Ральф шагнул вслед за Дэвидом и замер, пораженный открывшейся ему картиной. Там, откуда он пришел, только наступило сумрачное осеннее утро — здесь же подходил к концу жаркий летний день. Разведчик стоял на высоком берегу узенькой, причудливо изгибавшейся речушки. Противоположный берег — песчаный и обрывистый — казался золотым в свете заходившего солнца. Трава, деревья, кусты, росшие по обе стороны от речки, ни цветом, ни формой не отличались от привычных — разве что несколько уступали в размерах гигантам Тайга. Безмятежно-лениво, до странности знакомо пела какая-то птица, ветер мягко шевелил слегка пожухлую от зноя траву.
Словно не веря своим глазам, Ральф огляделся: посреди широкого луга росла высокая раскидистая сосна, невдалеке виднелся нежно-зеленый молоденький лесок, и от всего этого веяло таким спокойствием, такой… безопасностью. Разведчик ощутил ее сразу — правда, поверил себе, лишь когда тело начало будто расправляться. Или так только казалось? Ведь каких-то несколько мгновений назад он покинул развалины поселка, насквозь пропитавшиеся страхом… Не-ет: молчала обычно бдительная интуиция, да и сама здешняя природа была просто не приспособлена для того, чтобы прятаться, скрываться. Ральф закрутил головой, однако взгляд на чем ни останавливался, везде царил все тот же простор, та же открытость. Если бы жители поселка знали, куда пропадают их близкие и соседи, они, не раздумывая, подались бы… А что, если они так и сделали? Прошли через эти «ворота» (Ральф снял с плеча и положил справа от себя сумку, слева — мачете, тем самым временно обозначив вход) и затем старательно о них забыли. Или не забыли, но решили не возвращаться…
«Надо будет рассказать Тэну… Кстати, а где Дэвид?»
Однако уже в следующую секунду разведчику опять стало не до Нечистого: этот звук… Ральф почти бегом спустился по склону и остановился, потрясенный: по мосту, перекинутому через речку, мчался…
— Да это… это же поезд! Михаэль… э-э… Ральф, поезд! Ты понимаешь, что это значит?!
В голове у разведчика тут же пронеслись какие-то воспоминания, неясные, смутные, — выцветшие иллюстрации, поблекшие книжные страницы. Он повернулся к Дэвиду, чтобы ответить, и… вмиг забыл и о только что увиденном чуде, и о том, что хотел сказать. Несколько секунд Ральф, как завороженный, смотрел на Нечистого, затем, наконец, опомнился:
— Дэвид, назад! Быстрее, назад! — закричал разведчик и почти силой потащил Нечистого к «воротам».
Вот они: сумка и ножны. Подхватив и то и другое одной рукой, Ральф, не оглядываясь, пересек невидимый рубеж… В лицо пахнуло сыростью, прелой листвой; запоздало промелькнула мысль, что надо было пригнуться: ведь каратели уже, наверняка, вовсю рыщут внутри ограды… И вдруг стало чего-то так жаль…
— Они еще не вышли из Тайга. Их там задержало какое-то животное, — произнес Дэвид.
«То, что следило за мной…» — Ральф оглянулся и внимательно посмотрел на спутника.
— Может, все-таки объяснишь? — не выдержал тот.
Вместо ответа разведчик вытащил из сумки и протянул ему зеркало.
— Я такого еще не видел: на тебя как будто вылили краску: плеснули — и потекла по волосам… Нет, дохнули холодом…
Это в самом деле походило на иней: примерно половина головы (вернее, половины отросшего за неделю ежика) была белее, чем у Ральфа. Эдакая седая шапочка, доходившая почти до висков. Насколько разведчик помнил, седеть, наоборот, начинали обычно с висков, и только потом уж…
— А я-то ведь, грешным делом, собирался когда-нибудь туда вернуться. Когда-нибудь позже, — ощупывая голову, словно пытаясь таким образом дополнить впечатление от увиденного, усмехнулся Дэвид. — Интересно, дотянул бы я до утра, или рассыпался бы от старости еще ночью? — Нечистый задумался. Судя по выражению лица, ему и впрямь было интересно. Или он просто никак не мог представить, что вдруг действительно постареет, умрет… — Ладно, об этом позже. Они ступили за ограду.
Ральф машинально посмотрел в ту сторону, откуда пришел сегодня ночью: стена ближайшего дома полностью загораживала обзор — значит, их с Дэвидом пока не могли видеть и каратели.
— Собираешься поговорить с командиром? — спросил Нечистый.
— Придется, — с трудом отрываясь от созерцания стены, отозвался разведчик: залитый солнцем берег чужого мира никак не желал уходить из памяти — серебристая вода, золотисто-желтый песок и ритмичный стук колес.
— Если ты не против — я тебе помогу… Михаэль, ты слышишь? Михаэль!
— Я просил называть меня Ральфом…
Спустя несколько минут Дэвид вернулся в дом, а разведчик присел на пороге.
«Сыро и холодно. Здесь было холодно, и здесь начиналась осень, а там пекло солнце, и царил июль…»
Ральф вошел в сознание командира карателей Алекса Майера в тот момент, когда десантник как раз отхлебывал из фляги — действо, без которого не обходилось принятие ни одного мало-мальски важного решения. (Прежде чем посадить Ральфа под арест, Алекс, например, так же первым делом отхлебнул из фляги: канистра, предназначенная для пополнения ее содержимого, составляла большую часть командирского багажа.) Впрочем, будь сейчас разведчик на месте карателя, и он, пожалуй, не отказался бы глотнуть чего-нибудь крепкого: еще бы — когда все твои подчиненные, как по команде, вдруг теряют способность двигаться.
Десантник, однако, самообладания не потерял. Не спеша завинтил крышку. Вернул флягу на место. Огляделся. Пошел вперед. Один! Что там ни говори, а в смелости этому Майеру не откажешь…
Ральф сосредоточился на мыслях командира.
«Так, это, конечно, кузница…»
Чувства десантника обострились до такой степени, что, когда он дотронулся до стены строения, то немедленно отдернул руку — застарелый ужас его обитателей ожег, точно огнем.
«Дерьмо…»
Этим коротким, но достаточно емким (с точки зрения карателя) замечанием Майер, видимо, выразил свое отношение к существовавшим здесь когда-то проблемам. И Ральф во второй раз невольно восхитился его потрясающей способностью воспринимать информацию: за несколько секунд десантник узнал немногим меньше, чем разведчик после двухчасового пребывания на территории поселка. Но если до его жителей, которым вдруг присмолило куда-то пропадать, Алексу не было никакого дела, то почему именно здесь — в таком месте — вздумалось прятаться разведчику «Sunrise», интересовало до чрезвычайности. О человеке, способном одновременно удерживать в неподвижности семерых специально подготовленных десантников, Майер старался вообще пока не думать. Так же как и о том, что делать, если обострившаяся почти до невероятия чувствительность потом не придет в норму.
Сейчас, например, он мог с уверенностью сказать, что Ральф бродил среди этих развалин не только сегодня ночью, но и примерно месяц назад. А человеку, который прошел здесь вчера, было очень плохо: он то и дело останавливался (трава в нескольких местах была заметно примята), чтобы отдышаться. Алекс не рискнул приблизиться: даже на расстоянии шага чужая боль казалась нестерпимой. Впрочем, несмотря на то, что неизвестный еще совсем недавно болел — почти умирал — именно он в данный момент силой своей мысли удерживал на месте сразу семерых десантников.
«Дьявол, ну что за уроды: надо додуматься — сжигать дом, в котором…» — на этот раз десантник даже испугался: обгоревшие развалины находились слишком далеко. Зато враг был совсем рядом — еще сто… сто пятьдесят ярдов, и… Рука сама собой потянулась к кобуре.
«Ближе… еще ближе… все — вот он этот дом…»
«Убери пистолет…» — прозвучало в мозгу. Хотя, конечно, не прозвучало — так всего лишь говорят…
Алекс повиновался. Он не собирался стрелять: просто с оружием всегда как-то спокойнее. Надежнее… Не сбавляя темпа, десантник продолжал идти вперед. Обогнул стену. Сидевший на пороге разведчик поднялся навстречу.
«Один…»
— Как и ты.
Это уже вслух. И улыбка… Извечная улыбка… Чтобы не растерять остатки хладнокровия, Алекс перевел взгляд на дверь — потемневшую, покрытую плесенью…
Смотреть на противника было не обязательно: все равно любое его движение Алекс почувствует на мгновение раньше… Тело! Противника всегда выдает его же собственное тело: можно спрятаться за ментальным барьером, можно даже остановить мысли совсем, но остановить едва уловимые вибрации — трепет живого тела — не удавалось еще никому…
Внезапно десантник точно споткнулся — одновременно произошел сбой в его мыслях, поэтому Ральф поторопился покинуть чужое сознание. Глаза его расширились — то ли от удивления, то ли от страха, — а когда Алекс, наконец, снова обрел способность говорить, можно было подумать, он забыл, ради чего мчался ночью через лес.
— Где это?
— Там, — сразу догадавшись, о чем идет речь, кивнул в сторону «ворот» Ральф.
Дрожащая рука десантника потянулась к заветной фляге.
— Проклятая страна… — Глоток — и пальцы уже привычно завинчивали пробку.
— Надо же! А я-то ведь пригласил тебя сюда развлечься, — усмехнулся разведчик.
— Тронут. Боюсь только, ты не очень оригинален: последние пятнадцать лет почему-то слишком многие заботятся о том, как бы я вдруг не заскучал.
То ли он был пьян, то ли… Ральф заставил себя опять войти в сознание Алекса — чтобы не гадать, а знать точно. И разведчика чуть не вывернуло от всех этих хитросплетений, которые роились в голове десантника.
— Да и ты, я смотрю, не остаешься в долгу.
Алекс почувствовал: сейчас Ральф ударит — не просто почувствовал, а даже успел закрыться. И все равно с трудом удержался на ногах. Дальше, единственное что оставалось — по возможности прикрывать голову и живот…
— Запомни, если мне понадобится оправдаться, я обойдусь без тебя — это во-первых. Во-вторых, ты обязан мне подчиняться по уставу, и ты подчинишься. Не захочешь добровольно — заставлю. Всего десять минут — и ты будешь смотреть мне в рот. В-третьих…
Ральф понимал, что с каждым словом пропасть между ним и Майером все увеличивалась. И хотя разведчик и не собирался когда-нибудь наладить отношения со своим бывшим однокурсником, знать, что тебя кто-то боится и ненавидит, было неприятно. Странно, Ральф никогда прежде об этом не задумывался, но похоже, он совершенно не переносил, когда его не любили, и оттого всегда инстинктивно старался понравиться. Однако, как известно, правил без исключений не бывает: Алекса он с удовольствием отделал бы так, что тот несколько дней бы не смог подняться. Только многолетний опыт карателя да его уникальная способность считывать информацию заставили Ральфа остановиться. И сейчас он, превозмогая отвращение, выговаривал все эти условия, угрозы…
— Встать!
Почерневший от времени дом на фоне мрачного осеннего неба и заметно увядшей травы «крутанулся» перед глазами, и десантник покачнулся. Осторожно ощупал челюсть: не сломана, зубы — на месте. Видать, он пока нужен, если Ральф решил особенно не усердствовать. Точно: и ребра целы — значит, действительно, нужен. Впрочем, стоящий рядом разведчик напоминал готовую в любой момент распрямиться пружину. М-да, заманчивая перспектива — провести энное количество времени в обществе…
Если бы Алекс говорил, он бы, что называется, прикусил язык, но остановить мысль было невозможно, и Ральф, конечно, прочитал ее до конца — вон какая у него появилась «милая улыбочка». Впрочем, скрывать-то здесь, собственно, нечего: они друг друга ненавидят, и оба прекрасно это знают. Михаэль Хюттнер опять оказался сильнее. Опять или, вернее, как всегда. Подчиняться ему — что могло быть унизительнее? Хотя еще ужаснее, если придется исполнять его приказы неосознанно. Он ведь запросто может превратить в зомби — разве он не на это намекал, говоря: «всего десять минут, и ты будешь смотреть мне в рот»? Пожалуй, ничего Алекс так не боялся, как насильственного изменения сознания — того, в чем преуспели за последние тридцать лет темные братья Канды. Ральф же, то бишь Михаэль Хюттнер, был сыном едва ли не самого опасного из них. Затем еще этот Дэвид… Что за дела у разведчика «Sunrise» с главой Темного Братства?
— Я могу задать вопрос? — спросил десантник, вытирая кровь, продолжавшую струиться из носа на верхнюю губу.
— Можешь.
— Человек, что удерживает сейчас моих парней, и есть сам Нечистый?
— Да. И пока что в наших интересах помогать ему, а не пытаться уничтожить. Кстати, твоим ребятам не обязательно знать подробности.
— Пока? — Кивком головы дав понять, что по поводу осведомленности «ребят» спорить не собирается, переспросил Алекс. — А потом…
— А вот потом и посмотрим.
— Значит, рискуешь, командир? — Глаза десантника мгновенно стали хитрыми, а губы задергались, готовясь изобразить улыбку.
— Рискую, — спокойно согласился Ральф.
— И, конечно же, берешь всю ответственность на себя? — даже не скрывая ехидства, продолжил Алекс.
— Естественно.
— Я согласен.
Алекс поспешил опустить глаза, и Ральф, который уже покинул его сознание, готов был поклясться, что в голове десантника, наверняка, начал созревать очередной коварный план.
«Сначала я использовал в своих интересах Тэна, потом мне самому пришлось подчиниться Дэвиду, теперь точно в такой же ситуации оказался Алекс…» Нынешняя командировка явно складывалась в какую-то порочную систему, где каждый из проигравших рассматривал свое поражение лишь как временное отступление и лелеял в душе надежду на всякие там непредвиденные обстоятельства…
— Вот и договорились, — примирительно произнес Ральф вслух. — А теперь скажи, что ты думаешь о… — показал он в сторону «ворот».
Алекс сразу даже переменился в лице.
— Я не знаю.
— И все-таки?
— Там что-то происходит со временем. Что-то непонятное… — Алекс отхлебнул из своей драгоценной фляги.
«За последние полчаса уже в третий раз…» — машинально отметил про себя Ральф.
— Да. И последнее. Объясни своим ребятам: тот, кто ходит по Тайгу с раскрытым сознанием, долго не живет.
* * *
Вскоре группа из десяти человек вышла из-за ограды и вступила под сень Тайга, однако единственная чудом сохранившаяся створка ворот еще долго провожала их угрожающе-печальным скрипом, и у всех без исключения стало легче на душе, когда и этот скрип, и тягостное ощущение, царившее вблизи покинутого поселка, наконец, осталось позади.
Десантники, которые обрели способность двигаться так же неожиданно, как и некоторое время назад ее лишились, ничем не выказали даже малейшего намека на удивление, когда Майер объявил им об изменении планов. Похоже, распоряжения командира здесь не обсуждались.
«А у него, однако, дисциплина. Да и народ подобран что надо…» — с невольным уважением отметил про себя Ральф, глядя на подчиненных Алекса, стоявших с непроницаемыми лицами.
И посмотреть, надо сказать, было на что: высоченные — некоторые чуть не на голову выше командира — каратели в первую очередь поражали своей непохожестью. Никакого, хотя бы отдаленного, намека на форму или приверженность определенному стилю здесь не было и в помине. Но если в одежде хотя бы преобладала естественность и практичность, то в отношении причесок…
Косички со вплетенными в них украшениями у одного; гладко выбритый, прямо как у адептов Темного Братства, только покрытый затейливой татуировкой, череп у другого; распущенные по плечам рыжие кудри у третьего; а рядом аккуратная, будто бы только что от парикмахера, стрижка с единственной длинной прядью сзади. Этот, четвертый, вообще, потрясал своей необыкновенной элегантностью: она чувствовалась во всем — в его позе, в том, с какой тщательностью был продуман его костюм, подобраны аксессуары к нему.
Проявлялся ли таким образом некий особый шик, или десантники просто пытались выразить свою индивидуальность — трудно сказать. Впрочем, скорее, последнее, потому что при более внимательном взгляде, наоборот, начинало проступать несомненное сходство: это были люди без возраста, а в их глазах… Лишь один паренек, пониже ростом и поуже в плечах, выглядел на фоне остальных совсем мальчишкой — ни разу не бритые щеки и не успевший пока приобрести характерное жесткое выражение взгляд резко отличал молодого человека от остальных. Впрочем, не совсем: где-то на дне его светлых, еще по-детски нежных глаз уже начинал поблескивать «металл» — видимо, и этот мальчик был не совсем новичком.
Что ж, одной проблемой стало меньше. Теперь можно было подумать и о том, что делать с «серебряными братьями» (так называл про себя Ральф бывших подопечных отца). За неделю, правда, Ральфу удалось наладить с ними кое-какой контакт, однако «братьям» требовался постоянный наставник, руководитель, которому бы они, во-первых, доверяли и который, во-вторых, в случае чего имел достаточно сил, чтобы с ними справиться; в-третьих, мог оказать на них благотворное влияние, подать хороший пример. Сможет ли — а главное, согласится ли — взять на себя подобную роль Тэн? Вчерашние события развивались с такой скоростью, что Ральф даже не успел с ним поговорить. Хорошо бы, согласился, тогда Риу можно было бы взять с собой. Если он, конечно, захочет сам — в последнее время они так подружились с Тэном… Впрочем, нет, Тэн, пожалуй, подходил не совсем…
Вообще-то, Ральф не особенно волновался на этот счет: интуиция подсказывала ему, что здесь все будет в порядке. Зато каждый раз, когда глаза останавливались на непривычно белых волосах Дэвида, разведчик вспоминал слова Майера, и вот тут становилось действительно не по себе. Не от слов, разумеется. Слова были как слова — ничего конкретного, но вот то, что за ними стояло… При всей неприязни к десантнику назвать его трусом было бы несправедливо. Подлецом — пожалуй, только ни в коем случае не трусом. Поэтому страх, который на некоторое время заставил Алекса даже позабыть всякие давнишние счеты, выглядел красноречивее любых слов.
Еще хуже, что источником неожиданной вспышки страха стали вовсе не «ворота» (которые находились слишком далеко, да и искать их десантник начал уже потом) — а он, Ральф. Чего именно так испугался Алекс? Что за информацию воспринял он в тот момент? Что, вообще, Ральф знал обо всем этом? «Ворота», поседевший Дэвид, «там что-то происходит со временем», внезапный испуг Майера…
Первые три факта объясняли и дополняли друг друга, четвертый же, если его поставить в один ряд с остальными (и не забывать, что командир десантников необыкновенно чувствителен к тончайшим вибрациям материальных объектов), мог означать только одно: Ральф, так же как и Дэвид, подвергся изменениям — изменениям, не видимым простым глазом, но от этого не менее реальным…
Ральфа словно окатило холодом. Он тревожно посмотрел на Дэвида: Нечистый спокойно встретил его взгляд — ничего, кроме непривычной седины, не бросилось в глаза разведчику. Впрочем, что такого особенного мог заметить Ральф? Разве он настолько хорошо знал Дэвида, чтобы иметь возможность сравнить? Нет… Зато он, вроде бы, неплохо знал себя: неужели тело так далеко от сознания, что происходящее в нем является тайной? Разведчик затаил дыхание… Холодный колючий страх продолжал растекаться по всему телу, заползая, казалось, в каждую клеточку. Стоп! Так можно сойти с ума… Чтобы отвлечься, Ральф переключился на окружающих и снова восхитился дисциплинированностью членов карательного отряда: теперь до их мыслей мог добраться далеко не каждый. Что, впрочем, не относилось к нему, Михаэлю Хюттнеру.
Большинство десантников находились, что называется, на распутье. С одной стороны, они готовы были во всем подчиняться командиру: знали, что непослушного Майер мог запросто оставить умирать одного где-нибудь в джунглях или в пустыне — в зависимости от места проведения операции. Но не одной только жестокостью укрепил свое положение Алекс: многим он спас жизнь, иной раз рискнув собственной. Кроме того, его сверхчувствительность являлась гарантией безопасности, и когда командир находился рядом, десантники не боялись ничего. Это с одной стороны — но с другой, имя Карлоса не было для санрайзовцев пустым звуком: к мысли, что легендарный разведчик вдруг оказался предателем, предстояло еще только привыкнуть. Да и Ральф — «счастливчик-Ральф», — вернувшийся невредимым из шестнадцати командировок (тут разведчик порадовался особенно) пока никак не воспринимался выжившим из ума.
Но это еще не все: с одним из карателей Ральф, оказывается, был знаком. И не просто знаком… Правда, за те годы, что они не виделись, рыжий Уве стал по меньшей мере втрое шире, поэтому признать в нем с первого взгляда тощего, как жердь, соседского паренька было довольно трудно. Разведчик осторожно внушил ему мысль повернуться… Точно, он самый. Глаза слегка сощурились, губы чуть заметно дрогнули под рыжими всклокоченными усами. Ральф улыбнулся — Уве кратко кивнул. Потом быстро взглянул на командира.
«Ай да Майер…»
Древние — наверное, в шутку — любили говорить «мир тесен». Это их-то огромный мир! Поднявшийся же во время катастрофы на поверхность остров Европа был всего-то около нескольких десятков тысяч квадратных миль — не удивительно, что выходцы оттуда довольно часто встречали знакомых. Вот прямо как сейчас: не успел Ральф изумиться чудесной встрече с Уве…
Коснувшись сознания самого юного десантника, разведчик тут же выяснил, что «молодого человека», во-первых, зовут… фрейлейн Марта, а во-вторых, это та самая девчонка (тогда ей было не больше семи-восьми), которая ходила к его матери брать уроки английского. Самому Ральфу (а вернее, Михаэлю) в то время только что исполнилось семнадцать, и он как раз собирался удрать из дома на корабле. Теперь Марта вымахала чуть ли не под шесть футов, и в каждом ее движении, в том, как были сжаты губы, как запали некогда пухлые щеки, чувствовалась не только сила, но и потрясающая уверенность в себе. Правда, гораздо увереннее Марта чувствовала бы себя, называйся она «миссис Майер», только вот мистер Алекс Майер, хотя периодически и обращал на нее свое драгоценное внимание, узаконить их отношения, похоже, не собирался.
Ральф не стал еще раз восклицать про себя «ай да Майер!», так же точно, как не стал экспериментировать и заставлять женщину оглянуться: можно было бы себе представить, каким взглядом наградила б его Марта — она, в отличие от других, не пропустила некоторой подавленности командира, а сейчас на ходу нет-нет, да и посматривала на его разбитую бровь.
В общем, если не принимать во внимание сугубо личные переживания влюбленной женщины, отношение к разведчику со стороны десантников можно было назвать вполне терпимым, зато что касалось Дэвида…
Ральф искал и не находил слов, чтобы описать ощущения, которые вызывал своим присутствием Нечистый — нечто скользкое, холодное, опасное.
А если учесть, что каратели (за исключением Алекса) не знали, кто он такой, то разведчик мог лишний раз убедиться, насколько его собственное отношение к этому человеку не являлось предвзятым. Человеку! Еще совсем недавно Ральф, не задумываясь, назвал бы Дэвида мутантом, однако сейчас мысленно прикусил язык. Хайлендер ведь тоже мутант — следовательно, монстр, чудовище, которого будут сторониться и которому нет места среди обычных людей. Таких, например, как те, что идут сейчас рядом, как те, что живут в Атви и Метс, что остались на острове Европа…
«Отец Небесный, но тогда чего ради я рискую, чего ради стараюсь их спасти — меня же все равно оттолкнут, изгонят, как прокаженного, как…»
«Но ведь не все же такие: разве Амалия тебя оттолкнула?» — тут же откликнулся внутри разведчика другой голос.
«Это потому что она не успела себе представить, что скоро постареет, в то время как я…»
Ральфу захотелось заткнуть уши; он уперся глазами в спину Нечистого. Да, именно Нечистого — Дэвида… какая разница… Впрочем, нет, разница была: тело, в котором находился идущий впереди, когда-то принадлежало отцу, и там, в подземном лабиринте, Ральф точно так же шел позади и смотрел ему в спину. И точно так же, как сейчас…
«Черт…» — Разведчик попытался отогнать непрошеные воспоминания, однако странное дело — мысли об отце неожиданно быстро прекратили снова начавшуюся было панику, и Ральф смог, наконец, сосредоточиться на самом важном: что делать, когда все конкуренты Дэвида будут устранены, и Нечистый останется в единственном числе.
Разведчик думал об этом всю дорогу до разрушенного подземелья, бывшего когда-то обиталищем Серебряного Круга; думал во время разговора с Тэном; думал, укладываясь спать. Ральф предпочел бы провести ночь под открытым небом, однако начавшийся поздним вечером дождь загнал всех — и карателей, и «братьев» — вниз, лишь двое караульных, назначенных Майером, да еще Дэвид, который ни за что не захотел спускаться в подземелье, остались на поверхности.
Верхняя часть лабиринта совсем не пострадала от взрыва, поэтому привыкшие много времени находиться под землей члены Серебряного Круга, как могли, обживали некогда пустынные коридоры. Вместо прикрытых соломой веток уже через пару дней поставили самодельные кровати; наскоро сколоченные же перегородки, отделявшие «комнаты» друг от друга, планировали со временем заменить более основательными стенами.
Ральф лежал в одной из таких временных клетушек и невольно вслушивался в звуки, доносившиеся из лабиринта. Где-то очень далеко капала вода, пищали и скреблись мыши — их шорох эхом отдавался в нижних коридорах. Взрывы, конечно, повредили существовавшую здесь не одно столетие вентиляцию, однако не смогли уничтожить ее до конца: даже когда выход на поверхность был тщательно закрыт, внутри лабиринта неизменно тянуло сквозняком, уносившим дым от костра; правда, временами тот же прихотливо гулявший воздух приносил и зловоние, распространяемое оставшимися под завалами трупами. Ничего поделать с этим было нельзя: еще под руководством С'вика часть тел вынесли и похоронили в лесу, добраться же до остальных так и не удалось.
«Могила… это же настоящая братская могила…» Разведчик, и без того не выносивший подземелий, поежился в теплом спальном мешке. С одной стороны, ему было жаль разрушенный шедевр (системы водопровода и вентиляции давали право называть лабиринт таковым) неизвестных строителей, с другой стороны — Ральф невольно радовался, что теперь никогда не понадобится спускаться и бродить по его бесконечным коридорам. А запах… что ж, со временем выветрится и он, если уж «серебряные братья» решили во что бы то ни стало здесь жить — сам Ральф, дай ему волю, не задержался бы здесь ни одной лишней минуты. «Но все-таки, что же делать с Дэвидом…»
Постепенно, однако, глаза разведчика начали слипаться. За стеной уютно посапывал кто-то из десантников, другой, давившийся резкими, зловещими всхрапываниями, судя по внушительному скрипу, перевернулся и неожиданно затих, видимо, найдя более удобную позу.
«Завтра… — наконец-таки сдался Ральф. — Все завтра…»
Последнее, что он помнил — теплый мех спального мешка под щекой и сгоревший на четверть факел. Его нервно дергавшийся огонь, постепенно бледнея, словно куда-то поплыл, но вдруг снова вспыхнул необыкновенно ярко и, вытянувшись свечкой, замер. Ральф открыл глаза — перед ним стоял отец…
* * *
Это древнее изречение, кем-то процитированное или очень-очень давно откуда-то вычитанное, крутилось в голове, но ни за что не хотело вспоминаться целиком. Смысл его сводился примерно к следующему: прежде чем столкнуть с горы камень, подумай, потому что потом тебе его уже не остановить. Конечно, оригинал предпочтительнее — впрочем, действительно ли так важна была здесь точность? Ценность ведь заключалась в содержании — в той мудрости, которую несли эти слова.
Последние сутки Амалия, образно говоря, только и занималась тем, что «расшатывала воображаемый камень»: рассматривала карты, рассчитывала примерное время путешествия до Канды. Это, скорее, походило на игру — кстати, вполне обычную для потомков адмирала Андерсена. Далеко не все из них стали моряками, но любовь к морю, похоже, передавалась по наследству. Так же как и стремление кого-либо спасать. Пять тысячелетий назад Дэнис Андерсен открыл образовавшийся после катастрофы остров (названный впоследствии «Европа») и в течение многих лет искал и доставлял сюда уцелевших…
Однако человеческое воображение имеет интересную особенность: со временем оно словно уплотняется, приобретая вполне зримые черты. И пока Амалия, ни разу не ступавшая на борт корабля, как могла, представляла себя в открытом море, ее мозг, получивший совершенно конкретное задание, помимо воли хозяйки, хладнокровно работал, прикидывая, где и примерно за сколько можно этот самый корабль нанять, к кому в первую очередь обратиться… Дальше больше — дочь Амалии, узнав о планах матери, пришла в полный восторг:
— Ты собираешься в Канду? Здорово!
Если Амалия чего и боялась, оставляя мужа, так это потерять дочь, однако Кэтлин в свои шестнадцать проявила удивительную взрослость. На вопрос матери, не рассердится ли она, девушка лишь пожала плечами: «По-моему, это твое дело, твой выбор». А сейчас то ли из сочувствия, то ли из какого-то юношеского азарта, по сути, подбивала на авантюру.
— Подожди-подожди, я ведь еще ничего не решила. Надо подумать.
— Да о чем тут думать? Тебе что, нравится, как ты живешь?
Амалия покачала головой.
— Тогда в чем дело?
«В чем дело… в чем дело… Да слишком много в чем…» Оставшись одна, женщина долго ходила из угла в угол, не зная, на что решиться.
С одной стороны, жизнь, которую она вела, Амалию не устраивала, но оставить дочь, отца… Кстати, он-то, в отличие от Кэтлин, вряд ли посочувствует и поймет, значит, придется все делать тайно и… самой — вот что еще пугало Амалию. Она не столько боялась самого путешествия, сколько того, что ему предшествует. Но это еще не все: Канда ведь не остров — придется нанимать проводников, идти через лес!..
Внезапно Амалия словно очнулась. О чем это она? Какие проводники? Какой лес! Всего лишь фантазии, игра… Однако мысль получилась на удивление неуверенной — мечты и реальность как будто начали меняться местами: привычная жизнь, постепенно бледнея, представлялась все менее значимой, зато воображаемое путешествие…
В конце концов, отношения с отцом после того разговора заметно испортились. Что же касалось Кэтлин, то, похоже, девочка как раз и ждет от всегда такой предсказуемой матери чего-нибудь яркого и необычного.
Другая жизнь… Легко сказать, хотя… Сердце у Амалии вдруг забилось часто-часто. Она боялась перемен, между тем как перемены в ее жизни происходили уже вовсю. Встреча с Михаэлем, первый неосознанный телепатический контакт, «Sunrise»… Одно за другим эти события органично вплетались в привычную жизнь, постепенно изменяя ее, и теперь оставалось сделать всего один — последний — шаг, чтобы уже полностью завершить процесс преобразования.
«Господи… Отец Небесный, помоги… подскажи, как быть…»
Амалия немного постояла молча, вслушиваясь в себя, затем перекрестилась и, открыв наугад лежавшую на столе Библию, прочитала:
«Ангел, вошед к Ней, сказал: радуйся, благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами…»