Обстановка в доме Нельсона стала настолько напряженная, что я твердила себе каждый день: надо принимать меры. Теперь нам было неловко в присутствии друг друга, и винить в этом я могла только себя. Казалось, квартира мало-помалу наполняется просачивающимся газом, он отравляет нас, поэтому мы и ведем себя до такой степени неестественно.

Следовало воспользоваться советом Габи и сделать так, чтобы Нельсон перестал видеть во мне лишь соседку по квартире. Для этого нужно было прекратить ею быть.

В общем, я скрепя сердце очистила вторую комнатку в агентстве от старого хлама и приготовилась поселиться там до тех пор, пока не найду жилье поприличнее – на первых порах я собиралась его снимать. Это второй плюс, отметила я: агентство теперь – практически моя собственность. Питер уже передал мне документы. Более того, значительно возрос мой банковский счет, ибо Александр перевел на него внушительную сумму, а мне в агентство привезли громадный букетище – в знак благодарности за проделанную мною работу. Акт с властями Холленберга Александр планировал подписать в ближайшие дни.

Я молила Бога, чтобы это случилось как можно скорее. Тогда угрозы Свинки и отвратительные фотографии Ники уже никого не волновали бы.

Собравшись в четверг после работы домой, где нам с Эмери предстояло конкретнее обсудить планы на крестины, я обратилась к Нельсону:

– Вернусь в воскресенье вечером.

Я опустила сумку на пол в прихожей, но обнимать Нельсона на прощание, как делала прежде, не стала.

– Осторожнее на дороге,– сказал он, не отвлекаясь от разделочной доски, на которой измельчал перец. – Передавай пламенный привет без пяти минут ее высочеству.

Я собралась с духоми приготовилась сказать самое важное. Все это время я боялась этих минут как огня, но сейчас можно было хотя бы, тут же уйти.

– Нельсон, я долго раздумывала… Пора мне съехать отсюда и найти другое жилье.

Тяжелый нож упал на разделочную доску.

– Ай! Черт! – Нельсон сунул в рот пораненный палец и резко повернулся ко мне лицом. – А почему это ты надумала съехать?

– Ну…понимаешь… – Я пожала плечами. – Пожалуй, мне какое-то время необходимо пожить одной. Да и тебе тоже.

Проклятье! Как же это сложно…

– Ага. Все ясно. – Лицо Нельсона напряглось от досады. – Что ж, съезжай, если так тебе будет лучше.

«Не будет мне лучше! – рвался у меня из сердца крик. – Я хочу жить здесь, с тобой! Всю жизнь!»

Но я не сказала ничего подобного. А снова собрала в кулак все свое мужество и произнесла:

– Сам ведь знаешь, что жилье в Лондоне постоянно дорожает. Мне необходимо как можно скорее задуматься о приобретении собственного дома, а то ты до конца своих дней будешь терпеть квартирантку.

– Не потому ли ты так заторопилась, что теперь ворочаешь немалыми деньгами? – Нельсон старался казаться веселым, но актер он неважный, поэтому я прекрасно видела, как ему плохо. – Моя скромная квартирка тебя больше не устраивает, ты же у нас окружена роскошью, вертолетами и прочим, так понимать?

– Нет, не так! – воскликнула я. – Сам прекрасно знаешь, что я с превеликим удовольствием жила бы с тобой хоть всю жизнь. Но если ты…

Продолжать я не могла. Слишком это было унизительно.

Нельсон, снова посасывая порезанный палец, напряженно смотрел на меня в ожидании продолжения.

Господи! Если бы он только мог ответить на мои чувства! Тогда я и не помышляла бы о переезде.

– В общем, мне следует подыскать отдельное жилье,– сказала я.

– Ты уверена? – спросил Нельсон, пристально всматриваясь в меня. – Я ведь тебя не гоню.

Я поколебалась. Далеко не все свои соображения можно высказывать вслух.

– Да, уверена.

– Понятно. Что ж, удачи! – Нельсон взял нож и принялся крошить луковицу. – Если собралась домой, лучше поторопись. На М4 ведут ремонтные работы, ты в курсе? А о твоем… переезде и обо всем прочем поговорим потом.

Казалось, ему было больно произносить последние слова.

Я кивнула, переполненная волнительными чувствами.

Нельсон вдруг снова отложил нож, опять повернулся и раскинул руки.

Я бросилась ему в объятия.

Он не поцеловал меня и не сказал, что безумно, безумно любит, как в той сцене в «Короткой встрече», а просто крепко обнял, запустил пальцы в мои волосы и прижал меня к себе так, что я уткнулась носом в его плечо. Я гадала, чувствует ли он сквозь ткань рубашки, какое горячее у меня дыхание, или, может, ощущает влагу моих слез.

Мы обнимались минут пять и не произносили ни слова. Когда же я, наконец, отстранилась, Нельсон вытер глаза тыльными сторонами ладоней.

– Лук,– объяснил он. – На редкость злой.

– Да,– ответила я, ожидая услышать что-нибудь еще.

Нельсон ничего не добавил. Пришлось мне взять сумку и ехать к родителям.

В следующие несколько недель, когда лондонское бабье лето превращалось в прохладную осень, я нашла три настоящих плюса в своем переезде от Нельсона.

1. Я смогла забрать у родителей Храбреца, и теперь он жил со мной в агентстве-доме. Было здорово иметь под боком пушистого жизнерадостного дружка, хотя, глядя на него, я, конечно, то и дело вспоминала о Джонатане. Храбрец скрашивал мои долгие одинокие вечера, в которые прежде я беззаботно и счастливо спорила по разным пустякам с Нельсоном, вдобавок, поскольку с собакой надо постоянно выходить на прогулку, у меня не оставалось времени на утешение себя любимой сладостями. А еще Храбрец помогал мне находить общий язык с особо стеснительными клиентами. Они были только счастливы перед разговором о своих любовных перипетиях поболтать о собаках.

2 Нельсону теперь приходилось регулярно звонить мне и спрашивать, не желаю ли я приехать к нему на ужин. Я всегда принимала его приглашения. Габи оказалась права: теперь, когда я не жила с ним, мы с нетерпением ждали каждой встречи. Да, и еще: перед моим приездом Нельсон непременно переодевался в свежую рубашку.

3. К своему великому удивлению, хотя комнатка моя была крошечная, хотя принимать ванны мне теперь оставалось только у Габи, а радоваться приезду на работу секунда в секунду больше не приходилось, я обнаружила, что жить одной весьма и весьма неплохо. В последние несколько лет я так закружилась в вихре любви и романтики, что совсем забыла, как спокойно и здорово бывает в одиночестве. А теперь вдруг поняла, что могу спасать от тревог и ночных страхов не только своих клиентов, но и саму себя. Да, и самое главное: теперь, во время долгих прогулок с Храбрецом по Грин-парку, наблюдая, как листья становятся золотисто-желтыми, потом коричневеют, наконец опадают и устилают землю шелестящим ковром, я очень много думала. А чем больше я думала, тем яснее понимала, кто же мой настоящий и единственный принц.

Кстати, о принцах. Вскоре после поездки в Монако я, хоть на Александра официально уже не работала, встретилась за ужином с Ники. Как приструнить шантажистку, я придумать не сумела, отчего чувствовала себя прескверно. На решение чужой проблемы у меня впервые за долгое-долгое время не нашлось сил.

– У нас в запасе несколько недель,– взволнованно сказал Ники, заказав вторую бутылку шампанского. – Имоджен до сих пор на острове Бали, снимается в реалити-шоу. Но она такая гадина, что против нее проголосуют, не успеешь глазом моргнуть. А как только она вернется, тотчас рванет к журналистам.

Я потрепала его по руке. Теперь я не боялась, что он неверно истолкует этот жест.

– Не переживай, Ники. Обещаю, мы что-нибудь придумаем.

Тут ему пришло сообщение. От Леони. И необходимость задавать второй вопрос, который крутился у меня на языке, отпала сама собой.

Во время одной из уже привычных прогулок по Грин-парку я, наконец, почувствовала, что готова позвонить Джонатану. Храбрец в погоне за белкой обмотал поводок вокруг дерева и урны. Как хорошо он прижился в Англии, подумала я и вдруг поймала себя на том, что хочу рассказать об этом Джонатану. В конце концов, друзьям о подобных вещах болтать не возбраняется.

Когда из трубки послышался длинный гудок, я остановилась, позволяя студеному октябрьскому воздуху беспрепятственно холодить сквозь перчатки и шляпку мои руки и уши. Джонатан ответил, и мою грудь сдавил приступ тоски по этому неподражаемому нью-йоркскому акценту, но я представила себе фарфоровую чашечку с ароматным горячим шоколадом, чтобы мой голос зазвучал как можно более весело.

– Привет, Джонатан! – воскликнула я. – Звоню, чтобы сообщить тебе: манеры Храбреца ничуть не лучше здесь, в Лондоне, чем были в Нью– Йорке! А заодно,– добавила я спокойнее и тише,– узнать, как твои дела.

– Мелисса! Как я рад тебя слышать!

Последовало секундное молчание, потом мы одновременно произнесли:

– Как жизнь?

Снова заминка.

– Как у тебя? – опять проговорили мы оба.

Я рассказала ему о путешествии, сообщила о том, что Александр готовится к церемонии восстановления, или как она там называется. Джонатан назвал несколько мест, которые мы могли бы посетить в Монте-Карло, если бы не торчали все время на яхте.

И поведал о том, что Лайза снова повысила его, потому что он не ушел из «Керл и Поуп» и потому что вплотную занимался вопросом расширения. В новый офис вместе с ним перекочевала и незаменимая Соланж. Я выразила надежду, что его ждет большой успех, и пообещала отправлять к нему всякого, кто надумает приобрести недвижимость в Париже.

– К тому же и у Соланж наверняка найдется масса знакомств! – воскликнула я шутливым тоном, хоть на душе у меня было отнюдь не настолько радостно. – Я по сравнению с ней не организатор бизнеса, а одно название!

– Она профессионал, верно, но не может так, как ты… общаться с людьми,– весьма печально произнес Джонатан. – Когда снова соберешься в Париж, дай мне знать,– значительно бодрее добавил он. Его лица я не видела, поэтому не могла определить по глазам, действительно ли он повеселел. – Я обнаружил, что недалеко от моего дома есть несколько очаровательных бистро. Тебе они определенно придутся по вкусу. Теперь я понял, что ты имела в виду, когда говорила о «жемчужинах на тихих скромных улочках». Послушай, а почему бы тебе не приехать перед Рождеством? Накупишь в Париже подарков! Если хочешь, возьми с собой Габи,– добавил он, стараясь говорить беспечно.

– Замечательная идея! – сказала я. – Только ходить по магазинам с Габи для меня сущая пытка. Лучше уж я приеду одна. Не возражаешь? Тогда мы, по крайней мере, сможем встретиться во время перерыва на ланч и поподробнее расскажем друг другу о новостях.

Последовало молчание. Мы оба о чем-то думали, но не высказывали мыслей вслух. Она была отнюдь не тягостная, эта непродолжительная пауза.

– Буду ждать нашей встречи с нетерпением,– наконец ответил Джонатан.

– Я тоже.

Мы еще немного поболтали – по сути, ни о чем, но, когда я убирала от уха трубку, мне в голову вдруг пришла мысль: дорога к нашей дружбе, быть может, окажется не столь крутой и ухабистой, как мне представлялось в самом начале.

Эмери позвонила и сообщила, что дата крестин снова переносится. На сей раз потому, что они с Уильямом не сошлись во мнении насчет имени. Но чуть погодя под мощным напором мамы, которая прикинула, что праздник можно будет совместить с рождественским деревенским гуляньем и не придется делать генеральную уборку дважды, Эмери пошла на уступки и назначила крестины на начало декабря.

Само собой разумеется, меня в эту пору завалили поручениями.

Поскольку крещение Берти назначили на воскресный полдень, я решила отправиться домой не раньше пятницы. Если бы я поехала за несколько дней, мне пришлось бы улаживать и море прочих проблем – затыкать дыры в крыше, пичкать собак глистогонным и тому подобное. А если бы явилась позднее, рассчитывая, что с последними приготовлениями мои родственники справятся сами, праздник вообще сорвался бы.

Закинув в «смарт» дорожную сумку и посадив на пассажирское сиденье Храбреца, я отправилась в путь. На улице было холодно, но морозец напоминал о приближении Рождества.

Дверь мне открыл Уильям, муж Эмери.

– Привет, Мелинда,– сказал он, пинками разгоняя собак, выбежавших с радостным лаем поприветствовать Храбреца.

Я не обиделась на зятя за то, что он исковеркал мое имя. Похоже, ему нездоровилось после перелета через несколько часовых поясов. Или же так на него действовала обстановка нашего дома, в который он не казал глаз вот уже несколько месяцев.

– Как дела? – спросила я, когда мы под аккомпанемент собачьих когтей, постукивавших о напольную плитку, пересекали прихожую.

– Гм… ответить честно? Понятия не имею,– сказал Уильям. – Все вокруг кричат, даже когда вроде бы не ссорятся.

Мы приблизились к гостиной, и я услышала приглушенный спор, подтверждавший Уильямо– вы слова. Не успел Уильям взяться за дверную ручку, на него из полумрака бросилось темное пятно.

– Папаша! Твоя очередь кормить сына перед дневным сном и баюкать! Давай же, бегом! Не заставляй дите ждать! – протрубила няня Эг, постукивая по циферблату своих огромных часов.

Уильям предельно растерялся и позволил утащить себя вверх по лестнице. Няня Эг вдруг проворно и бесшумно вернулась ко мне и сказала:

– Ты растолстела, Мелисса! Чувствуешь себя нормально?

Я пробормотала что-то нечленораздельное.

– Дело в еде! Надо перевести тебя на диету из зерновых и отрубей! Чуть погодя поговорим об этом,– предупредила она, грозя мне пальцем. Через пару мгновений ее и след простыл. – Куда вы запрятали мамашу? – послышался ее голос сверху, где, очевидно, так и стоял оторопелый Уильям. – Нигде не могу ее найти!

Боже праведный! Эмери была права. Следовало избавиться от этой командирши как можно скорее.

Я открыла дверь в гостиную и увидела маму, папу, бабушку и Аллегру, сидящих вокруг стола с чайными чашками и печеньем. Шел жаркий спор о том, кто из нас троих больше весил, когда мы только родились. Отец, чтобы позлить маму, курил огромную сигару, а мама отчаянно вязала. Эмери нигде не было.

– Ага, вот и женщина с тефлоновым пальцем для кольца невесты! – прокричал папа, заметив меня. – Говорят, теперь ты ни с кем не помолвлена, даже с этим принцем!

– Мартин! – взвизгнула мама. – Сейчас же прекрати! Как хорошо, что ты приехала, дорогая. – Она поцеловала меня в щеку. – Несмотря на то, что очень занята. Эмери ужасно благодарна тебе за помощь!

– Откуда ты знаешь, благодарна она или нет? – грубовато спросила Аллегра. – Ее никто не видел несколько дней подряд. Где-то отсиживается, прячется от няни.

Я взглянула на Аллегру. Если бы она только знала, какие ее фотографии прячет у себя в комнате няня Эг, запела бы совсем по-другому!

– Ну как? – спросила я. – Все готово? Вчера я разговаривала с поставщиками закусок. У них все идет по плану. Дополнительных гостей… не предвидится?

Мама театрально вздохнула.

– Ничего еще не готово! Ничего! Собаки залезли в шкаф и повытаскивали постельное белье. Так что придется все перестирать, ведь завтра приедут ваши дяди. А примерно час назад папе привезли целую тонну чеддера. Не представляю себе, как бедняга миссис Ллойд умудрится нарезать эту гору на тонкие ломтики. Эмери куда-то сбежала. А бабушка только-только сообщила мне, что завтра приедет ее жених. Понятия не имею, как следует принимать без пяти минут главу государства – впрочем, весьма сомнительного. – Она окинула бабушку недобрым взглядом. –

Такое впечатление, что он просто актер и собирается сыграть роль.

– Вот-вот,– поддакнул папа. – Они ведь приглашают побыть его королем пока только на испытательный срок, правильно? И утвердят лишь в том случае, если он разучит церемониальные танцы?

Бабушка взмахнула рукой, эффектно демонстрируя гигантский бриллиант.

Я сочла за лучшее пойти на кухню и помочь миссис Ллойд вырезать сырных ежиков.

Я целый вечер решала разного рода проблемы: готовила комнаты для многочисленных родственников, уточняла, кто сможет приехать, кто нет, обзванивала деревенских уборщиков, просила их привести дом хоть в относительный порядок и все время искала Эмери. Я до сих пор многого не знала о крестинах – в частности, не имела понятия, что они будут собой представлять.

Наконец я наткнулась на младшую сестру в кладовке, когда пошла проверить запасы. Несчастный Уильям, уничтожив пирог, который миссис Ллойд испекла к ужину, сбежал гулять с собаками. Эмери выглядела так, будто сожалела, что не составила мужу компанию, хотя никогда в жизни не любила активный отдых.

– Скажи,– произнесла я, пытаясь сосредоточить на себе ее внимание,– ты разговаривала со священником о ценах и обо всем прочем?

– Никакого священника у нас не будет,– ответила Эмери. – Мы с папой страшно поссорились по этому поводу. Он хочет, чтобы церемония прошла в церкви , мечтает покрасоваться перед снобами, но священник сказал, что церковь не освещали со времен Гражданской войны , поэтому отказал наотрез.

– Ну и хорошо,– ответила я. Местная церковь дышала на ладан, к тому же последние десять лет служила курятником. – Так кто же тогда будет проводить церемонию?

Глаза Эмери заметались с одной банки на другую.

– В том-то и беда– Папа все равно хочет, чтобы крестины были в церкви, потому что он уже сказал об этом журналистам, а они выделяют на наш праздник огромную сумму. Вдобавок бабушка выходит замуж за Александра, а Ники будет крестным отцом… Мне так хотелось, чтобы все прошло в лесу! – жалобно произнесла она. – Но эта затея папу совсем не устраивает. В лесу, по его словам, всюду ловушки для браконьеров… В общем, придется как-то выкручиваться…

– Как, скажи на милость? – воскликнула я, теряя терпение.

– Покрестим Берти в церкви, проведет церемонию какой-то там чиновник. Который похож или, может, не похож на священника. Не надо так на меня смотреть! – воскликнула Эмери. – Я сделала все, что было в моих силах! Папа позвонил каким-то строителям-декораторам, знакомым Аллегры. Говорит, они в два счета превратят нашу церковь в подобие собора Святого Павла. Не видела фургоны за конюшней?

– Нет,– ответила я.

– Получается вообще-то и правда неплохо,– добавила Эмери, откусывая кусочек кекса. – Папа заказал целый сарай выпивки. Приедут чуть ли не все, кого мы только знаем. На днях мы с Уиллом и Аллегрой тайком ходили в местный паб, пригласили еще нескольких ребят. Если и ты хочешь кого-нибудь позвать – вперед… Может, закажем еще бутербродов? Вдруг кто-нибудь изъявит желание остаться допоздна?

Я закрыла лицо руками и постаралась говорить спокойным голосом:

– Почему обо всем этом ты не предупредила меня заранее?

Эмери скорчила сочувствующую гримасу.

– Но ты ведь и так забегалась с делами! Я не хотела перегружать тебя.

– Эмери! – начала я, но тут послышался третий голос:

– Эмери! Мамаша!

Мы на миг замерли и в ужасе уставились друг на дружку. Потом Эмери вскочила и пулей вылетела вон.

Я мгновение-другое колебалась, потом последовала за ней.

Вернувшись в свою комнату, я плотно закрыла за собой дверь и, дабы успокоиться, принялась составлять список.

1. Заказать дополнительную партию бутербродов.

2. Решить вопрос с няней Эг.

3. Подумать насчет проблемы Ники.

Я прикусила шариковую ручку и почувствовала себя виноватой. Успокоившись мыслью, что Имоджен уехала на съемки шоу «Остров любви», я так всерьез и не задумывалась, могу ли чем-нибудь помочь Ники. На ум мне пришла единственная идея: попытаться лично побеседовать с шантажисткой; впрочем, из этого ничего не вышло бы. Ники приезжает завтра; наверняка он уверен, будто я, как и прежде, посвящу его в некий блестящий план, мне же нечем его порадовать.

Упав на устланную подушками кровать, я почувствовала, что жутко устала быть Мелиссой, решающей сотни чужих проблем. Но когда принялась рассматривать трещину на потолке, которая угрожающе ползла к окну со времен моего детства, организаторская часть моего мозга родила успокоительную мысль. Может, Ники будет веселее, если рядом с ним окажется Леони? Гостей наприглашали целую толпу, значит, и я имею право позвать свою бывшую одноклассницу.

Я взяла телефон и позвонила Леони.

– Привет, Дынька! – весело ответила она. – Я вожусь со счетами.

– Пожалуйста, не называй меня Дынькой,– машинально попросила я. – Неужели в пятницу вечером тебе больше нечем заняться?

– А ты когда разбираешься с бумагами?

– Гм… обычно в другие дни. На выходные ты уже что-нибудь запланировала? Кроме возни со счетами?

– В воскресенье утром у меня занятия по аэробике и танцам у шеста.

Я чуть не ахнула.

– Что-что?

– Ну, я езжу на такие занятия. Просто подумала: будет не лишним научиться чему-нибудь этакому, заодно буду поддерживать себя в форме. А при необходимости можно пустить свои умения в ход. Кстати, очень выгодно. Отнюдь не зря тратишь деньги.

Мне представилась Леони, танцующая у шеста и одновременно обсуждающая с пьяными бизнесменами вопросы оплаты, и я все поняла.

– Очень разумно! Да, послушай. Прости, что звоню всего за день, но в воскресенье у нас соберется компания по поводу крестин моего племянника… Ники будет крестным отцом. Я подумала, может, и ты…

– С удовольствием,– перебила Леони. – А в какое время?

– Берти, согласно ее же дикому режиму, половину времени спит, поэтому старой ведьме нечем себя занять, вот она и командует всеми подряд! Даже Брюсом, садовником, который приходит к нам не так уж часто. Можешь себе представить?

– Указывает мне, что готовить на ужин, сует свой нос в сковородки, – мрачно пробормотала миссис Ллойд. – Я бы помалкивала, но не желаю терпеть унижения. А корзины, тазик, в котором я отбеливаю полотенца…

– Да, все правильно,– сказала я. – Дальше тянуть некуда. Где она?

– В своей комнате. Заучивает новые заклинания.

– Прекрасно. Эмери, сходи наверх и приведи ее. Спроси, как готовить смеси, или что-нибудь такое.

Эмери непонимающе моргнула.

– Что?

– Не знаю! Ребенок у тебя, не у меня! Спроси, как можно из того, что останется сегодня после ужина, приготовить детское питание, или что– нибудь в этом роде. Короче, займи ее разговором, и пусть она остается здесь, пока я не заберу у нее папку-коробку с документами.

Эмери взволнованно прижала руку ко рту. – Прямо как Нэнси Дрю! В ее кармане затрещал «детский наблюдатель» в ту самую секунду, когда Берти издал вступительный громкий вопль. Даже я поняла, что за ним последует нечто более оглушительное. Лицо Эмери сморщилось в страдальческой гримасе. Она взглянула на меня.

– Мне к нему нельзя. Он должен надрываться целых пятнадцать минут!

Мне стало ее жаль. Было очевидно, что ее прежнее безразличие к ребенку сменилось куда более теплым материнским чувством. Быть может, возникло оно из ненависти к няне Эг, которой пылали оба – и Эмери, и малыш.

– Я возьму с собой мобильный,– сказала я. – Как только она повернется в сторону лестницы, немедленно отправь мне эсэмэску.

Я спряталась под лестницей напротив гардеробной и дождалась, пока Эмери, заговаривая зубы няне Эг, не сведет ее вниз.

– В этих делах ни в коем случае нельзя торопиться и, главное, все делать как подобает,– говорила няня, громко топая ногами прямо у меня над головой. – Твоя мать была не лучше тебя. Лимонами для своих джинов с тониками запасаться не забывала, а «Милупу»…

– Да, но… – сказала Эмери.

Ее голос внезапно стих. Я поняла, что она чуть не ляпнула лишнего.

Когда они скрылись в кухне, я взбежала вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени и ухитряясь не наступать на скрипящие, и влетела в комнату няни Эг.

Мельком взглянув на тумбочку у кровати, на которой пестрели «Модный Вавилон», «Отель Вавилон» и «Небесный Вавилон», я рывком открыла шкаф и принялась ощупывать блузки на полке.

О, ужас! Папки под ними не было. У меня похолодела кровь. Тетради и фотографии исчезли.

«Проклятье!» – подумала я, не зная, что делать. Неужели она в тот раз все же заметила следы обыска?

Я обследовала полку повторно, но не нашла ничего, кроме панталон и странного мешочка с ароматом лаванды. Потом дрожащими руками принялась ощупывать остальные полки.

Носки. Блузки. Миллион нижних юбок. И больше ничего.

У меня подгибались колени, когда я отошла от шкафа и стала в отчаянии осматриваться вокруг. Времени было в обрез, а голова от испуга работала плохо. Где старая ведьма могла спрятать папку? Я снова обвела комнату взглядом. В другом шкафу?

Когда я без толку обследовала пару за парой старые невзрачные туфли, мне в ухо внезапно протрубил разъяренный голос с уэльским акцентом:

– Какого черта ты тут делаешь? Клянусь, я чуть не надула в штаны. Ну, Эмери! Ведь договорились же: она пошлет мне эсэмэску, как только няня Эг отправится наверх!

Я резко повернулась, лепеча:

– О боже! Прости, пожалуйста, няня Эг… Это не то, что ты думаешь… Просто я…

Мой голос внезапно стих.

Передо мной, скрестив руки на груди, стояла не няня, а Аллегра. Мертвенную бледность ее лица и привычное длинное черное платье с огромными, расширяющимися книзу рукавами зловеще дополняли ярко-красная помада и широкая злорадная улыбка.

– Что это ты затеяла, а? – требовательно спросила она. – Это ведь не в твоем духе – искать на свою задницу такие приключения!

Я прижала руку к груди, которая чуть не взрывалась от пережитого потрясения.

– Аллегра! Как же ты меня напугала! Откуда ты взялась?

– Просто вошла. Направлялась в сортир, увидела, что тут горит свет. Потом рассмотрела сквозь щель твой жирный зад, поняла, что ты роешься в няниных вещах, и решила заглянуть. Вкус у нее, как вижу, не изменился с восемьдесят пятого года. Все те же наряды квазимонашки! – заметила она, рассматривая одежду няни Эг, висевшую на плечиках. – Тебе не кажется, что она страдает комплексом «мадонны и блудницы»?

– Аллегра,– сказала я, вдруг задумав воспользоваться ее навыками быстро прятать контрабандный товар. – Если бы ты хранила в этой комнате что-нибудь запретное, где бы устроила тайник? Только думай быстро!

Аллегра вскинула выщипанные брови, тотчас прошла к обшитому панелями камину и уверенным жестом вытащила украшение в виде розочки. Одна из панелей открылась, и я увидела не одну, а целых три архивные папки-коробки. И бутылку «Бейлис».

– Ты это искала? – спросила Аллегра, когда я кинулась вытаскивать находки.

– Как ты догадалась, что тайник тут? – спросила я, прижимая к груди первую папку.

– Я узнала о нем сто лет назад,– ответила Аллегра. – От одной уборщицы. Как, по-твоему, мне удалось отделаться от этой сопливой помощницы по хозяйству? От Франсин?

– Это не ты от нее отделалась,– сказала я, на миг отвлекаясь от своей операции. – Она ушла от нас, потому что решила, будто в этой комнате живет привидение.

– Не водилось здесь приведений, просто в камин было встроено одно хитрое приспособление,– объяснила Аллегра.

– Махинаторша! – воскликнула я.

Тут из моего кармана послышался приглушенный звон, и мы обе чуть не подпрыгнули от испуга.

«Орел приземляется», написала Эмери.

– Быстро! – скомандовала я, вручая Аллегре две последние папки. – Сама ведь знаешь, как расторопно она взбегает по лестнице. «Бейлис» оставь. Пусть утешится, когда поймет, что ее ограбили.

– О чем ты? – спросила Аллегра, когда я уже торопливо вела ее из комнаты, на ходу гася свет. – Хотя бы расскажи, что все это значит…

Под няниной туфлей на сплошной подошве скрипнула ступенька. Я поняла, что через секунду-другую ведьма будет наверху, не раздумывая открыла соседнюю дверь и затолкала Аллег– ру внутрь.

Это была зеленая ванная комната для гостей. Я быстро щелкнула замком, приложила палец к губам, веля Аллегре помалкивать, и открыла первую папку.

По чистой случайности на верхней фотографии пестрело изображение Аллегры, заснятой в ту минуту, когда она, наряженная в форму для игры в нетбол, грубо нарушала правила – держала девочку-противницу за косички. То был один из самых сложных периодов в ее жизни. На обороте няня Эг подписала: «Аллегра Ромни-Джоунс, потенциальная преступница; отец – член парламента; мать – возможная участница скандала на сексуальной почве».

– Черт знает что такое! – заорала Аллегра. – Черт, черт, черт!

В дверь громко постучали.

– Что там с тобой? – гаркнула няня Эг. – Это ты, Аллегра? У тебя что, снова запор?

Я знаками попросила сестру помалкивать.

– Никакой не запор! – прокричала Аллегра. – Я всего лишь… удаляю волосы с ног. Воском.

– Наверняка что-то делаешь не так,– командирским тоном протрубила няня Эг в замочную скважину.

– Все так,– проворчала Аллегра, злобно разрывая фотографию на мелкие кусочки. – Просто у меня… вросли проклятые волоски!

Няня Эг кашлянула.

– Ну все, иди! – крикнула Аллегра. – Еще увидимся. Внизу.

Я же тем временем просматривала фотографии, морщась от обиды за друзей и знакомых. Впрочем, многие из них настолько изменились за эти годы, что их было не узнать.

Один снимок, прикрепленный к листку с отпечатанными примечаниями, привлек мое особое внимание. Я отложила все остальные бумаги и пристальнее всмотрелась в старую карточку.

На ней была изображена невзрачная темноволосая девочка за столиком в «Макдоналдсе». Знаю ли я ее? Вызывающе-недовольный взгляд, устремленный на камеру, показался мне очень знакомым. Перед девочкой красовались целых три коробки «Хэппи мил», а у других детей было лишь по одной…

Я открепила лист бумаги с комментариями няни, очень подходящими для грязных журнальных сплетен.

О боже!

Наблюдения были сделаны няней Барис (больше известной как няня Б, судя по примечанию, выведенному жутким почерком няни Эг). На снимке была десятилетняя Шанель Имоджен Лейс из города Эшер, графство Суррей, рожденная двенадцатого апреля 1972 года (стало быть, ей не двадцать три, как полагает Ники). Склонная ко лжи, воровству, язвительности. Исключенная из третьей по счету школы за шантаж одноклассницы. Внизу няня Б приписала: «Утверждает, что она не дочь Малькольма и Дениз, а удочеренная ими принцесса. Мечтает быть принцессой или всемирной знаменитостью. См. папку 2 с прочими фотографиями, включая ту, на которой девочка запечатлена в момент магазинной кражи».

Меня захлестнула волна торжества и облегчения.

– А эту ты, случайно, не знаешь? – спросила Аллегра, показывая мне снимок, запечатлевший меня – самую толстую из девочек-ангелов, когда-либо участвовавших в школьной постановке пьесы о Рождестве. – Интересно, какое нужно облако для такого вот ангелочка? Кстати, а для чего ей компромат?

Я открыла тетрадь с расценками и округлила глаза, взглянув на цифры.

– Вот для чего,– кивком указала я на список.

– Ну и дела! – Аллегра выхватила у меня тетрадь. – Если бы я знала, что за молчание люди

готовы платить такие суммы, тогда все детство строчила бы дневники.

Я свернула вдвое листок с информацией о Свинке, убрала его в карман и велела сестре:

– Спрячь эти папки так,чтобы хитрюга няня Эг в жизни их не нашла.

Аллегра подняла руки и пошевелила пальцами. – С удовольствием,– злорадно сказала она.