Прошел уже месяц с тех пор, как было совершено последнее убийство, а Вишванат с Раной и прочими сотрудниками отдела на восьмом этаже почти не продвинулись в расследовании дела.

Сначала Рана надеялась, что ее открытия в ночь убийства помогут быстро найти разгадку. Она проверила все зацепки, которые удалось обнаружить ей самой и Вишванату, но они ни к чему не привели. Две последние недели Рана ежедневно опрашивала друзей и знакомых жертв. Она могла связаться с ними по ком-связи, но очень хотелось вырваться из заточения на восьмом этаже, где Наз организовал против нее настоящую кампанию.

Как подозревала Рана, вызвано это было тем, что инспектор Вишванат советовался с ней почти но каждому случаю и высоко ценил ее мнение. Она натянула Назу нос, а он ее за это возненавидел. Он отпускал шуточки на ее счет — о том, что у нее нет дружков, — но к этим шуткам она давно привыкла и не брала их в голову. Тогда он начал подкалывать Рану, причем довольно злобно, по поводу ее низкого происхождения.

— Это правда, что ты была беспризорницей, Рана? — спросил он ее при всех в служебной столовке. — Но для дуллитки у тебя слишком светлая кожа.

— Я не стыжусь своего происхождения, Наз, — вежливо ответила Рана. — А если бы я была дуллиткой, я бы этим гордилась.

— У тебя такая светлая кожа! — не унимался Наз. — Я никогда не видел таких беленьких беспризорников! Может, ты полукровка? А, Рана? Может, твоя мать была шлюхой, а отец — европейским туристом?

Она хотела было сказать ему правду, но потом решила, что это только вызовет очередные шуточки.

— Ну, точно! — Наз был в восторге от своей догадливости. — Твоя мать была шлюхой и пьяницей. Знаешь такую поговорку: яблочко от яблони недалеко падает?

Рана уставилась на него:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Она еще спрашивает! А ты не догадываешься, что я хочу этим сказать, Рана? Как ты сумела так быстро попасть на восьмой этаж? Что стало причиной столь стремительного взлета? Ну конечно! Какой же я дурак! Ты спала с комиссаром Сингхом, а теперь трахаешься с инспектором Вишванатом. Неудивительно, что у тебя нет дружков. Тебе не хватает на них времени!

Рана порадовалась тому, что успела допить кофе, иначе у Наза была бы мокрая физиономия, а ей бы устроили выволочку, несмотря на то, что он сам напросился.

Она подумала, не сказать ли Вишванату об издевательствах Наза, но решила промолчать. Это лишь укрепило бы Наза в подозрении, что у нее с инспектором особые отношения. Она будет молча сносить его дурацкие подколки. В конце концов, если подумать, все это от зависти.

После обеда Рана пристегнула к поясу ком-планшет, сказала Вишванату, что идет допрашивать знакомого последней жертвы, и спустилась на подземную автостоянку. Когда она вышла из лифта, служебная машина уже ждала ее. Рана назвала шоферу адрес, и пока машина пробиралась через шумные людские потоки, беспечно, текущие по улицам, погрузилась в изучение данных, записанных в планшете.

Она проверила происхождение волокон ткани, обнаруженных на месте трех преступлений. Разумеется, была вероятность, что ткань не имеет никакого отношения к убийце, но, как обычно бывает при расследовании убийств, это требовалось доказать. Рана выяснила, что ткань была привезена с колониальной планеты Мадригал, что из нее шьют безумно дорогие костюмы в одном из самых шикарных бомбейских ателье и что такие костюмы, а также сама ткань — большая редкость на Земле. Она записала, чтобы не забыть: «Возможно, убийца — уроженец одной из колоний и любит одеваться со вкусом».

Машина свернула в узкий переулок старого города, в благодатную тень. Рана выключила ком-планшет и посмотрела в боковое окошка По обеим сторонам переулка стояли старые бетонные здания, соединенные нелегальными электропроводами и веревками, на которых знаменами развевалось ветхое бельишко, выцветшее от бесчисленных стирок в водах Ганга. Детишки со вздутыми животами, одетые в одни только шорты, глядели на Рану подведенными сурьмой глазами. Путь машине то и дело преграждали коровы, смотревшие на Рану такими же, лишенными любопытства, глазами стоиков.

Когда машина застопорила в третий раз, Рана нагнулась и тронула шофера за плечо:

— Отсюда я пойду пешком, не беспокойтесь.

Она вышла из машины и обогнула неторопливо жующую корову, всматриваясь в серые стены и пытаясь найти табличку с названием улицы, написанной небесно-голубыми буквами на хинди.

Имя Мохаммеда Икбала она узнала у одного из знакомых Али Бхакора. Икбал, как ей сообщили, был деловым партнером Бхакора. Больше знакомый ничего говорить не захотел. Рана порылась в полицейских архивах и выяснила, что Икбал — мелкий наркоторговец, который время от времени работал с Бхакором. Его имя было последним в списке лиц, которых Рана хотела опросить.

Икбал жил на пятом этаже ветхого серого дома. Здание было таким старым, что в нем даже лифт отсутствовал, и Ране пришлось подняться пешком по пяти пролетам бетонной лестницы. В конце концов она нашла Икбала в комнате, еле вмещавшей его телеса. К счастью, покривившаяся дверь была открыта, поскольку иначе Икбал наверняка не разрешил бы ей войти.

Он сидел скрестив ноги на грязном белом матрасе, расстеленном на полу, и курил кальян. Судя по запаху, в кальяне был гашиш. Глазки Икбала, и так уже заплывшие жиром, сузились еще больше, когда он увидел Рану.

— Кто ты такая? — буркнул он. — Чего тебе надо?

— Вы Мохаммед Икбал? — спросила она.

Его одутловатое лицо было похоже на снимок, который Рана скопировала в архиве.

— Может, Икбал, а может, не Икбал… Тебе какая разница? — проворчал он.

— Если вы не Икбал, значит, вы его брат-близнец. Рана бросила ему на колени фотографию.

Он тупо уставился на нее и промычал:

— Чего тебе надо?

Рана скинула туфли, шагнула через порог и села на матрас напротив Икбала.

— Я хочу задать вам несколько вопросов. Меня не интересует, чем вы тут занимаетесь…

Икбал поднял кверху достойные Гаргантюа ладони, изображая святую невинность:

— Я уже год, как ни к чему, кроме гашиша, не притрагиваюсь — и то я употребляю его только как лекарство. Я астматик.

— Сочувствую. Но, как я уже сказала, наркотики меня не интересуют.

— Значит, ты не агент по борьбе с наркотиками и не собираешься вымогать у меня рупии за молчание?

Не сводя с Раны глаз, Икбал глубоко затянулся гашишем, задержал дыхание, а затем выпустил, как дракон, целое облако серого дыма прямо ей в лицо.

Рана с трудом удержалась, чтобы не закашляться.

— Я из отдела убийств, Икбал, и я не продаюсь.

Он рассматривал ее своими сощуренными глазками, лениво почесывая нос размером с хорошую грущу.

— Ко мне прислали какую-то желторотую девчонку, — усмехнулся он. — Я оскорблен. Чего ты хочешь от меня?

— Насколько мне известно, вы хорошо знали бизнесмена Али Бхакора?

— Ну и что?

— Когда вы в последний раз разговаривали с Бхакором?

Икбал лениво взмахнул рукой:

— Дай подумать… Недель пять назад, наверное. Он приходил ко мне выкурить трубочку.

«Пять недель назад, — подумала Рана. — За неделю до того, как его убили».

— Вы не знаете, с кем он должен был встретиться в отеле «Хиндустан Плаза» вечером шестого июля?

Икбал покачал головой:

— Он не обсуждал со мной свои дела.

— Может, у него в последнее время появились какие-то новые знакомые? Он вам не говорил?

Во взгляде Икбала возникло что-то неприязненное. Он ухватился руками за непомерно громадные пальцы ног и, используя их как рычаг, подался немного вперед.

— Послушайте, офицер! Бхакор жонглирует целой кучей горячих головешек. Он не любит распространяться о своих делах — из страха выронить их или обжечь руки.

— Али Бхакор был убит вечером шестого июля в отеле «Хиндустан Плаза», — сказала Рана, не спуская с Икбала глаз. — Его убили выстрелом в голову из лазерного пистолета.

Икбал всем своим видом вызывал у Раны отвращение. Противно было смотреть на его жесты, на движения его жирного неповоротливого тела, но реакция Икбала была, несомненно, искренней. Его узенькие глазки удивленно округлились. Он явно не знал о смерти Бхакора.

— Я ждал его звонка… Мы встречаемся раз в пять-шесть недель, чтобы выкурить трубку и поболтать.

— Простите, что я сообщила вам об этом вот так, в лоб, без подготовки. Дело очень неприятное. Я изо всех сил стараюсь докопаться до истины и буду благодарна вам за любую помощь.

Икбал кивнул своей слоновьей головой:

— Да, конечно.

— Бхакор случайно не упоминал, с кем он собирался встретиться в тот вечер? Чисто случайно?

Икбал нагнулся и оперся головой на все десять пальцев рук и ног, пытаясь сосредоточиться. А потом с несвойственной для него быстротой поднял на Рану глаза:

— Кое-что он сказал… Хотя я уверен, что это ерунда, — Позвольте мне самой судить, — ответила Рана. Икбал поправил белую кружевную шапочку на лысой голове.

— Не знаю, поможет ли это вам, но он сказал, что у него наклевывается выгодное дельце с одним. торговцем.

— Торговцем? — переспросила Рана.

— Так он сказал. Он видел его всего один раз. Этот мужик предложил Али большую порцию качественного «хлыста», причем по дешевке. Как его зовут, я не знаю. Али Называл его «человек в чёрном костюме».

— Человек в черном костюме, — повторила Рана.

— В очень дорогом костюме из какого-то блестящего материала. Али такого раньше не видел. Похоже, богатый мужик. Али сказал, что хочет с ним завязаться.

Рана уставилась на кальян, стоящий между мозолистых подошв Икбала. Сердце у нее затрепетало, но не стоит слишком обольщаться. Это пока всего лишь зацепка — одна из многих.

— Вы уверены, что он больше ничего не говорил об этом человеке? Сколько ему лет? Кто он по национальности?

Икбал покачал головой:

— Мне очень жаль. Он всего лишь раз мимоходом упомянул о нем, назвав его человеком в черном костюме.

— Это уже кое-что, — кивнула Рана. Она встала и остановилась в двери.

— Спасибо вам за помощь.

— Не хотите выкурить со мной трубочку, офицер?

— Это на службе-то, Икбал? — улыбнулась Рана. — Нет уж, спасибо.

Икбал разочарованно усмехнулся:

— Тогда до свидания — и храни вас Аллах!

Рана сбежала по узкой лестнице вниз, подошла, к машине, села на заднее сиденье и спросила у шофера:

— Вы не знаете какого-нибудь хорошего портного? Шофер уставился на нее в зеркальце заднего обзора:

— Извините, не понял…

— Отвезите меня, пожалуйста, к самому дорогому портному Калькутты.

Шофер бросил на Рану удивленный взгляд и произнес несколько быстрых фраз, связавшись с кем-то по ком-связи. Затем обернулся к Ране:

— Я отвезу вас к Назруддину. Идет?

Машина тронулась с места и выехала из переулка. На востоке сгустились темные муссонные тучи, нависнув над морем грозовым фронтом. Пару минут спустя начался очередной потоп. Крупные капли дождя забарабанили по крыше.

Рана сидела на заднем сиденье и думала о том, что наконец нашла настоящую зацепку. Неплохо для начинающей из отдела на восьмом этаже! Хотя… Не стоит слишком надеяться на то, что последний из опрошенных действительно дал ей ключ к разгадке. Но разве так не бывает? Ключ, который подходит к двери, как правило, оказывается последним в связке, а самой Вкусная папайя всегда та, которую пробуешь на базаре последней, — словно судьба соблазняет тебя сдаться, опустить руки и бросить поиски.

Машина въехала в сравнительно новую часть города деловой район, кичащийся своими небоскребами и современной полиуглеродной архитектурой, куполами, зиккуратами и пирамидами, прямо как на картинках из рекламных проспектов для колоний. Шофер остановил машину возле двухэтажного здания с целым взводом манекенов в витрине, одетых по последней моде.

Рана выпрыгнула из машины и побежала под ливнем в ателье Назруддина.

Увидев ее форму, управляющий быстренько провел Рану в заднюю комнату, чтобы клиенты не подумали чего дурного.

— Что вам угодно?

— Вы продаете саблин — материал, который производят на Мадригале?

Управляющий выпучил на нее глаза.

— Вы хотите его купить? — спросил он. — Видите ли, я уверен, что на зарплату… — он бросил взгляд на ее погоны, — лейтенанта…

— Я к вам по делу. — Рана показала ему свое удостоверение. — Рана Рао. Отдел по расследованию убийств. Итак, я слушаю вас.

— Саблин… Да, конечно. В конце концов, наше ателье — одно из старейших в Калькутте.

— Вы продавали в последнее время костюмы, сшитые из этой ткани?

Управляющий рассмеялся:

— Костюмы? Дорогая моя! Мы никогда не продавали костюмов из саблина. Вы имеете представление о том, сколько они стоят? Прошу вас!

Управляющий жестом пригласил ее следовать за собой и пошел по проходу между вешалками с одеждой. Он подошел к стене, сплошь состоящей из плоских ящичков, приставил стремянку и выдвинул ящик, находившийся почти под самым потолком. Потом спустился, держа в руках коробочку размером с маленький фотоальбом, и театральным жестом откинул крышку. На обитом тканью дне лежал галстук или шейный, платок мерцающего черного цвета, почти осязаемого, как цвет полуночи.

— Потрогайте его! — предложил управляющий.

Рана тронула шейный платок пальцами. Он был мягким, как пух, мягче шелка. Ране захотелось вынуть его из коробочки и зарыться в эту нежную ткань лицом.

— Саблин изготавливают из кожи животных, обитающих на Мадригале, — сказал управляющий. — Эти животные сбрасывают кожу всего раз в жизни. С мертвых зверей кожу не снимают — саблин тогда считается бракованным. Так что это безумно дорогое удовольствие. Например, этот галстук… Сколько, по вашему, он стоит?

— Тысячу рупий?

Ее зарплата За месяц.

— Около шести тысяч. А костюм… — Управляющий покачал толовой. — К сожалению, на костюмы из саблина нет спроса. Он стоил бы около двухсот тысяч рупий. Но материалу сносу нет. Такой костюм прослужил бы его владельцу до конца жизни — и был бы как новенький.

Рана в последний раз провела рукой по ткани:

— А вы не знаете, кто-нибудь в Индии продает костюмы из саблина?

— Когда-то портные в Бомбее шили такие костюмы, но только баснословно богатым клиентам. Я уже много лет не слышал, чтобы кто-нибудь делал такой заказ.

Управляющий закрыл крышку и сунул коробку на место. Рана поблагодарила его и пошла к машине.

Когда она приехала в полицейское управление, дождь уже почти перестал. Закат раскрасил небосвод оранжевыми и зеленоватыми полосами, словно воздушный индийский флаг, и рекламные экраны взмыли в сумеречное небо. Вишваната в управлении не было. Наза, к счастью, тоже:

За столом сидела только Варма, словно раскормленное индийское божество, охраняющее накопленные богатства полицейских архивов. Когда Рана прошла мимо ее стола, Варма глянула на часы:

— Разве твоя смена не кончилась два часа назад?

— Я работаю над расследованием, Варма, — отозвалась Рана и быстро прошла к себе.

Сев за стол, она включила ком-экран и написала подробный отчет о своих открытиях: о том, что волокна саблина были найдены на местах трех преступлений, и о том, Что, по словам Икбала, Али Бхакор встречался с человеком, носившим дорогой черный костюм.

«Связь, конечно, не очень отчетливая, но все-таки хоть какая-то зацепка», — подумала Рана.

Она связалась с полицейскими управлениями Бомбея, Мадраса и Дели и попросила срочно выяснить все подробности по поводу производства и продажи костюмов из саблина за последние десять лет. Отправив свой отчет Вишванату с пометкой «срочно», Рана задумалась, что же делать дальше.

Она вспомнила во всех деталях, шаг за шагом, все, что сделала: все изученные зацепки и всех опрошенных свидетелей. Компьютерная программа, которая должна была подмечать мало-мальски важные фактические совпадения, даже самые случайные, выдала нулевой результат. Чтобы продвинуться вперед, оставалось полагаться лишь на собственные мыслительные способности — или же на слепую удачу.

Рана вспомнила мелькнувшую ранее мысль о том, что убийца может быть выходцем с другой планеты. Если саблин поступал с Мадригала, возможно, преступник тоже оттуда. Рана понимала, что вероятность этого очень мала…

К тому же еще не доказано, что убийца — действительно тот самый человек в черном костюме.

Она открыла ком-планшет и вошла в международные файлы. Выбрала файл «Колониальные преступления», напечатала ключевые слова: «Мадригал, выстрел из лазерного пистолета, крест», задала период в пятнадцать лет и стала ждать. Ее наверняка должны завалить в ответ тысячами файлов, которые придется просматривать несколько часов.

Через пару минут на экране появилась надпись, что заданным условиям соответствуют только десять преступлений.

Рана переписала файлы в свой планшет и просмотрела их один за;другим. Мадригал оказался крохотной планеткой с населением всего в три миллиона человек, в основном шахтеров, космолетчиков и ученых. Семь из десяти убийств из лазерного пистолета были раскрыты, преступники предел перед судом и отбывали срок. Двое других ожидали суда, причем обвиняемые признали свою вину. Оставался лишь один случай — немотивированное убийство пациента психиатрической лечебницы, совершенное почти пятнадцать лет назад. Убийца так и не был пойман, хотя случайный свидетель описал предполагаемого преступника.

Это уже было интересно! Рана запросила созданный компьютером фоторобот и откинулась на спинку кресла в ожидании.

Минуту спустя на экране появилось изображение худощавого черноволосого человека. Что-то было в выражении его лица до тошноты самонадеянное и самодовольное. «Хотя, — напомнила себе Рана, — это всего лишь фоторобот». Белый, лет тридцати — значит, сейчас ему сорок пять… Судя по словам свидетеля, высок и атлетически сложен. Во что был одет подозреваемый, свидетель не заметил.

Рана поедала копию картинки на терминал Вишваната, полагая, что его должность позволит объявить этого типа в розыск по всем полицейским управлениям страны. Странное дело, но лицо предполагаемого преступника показалось ей знакомым. Хотя, возможно, дело просто в том, что все западные лица, на ее взгляд, похожи. Сколько таких смуглых и чеканных мужских лиц она перевидала на голограммах за эти годы!

Но в этом лице было что-то такое…

Рана велела себе образумиться. Она настолько погрузилась в последний месяц в поиски крестового убийцы, что просто зациклилась на нем.

Она глянула на большие цифровые часы на стене. Почти десять. Ее смена давным-давно закончилась. Рана выключила экран, попрощалась с Вармой и отправилась домой.

Оранжевые рекламные трубки уличных торговцев освещали мокрые от дождя мостовые. Машины мчались сплошным потоком, оглашая воздух какофонией сигналов. Рана быстро шагала по влажному от дождя вечернему городу. Она была слишком возбуждена из-за своих открытий и понимала, что сегодня ей долго не удастся заснуть.

Вот уже месяц, как Рана не виделась с детьми, живущими под местом Ховрах. Так в чем же дело? Поболтать с Вандитой и ее друзьями — самый верный способ выкинуть из головы сегодняшние события.

Она взяла такси, доехала до Ганга, расплатилась с шофером и пошла по тротуару к ограде, отражавшейся в широких водах реки. Прилив схлынул, обнажив взору заляпанные грязью норы, в которых ютились беспризорники. Тоненькие, как спички, фигурки в дхоти и рубашонках стояли по колено в иле, тыкая в него длинными шестами. Из-под арки моста до Раны доносилось эхо ребячьих голосов и смеха, и это напомнило ей о духе товарищества, по которому она так истосковалась.

Из всех детей, с которыми она работала в разных частях города, Рана больше всего прикипела душой к ребятишкам с моста Ховрах. На то было много причин: во-первых, программа кооперации и самообеспечения, которую она начала внедрять здесь два года назад, по-прежнему работала без сбоев; во-вторых, двенадцатилетняя браминка Вандита, которая организовала детей, очень напоминала Ране ее саму. Кроме того, когда-то Рана тоже жила между стальными опорами моста на северном берегу реки. Сейчас дети стекаются туда после тяжелого трудового дня, собирают деньги на чай и «даал бхат», которые продают на мосту, и рассаживаются вокруг костров, чтобы поболтать час-другой, пока их не сморит сон.

Рана пошла к мосту, вглядываясь во тьму. Мерцающее пламя костра выхватило из темноты смуглые лица и блестящие глаза.

Вандита увидела ее и вскочила на ноги.

— Рана-джи! — крикнула она. — Куда ты пропала? Рану кольнуло чувство вины.

— Меня повысили, Бандита. Я не хотела, но отказаться не могла.

Ребята обступили ее тесным кольцом. Они трогали ее форму и отполированную рукоять пистолета, торчавшего из-под пиджака, словно это какой-то талисман или амулет, приносящий удачу. Вандита взяла ее за руку и потащила к самодельному жилищу под мостом. Дети положили на камни, очищенные от грязи, доски, накрыли их обрывками ковров и одежды и даже нашли где-то старые матрасы и раскладушки для спанья. На двух стальных мостовых опорах и кирпичной стене, которые огораживали пространство, висели яркие картинки с изображениями индуистских богов — Шивы, Вишну и Ганеша, — вперемежку с голограммами кинозвезд и игроков скайбола. Здесь был даже большой, видавший виды чайник, кипевший на жаровне.

Рана скинула туфли и села на матрас, прислонившись спиной к опоре.

— Хочешь чаю, Рана? — спросила Бандита.

Ей в руку сунули щербатую кружку с тошнотворно сладким ароматизированным чаем. Рана оглядела сияющие улыбками лица.

— Простите, что я так долго не приходила, — сказала она на хинди. — Как у вас дела?

— Люди, которые чистят мост, хотят, чтобы мы убрались отсюда, — доложила Бандита. — Мы сказали, что уйдем, пока они убирают, а потом вернемся. Но им это не нравится. Они хотят, чтобы мы ушли насовсем. Они говорят, что мы загрязняем мост — но это неправда!

— А рядовому Кхосле вы об этом сказали? — спросила Рана. — Пускай он поговорит с властями и придет к какому-нибудь соглашению.

Вандита отвела глаза. Остальные дети сразу помрачнели.

— В чем дело? Вы же встречались с Кхослой, верно?

— Он приходил к нам всего один раз, — сказала Вандита, качая головой. — Он сказал, что нам срезали деньги на наши щетки для чистки обуви и машин — ту субсидию, которую ты нам давала. И теперь нам выдают всего двадцать рупий в месяц вместо пятидесяти.

— Как он мог? — Рана обвела взглядом внимательные лица детей. — Я немедленно поговорю с ним, Вандита.

— Он вообще ужасно задирал перед нами нос, — сказал мальчик в грязных шортах и короткой рубашке. — Мы пригласили его выпить с нами чаю, но он отказался. Видать, он решил, что от нас воняет. У него это на лице было написано. Он такой же, как все легавые.

Мальчик отвернулся, избегая взгляда Раны. Рана вытащила из кармана банкноту в пятьдесят рупий и протянула ее Вандите.

— На еду, — сказала она. — Я поговорю с Кхослой, и он будет платить вам такую же субсидию, как прежде. Идет?

Кхосла занимался тем же, чем годами занимались полицейские до него: присваивал целевые фонды. Если он клал себе в карман больше пятидесяти процентов денег, выделенных на оказание помощи беспризорникам по всему городу, его доходы от этой аферы значительно превышали зарплату. Кхосла, очевидно, решил, что Рана после повышения не будет больше встречаться с детьми; он просто не в состоянии был понять, с какой стати кто-то будет искать их общества. Придется сказать Кхосле, что ей все известно о его махинациях и, если он не прекратит, она доложит его начальству.

— Расскажи нам о своих приключениях, Рана! — попросила девочка по имени Прити.

— Скольких убийц ты поймала? Расскажи!

Рана сочинила несколько историй с автомобильными погонями И перестрелками, жестокими главарями банд и грабителями. Ей не хотелось лишать их иллюзий и рассказывать, что на самом деле девяносто девять процентов полицейской работы — это скучная административная рутина.

Она пила уже третью чашку чаю и слушала их рассказы. Каждому из них было чем поделиться. Они взахлеб рассказывали ужасные истории о том, как их преследовали, грабили и били, но Рана знала, что большинство этих приключений — чистая выдумка. Она сама рассказывала такие байки много лет назад. — Телезвезда у студии «Тага» дала мне двадцать рупий, — сказал один из малышей, — но какой-то пьяный гад у меня их отнял. Я орал во всю глотку… Почему полицейских никогда нет на месте, когда они нужны?

Дети засмеялись. Они вечно жаловались на полицию, причем не без оснований, и глядели при этом на Рану с улыбкой. То, что они не считали ее представителем закона, Рана воспринимала как комплимент.

Наступила полночь, и угольки в жаровне стали гаснуть. Дети потихоньку улеглись спать, свернувшись на обрывках ковров, а те, кому повезло, на старых матрасах. Те, что постарше, сперва боролись со сном, но, поскольку весь день они работали не покладая рук, а завтра надо было рано вставать, скоро уснули и они.

Рана устроилась на матрасе поудобнее. Ей было тепло и уютно. Странно, но именно здесь она чувствовала себя в безопасности — среди своих, среди людей, которых она знала и которым доверяла.

Вндита осторожно, стараясь никого не разбудить, пробралась к Ране и прильнула к ней. Рана погладила девочку по спутанным волосам, пахнущим розовой водой.

— Ты счастлива, Вндита? — прошептала она. Девочка кивнула:

— Теперь у меня есть друзья, Рана. Жить, конечно, трудно, но у меня есть друзья.

— Трудно только сначала, — сказала Рана. — Все для тебя в новинку, да и дети тебе поначалу не верят из-за твоего происхождения. «С какой стати ты решила жить с нами? — спрашивают они. — Как ты могла бросить все, что у тебя было?» Они попросту не понимают, что богатство и привилегии порой могут быть ужасны для души. Со временем все утрясется — ты завоюешь их доверие, и твои друзья увидят, что ты такая же, как и они.

Она посмотрела на девочку, свернувшуюся клубочком подле нее, но Вндита уже спала. Рана растянулась на матрасе, глядя из-под моста на серебристые воды Ганга. В нем отражалась полная луна, и проплывавшие мимо лодки дробили это отражение на мерцающие блики.

Казалось, это было так давно… В возрасте десяти лет Рана была ужасно несчастна. Она ходила в престижную школу, где учились дети из всех стран мира. В ее классе было пятнадцать девочек, но ни одна из них не стала ее подругой. Наверное, она сама виновата. Она была маленькая, тихая и слишком застенчивая; чтобы заговорить в компании, ей приходилось собрать все свое мужество, но и тогда ее реплики оказывались либо не к месту, либо не ко времени. Пока она думала, что бы такое сказать, тема разговора уже менялась. Ее никогда не дразнили, хотя порой ей даже хотелось этого. Быть может, тогда кто-нибудь заступился бы за нее и у нее появилась бы подруга.

Но если в школе было плохо, то дома хуже во стократ. Рана жила в большом доме с садом в западной части города, у нее были собственные комнаты и самые современные игрушки. За ней присматривала неулыбчивая няня, крупная женщина с грубыми руками, которая дергала ее за волосы и до боли терла ей спину, когда мыла в ванне, не выказывая при этом ни малейшей любви или хотя бы привязанности. Другие девочки в школе рассказывали, как их няни водят их в кино и рестораны, но ее няня выполняла за свое недельное жалованье только то, что положено, а в остальном предоставляла Рану самой себе.

Возможно, равнодушие няни не ранило бы девочку так сильно, если бы родители любили ее. Но они были недоступны, и видела она их не чаще раза в неделю. Отец занимался космическими исследованиями и часто улетал в колонии. Он был для нее совершенно чужим. Когда отец возвращался из космоса и брал Рану на руки или пытался с ней поиграть, требуя при этом, чтобы она звала его по имени, искусственность и натужность этих попыток лишь подчеркивала нехватку отцовской любви. Что же касается матери… Мать она ненавидела еще сильнее, потому что ее равнодушию не было оправданий. Она постоянно пропадала где-то в доме, устраивая приемы и обсуждая что-то в благотворительных комитетах. Казалось, светская жизнь была лишь предлогом для того, чтобы оставлять Рану без внимания. Не сказать, чтобы она была жестокой: Рана не могла пожаловаться на садистские пытки или наказания, — но в каком-то смысле безразличие матери было более жестоким, чем любые пытки.

В десять лет она поняла, что больше не может так жить, однако выхода не было. Рана пыталась забыться, уходя с головой в книги и видеофильмы, но это было временное бегство, а ей хотелось сбежать от этой жизни насовсем.

Однажды, когда семейный шофер вез Рану в школу, ее осенило. Она увидела стайку беспризорников — нечесаных, патлатых сорванцов, — игравших в «каббади» на тротуаре. Выбывшие из игры садились в обнимку, смеясь и болтая друг с другом с непринужденной теплотой. У них нет ничего, подумала Рана, и у них все, чего ей так не хватает.

Через пару дней она подошла к ним на улице, поменяв свое новое платье на ветхое, заплатанное платьишко няниной дочки и испачкав грязью руки и волосы. Дети спросили, как ее звать, но она, естественно, не сказала, что она Сита Маккендрик, дочь миллионера, владельца «Фонда Маккендрика». Она назвала первое имя, которое пришло ей в голову: Рана Рао.

Ее правильная речь и владение английским языком, ее светлая кожа, которой она обязана своему отцу-американцу, естественно, вызывали подозрение у детей, и в первые дни ей пришлось нелегко. Рану дразнили, вышучивали ее светские манеры и брезгливость, с которой она относилась к объедкам, собранным на ужин, но шутки и подколки не обижали ее, потому что это было живое общение — а именно этого ей всегда недоставало. Со временем, когда она завоевала их доверие, дети оценили ее смышленость и умение отшучиваться (Рана даже на язык стала острее) и подружились с ней. Рана была так благодарна им, что рыдала от счастья.

Она поняла, что нашла настоящих друзей, когда — примерно через неделю после того, как Рана поселилась с ними на заброшенной фабрике — дети велели ей остаться там и не взяли с собой на улицу просить милостыню. Они показали Ране ее собственную фотографию. Она с трудом узнала себя в этой чопорной девочке из привилегированной семьи. Дети сказали, что ее ищет полиция, и даже переселились на месяц в другой район, пока поиски не прекратились. Жизнь была нелегкой: Рана часто голодала, порой мерзла, да и спать на земле было жестко и неуютно. Но она быстро привыкла к трудностям. Они казались ей небольшой ценой за радость жить в новой семье.

Однажды, когда Рана просила на улице подаяние, она увидела в окне фешенебельного ресторана свою мать. При виде этой богатой изысканной женщины, живущей в другом мире, Рана еще раз поняла, как правильно она сделала, что сбежала.

Рана осторожно села, стараясь не разбудить Вандиту, и задумчиво глядя во тьму. В тот день ее мать была в ресторане не с мужем, а с каким-то мужчиной. Он вроде бы утешал ее. Мать плакала, а он прикоснулся к ее руке.

Этот человек, вдруг подумала Рана, очень похож на компьютерное изображение убийцы с Мадригала. Хотя, с другой стороны, на него были похожи все темноволосые и привлекательные европейцы. Это сходство — случайное совпадение, не больше. Рана снова легла и закрыла глаза.

Она жила с беспризорниками четыре года — причем последний год именно под этом мостом, — пока ей давали на улице подаяние. Однако со временем доходы становились все меньше, поскольку люди неохотно подавали подросткам, считая, что те должны сами зарабатывать себе на жизнь. Некоторые из ее подружек пошли в проститутки, но это опасное ремесло. Сутенеры выкачивали из них все деньги, а клиенты избивали девочек.

Как-то Рана прочла объявление о наборе студентов в полицейскую академию. Думая только о том, сколько рупий она будет получать по окончании академии, Рана купила поддельный аттестат об окончании школы и подала заявление. К собственному изумлению, она сдала все экзамены и уже через год начала работать в отделе помощи детям. Она была единственным полицейским в своем отделе, а тот, в свою очередь, был единственным в Калькутте. Восемь лет она старалась улучшить условия жизни детей, выброшенных на улицу: привить им какие-то навыки, а иногда даже помочь получить профессию, чтобы, повзрослев, они могли зарабатывать на жизнь не только проституцией.

Рана лежала на матрасе рядом с Вандитой. Ей снова было десять лет, и она жила на улице… Где, интересно, сейчас ее бывшие друзья? Все они выросли и повзрослели, так что теперь ее друзьями стали эти дети.

Рана улыбнулась при мысли о том, что подумал бы сторонний наблюдатель, увидев, как она мирно засыпает рядом с Вандитой и другими детьми при тусклом свете гаснущей жаровни.