть дома и балдеть от виртуальных симуляторов, я притронулся к далеким мирам, планетоидам, плывшим в немой безмолвной пустоте космоса биллионы лет, с тех пор как возникла Солнечная система. С тех пор как она была создана.

Затем я обнаружил в трюме отсек, где находился старинный плавильный цех. Ныне здесь царила пустота и тишина. Но мне казалось, что я ощущаю жар громадных печей на ядерном топливе, пожирающих тонны руды. Здесь сжигались в шлак породы, чтобы выплавить из них крупицы драгоценных металлов, выделить необходимые минералы, которые необходимы растущей и пополняющей свет человеческой расе.

Впервые меня озарила догадка, чем же на самом деле занимается корпорация, возглавляемая отцом. Они конвертировали - пользуясь финансовым и горнорудным термином- древние ошметки, оставшиеся со времени создания Солнечной системы, в спутники и фабрики, а также космические суда. Все это делалось для людей, живущих на Луне и Марсе, в бронированных модулях, плавающих на льдинах юпитерианских лун.

Казалось, я слышал несмолкающий шум камнедробилок, скрежет шестерней и вибрации ремней конвейера, по которым разбитая в прах руда уходила в раскаленные добела устья печей. Стоило закрыть глаза, и передо мной появлялись водопады лавы, изливавшейся в сепараторы следующего громадного отсека.

Теперь здесь все смолкло и царила мертвая тишина, не считая тихого эха от топота одинокого бегуна.

Внезапно я остановился, схватившись за поручень и почувствовав дурноту. А ведь это он втравил меня во все это! Он заставил меня. Потому что знал: я приму этот вызов. Или только надеялся, что приму? В любом случае, я клюнул на его приманку.

Но зачем ему это? Неужели вся канитель, начиная с памятной вечеринки, на которой прозвучало его объявление, была задумана только ради того, чтобы дать мне пинок под зад, поскорее отправив на Венеру? Для того чтобы убрать меня с дороги, как выразилась Дюшамп? И предать той же судьбе, которая ожидала несчастного Алекса?

- Но зачем?