— Бетси, если ты знаешь, что тебе предстоит плакать — у кого-нибудь на свадьбе или на похоронах, — крась ресницы только «Лэш Тинт».

Это был, возможно, один из самых ценных советов, которые успела мне дать Фрэнни за двадцать семь лет (не считая остальной тысячи). Рядом с ним можно поставить только «лучше солнцезащитный крем сейчас, чем круговая подтяжка потом» или «не доверяй мужчине, если на нем галстук из магазина готового платья».

Я сидела в такси, тупо уставившись на бок красного лондонского автобуса, ползущего рядом. Честно говоря, эта дурацкая пробка была мне на руку: по крайней мере, теперь у меня появилось время немного прийти в себя между службой в церкви и поминальным чаепитием. Набраться сил, чтобы опять выслушивать бесконечные дифирамбы в адрес моей матери: какая она была добрая и жизнелюбивая, изысканная и прекрасная и так далее. При этом еще надо не выронить бутерброд и бокал вина.

В ресницы опять прокралась предательская слеза. Нет, сейчас это были уже совсем не те слезы, что буквально душили меня полгода назад, когда выяснилось, что головные боли Фрэнни — не что иное, как опухоль. Все произошло слишком быстро, я даже понять ничего не успела. А сейчас я плакала просто оттого, что некому подставить мне плечо на таком сложном мероприятии, как поминальный вечер. Ведь только Фрэнни всегда знала, что и когда надо сказать, в какой момент следует перейти на прочувствованный шепот… Она умела с достоинством выйти из любой ситуации.

Я изо всех сил зажмурилась — с тушью «Лэш Тинт» я могла себе это позволить, не опасаясь приобрести окраску панды. Эх, Фрэнни наверняка бы повеселилась, если бы видела меня сейчас. Ее ведь хлебом не корми — дай похихикать. А может, она и на самом деле все видит? Тогда она, конечно, заметит, что я не успела купить нормальную экипировку для поминальной службы. Зато сразу поймет, что у меня «Лэш Тинт»…

Как назло, от этой мысли слезы действительно посыпались градом.

— Бетси! — (Я почувствовала теплую руку у себя на коленке.) — Может, хватит строить из себя аристократку? Поплачь, в конце концов! Мы ведь одни. Когда еще у тебя будет возможность спокойно распустить нюни? Только сейчас, пока ты одна, вернее, с близкой подругой.

Я повернулась к Лив и снова зажмурилась.

— Да нет, я в порядке! Честно!

— Ну конечно. И поэтому у тебя всю дорогу трясутся губы, — ласково, но настойчиво продолжала Лив. — Пойми наконец: в такой ситуации ты имеешь полное право поплакать. Нет, ты даже должна поплакать! Поминальные службы для того и существуют, чтобы как следует прореветься. Тогда и на душе легче станет. Ну а после женщины уже могут помочь друг другу поправить макияж. И дальше спокойно предаваться светлым воспоминаниям. Кажется, ты сама говорила об этом.

Лив сидела напротив меня, трогательно скрестив свои тонкие, как у олененка Бэмби, ноги. На ее красивом лице застыла странная маска, состоящая из гримасы участия и щедро размазанной туши.

Я подумала, что Фрэнни уж точно попеняла бы ей за такое пренебрежение «Лэш Тинт». А вот костюм бы наверняка одобрила. Лив демонстрировала ярко-желтую мини-юбку и прекрасный набор аксессуаров, включающий перчатки и берет с золотыми блестками. Весь тщательно подобранный наряд словно напоминал о Фрэнни — и ее беззаветной преданности Академии Филлимора. По сравнению с ним мое скромное голубое пальто и платье-балахон выглядели не слишком оптимистично — тем более в хмурый зимний день. Что делать: утром, когда пришло такси, у меня не было ни минуты на размышление. Надела то, что попалось под руку.

Слева раздался вежливый кашель, но я не шевельнулась. Ни малейшего желания встречаться взглядом с Джейми. Я же не знала, что он здесь будет! Эх, если бы я только знала, разве выглядела бы сейчас вот так? Теперь остается только отворачиваться и прятать покрасневшие от слез глаза.

— Знаешь, а ведь моя любезная сестрица в чем-то права, — сказал Джейми. — Надо иметь поистине каменное сердце, чтобы не расплакаться после всего, что наговорили про леди Франсес. Даже меня проняло, когда ты зачитывала письмо, которое леди Франсес прислала тебе в школу, — ну, что можно подружиться с любым задирой, если сказать ему, что у него красивые волосы. А ведь я, как ты знаешь, не склонен к сантиментам.

Лив провела пальцем сначала под одним, потом под другим глазом — и еще больше размазала тушь.

— Да… — всхлипнула она. — Замечательная получилась служба… Как будто сама Фрэнни была там. И эти лилии, которые она так любила, и Бах, и вообще… Все были в таких красивых шляпках с вуалями…

— Вот, возьми, — сказала я с готовностью, доставая из сумки носовой платок.

— А как же ты?

— У меня есть второй. — Я помахала своим платком, который размерами больше напоминал простыню. — Знаешь главный девиз Академии? «Всегда носи два — для себя и для подруги». — Я попыталась изобразить улыбку, но вышло не очень.

— Фрэнни учила тебя таким правильным вещам, — снова всхлипнула Лив и аккуратно промокнула слезы. — Мне так жалко, что я не воспитывалась в пансионе.

— Мне тоже… — вздохнул Джейми.

— Ну хватит, Джейми! — Лив трубно высморкалась. — Представляю, что было бы, если бы ты попал в пансион благородных девиц! Все равно что запустить лису в курятник…

— Ах, лису-у? — протянул Джейми, и я прямо увидела его ползущие вверх брови. — Вот, значит, как…

Я осторожно скосила глаза. Я-то думала, Джейми сейчас в Нью-Йорке. А он, оказывается, здесь — решил приехать вместе с Лив. И выглядит очень представительно (как сказала бы Кэтлин). Блондин в темном костюме, с красивым загаром, с модной стрижкой. Когда он вот так убирает со лба длинную прядь, у меня внутри все сжимается (причем всегда — даже если дело происходит на поминальной службе).

Увы, это уже стало привычкой. Точнее сказать — дурной привычкой. Я имею в виду спазмы при виде Джейми ОʼХара. Это началось, когда мне было лет четырнадцать, — и до сих пор не прошло. Если честно, я давно смирилась: это же прекрасно, когда в жизни есть хоть какая-то стабильность.

— Вообще-то я имел в виду тебя, пупсик, — сказал Джейми, обращаясь к сестре. — Действительно, жаль, что ты не воспитывалась в пансионе.

Эти двое ссорились так, будто еще не выросли из песочницы, хотя Джейми перевалило за тридцать и он директор солидной компании. Кто скажет, что организация вечеринок для богатых дам — не солидный бизнес?

— Я вполне серьезно: тебе не помешало бы поучиться хорошим манерам… — продолжал он. — Или составлять букеты из сухоцветов… — Джейми повернулся ко мне с обворожительной улыбкой, и я напрочь забыла о том, что должна прятать свою распухшую физиономию. — Чему еще учат в Академии? Увы, мои познания о пансионах благородных девиц ограничиваются лишь…

— Дешевой порнухой и собственными больными фантазиями, — закончила Лив. И ворчливо добавила: — Остряк…

Я попыталась разрядить ситуацию.

— Например, учат, что надо говорить, когда обедаешь с королевскими особами. Как правильно принимать предложение руки и сердца. Или как отказать жениху, чтобы не слишком ранить его самолюбие. — Я задумалась: действительно ли я помню все это с детства или просто вычитала из книг? — Что еще? Как надо одеваться, когда едешь в оперу или на скачки в Эскот, И как составлять букеты — тоже.

— В общем, если вкратце — как быть принцессой, — подытожила Лив.

— Ну да, можно и так сказать, — согласилась я. — Но на самом деле в Академии учили и вполне дельным вещам. Фрэнни всегда ухитрялась сделать так, чтобы с девушками из «Филлимора» было о чем поговорить в промежутках между помолвками и букетами. Собственно, пансион и существовал для того, чтобы придавать готовым «изделиям» благородный блеск…

— Так вот как делают идеальных жен! — снова улыбнулся Джейми, и на этот раз я догадалась прикрыть рукой обращенную к нему половину лица (типа, я в глубокой задумчивости).

— Да уж… — томно протянула я, думая лишь о том, что его колено почти касается моего.

Я понимаю, не совсем нормально, если в двадцать семь лет у девушки сносит крышу от любви. Тем более если ее избранник — брат лучшей подруги. Но ничего поделать не могу. Когда я вижу Джейми, я реально впадаю в ступор. Самое смешное, что это даже к лучшему: если бы в такие моменты я могла двигаться и разговаривать, я бы такого ему наговорила… А так, вроде все приличия соблюдены. Лив вообще принимает мой ступор за высшую степень равнодушия к своему братцу. И страшно рада — братец, дескать, и без того слишком избалован женским вниманием.

— И что, школа до сих пор работает? — поинтересовался Джейми. — Интересно, каким же благородным занятиям предаются девицы в наше время? Неужели по-прежнему приседают в книксенах?

— Я не была там несколько лет, но… — начала я, однако Лив тут перебила.

— Смешивать коктейли их точно не учат. Равно как и пилатесу, и искусству депиляции в зоне бикини. Так что тебе, мой пупсик, — произнесла Лив, перегнувшись и насмешливо похлопав его по коленке, — ловить там нечего. Свой идеал в «Филлиморе» ты не найдешь.

Я покосилась на Джейми. Конечно, очень мило, что он приехал почтить память женщины, которую видел всего несколько раз в жизни. Но вот, оказывается, какова главная цель его появления! Пополнить копилку своих мужских побед и/или подыскать сотрудниц на должность «официантка класса люкс», причем не где-нибудь, а в Академии Филлимора.

— Да бог с тобой, Лив! — Джейми, кажется, заметил мое разочарование. — Вовсе не такой у меня идеал. И вообще, я приехал, чтобы поддержать Бетси. Я знаю, как много значила для нее Фрэнни. Тем более что я так удачно оказался в Лондоне… — Он повернулся ко мне и добавил с тем самым убийственным шармом, от которого падали и укладывались в гламурные штабеля толпы клубных красоток по всему Лондону: — Фрэнни была настоящей леди — и это свойство передалось от нее тебе.

Я почувствовала жар на щеках, а Лив громко закашлялась, чтобы подавить слезы.

Фраза стоила того, чтобы повесить ее на стенку в раме или огранить, как дорогой бриллиант, но, увы, я знала цену словам дамских угодников вроде Джейми. А главное — она не соответствовала действительности. Ну да, Фрэнни как могла пыталась втянуть меня в тонкую игру намеков, которую постоянно вела сама, однако мне никогда не удавалось даже приблизиться к ее совершенству. Научиться этому невозможно: с этим надо просто родиться.

Пробка снова двинулась с места, и у меня появился прекрасный повод, чтобы отвернуться к окну. До Мейфэра было уже рукой подать. Когда я увидела знакомые крыши таунхаусов — тех, что рядом с Академией, — мое сердце тревожно застучало. Еще какие-то пять минут, и мне придется выйти из машины, прервав блаженство, которое дарила тесно прижатая нога Джейми. Ой… То есть я хотела сказать: еще какие-то пять минут, и я увижу всех гостей.

— А ведь он прав, Бетси, — заявила Лив. — Ты действительно на нее похожа.

— Конечно, мне приятно это слышать, — усмехнулась я. — Но Фрэнни была умна и добра, ее все любили, она устраивала такие приемы, что про них потом ходили легенды. А что я? Вечно не знаю, что когда надо говорить. Уже пять лет работаю после окончания университета, а все приходится ишачить по праздникам… А! — махнула я рукой, чтобы не продолжать старую песню. — Фрэнни умела украсить людям жизнь. Собственно, в этом и состоят хорошие манеры.

— Но ведь ты тоже… — начала Лив.

— Нет, не «тоже»! — отрезала я. — И никогда не буду…

— Вот чему тебя точно не научили, так это принимать комплименты, — сказал Джейми, дружески пихнув меня локтем. Теперь не повернуться к нему было бы просто неприлично.

Я повернулась и прямо перед собой увидела серые глаза, которые светились таким участием, что я тут же пожалела о том, что наша встреча проходит при столь печальных обстоятельствах. Увы, счастье не могло продлиться больше трех секунд. Изобразив дежурную улыбку, я поспешно перевела взгляд на огни Пикадилли: не дай бог, Джейми разглядит тупое выражение моего лица.

— Ну все! — сказала Лив, шлепнув себя по острым коленкам. — Хватит о грустном, давайте вспомним что-нибудь хорошее. Например, как Нэнси и Кэтлин нарочно проигрывали тебе в шашки. Или как Фрэнни давала тебе надеть свою диадему и меховое манто. Сколько тебе тогда было? Годика четыре?

— Неужели? — Джейми приподнял бровь, и у меня опять сладко сжалось все внутри. — У верен, что это… Простите. — Он запустил руку в карман пиджака и выудил миниатюрный телефон. — Звоночек… Алло, да, Джейми ОʼХар… Лили? Привет! Конечно, ледовый скульптор должен быть всегда при тебе — вопрос лишь в том, готова ли ты к этому…

— Да-а, — закатила глаза Лив. — Если общественная нагрузка становится делом жизни, невозможно понять, где кончается работа и начинается развлечение… Более того, нет уверенности, что работа начиналась вообще.

В ответ я тоже закатила глаза.

Мы ехали уже по Хафмун-стрит.

— Ну, ты как? Держишься? — спросила Лив.

Я бодро кивнула и предложила:

— Может, давай выйдем здесь? Хочется размяться…

Не отрывая от уха телефона, Джейми наклонился, чтобы переговорить с водителем. Мы подъехали так близко, что уже доносился гомон гостей.

— Будь так добр, приятель, высади этих двух красавиц прямо здесь, а меня, если нетрудно, быстренько подбрось в «Кадоган Гарденс». — Он повернулся ко мне: — Извини, на банкет остаться не смогу — у меня там хозяйка клуба в истерике. В семь часов у них званый вечер в честь помолвки с рабочим названием «Грязные танцы». Эх, лучше вам не знать, чем я занимаюсь…

— Ничего страшного. Самую важную часть ты не пропустил, — сказала я. — Спасибо.

В ответ Джейми улыбнулся, не раскрывая губ (так обычно братья улыбаются сестрам), и дружески похлопал меня по плечу.

— Всегда рад, — сказал он.

Пока Лив осторожно выбиралась из машины, стараясь не зацепить колготки, мне выпало несколько секунд счастливого уединения с Джейми: он смотрел мне в глаза, а его рука все еще оставалась у меня на плече. Напрасно я надеялась, что он скажет что-нибудь еще. Да и мне Господь не шепнул ничего подходящего для продолжения разговора. А потом Лив вытянула меня из машины, и мы пошли к Академии.

Хотя я часто приезжала к Кэтлин и Нэнси (моим приемным матерям), в саму Академию Филлимора не захаживала, наверное, лет с двенадцати. Тетушки жили по соседству — в небольшом коттедже, переделанном из бывшей конюшни. У них был теплый и уютный дом, где всегда пахло пирогами и трогательной материнской заботой в духе «тебе не стоит ходить в гости к этой мисс Руд». По сравнению с ним здание Академии выглядело гораздо более внушительно и всегда вызывало во мне благоговейный трепет. Вот и сейчас, едва я увидела издалека знакомую красную дверь с медной табличкой, как внутри все сжалось.

То же чувство я испытывала в детстве, когда мы с Нэнси проходили здесь, возвращаясь с прогулки по Грин-парку. Окна Академии манили загадочным взрослым миром, в котором обитали те самые девушки, что каждое утро оглашали улицу веселым визгом, — у них были длинные волосы и жакеты с подкладными плечиками.

Зимой четырехэтажный фасад напоминал рождественский календарь: за каждым освещенным окошком можно было наблюдать свой сюжет. Вот две белокурые принцессы кружатся в вальсе в настоящем бальном зале с золотыми виньетками и хрустальными люстрами. А вот, этажом ниже — массовое сражение с устрицами на уроке столового этикета…

Летом в жаркие дни окна и вовсе были открыты, и тогда, проходя по улице, мы с Нэнси слышали звуки рояля и бодрые поющие голоса. Нет, через заветную красную дверь мы никогда не заходили. Мы пробирались по боковой дорожке через два дома от главного фасада и, минуя внутренний двор, попадали прямо к Кэтлин на кухню. Вот уж где царил не то что этикет — настоящий столовый террор, не чета тому, что преподавали в Академии. Кэтлин и Нэнси тогда уже перевалило за шестьдесят, и обе знали только один подход к выращиванию детей. Что-то вроде — «локти врозь, салфетку на колени, побольше чернослива и в девять часов спать». Одним словом, «Возвращение в Брайдсхед» в чистом виде. Хотя, наверное, для нашего времени это было в порядке вещей…

Лив вывела меня из раздумий, слегка толкнув локтем.

— А у них там точно все готово? Или тебе нужно что-то еще делать?

Да, немногие знают, что моя репутация энергичной и организованной особы — отчасти миф.

— Если честно, я вообще не участвовала в подготовке вечера, — сказала я. — Нет, сначала хотела, но навалилась масса дел в магазине. Вдобавок лорд П. сказал, что все возьмет на себя. Прямо так и сказал — чтобы я не отрывалась от работы и ни о чем не переживала. И знаешь, я согласилась. — Тут я вдруг впервые подумала: а правильно ли я поступила? Я решила — пусть. По крайней мере, будет хоть чем-то занят, отвлечется.

На самом деле это мой личный метод: если все плохо, нужно чем-то себя занять. Например, сейчас моя квартира и магазин просто в идеальном состоянии — все вылизано и разложено по полочкам. Но это еще что. Вот полгода назад, когда умерла Фрэнни, я вообще дня два после похорон приезжала в магазин ни свет ни заря и, к всеобщему удивлению, мыла окна. Причем мыла их уксусом и газетами. Нет, это не Фрэнни меня научила. Это один из рецептов Нэнси — из тех, которые «должна знать хорошая хозяйка».

— Вот и славно, — кивнула Лив. — Ведь ему наверняка кто-нибудь помогал. Я имею в виду, кто-нибудь из Академии. Директор, например?

— Угу… — рассеянно промычала я, поглощенная зрелищем многочисленных пожилых блондинок «с красивыми ногами», которые на наших глазах слетались к дому 34, словно пчелы на мед. Уверенное владение высоченными шпильками выдавало в них выпускниц «Филлимора».

— И потом, всегда есть Кэтлин и Нэнси, — продолжала Лив. — Вряд ли они позволили лорду П. вмешиваться в меню. Ты же знаешь нашу Кэтлин. — Лив встала в стойку «руки в боки» и изобразила на лице ланкаширскую неприступность. — «Раз решил принять гостей, бутербродов не жалей». Или еще: «Один торт на всех подать — фунт на мелочь разменять». И вообще: «Чем гостей голодом морить, лучше птиц остатками накормить».

Да, Кэтлин и Нэнси всегда любили говорить афоризмами. Причем, как я понимаю, большинство их афоризмов рождалось на ходу.

— Во всяком случае, еды будет достаточно, — сказала я. — В этом я не сомневаюсь, как и в том, что на следующий день лорда П. завалят благодарственными письмами.

Теперь мы с Лив были почти у входа. Чем ближе мы подходили к крыльцу, тем труднее давался каждый шаг: крыльцо до боли напоминало знаменитый отчий порог из мифа о блудном сыне.

За долгие годы Фрэнни, Нэнси и Кэтлин столько раз пересказывали историю с коробкой из-под мармеладных долек Куперса, что мне уже не верилось, что это вообще про меня. Сама я, конечно, ничего не помнила, а если честно — так вообще предпочла бы слушать о другом. А вовсе не об охах и ахах и срочном походе в «Хэрродс» за памперсами.

Сама я частенько излагала эту сказочку в школе, всякий раз дополняя ее таинственными персонажами и следами от слез на детском одеяльце. Иногда могла даже всплакнуть вместе с растроганными слушателями. Сейчас думаю, что это не совсем нормально — столь цинично относиться к собственной биографии. Но что поделаешь: мне бы и хотелось попереживать — почему мать меня бросила, где она теперь и т. п., — а не получается. Единственный знак моего внимания к прошлому — амулет в виде пчелы, который я ношу на шее (Фрэнни специально подарила золотую цепочку).

Честное слово, я пыталась почувствовать хоть какой-то трепет, глядя на заветный порог, где нашли ту самую коробку, но, увы, не увидела ничего, кроме засыхающего плюща да стены, которую явно не мешало покрасить.

— Голову выше, плечи назад, грудь вперед! — скомандовала Лив, хватаясь за знакомую дверную ручку в виде львиной головы. — И все мысли — только о счастливых моментах!

Эх, зря она… Как ни любила я Фрэнни, за которой всегда шлейфом тянулся миф о замечательном высшем обществе, где все милы и элегантны, Академия воскрешала в моей памяти моменты совсем другого свойства. Увы, бороться с этим было бесполезно: при виде красной двери горечь воспоминаний поднималась как будто из самого желудка.

Лив потянула дверь, и в нос ударил ностальгический запах натертых полов, высоких потолков и живых цветов, от которого голова сразу пошла кругом.

— Бетси? — словно через вату, прозвучал голос Лив. — С тобой все нормально?

Я слегка пошатнулась, глядя на черно-белый шахматный пол в холле, однако в следующую секунду увидела знакомое лицо — и сразу же взяла себя в руки. Как будто против воли, спина моя тут же выпрямилась, плечи развернулись, на лице заиграла ослепительная улыбка. У входа в гостиную стоял лорд Пелхэм Филлимор — мой приемный отец и хозяин этого дома. В черном костюме с Сэвил-роу он казался еще более худым. Неуклюже пытаясь соблюсти завещанный Фрэнни праздничный дресс-код, он украсил себя ярко-красным платком в нагрудном кармане, при этом его аристократическое лицо напоминало серую маску, обрамленную сединой.

Мне невольно захотелось обнять его, но, насколько я знала, на людях лорд П. позволял в свой адрес подобные действия только в одном случае: когда портной обхватывал его с сантиметром в руках, чтобы уточнить объем груди. Тем не менее я заметила, что он смягчился при виде меня, и улыбнулась в надежде, что он прочтет этот порыв в моих глазах.

— Бетси, — произнес лорд П., протягивая ко мне руки. — И Оливия, как мило. Проходите.

Я уловила иронию — и в том, как он чмокнул меня в щеку, и даже в том, что вообще пригласил войти в Академию Филлимора. Надо же, как будто не лорд П. десять лет назад наперекор жене решил, что мне здесь не место…