В конце года в Новом Орлеане выдались жаркие деньки. В рабском бараке распускаются зловонные цветы из плоти Джея и Трана, какие растут во влажных джунглях. Их вспоротые животы набухают и раскрываются красно-черными лепестками, празднеством гнили. Текучие флюиды скапливаются на бетонном полу и в углублениях разлагающихся тел.

Люк нажал на шприц и пустил по вене сладкую струю коричневого мексиканского героина. Затем упал спиной на грязные простыни, иголка продолжала свисать с руки, сердце медленно погрузилось в нирвану. Воспоминания рассеялись в ночном кошмаре. Он все еще был покрыт коркой крови и грязи Французского квартала, но по венам курсировал наркотик, даруя ощущение чистоты и невинности.

Лица, члены и яйца срослись в бесформенную массу почерневшей плоти. Набухшие языки, подобно круглому кляпу, широко раздвигают челюсти. Органы вываливаются из тел словно раздутые бурдюки. От разлагающихся тканей поднимаются струйки прения, исходят мягкие хлипкие звуки газовой близости.

Люк проснулся от солнечного света, он не поправил штор перед тем, как вырубиться. Болело горло. Разум был светел и ясен, чего он не мог снести.

Люк дотянулся до бутылки виски на столе, не вставая с постели. Лег на ватные подушки и стал жадно лакать эту отраву, пытаясь вспомнить, что он видел и делал во Французском квартале. Он чувствовал на себе запах смерти. Под ногтями осталась запекшаяся кровь. Тем не менее он продолжит свою радиопропаганду: он поймет, как это все произошло и почему, он убедит себя, что надо закончить книгу и прожить еще один год.

Люк уставился в потолок и начал говорить.

Тран выпал из связывающих его ремней и медленно растворился в грудной клетке Джея. Огромное, грязное, радужное пятно проедало бетонный пол вокруг них. Глаза превратились в черные пещеры. Они давали жизнь червям, поколению за поколением, пока их тела не покрылись живым одеялом. Скоро их вычистили до костей: скульптура-загадка переливалась в темноте, дожидаясь, когда можно будет рассказать свою немую историю любви.