Никто не помнит своих первых шагов. Матери и тетушки рассказывают нам о нашем младенчестве и раннем детстве, надеясь, что мы не забудем то прошлое, когда они полностью держали в руках нашу жизнь, и втайне молясь, чтобы благодаря этому мы дали им место в нашем будущем.
Я ничего не знала о своих первых шагах до семи лет, а жила я тогда в Кофейной Долине, захолустном местечке в окрестностях Йорка, Пенсильвания. Проселочная дорога соединяла там дома, крытые толем и набитые чумазыми ребятишками, а воздух насквозь пропах свежемолотым кофе из маленькой кофейни, в честь которой звалось это место. Одним из этих чумазых ребятишек был Брокхерст Детвайлер, попросту Брокколи. Это из-за него я узнала, что я ублюдок. Сам Брокколи не знал, что я ублюдок, но мы с ним заключили одну сделку, которая и стоила мне моего блаженного неведения.
Однажды стылым сентябрьским днем мы с Брокколи шли домой из начальной школы «Вайолет-Хилл».
- Эй, Молли, я собираюсь отлить, хочешь поглядеть?
- Конечно, Брок!
Он зашел в кусты и хвастливо расстегнул молнию.
- Брокколи, что это у тебя вокруг письки какая-то кожица?
- Мама говорит, это меня еще не обрезали.
- Что значит «обрезали»?
- Она говорит, что некоторым делают такую операцию, и эту кожицу отрезают, и что это имеет что-то общее с Иисусом.
- Как же я рада, что меня никто резать не будет.
- Это по-твоему так. Моей тете Луизе вот целую титьку отрезали.
- А у меня нет титек.
- Будут. У тебя будут большие вислые титьки, как у мамы. Они у нее ниже пояса свисают, так и прыгают, когда она идет.
- Я такой не буду, еще чего!
- Будешь-будешь. У всех девчонок так.
- Ты заткнешься, или я тебе зубы вобью в глотку, Брокколи Детвайлер!
- Заткнусь, если никому не расскажешь, что я тебе показывал свою штуку.
- А чего тут рассказывать? Все, что ты можешь показать, это комок розовых морщин, которые у тебя там висят. Уродство.
- Это не уродство!
- Ха! Жуть прямо. Ты думаешь, что это не уродство, потому что это же у тебя. Ни у кого такого больше нету. Ни у кузена Лероя, ни у Теда, ни у кого. Спорим, у тебя один такой в мире! Мы можем сделать на этом кое-какие деньжата.
- Деньжата? Как это мы можем сделать деньги на моей письке?
- После школы мы можем привести сюда ребят, показать им тебя и собирать по никелю с каждого.
- Нет. Я не стану мою штуку показывать, если над ней будут смеяться.
- Слушай, Брок, деньги есть деньги. Какое тебе дело, если будут смеяться? Вот будут у тебя деньги, и ты над ними посмеешься. А мы все разделим пополам.
На следующий день я разнесла на перемене эту новость. Брокколи помалкивал. Я опасалась, что он перетрусит, но он справился. После школы около одиннадцати ребят поспешили в лесок между школой и кофейней, и там Брок разоблачился. Он произвел фурор. Большинство девочек никогда даже не видели настоящего члена, а у Брокколи был такой безобразный, что они визжали от удовольствия. Брок малость позеленел, но храбро держал его на виду, пока каждый не насмотрелся. Мы стали на пятьдесят пять центов богаче.
Слухи разошлись по другим классам, и около недели мы с Брокколи вели увлекательный бизнес. Я накупила красных лакричных леденцов и раздала их всем своим друзьям. Деньги - это сила. Чем больше у тебя леденцов, тем больше друзей. Лерой, мой двоюродный брат, попытался примешаться к нашему делу, показывая свою письку, но потерпел провал, потому что у него такого не было. Чтобы утешить его, я давала ему по пятьдесят центов из ежедневного заработка.
Нэнси Кэхилл каждый день после школы приходила взглянуть на Брокколи, получившего звание «самый странный член в мире». Однажды она дождалась, пока все остальные ушли. Нэнси была вся в веснушках и бусах. Она хихикала каждый раз, когда видела Брокколи, и однажды спросила, можно ли его потрогать. Брокколи сдуру сказал «да», Нэнси схватилась за него и аж заверещала.
- Ладно, ладно, Нэнси, хватит уже. Еще истреплешь его, а другие клиенты останутся ни с чем.
Это на нее подействовало, и она отправилась домой.
- Слушай, Брокколи, что это ты додумался, чтобы Нэнси тебя трогала бесплатно? Это должно стоить хотя бы дайм. Мы бы разрешали ребятам делать это за дайм, а Нэнси может бесплатно, когда все уйдут, если уж тебе так хочется.
- По рукам!
После такого оборота половина школы потянулась в лесок. Все было прекрасно, пока Эрл Стембах не наябедничал мисс Мартин, учительнице. Мисс Мартин связалась с Кэрри и матерью Брокколи, и все было кончено.
Когда я вернулась домой тем вечером, не успела я и в дверь войти, как слышу, Кэрри вопит:
- Молли, а ну сию же минуту сюда!
По голосу ее было ясно, что меня ждет ремень.
- Иду, мам.
- Что это я слышу про тебя, что ты в лесочке играешься с петушком Брокхерста Детвайлера? Не смей мне врать. Эрл рассказал мисс Мартин, что ты туда каждый вечер таскаешься.
- Это не я, мама, я с ним не игралась, - что было чистой правдой.
- Не ври мне, соплячка. Я знаю, что ты была там и дергала член этому полудурку. У всех остальных сопляков в Долине на виду.
- Ну, мам, честно, я этого не делала!
Не было толку говорить ей, что именно я делала. Она бы мне не поверила. Кэрри считала, что все дети обычно врут.
- Перед всеми меня позоришь! Видно, пора мне выгнать тебя со всеми твоими выкрутасами. Бегаешь, куда тебе вздумается и когда тебе вздумается, книжки читаешь, нос дерешь перед всеми. Тебе ли важничать, мисс Задавака, если ты в лесочке возишься с чужими письками? Так вот, паршивка, у меня для тебя есть кой-какие новости. Думаешь, самая умная нашлась? Не так уж ты хороша, как ты себе думаешь, и ты даже не моя дочка. Раз уж я узнала, какая ты есть, теперь ты мне и даром не нужна. А хочешь знать, чья ты, бесстыдница? Ты ублюдок от Руби Дроллингер, вот ты кто. И можешь теперь важничать, сколько хочешь.
- Кто это - Руби Дроллингер?
- Твоя настоящая мамаша, вот кто, а еще она шлюха, слышите вы меня, мисс Молли? Просто грязная шлюха, что и с кобелем бы легла, лишь бы он задницей потряс хорошенько.
- А мне все равно. Кому это важно, откуда я взялась? Я все равно уже здесь, и все тут.
- Да ведь только это и важно! Те, кто рожден в браке, благословлены Господом. А кто вне брака - те прокляты, потому что они ублюдки. Так-то вот!
- А мне все равно.
- Вот дурында! Ей, видите ли, все равно! Еще поглядим, как тебе помогут все твои замашки и все твои книжки, когда ты выйдешь на улицу, и все вокруг будут знать, что ты ублюдок. Да ты и ведешь себя, как ублюдок. Кровь - не водица, кровь в тебе еще как говорит. Такая же твердолобая, как Руби, и путаешься в лесочке с этим придурком Детвайлером. Как есть ублюдок!
Кэрри была вся красная, и вены у нее на шее вздулись. Все это было похоже на фильм ужасов для одной актрисы, она колотила по столу, и меня тоже колотила. Она схватила меня за плечи и стала трясти, как собака трясет тряпичную куклу.
- Задавака, ублюдок, стерва! Еще живет в моем доме, у меня под крышей - да ты бы сдохла в своем приюте, кабы я не вытащила тебя оттуда и не нянчилась бы с тобой день и ночь! Приходит сюда – так корми ее, ухаживай за ней, а выходит на улицу – и меня же она позорит! Не будешь вести себя как следует, так я выкину тебя туда, откуда ты взялась - в сточную канаву.
- Убери руки. Если ты мне не мать, то убери от меня к черту руки!
Я выскочила в дверь и долго бежала через пшеничное поле к лесу. Солнце уже зашло, только один розовый луч остался в небе.
Ну и что, ну и что, что я ублюдок. Плевать мне. Она меня хочет запугать. Все время меня стращает. Ну и пошла она к черту, и все пошли к черту, если им это так важно. К черту Брокколи Детвайлера с его уродским членом. Он меня впутал в это дело, и только мы начали делать кое-какие деньги, как на тебе! И до Эрла Стембаха я еще доберусь, в котлету его превращу, даже если это будет последнее, что я сделаю. Да-а, тогда мама меня порвет на части. Интересно, кто еще знает, что я ублюдок? Наверняка Мегафонша знает, а если уж знает Флоренс Мегафонша, то знает весь свет. Так и вижу, как они на это накинутся. Ну вот и не вернусь я в этот дом, а то еще, правда, будут смеяться надо мной и глазеть на меня, будто я уродец. Останусь тут, в лесу, а Эрла все равно прибью. Черт, интересно, Броку влетело? Он будет говорить, что я его заставила и смылась. Трус. Да, такой-то член может быть только у трусишки. Интересно, кто-нибудь из ребят знает? Мегафоншу и маму я еще выдержу, но не всех же ребят. Хотя, если им тоже так важно, пускай и они идут к черту! Вот уж не знаю, что тут за важность. Кому какое дело, кто откуда взялся? Мне-то уж точно дела нет. Никакого дела. Я родилась на свет, вот и все. Я здесь. А уж как мама-то вопила - будто ее резали, вот точно, как будто резали. Не вернусь я туда. Никуда я не вернусь, где на это обращают внимание, и ведь она все время теперь будет мне этим в нос тыкать. Она мне и так все время тычет, как я пнула бабушку Болт в колено, когда мне было пять лет. В лесу буду жить. Буду есть орехи и ягоды, правда, ягоды я не люблю, на них блохи. Значит, одни орехи. Может, еще буду кроликов убивать, хотя, Тед сказал, в них полно червей. Черви, бе-е-е! Червей я не буду есть. Буду жить в лесу и голодать, вот так. Тогда мама пожалеет, что на меня орала и распиналась насчет того, откуда я взялась. И мою настоящую маму звала шлюхой. Правда, а какая она, моя настоящая мама? Может быть, я хоть на кого-то похожа. А то я ни на кого в доме не похожа, ни на Болтов, ни на Вигенлидов, ни на кого. У них у всех кожа совсем белая, а глаза серые. Они ведь все немцы. И Кэрри то и дело подымает хай, какие все остальные плохие, и итальяшки, и евреи, и вообще все вокруг. Вот потому она меня и ненавидит. Моя мама небось не была немка. Она, видно, не слишком пеклась обо мне, раз оставила меня Кэрри. Что я ей, что-то плохое раньше сделала? Почему она меня так вот бросила? Сейчас, может, она и могла бы меня бросить, после этого шоу с членом Брокколи, но, когда я была совсем маленькая, что я ей могла сделать плохого? Если бы никогда мне об этом не слышать! Если бы Кэрри Болт вдруг свалилась мертвая! Да, вот это хорошо было бы. Не вернусь туда.
Ночь обошла лес, и в темноте копошились маленькие невидимые животные. Луны не было. Темнота забиралась прямо в ноздри, и воздух был наполнен шорохами и странными звуками. От старого рыбного пруда под соснами тянуло прохладой. Орехов я найти не смогла, было слишком темно. Нашла я только паучье гнездо. Паучье гнездо меня доконало. Я решила вернуться в дом, но только до тех пор, пока я не вырасту и не найду работу, чтобы выбраться из этой помойной ямы. Спотыкаясь, я добрела до дома и открыла ободранную входную дверь. Никто меня не дожидался. Все уже улеглись спать.