Все дни как один

Я стою в специальном баке для душа и решаю трудный вопрос — хватит ли мне воды, чтобы смыть мыло. Душевая воронка над головой. Плотно закрутив кран, чтобы не потерять ни капли воды, я намыливаюсь. Борис трет мне спину жесткой мочалкой. В нашем совмещенном санузле очень тесно, поэтому он стоит на пороге душа с руками по локоть в мыле. Открываю воду, она течет тонкой струйкой, а точнее крупными каплями, как во время дождя. С улыбкой вспоминаю, как в начале эксперимента мы вытирали полотенцами обильно намыленные головы — не умели экономить воду и удивлялись, куда мгновенно исчезают из бака десять ее литров. Теперь научились укладываться в норму. Вот в баньку бы, да в парную, с березовым веничком! Парился бы, парился, а потом в снег…

Вспомнил рассказ знакомого врача, участвовавшего в многотрудной полярной экспедиции, о бане в снегах Антарктиды, о чудодейственном березовом венике и неповторимом клюквенном квасе. Воды у них было сколько угодно. Пищу им готовили высококвалифицированные повара. Они смотрели кинофильмы, часто получали письма из дому и обменивались «визитами» с пингвинами, обитавшими по соседству. Самое же главное, у них были солнце, небо, чистый воздух и бескрайний простор. И очень захотелось обменять наш «комфорт» и «уют» на невзгоды, пережитые ими во время пребывания на ледовом материке. У нас не трещат потолки под тяжестью снега, нет ни мороза, ни трещин во льду, ни пурги и полярной ночи, но мы так же, как и отважные полярники — «подснежники», как они называли себя, страдаем от изоляции, от недостатка информации, тоскуем по родным, а как хочется видеть рядом с нами хоть какое-нибудь проявление жизни.

— Ты вместо огуречной травы вырастил бы огурцы, что ли, или как-нибудь «усложнил» своих микробов, — шутят ребята.

— Даже на мышь согласны, — развивает мысль Борис.

— Выращу, если согласитесь жить здесь не год, а побольше, — отбиваюсь я.

В этих шуточных репликах слышалась тоска по нормальной, привычной жизни в большом коллективе.

Мы невольно испытываем «на прочность» окружающие нас предметы, наш интерьер. Уже расшатан паркет, хотя он изготовлен по специальному заказу, перебито много стеклянной посуды. Общение с нами выдерживает пока лишь сталь, а вот дерево не всегда. Сегодня Герман оперся о стол, и часть столешницы моментально отвалилась. Будет чинить. С ним подобные случаи бывают чаще, чем с нами. Может, потому, что он самый подвижный?

2 февраля. С утра мы несколько подавлены. Так обычно бывает в день забора крови из вены. Пока Герман проводил перезарядку установок регенерации атмосферы и делал влажную уборку помещения, Борис мерил шагами оранжерею. Пять шагов вперед, по узкому проходу, поворот, и снова пять шагов. Он сегодня опять первый сдает кровь…

К счастью, все закончилось хорошо. Герман взял кровь из вены у Бориса и у меня с первого прокола. Видимо, у нашего бортового врача появился навык. Отмечаем головокружение после взятия крови, чего раньше не наблюдали…

После завтрака фотографирую колонии микроорганизмов на растениях, которые растут «не по дням, а по часам». Борис подходит ко мне, смотрит на кюветы и предсказывает «небывалый урожай».

Получили разрешение посмотреть хоккей. Наша сборная играет со шведской командой. Трансляция из Гренобля. Счет 1 : 1. Начался третий период. Кто будет чемпионом мира? Мнения разошлись: Герман заранее отдал первое место Канаде, Борис — нашим спортсменам, а я чехам. Посмотрим, кто будет прав. Кажется, Герман ошибся — канадцы уже не займут первого места, так как проиграли команде США и Финляндии…

В свободные дни мы заняты, как это ни странно, больше, чем обычно. Герман и Борис продолжают изучать высшую математику, а мне пришлось отказаться от этих занятий ради исследовательской работы в оранжерее.

Не спится. Но я стараюсь заснуть — завтра тяжелый день. Герман выключает свою лампочку, и отсек погружается в полутьму. Мысли возвращаются к одному и тому же.

Жить в «Земном звездолете» можно. Почти все проблемы быта решены. Пища подходящая, вода не вызывает отвращения, воздух тоже. Радостей, правда, мало. Зато есть наука, творческая работа — мечта многих. Нет потери времени. Разве так уж плохо?

Отдых здесь нечто другое, чем в обычной жизни. Отдыхать в наших условиях — это значит просто переключаться с одного занятия на другое, переходить от одного стереотипа поведения на другой. Лучше, конечно, не думать о происходящем там, за стенами. Это трудно, однако возможно. Но не вызовет ли это со временем эмоциональную сухость и отрешенность? Ведь даже сновидения утратили притягательную силу, перестали быть яркими и сочными, как раньше. Наверное, все-таки полезно думать о прошлом, рыться в памяти, размышлять. Теперь многое видится совсем в ином свете и оценивается совершенно по-другому…

Вот и Борис выключает свой светильник, становится совсем темно. Пора спать и мне. Завтра я опять дежурный. А сколько дежурств впереди!..

Во время дежурства много приходится заниматься кухней, хотя приготовление пищи и несложно. Приготовить обед — это значит залить концентрат водой и в зависимости от продукта подогреть его или подать так. Стоит, например, положить кусочек мяса, напоминающий хлебный сухарь, в воду, как очень скоро оно приобретает вид и вкусовые свойства обычного мяса. После «восстановления» водой оно не требует дополнительной кулинарной обработки. Творог — сухой белый порошок — мы восстанавливаем так же: заливаем водой комнатной температуры и, помешивая, доводим до консистенции, свойственной натуральному продукту. Процедура получения молока или молочнокислых продуктов не сложнее: надо просто залить порошок водой и размешать. Так же быстро приготавливаем яблочное пюре, соки. Очень просто готовить салат: зелень нужно вымыть, измельчить, добавить немного воды и сухую специальную заправку, содержащую майонез и лимонную кислоту. Всего на подготовку пищи, включая салат, затрачивается обычно не более двух часов в сутки. Из-за ограничений в воде больше всего времени идет на мытье зелени, а также посуды.

Обязанности дежурного совсем не оставляют ему свободного времени, и поэтому день проходит быстрее. Но это только радует…

В фантастических кинофильмах и романах о космонавтах проблемы пищи не существует: экипаж обычно располагает огромным запасом полноценной пищи в виде маленьких пилюль и обедает очень просто и быстро, глотая их и запивая глотком воды.

К сожалению, пока нет еще таких таблеток, которые решали бы проблему питания. Но даже если и допустить, что они будут созданы, все равно ими невозможно заменить продукты питания, поскольку и желудок, и кишечник человека для нормального функционирования должны быть наполнены пищей. Именно она вызывает чувство сытости. Да и неразумно относиться к питанию как к приему лекарств.

Питание не просто прием пищи. Это сложный процесс, в котором тесно переплетаются психологические и физиологические моменты. Имеют значение вкус пищи, ее внешний вид и запах и, конечно, условия, в которых ее принимают. Безвкусное, непривлекательное блюдо, плохая сервировка стола не способствуют выделению пищеварительных соков, не вызывают аппетита.

Известны и другие не менее фантастические проекты решения проблемы питания человека в космосе. Предлагают, например, специально для космоса вывести карликовое жвачное животное размером, может быть, с кошку, не имеющее рогов, копыт, когтей, шерсти и т. д., которое можно целиком употреблять в пищу.

Довольно нереально выглядит предложение изготовлять детали внутри космического корабля из съедобных материалов, которые могут стать аварийным запасом пищи для космонавтов. Защитники этой идеи ссылаются на опыт японцев, которые делают пивные бутылки из спрессованного рыбного порошка.

Что же из упомянутого может быть реализовано? Кто знает! Наука о космосе одна из самых развивающихся. И то, что десять лет назад казалось фантастичным, сейчас становится реальностью. К числу таких фантастично-реальных проблем относится и проблема искусственной пищи. Она важна не только для космоса, но и вообще для человечества.

Созданием искусственной пищи начали заниматься давно, еще в начале нашего столетия. Дело в том, что человеку для накопления энергии и материала для построения тканей организма необходимы жиры, белки, углеводы, минеральные вещества и витамины. Чтобы их получить, нужно съесть определенное количество продуктов, в которых они содержатся. Идея искусственной пищи и состоит в выделении этих пищевых веществ в чистом виде. Затем по специально разработанной технологии их превращают в искусственную пищу, по своему внешнему виду, цвету, запаху, вкусу и консистенции практически не отличающуюся от натуральной. Оказалось, что это заманчивая, но далеко не простая идея может быть осуществлена. В Советском Союзе был проведен эксперимент, в котором десять человек питались искусственной пищей, изготовленной из чистых пищевых веществ. Искусственные макароны, вермишель, хлеб, суповые засыпки, муссы, кисели, творог и даже черная икра по форме, запаху и вкусу напоминали натуральные продукты. Питаясь искусственной пищей, испытатели ощущали легкость, повышенную работоспособность, к концу эксперимента каждый из них поправился на 1,5–2 килограмма. Пища хорошо усваивалась, метаболизировалась, не вызывала нежелательных расстройств пищеварения.

Известно, что наиболее полноценные белки животного происхождения получаются из молока либо из куриных яиц. Такого белка человеку необходимо 70–90 граммов в сутки. Чистых углеводов требуется примерно 350 граммов в сутки. Чистые жиры, животные и растительные, не должны превышать 100–120 граммов. Если пищевые вещества высушить, они могут сохранять свои свойства бесконечно долго.

Казалось бы, проблема решена; однако это далеко не так, ибо, кроме чисто энергетических потребностей, организм человека нуждается в микроэлементах, витаминах и даже микроорганизмах, способствующих пищеварению и являющихся необходимыми для нормального функционирования желудочно-кишечного тракта. А выделить все это в чистом виде мы пока не в состоянии. И проблема питания искусственными продуктами снова остается нерешенной.

Как считают многие специалисты, оранжерея с высшими растениями в длительной космической экспедиции способна обеспечить космонавтов полноценными углеводами, витаминами, минеральными солями. А вот с белками дело обстоит посложнее. Чтобы растительная пища была полноценной, надо или увеличивать количество животных белков в рационе, или, что проще и дешевле, добавлять в пищу синтетические аминокислоты. Сейчас ученые ищут пути создания полноценной искусственной пищи, основанной на использовании растительного белка. Работы такого направления начаты во многих странах мира. В ГДР в контакте с советскими учеными ведутся исследования по превращению в искусственную пищу белка растений. В Англии разработан способ получения белка из люцерны и создания на его основе искусственного молока. В США из белка сои готовят мясные блюда. Однако в настоящее время можно представить и другой способ создания полноценной добавки к рациону — внесение в пищу, бедную белком, микробного или дрожжевого белка.

Дело в том, что продуктивность микроорганизмов на много порядков выше продуктивности животных и птиц. Так, например, за сутки тонна дрожжей способна дать тысячу тонн потомства, то есть до 400 тонн белка. Уже сейчас на начальной стадии исследований из дрожжевого белка можно приготовить приятные на вид, ароматные и вкусные блюда: бульон, заливное мясо и т. п. Сухой белок дрожжей в нормальных условиях сохраняется неограниченное время. Он легко очищается от посторонних примесей, приятен на вкус и может служить основой для кулинарии. Его можно получать путем механического или химического разрушения оболочек дрожжевых клеток и отделения всего белка. Получается белый безвкусный порошок, который, как и всякий другой чистый безводный белок, может храниться очень долго. Из него можно приготовить вкусные и ароматные блюда, для чего достаточно придать ему привычный вкус — сладкий, кислый, соленый, горький. А это ведь совсем нетрудно, стоит его посолить, добавить перец, уксус, сахар. Может быть, именно в этом заключается успешное решение вопроса питания космонавтов?

По мнению большинства исследователей, при длительных космических полетах пища должна воспроизводиться на борту корабля. Большие надежды ученые возлагают на высшие и низшие растения, которые в будущем помогут создать на борту планетолета экологическую систему.

Ученые считают, что в такой системе в качестве компонентов или звеньев цепочки питания можно использовать отдельных представителей биологических сообществ — дрожжи, грибы, водяных улиток, слизней, рыб, кроликов, цыплят и т. д., которые участвуют в круговороте веществ в природе. Растения и водоросли в этой цепи будут поедаться рыбами или другими животными, которых, в свою очередь, может использовать в пищу экипаж космического корабля. Но это пока дело далекого будущего, хотя в принципе осуществимость таких проектов не вызывает сомнений.

При составлении рациона надо заботиться и о том, чтобы в нем в достатке были витамины и аминокислоты. Нельзя игнорировать также вкус человека, его склонность к индивидуальному ассортименту блюд.

Для командиров двух первых кораблей «Восток» были изготовлены натуральные продукты в виде паштетов, соусов, пюре и др. Пища была в тубах. В тубах находился также плавленый сыр, шоколадный соус и кофе с молоком. Кроме пюреобразных, были твердые продукты: хлеб, копченая колбаса, лимонные дольки. Хлеб был испечен небольшими булочками, которые можно было целиком класть в рот. Так же расфасованы были и другие твердые продукты.

Опыт первых космических полетов позволил постепенно расширить продовольственный ассортимент. Позже в рацион космонавтов включались разнообразные изделия из мяса: жареное мясо, котлеты, язык, телятина, куриное филе. Появились сандвичи с паюсной икрой, пирожки с килькой, яблоки, апельсины, лимоны. Космонавты имели возможность заранее сделать выбор блюд по собственному вкусу. Кто хотел, мог взять даже сушеную воблу. Однако уменьшение или замена одних продуктов другими обязательно балансировалась в общем рационе по калорийности. В более поздних космических полетах меню было достойно самого изысканного гурмана. В него входили антрекот, ветчина, телятина, колбасный фарш, мясной и печеночный паштеты, куриное филе, говяжий язык в желе, свинина рубленая с яйцом. Само собой разумеется, все продукты были многократно исследованы на содержание пищевых веществ, на сохранность и устойчивость к воздействию факторов космического полета. Готовили их с добавлением различных приправ. Все они были вкусны и очень аппетитны. Зачем же тогда пищу обезвоживать?

К сожалению, все натуральные продукты слишком много весят. А забывать о весе и объеме продуктов, имея в виду длительные космические полеты, нельзя. Поэтому-то весьма перспективной оказалась натуральная пища, из которой методом сублимационной сушки удалена вода. Вот почему в нашем эксперименте проводится всесторонняя проверка такой пищи.

В первые дни эта удивительная пища, содержавшая необходимое число калорий, имевшая естественный вкус и даже цвет, не вызывала у нас чувства привычной сытости: из-за стола мы вставали впроголодь. Но потом как-то к этому состоянию привыкли и все реже вспоминали об обычной пище. Витамины, клетчатку и минеральные вещества нам давала оранжерея. Весь рацион был рассчитан на пятидневный цикл: пять суток мы ели ежедневно разное, а потом меню повторялось. Кстати, в обыденной жизни такое повторение происходит примерно каждые три дня, и мы этого не замечаем.

В длительных полетах сублимированная пища будет являться, вероятно, основной, так как она легка и ее можно много месяцев хранить при комнатной температуре.

Сублимационный способ обработки пищи прост как в теории, так и на практике. Мы знаем, что вода составляет 9/10 веса овощей и фруктов и 4/5 веса мяса и рыбы. Если ее удалить, то вес продуктов значительно уменьшится. Сублимирование проводится при низкой температуре в вакууме: в этих условиях влага, находящаяся в продуктах, замерзает, а затем переходит из твердого состояния в парообразное, минуя жидкую фазу. Специалистами установлено, что сушка методом сублимации меньше изменяет питательные свойства продуктов, чем какой-либо другой метод обезвоживания. А простое добавление воды в такую пищу восстанавливает ее первоначальные свойства, в том числе и вкусовые; и если забыть, что она только что была в таблетках, брикетах и порошках, то создается полное впечатление, что ешь обыкновенное мясо, свежий творог, пьешь натуральные соки.

И все-таки, несмотря на вполне подходящую пищу, временами очень хотелось самого обыкновенного свежего хлеба, горячей, испускающей аромат картошки и многого-многого другого, что было почти каждый день раньше и о чем нам приходилось только мечтать. Целый год мечтать!..

Медицина, медицина день за днем

6 февраля. Проснулся немного раньше сигнала подъема. Опять что-то звенело. Но что? Борис зашевелился, видимо, тоже среагировал на звон, который хорошо слышен, несмотря на сильный шум в жилом отсеке.

Сигнал подъема задерживается, так как предстоит исследование основного обмена и газов крови. Лежу в полудремотном состоянии. То ли во сне, то ли наяву слышу, что кто-то прыгнул со спального места. Хлопнула дверь санузла, заскрипел выдвижной ящик на пульте бортового врача. Значит, Герман уже снял пояс медицинского контроля, поставил подогревать воду. Сейчас начнется пытка.

Вот он протягивает мне шланг с резиновым загубником. Беру его в рот. Он ставит банку с горячей водой около меня. Опускаю руку и судорожно ее отдергиваю: в банке — кипяток. Герман молча идет за холодной водой. Вот он вновь ставит возле меня банку, пробует воду пальцем и показывает жестом — давай. Опускаю руку — и тут же отдергиваю. Вода все еще очень горячая. Он удивленно смотрит на меня, потом на воду, ругается про себя и… за холодной больше не идет. С загубником во рту я говорить не могу, а он требует, чтобы я опустил руку в горячую воду.

Теперь он берет иглу и приближается ко мне, чтобы взять кровь из пальца. Я протягиваю багровую от горячей воды руку и смотрю на своего эскулапа. Мне кажется, что он еще спит, глаза только чуть-чуть приоткрыты. Вот сейчас он воткнет мне иглу под ноготь! Я почти перестаю дышать: укол! Больно; игла не проколола кожу — Герман не взвел пружину. Еще укол. Слава богу, появилась кровь. Но мало. Он сжимает и сжимает мой палец, но все безуспешно. Подставляю другой. Он ругается и колет, колет и ругается. Я вздрагиваю, издаю какие-то нечленораздельные звуки и… просыпаюсь. Спустя немного исследования начались. Сон, как говорится, в руку.

Через полчаса встаю. Борис занимает мое место, а я начинаю разогревать завтрак. Для меня сегодня основной обмен позади.

Взять кровь у всех нас из пальца для клинического анализа Герман попросил меня, но колет себе палец сам: самому вроде не так больно, а если и больно, то не обидно. Наконец контейнер с пробами крови наполнен, я ставлю его в шлюз. Можно завтракать.

После завтрака следующее исследование — гастрограмма. Моя очередь. Но сначала нужно вымыть посуду. Торопиться нельзя. Перерасход воды здесь невозможен: она просто кончится. Ставлю влажную металлическую посуду на электроплитку. Через пять минут она сухая, стерильная. Вытирать не нужно. Так я обхожусь без уже довольно серого кухонного полотенца.

Нас просят начинать исследование. Ложусь на спину, Герман отмеряет расстояние от нижнего конца грудины, ставит электрод и фиксирует его. Теперь я должен лежать не двигаясь. Можно дремать. Свет выключают. Сквозь дрему слышу, как ребята шуршат целлофаном, доставая орехи и галеты из холодильника. Что-то падает…

15 февраля. Выходной день. Сижу в оранжерее, изучаю с помощью микроскопа микрофлору, сопутствующую растениям. Делаю снимки. В жилом отсеке идут занятия по математике. Невольно прислушиваюсь. Ребята стараются разобраться, почему при делении числа на ноль получается бесконечность…

После занятий проводим дезинфекцию помещения обеззараживающим раствором. Ползаем по полу, взбираемся под самый потолок, опрыскиваем стены. Так положено по программе делать один раз в месяц. Руки заняты, а голова свободна — вспомнил, как на днях с Командного пункта комплекса с нами беседовали врачи-клиницисты, те, кто нас обследовал и готовил в путь: терапевт, невропатолог, отоларинголог, психиатр. Ждут, наверное, что с нами произойдет что-нибудь неприятное, и боятся так же, как я боюсь за свои дрожжи и растения. Поговорили по видеотелефону, врачи досконально расспросили нас по всем пунктам.

Борис сообщил, что у него выкрошилась пломба из зуба. Пломбировать и лечить зубы в наших условиях — одна из самых трудных задач. Правда, в нашей аптечке есть зубной цемент и необходимый набор стоматологических инструментов. Но не так-то просто нам, неспециалистам, ставить друг другу пломбы…

Борис принялся чинить специальное кресло с датчиками для записи частоты сердечных сокращений и дыхания, а Герман начал «шелушить» рацион: достал сухари, орехи, предназначенные на второй завтрак. Я не отстаю от Германа: беру сухарь, завернутый в целлофан, ударом о стальную стену разбиваю на мелкие части и по кусочку кладу в рот. Грызть не решаюсь — боюсь за пломбы. И вдруг сильная боль — зуб! Неужели выпала пломба? Все-таки не обошлось. Зубная боль может сильно испортить жизнь. Что-то будет ночью? Неужели придется прибегнуть к бортовой аптечке? Пока она не тронута, и мы этим немного гордимся.

Чего только нет в этой аптечке: и противоинфекционные, и успокаивающие, и болеутоляющие, сердечно-сосудистые, желудочно-кишечные и другие препараты, шприцы, различные мази, на случай травм — медицинский инструментарий, перевязочный материал, обладающий бактерицидными и гемостатическими свойствами. Количество медикаментов и перевязочных средств рассчитано на курс лечения всевозможных заболеваний или функциональных расстройств. Заботливые врачи постарались предвидеть все, чем мы можем заболеть. Они учитывали условия эксперимента, а также наши индивидуальные особенности, в частности, реакцию на различные препараты.

17 февраля. До завтрака провели санитарно-бактериологические исследования: отбирали пробы воздуха, делали смывы с различных поверхностей гермообъекта, а также мазки со слизистых и кожных покровов.

Герман быстро, в темпе, проводит пробу за пробой. Он ставит хорошо известные всем микробиологам стеклянные чашки Петри с питательными средами в аппарат Кротова и, пока чашки в аппарате, успевает сделать все остальное.

Сегодня у Бориса радость: ему сообщили, что отныне его рацион пополнен подсолнечным маслом. Когда он потерял в весе около 5 килограммов, то, жалуясь на голод, стал просить добавки. К его просьбе мы присоединились охотно. Но повезло лишь ему. Теперь на наших глазах Борис «уплетает» подсолнечное масло, а мы глядим на него и страшно ему завидуем. Нам не дали, наш вес меньше, и потерь в весе практически нет, но есть постоянно хочется.

В последнее время Герману что-то не спится. Когда в час ночи откладываю книгу, выключаю свой ночник и устраиваюсь поудобнее в спальном мешке, он еще читает. А раньше обычно я выключал свет последним.

25 февраля. Под утро опять слышался какой-то странный звон. Что бы это могло быть? Встали, размялись, позавтракали. Из динамика донесся голос одного из научных руководителей.

— Герман, Герман!

— Здравствуйте, Юрий Герасимович! — Герман подошел к микрофону.

Мы с Борисом приготовились услышать обычный вопрос: «Как дела?» и стандартный ответ: «Все в порядке, все хорошо!» Этим обычно ограничивается утренняя беседа. Но у Юрия Герасимовича сегодня взволнованный голос.

— Герман, мы тебя все сердечно и горячо поздравляем! У тебя родилась дочь! Вот так-то, милый! Теперь ты отец! Я очень рад за тебя!

Мы бросились качать Германа. Правда, место не очень позволяло, но все же мы радовались вместе с Германом и сочувствовали ему. Сочувствовали потому, что знали, как ему сейчас хочется домой и как теперь тягостно долго потечет для него время, стены камеры покажутся еще более серыми, свет еще более тусклым…

29 февраля. Перед завтраком Борис достает из холодильника подсолнечное масло — добавку к рациону. Герман и я смотрим с завистью. Нам тоже хочется масла. Всякий раз, когда шлюзуют этот вкусный источник калорий, мы еще надеемся, что дадут порцию на всех.

Время от времени подстригаем друг друга, вернее, Борис стрижет меня и Германа, а я — Бориса. У Бориса получается лучше, чем у меня, а Герман даже не пытается пробовать. Как раз сегодня вечером Борис постриг Германа под «бокс». В наших условиях эта прическа самая рациональная, так как длинные волосы требуют для мытья больше воды. Кроме того, мы обязаны периодически переправлять в лабораторию для анализа волосы и ногти. Днем пакеты с волосами, которые мы собрали во время стрижки, перепутались и, если бы не номера на них, нам с Борисом не разобраться бы, так как цвет наших волос совершенно одинаковый.

Завтра в оранжерее вспыхнут все двенадцать светильников. Их свет ярче южного солнца: после темноты он кажется ослепительным, потом привыкаешь к нему и работаешь без темных очков.

Приглядываюсь к тонким, бледно-желтым побегам. Завтра они станут зеленеть на глазах, а сегодня совсем поникли. Полить бы. Но по графику только завтра утром они должны получить воду. А доживут ли до завтра? Однако влажность почвозаменителя почти не отличается от оптимальной. Значит, все в порядке.

Борис с гитарой в руках сменяет меня, и уже через минуту оттуда доносятся грустные мелодии.

Испытание одиночеством

Отношения между нами стали ровнее. Стараемся не давать друг другу «советов», быть корректными. Так как никому не хочется оказаться в изоляции среди трех, то есть в абсолютном одиночестве, то все мы всерьез стали задумываться о взаимоотношениях.

Одиночество вдали от людей невыносимо, но тяжелее его, пожалуй, сознание душевной замкнутости. В наших отношениях появился руководящий и единственно приемлемый для всех принцип — не вмешиваться в дела другого ни словом, ни действием, и уж если появилась крайняя необходимость вмешаться, то лучше осторожным действием (сделать что-нибудь за товарища), чем словом. Слово в наших условиях слишком сильный раздражитель. Оно может не полностью донести смысл или исказить его. Поэтому стараемся быть в разговоре чрезвычайно осторожными. На вопросы друг другу отвечаем кратко. Воспитываем в себе способность не реагировать на неприятные реплики или реагировать не сразу, подчиняя чувства и эмоции рассудку. Пытаемся обдумывать фразы прежде, чем их произносить, вообще стараемся меньше разговаривать. Говорим только на деловые или нейтральные темы. Наиболее скуп на слова Герман. Это одна из его черт, которая мне нравится. И еще он любит порядок во всем — это тоже мне по душе; а вот когда он в целях наведения порядка начинает перекладывать с места на место вещи, то это уже раздражает.

Как мало требуется, особенно в наших условиях, чтобы вывести человека из душевного равновесия, и еще меньше нужно, чтобы он улыбнулся. Мысленно приказываю себе не забывать об этом и как можно меньше произносить ненужных, пустых слов! Мне кажется, что со словами у нас в гермокамере дело обстоит примерно так, как со звуковыми сигналами автомобилей в городе: раньше они были будто необходимы, теперь отменены, и никто об этом не сожалеет. Ведь часто человек говорит по привычке, хотя необходимости в этом нет. Важно также щадить достоинство другого, не затрагивать его самолюбия, выбирать форму обращения. А как велика роль вежливости — иногда только она одна помогает успешно решить спорные вопросы!

Постепенно вырабатываются выдержка и терпение, умение не видеть мелочей и способность пренебрегать неприятным в поведении другого, не замечать того, что может вызвать недовольство и, следовательно, обострить обстановку. Наше постоянное общение привело к некоторой нивелировке. Кажется, мы даже стали в чем-то похожи друг на друга, хотя до полного взаимопонимания еще далеко. Пожалуй, к изоляции мы привыкли быстрее, чем друг к другу. Вспомнилось, как на днях, когда я брился, Борис листал книгу, а Герман готовил завтрак, раздался какой-то звук.

— Ты слышал, кажется, что-то упало? — тихо спросил Борис.

Я отрицательно покачал головой.

— Это мясо, кажется, упало на пол, будем есть грязное, — заметил Борис.

Хотя это было не очень приятное известие, я промолчал. Мысленно представил себе, как подхожу к Герману и интересуюсь, что именно упало. Затем поставил себя на место Германа, и мне стало совершенно ясно, что делать этого нельзя. Борис, видимо, тоже не хочет обострять отношений и поэтому спрашивает о случившемся у меня, а не у Германа. А может быть, он просто хочет удостовериться в том, что ему это не показалось, прежде чем спросить Германа? Я ничего не предпринимаю. Борис встает и выходит в оранжерею, а я просто отворачиваюсь от камбуза, где Герман готовит завтрак.

Каждый из нас поставлен перед выбором: либо замеченное игнорировать, либо отреагировать и, значит, получить тут же встречный упрек, основания для которого всегда найдутся. Вот так из-за мелочей обычно все и обостряется. Помню, один психолог мне говорил: «Знаешь, люди могут поссориться из-за форточки: одному душно, другому холодно. От этого они могут стать врагами на всю жизнь или сочтут, что безнадежно не сходятся характерами».

Действительно, как правило, причина конфликта — не какая-то изначальная психологическая несовместимость. Нет! В большинстве случаев, увы, конфликтуют люди, имеющие реальные возможности не конфликтовать. Между ними часто не только нет «антагонистических противоречий», интересы их ни в чем не сталкиваются, а даже совпадают. Да, наверное, нет и двух людей, совместимых по всем показателям. Человек даже с самим собой не всегда «совмещается». Временами он недоволен самим собой, раздражается по пустякам.

Часто замечал: вспыхнет ссора, и тут же ее первопричина отходит на задний план, а сама ссора становится самоуправной, жестокой. Я много думал об этом. Похоже, ссоры часто возникают просто из-за так называемого принципа. Но какого? Ответ, как правило, получить трудно. Видимо, проявляется какой-то подсознательный страх показаться слабым, появляется желание лишний раз самоутвердиться. А самое главное, возникнув, ссора как бы сама себя поддерживает. Резкое слово, сказанное одним из собеседников, вызывает ответную грубость, которая еще больше распаляет зачинщика столкновения, и затем этот процесс многократно повторяется, усиливаясь. Ссорящиеся люди могут доходить постепенно до таких резкостей и грубостей, которые шокировали бы вначале их самих. Процесс взаимного взвинчивания с большим мастерством изображен Н. Гоголем в его сатирической «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».

Ссоры — очень неприятное и серьезное явление в нашей жизни. Мы все стараемся избегать их, и все же бывает очень трудно удержаться. В эти минуты я стараюсь вспомнить, как Лев Толстой учил свою дочь: «Когда ты ссоришься, то попробуй себя во всем обвинить и чувствовать себя кругом виноватой».

Использую и хороший прием прервать ссору. Если один из спорщиков не отвечает на грубость тем же, то перебранка прекращается. И еще я заметил, что хладнокровие одного само по себе успокаивает другого. Особенно наглядно «заразительность спокойствия» проявляется в группах взволнованных чем-то людей, и, если найдется хотя бы один, сохранивший полное самообладание, другие будут ограждены от лишних волнений. Еще виднейший советский невропатолог В. Бехтерев описал случаи прекращения паники, возникшей в связи с мнимой или действительной угрозой пожара. Трагические последствия удавалось предотвратить только благодаря «заражению» коллектива спокойствием, исходившим от немногих смелых людей, которые вместе со всеми не поддались этой панике…

Возвращаясь к нашему маленькому коллективу, думаю, как много все-таки у нас общего и какие мы все-таки разные по характерам, привычкам! Хотелось бы взглянуть на всех нас троих со стороны. Мне кажется, каждый из нас все больше испытывает моральное влияние другого. Вероятно, действует подсознательный механизм. Неожиданно обнаруживаю в себе те или иные черты поведения товарищей, вплоть до манеры держаться, жестов, выражений. Улыбаюсь, когда на ум приходит простая аналогия: муж и жена, прожившие долгую совместную жизнь, часто становятся похожими друг на друга даже внешне.

Мы решили при трениях откровенно и спокойно обсуждать предмет ссоры, вникать в ее суть. При этом соблюдать одно правило: каждый должен говорить о своих собственных ошибках. Критика другого запрещена!

Результаты оказались отличные. У нас появился даже термин «оздоровить отношения». По-видимому, этот метод был использован не только нами. Шестьдесят дней на дне океана в камере «Тектайт-1» дружно работала четверка американских аквалангистов. Как же они справлялись со своими эмоциями?

Вот что говорит об этом один из членов экипажа, Уоллер. «Мы обсудили этот вопрос перед началом эксперимента и пришли к выводу, что в силу различия наших характеров и привычек будет лучше всего при трениях откровенно все обсуждать совместно. Этот способ себя полностью оправдал».

Один из членов экспедиции оказался необыкновенным любителем порядка. Он все время занимался уборкой и делал это так усердно, что его коллеги часто не могли найти своего снаряжения, которое бросали где попало. Из-за идеального порядка они даже не успевали выполнить целый ряд запланированных работ. «Наконец, — вспоминает далее Уоллер, — мы обсудили все между собой, и вопрос был исчерпан… Мне кажется, что так нужно поступать и ссорящимся супругам».

Недавно прочел понравившуюся мне книгу Эрика де Бишопа «Таити-Нуи» — о путешествии на плоту через Тихий океан. Он семь месяцев плыл с четырьмя товарищами, и, хотя сам подобрал себе спутников, у них частенько возникала проблема отношений. Вспомнил один из его советов: «…главное, следить, чтобы не было ни одной незаполненной минуты и не просачивалась скука».

Да я по себе заметил, что отсутствие досуга, постоянная занятость и ощущение того, что не успеваешь что-нибудь сделать, создают иллюзию ускорения событий, сокращения времени. А это уже само по себе избавляет от излишних трений.

Кажется, к концу «путешествия» эти «открытия» сделают всех нас неплохими психологами и уж наверняка терпимыми к недостаткам других людьми. А сегодня утром, несмотря на имеющийся уже опыт, я чуть было не вызвал конфликт, из-за меня чуть было не рухнула стабильность наших отношений.

У нас выработалось твердое правило: после утренней зарядки первым идет в санузел обтираться дежурный. Дежурил сегодня Герман, а я, не подумав, опередил его. Когда, поспешно умывшись и обтеревшись влажным полотенцем, я вышел оттуда, то увидел, что Герман уже готовит завтрак, а вокруг него ходит «кругами» Борис, выражая явное недовольство тем, что Герман начал готовить пищу, не вымыв рук. Герман же, делая вид, что ничего не произошло, продолжал заниматься своим делом. Обстановка была явно накалена. Мне было очень неприятно, что виновником случившегося оказался я. К счастью, через минуту Герман молча отправился умываться…

К своему удивлению обнаружил, что для меня не составляет особого труда ладить с Германом, когда он тоже не против. Интересно знать, насколько совпадают наши критерии оценки готовности другого к миру и добросердечности? Вчера мы с ним очень приятно и откровенно беседовали о жизни «на самом высоком уровне». Симпатичный парень!

А Борис как-то замкнулся, ушел от общих разговоров и, таким образом, самоизолировался, ушел в «глухую защиту». Но ведь никто не нападает на него! Мне кажется, ему не по душе потепление моих отношений с Германом. Я часто думаю, почему «третий» должен быть «лишний». Может быть, только из-за того, что нас как раз трое? Я совершенно уверен, что именно длительная совместная жизнь вызывает необычную реакцию в общем-то на мелочи. Одни и те же лица, неменяющаяся обстановка и изоляция — все это, конечно, тяготит, и все это никак нельзя изменить. А подспудное желание изменить присутствует постоянно. Создается альтернативная ситуация. Она дразнит, правда, небольшой, но все же манящей возможностью успешного выхода. Но возможность исчезает, а положение дел все же не улучшается. Копится недовольство, отсюда досада и раздражительность, усиливающаяся в усложненной обстановке. Вспомнил психолога Ф. Горбова, который на одном из симпозиумов рассказывал: «Именно досада вызывает далеко идущие последствия. Досада так разрушающе действует на психику, что намного превосходит переживание горя. Вот почему важно „щадящее“ отношение людей друг к другу».

15 марта. Герман кончил поджаривать свои галеты, и я начал готовить ужин. Сегодня у нас пельмени. Ставлю на огонь воду.

— Пельмени готовят в холодной воде, — как бы между прочим замечает Борис.

— Нет, в горячей, иначе они разварятся, — отвечаю я.

— Все-таки в холодной, — раздраженно возражает Борис. — Я лучше знаю, как варить пельмени.

Что же делать? Опускать пельмени в холодную воду или в кипяток? Нагревалась вода, накалялась обстановка. Я все-таки опускаю пельмени в кипящую воду, рискуя потерять душевное равновесие и нарушить равновесие в отношениях. Так и есть! Началось!

Борис почему-то напомнил мне о нашем утреннем диспуте по поводу зубца электрокардиограммы. Тогда я поменял местами отведения с ноги и руки, что было неправильно. На этом основании он вдруг заявляет, что я плохо разбираюсь в технике и т. д. Мне ясно, что он перешел к обобщениям, но очевидно и то, что он очень голоден, поэтому, видимо, и зол.

Мне же кажется, что все-таки прав я — пельмени нужно опускать в кипящую воду, чтобы они не разварились. Но и Борис прав: наши обезвоженные пельмени отличаются от обычных и, возможно, их надо опускать в холодную воду, чтобы они лучше проварились.

А теперь главное — не волноваться, не переживать, что бы он ни говорил! У него свой опыт, у меня — свой. Думать о приятном. Пельмени — наше семейное блюдо. Как хорошо их готовят мои родители! Отец подбирает мясо: свинину, говядину, баранину. Затем делает фарш: разводит его сливками или молоком, добавляет специи, пробует не один раз, прежде чем скажет, что начинка готова. И действительно, она и в сыром виде такова, что, как говорится, «пальчики оближешь».

Отец специалист по фаршу, а мать — по тесту. Возникает гармония интересов и опыта, в результате появляются отменные настоящие сибирские пельмени. Те, кто пробовал, долго вспоминают их. Вот бы нам такие сюда! А из-за этих даже обидно ссориться. Интересно, а как варит пельмени Герман? Что же он молчит? А Герман спокойно и с аппетитом, как мне кажется, пережевывает тесто с кусочками мяса, то, что в меню называется пельменями. Борис же на меня не смотрит, отводит взгляд в сторону… Теперь ясно — он просто не сдержался и оттого страдает. Думаю, наша размолвка ненадолго — я не могу долго сердиться и нет-нет да и улыбнусь невольно, скажу что-нибудь примирительное, дружеское; такова уж у меня привычка.

Сегодня Герман вызвался помочь мне приготовить завтрак, так как я был занят исследованиями. Помощь я принял с благодарностью, и от этого все выиграли: быстрее позавтракали. Позже Герман признался Борису, что был иногда несправедлив ко мне и что мешал его контактам со мной именно он, Борис. Невольно пришла на ум аналогия с другим экспериментом.

Врач, журналист и инженер находились в десяти кубических метрах герметичного пространства. Прожили в изоляции они значительно меньше времени, чем мы, но вот что интересное, на мой взгляд, записал один из участников, Е. Терещенко. «Какие-то мелочи в поведении (другого), в манере держаться начали приобретать неправдоподобное, преувеличенное значение. Я не спрашивал, но уверен, что то же самое происходило и с Леней и со Станиславом. Пропадала обычная благожелательность тона, вспыхивали недоразумения, все чаще напоминающие ссоры. И все по пустякам. Конечно, некоторые черты характера и поведения ребят и без особых условий вызвали бы у меня отрицательную реакцию, но здесь все острее». Я подумал: мы и они. Разные эксперименты, разные люди, но удивительно схожие ситуации и поразительно схожие отношения между тремя. А как я был согласен с Е. Терещенко, когда читал запись его наблюдений: «Мне представилась возможность увидеть человека, его душу как бы под увеличительным стеклом… Мне стало понятно, из чего складываются дружба и неприязнь».

Я ловил себя на мысли, что мы тоже лучше узнали себя, отчетливей увидели свои недостатки и лучше поняли цену человеческих отношений. Герман как-то признался мне: «Знаешь, как тяжело одному среди троих». Да, я его хорошо понимаю. Но я постиг и другое: только мы сами сможем справиться с нашими трудностями, и никто извне не поможет нам, нашим отношениям.

28 марта. Сегодня узнали, что погиб Ю. Гагарин — первый космонавт мира, человек доброй и красивой души, твердой воли и великой скромности. Не верилось в случившееся, не хотелось верить! Вспомнил, как впервые услышал о Ю. Гагарине семь лет назад.

Я был тогда студентом университета. В тот обычный апрельский день 1961 года, ставший позже историческим, я находился в лаборатории. В коридоре внезапно раздались шум, возгласы, громкие крики. Что-то случилось! Дверь распахнулась, и в комнату с криком вбежали несколько однокурсников: «Человек в космосе! Над планетой Гагарин, Юрий Гагарин!!!»

Все бросились в коридор слушать радио. А потом восторженно стали пересказывать опоздавшим биографию простого парня из Гжатска, бывшего ремесленника, студента техникума, курсанта аэроклуба, военного летчика, космонавта… Кажется, это было вчера. На экранах телевизоров, на полосах газет широко и открыто улыбался простой и сердечный человек. На Красной площади ликующий народ встречал своего героя. Он сделал первый шаг в неведомое, первый шаг к звездам и еще раз утвердил торжество человеческого разума.

Он выдержал поединок с космосом и позже выдержал поединок со славой, которая лавиной обрушилась на него в его двадцать семь лет.

Он был в центре внимания всего мира. «Звездный Колумб», как называли его журналисты, сначала облетел, а затем объехал земной шар как «посол мира».

Он учился и учил других.

Теперь его нет. Нет человека, который положил начало истории космических полетов. Не стало человека простого, смелого, Человека с большой буквы, Героя, коммуниста. Смерть его нелепа, и потому вдвойне обидна. Тренировочный полет. Но ведь семь лет назад он вернулся к нам живым и невредимым, пройдя через неизмеримо большие опасности!

Невозможно поверить! Мы сидим в нашей тесной камере и с комом в горле слушаем известия по радио. Как хочется быть сейчас там, с друзьями, разделить с ними наше общее горе. Я помнил наизусть слова Ю. Гагарина, сказанные перед космическим стартом: «Мне хочется посвятить этот первый космический полет людям коммунизма — общества, в которое уже вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на земле». Сегодня это звучит как девиз всей его короткой и яркой жизни.

Мы вспоминаем сегодня тех, кого уже нет с нами, — Сергея Павловича Королева, Владимира Михайловича Комарова. Они жили, чтобы побеждать, торопили время. Они учили нас борьбе, мужеству, подвигу во имя нашей великой Родины, во имя всего человечества.

Великие дела требуют героизма, и при этом могут быть жертвы. Примерно год назад на мысе Кеннеди погибли три американских космонавта… И все-таки эти тяжелые утраты не могут задержать движение человечества на пути к звездам.

В такие скорбные дни невольно приходит и другая мысль: а стоит ли космос того, чтобы расплачиваться за него не только огромными духовными и материальными ценностями, но и жизнью людей, людей талантливых, одержимых. Во имя чего приносятся такие жертвы?

Это делается во имя всего человечества. Ведь космос нужен всем людям на земле. Его освоение служит благороднейшей задачей сближения между народами, задачей укрепления мира. Разве человек, изучая космос, не укрепил и расширил теоретическую базу многих естественных наук, не узнал больше самого себя? Разве космонавтика не обогатила технику, биологию и медицину новыми методами исследования и контроля, новой радиоэлектронной аппаратурой. Ведь уже сегодня жизнь десятков тысяч людей спасена благодаря созданию новых приборов, разработке новых методов диагностики и лечения на базе космических исследований.

Развитие космической техники позволило применить спутники для связи, для решения хозяйственных задач и метеорологических исследований, что уже помогло спасти тысячи людей от стихийных бедствий. А интенсивное развитие радиосвязи, телевидения, автоматики, телемеханики и электроники обусловлено в значительной степени развитием космонавтики.

И наконец, космические исследования создают новые стимулы, открывают безграничные возможности для развития человеческой цивилизации, делают человека могущественнее, человечнее, умнее. Космонавтика сулит людям встречу с инопланетными братьями по разуму, а это значит, что мы не будем чувствовать себя одинокими во вселенной.

Трудовые будни

12 апреля. Сегодня праздник — День космонавтики. Мы, «Земные космонавты» — как нас стали теперь называть друзья, — получили множество теплых поздравлений. Нам подарили игрушку — желтого цыпленка, которого мы подвесили к лампе. По-видимому, он хорошо виден с Командного пункта, так как кто-то в шутку уже спрашивал, какой модели этот самолет?

Странно, что нас радует каждая яркая безделушка. Может быть, потому, что мы окружены серыми тонами? Если же учесть, что цвета активно воздействуют на организм человека, на его нервную систему, то это не покажется таким странным. Уже в глубокой древности было известно, что красный цвет возбуждает, зеленый успокаивает, черный угнетает, а желтый создает хорошее настроение; уже издавна все цвета поделены на теплые и холодные. Врачи средневековья, веря в магическую силу некоторых цветов, пытались лечить цветотерапией многие болезни. Следы такого метода лечения видны и в наши дни: возникла новая отрасль медицины — гигиена цветового зрения. Установлено, что одни цвета «радуют глаз», другие утомляют его. Неверно подобранная окраска в цехе может привести не только к снижению производительности труда, но и к травмам. Многочисленные опыты подтвердили, что дольше всего при испытании на усталость не сливаются цвета средневолновой части спектра, то есть оттенки светло-желтого и зеленого цветов. И действительно, меньше всего утомляются глаза от этих цветов.

Как утверждает профессор С. Кравков, зеленый цвет снижает глазное давление и способствует нормальному наполнению кровеносных сосудов. На основании этого вывода его ученики разработали метод лечения некоторых глазных болезней…

Но праздник праздником, а медицина медициной. Среди различных медицинских исследований, которые мы проводим еженедельно, есть и довольно приятные. К ним относятся, например, снятие гастрограммы, когда можно спать даже после завтрака, различные психологические тесты, включающие корректурную пробу, черно-красную таблицу, заборы выдыхаемого воздуха. А вот функциональную пробу к числу легких и приятных исследований не отнесешь: сидишь весь опутанный проводами на велоэргометре и до изнеможения крутишь педали. Так называемая ступенчатая нагрузка начинается с 600 килограммометров, и в каждую следующую минуту она возрастает на 200 килограммометров. Крутить педали нужно до предела собственных возможностей. Дышать приходится через загубник с зажатым носом, чтобы через него не проникал воздух в легкие. Пульсовый датчик сжимает шею. Через три-четыре минуты интенсивной работы резко возрастает кровяное давление, пот заливает глаза, сердце готово выскочить из груди. Потом появляется одышка, ноги перестают слушаться.

В течение всей этой работы измеряется артериальное давление, снимается ряд характеристик сердечной деятельности и дыхания, измеряется температура кожных покровов в различных точках тела. Медики высоко ценят эту пробу, считают ее очень эффективной для оценки функционального состояния сердечно-сосудистой системы.

Неприятно и исследование основного обмена из-за неоднократного взятия крови из пальца во время дыхания кислородом и при повторном использовании выдыхаемого воздуха, в котором накопилась углекислота.

Электроэнцефалография — тоже не из приятных исследований. Приходится часами сидеть в специальном шлеме в темноте, выполнять команды: дышите, не дышите, открыть глаза, закрыть глаза, не спать, спокойно и т. д. и, наконец, в изнеможении подниматься с кресла со слипшимися от специальной электродной пасты волосами. А вода-то у нас на вес золота!

Исследования нервно-мышечной деятельности позволяют объективно установить наши силовые возможности, оценить тонус мускулатуры и координации движений. «Езда» на велоэргометре при этом исследовании напоминает прогулку на велосипеде, именно прогулку, а не бешеную гонку, отнимающую все силы, как во время функциональной пробы…

Динамометры показывают, что, несмотря на необычные условия нашей жизни, мы не утрачиваем физическую силу. «Бег» руки с металлическим карандашом по светящемуся лабиринту, напоминающий увлекательную детскую игру, показывает, что со временем наша координация не только не ухудшается, а даже несколько улучшается, возросла также сила кисти рук и мышц спины — становая сила. Видимо, сказываются постоянные физические нагрузки, которые постепенно становятся привычными для нас, так как диктуются самим образом жизни, необходимостью компенсировать недостаточную подвижность постоянной физической тренировкой. В наших условиях это особенно важно: от тонуса мускулатуры зависит не только общее физическое самочувствие, но и душевное равновесие. Физические нагрузки — это своего рода занятия спортом. Мне, в частности, они очень помогают обретать спокойствие и быть бодрым.

Исследования нервно-мышечной деятельности напоминают соревнования, в которых оценивается эффективность тренировок. На этих «соревнованиях» по абсолютным показателям первое место прочно удерживает Борис, а мы с Германом делим второе и третье места. Мне трудно состязаться с ребятами, ведь мы в разных весовых категориях. Мой вес на десять килограммов меньше веса Германа и почти на двадцать — веса Бориса. Зато в работе на координацию в лабиринте уверенно лидирую я.

Как и на обычных спортивных соревнованиях, стараемся не отставать друг от друга, а во время тренировок «подсматриваем» упражнения, делимся опытом…

Отношения мои с Германом сейчас значительно улучшились. Несколько комплиментов в его адрес по поводу приготовленной им пищи и качества работы в оранжерее оказались весьма эффективными. А праздничный стол еще больше способствовал улучшению отношений и настроения. Мы, правда, настолько привыкли к «сублиматам», что не представляем, как будем обходиться без них. И все же, когда на столе появляются салат из капусты, суп харчо, курица с картофельным пюре и чудесный малиновый или черносмородиновый компот, в душе у всех нас ликование, что сразу сказывается и на лицах. Впрочем, завтрак был не хуже: мясо маринованное с картофелем и кофе с кексом и миндальным печеньем!

Все-таки праздник чувствуется! Для нас это очень много: праздничная пища не дает нам отвыкнуть от нашей обычной «земной пищи». И в такие дни думаешь: наверное, долго еще понятия «земная пища», «земной» будут оставаться для человека более приятными, чем «небесный», «небесная». Впрочем, шашлык, даже если его будут есть в космосе, делается из земного барана.

Готовить праздничный обед — большая честь и радость для каждого из нас. Ее не омрачает даже то, что потом последует мытье посуды, которой накопится в два раза больше, чем обычно. Из-за ограничений на воду это весьма ощутимые хлопоты.

Сегодня дежурит Борис. Он прекрасно справился со своими обязанностями. Особенно хорош хлеб, который он выпек: поджаристая корочка неописуемо хрустит! Приятными воспоминаниями об этом обеде мы будем жить до следующего праздничного дня. Впрочем, сегодня ожидается еще одно удовольствие: нам разрешено посмотреть праздничную передачу, посвященную космонавтам.

Перед обедом раздался сигнал вызова с Командного пункта: нас навестил заместитель министра здравоохранения СССР А. Бурназян. Узнав, как мы живем, работаем, какие у нас трудности, он тепло поприветствовал нас, подбодрил и пожелал дальнейших успехов в выполнении программы. Прощаясь, он сказал: «Прошу вас готовить материалы для пресс-конференции. Как думаете, успеете? У вас достаточно еще времени?» Да, действительно, до пресс-конференции было вполне достаточно времени — больше полугода, около семи месяцев, или немногим больше двадцати девяти недель, а точнее, двести пять суток!

16 апреля. Сегодня в оранжерее сняли последний в этом цикле урожай. Только что погасла последняя лампа и наступила «ночь». Я почувствовал какую-то щемящую грусть: так бывает иногда при заходе солнца — тоска по дню, ушедшему навсегда…

Времена года здесь не чувствуются так же, как праздники и воскресенья. Сейчас там, за стеной, весна: звонкая капель, яркое солнце, птицы, небо. Дни стали длиннее, наверное, уже пахнет оттаявшей землей. Как хочется увидеть все это! Вдохнуть весенний воздух, наполненный запахами оживающей природы. Скорей бы летело время…

В ночной оранжерее прохаживается Борис и слушает песни В. Высоцкого, которые специально для него транслируют в отсек. У него это одна из радостей; он может слушать их без конца, а нам с Германом, признаться, они уже здорово надоели.

«Оранжерейные дела» идут в гору: в третьей вегетации был получен солидный урожай. Если и дальше так пойдет, может возникнуть новая проблема, где его хранить. В холодильник все не поместишь, а для консервирования не дают соли. Очень жаль, если такое добро будет портиться! Запас смог бы обеспечить нас свежими витаминами две недели, всю оранжерейную «ночь»…

Герман делает записи в своем дневнике, Борис занят самомассажем, а я, затянув пояс медицинского контроля, забираюсь в спальный мешок. Закончился еще один день жизни и труда в гермообъекте. Дневники приобретают все большее значение: ведь мысли, как и слова, не возвращаются к нам обратно. Интересно будет потом проанализировать то, что записано. Герман занимается дневником ежедневно и делает это обычно перед сном. Вот и сейчас он сидит, склонившись над столом, и пишет и пишет. Укладывается спать он позже всех.

Я стал замечать, что иногда с трудом вспоминаю то, что было вчера — какое производил исследование, что ел в обед, о чем говорил с товарищами утром. Вероятно, не потому, что память слабеет, просто все слишком однообразно!..

Завтра тоже неплохой день: «кофеиновый». Суть его в том, что сразу после сна мы глотаем по таблетке кофеина. Принятая до завтрака, она приятно тонизирует, сразу снимает вялость и раздражительность, а наши лица, обычно хмурые по утрам, сразу проясняются. Эти исследования кислотности желудочного сока с кофеином и специальной смолой нам нравятся. К тому же смолу глотать намного приятней, чем резиновый зонд.

20 апреля. К привычным звукам уже давно примешивается какой-то странный звон. Сегодня он опять разбудил меня незадолго до подъема, и я некоторое время не мог уснуть — все прислушивался к нему. Однако, кроме обычного гула систем, ничего не услышал. Может быть, у меня просто в ушах звенит? Не начались ли слуховые галлюцинации? К тому же мне показалось, что, когда я проснулся, кто-то из ребят вздыхал и ворочался. Каждый раз собираюсь поговорить с Германом и Борисом об этих звуках, но забываю…

В отсеке темно, сигнал подъема еще не подан, но Герман уже прыгает на пол. Я слышу, как хлопнула дверь санузла и через минуту раздался треск. Он опять что-то разбил! На этот раз жертвой оказалась всего лишь пробирка, но на его совести уже несколько склянок, мерных цилиндров, стеклянных чашек. Впрочем, мы с Борисом тоже не безгрешны.

Сегодня отличился я. Полусонный, перепутал пробирки для сбора слюны, схватил чужую и понял это только тогда, когда Борис высунулся из санузла и с нескрываемым удивлением спросил Германа: «А не скажешь, куда мне плевать?»

После завтрака, как обычно, состоялся разговор с одним из научных руководителей эксперимента. Он сообщил, что в соответствии с программой предполагается изменение параметров микроклимата в гермообъекте, связанное с имитацией аварийных режимов работы систем жизнеобеспечения. Герман не мог скрыть своей радости. А мы не понимаем, чему он рад. Вероятно, перемене обстановки?

Недавно был замкнут контур санитарно-бытовой воды. Теперь она будет циркулировать так же, как и питьевая, многократно возвращаясь в отсек после регенерации. Поскольку мы по очереди принимаем душ один раз в 10 суток, то получается так, что каждый из нас моется водой, уже использованной другим. Я не особенно брезглив, но одна мысль об этой воде вызывает чувство отвращения. Мы хорошо знаем, что она регенерируется и очищается! И все-таки это чувство пришлось преодолевать так же, как предубеждение против питьевой воды, получаемой из мочи.

Первый же душ поверг нас в уныние: вода оказалась такой, что после мытья головы волосы стояли дыбом, глаза слипались. Мы высказали недовольство такой «баней», и через некоторое время вода стала мало чем отличаться от обычной…

После хорошей физнагрузки сижу в кресле с приятным ощущением в мышцах. Но что это за запах?! Герман стоит у камбуза и разогревает галеты. Может быть, он намекает мне, дежурному, что пора ужинать?

Запах слегка подгоревшего хлеба щекочет ноздри, «Поджаривание» галет — наша технология улучшения их вкусовых качеств. Этот давно известный способ вновь открыт нами совершенно случайно. Как-то я уронил галету на пол; выбрасывать было жалко, и я положил ее на раскаленную плиту, чтобы обжечь. Галета подрумянилась, стала мягкой и вкусной. С той поры мы стали разогревать галеты. Каждый на свой вкус…

Мы слышим по громкой связи голоса врачей-клиницистов; они пришли «допрашивать» нас. Но по распорядку дня сейчас время Германа: он должен проводить свои наблюдения, связанные с измерением артериального давления. Мы в растерянности. Но, немного посовещавшись, отдаемся в руки своего врача — Германа.

После замеров мы, как обычно, «даем интервью» пришедшим специалистам, которые с пристрастием «набрасываются» на нас. Мы, конечно, им рады, что ни говори — «свежие люди», новые собеседники. Герман — наш бортовой врач, только что производивший медосмотр, — докладывает состояние нашего здоровья, стараясь как можно гуще пересыпать свой доклад латынью. Мы с Борисом понимающе улыбаемся — хорошо освоили эту терминологию и знаем, о чем речь.

Герман сообщает, что иногда у нас наблюдается сухость слизистых носа и горла и мы закапываем в нос персиковое масло. А в целом все в порядке, если не считать, что кожа на пальцах рук задубилась и иссушилась настолько, что трудно пробить ее иглой при взятии крови. Это следствие наших «огородных дел»: при сборе растений работать приходится без перчаток, так как в них снижается чувствительность пальцев и сильно потеют руки. Видимо, смола, на которой произрастают наши растения, иссушает кожу рук.

Слушая разговор Германа с медиками-клиницистами, нахожу подтверждение тому, что все мы трое, стараясь оценить свое собственное самочувствие, ревниво следим друг за другом. Герман сообщил терапевтам, что вчера «чувствовал желудок» и сразу же стал апеллировать к нам с Борисом, надеясь, что и мы испытывали то же. Но мы отрицаем такой симптом, а ему очень хотелось бы нашим признанием успокоить себя. Но что поделаешь, помочь ему мы просто не в состоянии. А он рассчитывал. Ведь было же раньше так. Как-то у него стали кровоточить десны, и он настойчиво допытывался у нас, не испытываем ли мы то же. Мы отрицали, и это его расстраивало. Но тогда он не ошибся — через некоторое время у нас действительно десны стали кровоточить.

За последнее время я немного похудел и решил сбавить вечернюю физнагрузку, хотя с функциональной пробой вчера справился хорошо: крутил педали до 1500 килограммометров, а обычно только до 1400. «Потолок» Германа достигает 1800 килограммометров, а Борис крутит педали и до 2000 килограммометров…

26 апреля. Вновь наступил «лунный» день. В оранжерейном отсеке вспыхнул яркий свет. Когда из него переходишь в жилой, кажется, попадаешь в темную комнату. Свет оранжереи определенно положительно действует на наши эмоции, даже настроение улучшается. И это, наверное, не случайно. Давно известно, что с освещенностью связана интенсивность биологических процессов, протекающих в организме. В нашем жилом отсеке свет и краски почти не меняются. Освещенность же поверхности Земли в течение суток изменяется в 300 миллионов раз. И, быть может, правы те ученые, которые считают целесообразным иметь в космическом корабле суточные колебания освещения: в дневные часы пользоваться лампами дневного света, в вечерние — обычным «желтым» электрическим светом, а ночью создавать затемнение. Это очень важно, так как доказано, что непрерывное постоянное освещение, как и постоянная температура, оказывают отрицательное воздействие не только на человека, но и на растения…

Позади уже четыре вегетации. Наши растения развиваются нормально. И это несмотря на то, что к ним постоянно поступает конденсат, содержащий продукты нашей жизнедеятельности, выделяющиеся через кожу и легкие. До чего же они неприхотливы!

Вечером перед ужином вдруг почувствовали запах горелого пластика. Жилой отсек окутало дымом. Пожар! Дышать стало трудно. Немедленно сообщили о случившемся на Командный пункт и включили специальное устройство, поглощающее примеси. Дым стал постепенно рассеиваться, и через два часа запах гари совсем пропал. Что же произошло? Был ли этот пожар запланированным или произошла на самом деле авария?

Тут я вспомнил трагическую гибель трех американских космонавтов, заживо сгоревших в гермокамере макета космического корабля. «Хорошо, что в атмосфере наших отсеков не больше двадцати двух процентов кислорода», — невольно подумал я. Позже выяснилось, что «происшествие» было плановым.

30 апреля. После очередного взятия крови из вены я почувствовал себя плохо.

— Полежи! Я за тебя подежурю, — сказал Герман и расстелил мой спальный мешок. И хотя я отказался от помощи, его внимание меня тронуло.

Для упражнения зубов и укрепления десен нам передали жевательную резинку — ведь наша пища слишком нежна и не обеспечивает достаточной нагрузки на жевательный аппарат. Кроме того, она хорошо очищает зубы. Теперь со стороны мы, наверное, представляем странное зрелище: в тусклом свете лампочек двигаются хмурые, бледные и постоянно жующие фигуры…

Ночью снова проснулся от зубной боли: пломба все-таки выпала. После завтрака с помощью Германа мы приготовили по инструкции зубной цемент, и я сам поставил себе пломбу. Посмотрим, что будет дальше. В крайнем случае при сильной боли можно использовать практически неисчерпаемые возможности нашей бортовой аптечки. И есть же, наконец, у нас на борту свой врач — Герман!

Вечером мылся под душем — вода была хорошая. Вспомнил, как в прошлом году летом купался в Москве-реке. Как хочется поплавать! Хотя бы в бассейне. Когда же будет столько воды, чтобы ее хватило не только напиться и вымыть руки, но и принять ванну!

Мы получили праздничный рацион и с ним поздравления с предстоящими первомайскими праздниками. Грустно, за бортом сейчас весна, солнце, первая зеленая травка. Воздух свежий и прозрачный, с горьковатым запахом тополя. По утрам бывает, наверное, прохладно. Многие поедут в праздники за город. Улицы уже расцвели флагами. Скоро зажгутся гирлянды разноцветных огней…

Вечером за ужином мы с Борисом заговорили о жизни, о счастье, о любви.

— Как там моя Диночка? — с грустью произнес он, разглядывая фото жены. — Достается, наверно, ей от дочки.

В этих словах было столько тепла, столько любви и преданности семье, дому.

Вспоминая прошлогодние первомайские праздники, я спрашивал себя: было ли мне тогда радостнее, веселее, лучше, чем теперь? Да, конечно. Но тогда не было того, что есть сейчас. Каждый день нашей жизни здесь наполнен особым смыслом. Мы живем и трудимся для науки, и пусть нормальная жизнь у нас только в мечтах, мы знаем во имя чего терпим лишения, а это не так уж мало…

1 Мая. Сегодня у нас в меню кофе, кекс, миндальное печенье, салат из капусты, маринованное мясо. У всех приподнятое настроение.

Научные руководители эксперимента поздравили нас с праздником. Меня поздравили еще и с достижениями по ведению «огорода» — оранжереи. К обеду была подана закуска: креветки, семга. На первое — солянка, на второе — баранина. За такой обед мы принялись особенно дружно. Жалели, что нет вина.

Позже смотрели праздничную телевизионную передачу. Словно со всеми трудящимися, мы смогли побывать в праздничных колоннах демонстрантов, на Красной площади, на улицах и площадях, среди ликующих людей. И как-то особенно ясно ощутили, что мы не одиноки. Праздничный настрой людей явно передавался нам через стальные стены «Земного звездолета».

Заочное знакомство

Несколько дней не брался за дневник. А все началось с того памятного дня, когда в группе обеспечения появился незнакомый девичий голос.

— Не знаешь, кто это? — спросил я у Германа.

— Это журналистка Виолетта Городинская, автор нескольких публикаций об испытателях. Между прочим, среди праздничных поздравлений было поздравление и от нее.

Скоро ее голос мягкого тембра я научился легко узнавать. Мы вообще стали специалистами по звукам и, казалось, могли по голосу охарактеризовать человека. «Молодая, слегка кокетливая, наверное, симпатичная», — отметил я про себя, когда она разговаривала с Германом.

— Вы о нас, конечно, напишете не меньше, чем о других испытателях? — шутливо спросил Герман.

Виолетта засмеялась и ответила ему тоже какой-то шуткой. А спустя несколько дней, во время своего дежурства я впервые поговорил с ней и… загрустил. «Неужели это весна все натворила? — подумал я. — Но мы же здесь совсем ее не чувствуем!»

Однажды, случайно подойдя к иллюминатору, я заметил в шторке щель, через которую был виден пластик пола. В этот момент какая-то девушка подошла и закрыла шторку. Неужели это была она? Почти такая, какой я и представлял ее себе. С этого дня я потерял покой, напрочь утратил былое душевное равновесие. «Ты что, спятил? — зло издевался я над самим собой по ночам. — Ко всем прочим переживаниям добавить еще эти! Сам себе усложнил жизнь, сделал ее еще труднее. Бывало, когда ребята вспоминали жен, ты всегда чувствовал свое преимущество. Они раздваивались, а ты нет. Тебе было легче. А теперь?.. Может быть, написать ей письмо и при шлюзовании незаметно переправить? А ответит ли она? По письму многое можно узнать о человеке, и уж во всяком случае больше, чем по его внешности. Напишу-ка ей, может, ответит».

Дневник — мой верный молчаливый друг — был забыт в эти дни: я писал письмо Виолетте. Писал и рвал написанное, писал и рвал.

Разные мысли приходили в голову. Почему вошла в мое сердце именно она, а не другая? А вдруг она замужем? Как в этом случае поступить? Если написать письмо, то с чего начать? Ворох мыслей вертелся в голове. Мне казалось, что Герман слишком внимателен к Виолетте, да и Борис не упускает случая лишний раз поговорить с ней. Что, у меня разыгрывается больное воображение?

Здесь, в изоляции, мы очень ревниво относимся к каждому вызову снаружи, к каждому разговору. Видимо, сказывается «информационный голод», и поэтому любой голос снаружи — это прежде всего информация, Поэтому, наверное, каждый из нас так пристально следит за тем, о чем говорит другой, прислушивается к его разговору, и, видимо, поэтому мы не любим, когда он ведется по телефону, а не через микрофон по громкой связи, хоть громкая связь нам мешает, а «металлический» голос динамика, особенно по утрам, просто злит.

15 мая. Сегодня перешли на новую систему регенерации атмосферы. Теперь нет необходимости ставить новые пластины взамен отработанных, так как нет и самих пластин. Это сократило занятость дежурного по утрам — отпала необходимость проводить ежедневную перезарядку блоков регенерационных установок. Немножко больше стало свободного времени.

Свободное время! Я понял, что в наших условиях самым страшным является безделье. Тело и мозг обволакивает какое-то безразличие. Без труда здесь человек не может существовать так же, как без пищи и воздуха…

На днях Борис сказал, что «завязал нервы на узел», а сегодня вечером опять не смог сдержаться. И опять по пустяку. Герман несколько «перегрел» свои галеты на плите, и запах гари, который просочился в оранжерейный отсек в то время, когда Борис там разминался, вывел его из равновесия. Герман же, как всегда, успешно отразил «атаку», а затем сам перешел в словесное «наступление».

Такие «диспуты» хоть и неприятны, зато неплохо разряжают обстановку, ибо они, не являясь причиной разногласий, становятся поводом для разговора. Пользы от размолвок нет, а отношения после них всегда разряжаются, невысказанное перестает тяготить, нравственная атмосфера сразу смягчается, по крайней мере, внешне.

Чрезвычайно важно в наших условиях проявление хотя бы малейшего внимания друг к другу. Сегодня после обеда, когда мы с Борисом готовились на отдых, а Герман, как дежурный, был еще занят мытьем посуды, я, снимая свой спальный мешок, заодно достал мешок Германа и расстелил его. Герман был по-настоящему тронут таким вниманием и вскоре предложил мне свою помощь по оранжерее, что раньше было совершенно нереально.

20 мая. Миновали еще один рубеж — почти семь месяцев позади. Но еще пять впереди! Даже не верится, что время движется. Мне кажется, что мы находимся здесь целую вечность! Восприятие времени явно притупилось…

Я предложил ребятам постричься, имея в виду предстоящие «аварийные ситуации» с еще более жесткими ограничениями на воду, с высокими температурами и влажностью. Не хотелось портить прически, но что делать? Нужно. С короткими волосами легче переносить жару.

Сегодня удалось постричь Бориса под «польку» гораздо квалифицированнее, чем раньше, видимо, накапливается опыт. Меня же он разделал под «бокс» так коротко, насколько могли стричь ножницы.

Не успели постричься, как девушки с Командного пункта во время очередного сеанса связи заохали — зачем мы испортили свои прически. И действительно, глядя на затылок Бориса, я не могу сдержать улыбки, хотя спереди получилось вполне прилично. Интересно, а как выглядит мой затылок? Впрочем, у Бориса в этих делах квалификация значительно выше моей.

Только что нам официально сообщили, что в соответствии с программой эксперимента решено в ближайшие дни провести имитацию «аварийных ситуаций». С этой целью предполагается системы жизнеобеспечения перевести на другие режимы работы и даже отключать некоторые из них.

Во время подобного выхода на аварийный режим, когда температура поднялась до 30 градусов, мы уже не жалели о короткой стрижке; я надел на голое тело легкие брюки и закатал их до колен, Герман и Борис остались в плавках. У меня отчаянно разболелась голова, дышать стало трудно из-за влажности воздуха, которая повысилась до 90 процентов. Сегодня у нас в атмосфере всего до 1 процента углекислоты, а при аварийных режимах ее концентрация будет постепенно повышаться до 3 процентов, и это на десять суток!

Живя на Земле, мы не обращаем внимания на то, сколько процентов содержится в атмосфере кислорода и сколько углекислого газа, каковы ее давление и влажность. Об этом заботится сама природа. Другое дело — помещение гермокамеры. Достаточно пробыть в ней какое-то время, как газовый состав атмосферы изменяется. И через некоторое время из-за накопления углекислоты и отсутствия необходимого количества кислорода пребывание в ней становится невозможным.

Воздух, как известно, состоит из смеси кислорода, азота, углекислоты и незначительных количеств аргона, гелия, водорода и некоторых других газов. Наиболее важное физиологическое значение имеет кислород. Даже кратковременное лишение живых организмов этого газа может повлечь за собой их гибель. Дыхание чистым кислородом также может вызвать пагубные последствия: кашель, отек легких, боли. В обычных земных условиях при нормальном барометрическом давлении на долю кислорода приходится 21 процент.

Составным элементом естественной атмосферы является также азот. В воздухе его содержится около 78 процентов; вводится он и в искусственную атмосферу герметичной кабины. Известны проекты, в которых предлагалось применять в атмосфере кабины корабля гелий в смеси с кислородом, то есть вместо азота в качестве инертного газа в атмосферу вводится гелий при нормальном или пониженном давлении. Гелий в семь раз легче азота, теплопроводность его в несколько раз больше, поэтому применение его в воздухе позволило бы облегчить вес космического корабля, уменьшить объем и вес теплообменных аппаратов и т. д. Однако вопрос замены азота гелием еще не до конца изучен.

Углекислого газа в атмосфере Земли сравнительно немного — 0,03 процента. Ученые установили, что углекислый газ, находящийся в крови, оказывает стимулирующее действие на кровообращение и дыхание. Он способствует расширению сосудов мозга и сердца, воздействует на обмен энергии. Но большие количества углекислоты вредны; повышение содержания ее до 3 процентов вызывает уже физиологическое напряжение организма — учащаются дыхание и пульс. Концентрация углекислоты в 7–12 процентов может оказаться гибельной. Достаточно экипажу пробыть в герметической кабине некоторое время, как содержание углекислого газа в ее атмосфере резко возрастает. Поэтому его необходимо непрерывно удалять.

Эксперименты показали, что человек выдыхает не только углекислый газ, но и небольшие количества окиси углерода, аммиака, ацетона, альдегидов и углеводородов. Все эти вещества, или, как их называют, вредные примеси, в условиях замкнутого пространства кабины могут накапливаться до концентрации, превышающей предельно допустимую.

В лабораториях проводили такие наблюдения. Несколько человек находились в помещении, где температура воздуха была повышена, постоянно создавался шум, действовали небольшие дозы радиации, но не было лишь одного — герметичности: в помещение все время поступал наружный воздух. И люди чувствовали себя нормально. В другом случае были созданы комфортабельные условия, но помещение герметизировали. И самочувствие тех же людей заметно ухудшалось, снижалась их работоспособность из-за накопления продуктов обмена.

Вот почему космические корабли оборудуются регенерационными установками, которые доставляют в атмосферу их кабин кислород и удаляют излишки углекислого газа и вредные примеси.

Одним из существенных моментов для жизни космонавтов в длительном полете является влажность воздуха кабины. Наиболее благоприятный диапазон относительной влажности, так называемая «зона комфорта», находится в пределах 40–60 процентов. Высокая влажность ухудшает теплоотдачу, что может вызвать перегрев организма. Сухой же воздух вызывает неприятное ощущение сухости во рту и носоглотке, раздражает слизистые оболочки. Совершенно очевидно, что чем атмосфера герметичного помещения будет больше соответствовать обычной, земной, тем комфортабельнее будут условия для пребывания в ней человека.

В «Земном звездолете» комплекс физико-химических систем обеспечивает людей искусственной атмосферой с привычными для них газовым составом, температурой и влажностью. Принцип поддержания в нем нормального состава воздуха заключается в том, что углекислый газ из атмосферы забирается и направляется в блок утилизации. Здесь водород, реагируя с кислородом углекислого газа, образует воду, которая поступает в электролизный блок, где разлагается на водород и кислород. В блоке утилизации водород вновь участвует в образовании воды, а кислород после очистки поступает в кислородный блок и затем в атмосферу гермокамеры.

Испытание «максимальной нагрузкой» проходит не только уникальный комплекс систем, испытывается и сам человек. Ученым необходимо знать, как будут чувствовать себя люди в искусственной атмосфере — в похожей на земную, обычную, но все же в искусственной…

Уже запотели иллюминаторы, вода сконденсировалась на стальных решетках вентиляции и системы охлаждения в оранжерейном отсеке. Мы выходим на аварийный режим. Сидим мокрые, как в парной. Можно ли нормально спать в таких условиях?..

Не покидает мысль о Виолетте. Может быть, не посылать ей письмо? Подождать конца «путешествия»? Но это так еще не скоро! А время совсем остановилось. Как же его подогнать?! Нет. Нужно скорей отправить письмо — ведь во время аварийных ситуаций это будет невозможно. Не слышал ее голоса уже два дня. Сегодня она должна работать в ночную смену. Если все будет в порядке, ровно в 23 часа она скажет нам: «Добрый вечер!» Но я не смогу передать ей письмо — будет поздно, и шлюзования не будет. Значит, придется ждать следующего ее прихода, когда она будет работать днем.

Удовольствие и необходимость

Борис крутит педали велоэргометра, с лица его градом течет пот, во рту резиновый загубник, через который по специальному шлангу уходит выдыхаемый воздух. Над приборами, установленными по другую сторону камеры, склонились врачи. Они определяют состав выдыхаемого воздуха и одновременно физическую работоспособность. Борис в хорошей спортивной форме, несмотря на то, что много месяцев подряд находится в гермообъекте с весьма ограниченной площадью. Нет места для пробежек: два-три шага в бытовом отсеке и чуть больше в оранжерейном. Возможность двигаться ограничена до предела, поэтому существует угроза, что сердце должно работать с недогрузкой, а мышцы слабеть…

Неподвижность, даже относительная, — тихий, коварный враг — сразу вступает в сражение с нашими организмами. Инфаркт, инсульт, атеросклероз, всевозможные другие заболевания — вот далеко не весь перечень опасных последствий гиподинамии — неподвижного образа жизни. Если человека совсем лишить движения, он заболевает уже через несколько дней. Учеными были поставлены десяти-, тридцати-, шестидесяти-, стодвадцатисуточные эксперименты. На кушетку укладывался совершенно здоровый человек, и за несколько дней такого «отдыха» у него ослабевало сердце, нарушались пищеварение и обмен веществ, уменьшалась полезная мышечная ткань, а вместо нее увеличивалась жировая прослойка. И чем дольше шел эксперимент, тем серьезнее становились последствия такого пагубного «отдыха»: человек терял силу, выносливость, способность быстро реагировать на различные сигналы…

Окончился 120-суточный эксперимент. Тяжело было смотреть на испытуемых. Сразу после эксперимента им пришлось заново учиться ходить, они едва передвигались, и то с посторонней помощью. Они были здоровы, но сильно ослабли и потому ходили с тростью. Одного из них навестила жена. Когда она увидела его, то в лице изменилась: он был похож на человека, только что перенесшего тяжелую болезнь.

Эксперимент позволил обнаружить серьезные изменения в работе сердечно-сосудистой системы. В частности, сосуды потеряли эластичность из-за нарушенного их питания. А питание нарушается из-за отсутствия мышечной деятельности.

Мышцы человека, составляющие примерно сорок процентов массы тела, в условиях гиподинамии оказываются недогруженными. Между тем согласно современным представлениям нет ни одного внутреннего органа, который безучастно относился бы к работе или, наоборот, к бездействию мышц. Они прямо или косвенно оказывают влияние на кровообращение, дыхание, пищеварение, на обмен веществ и продуцирование гормонов. Да это и понятно, ведь свою многотысячную историю человек жил и развивался в движении…

В результате еще и еще раз было подтверждено положение о том, что физическая нагрузка нужна людям как хлеб, как вода, как воздух. Вот почему одна из проблем, которая с каждым годом все больше волнует ученых, — как быть с экипажем космонавтов? Ведь когда-нибудь стартует корабль с землянами и устремится к одной из планет! И что же станет с людьми, ведущими его, которые будут год, два или даже больше жить бок о бок с гиподинамией?..

Сейчас мы находимся в условиях, максимально приближенных к условиям космического корабля. Именно они способны породить синдром гиподинамии. «Именно ограничение подвижности в нашем гермообъекте — одна из главных трудностей. Если по тем или иным причинам кому-нибудь не удается позаниматься физическими упражнениями, на следующий день он чувствует себя разбитым, быстро устает, ноют мышцы, работа не клеится», — отмечал в докладе специалистам наш бортовой врач Герман.

Для борьбы с гиподинамией мы выполняем специальный комплекс физических упражнений. В условиях невесомости нельзя пользоваться многими из привычных земных снарядов. Можно прямо сказать: гантели и гири для космического спорта совершенно бесполезны — в космосе все лишается веса. Остаются лишь упругие силы. Построенные на использовании этих сил приспособления, очевидно, и станут первыми космическими спортивными снарядами. Таковы велоэргометр, пружинные эспандеры, резиновые амортизаторы. Все это находится сейчас в нашем распоряжении.

Два с половиной месяца прожили мы, располагая лишь жилым отсеком. Из-за десятков приборов, пульта бортового врача, полок для сна, столика для работы и хозяйственных дел, камбуза, холодильника, душа, санузла у велоэргометра полезная для физических упражнений площадь была втрое меньше теперешней. В это время спортивные комплексы состояли из разнообразных наклонов, приседаний, подпрыгиваний, из упражнений для укрепления брюшного пресса, мышц рук, спины, бедер. В общем, была обычная разминка без бега, как в обычных тренировках на земле. Первое занятие мы проводим с утра до завтрака, оно длится около сорока пяти минут; второе — с шести вечера до семи.

Любая спортивная разминка обычно сопровождается бегом. Но бегать нам в первое время было негде. Мы заменяли его имитацией — бегом на месте. Лишь в конце третьего месяца, когда к жилому отсеку была подключена оранжерея, мы ввели в свои тренировки и «бег». В оранжерее между ваннами с растениями имеется узкий проход длиной около шести шагов. Это наша «беговая дорожка». Три-четыре скачка, похожие на бег, — в одну сторону, а затем следует поворот. Такой бег напоминает движение челнока в ткацкой машине; и все же для нас это спасительный бег. Радость, которую он нам приносит, нельзя передать словами. В такие минуты мы забывали, что находимся в ограниченном пространстве и двери будут закрыты еще несколько месяцев. Это совершенно необходимая эмоциональная разрядка.

Здесь, в гермообъекте, мы убедились, насколько справедливо звучат слова знаменитого французского медика XVII века Тиссо: «Движение как таковое может по своему действию заменить любое лекарство, но все лечебные средства мира не заменят действия движения». Специалисты считают, что именно физические нагрузки помогают нам выдерживать все тяготы эксперимента и столь долгое «заточение».