Участок таджикско-афганской границы, контролируемый заставой капитана Аскерова, и раньше считался местом беспокойным. А уж в последнее время, когда наркокурьеры обнаглели до предела… Прежде они выбирали для перехода темное время суток или праздничные дни, когда была надежда на то, что пограничники ослабят бдительность. Тут уж приходилось учитывать их расчеты, даже в новогоднюю ночь выходить в дозор. Сейчас же переплывали Пяндж, естественную границу, прямо среди бела дня. Участились и похищения людей из близлежащего кишлака. Буквально вчера пропал Назар Шарипов, отец Лейлы, невесты начальника заставы Мансура Аскерова.

Лейтенант Жердев сразу узнал приехавшего из районного центра следователя: это был тот самый, который разбирался с делом застреленного недавно милицейского лейтенанта Салтана Пирмухамедова. Поскольку позвонили в розыскной отдел и сообщили о похищении Назара с заставы, следователь первым делом пришел в кабинет начальника. Потом Жердев, по просьбе капитана, проводил следователя к дому Шариповых.

Бедной Лейле уже десятый раз приходилось повторять то немногое, что она о похищении знала. Все сводилось к тому, что отца украли люди, пришедшие с того берега. А уж где они его прячут, совершенно неизвестно. Могли и туда переправить, могли вполне спрятать и здесь. У всех тут полно родственников и знакомых. Может, томится Назар где-нибудь под боком, и в любой момент похитители могут нагрянуть за выкупом, а получив деньги, сразу вернут заложника. Пока же конкретных подозрений у следователя не было, и он уже собирался уйти, но Лейла пыталась его задержать, будто хотела добиться от него каких-то радикальных действий. Тот и рад бы помочь, но, поскольку существенных зацепок у него не было, следователь ограничивался тем, что всячески утешал девушку:

— Мне очень жалко вашего отца. По-человечески это происшествие легко понять, особенно мне: у меня у самого брата жены в прошлом году украли. Он в Душанбе жил.

— И что вы тогда делали?

— Мы ничего не могли делать. Просто ждали, нам больше ничего не оставалось. Положение казалось безвыходным. Честно говоря, мысленно мы уже с Абдураимом распрощались. А потом, через неделю, похитители позвонили, высказали свое требование. Они хотели освободить из тюрьмы своего компаньона. Пришлось освободить преступника из тюрьмы, они вернули заложника. Целая эпопея была.

— Так отдайте за моего отца тоже кого-нибудь. Неужели вам жалко?

— Да не жалко, конечно, о чем разговор. Вся беда в том, что неизвестно, кто им нужен, чего они хотят. Вы же сами говорите: никто не обращался с конкретными требованиями. Кому давать, если не знаем, кто это сделал.

Во двор Шариповых пришел капитан местной милиции Халилов, моложавый человек с умным, несколько сердитым лицом. Капитан сразу поддержал следователя. Он сомневался, что Назара похитили афганцы, как это утверждала Лейла. Такой вывод девушка сделала на основании рассказа крестьянина Джамшита, видевшего похитителей. Капитан тоже говорил с ним и считал, что от показаний Джамшита мало толку.

Следователь, извинившись, сказал, что ему пора уезжать. Лейла растерянно спросила:

— Когда я могу увидеть вас?

— Мы будем искать, девушка, можете не сомневаться. Обо всех новостях обязательно сообщим вам.

Он торопливо вышел со двора. Лейла хотела пойти за ним следом, однако милицейский капитан мягко удержал ее за руку.

— Постой. Не приставай к следователю. Все, что он мог, он тебе сказал, ничего нового не услышишь. Мой тебе совет — поговори с Аюб-ханом.

— Да я сразу к нему пошла, — ответила Лейла с нервным смешком.

Лицо Халилова выразило крайнюю степень заинтересованности:

— Что он тебе сказал?

— Ничего путного. Тоже дал полезный совет — поговорить с Аскеровым.

— Да, имеет смысл. Ты уже говорила.

Лейла раскрыла рот, чтобы ответить, да в последний момент передумала. Она поняла бессмысленность такой беседы. Всему кишлаку известно, что Халилов справляется только с легкими делами. Когда перед ним сложная проблема, у него не получается ничего путного. Сразу вызывает людей из центра или обращается к пограничникам. Махнув рукой, она тихо сказала:

— Ладно, спасибо за помощь. Извините, что беспокою вас.

Понимающе кивнув, капитан направился к выходу и возле калитки остановился. Ему было нелегко оставить девушку в слезах и без надежды на благополучный исход.

— Не обижайся, Лейла. Что мы можем сделать в таких обстоятельствах? Будем искать, уверен, что все разрешится лучшим образом. Кстати, это хорошо, что им нужен Аскеров. Мансур придумает что-нибудь путное. Он такой.

После ужина весь личный состав выстроился на плацу, и начальник заставы торжественно объявил, что за мужество, проявленное в бою с превосходящими силами противника, сержанту Самоделко и рядовому Исмаилову в виде поощрения предоставляется внеочередной отпуск на родину.

Сейчас, перед отбоем, пограничники в казарме только об этом и разговаривали. Все пришли к единодушному выводу, что поощрение заслуженное, наперебой поздравляли счастливчиков. Оба блестяще проявили себя в последней стычке с моджахедами, которые перешли границу с огромным количеством героина.

Исмаилов расстилал постель, когда к нему со смущенной заискивающей улыбкой подошел Раимджанов. Он бог знает в который раз поздравил его, а потом сказал:

— Алишер, я слышал от Клейменова, будто бы вы с Виктором по очереди в отпуск пойдете — сначала один, потом другой.

— Логично, не всем же уходить в одно время.

— Ты хочешь первый идти?

— У его отца день рождения через неделю, — вступил в разговор возившийся возле соседней койки Саидов.

— Тебя не спрашивают, — огрызнулся Нусрулла и опять обратился к Исмаилову: — Понимаю, у отца день рождения. Это здорово. Только, понимаешь, у Виктора годовщина смерти отца. Он еще на его могиле не был.

— Почему же его на похороны не отпустили? — удивился Саидов.

— Ему не сразу сказали. В принципе родители в разводе, и он не сразу узнал.

— Пожалуйста. Пусть едет первый, — кивнул Алишер, — о чем тут говорить.

Поблагодарив его, Раимджанов ушел в другой конец расположения, где, облокотившись руками о тумбочку, стоял Самоделко. Даже издали было заметно, что он волнуется. Когда Нусрулла сообщил ему об уступке, Виктор посмотрел в сторону Исмаилова и сдержанно поблагодарил его кивком.

В том бою моджахедов было гораздо больше, чем пограничников. Поэтому им удалось спрятать мешки с героином в ущелье, они надеялись позже за ними вернуться. На первый взгляд спрятали свой смертоносный груз надежно, и тем не менее лейтенант Ратников обнаружил эти мешки.

Самое интересное, что Ратников всего лишь несколько дней назад прибыл на заставу. Он был переведен сюда из Москвы, казалось, еще не успел изучить местность, а вот надо же — нашел. Теперь было ясно, что в ближайшее время следует ожидать появления незваных гостей с афганского берега. Пограничники разработали специальную операцию, чтобы заманить противников в ловушку, а затем отрезать пути к отступлению.

Начальник заставы Аскеров был возбужден предстоящей операцией.

У капитана был такой характер, что опасность не только не пугала, а рождала в нем какой-то радостный азарт. В предвкушении слежки, перестрелки и, возможно, крови он становился более порывистым и говорливым. Все вокруг ему нравились, каждого Мансур готов за что-нибудь похвалить. Обычно подобную радость люди испытывают после удачной стычки, а у него получалось, что радовался он раньше времени. Мансур мысленно даже ругал себя за такое нервическое воодушевление. Ну вот сейчас: у Лейлы стряслась беда, а он улыбается. Однако Аскеров ничего не мог с собой поделать. И Ратникову, немного смущенному от всей шумихи, поднявшейся вокруг его находки, тоже сразу бросилось в глаза хорошее настроение командира.

Когда Владимир вошел в кабинет начальника, Аскеров поднялся из-за стола. Он был не просто радушен, он разглядывал смущенного лейтенанта с таким приветливым видом, словно пытался заметить в нем нечто особенное — то, что притягивает удачу. Ведь, что ни говори, была в этом новом лейтенанте какая-то особая легкость. За что ни возьмется, все у него получается.

Кроме начальника заставы, в кабинете находился его заместитель Клейменов. Оба обменялись с лейтенантом крепкими рукопожатиями. Мансур предложил ему сесть, сказал:

— Аллах тебя любит. Или испытывает. Даже не знаю. Ты такой необычный человек.

В отличие от начальника, Клейменов поглядывал на героя дня с некоторой долей иронии. Он не находил в его поступках ничего уникального. Просто везет, случайно всякому подфартить может. Ну, оказался человек в нужный момент в нужном месте, и все дела.

— Ты хоть понимаешь, что ты нашел?

— Героин, — простодушно ответил Ратников.

— Тонну героина. Полугодовая норма на семьсот километров этой границы. Нечто невиданное!

От наплыва чувств Аскеров приобнял лейтенанта за плечи, на что тот отозвался болезненным стоном. Пытаясь добраться до мешков, которые каким-то чудом заметил сверху, Владимир упал с большой высоты и едва не сломал ключицу.

Мансур испуганно отвел от него руки.

— Извини. Больно? Ничего не сломал?

Командир так забеспокоился, проявил настолько трогательную заботу о везучем лейтенанте, что довел того до полного смущения.

— Честно говоря, я ничего особенного не делал, — забормотал Ратников, — свалился просто на эти мешки. Можно сказать, случайно.

Тут уже и Клейменову его скромность показалась чрезмерной.

— Ты на сто миллионов долларов свалился, лейтенант, — сказал он. — Вот к чему привела такая случайность.

Владимир улыбнулся, приняв слова капитана за шутку. Он попытался выяснить, сколько на самом деле может стоить обнаруженный наркотик. Оба капитана только удивлялись его наивности.

— Сказано же тебе, сто миллионов. Не здесь, конечно, в Европе. Причем это минимальная цифра. Выручка может оказаться и больше.

Только теперь Ратников по-настоящему осознал масштабы своей находки. От услышанных цифр ему даже стало немного не по себе.

— Сто лимонов. — Он покачал головой. — Да, такого больше не будет. Как раз сегодня я собирался позвонить домой, маме…

— Вот маме пока ни слова, — предупредил Мансур. — И вообще, за пределами заставы никто не должен знать о твоей потрясающей находке. Помимо всего прочего это в целях твоей безопасности. Ты автоматически стал врагом многих преступников.

Заместитель начальника заставы Клейменов, заметив разочарование Владимира, добавил:

— Обидно, но придется потерпеть. В интересах дела, из оперативных соображений.

— Есть — потерпеть. Разрешите идти?

— Иди, отдыхай.

После ухода Ратникова Константин Васильевич сказал:

— Дурачкам везет. Или ты правда думаешь, его Аллах любит?

— Его прежде всего любит Терминус — бог границы и всех пограничников.

Клейменов промолчал. Он не настолько хорошо был знаком с римской мифологией.

В первую очередь предстояло заняться обсуждением деталей предстоящей операции, и оба капитана склонились над картой района.

— Теперь мне ясно, почему Хаким предлагал тебе сто тысяч. Они думали, что мы взяли сразу всю тонну.

— Наверное, — согласился Мансур и спросил: — Твоя Катерина уже уехала?

— Нет еще. А что?

— Разве ей не дали работу в городке?

— Обещали с той недели. А какая проблема?

Клейменов с явным недовольством реагировал на вопросы командира, относящиеся к его жене. Мансуру подобная настороженность заместителя была непонятна.

— Что ты так напрягся? — удивился он. — Я к тому клоню, чтобы она в поселке не сболтнула лишнее про героин.

— За это будь спокоен. Я ее строго-настрого предупредил, и не раз. Вообще на заставе все уже знают, что нужно помалкивать. Я всем говорил, кроме Мюллера. Он раньше уехал.

— Ну, за него можно быть спокойным. Гансыч и без предупреждения лишнего не скажет. — Мансур посмотрел на карту. — Сколько сейчас наших в ущелье?

— Трое бойцов с Белкиным. Они спустились туда с верхней тропы, так же, как Ратников. По ущелью же идти нельзя, там мины еще остались.

— Трое, значит. Маловато. Возьмешь еще пятерых — понадежней, два пулемета, два «шмеля», боезапас, паек на двое суток на девятерых.

— Мне самому идти?

— Да, придется тебе лично там быть. Добирайтесь скрытно — тоже спуститесь сверху. Займете оборону и будете сидеть столько, сколько нужно. Сам понимаешь, тянуть не стану. Постараюсь провернуть это дело побыстрей.

— Вывозить героин мы будем?

— Вот этот вопрос меня больше всего мучает. Если «духи» знают — вывозить очень опасно. Так подставим людей под удар, что подумать страшно.

— Тогда, может, не имеет смысла вообще огород городить. Уничтожим его на месте — и вся любовь.

— Ну да, это тоже вариант. И все же я не хотел бы торопиться с окончательным решением. Надо немного покумекать. Я решу сегодня — до отбоя.

— Есть идеи?

— Что-то вертится в голове, только боюсь говорить раньше времени. Нужно еще подумать. Главное, чтобы «духи» не знали о героине. Это сейчас половина успеха.

Клейменову скрытность командира не понравилась. Обычно они все вопросы обсуждали вместе и зачастую приглашали других офицеров. Мансур называл многолюдные обсуждения «метод мозговой атаки». Тогда среди множества разноречивых мнений постепенно вырабатывалось оптимальное решение. А сейчас серьезную вещь обдумывает в одиночку. Что это за мания величия! Или считает других глупей себя?

Душная южная ночь охватила просторы Таджикистана и Афганистана. На границе между этими странами стояла непроглядная темнота. Лишь крупные яркие звезды мерцали на небе. Именно в это время человек на надувной резиновой камере переплывал Пяндж, направляясь к афганскому берегу. Он плыл, помогая себе размеренными движениями рук, загребая воду веслом без единого всплеска. Можно было подумать, что человек совершает безобидную лодочную прогулку, а не нарушение государственной границы.

Приблизившись к берегу, человек соскочил с камеры, укрепил ее в камышах — наготове были два больших камня, — после чего, потягиваясь и потирая поясницу, вышел на берег.

Это был Селим, младший брат Хакима Сангина, главного охранника самого известного в этих краях политика — Надир-шаха. Он едва отдышался, как сам Хаким возник из темноты, быстро подошел к нему, обнял, молча поздравляя с благополучным возвращением. Потом выпустил его из своих объятий, ожидая, какие новости сообщит ему брат. Тот начал с главной, мучившей его всю дорогу:

— Плохо, брат, очень плохо. Наш друг сказал, что пограничники нашли героин. Причем целиком — всю тонну.

— Как же так? — оторопел Хаким. — Ты же встречался с пограничником, который говорил про часть. Получается, неверный все нам наврал?

— Нет, я думаю, он сам не знал точно. Сначала одни взяли часть, а потом другие случайно наткнулись на остальное.

— Вот несчастье так несчастье. Страшно подумать, что с нами сделает Надир-шах.

— Да, паршиво, — подтвердил Селим. — Однако, брат, нам нельзя опускать руки. В ущелье поставлена слабая охрана — всего несколько мальчишек. Они должны привезти героин на заставу и там уничтожить, официально, с бумажками. То есть нам дан шанс спасти положение.

— Я немедленно отправлю людей, но много собрать не успею. Где взять быстро много людей? А тянуть с этим нельзя.

— Конечно, но и лишних не надо. Двадцать человек вполне хватит. Главное, чтобы среди них были снайперы и гранатометчики.

— Не будь жадным — двадцать. Как вы унесете такой груз, когда там тысяча килограммов?!

Однако Селим упорно стоял на своем. Теперь в разговоре с братом он нет-нет да переходил на поучительный тон — словно старший разговаривал с младшим. Хаким этого терпеть не мог и в другое время наорал бы на него так, что у Селима душа в пятки бы ушла. Но сейчас было не до таких тонкостей. Поэтому он вынужден слушать уверения младшего брата:

— Унесем. Только пуштунов не бери, мы с ними перегрыземся!

— Э, да ты просто не хочешь делиться, готов рисковать. А как же мины?

— Что — мины? Пограничники спустились в ущелье сверху. Попробуем так же. Чем мы хуже?!

— Хорошо. — Хаким поморщился. — Завтра утром люди будут готовы. Поведешь их предельно осторожно. Чтобы вернулись без потерь.

— А как нам быть с новым информатором? — вспомнив, спросил Селим. — Теперь он вроде не нужен.

— У Надир-шаха имеется план на этот счет. Пока же действуйте, как будто мы ничего не знаем. Слава Аллаху!

— Аллах акбар!

Братья обнялись, после чего Хаким пошел к машине, а Селим побрел назад, к реке.

Днем в кишлак приехал военный «Урал». Машина притормозила на стоянке возле площади, там стояли пара фур и автобус. Пыльные и обшарпанные, они расположились нос к носу и напоминали доисторических чудовищ, в недоумении остановившихся друг перед другом. Их водители, видимо, только что перекусили и теперь курили у входа в чайхану. Туда же направился вышедший из «Урала» прапорщик Федор Иоганнович Мюллер. Обычно обстоятельный, невозмутимый, даже флегматичный, сейчас же он оглядывался по сторонам, словно опасаясь слежки.

Чайхана относилась к тому редкому типу зданий, которые кажутся маленькими снаружи и удивляют своими большими размерами, когда оказываешься внутри. Посетителей в чайхане было мало, зато хватало грязной посуды, которую не успели убрать после пообедавших водителей. Прапорщик заказал только суп. Он уселся за столик и вяло ворочал ложкой в тарелке, — видимо, не очень-то был голоден. Из кухни выглянул Амир — в белом фартуке, с перепачканными мукой руками. Он вопросительно посмотрел на прапорщика, — мол, не нужно ли чего. Тот понял безмолвный вопрос и отрицательно помотал головой.

Мюллер нервно оглянулся на двери, посмотрел на часы, а подняв взгляд, обнаружил сидящего напротив Ровшана Сангина. Прапорщик даже вздрогнул от неожиданности, не понимая, откуда так быстро и незаметно тот возник. Афганец был одет не в привычный камуфляж, а так же, как все местные работяги: в джинсы и рубашку с короткими рукавами. Он приветствовал Мюллера задушевным голосом, радуясь встрече. Прапорщик, наоборот, отвечал неохотно, как бы сожалея о том, что увидел собеседника рядом с собой.

Некоторое время они вели ни к чему не обязывающую светскую беседу, говорили чуть ли не о погоде. Ровшану первому надоело ходить вокруг да около.

— Федор Иоганныч, вы понимаете, что я не случайно попросил вас о встрече. Потеря такого количества товара — для нас огромная неприятность. Помимо всего прочего это происшествие может плохо отразиться на нашей семье. Хозяин намерен забрать наших близких родственников в рабство, а то и сделать с ними что-нибудь похуже — он на все способен. Мы понимаем, что потерять часть лучше, чем потерять целое. Поэтому мы готовы пойти на жертвы. Мы готовы заплатить вам значительную сумму, лишь бы помогли вызволить захваченный пограничниками товар.

— Да вы что! — сказал Мюллер. — Я и потратить не смогу такие деньги. Удивятся, откуда они вдруг у меня появились. Начнут копать — и все обнаружится. Нет-нет, и не уговаривайте.

Однако афганец был настроен по-боевому. Он принялся усиленно уговаривать прапорщика, объяснял, что деньги будут переданы его семье, это отсюда далеко, никто не сможет увязать их появление с действиями Мюллера на границе. В конце концов Ровшан добился своего — прапорщик согласился. Попрощавшись, довольный моджахед быстро покинул чайхану, спеша сообщить об успешных переговорах соратникам.

После его ухода Мюллер попросил мальчишку принести ему водки. Тот принес в пиале — другой посуды для жидкостей здесь не держали. Выпив пиалу, прапорщик попросил еще одну. Вторую выпил до половины и склонился над ней в тяжкой задумчивости. Если бы спросить Федора Иоганновича, о чем он думал, тот затруднился бы с ответом. В голове мелькали беспокойные, словно птицы в клетке, мысли. Перед глазами возникали картинки из прошлой жизни — той, когда все было легко и понятно, не нужно было ничего скрывать, можно было ходить с гордо поднятой головой. Теперь же он опустился до того, что ради собственной выгоды ведет переговоры с врагами.

Он долго сидел молча — до тех пор, пока кто-то не подсел за его столик. Прапорщик взялся за пиалу и вдруг застыл с протянутой рукой — напротив него сидел начальник заставы.

— Гансыч, а я смотрю и глазам своим не верю: ты ли это? Обычно ты относился к подобным заведениям без одобрения и вдруг — собственной персоной. Ай-яй-яй…

Мюллер растерянно хлопал глазами: то ли командир заметил, что он беседовал с афганцем, то ли собирается сделать нагоняй за водку. Второй вариант вероятней и предпочтительней.

— Сижу вот, — проскрипел он. — А тебя каким ветром сюда занесло?

— Пытался выяснить что-нибудь по поводу похищения Шарипова. Потом увидел тебя и решил посидеть с тобой, как прежде. Сколько мы с тобой знаемся, лет шесть уже, да?

— Точно, шесть. Ты сюда пришел шесть лет назад.

— Тогда я был лейтенант, «салага», а ты уже самый старый прапорщик Средней Азии.

Мансур улыбнулся ему сочувственно и слегка печально, с сожалением, будто хотел сказать: «Какой же ты бедолага, Гансыч. Столько лет безропотно тянешь солдатскую лямку, больших высот по службе не достиг, что очень и очень несправедливо. Заслуживаешь ты большего».

Мюллер почувствовал, что сейчас перед ним сидит не командир, не начальник, а давнишний приятель. На душе стало легче. Прапорщик невольно смягчился и на каждую улыбку Мансура отвечал своей. К тому же он немного размяк от водки. Капитан же затронул близкую для Мюллера тему, как говорил в подобных случаях сам Федор Иоганнович — наступил на больную мозоль.

— Помнишь, ты смеялся надо мной, мол, только идиот мог поступить в военное училище в девяносто втором году.

— Я и сейчас смеюсь, Мансур, — с хмельной серьезностью произнес прапорщик. — Только уже не над тобой, а над собой. Что касается тебя, я давно понял: никуда ты отсюда не свалишь, будешь, как я, барабанить двадцать два года. И навоюешь себе с гулькин хрен, как и я…

Капитан попросил у мальчишки-официанта водки и, когда тот принес ему пиалу, предложил прапорщику выпить за те давние времена, хорошие хотя бы потому, что они тогда были моложе.

— А за сегодняшнее время пить не будем?

— Выпьем и за сегодняшнее, — улыбнулся Мансур. — С течением времени. А пока — за прошедшее и ушедшее.

Вдруг Мюллер начал подозревать подвох — с чего это командир решил с ним выпить? Он почти не пьет, об этом всем известно. Они чокнулись пиалами, и даже у чайханщика Амира от удивления глаза на лоб полезли. Выпивающий Мансур — это поистине уникальное зрелище.

— Мне казалось, Гансыч, тебе нынешние времена не по душе. А ты, гляжу, и прошлые не жалуешь.

— Так ведь прошлые довели до нынешнего. И что я сейчас имею? Три ранения, контузия, грудь в орденах. А зачем мне эти железки нужны, если сам я без порток. И гражданства российского не видать мне, как ослу ослиных его ушей.

— Опять отказали? — помрачнел капитан.

— Ага, прямо как врагу народа. И чего прикажете мне, дорогие россияне, когда свинтите вы отсюда?

— Еще только через два года, а за два года многое может измениться. Постой — ты же вроде в Германию собирался, сестра у тебя там…

— Не могу я там! — воскликнул Мюллер с хмельным надрывом. — Не знаю, поймешь ли ты. Я песни люблю русские, отношения между людьми. А там я почему-то дышать не могу. Две недели пробыл — задыхаюсь. Я казахский немец с русской душой, понимаешь ты эту физику?..

— Да, это, конечно, логично, — кивнул капитан. — Можно еще здесь по контракту остаться.

На это предложение Мюллер прореагировал с явной обидой. Мансур принялся его утешать, но тот уже не хотел слушать и цедил чуть ли не по слогам:

— Я большой человек, Ахметыч!.. Я маленьким государствам служить не могу… Я в них не по-ме-ща-юсь… — Он засмеялся прерывистым, похожим на плач смехом. Мансур испугался, что прапорщик в самом деле заплачет. Нужно было увести его отсюда или, наоборот, заставить выпить еще, может, тогда успокоится. Бывает, люди от выпитого становятся более агрессивными, но Мюллер сделан не из того теста.

Капитан предпочел заказать еще водки, и действительно — после очередной порции Федор Иоганнович подобрел, настроение его стало сентиментальным. Он сообщил, что скоро станет дедушкой — в семье сына ожидается прибавление. Но при упоминании о будущем ребеночке он вновь помрачнел:

— Я сыну ничем помочь не могу, прямо беда. Они там, в Душанбе, жмутся на головах друг у друга. Пятеро в малогабаритной двушке. Это же мука, а не жизнь. Выпьем еще, Ахметыч? Давай, а?

Он позвал чайханщика, хотел еще заказать водки, однако Мансур остановил его, сказав, что на сегодня достаточно, завтра с утра прапорщик нужен ему с ясной головой, в хорошей форме. На вопрос Мюллера, чем вызвано такое желание, объяснил, что в ущелье нашли героин. Реакция Мюллера на эти слова была спокойной:

— Ну и что особенного? Я же сам и нашел.

— Я про другой говорю. Рядом с тем местом, где ты сто кило подобрал, Ратников обнаружил еще тонну.

При этих словах взгляд Мюллера неожиданно прояснился. Ничего не объясняя, он резко поднялся из-за стола. Вид у него был испуганный, казалось, прапорщик собрался куда-то бежать, и Мансур с трудом усадил его на место.

— Что с тобой стряслось?

— Ты послал туда ребят? — вместо ответа спросил прапорщик.

— Конечно. Не оставлять же такую находку без присмотра.

Вид у Мюллера был жалкий: лицо покрылось потом, дыхание стало тяжелым, как после долгой пробежки. С отчаянием в голосе, как будто это было последнее, что человек может потребовать в своем положении, он произнес:

— Останови.

Мансур пристально смотрел на Мюллера и молчал. Тот, побагровев, сжал свои огромные кулачищи и просипел, едва сдерживаясь от крика:

— Останови пацанов — подорвутся…

Мансур медленно покачал головой.

— Похоже, ты уже сам подорвался — на чужой мине. Если кто-то погибнет в ущелье, не на тебе ли кровь будет? Не твоя ли вина?..

Этот вечер в доме офицерского состава мало отличался от всех других вечеров: кто-то кухарил, кто-то смотрел телевизор или слушал радио. Вернее, это только так говорится — смотрел или слушал. На самом деле люди, придя к себе, по привычке включали и радио, и телевизор, чаще всего врубали громкий звук, а сами занимались своими мелкими хозяйственными делами. Поэтому из разных комнат доносились то голоса, то музыка. Только у Ратникова было тихо.

Его поселили в бывшую комнату лейтенанта Шаврина, недавно покончившего жизнь самоубийством. Предполагали, что виной всему его жена Тоня, влюбившаяся в Никиту Жердева. Обставлена комната была шавринскими вещами, только телевизор куда-то загадочным образом исчез, а радио Владимир не любил. Он несказанно обрадовался, когда посыльный наконец доставил ему едва не потерянную навсегда привезенную из Москвы сумку с вещами.

Пока Ратников, прибывший в штаб погранотряда, ждал, когда его представят начальнику штаба, он заметил на улице «тойоту» с двумя подозрительными типами. В конце концов тем не понравилось его пристальное внимание, и они решились улепетнуть из городка. Владимир бросился за ними в погоню. Но как догонять — не пешком же? И Ратников сел в оставленную кем-то незапертой машину, соединил напрямую провода зажигания и поехал за ними. На извилистой горной дороге он почти догнал «тойоту». Встреча с пограничником не входила в планы ее водителя. Он увеличил скорость и, не вписавшись в первый же крутой поворот, свалился в ущелье. Водитель и его пассажир погибли. Как позже выяснилось, это были крупные фигуры в лагере моджахедов.

Погнавшись тогда за афганцами, Ратников, естественно, и думать забыл про сумку с вещами, оставленную в штабе. В штаб он больше не попал — погоня завершилась недалеко от заставы, куда он и явился налегке. Ну а сумку, слава богу, ему сегодня доставили…

Владимир разобрал вещи, надел любимый спортивный костюм и прилег на кровать. Никаких идей насчет того, как провести сегодняшний вечер, у него не было. Решил просто поваляться, почитать, тем более что завтра рано вставать. Под руку снова подвернулась «Капитанская дочка». Как уже выяснилось в первый день, не самое худшее чтение, и он опять взялся за повесть.

«Капитан вскоре явился… — читал лейтенант. — „Что это, мой батюшка? — сказала ему жена. — Кушанье давным-давно подано, а тебя не дозовешься“. — „А слышь ты, Василиса Егоровна, — отвечал Иван Кузмич, — я был занят службой: солдатушек учил“. — „И, полно! — возразила капитанша. — Только слава, что солдат учишь: ни им служба не дается, ни ты в ней толку не ведаешь. Сидел бы дома да богу молился; так было бы лучше…“».

Ратников вздохнул, отчасти соглашаясь с мнением пушкинской капитанши, и, перелистнув страницу, продолжил чтение: «Прошло несколько недель, и жизнь моя в Белогорской крепости сделалась для меня не только сносною, но даже и приятною. В доме коменданта был я принят как родной…».

Владимир с неудовольствием покосился на стенку, из-за которой донесся звук телевизионной рекламы, и тут же услышал стук в дверь. На его отклик в комнату заглянула жена Клейменова, Катерина, и, ласково улыбнувшись, сказала:

— Владимир, привет. У меня Костя в дозор ушел, ну а мы с ребятами устроили посиделки. Подумали, может, тебе скучно одному, нет?

— Большая пьянка намечается? — уточнил он.

— Скорее чаепитие. Просто скоро футбол, не у всех есть телевизоры, да вместе и смотреть веселей.

Лейтенант ответил, что хотя ему и не скучно — ему вообще такое состояние неведомо, всегда находит себе занятие, но к компании присоединится с удовольствием.

Когда Катерина ушла, он наскоро переоделся и причесался, с досадой ощущая отсутствие зеркала. Забыл купить, хотя утром твердо намеревался сделать это — измучился, бреясь «наизусть».

В комнате Клейменовых, кроме хозяйки, были Никита Жердев и прапорщик Федор Белкин. Игра уже началась. Российская сборная проводила отборочный матч чемпионата Европы со слабенькой командой Люксембурга и никак не могла преодолеть сопротивление соперника. Никита уставился на экран сосредоточенно, сидел нахохлившись, время от времени еле слышно чертыхался. Федор был в форме, с повязкой дежурного на рукаве. Все происходящее на поле он комментировал с большим скепсисом:

— Где уж им выиграть, если все время мяч вратарю отдают… Ну, разве с такого угла бьют… Опять бегают как вареные.

— А чего ты хотел! — резко отозвался Жердев. — Тренеру давно пора на пенсию, игроки тоже старперы! Молодых надо ставить, тогда и скорость появится.

— Старые всегда молодых не любят, — заметил Владимир.

Он сказал это без всякой задней мысли, однако мужчины восприняли это как критический выпад. Но если Белкин просто хмыкнул, оценив «шпильку» лейтенанта, то Никита не стал скрывать своего раздражения. Во избежание ссоры Катерина торопливо завела с Владимиром разговор о его обустройстве, поинтересовалась, чего ему не хватает в хозяйстве, очень кстати предложила зеркало.

— Все ясно, как божий день, — даже этим слабакам продуют, — язвительно сказал Белкин.

Не любивший капитулянтских разговоров Никита взвился на прапорщика:

— Ну чего ты каркаешь?! Чего нудишь над ухом?!

— Никит, ну видно же, как играют, — оторопел тот. — Детский лепет на лужайке. Глаза бы мои не видели.

— Ну и не смотри, кто тебя неволит! Ты дежурный, вот и иди — дежурь! У нас боевая готовность, между прочим.

Мучившаяся из-за неизвестности Катерина ухватилась за эту тему:

— Это из-за героина, что ли? Значит, Костя до утра будет в этом чертовом ущелье торчать? Кому это надо?

— Ой, Кать, у командира спроси, — досадливо поморщился Федор. — Наверное, утром придется порошок вывозить.

— А почему нельзя его на месте спалить? — поинтересовался Ратников.

— Такие вещи втихаря не делаются. Тут такую рекламу получить можно, что только держись. Шутка ли, целая тонна! Начальство поглядеть хочет, убедиться своими глазами. Прессу вызовут, телевидение припрется. Тебя, Володя, сразу в фельдмаршалы произведут.

— Слушайте, помолчать можно, ведь ни черта же не слышно?! Трындят и трындят, как заведенные! — обернулся к ним возмущенный Жердев.

— Что с тобой, Никита? Или нынче не с той ноги встал?

— Да с той я встал, но это же невозможно, — продолжал ворчать Жердев. — Футбол, называется, пришли посмотреть. А сами только и болтаете о службе. С утра до вечера только об этом вашем героине и слышно, тошнит уже от него.

— Он такой же наш, как и твой, — сказал прапорщик. — Нервы лечить надо, товарищ лейтенант.

— Действительно, Никита, пусть ребята поговорят, — поддержала Белкина Катерина. — Ты чего, не слышишь, когда судья свистит?

Уже было притихший Жердев вдруг порывисто вскочил со стула.

— Я вообще могу уйти, если мешаю. Болтайте тут сколько влезет.

— Ой-ой-ой, скажите, пожалуйста, какие обидчивые!

— Да уж какие есть! — сказал Никита и вышел, хлопнув дверью.

Настроение было испорчено. Белкин уже и сам жалел, что ввязался в перепалку, тем не менее он апеллировал к Катерине, называя Жердева психом. Клейменова обвиняла Федора в том, что он спровоцировал скандал. Никиту же перед новеньким лейтенантом пыталась тактично оправдать:

— Последнее время он сам на себя не похож. Изменился человек. Как с Юркой Шавриным беда случилась, так у Никиты тоже маленечко крыша поехала. Ведь у него с Юркиной женой, Тонькой, были амуры. Наверное, Шаврин из-за этого и застрелился. Ну, Жердев свою вину и чувствует.

Трагический надрыв комментатора матча дал понять, что нашим футболистам забили гол. Белкин схватился за голову.

— Ну и ну! Нашли от кого пропускать. Такого позора я не переживу, не могу смотреть.

Катерина упрашивала его попить чай, однако прапорщик отказался. К тому же он увидел в окне свет фар подъезжающей к КПП машины и понял, что вернулся командир.

Оставшись наедине с загрустившей Катериной, Ратников почувствовал себя неловко и собрался уходить.

— Ты-то чего срываешься? Ладно, у этих нервная система растрепана. Кстати, и у меня тоже. А ты чего? Сиди, смотри себе на здоровье. Никто ничего дурного про нас не подумает.

— А чего у мужиков с нервами происходит? — спросил Владимир. — Ну, Жердев, тут все понятно. Остальные-то почему такие смурные?

— Да как узнали, что российские войска уйдут с границы, тут одни таджики останутся, так у всех наших психоз начался, — вздохнула Катерина. — Знаешь, Володя, каждому человеку надежности хочется, хочется иметь что-то постоянное. Когда же сегодня здесь, завтра неизвестно где, все из рук валится. Ничего делать не хочется.

В коридоре хлопнула дверь, раздался топот шагов и послышался голос Мансура, выкликающего Ратникова. Услышав свою фамилию, Владимир едва не уронил чашку с чаем. Выглянул в коридор и увидел озабоченного Аскерова. Тот подозвал его к себе и отвел в конец коридора. Там полушепотом сказал:

— Завтра ты мне нужен, с личным оружием. Поедем в поселок. Ты вообще как себя чувствуешь в ближнем бою?

— Рукопашкой занимался. Был вроде бы на хорошем счету.

— Замечательно. Стреляешь как?

— В училище на «отлично».

— Работа будет не военная, а полицейская. Понял? И никому раньше времени ни слова. Ни одной душе. Поедем втроем — ты, Мюллер и я.

Ратников кивнул, проникшись важностью предстоящей миссии, потом не удержался и спросил, почему именно его включили в группу. Он думал, это его поощрили за найденный героин. Однако причина оказалась в другом: лейтенант был единственным новичком на заставе, моджахеды еще не знали его в лицо, не опасались.

— А нам ни к чему, чтобы они сразу видели пограничника — скроются, — несколько туманно объяснил Аскеров. Владимир понимающе кивнул, хотя всего глубокого замысла капитана не понял. Он рассудил, что во всех подробностях разберется на месте.

Мансур сказал, чтобы Ратников шел спать, поскольку завтра они выезжают рано, в семь утра. Лейтенант отправился к себе, а капитан, тихо постучав, зашел в комнату Клейменовых.

Мансур вошел, стараясь не шуметь. Уже поздно, общежитие затихает, и разговоры становятся слышнее. Катерина открыла ему дверь с таким видом, словно давно ждала. Теперь это была не простоватая, «своя в доску» женщина, какой только что ее можно было принять в обществе сослуживцев мужа. Теперь она стояла, словно дама на балу, ожидающая приглашения от кавалера.

— А я, еще подъезжая, обратил внимание, что у тебя свет горит.

— Да, чего-то не спится. Сама не пойму почему. Присядь, чего ты на ногах-то?

— Я на минуту.

— Ладно тебе, посиди. Небось за день набегался. Есть хочешь?

— Спасибо, нет. Как раз успел зайти в чайхану…

Аскеров не договорил, поскольку поведение Катерины показалось ему весьма странным. Она буквально ела его глазами, ему даже почудилась в ее взгляде похотливость, что совсем не понравилось капитану. Раньше Мансур за ней ничего такого не замечал.

Не спуская с него глаз, Катерина медленно приближалась. А подойдя вплотную, повела носом и вдруг спросила:

— Ты чего, Мансур, никак выпил? Вот так номер! Этого я от тебя не ожидала. Оказывается, ты скрытый алкоголик. Ну-ка, ну-ка, трезвенник наш…

Она шутливо потянулась к нему, чтобы уловить запах, убедиться в своих предположениях. Мансур отворачивался, но она так прижала его к стене, капитану уже и деться некуда. Осторожно, чтобы ненароком не причинить женщине боль, Мансур придержал ее за плечи и резко отстранился. Возникла неловкая пауза. Катерина недовольно сказала:

— Я и так чувствую запах. Все с тобой ясно.

— Да, выпил. Так обстоятельства сложились, что пришлось.

— Хочешь сказать, твоей вины в выпивке нет? А в чем есть? Ты чего пришел среди ночи?

— Я пришел сказать, чтобы ты не волновалась за Константина. Мне нужен там человек надежный. Таких, как он, мало. Вот я его и послал. Но большой опасности там нет, завтра днем он вернется. Я знаю, как ты нервничаешь всегда.

На лице Катерины ясно проступило разочарование. Оказывается, Мансур действительно пришел только затем, чтобы ее успокоить. Как настоящий друг. Теперь ей необходимо было скрыть свое огорчение. Понадеялась, что у мужика совсем другие намерения, серьезные, соскучилась по ласке, вот и не сдержалась.

Мысленно обзывая себя идиоткой, а его сволочью, Катерина приняла скорбящий вид.

— Спасибо. Ты настоящий друг.

Пожелав спокойной ночи и не услышав ответа, Мансур вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Катерина, схватившись обеими руками за голову, беззвучно проклинала себя за чудовищную глупость.

Утро застало Ровшана Сангина, старшего брата Хакима, в доме Фархада. Он специально напросился к нему, зная, что брат не подумает искать его здесь. Между Ровшаном и Фархадом давно были плохие отношения, а на днях к тому же они подрались. Это была такая ожесточенная драка, что остальные моджахеды перепугались, думали — все, одному из них конец. С грехом пополам их разняли, обошлось без жертв. Вчера же Ровшан повинился перед Фархадом, взял вину за ссору на себя, просил прощения. Все для того, чтобы тот приютил его на сегодняшнюю ночь. Здесь ему будет спокойней.

Ровшан лежал на матрасе, забившись за груду ящиков и коробок. Он был одет в рваный халат, из-под которого торчала голая нога, сильно перетянутая резиновым жгутом. В правой руке он держал шприц, левой пытался нащупать вену на ноге. Занимался этим несколько минут и безуспешно. Обычная история — у него тонкие вены, трудно попасть. Не повезло ему с венами.

Резко открылась входная дверь, и Ровшан испуганно вскинул голову. Кто бы мог появиться здесь в такую рань?

Перед ним стоял Хаким, его ноздри раздувались от ярости. Ударом ноги он выбил у брата шприц, затем схватил подвернувшийся под руку пояс от его халата и принялся нещадно хлестать по голове, по рукам, по шее, по ногам. При этом он, брызгая слюной, орал:

— Подонок! Скотина! Свинья! Кто клялся матери, кто обещал?! Руки тебе отрежу, ублюдок вонючий! Тварь из тварей!

Страдая от боли и унижения, Ровшан плаксивым голосом просил у брата прощения, но тот ничего не хотел слушать. Отбросив пояс, он схватил брата за отвороты халата, приподнял, плюнул ему в лицо и швырнул на матрас.

— Ты должен помнить, что идешь прикрывать Селима! Это твой брат. Наш брат. У защитника глаз должен быть чистый, рука верной! А ты что делаешь, тварь поганая!

— Прости, Хаким, шайтан попутал меня, не удержался. Аллах не помог мне…

— Учти, в нашем роду наркоманов не было и не будет! Ты понял это, кусок грязи?! Дошло до тебя?!

Ровшан надеялся, что экзекуция окончена, да не тут-то было — Хаким просто сделал передышку. Потом он опять схватил пояс, несколько раз стеганул Ровшана по лицу и плечам, несколько раз ударил его ногами.

Хакиму самому было больно за несчастного брата, жалко его. Ровшан плакал навзрыд, бросился к своему истязателю и обнял его ноги.

— Не бей, брат, не бей, я люблю тебя…

Разжалобил он Хакима. Тот, присев, обнял голову рыдающего старшего брата. Тело того сотрясали конвульсии, он жалостливо причитал:

— Что мне делать, Хаким?! Я сплю на героине, я ем на нем, я им руки умываю, что мне делать?! Не говори матери, умоляю тебя.

— Так и быть, не скажу. Но если еще раз увижу, свяжу тебя и брошу к баранам на неделю. А если и это не поможет, застрелю. Не дам позорить семью.

Постепенно остывая, Хаким поглаживал брата по голове. Ровшан в порыве благодарности принялся целовать его руки. В это время в комнате появились Фархад и Селим Сангин. Оба уже были одеты для выхода из дома. Фархад с понимающей улыбкой уставился на выясняющих отношения братьев. Невозмутимый Селим застегивал на боку бронежилет. Справившись с этой задачей, он взял небольшую спортивную сумку, протянул Хакиму и с нарочитой грубостью произнес:

— Хватит вам сопли распускать. Лучше деньги пересчитайте.

Хаким расстегнул сумку, которая была набита пачками долларов. Присев на корточки, он принялся пересчитывать деньги.

Глазам открывалась бескрайняя череда горных вершин, особенно впечатляющая на фоне рассветного неба — впечатляющая своим величием, вековой мудростью природы, не тронутой признаками цивилизации. По мере движения машины в поле зрения появлялись новые горы, казалось, они плывут, подчиняясь не слышимой людьми мелодии. Одни скрываются, другие появляются, вырастают.

«УАЗ» пограничников несся по горной дороге. Кроме водителя, в машине были Аскеров, Мюллер и отчаянно зевающий Ратников. Владимир был удивлен, почему командир до сих пор не посвятил его в суть предстоящей операции. Однако капитан почти всю дорогу хранил молчание. Молчал и Мюллер, уныло поглядывающий по сторонам. У него тоже был сонный вид. Когда они подъезжали к погрангородку, Мансур ободряюще кивнул все больше волновавшемуся Ратникову — мол, выше нос и никаких вопросов.

Мюллер и Ратников остались в машине, Аскеров же пошел в штаб. Там он сразу направился к особисту, капитану Касьяну, который уже ждал пограничников и похвалил за точность. Все бумаги у него были наготове. В первую очередь он показал Мансуру ксерокопированный лист с текстом на русском и английском языках. На бумаге с грифом Интерпола была напечатана фотография молодого человека с очень узким лбом.

— Это Селим Сангин, террорист, торговец наркотиками, разыскивается за особо тяжкие преступления в России, Таджикистане, Узбекистане, — объяснил Касьян. — Он родной брат небезызвестного Хакима Сангина, который пока никем не разыскивается, но фактически является одним из главарей Северного наркокартеля.

— Прапорщик Мюллер передал им, чтобы деньги принес лично Селим. Надеюсь, он сделал все аккуратно, не спугнул их. К тому же наживка слишком крупная.

— Это точно. Тонна героина — не шутка. Когда ты привезешь ее сюда?

— Как возьмем Селима, так сразу и доставим.

— Зачем ждать-то?

— Хочу быть уверенным, что героин не отобьют по дороге. Ты знаешь, у меня на заставе завелся шпион. Неизвестно, кто — боец, офицер, прапорщик.

Стоявший возле окна Касьян с лукавой усмешкой кивнул на Мюллера.

— Случайно не этот прапорщик?

— Да будет тебе известно, старший прапорщик Мюллер сразу же доложил мне о встрече с Селимом. Есть рапорт. Он двадцать семь лет в армии, у него орден Мужества…

Аскеров возражал особисту с таким пылом, будто они вели по этому поводу давний спор.

— Ну, ладно, не гоношись. Что я тебе — не верю, что ли?

— Вообще, надо сказать, если бы не Федор Иоганнович…

— Да угомонись же ты наконец! Понял я тебя, понял, — сказал Касьян и еще раз пробежал глазами интерполовское досье Селима. — Да, грех такого гуся не взять. Святое дело. Одна беда — для моджахедов он важная фигура. Поэтому его наверняка будут прикрывать — один, двое, трое. Жаль, маловато нас.

— Вчетвером, надеюсь, справимся.

— Вшестером, — поправил его Касьян. — Я к вам двух спецназовцев подключил. Вон они стоят, пошли, познакомлю.

Они вышли из штаба. Здесь их уже поджидали спецназовцы — старший лейтенант и сержант. Аскеров узнал их — Григорий и Усман участвовали в том бою, когда Жердев застрелил местного наркоторговца Тахира. Это был феноменальный случай, о котором на заставе рассказывали легенды. Еще секунда, и Тахир скрылся бы за выступом скалы. Жердев находился от него метрах в ста. Никита, держа пистолет двумя руками, прицельно выстрелил так, что пуля попала в один висок и вышла из другого.

Спецназовцы тоже вспомнили капитана и радостно поздоровались. Тут же к группе присоединились Мюллер и Ратников.

— Кажется, все на месте, — сказал Касьян. — Значит, слушай меня. У особого отдела своих оперов нет, так что злодея будем брать нашим сборным коллективом. В одиннадцать вот этот маленький бен Ладен встречается с прапорщиком в чайхане у Расула. — Он посмотрел на Ратникова. — Лейтенант, вот эти милые морды каждая собака тут знает. Ты у нас единственный джокер, учти это. Тебя они, по логике вещей, должны проигнорировать. Но возможен и противоположный вариант. Иногда новое лицо привлекает излишнее внимание. Поэтому будь начеку и действуй по обстановке.

Когда «УАЗ» приехал в поселок, пограничники увидели возле чайханы Расула много фур и автобусов. Когда-то здесь была большая дешевая столовая — излюбленное место питания водителей-рейсовиков. Популярность эта сохранилась до сих пор. Водители и рабочие стояли, курили, оживленно переговаривались, многие были в полувоенной одежде, прочной, практичной: своя или покупали у «дембелей» по дешевке.

— Народу будет — хренова туча. Караван проезжает, водилы, экспедиторы, — вздохнул Аскеров. — Но этого следовало ожидать. Поэтому они здесь и назначили. Мы блокируем оба выхода. Держимся на дистанции. — Он обратился к спецназовцам: — Вы двое вертитесь у главного входа. Лейтенант идет в чайхану…

Сержант и старший лейтенант, одетые в том полувоенном стиле, который здесь не бросался в глаза, остановились между двумя фурами — не на самом виду, но в достаточной близости от главного входа. Григорий и Усман закурили и завели неторопливый разговор. Со стороны они ничем не отличались от водителей из каравана.

Ратников, тоже преобразившийся в типичного местного работягу — рубашка навыпуск, панама надвинута на глаза, развинченная походка, — вошел в чайхану.

— Я буду стоять у выхода с кухни, — сказал Касьян. — Капитан, как самый популярный из нас, пусть страхует во втором эшелоне. Лучше в машине.

Он обошел чайхану слева, остановился и закурил, наблюдая за вторым выходом. Сосредоточенные Аскеров и Мюллер сидели в машине.

— Осталось две минуты, — сказал капитан, посмотрев на часы.

Мюллер, взявшись за ручку дверцы, медлил. Обернувшись к командиру, он попытался высказать свою признательность. Получилось коряво, но, чувствовалось, шло от души:

— Ахметыч, ты мне… Я, в общем… Короче, ты знаешь… если что…

— Знаю, Гансыч. — Мансур почувствовал его душевное смятение. — Не думай ни о чем лишнем. Аллах тебе в помощь.

Прапорщик, тяжко вздохнув, выбрался из машины и неторопливо пошел к чайхане. Подойдя к двери, он, по въевшейся привычке, вытер ноги, в чем совершенно не было нужды, и вошел внутрь.

В зале, уставленном примерно дюжиной столиков, было шумно и довольно многолюдно. Здесь собрались только мужчины, ни одной женщины. Мужики кучковались большими группами, поэтому за некоторыми столиками не повернуться, а другие свободны. Естественно, заняты самые удобные — подальше от раздачи, поближе к окошку. Окна здесь маленькие, свет днем не включается, поэтому в зале полумрак. Мюллер сел за свободный столик в дальнем конце зала, и ему тотчас принесли миску с мясом и лепешку — дежурный набор, который заказывали практически все столующиеся. Желание получить какое-либо другое блюдо нужно было обговаривать с чайханщиком или поваром.

Ратников оказался за столом с двумя крепкими мужиками, увлеченно разговаривающими между собой. Владимир, видимо, успокоился, выглядел уверенным, не суетился.

Через окно Мюллеру была видна почти вся площадь перед чайханой. Там сейчас было оживленно: одни фуры отъезжали, другие подъезжали. И вдруг он увидел, как за отъехавшей машиной прямо посреди площади, словно по волшебству, возник Селим Сангин. На нем были зеленоватые вельветовые джинсы, до того потрепанные, что по низу висела бахрома. Зато сиреневая рубашка была совершенно новая — видать, первый раз надел. Поверх рубашки легкая куртка. В руках у Селима была небольшая спортивная сумка. Он шел к чайхане, даже не пытаясь быть незамеченным, хотя прекрасно понимал, что многие могут его узнать. Но насчет того, чтобы поднять скандал, вряд ли кто-нибудь решится. У моджахедов, как известно, длинные руки. Если что не по ним, то либо с тобой, либо с твоими близкими случится беда. Лучше держаться от них подальше.

Когда чернобородый крепыш с сумкой вошел в зал, Ратников слегка занервничал. Лейтенант сразу догадался, что это и есть долгожданный Селим. Все-таки он больше напоминал туриста, чем местного жителя или шофера-дальнобойщика. Моджахед же без малейшего смущения, совершенно не боясь обратить на себя внимание, прошел через зал прямо к столику Мюллера. Они пожали друг другу руки, после чего Селим сел напротив прапорщика, поставив сумку у себя в ногах.

— А ты молодец, спокоен, — сказал Селим, пристально глядя на Мюллера.

— Чего гоношиться-то? Раз решил, значит, решил. Где наша не пропадала. Сколько там?

— Тридцать пять тысяч, как договаривались. Ты указываешь, где что лежит, где установлены мины. Мы забираем товар, и потом, на этом же месте, тебе еще тридцать пять!

Селим приподнял свою сумку на уровень стола, наглядно демонстрируя серьезность своих намерений. Этот жест не понравился Мюллеру.

— Чего размахался? Люди же кругом.

— Расслабьтесь, Федор. Это все шоферня, через несколько минут они отсюда уедут.

Разволновавшийся Ратников слишком быстро допил чай и теперь сидел, не зная, чем себя занять. Благо мальчик официант без всякой просьбы поставил перед ним еще кружку чая, которую Владимир воспринял как спасение. Теперь опять при деле находится. Неожиданно он столкнулся взглядом с сидящим за соседним столиком таджиком. У того была редкостно густая, словно театральный парик, борода. Бородач быстро отвел взгляд, и насторожившийся Ратников вспомнил наставление особиста Касьяна, что доставщика денег наверняка будут прикрывать его люди.

Лейтенант перевел взгляд на соседей справа. Там сидели двое молодых таджиков. Оба плечистые, гладко выбритые, непривычно чистенькие и аккуратные для здешних работяг. Владимир посмотрел на соседа слева — курчавая бородка, наглые глаза, смуглый — вылитый моджахед, тут и сомнений быть не может. Касьян говорил, что моджахеды не закажут много еды — возьмут для приличия перекусить слегка и будут следить за Мюллером.

Ратников вновь изучил посетителей чайханы. Оказывается, чуть ли не у всех на столе легкая закуска и чай. И почти все то и дело поглядывают на прапорщика и Селима, которые продолжают разговор.

Поколебавшись, Мюллер отрицательно мотнул головой: нет, ему нужно все семьдесят тысяч сразу:

— Иначе где я вас потом искать буду?

— А я тебя где искать буду, если там окажутся только мины, без героина?

— Вот тебе и раз! Не ищи мозг в противоположном от него месте. Я служу на заставе, меня-то искать не надо.

Селим наморщил лоб. Он взвешивал все плюсы и минусы предстоящей сделки. Если он раньше времени отдаст деньги, а они каким-то образом пропадут, ему несдобровать. В то же время, если этот туповатый прапорщик заартачится, все сорвется. Тогда тоже плохо, еще неизвестно, что хуже. Видимо, придется рискнуть.

— Наличными могу дать еще пятнадцать. Сегодня вечером.

— Тогда и узнаешь вечером. Пойдет такая физика?

— Ладно, пойдет.

Он ногой подвинул сумку к Мюллеру, потом встал, протянул на прощание руку.

Попрощавшись, прапорщик положил сумку себе на колени, а Селим спокойно направился к выходу.

Владимир помнил наставления Касьяна о том, что посланца моджахедов нужно взять на выходе. Для этого ему нужно идти следом за Селимом, что Ратников и сделал.

Мюллер тоже рассчитывал оказать посильную помощь при задержании. Взяв сумку, он встал из-за стола и вдруг почувствовал, что к его спине приставили дуло пистолета.

Оба спецназовца, сержант и старший лейтенант, по-прежнему стояли возле чайханы, поглядывая то на окна, то на главный вход. Касьян не спускал глаз с черного хода. Мансур наблюдал за площадью из кабины «УАЗа». Оглянувшись назад, он заметил, как между подсобных строений мелькнули два силуэта в камуфляже. Тут же еще одна подозрительная парочка пробежала за домами на другой стороне улицы. Аскеров, заволновавшись, снял пистолет с предохранителя. Было ясно, что предупредить своих уже невозможно.

В это время из чайханы вышел Селим. Спецназовцы сразу направились к нему, на ходу доставая оружие.

— Руки вверх! — приказал старший лейтенант. — Ложись! На землю — ложись! Погранслужба!

Селим в недоумении остановился, и его рука потянулась за пазуху. Сержант без колебаний, как положено спецназу, ударил его ногой ниже колена. Моджахед рухнул лицом вниз. Усман прижал его коленом к земле и выхватил из внутреннего кармана куртки моджахеда пистолет, закричав:

— Лежать! Руки в стороны!

Стоявшие неподалеку водители с криками бросились врассыпную. Старший лейтенант выстрелил в воздух. На площади началась паника, многие бежали по направлению к домам. Дверь кабины одного из ближайших «КамАЗов» приоткрылась, и оттуда по спецназовцам была выпущена длинная автоматная очередь. Это стрелял брат Селима, Ровшан. Две пули попали в плечо сержанту, и Усман упал. Старший лейтенант, бросившись на землю, откатился в сторону и спрятался за автобусом. Привстав на колено, Григорий осторожно выглянул и начал прицельно стрелять по кабине «КамАЗа». Однако Ровшан ухитрился выползти из кабины с другой стороны. Старший лейтенант оглянулся на стонущего в пыли Усмана. В этот момент вскочивший Селим бросился на него с ножом. Григорий выстрелил в его сторону. Моджахед, отпрыгнув, нырнул под фуру и выполз с другой стороны. Он заметался, не зная, в какую сторону бежать. Из-за соседней машины выглянул Ровшан, крикнул: «Брат, за мной!» — и они побежали.

Перестрелка на площади заняла считаные минуты. В эти же минуты в чайхане разворачивались не менее напряженные события. Оказалось, пистолет к спине прапорщика приставил какой-то паренек из кухонной обслуги. Невысокий, в белом фартуке, он строго приказал:

— Стоять. Брось сумку. Руки вверх!

Мюллер в недоумении застыл на месте, ожидая, какая последует реакция окружающих. Первым прореагировал сидевший за соседним столом бородач. Он поднялся со своего места и, направив на прапорщика пистолет, так же строго приказал:

— Делай, что тебе говорят. Немедленно.

Услышав за спиной угрожающие голоса, Ратников остановился и оглянулся. Убежавшие было в подсобку мальчишки в кухонных фартуках уже осмелели и осторожно наблюдали за тем, что происходит в зале. Трое из посетителей, включая «чистеньких и бритых», обступили прапорщика, который стоял с поднятыми руками. Посетители, не имеющие отношения к инциденту, испуганно отсели подальше. Один из «чистеньких» взял брошенную прапорщиком сумку с деньгами.

Когда снаружи послышалась стрельба, паренек в куртке, бородач и трое «чистеньких» растерянно завертели головами, пытаясь сообразить, что там происходит. Воспользовавшись моментом, Мюллер, к которому вернулась его обычная невозмутимость, схватил правой ручищей паренька в куртке, другой одного из «чистеньких» и с такой силой стукнул их головами, что оба ойкнули и больше ничего не соображали. Выпустив одного, прапорщик сильно толкнул второго на бородача, и тот инстинктивно схватил его в объятия. Видя такое дело, один «чистенький», отпрыгнув назад, прицелился в Мюллера из пистолета. Но тут сзади на него налетел Ратников, наотмашь ударил по затылку, и очень вовремя — благодаря этому пуля угодила в потолок.

Почувствовав, что преимущество на стороне пограничников, то есть его и Ратникова, Мюллер мощными ударами кулаков отбросил от себя двух противников. Правда, бородач, неожиданно вынырнув сзади, ухитрился ударить прапорщика рукояткой пистолета по затылку. И тут же пожалел об этом: Мюллер, охнув, схватился за голову, обернулся и с душераздирающим ревом бросился на обидчика. Обомлев от ужаса, бородач думать забыл о своем пистолете. Прапорщик принялся его молотить, нанося один сокрушительный удар за другим. Отскочив к стене, бородач с невнятными воплями пытался сопротивляться, хватал Мюллера за руки, отталкивал его, однако ничего не помогало. Федор утихомирился только тогда, когда ему самому надоело. Схватил бородача за ворот рубашки и швырнул на пол, приговаривая: «Больно ударил, гад!».

Ратников тоже не стоял без дела. После того как он выбил пистолет из рук «чистенького», на него набросились двое его соратников. Лейтенант по возможности отбивался, порой весьма успешно, однако численное преимущество противника вскоре дало о себе знать. У Владимира лицо было перемазано кровью, оба рукава рубашки порваны. И тут на помощь пришел «освободившийся» Мюллер. Не мудрствуя лукаво он взял стул и так отметелил противников Владимира, что на тех места живого не осталось. Завершив экзекуцию, прапорщик аккуратно поставил стул на место и произнес свою обычную присказку:

— Вот такая физика.

Затем, прихватив сумку с деньгами, Мюллер быстрым шагом направился к выходу, но тут навстречу ему в чайхану шустро вбежал человек в камуфляжной форме, с автоматом. Он не успел сориентироваться, как Федор ударом сумки отбил ствол в сторону, после чего ударом кулака отправил противника в глубокий нокаут. Снова пошел к двери и уже на самом пороге оглянулся, услышав возню за спиной: двое «чистеньких» заламывали руки Ратникову, которого прижали лицом к стене. Другие нападавшие корчились среди поваленных столов и стульев. Прапорщик, словно медведь, с грозным видом направился к месту схватки. Заметив его, «чистенькие» отбежали ближе к кухне, чтобы в любой момент можно было юркнуть туда. Однако прапорщик не пытался их преследовать. Поддерживая лейтенанта одной рукой, Мюллер повел его к выходу. Владимир едва держался на ногах, прапорщик приговаривал: «Уйдем. Не боись. Как пришли, так и уйдем».

Неожиданно из подсобки выскочили два автоматчика, которые, прицелившись в пограничников, истошно завопили:

— Стой! Руки за голову! Стоять!

Мюллер с досадой обернулся на крик и нечаянно выпустил лейтенанта. Тот упал, прапорщик бросил сумку и хотел помочь ему подняться. Не заметил, что в это время встал подозрительный бородач. У него было окровавленное лицо. Подойдя к пограничникам, бородач вынул из кармана свое удостоверение, но не раскрыл, а сказал, словно имел дело с неграмотными:

— Агентство по контролю за наркотиками Таджикистана. Прапорщик Мюллер, вы арестованы.

— Старший прапорщик, — угрюмо поправил Федор.

Ровшан и Селим бежали по поселку по замысловатой траектории, петляя между сараями, будками, машинами, кустами. Чувствовалось, они боятся попасть в руки противников, но не знают, где те находятся. Несмотря на то что спецназовец Усман сильно ударил его по ноге, Селим достаточно резво бежал впереди. Поскольку пистолет был отобран, он держал в правой руке нож. Старший брат бежал следом, иногда подсказывая на ходу, куда сворачивать. Пробежав между двумя фурами, они пытались свернуть в узкий проулок. Однако навстречу им выбежали несколько таджиков в камуфляже, с автоматами наперевес. Братья успели спрятаться за фуры и побежать в обратную сторону. И опять увидели впереди, метрах в двадцати, силуэт человека, который держал обеими руками направленный на них пистолет. Это был Мансур Аскеров. Он сделал предупредительный выстрел. Пуля чиркнула о землю возле ноги Селима.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул капитан.

В ответ Селим собрался сделать то, что умел безупречно, — метнуть нож. Однако стоило ему поднять руку до уровня плеча, как Мансур выстрелил. Пуля попала в запястье. Моджахед выронил нож и, корчась от боли, упал сам. У Ровшана оказался пистолет, и он принялся почем зря палить в сторону Аскерова. Тот стрелял в ответ, прижав Ровшана к борту грузовика. Здесь было хорошее укрытие, поэтому моджахед уже боялся сделать лишний шаг. Зато этого не побоялся Мансур. Он прыгнул в канаву, прополз с десяток метров по грязи, мусору, каким-то колючкам, затем приподнялся и выстрелил, попав Ровшану точно в лоб. Тот рухнул замертво.

Селим на корточках пролез под каким-то грузовиком и только встал на ноги, как был сбит мощнейшим ударом в челюсть. Это подбежавший Касьян врезал ему от души. Он же застегнул наручники на запястьях моджахеда. Одна рука у того была прострелена, поэтому капитан предварительно обмотал ее своим платком.

— Взяли… Взяли зверя… — сказал он подошедшему Мансуру.

Аскеров не успел ничего сказать в ответ, поскольку увидел, что впереди появились трое мужчин в камуфляже. Держа наготове автоматы, они приближались медленно, осторожно и при этом кричали: «Стоять! Не двигаться! Бросай оружие!».

Оценив обстановку, Мансур сказал особисту:

— Тащи его к машине, а я прикрою.

Капитан, крякнув, взвалил раненого моджахеда на спину и побежал к машине. Мансур же, подняв руки, медленно пошел навстречу вооруженной группе. Те, остановившись, наставили на него стволы и галдели: «Бросай оружие! Бросай, убьем!».

— Спокойно, без паники! — крикнул капитан. — Вот, я кладу, смотрите.

Нарочно затягивая время, он медленно положил свой пистолет на землю. Затем, подняв руки, не торопясь, отступил на несколько шагов. Он уже слышал, что «УАЗ» отъехал. Значит, Касьян успел отнести Селима в машину, а больше ничего сейчас и не надо. Теперь можно разговаривать с преследователями. Он и собирался это сделать, когда вдруг один из них с изумлением воскликнул:

— Аскеров, ты, что ли?!

Полковник Гонецкий не считал интуицию своим отличительным качеством. Однако в этот раз он предчувствовал, что в поселке произойдет какой-нибудь конфликт. И точно — получилось сражение своих со своими. Подобные ситуации случались и случаются и в мирное время, и в военное, и всякий раз — к какому бы выводу ни пришел анализ — остается неприятный осадок. Сейчас к начальнику погранотряда прибыл майор Ильясов из таджикского агентства по контролю над незаконным оборотом наркотиков. Это он руководил операцией по поимке наркокурьеров. Вместе с ним пришли следователь и руководитель группы захвата. Это был бородач, арестовавший в чайхане Мюллера. Еще в кабинете начальника погранотряда присутствовал майор Адамов. Все пытались выдержать дипломатичный тон, однако получалось плохо: атмосфера накалялась все сильнее.

— Мы вашего прапорщика взяли с поличным, с деньгами, имеются записи всех разговоров, — горячился руководитель группы захвата. Кровоподтеки на лице он замазал тональным кремом, однако грим плохо скрывал их.

— А я вам еще раз повторяю: старший прапорщик Мюллер сотрудничал с нашим особым отделом, — как можно спокойней старался говорить особист. — Мы проводили операцию по задержанию опасного преступника Селима Сангина, террориста и наркоторговца.

— У нас есть основания вам не верить.

— Здрасте, приехали! — удивился Гонецкий. — С каких это пор?

— С тех самых, как вы стали покрывать ваших людей, — вступил в разговор ранее молчавший следователь, совсем молодой парень. Его поддержал Ильясов:

— Помните, как вы выгораживали прапорщика, у которого мы нашли пять килограммов героина?

Представители погранотряда не сразу нашлись с ответом. Действительно, такой позорный инцидент однажды случился. Но это было больше года назад, военнослужащий давно осужден. Теперь даже не совсем корректно вспоминать об этом.

— Здесь же другая ситуация, — кротко сказал Борис Борисович. — А кстати, Селим Сангин вас как добыча разве не интересует?

— Очень интересует. Мы требуем его освобождения.

— Так Селим ваш осведомитель? — уточнил Адамов.

— Час от часу не легче! Вы хотите освободить этого душегуба?! — загорячился полковник, и особист выразительным взглядом попросил его держаться спокойней.

Ильясов сказал:

— Как бывший член оппозиции, Сангин давно амнистирован.

— Он двоих наших подранил! Пробы на нем ставить негде!

— Алексей Григорьевич, вам надо было координировать свои действия с нами, тогда не было бы раненых! Наши люди тоже пострадали…

Представитель спецслужбы сердито кивнул на украшенного следами побоев бородача.

Некоторое время все молчали, потом Гонецкий шумно вздохнул:

— Почему же мы так друг другу не доверяем?

— Послушайте, у нас нет иллюзий по поводу Сангина и всей этой семейки. Мы заключили с ним сделку, — сказал бородач, — соглашение. Вы что — так не работаете? Не бывает такого?

— Погодите, погодите, — сказал особист. — Значит, когда мы сотрудничаем с нашим же прапорщиком — мы покрываем, а когда вы с бандитом — это сделка. Где же логика?

Теперь уже оппоненты пограничников оказались в некотором замешательстве. Однако они не нашли ничего лучше, как просто сказать, что у них есть все доказательства против Мюллера, поэтому его должны судить.

— А давайте действительно координировать наши действия. Раз все мы одно дело делаем, — сказал Адамов и, когда борцы с незаконным оборотом наркотиков согласились, продолжил: — Если вам так дорог Селим, забирайте его и отдайте нам Мюллера. Останемся при своих.

— Это не базар, — насупился Ильясов. — Такой вариант неприемлем.

— То есть с террористами вы заключаете сделки, а с нами не желаете?

Оппоненты опять растерялись. Вероятно, им требовалась передышка. Они переглядывались, словно гадая, кто первый найдет нужный аргумент. Потом заговорили все трое одновременно, туманно намекая на то, что у них есть соображения высшего порядка.

— Кажется, понимаю, — перебил их особист. — Вы уже доложили начальству, что разоблачили продажного российского пограничника, и теперь уже поздно давать задний ход?

Ильясов, не возражая, пожал плечами: мол, чего там лукавить, сами знаете, как это бывает.

В кабинет заглянул Мансур и молча кивнул полковнику. Гонецкий, извинившись перед присутствующими, сказал, что он вынужден их покинуть на некоторое время. По пути похлопал Адамова по плечу, благословляя на продолжение переговоров. В приемной он отвел Аскерова подальше от двери и сказал:

— Прапорщика отобьем, можешь не сомневаться. Сейчас другой геморрой свалился на нашу голову. Слышал уже?

Мансур был у медиков, проведал раненого спецназовца Усмана, поэтому не знал, о чем речь.

— На нашем участке произошел «дерзкий прорыв», человек тридцать-сорок, с оружием. Не у тебя, на десятой заставе, у Гульхама. Наряд обстреляли. Непонятное что-то творится. Почему там?

— Давно это случилось?

— Час назад, может, чуть больше. Двигаются на восток — на Бахарак. Подальше от тебя, что, в общем-то, хорошо.

— Почему хорошо, товарищ полковник?

— Потому, голубь мой, — перешел полковник на задушевный отеческий тон, — что сегодня до наступления темноты ты должен привезти героин в отряд.

— Есть, привезти. Отправляться надо сейчас?

— А как же иначе! Это на сегодняшний день, чтоб ты знал, — наиважнейшая задача. Завтра из Москвы понаедет начальство, не простое, а золотое. Плюнуть нельзя будет — в генерала попадешь.

— Именно в связи с наркотиками?

— Ты еще спрашиваешь! Целую тонну героина сжигать будем — торжественно, на глазах мировой общественности. Это ж политическая акция, понимаешь. Возможно, сам директор прилетит. Пресс-служба, телевидение Центральное. Президенту докладывать будут. Вот он — живой результат работы! И ты обязательно должен быть… — Полковник заметил в глазах капитана несогласие. — Чего ты вздыхаешь? Какие проблемы? Сразу выкладывай, иначе потом поздно будет, и никаких оправданий не приму.

— Нужен усиленный конвой.

— Так организуй, разве кто против. Я специально твоих людей никуда по мелочам не дергал. Ждут на месте, все под рукой.

— Моих сил на это не хватит. Нужно от вас три БМП. Необходим контроль с воздуха. Резервная мотомангруппа, на случай нападения.

От удивления полковник вытаращил глаза.

— Ты издеваешься надо мной, Аскеров?! Как понимать твои требования?! Все мотоманевренные группы блокируют зону прорыва, выдавливают банду за кордон. Все вертушки там, спецназ, вся техника!

Мансур пытался протестовать, настаивал, однако начальник штаба погранотряда был непреклонен. В какой-то момент он даже разозлился на своего любимчика, и было непонятно, что тому виной: то ли упрямство Аскерова, то ли его прозорливость, которой сам Гонецкий не обладал. Во всяком случае, он сказал, что никаких возражений не потерпит.

— Бери свою бээмпэшку с заставы и вези! Нет, ему Великую армаду собрать надо! Ишь ты, какой требовательный выискался. Слушай меня внимательно: привозишь порошок, майорскую звездочку гарантирую, орден, все в таком роде. Разумеется, и прапорщика твоего под это дело вытаскиваем.

Он ожидал, что после таких обещаний капитан сломя голову бросится выполнять задание. Однако Мансуру хотелось высказать свои соображения насчет цели «дерзкого прорыва» моджахедов. Он считал, что банда явилась за спрятанным героином. А то, что они уходят на восток, подальше от заставы Аскерова, — это типичный отвлекающий маневр. Полковник считал, что эти соображения капитана ни на чем не основаны, убедительных доказательств нет.

— Если Селим сдал нашего Гансыча, значит, они уже все знали. То есть моджахеды узнали, что мы нашли героин.

Тут полковник уловил в словах Мансура логику. Он начал рассуждать вслух:

— Не исключено, что узнали. Возможно, Селим знал и место, где нашли товар, и сколько человек его охраняют. Вот ведь закавыка какая. Я-то оказался меж двух огней. Сейчас заверну оттуда людей, а банда займет населенный пункт. И такой вариант возможен. Их хитрость нельзя недооценивать, не впервой сталкиваемся. — Опустив голову и машинально почесывая подбородок правой рукой, некоторое время полковник молча походил по кабинету, потом остановился перед Аскеровым и решительно сказал: — Часа через два направлю тебе группу.

— Не успеем, товарищ полковник. Ждать тоже нельзя. Они уже могут быть там.

— Ну, ты и ненасытный, капитан! — С шутливой строгостью Гонецкий покачал головой. — Тебе палец протянешь, а ты уже готов всю руку оттяпать. Ладно, пару вертушек отдам. Но это — все. Приказ не отменяю. Ты понял, капитан?

— Так точно. Доставить героин в отряд.

Надрывно взревев двигателем, БМП съехала с разбитой дороги на тропу, уходящую вверх в горы, и развернулась. Следом подъехал крытый «ЗИЛ», из кузова которого высыпали вооруженные пограничники с парой ручных пулеметов и гранатометами.

Пока сержанты строили группу, Мансур и Жердев отошли в сторону. Закурив, лейтенант деловито обозревал свою оборонительную позицию. О ней еще по пути ему рассказал Аскеров. Место было открытое, удобное.

— Никита, с тобой шестеро, — напомнил капитан. — Закрываешь тропу наглухо. В ущелье связь не проходит. Поэтому я оставлю на вершине бойца с рацией. Но на всякий случай учти: зеленая ракета — это сигнал опасности. Тогда сразу вызывай «винтокрылых» и пусть поливают северную гряду. Все ясно?

— А если «духи» не придут?

— К сожалению, уже идут. Если еще не пришли.

Когда Мансур, взяв с собой восемь бойцов, отправился по верхней тропе к ущелью, Жердев начал энергично командовать: где должна стоять БМП, где установить пулемет, как замаскировать огневую точку. Бойцы принялись выстраивать из камней пулеметное гнездо, а сам лейтенант, взобравшись на БМП, принялся осматривать через бинокль окрестности. Он еще успел увидеть цепочку пограничников, двигающихся по верхней тропе. Но вот они уже свернули за выступ скалы и скрылись из вида.

После того как группа Мансура обошла скалу справа, идти им пришлось недолго, поскольку они спустились по тросам. Как раз в то место, куда недавно свалился Ратников и где теперь их радостно встретили бойцы Клейменова. Сам капитан после ночи, проведенной подле мешков с героином, выглядел крайне утомленным, хотя всячески бодрился. Первым делом он провел Аскерова в кустарник, на то место, откуда было удобно осматривать ущелье и склон, находившийся напротив их позиции. Пограничники окопались неплохо, за что и удостоились похвалы начальника заставы.

— Если сверху ударят, минут двадцать продержимся, — скромно сказал Клейменов.

— Не прибедняйся, — возразил Мансур. — Нас оттуда не видно. Будем держаться, пока не подойдет поддержка. А за ней дело не станет.

Константин скептически поджал губы. У него было другое мнение по поводу расторопности армейских частей.

Они вернулись в заросли под склоном. Аскеров окинул взглядом внушительную груду мешков с героином. Рядом были огневые точки пограничников, укрепленные камнями и хорошо замаскированные листвой.

Прищурившись, Клейменов оценивал высоту склона, по которому только что спустились пограничники, что-то прикидывая, беззвучно шевелил губами, потом спросил:

— Может, не будем ждать худшего? Поднимем в этом месте мешки на тропу и унесем.

Мансур с сомнением покачал головой:

— Вот тут они и ударят.

— Думаешь, они сейчас здесь?

— Не знаю. Рисковать не хочу. Да и не могу — не тот случай.

Клейменов пожал плечами, мол, поступай, как знаешь. Мое дело — предложить. И тут он первый заметил, что с противоположного склона бросили веревку. А затем наверху появилась фигура мужчины с «арафаткой» на голове. Он улыбался и размахивал белым платком.

Приподнявшись из-за камней, Мансур и Клейменов наблюдали за парламентером. Константин вздохнул:

— Ну вот, дождались.

— Всем спокойно, — обернулся к бойцам капитан. — Огонь без приказа не открывать.

Парламентер начал спускаться, удерживаясь за веревку. Добравшись до тропы, он снова принялся размахивать. И тут Аскеров узнал его — это был Хаким. Сейчас ничего не стоило пристрелить его. Однако тот приближался к ним с вызывающим видом, шел уверенно, ничего не боясь. При этом на его лице змеилась наглая улыбка.

— Давай, давай, Аскеров! Хватит тебе прятаться. Выходи — поговорим.

— Не ходи, — сказал Константин. — Много чести для этого ублюдка.

— Стой, где стоишь, Хаким! Я иду к тебе! — крикнул Мансур и тихо приказал стоявшему неподалеку бойцу: — Ракета.

Боец выстрелил вверх из ракетницы, и Хаким невольно вздрогнул от громкого, усиленного горным эхом выстрела, а когда поднял голову, увидел, что над ущельем завис зеленый шар.

Через мгновение он опустил голову и увидел выходящего из зарослей высокого кустарника Мансура. Капитан остановился и смотрел на Хакима. Их разделял какой-нибудь десяток шагов, во всяком случае, можно разговаривать, почти не повышая голоса.

Запрокинув голову, моджахед еще раз посмотрел на небо — ракета уже погасла. Хаким понял, что времени у него остается в обрез, все решится через считаные минуты. Он хотел подойти ближе к Мансуру, однако тот резко остановил его:

— Стой, я сказал! Не приближаться.

Повелительная интонация командира привела Хакима в холодное бешенство.

— Ты решил, что можешь кричать на меня? Кажется, ты заблуждаешься, капитан.

— Я не хочу взлететь на воздух вместе с тобой.

Хаким застыл, словно парализованный. Окинул взглядом каменистую почву вокруг себя, не увидел ничего подозрительного. А уж он-то в минах знал толк.

— Можешь не сомневаться, — сказал Мансур, — ты правильно понял. Здесь мины.

Хаким сделал вид, что поверил предупреждению, хотя в глубине души решил, что Мансур блефует. Неужели эти дубоватые пограничники могли расставить мины так незаметно, чтобы он ни одной не заметил? Вряд ли. Ну а что касается предупреждения, то можно и остановиться. Не обниматься же ему с Аскеровым.

— Согласен, — ответил Хаким, — теперь слушай ты. Никакая помощь вам не поможет. Вы под прицелом. Нам десяти минут хватит, чтобы уничтожить вас всех, до единого. И хотя ты убил моего брата, я не хочу лишней крови. И здесь и там мусульмане, мы всегда можем договориться.

— Частично я с тобой согласен: и здесь и там люди. Мы должны договориться.

— У меня одно требование — отдайте героин. Мы уйдем, унесем его к себе и позволим уйти вам. Потом начнем игру заново — ловите, ищите нас, кто кого перехитрит.

Мансур задумчиво смотрел на моджахеда, слушал его. Он особенно не скрывал, что попросту тянет время. Тот первый начал кипятиться:

— Думай быстрей, Аскеров. Всему есть свои пределы. Через пять минут у меня не будет выбора.

— Быстрей не быстрей — это уж как получится. В принципе у меня тоже есть предложение.

— Деловое?

— Более чем. Предложение такое: героин остается здесь, и мы вам дадим возможность уйти — обратно, за речку. Не будем преследовать, ловить. Возвращайтесь к себе с миром.

Глаза Хакима налились злобой. Его пальцы нервно постукивали по подсумку, словно торопили время.

— Ты играешь со мной, Аскеров? Неужели надеешься, что я соглашусь на такое идиотское предложение?

— Ты же был умным, Хаким. Надеюсь, таким и остался. Больше мне надеяться не на что.

— Был умный — пока ты не убил моего брата, — со злостью ответил моджахед. Лесть капитана не смягчила его.

— И все-таки подумай. Я тебе дам больше времени на раздумья, чем ты нам. Не пять минут, а десять. Только учти: мы укрепились, нам есть чем ответить. Поэтому сначала думай, потом говори.

— Аллах нам поможет, — парировал Хаким.

— Что сделать поможет? Через мины пройти? Очень сомневаюсь. А сколько времени ты будешь мешки отсюда таскать? Все-таки тонна, вес нешуточный. С воздуха вас накроют через двадцать — тридцать минут. Поэтому думай. Еще успеешь уйти, есть шанс.

— Ты все правильно посчитал, Аскеров. Только не учел одну важную вещь: мне так порошок нужен, что я готов и через мины прыгать, а мешки вытащу. Хоть одну тонну, хоть десять. Мне уже отступать некуда. В таком положении, сам понимаешь…

Сейчас Хаким напоминал человека, в новом костюме попавшего под проливной дождь. Сначала тот осторожничает, старается не промокнуть, а когда это не удалось, плюнет на все и идет, не обращая внимания на ливень. Все равно костюм испорчен.

— Кажется, я понял тебя, — ответил Мансур. — Теперь я должен подумать.

— А вот на это особенно не рассчитывай, капитан. Знаешь, сколько времени осталось у тебя для раздумий? Пока я поднимаюсь наверх.

— Мне хватит.

Моджахед развернулся и направился обратно к скале, всем видом демонстрируя серьезность своих намерений. На полпути обернулся:

— Если согласен, просигналь, чтобы я заметил.

Хаким схватился за конец веревки, несколько человек сверху потянули ее, и он быстро стал подниматься, перебирая ногами по скалистому склону.

Мансур спокойно прошел через кустарник к тому месту, где расположились пограничники. Тут он остановился. Наступил решающий момент, теперь все зависит от него.

— Ну что? Решил? — спросил Клейменов, опасливо поглядывая на противоположный склон, где укрылись моджахеды.

Капитан молча оглядел позицию пограничников. Он уже действительно все решил.