День крестин Катберта Рока Хантера Макдональда с утра был солнечный и морозный, хотя погода могла измениться в любую минуту, потому что на горизонте то и дело показывались мрачные тучи.

Я поднялась рано и пошла проверить, расставили ли в церкви стулья. Должна признать, в этот раз папина страсть к великолепию оказалась очень кстати. Команда ремонтников-декораторов ухитрилась превратить ветхую постройку в церковь из чудесной сказки. В больших дальних окнах теперь красовались витражные стекла, отчего ясный утренний свет падал на золотистые стулья красными, зелеными и синими лучами. Арки увивал плющ. Не важно, что крыша была сплошь в дырах – сквозь них виднелось чистое незабудковое небо, слышались птичьи трели и головокружительно пахло хвоей.

Возможно, птицы пели из надежно спрятанного СD-плеера, а запах сосен источали ароматизированные свечи, потому что у нас в саду не водилось ни тех ни других, но я не хотела об этом задумываться.

Старую трухлявую купель, в которой мы с Эмери когда-то мыли игрушечных пони, вычистили и чем-то обработали, поэтому теперь она смотрелась как реликвия, сохранившаяся со времен короля Артура. Частично воскресли и надписи на стенных дощечках с фамилиями Ромни, Ромни-Джоунсов и нескольких Барклаев, которые какое– то время жили здесь в пятидесятые годы шестнадцатого века (потому что так и не дождались карточного долга).

Я вздохнула и почувствовала легкий приступ зависти. Везет же Эмери! У нее есть муж и сын. Она, как и полагается, продолжает род. И Аллегра замужем. Бабушка и та снова отважилась обзавестись семьей.

У меня же одна отдушина – агентство.

Я взглянула на пушистое белое облако, проплывавшее над сломанной крышей. Еще мне надо найти квартиру, мысленно прибавила я. И начать новую жизнь. Не зависимую ни от кого и ни от чего.

Я встряхнулась и произнесла вслух:

– А это тоже счастье.

Когда я вернулась на кухню, две парикмахерши и визажистка уже корпели над мамой, бабушкой и Эмери, а папа с Берти на груди рассказывал официантам, в какой последовательности подавать сыры, дабы не нарушить «личных спонсорских договоренностей».

– А, Мелисса! – прогремел он, увидев меня. – Может, сходишь к няне, разбудишь ее? Со вчерашнего вечера ее не слышно и не видно.

– Точно,– подтвердила Эмери. – В шесть часов она не явилась ко мне, как обычно, со своим чертовым молокоотсосом. – Ее лицо сделалось озабоченным. – Бедняга няня. Интересно, что это с ней?

– Да, дорогая,– неким хитрым образом произнесла мама, хотя в эту минуту ее губы покрывали блеском, а волосы завивали щипцами. – Сходи разбуди няню. У нее фамильная рубашечка для крещения.

Взгляд Эмери запрыгал с одного предмета на другой.

– Вообще-то Уильям хотел бы, чтобы мы нарядили Берти в…

– Сходи за рубашкой,– велел мне папа. – В семье Ромни-Джоунсов начиная с тысяча восемьсот семидесятого года в этой рубашке крестили всех детей. Во всяком случае, законнорожденных.

– Нельсон еще не приехал? – спросила я, пока отец не увлекся этой темой.

Все дружно покачали головами.

– Скоро появится,– сказала бабушка, ободряюще глядя на меня. – Такое событие он не пропустит.

Я подумала, что скандал лучше пережить до приезда Нельсона.

– Схожу к няне,– сказала я, настраиваясь на неприятный разговор.

Няня Эг ждала меня в своей комнате и перешла к главному, как только я спросила, не случилось ли чего.

– Из моей комнаты кое-что исчезло, Мелисса,– процедила она сквозь зубы, исследуя мое лицо взглядом-лазером. Ребенком я от подобной пытки заливалась как канарейка, но мое детство, слава богу, давно осталось в прошлом. – Кое-что личное. Не ожидала я от Аллегры ничего подобного, честное слово, не ожидала! Мне казалось, она избавилась от своих жутких клептоманских наклонностей еще.-

– Аллегра тут ни при чем. Это я взяла твои вещи,– сказала я.

– Перебивать старших – верх неприличия,– начала было няня Эг, но вдруг в ужасе расширила глаза. – Это ты их украла?

– Твои мерзкие папки? Да, я,– выпалила я. – Никогда бы не подумала, что ты настолько подлая. Едва задумаюсь о том, на какие ты способна низости и до какой степени можешь предать, делается тошно! Я уж не говорю о нарушении закона. За шантаж попадают за решетку, об этом ты знала?

Няня Эг смотрела на меня испепеляющим взглядом, но я точно так же смотрела на нее. Мне было проще: свои способности я выработала, перевоспитывая упрямых банковских работников, а не сопливых детей.

– Что бы подумали люди, у которых ты работала, если бы узнали, что ты за ними шпионишь? – беспощадно спросила я. – Они тебе доверяли! У меня нет слов, няня Эг! Просто нет слов! Если правда всплывет, ты больше никогда не сможешь работать с детьми. Задумайся об этом!

– Да я ненавижу детей,– прорычала няня Эг. – По-твоему, это приятно? Тебя нанимают помешанные на карьерном росте снобы, полагая, будто ты в состоянии превратить их безмозглых, невоспитанных отпрысков в сущих ангелов, когда сами эти снобы не желают их даже видеть? Ездить на раздолбанном «фиате-панда» и смотреть, как родители катаются на «БМВ»? Да более унизительной работы, чем работа няни, невозможно себе представить! Вдобавок, как только эти обормоты выходят из детского возраста, тебе приходится начинать сначала. Чаще всего в семьях их же родственничков!

Какое-то время я смотрела на нее в полном ошеломлении, но обиды не испытывала ни капли. Потом вдруг очнулась.

– Но ведь они же дети! И ни в чем не виноваты! Использовать и унижать людей подобным образом – неслыханная гнусность! В общем, ты должна отказаться от своих черных дел, и немедленно.

– А если не откажусь?

– Тогда я попрошу Уильяма возбудить против тебя уголовное дело. Все твои папки у меня, ты прекрасно знаешь. Более того: я успела размножить твои записи и письма, так что могу хоть сегодня разослать копии разным семьям, и они дружно подадут на тебя в суд.

На лице няни Эг отразился испуг, однако его тут же сменила плутовская гримаса.

– Мелисса, ты ведь не такая,– вкрадчиво произнесла няня. – И потом, за тобой-то я, разумеется, не шпионила. Кто-кто, а ты всегда была моей любимицей.

Я прищурилась.

– А фотографию, на которой я в костюме Боя Джорджа, помнишь? Ты собственноручно подписала сзади: «Потеть над костюмом и гримом особенно не пришлось».

Няня Эг тоже сузила глаза.

– Верни мне папки, или я будто случайно прожгу утюгом дыру в крестильной рубашке!

Няня кивнула на шкаф, в котором висела бесценная кружевная рубашечка для крещения, и включила утюг, стоявший возле кровати.

Я взглянула на утюг и снова посмотрела на няню.

– Прожигай дыры где угодно. Мне тоже кое– что надо сжечь.

С этими словами я вышла из комнаты.

События начали развиваться довольно быстро. Дамы из «Женского института» приехали на микроавтобусе и девяти машинах. Вслед за ними на семи автомобилях явились издатели книги о сырной диете, потом на двух машинах и мотоцикле – фотографы, потом на трех машинах – журналисты. За ними последовала целая толпа странных друзей Эмери и шумная компания постоянных посетителей местного паба. Потом приехали Нельсон, Леони и фургон с закусками. Нельсона тут же отправили проверить, не возникло ли проблем с временной автостоянкой, которую устроили на отгороженном земельном участке, и Нельсон взялся за дело не без удовольствия.

Бабушка, Александр и Ники приехали на «бент– ли». Я услышала, как папа распоряжается поставить его как можно дальше от его машины, во избежание нелестных сравнений. Бабушку это ничуть не покоробило. Она, в своей огромной шляпе, украшенной перьями, величественно шла к дому рука об руку с аристократом-женихом.

Ники, несколько раз сфотографировавшись с Эмери и ребенком, сбежал к нам с Леони. Мы сидели в сторонке и вполголоса разговаривали о том, насколько трудно снять квартиру в районе М25. Заметив друг друга, Ники и Леони совершили замысловатый приветственный ритуал, в ходе которого, как ни странно, Ники сказал, что не видел Леони несколько недель, а Леони – что не видела Ники несколько дней.

Впрочем, все мысли Ники явно занимали грязные планы Имоджен, со дня на день грозившие стать реальностью.

– Она больше ничего не желает слышать,– сказал он, нервно поглядывая на бабушку и Александра, которые громко смеялись над маминым рассказом о том, как они с представительницами «Женского института» связали диковинную обложку для ежедневника самому Чарльзу Сайт– чи. – Свинка вернулась из джунглей – или где она там была – и желает видеть меня сегодня же вечером. Намекает, что доберется до «Мировых новостей»! Мел! – На нем не было лица. – Дед предупредил, что нам надо выдержать нечто вроде испытательного срока. Целый год! Меня всего трясет!

– Ха-ха! – воскликнула я, открывая сумку. – Хватиттрястись! По-моему, я нашла выход. – Я протянула ему папку с фотографиями и сведениями об Имоджен. – Как выяснилось, она не «светская львица», а жалкая самозванка. Думаю, «Мировые новости» больше заинтересуются вот этими снимками.

Ники и Леони ахнули, увидев на карточке Имоджен – такой, какой она была до пластических операций,– ворующую товары из магазина. Знаю, радоваться тут практически нечему, но в очень уж отвратительную дамочку превратилась запечатленная на фотографии девочка. Впрочем, и ребенком она была малоприятным. Аллегру Бог наделил хотя бы чувством юмора.

А те твои снимки, которые она собирается разослать по газетам и журналам,– цифровые и слишком плохого качества,– добавила я. – Ты вполне можешь заявить, что они поддельные. Звони же ей! Чего ты ждешь?

Ники достал из кармана пиджака сотовый телефон. Я с удовлетворением отметила, что на нем один из тех английских костюмов, которые по моему настоянию ему сшили на заказ. Солнцезащитные очки он оставил дома, а волосы не стал старательно взъерошивать, поэтому выглядел сегодня как вполне приличный крестный отец.

– Привет, Имоджен! – произнес он в трубку. – Да, нам надо поговорить…

Ему пришлось тут же убрать телефон от уха, поскольку оттуда хлынул поток диких воплей.

– Дай-ка мне. – Леони уверенно забрала у него сотовый. – Мисс Лейс? Это Леони Харгривз. Я официальный представитель принца Николаса Холленбергского и занимаюсь его защитой от клеветнических заявлений.

Ники посмотрел на Леони, перевел взгляд на меня и одобрительно кивнул. Сегодняшний наряд Леони был весьма сдержанный – обыкновенный твидовый костюм и пушистый берет. Однако, взглянув на ее крепкие, изящной формы лодыжки, я поняла, что эротическими танцами она занимается давно и всерьез.

– В качестве развлечения Леони танцует у шеста,– прошептала я Ники.

Он вытаращил глаза.

Леони не обращала на нас внимания – она устрашающе-строгим тоном объясняла Имоджен, что к чему.

– Понимаю… Понимаю… Что ж, раз вы полагаете,будто имеете на это законное право, считаю своим долгом уведомить вас: в нашем распоряжении тоже имеются некие снимки, в корне меняющие дело…

Она показала нам поднятый большой палец.

– Ишь, как грозно умеет говорить! – одобрительным тоном пробормотал Ники. – Так всегда и бывает: тихие и скромные удивляют больше всего.

– Серьезно? Я не знала.

Ники бросил на меня привычный игривый взгляд.

– Еще как знала.

– Не-а. В любом случае,– сказала я, меняя тему,– твоему деду она понравилась.

– Это верно. Она сразила его наповал лекцией о нарушениях международного налогового права. – Ники, щурясь от солнца, взглянул на меня. – Но ты ему нравишься больше.

– Правда?

– Он говорит, что ты напоминаешь ему свою бабушку. А это лучший комплимент, какой дед может отвесить женщине.

Мама, бабушка и Александр снова над чем-то смеялись у столика с напитками. Вдруг бабушка в приливе эмоций взяла жениха за руку. Он поднял ее к губам и галантно поцеловал.

– Ему не терпится получше узнать всех вас,– продолжал Ники, тоже наблюдая за смеющимися. – По его словам, только благодаря тебе они снова сошлись с Дайлис.

– Они сошлись благодаря друг другу,– сказала я.

Бабушка и мама выглядели счастливыми, а Александр весь так и светился довольством.

– Да, и еще,– продолжал Ники,– наверняка тебе будет любопытно узнать, что у меня наконец появилась весьма прибыльная работа! Мы открываем в Мейфэре центр по туризму и инвестициям. Я буду ответственным за отдельный сектор.

– Организацию вечеринок? – спросила я.

– Налаживание связей,– сказал Ники–Это крайне важно для восстановления международных отношений. Угадай, кто будет моим боссом?

– Кто бы им ни был,– ответила я,– я ему сочувствую.

– Твоя бабушка! Или моя приемная бабушка!

Бабушка и Ники – передовые лондонские социальные работники! Кто бы мог представить?

– А помощники вам, случайно, не требуются? – в шутку спросила я.

– Все в порядке! – объявила Леони, закрывая телефон и возвращая его Ники. – Позднее, может, поговорим об этом. Я объясню тебе, какова наша позиция. По-моему, Имоджен все правильно поняла.

Ники подмигнул ей, становясь собой прежним. – «Объясню,какова наша позиция». Звучит интригующе!

Леони хихикнула, делаясь такой, какой я ее почти не знала. К счастью для всех нас, в эту минуту к нам подплылаЭмери, напоминавшая в своем воздушном платье из серебристого кружева выброшенную на берег русалку. Она отвела нас с Ники в сторонку, чтобы объяснить, какие роли нам предстоит исполнить.

Крестины, учитывая, что организовывали их папа и Эмери, прошли невообразимо здорово. Настолько здорово, что я даже прослезилась, когда Эмери и Уильям давали обещание смеяться всегда только с Берти, а не над ним, дарить ему на Рождество то, что он попросит, и не заставлять его носить одежду, которая будет ему не по вкусу.

По-видимому, одежде они придавали особое значение. Сегодня на Берти был комбинезон в стиле хиппи, выбранный Эмери, и кроссовочки «Найк», купленные Уильямом.

Аллегра наклонилась ко мне и прошептала:

– Я заперла старую ведьму в ее комнате. Ну ее, эту крестильную рубашку, правильно?

– Правильно! – шепнула я в ответ.

Тут пригласили нас с Ники. Мы встали перед чиновником, одетым в наряд священника, и пообещали, что будем стараться помогать Берти быть самим собой, каким бы ни оказался его характер, окружать его любовью и поддержкой и, когда будет возможность, возить домой из школы.

Церемония получилась волшебной, но, увы, слишком быстро закончилась. Настроение мне не испортила даже жуткая песня Уитни Хьюстон в исполнении Марго, школьной подруги Эмери. Пела она, пока остальных фотографировали. Берти не плакал целый день, если не брать в расчет единственного раза, когда папа кого-то попросил: «Присмотрите за мини-мной». И то это был не плач, а скорее вопль солидарности.

Я задержалась в церкви, когда гости направились в столовую к накрытым столам. Мне же, после того как мы с миссис Ллойд полдня провозились с сыром, была противна малейшая мысль о чеддере. Обнявшись со своим пальто, я задумалась о том, почему мне… немного грустно.

Конкретной причины не находилось. Моя печаль была естественным состоянием, которое переживаешь в конце очередного жизненного периода. Страница перевернута, все изменилось, и назад уже никогда не вернешься. Мне следовало шагать вперед, но я еще толком не знала, в каком направлении двигаться.

– Где ты все время прячешься? – спросил знакомый голос.

На соседний стул опустился до боли знакомый человек, мне на плечо легла его давным-давно знакомая рука.

От уюта, который всегда приносил с собой Нельсон, у меня потеплело на сердце.

– В чем дело? –спросил он, взглянув на мое задумчивое лицо.

– Не знаю. Ни в чем.

– Перестань,– добродушно проворчал Нельсон. –Не пытайся меня дурачить. Ты какая-то странная вот уже несколько месяцев. Давай поговорим. Я ничему не удивлюсь.

Я взглянула на него. Он улыбнулся и приподнял брови.

– Со мной, Мелисса, ты можешь поделиться любой проблемой.

Я откинулась на спинку стула.

– У меня возникает чувство, что я уже не знаю, кто я такая. Я становлюсь то одной, то другой – в зависимости от того, какой меня хотят видеть. Самой собой я могу быть с единственным человеком… – Я собралась с духом. – Мне тебя не хватает. Теперь я оправилась от всего на свете, но мне по-прежнему кажется, что я люблю тебя. А ты смотришь на меня как на сестру…

– Нет,– ответил Нельсон. Я снова взглянула на него.

– Да.

– Я вел себя именно так лишь потому, что ты смотрела на меня как на брата. Ты все время повторяла Роджеру: если бы у меня был такой брат, как Нельсон, я бы еще в детстве разузнала у него, по каким законам работает мужская логика. Твердила Габи, что живешь будто с подругой, которая умеет играть в регби. Скажи я, что у меня к тебе отнюдь не братские чувства, ты бы испугалась. И все закончилось бы полной трагедией.

– Нет, не испугалась бы,– возразила я. – Впрочем, раньше, может быть… Но теперь…

– Самое главное,– сказал Нельсон, беря меня за руки,– что ты вполне счастлива быть самой собой. И мне ты нравишься именно такая, как есть. Но научить тебя не играть чужие роли не в моих силах.

– Как я могу не играть чужие роли, если на притворстве основана вся моя жизнь? – прохныкала я.

Нельсон закатил глаза.

– Когда же ты наконец поймешь, что вовсе не притворяешься? Что уверенная, сексуальная, решительная и независимая женщина – это и есть ты? Все пойдет по-новому, едва ты научишься восхищаться собой так же, как восхищаемся мы. – Он пожал мои руки. – Я в этом списке первым номером. Потому что всегда был твоим большим поклонником.

– Правда? – спросила я, чувствуя, как мое сердце взволнованно подпрыгивает.

– Правда. Можно, я скажу тебе одну вещь? Надеюсь, после этого ты согласишься вернуться ко мне…

– Какую вещь?

Лицо Нельсона изменилось. Когда он снова заговорил, его голос зазвучал куда серьезнее:

– Мелисса, я…

Он стал медленно наклоняться ко мне, прикрывая глаза, как бывает всегда перед поцелуем. Я, позабыв обо всем на свете, тоже потянулась к нему.

Клянусь, минута обещала унести нас в сказку, но тут вцерковь влетели мои родители – папа с Берти в кенгурушке и следом за ними мама. В руках у обоих было по бокалу с остатками шампанского, мама размахивала какой-то бумагой.

– Мартин! – прокричала она. – Еще раз попробуешь от меня сбежать – и не сможешь бегать целый год, уж я об этом позабочусь!

– Я просто хотел найти спокойное местечко, женщина! – прорычал отец. – Дом кишит журналистами и чертовыми родственничками. Итак. Говори же! Чего ты забегала будто ошпаренная! О! Привет, Мелисса! Нельсон! – воскликнул он так, будто увидел нас сегодня впервые. – Мы вам, случайно, не помешали?

– Нет-нет,– вежливо ответил Нельсон. – Пожалуйста, разговаривайте.

Ей-богу, я так разозлилась на родителей, что была готова прикончить их тем самым мечом, которым якобы казнили Анну Болейн.

– Это погубит нас, Мартин! Она требует тысячи и тысячи… – начала было мама, но тут дверь снова распахнулась и влетели Уильям с Эмери.

– Папа, Уильям же собрался кое-что тебе сказать! – воскликнула Эмери. – А ты взял и ушел! Разве так делают?

– Эмери, мы переживаем кошмарный семейный кризис,– заявил отец. – Так ведь, Белинда?

– Так,– кивнула мама.

– Опять? – спросила Эмери. – Что стряслось на этот раз?

– Действительно,– вступила в разговор я. – Что на этот раз?

Мы все уставились на маму.

– Что? – завопил папа.

– Все она, эта гадкая коварная няня, которую вы так мечтали снова нанять! Она собирается подать на нас в суд за увольнение без уважительной причины! На нас всех! – прокричала мама. – Если мы не выполним ее требования, у нее есть фотографии, на которых я только-только после пластической операции носа!

– После которой? Да какая разница! Плевать, что у нее есть какие-то там фотографии. – Папа фыркнул. – Дешевые запугивания глупой старухи!

– После моей первой операции, Мартин! – Мама многозначительно уставилась на него. – Помнишь? Мы ездили в клинику вместе. Если уж она раздобыла мои фотографии, наверняка ухитрилась запастись и твоими. Тебе как раз сделали…

– Чертова старая карга! – проревел папаша, багровея и вручая Берти первому попавшемуся.

Первым попавшимся оказался Нельсон. Он немного растерялся, но крепко прижал к себе малыша. Тот, судя по всему, был не против.

– Что ему как раз сделали? – спросила я.

– Гм… небольшую косметическую операцию по коррекции… гм… Папа сам тебе потом расскажет,– пробормотала мама, устремляясь прочь из церкви вслед за отцом.

Я всем сердцем понадеялась, что папа ничего не станет мне рассказывать.

– Да не волнуйтесь вы так – Уильям ведь юрист! – крикнула им вдогонку Эмери.

Уильям подтолкнул ее в бок, чтобы она замолчала.

– Лично я спокойна,– сказала я. – Леони еще не уехала. Она умеет разговаривать с шантажистами в крайне убедительном тоне.

– А я не хочу ввязываться в это дело,– отрывисто проговорил Уильям, вскидывая руки.

Мы вчетвером посмотрели на родителей – они торопливо пересекали лужайку, споря и отчаянно жестикулируя.

– Иногда мне кажется, они до сих пор вместе только благодаря тому, что кто-то все время грозится подать на нас в суд,– пробормотала Эмери. – Как странно. Впрочем… – добавила она, рассеянно глядя в пустоту.

– Эмери,– позвал Нельсон, кивая на малыша. – Хочешь получить назад своего паренька?

– Не особенно. Пусть лучше крестная мама поближе с ним познакомится. – Эмери взяла Уильяма за руку. – Дорогой, наконец-то крестины позади. Мы с Берти вполне хорошо себя чувствуем. Когда нам можно будет вернуться домой? – Она прильнула к нему. – Как будет здорово! Заживем все вместе в Чикаго, будем ездить по магазинам, встречаться с друзьями…

– Ах да,– сказал Уильям. – Вот о чем я хотел сообщить твоим родителям! И тебе, конечно, тоже. У меня приятные новости!

Эмери улыбнулась с таким видом, будто слушала мужа вполуха. Мне вдруг пришло в голову, что в Америке, окруженная более сговорчивыми и современными нянями, она снова станет собой прежней – витающей в облаках и неопределенной.

– Меня снова переводят в лондонский офис,– весело объявил Уильям. – Так что вы с Берти можете спокойно оставаться тут до тех пор, пока компания не подыщет для нас подходящее жилье. Здорово, правда? Как только найдут дом, я сразу приеду. Мне ужасно не хотелось отрывать тебя от семьи. И потом…

От лица Эмери отлила краска.

– Дорогой, это что, шутка? – более твердым голосом спросила она.

– Вовсе нет,– ответил Уильям, весь сияя.

– Нам надо поговорить,– процедила Эмери сквозь зубы. – С глазу на глаз.

Она схватила мужа за рукав и потащила в сад.

Мы с Нельсоном снова остались одни. На этот раз с Берти. Конечно, в совершенно ином настроении. Все благодаря моему семейству.

– М-да… – произнес Нельсон.

– М-да,– эхом отозвалась я, страшно смущаясь.

Если бы у меня не онемел язык, я бы сказала Нельсону, что с крошкой Берти на руках он вы-

глядит просто великолепно. Нельсон улыбнулся и что-то пробормотал. Берти доверчиво взглянул на него своими круглыми глазками.

Еще мне ужасно хотелось сказать, что я очень, очень люблю его.

Нельсон пощекотал животик Берти, и тот захихикал и задергал ножками.

– Когда у нас появятся дети,– сказал Нельсон, очевидно не подумав,– мы не будем напяливать на них нелепые кроссовки. Накупим им только детской одежды. И без всяких надписей.

– Полностью согласна,– ответила я и вдруг замерла, точно мультяшный персонаж, которого огрели по затылку сковородкой.

Наверное, до Нельсона вдруг дошел смысл собственных слов, потому что теперь на его лице отражались испуг и растерянность. Я тоже растерялась и испугалась, но первой взяла себя в руки.

– Что ты имеешь в виду? Когда… у меня будут дети? И у… тебя? – запинаясь, произнесла я. – Или у… нас?

Нельсон ответил не сразу. И это были самые мучительные несколько мгновений во всей моей жизни. Они тянулись как несколько часов. Я слышала музыку из дома и хлопки откупориваемых бутылок с шампанским. Казалось, даже Берти понимал, что минута крайне напряженная, поэтому помалкивал.

Наконец губы Нельсона тронула стеснительная и добрая улыбка. Он неуверенно произнес:

– Когда у… нас будут дети.

– Ты хочешь, чтобы я родила тебе детей? – для верности переспросила я.

– Да, когда-нибудь,– сказал Нельсон. – Сама знаешь, я идеалист. К женщинам у меня завышенные требования. Если точнее: не могу представить рядом с собой ни одну из них. Кроме тебя.

– Ты уверен?

Он попытался обнять меня одной рукой, но нам помешал Берти.

Я осторожно взяла его у Нельсона, положила в купель подушку и шаль, опустила на них крестника и погрозила ему пальцем, чтобы он, следуя примеру родичей, не испортил мне волшебные мгновения.

Нельсон обнял меня и привлек к себе. Я поразилась, как мы подходим друг другу: мои округлости идеально прижались к его могучей груди, мой нос уткнулся ему в шею. Возникало ощущение, что нас создали специально друг для друга. Я вдохнула его запах – очень знакомый и вместе с тем чарующе новый – и так разволновалась, что Нельсон наверняка почувствовал бешеное биение моего сердца.

– Мелисса,– произнес он, немного отстраняясь, чтобы я видела, как честны его голубые глаза. – Я много раз наблюдал, как ты пытаешься измениться, и теперь, по-моему, знаю тебя лучше всех на свете. Так что, если я скажу, что ты самая добрая, веселая и красивая девушка на земле, ты должна мне поверить. Я люблю тебя.

Он помолчал, чуть заметноулыбнулся и повторил, чтобы я уж точно ни в чем не сомневалась:

– Я люблю тебя, Мелисса.

– Я люблю тебя, Нельсон.

Едва эти слова слетели с моих губ, Нельсон стал целовать меня, и я вдруг почувствовала, что он – мужчина,каких больше нет на всем земном шаре. Его губы были теплые и требовательные, а поцелуй настолько сказочный, что у меня все растаяло внутри. Он стал гладить меня по спине, и я будто слилась с ним. Тут поцелуй перерос в нечто столь сексуальное, что рассудительный Нельсон навек перестал для меня существовать.

Увы, слишком скоро все закончилось. Будто он не желал, чтобы я неверно его поняла.

– Не подумай, что я затеял обзавестись детьми в кратчайшие сроки.

– Надеюсь,– ответила я, проводя пальцем по веснушкам на его подбородке.

– Подобные вещи обсуждают заранее и строят соответствующие планы. Это дело серьезное, оно времени требует.

– Правильно,– пробормотала я, очерчивая пальцем его губы.

– Вот и хорошо,– прошептал Нельсон, обхватывая мою голову руками и притягивая меня к себе. – Вдобавок я еще не готов делить тебя с кем бы то ни было.

Последовал еще один поцелуй. Я и подумать не могла, что Нельсон, выпускник школы для мальчиков, умеет так искусно ласкать и целовать.

Нам снова грубо помешали. На сей раз Берти, посчитавший, что на него слишком долго не обращают внимания. Теперь даже Нельсону не удалось остановить безбожно пронзительный детский вой.

– Дай-ка его мне.

Я взяла крикуна и, держа его на вытянутых руках, смерила строгим взглядом. Потрясенный Берти икнул и умолк.

– Я до сих пор не утратила былых способностей,– радостно отметила я.

– И никогда не утратишь,– ответил Нельсон.

Мы поднялись и пошли выпить шампанского.