Артемизия мерила шагами студию, пытаясь решить, что же ей теперь делать. Она редко была в таком замешательстве. Обычно она понимала, как лучше поступить – не важно, шла ли речь о делах, или о ее творчестве, или даже о том, чтобы помочь Флоринде принять важное решение и сбежать с лакеем.

Но теперь она находилась в подвешенном состоянии.

Артемизия поставила статуэтку на стол, где лежали бутафорские принадлежности, и среди них ей попался на глаза греко-римский шлем. Она дотронулась до гребня шлема. Она вспомнила, как первый раз надела его на голову Тревелина, и на ее лице появилась улыбка.

Тогда он еще был Томасом Доверспайком. И даже в то время этот человек уже вызывал в ее душе волнение.

Артемизия бродила между занавешенными холстами и, снимая чехлы, внимательно рассматривала каждую картину. Они хороши, решила она. Но не особенно значительны.

Когда она, наконец остановилась перед изображением Марса, то внезапно заколебалась. Но затем все-таки вытянула руку и сдернула закрывающую картину материю, которая упала на пол. Даже если ей будет очень трудно, необходимо посмотреть на него. Взгляд Артемизии бродил по холсту, отмечая все достоинства и несовершенства работы. Конечно же, придется переделать все, что находится у Тревелина ниже пояса. Ей было стыдно, что злость и обида заставили ее наградить Тревелина таким крошечным мужским достоинством. Кроме того, после умопомрачительного свидания с Тревелином у нее было более благоприятное представление об этой части его тела.

Теперь она, как никогда, понимала, что любит в нем абсолютно все.

Артемизия взглянула на лицо на холсте, искаженное от страдания. Как она только могла подумать, что он бог войны, когда абсолютно очевидно, что он создан для любви?

И она любила его.

О Господи, она действительно любит его! Осознание этой простой истины поразило ее словно удар молнии, и внезапно Артемизия поняла, что ей нужно предпринять, как бы тяжело это ни было.

Артемизия снова подошла к статуэтке Беддингтона и взяла ее в руки. Это было ее первое произведение искусства. Именно оно принесло ей славу. Возможно, оно станет и последним ее творением, вызвавшим такой отклик у королевской семьи и критиков. Одним быстрым движением, чтобы не было времени передумать, Артемизия подняла фигурку над головой и с силой бросила ее об пол. Статуэтка разбилась на тысячи глиняных черепков, а подставка раскололась надвое.

– Ваша светлость, что-то случилось? Я услышал… О Боже! – Катберт ворвался в студию, по пятам за ним следовал Нареш. Они остановились перед тем, что осталось от мистера Беддингтона.

Вероятно, они оба стояли за дверью и ждали приказаний хозяйки. Артемизия благодарила Бога, что у нее есть такие преданные друзья. Их помощь ей еще понадобится.

– Все в порядке, – заверила она Катберта и опустилась на колени. Перебирая осколки своего первого шедевра, Артемизия почти сразу нашла цилиндр, о котором упоминал Тревелин. Он действительно был спрятан в тайнике подставки. Артемизия осторожно подняла с пола цилиндр. «Ключ хранит мистер Беддингтон», – прошептала она.

– Ода, конечно, – отозвался Нареш, озадаченно нахмурившись, – разве вы не знали, что он там?

Артемизия быстро повернулась к Нарешу и посмотрела на него другими глазами:

– А ты, похоже, знал, Нареш?

Индиец серьезно кивнул:

– Старый хозяин, ваш отец, попросил меня спрятать ключ в подставку и послать его нашей королеве по морю. На всякий случай, сказал он. А потом им завладела болезнь, и я послал сообщение, как он и просил. – Выражение страдания исказило черты его смуглого лица. – Я не знал, что вы его искали, Ларла, иначе не стал бы скрывать это от вас.

– Получается, что, когда отец жил в Индии, ты не просто крахмалил рубашки и заваривал чай, – сказала Артемизия, поднимаясь, – а делал намного больше. Ты был одним из участников тайной игры.

Нареш расправил спину.

– О да, разъезжая по Индии, мы с мистером Далримплом собирали информацию, которую не напечатают ни в одной газете и которая мало кому известна. Стоило вашему отцу услышать, как англичане творят произвол, и он заботился, чтобы были приняты определенные меры, а когда я почувствовал, что дух восстания витает в воздухе, то сразу же предупредил его. Честно говоря, мы надеялись сделать Индию подходящей страной как для его народа, так и для моего.

– Тогда ты должен знать имена, которые зашифрованы в ключе.

– Не все, – признался Нареш, – но если вы потянете за одну нитку, разве мы не сумеем распустить все полотно?

Артемизия вертела цилиндр в руках. Она понимала, что в ключе содержатся имена многих людей, которые пытались продолжить дело, начатое ее отцом. Дело, которое Трев поклялся довести до конца. У нее в голове начал рождаться план, как защитить неизвестных ей агентов, план, сходный с тем, как Нареш и Рания оберегали ее собственную семью во время мрачных дней восстания сипаев. Возможно, ей удастся освободить Трева и мистера Шипуоша.

– Я знаю человека, который хочет найти нитку и продолжить дело, которое начал отец, – сказала она, – но он в ужасной беде, и мне нужна ваша помощь. Вас обоих.

И тогда Артемизия начала раскрывать им примерный план действий, который пришел ей в голову только что. Катберт и Нареш слушали внимательно и не перебивали, пока она не закончила свой рассказ.

– Так вы мне поможете?

Нареш улыбнулся Артемизии:

– Хотя вы и не мой ребенок, не плоть от моей плоти, но я полюбил вас, еще когда впервые качал на своем колене. Вы дитя моего сердца и своим вопросом только обижаете меня. Как можно подумать, что я откажу вам в помощи?

Артемизия поднялась на цыпочки, чтобы дотронуться губами до его впалой щеки. Затем, она повернулась к Катберту, но тот по-прежнему хранил молчание.

– Катберт? – Артемизия была удивлена, заметив колебания дворецкого.

– Мадам, я сильно опасаюсь, что после признания в проступках, совершенных мной в последнее время, вы не захотите принять мою помощь. Я даже сомневаюсь, что вам, потребуются мои дальнейшие услуги в качестве вашего дворецкого. – Катберт стоял, вытянувшись по струнке и не моргая, но мышца на его челюсти слегка подергивалась. Это было единственным внешним проявлением охватившего его волнения. – Мои мотивы были в высшей степени благородны, как вы сами сможете понять, но теперь я ясно вижу, что своими действиями оказал вам плохую услугу.

Ощущая тяжесть в груди, Артемизия буквально упала на стул с высокой спинкой.

– Что ты натворил?

– Я служил Саутвикам с тех пор, как научился ходить, и моей целью всегда было… нет, правильнее сказать: моей миссией было позаботиться о сохранении репутации этого дома, – признался Катберт, не находя в себе смелости встретиться с герцогиней взглядом. – И когда вы стали нарушать все условности, выбирая такие сюжеты для картин, я решил, что, может быть, значимость общественного мнения поможет вам обратить внимание на что-нибудь другое, более подобающее вашему положению.

– А тебе не казалось, что судить о правильности моего поведения человек твоего положения не уполномочен?

Дворецкий с несчастным видом кивнул:

– В самом деле, ваша светлость, такая мысль действительно приходила мне в голову, и не один раз, но я считал, что мои действия пойдут вам на благо.

– Ну ладно, мы уже выяснили, что твои намерения были чисты и благородны, – допустила Артемизия, не в состоянии сердиться на Катберта, когда он выглядел таким несчастным, – и что же ты сделал ради моего блага?

Он посмотрел ей прямо в глаза и не отвел взгляд, хотя обычно не выдерживал зрительного контакта больше доли секунды.

– Мадам, я считал вас взбалмошной и упрямой, и мне казалось, что вы заслужили общественное порицание, которое я, конечно, вынести вам не мог.

– Конечно же, особенно потому, что тебе замечательно удается отчитывать меня с глазу на глаз. – В ее голосе послышался сарказм.

– Ну так вот, ко мне подошел представитель прессы и заверил меня, что он готов сделать все, что в его силах, чтобы изменить неблагоприятное мнение высшего общества о вашем поведении. Он заставил меня поверить, что хвалебная статья заткнет горло досужим сплетникам… Поэтому я и предоставил ему информацию, которую, к моему великому сожалению, он использовал совсем для другой цели, – сказал Катберт, не желая отступать, хотя его лицо исказилось от переживаний. – Но прошлой ночью вы рисковали жизнью в интересах Англии, а несколько минут назад вы уничтожили работу, которая была так дорога вашему сердцу. И все для того, чтобы спасти других. – Его бледные глаза вспыхнули. – Я недостоин служить у столь благородной и смелой хозяйки, но перед уходом мне бы хотелось вымолить ваше прощение.

– Ты хочешь сказать, что сговорился с представителем «Таттлера»?

Он кивнул, и на его лице появилось печальное выражение, делающее его похожим на несчастную таксу.

– Я вовсе не хотел вас опозорить.

Артемизия, не сдержавшись, хихикнула, а вскоре уже тряслась от смеха, граничившего с истерикой.

– Мадам, я преисполнен искреннего раскаяния. Умоляю вас, не сходите с ума, – попросил Катберт. – Я не вынесу этого:

Его заявление лишь усилило ее веселье.

– Я немедленно пойду и вызову врача. – Катберт повернулся и направился к двери студии.

– Нет-нет! – Артемизии в конце концов удалось взять себя в руки и обрести способность выражаться членораздельно. – Меня еще рано отправлять в Бедлам, Катберт, хотя, держу пари, найдутся люди, которые оспорят эту точку зрения.

– Тогда почему вы смеетесь, если у нас так мало поводов для веселья?

– Потому что вещи, представлявшиеся мне раньше столь важными, сейчас кажутся сущей ерундой, – сказала она, отсмеявшись до конца и став серьезной. – Высший свет может высмеивать меня и издеваться надо мной, как они только пожелают. Меня не волнуют их насмешки, если только мне будет суждено увидеть мистера Шипуоша и Трева…

Ее голос оборвался от скрываемых чувств. Она не решалась представить себе, что с ним сталось. Все с Тревелином должно быть в порядке. А если нет…

– Ты прав. В глазах общественности я взбалмошная и упрямая и нуждаюсь в порицании. Я действительно была такой. И такая я сейчас. Поскольку твое мнение обо мне было истиной, как ты сам это видишь, мне нечего прощать, Катберт, – сказала Артемизия, – если только ты сам не желаешь уйти со службы, но в этом случае я никогда тебя не прощу.

Мимолетная улыбка проскользнула по его губам.

– Я вам очень признателен. – К Катберту снова вернулась его чопорная манера. – Как ваш покорный слуга может вам сегодня вечером помочь?

Ей в голову внезапно пришла новая идея. Ее план был хрупким, словно лист газетной бумаги, но все-таки лучше, чем ничего.

– Для начала снова свяжись с мистером Уиглсуортом, – сказала она. – Хотя он и не заслуживает этого, но скоро мы предоставим ему возможность написать репортаж всей его жизни.

Тревелин не был уверен, какой именно звук вернул его к действительности – ритмичный звук падающих капель или скрежет когтей о каменный пол, издаваемый крысами. Он лишь, отчасти понимал, что лежит лицом на неровной поверхности, прижавшись щекой к зернистому камню. Тревелин попытался оглядеться вокруг, но ему удалось приоткрыть лишь один глаз, поскольку второй был подбит. Огромные грызуны с гладкой шерстью шумно копошились вокруг него, пытаясь набраться смелости и укусить Тревелина за протянутые пальцы.

– Кыш! Вон отсюда! – Трев с трудом приподнялся и принял вертикальное положение. Крысы исчезли в водостоке, находившемся в центре небольшой каморки. Порывистое движение причинило Треву сильную боль, отдававшуюся во всем теле.

Он поднес руку к затылку и нащупал шишку размером с гусиное яйцо. В волосах запеклась кровь. Последнее, что Тревелин помнил, – это то, как он душил Харитонова, крепко сжав пальцы на его шее. Но он никак не мог вспомнить, что было причиной… Внезапный приступ боли, вспышка света, обрывочные воспоминания, а потом полная темнота. Видимо, кто-то ударил его сзади рукояткой пистолета.

Конечно, он должен был быть благодарным, что в него не выстрелили свинцовой пулей. Но резиденция посла находилась в престижном районе Лондона, а значит, соседи могли услышать звук выстрела и позвать констебля для выяснения происходящего.

Трев поднялся на ноги, покачиваясь от сильной головной боли – последствия удара по голове. Теперь он точно был далеко от фешенебельной улицы. В полумраке ему удалось разглядеть, как в общих чертах выглядит его камера, – грубые стены, окрашенные охрой, царапины, оставленные на песчанике предыдущими обитателями. Запах древних страданий, казалось, просачивался из стен вокруг него. Узкий коридор за решеткой его камеры, исчезавший в обоих направлениях, вел налево, к началу каменной лестницы, которая уходила вниз, и в темноту – справа.

Резкий порыв ветра, налетевший из темноты, вызвал у него дрожь и принес с собой сильный запах рыбы и смолы, который мог означать лишь одно: его держали где-то рядом с Темзой. Тревелину казалось, что стоит лишь прислушаться, и можно услышать плеск надвигающегося прилива.

Он решил попробовать на прочность железную решетку в стене, тряс каждый прут, надеясь обнаружить хоть какую-то слабинку, однако в конце концов сдался и застонал от отчаяния.

– Бесполезно, – раздался рядом голос. – Я пытался и стер пальцы в кровь, но решетка не поддается.

Трев взглянул одним открытым глазом в соседнюю камеру, отделенную узким коридором. Там на каменном полу лежал мужчина, подложивший под голову руку вместо подушки. Он вел себя так тихо, что Трев даже не заметил его присутствия.

– Шипуош. Джеймс Шипуош? – спросил он не понимая, почему это имя всплыло у него в голове.

Мужчина резко сел.

– Да. Откуда вы знаете?

– Просто я работаю с герцогиней. – Память Трева начала возвращаться обрывочными воспоминаниями, будто бы витраж, складываемый на ощупь слепым ремесленником. Треву оставалось лишь молиться, чтобы Артемизии удалось сбежать из дома посла в создавшейся спешке. Зачем он только позволил ей пойти с ним? Он поднес палец к подбитому глазу и поморщился. – Полагаю, мы пытались освободить именно вас.

Джеймс взглянул на него с грустной улыбкой:

– Похоже, миссия вам не особенно удалась.

– Где мы находимся?

– Насколько мне удалось вычислить, мы сейчас, в той части Тауэра, которая не использовалась уже несколько сотен лет, – ответил Шипуош. – До меня доходили слухи, что в Тауэре существуют тайные камеры, в которые можно попасть от Темзы через Ворота предателей, пройдя по длинному коридору под остальной частью. Тауэра. Думаю, мы находимся именно там. Меня дурманили опиумом каждый день, но иногда я кое-что слышу. Или, может быть, мне это только кажется, – признал, он, грустно опустив голову. – Хотя могу поручиться, что на днях главный хранитель Тауэра и часовой проводили Церемонию ключей.

Ключ, подумал Тревелин вяло. Возможно, его тоже опоили наркотиками. Он был уверен, что-то важное связано с ключом. И вдруг в его голове все части головоломки сложились в одно целое. Он все вспомнил. Скорее всего ключ сейчас в целости и сохранности у Артемизии.

Если только она сама в безопасности.

Он никогда этого не узнает, если останется здесь. Трев посмотрел на тяжелый замок, висевший на двери камеры. Он представлял собой намного более серьезную проблему, чем обычные замки, которые ему когда-либо приходилось взламывать. Но ведь попытка не пытка. Трев пошарил в ботинке, ища отмычку. Если бы он нашел ее…

Однако отмычки не было.

Тревелин оглядел камеру в поисках какого-нибудь металлического предмета, ведь те, кто сидел здесь до него, не могли расцарапать стены голыми руками.

– Что вы ищете? – спросил Шипуош.

– Что-нибудь, чем можно было бы воспользоваться для взлома замка. Какой-нибудь длинный металлический предмет – нож, пилка…

– У меня есть только ложка, – сказал Шипуош.

– А у меня нет вообще ничего, – сделал вывод Трев, тщательно обыскав все пространство вокруг себя.

– Полагаю, это означает, что наши похитители не намерены вас кормить. Не повезло, сынок, – мрачно сострил Шипуош, – но на самом деле лучше умереть от голода, чем есть их стряпню.

– Или мы не останемся здесь так надолго, чтобы меня кормить, – предположил Трев. – Дайте-ка мне вашу ложку.

– Зачем?

– Возможно, я смогу воспользоваться ее ручкой. Во всяком случае, стоит попытаться. – Он прислонился к решетке и протянул руку в пустоту. – Ну же, если не сработает, я отдам ее обратно.

Шипуош с усилием встал на ноги и протянул Треву ложку. Он улыбнулся Треву, и тот заметил, что у Шипуоша не хватает нескольких передних зубов. Очевидно, похитители не упустили возможности поиздеваться над пленником. Тревелина порадовало, что над ним похитители поиздевались в то время, пока он был без сознания.

Трев благодарно кивнул и принялся трудиться над замком. Замок был довольно древний, покрытый ржавчиной. На лбу Тревелина от усталости выступил пот, но он изо всех сил старался сделать так, чтобы хрупкий механизм повернулся в нужном направлении. Сосредоточенно прикусив кончик языка, Трев наконец почувствовал, как поддался последний зубец и замок упал на пол.

– А теперь очередь лишь за вами, – сказал он, распахнув тяжелую дверь.

Только он успел вставить ручку ложки в замок мистера Шипуоша, как вдруг услышал тяжелые шаги.

– Кто-то идет, – пробормотал Джеймс.

– Если мы рядом с Тауэром, возможно, это охранник, которого вы вроде бы слышали недавно. – Трев прикусил нижнюю губу, ковыряя ложкой взад и вперед в замке.

– Нет, звук слишком близко. Это они, русские. Они вернулись. – Голос Джеймса дрожал. – Вам нужно идти.

– Без вас я никуда не уйду.

– Кому будет лучше, если они снова схватят вас?

Шипуош просунул руку между прутьев и схватил запястье Трева.

– Вода где-то там. – Он кивнул в направлении темного коридора. – Они будут здесь в любую минуту. У вас не хватит времени меня освободить.

Трев встряхнул руку Шипуоша.

– Разумеется, не хватит, если вы будете мне мешать.

– Возможно, герцогиня нуждается в вашей помощи.

Эти слова заставили Трева остановиться.

– Идите же, – взмолился Джеймс.

Трев посмотрел на щуплого клерка и увидел, что перед ним человек с львиным сердцем. Смелость не зависит от внешности, решил он.

Шаги слышались все ближе и ближе. Огонек факела уже освещал лестничный колодец.

– Я непременно освобожу вас, – пообещал Трев и, неохотно оставив попытки взломать замок, повернулся и пошел по коридору на запах Темзы.