Капитан Королевской Стражи Эйджер Пармер внимательно изучал свое отражение в одном из высоких окон, освещавших Длинный Коридор, главный дворцовый коридор, соединявший тронный зал с личными покоями и кабинетами королевы. Ему все еще не верилось, что это был он, — так ловко сидела на нем новенькая форма. Смуглая женщина с жесткими, точно проволока, волосами, которую нашел Камаль для того, чтобы снять с Эйджера мерку, скроить и сшить голубой камзол и штаны, оказалась первоклассной мастерицей. Он повернулся на пятках и искоса взглянул на свои левый профиль, однако весь вид все же портило его приподнятое плечо.»Ай да ладно, — мысленно сказал он, обращаясь к самому себе, — не всем же быть такими высокими и красивыми, как Камаль».

Распахнулись широкие двойные двери тронного зала, и появилась королева в сопровождении свиты и суетившихся гостей. Эйджер выкрикнул команду, и его собственное подразделение стражников выстроилось впереди эскорта. Вся процессия направилась вдоль Длинного Коридора в личную трапезную королевы, продолговатое помещение, все пространство которого было заполнено самым огромным столом, какой Эйджеру когда-либо приходилось видеть. Несмотря на то, что помещение называлось королевской трапезной, сама королева вкушала здесь пищу только в тех случаях, когда ей приходилось принимать большое число гостей, в другое же время она предпочитала для завтраков, обедов и ужинов свою уютную гостиную. Эйджер расставил своих людей вдоль стен, сам определил место для себя самого, и так они стояли в продолжение всего обеда, с копьями, поднятыми вверх, наконечники которых блестели по меньшей мере на высоте фута от голов стражников.

Эйджер внимательно наблюдал за Ашарной, увлеченной беседой, и хотя она выглядела чрезвычайно болезненно, тем не менее она была, как всегда, царственна и полностью владела собой. Вместе с ней на обеде присутствовали члены ее семьи и приближенные чиновники, кроме них, присутствовали особые гости королевы — один аристократ из провинции со своей свитой, как понял Эйджер, — а далее шли представители самой Кендры, такие как мэр города и главы основных торговых гильдий. Безукоризненно вежливые слуги с поклонами усаживали гостей на предназначавшиеся для них места. Затем те же слуги с подобающими поклонами подносили гостям большие тарелки и кубки, наполненные изысканными напитками.

Прошло какое-то время, и Эйджер определил, что аристократ прибыл из Амана. Он сидел между своим соотечественником Оркидом Грейвспеар и принцессой Ариной. Эйджер разглядел, что это был юноша весьма приятного вида с широкой белозубой улыбкой и открытым выражением лица. Кроме того, от взгляда Эйджера не укрылось, что некоторым из гостей, приходившимся родней королевской семье из Двадцати Домов, в том числе кузине Береймы, его другу Галену Амптра и отцу Галена герцогу, было вовсе не по нраву присутствие молодого гостя и та легкая фамильярность, с которой тот обращался к Ариве. Принцессе, в свою очередь, определенно нравились знаки внимания со стороны зарубежного принца, и она разговаривала с ним весьма оживленно, время от времени даже смеялась мягким грудным смехом, которого прежде Эйджеру не приходилось от нее слышать.

Он подумал о том, что Арива могла быть просто хорошей актрисой. Камаль говорил ему, что в отличие от Береймы она питала серьезную антипатию по отношению к Двадцати Домам, так что, зная нелюбовь аристократов к простонародью, провинциалам любого класса и церковникам, она вполне могла уделять такое повышенное внимание к принцу Амана только для того, чтобы подразнить их и вызвать из раздражение. Если это в действительности было так, то принцесса преуспела в своих намерениях.»Это очень хорошо для вас, Ваше Высочество, — подумал Эйджер. — Неплохую колючку принцесса подложила на сиденье аристократов».

Обед продолжался, и Эйджер заметил, что кое-кто из Двадцати Домов смотрит на него и перешептывается между собой. Не укрылось это и от взгляда королевы. Она легонько постучала по столу ножом, и тотчас все затихли и обратили взгляды на Ее Величество.

— Герцог Амптра, я заметила, что вы и ваши соседи о чем-то шепчетесь между собой. Может быть, нам всем было бы полезно узнать, о чем?

Герцог, чрезвычайно тучный человек, страдавший от подагры, а кроме того — Эйджер мог бы поклясться — от нескольких разновидностей сифилиса, с удивлением взглянул на королеву. Он не привык, чтобы с ним обращались, как со школьником, а упоминание о «соседях» предполагало, что королеве известно определенно все.

— Ваше Величество, всего-навсего пустяковый разговор, болтовня, не имеющая никакого значения… — Он мямлил, растягивал слова, а его двойной подбородок трясся.

Его сын поспешил на выручку отцу.

— Ваше Величество, мы всего лишь обсуждали великолепную форму вашей королевской стражи.

— В самом деле? — Королева выдержала паузу, осматривая форму.

— Дорогой лорд Гален, я не вижу никакой разницы в форме; насколько мне известно, мои стражники носят такую же форму, какую носили стражники во времена моего отца.

Гален шумно сглотнул слюну.

— Да, это верно, но часто случается так, что внезапно обращаешь внимание на самые обыденные вещи, замечая их… исключительность, их особенные качества?

Он произнес эти слова с вопросительной интонацией, слишком поздно осознав свою ошибку.

— Качества, — повторила королева, аккуратно прожевывая кусок мяса. — Какие же, к примеру?

— Цвет, Ваше Величество, — быстро ответил Гален.

— Он подобен цвету моря, омывающего берега Кендры, — тут же подхватил его отец.

— Ах, значит, цвет, — королева милостиво кивнула. Удовлетворившись преподанным уроком, она повернулась к гостю, принцу Амана, чтобы о чем-то спросить его, но тут послышался другой голос, который, сдерживая смешок, произнес:

— А еще конфигурацию.

Теперь раздалось сдержанное хихиканье. Ашарна вновь повернула голову и гневно взглянула в сторону представителей Двадцати Домов. Она успела заметить, что Коллз с сыном выглядели чрезвычайно смущенными, а вот сидевший рядом с ними Минан Протас, который совсем недавно вступил в отцовское наследство, безуспешно пытался подавить смех.

— Герцог Протас, вы имеете в виду что-нибудь определенное? — спросила Ашарна таким ледяным голосом, что сидевшие рядом с ней Берейма и Оркид невольно отшатнулись.

Протас считался грубым, неотесанным болваном даже среди людей его круга. Он, не задумываясь, указал на Эйджера, стоявшего на своем посту так прямо, как только это было для него возможно, и разглядывавшего невидимую точку на противоположной стене, и произнес, по-прежнему пытаясь подавить смех:

— Не что-нибудь, Ваше Величество, а кого-нибудь.

Не в силах более подавлять распиравшее его веселье, Протас разразился грубым хохотом.

Никто не поддержал грубую шутку герцога. Королева молча ждала, пока он не закончит смеяться. В конце концов Протас осознал, что никто не поддержал его шутки, и, справившись с собой, замолчал.

— Герцог Протас, сколько вам лет? — озабоченно спросила королева.

— Сколько мне лет, Ваше Величество? Позвольте… Мне где-то за сорок. Да, я думаю, что так оно и есть. — Он широко улыбнулся королеве.

— Можно допустить, что сорок пять?

Протас на мгновение задумался, затем кивнул.

— Да, где-то так.

— Значит, когда закончилась Невольничья Война, вам было уже тридцать.

Взгляды всех присутствовавших обратились к Протасу, который производил в уме сложные вычисления. После долгой паузы он, наконец, кивнул.

— Да, Ваше Величество, так, должно быть, и есть.

— С каким полком вы сражались?

В том конце стола, где только что царило мертвое молчание, наступила совсем уж ледяная мертвящая тишина.

— М-м-м, ни с каким, Ваше Величество. Я в то время был обременен тягостными обязанностями по отношению к моему отцу, последнему из герцогов нашего рода.

— Вас обременяли заботы о виноградниках в вашем поместье в Чандре, не так ли?

— В поместье моего отца, Ваше Величество. Да, конечно, теперь оно принадлежит мне…

— Значит, в то время, когда мужи Кендры, подобные капитану Пармеру, который стоит вот там, рисковали своими жизнями ради спасения Гренда Лиар от отвратительного ярма рабства, вы наблюдали за тем, хорошо ли растет ваш виноград?

Протас часто замигал, и румянец сбежал с его лица. Даже он теперь понял, что его патриотические чувства и мужественность были сейчас публично поставлены под сомнение самой королевой. Он испытывал невероятную смесь жгучего стыда и ярости.

Он даже раскрыл было рот, чтобы произнести проклятие сторону этой женщины, однако что-то во взгляде горбатого капитана Пармера, взгляд которого теперь был устремлен прямо него да еще сдерживающее пожатие руки герцога Амптры подсказали ему почесть за лучшее молчание. Он ощутил себя будто бы в засаде. В состоянии абсолютного шока он откинулся на спинку кресла и склонил голову.

Ашарна вновь повернулась к принцу Сендарусу, и все гости как ни в чем не бывало вернулись к прерванным разговорам.

Эйджер, чей взгляд вновь был устремлен в невидимую точку прямо перед собой, испытывал такие чувства, что его грудь вздымалась против его желания при каждом вздохе. В эти минуты он почти забыл о своих увечьях и уродстве.

Сендарус с изумлением наблюдал за публичным унижением одного из самых знатных аристократов королевства. Его отец, первый среди равных аристократов Амана, ни за что не осмелился бы даже попытаться сделать что-нибудь подобное. По законам, существовавшим в Амане, королей за выказанное к кому-либо неуважение полагалось вызывать на поединок. Здесь, в Кендре, положение определенно было другим, и принц пытался решить для себя, хорошо это или плохо.

После сцены с Протасом Ашарна повернулась к нему и спросила, любит ли принц охотиться. У Сендаруса мелькнула мысль, что она намекает на то, как унизила герцога, однако, вовремя собравшись с мыслями, он ответил:

— Ваше Величество, я довольно часто устраиваю охоту на большого медведя в горах, окружающих Пилу. На стенах приемного зала моего отца висят две огромных медвежьих головы.

Ответ принца произвел впечатление на Ашарну. Она поняла, то недооценивала силу и способности этого хрупкого на вид юноши. Его сложение, манера речи, готовность улыбаться и многие другие черты напомнили ей Олио, и она решила, что юный принц ей понравился.

— Известно ли вам, что много лет назад, во времена вашего дедушки, Аман прислал в Кендру нескольких больших медведей? Мы выпустили их на волю в леса гряды Эбриус к северу отсюда, и теперь сами на них охотимся. Эта задача оказывается сложнее, чем охота на кабана или дикую собаку, на которых обычно охотились мои предки.

— Мы можем завтра отправиться на охоту! — взволнованно воскликнула Арива.

Сендарус выразил по этому поводу бурный восторг. Королева согласилась с предложением дочери и пообещала подготовить для них свиту.

— Ваше Величество, вы действительно находите мудрым позволить им отправиться на охоту в это время года? — озабоченно спросил Оркид. — В конце лета большие медведи наиболее опасны.

— Да, но это же самое волнующее время для охоты, — возразила Арива.

Королева кивнула.

— В самом деле, и мне хотелось бы иметь побольше сил, чтобы отправиться с вами. Если вас это так беспокоит, Оркид, почему бы вам не оставить на день все свои дела и не составить им компанию? Я отлично знаю, что вы всегда любили охотиться не меньше меня.

— Я с большим удовольствием последую с ними, — ответил Оркид. — Однако я обязан предупредить принца Сендаруса, что охота на большого медведя в наших краях сильно отличается от охоты у него на родине. В Амане звери выучились отступать к вершинам, когда их загоняют собаки, а здесь, у нас, они научились использовать лесные чащи как укрытие. Им нравится нападать из засады на неосторожных охотников или путешественников, им знаком вкус конины.

— Что ж, чем сложнее задача, тем сладостнее вкус победы, — без всякого чванства произнес Сендарус.

— Ах, эта отвага молодости, — сказала Ашарна. — Однако Оркид прав, сейчас самое опасное время года для охоты на медведя. Я отправлю с вами нескольких стражников.

— Какая великолепная женщина! — в третий раз в течение часа воскликнул Эймеман.

Оркид, сидевший на коне рядом с ним, улыбнулся себе под нос и кивнул. В Кендре существовали вещи, которые он презирал, в особенности это касалось ее положения сюзерена по отношению к его родине, однако благодаря Ашарне теперь он испытывал совсем другие чувства. Двадцать лет назад, когда он был младшим братом нового короля Амана и находился в возрасте Сендаруса, его отправили в Кендру как часть дани, которую его родная земля платила Кендре. В том своем положении, когда он являлся скорее заложником, нежели гостем, он ненавидел город, однако старался работать изо всех сил, чтобы согласно их с Марином плану завоевать доверие нового правителя страны. В то далекое время Ашарна была уже не беспомощным ребенком, а взрослой женщиной, и многие сомневались в том, что она займет трон. То, что ее отец сам передал ей Ключи Власти, и то, что в далеком прошлом Кендры существовала еще одна королева, давало ей возможность доказать, что она способна управлять королевством. Ашарна успешно справилась с этим. Оркид помогал ей, сперва в качестве младшего придворного чиновника, а затем, спустя долгие годы, стал канцлером. Однако, будучи предельно честным перед самим собой, он отдавал себе отчет в том, что королева преуспевала бы независимо от его помощи и участия в ее делах. Она обладала удивительной способностью подбирать хороших людей и предоставлять им должности, на которых они становились обладателями власти, либо в ее Исполнительном Совете, либо возглавляя самые различные организации, подвластные Ее Величеству, такие, как, например, Церковь, торговые гильдии, теургии. К сожалению, ей не везло с мужьями.

— Никогда мне даже в голову не приходило, что я доживу до такого дня, в который своими глазами увижу, как монарх, да еще вдобавок женщина, с таким презрением поставит на место аристократа, — продолжал Эймеман. — Я понимаю, друг мой, почему ты так предан ей.

Оркид услышал какой-то треск в ветвях позади и внимательно огляделся в поисках признаков опасности. Однако, к счастью, причиной его тревоги оказался один из всадников, замыкавших охоту. Оркид с облегчением вздохнул и слегка ослабил хватку на древке своего охотничьего копья. С тех пор, как он в последний раз охотился на медведя, прошло немало времени, поэтому сейчас его не отпускало напряжение.

— Ты так же предан ее дочери, как ей самой? — спросил внезапно Эймеман.

— Что ты имеешь в виду? — ответил Оркид вопросом на вопрос.

— Я хотел бы знать, видишь ли ты в Ариве черты Ашарны? — пояснил Эймеман.

Оркид нахмурился. Подобная манера расспросов была ему явно неприятна. Такой вопрос мог бы задать сам Марин, но отнюдь не его старый наставник. Подумав так, он неожиданно рассмеялся. Конечно, это был вопрос Марина. Эймеман вновь выступал в роли его посланника.

— Я вижу в Ариве ключ к исполнению наших планов в Кендре.

Эймеман кивнул, очевидно, удовлетворенный таким ответом.

Впереди послышались крики погони, по стуку копыт можно было определить, что лошадей пустили в легкий галоп.

— Вот оно! — крикнул Оркид Эймеману. — Они нашли зверя! Нужно поспешить, иначе мы останемся ни с чем позади всех!

Они вдвоем вонзили шпоры в бока своим коням, и животные ринулись вперед по следу. Низкий кустарник уступал место рассеянным повсюду ветвям хвойных деревьев, возвышавшихся над ними и стремившихся к небу своими кронами. Оба всадника догнали основную группу, которая теперь рассеялась среди деревьев, чтобы занять выгодные позиции по обе стороны от королевского кортежа. Где-то впереди один из стражников то ли увидел, то ли услышал зверя и подал сигнал.

Оркид и Эймеман перевели своих коней на легкий беговой шаг и опустили копья, так что их острия были теперь направлены на землю впереди всадников. Они сбавили ход своих коней, поравнявшись с Сендарусом и Аривой. Оркид оценивающе оглядел принцессу, и ему пришлось признать, что она напомнила ему молодую Ашарну. В юности у королевы были такие же длинные волосы цвета спелой пшеницы, такой же гибкий стан, поражавший своей силой, выносливостью и гибкостью. Арина, безусловно, была выше матери, но он знал, что со временем ее рост перестанет быть заметным, формы слегка округлятся, и тогда она во всем станет напоминать свою мать.

Возможно, что Марин был прав, проявляя беспокойство по поводу его, Оркида, отношения к принцессе Ариве. Оркид тряхнул головой. Нет, ничего подобного произойти не могло. Его преданность родному Аману превосходила все на свете, включая его отношение к детям королевы.

Лес становился гуще, низкие ветви деревьев задевали лица всадников. Они приблизились к мелководному ручью с быстрым течением, возле которого след обрывался. Арива распорядилась спешиться. Двое стражников остались держать лошадей, остальные продолжали погоню, держа копья обеими руками. Все охотники перешли вброд через ручей, идти и держать оружие наготове становилось все труднее, подъем стал круче.

Несколько минут они продолжали карабкаться наверх, затем впереди послышался новый крик, прозвучавший ближе, чем предыдущий, в нем звучала неистовость. Охотники услышали, как кто-то проламывался к ним сквозь густые ветви, однако зверя те было видно. Их сплошной толпой окружали деревья.

— Он может быть где угодно, — проворчал один из стражников.

Арива резко одернула его и велела молчать. Все так напряженно и внимательно прислушивались, не раздастся ли какой-нибудь звук, который мог бы указать на местоположение зверя, что когда этот звук в действительности раздался, все едва ли не подскочили на месте. Они услышали голос верхового, кричавшего:

— Он здесь! Он здесь!

На этом слова оборвались, и раздался крик, полный ужаса.

— О Боже, это смерть, — выдохнула Арива и бросилась наверх по склону с таким проворством, что никто, кроме Сендаруса, не мог поспеть за ней. Страшный крик перешел в предсмертное хрипение, послышался звук ломавшихся костей. Мгновение спустя охотники оказались на небольшой поляне. Сперва она всем показалась пустой, однако Сендарус увидел и показал остальным голову всадника в серебряном шлеме. От нее тянулся широкий кровавый след, который привел их к останкам стражника, чье тело было беспощадно выпотрошено.

Арива первой напала на след медведя и закричала:

— Сюда!

— О Горный Бог! — вскрикнул Сендарус. — Он направился вниз по склону, туда, где остались кони!

Арива распорядилась, чтобы четверо из стражников шли по следу, остальные охотники бросились к лошадям, на ходу громко предупреждая тех, кто оставался с животными. Однако предупреждения запоздали. Всем было слышно ржание коней и людские крики, эхо разносило звуки по лесу, и они становились подобны завываниям привидений. Арива издала воинственный клич ее семьи, это был долгий переливчатый крик, а затем девушка бросилась вниз по склону. Сендарус не отставал от нее, и кровь пульсировала в его висках.

Безуспешно Оркид кричал им, чтобы они подождали остальных, его крики остались неуслышанными. Он бежал так быстро, как только мог, однако он был слишком неловок и довольно стар, чтобы догнать молодых. Эймеман отставал от него все сильнее, издавая на бегу звуки, подобные тем, что издает роженица.

Арива и Сендарус добежали до ручья и с ужасом увидели, как страшный зверь, поднявшись на задние лапы, вгрызался в грудь одной из лошадей, раздирая при этом своими ужасными когтями ее шею. Второй конь лежал на земле бездыханным, и его кровь стекала в ручей, окрашивая воду в красный цвет. Поблизости распростерлось тело стражника, разодранное от шеи до самого паха, второго стражника гибель настигла неподалеку, из глубокой раны на его голове струилась кровь. Всем был хорошо слышен дробный стук копыт уцелевших коней, которые пытались спастись бегством по склону горы.

Арива стремительно перескочила через ручей и набросилась на медведя, вложив всю силу удара своего копья в цель — впадину между его плечами. Зверь с такой скоростью повернулся на месте, что свернул голову коню, упавшему под Аривой и забившемуся в агонии. Арива хотела отступить, но поскользнулась и упала, вся забрызганная лошадиной кровью. Медведь ударил лапой воздух в том месте, где девушка стояла секундой раньше, потерял равновесие и опустился на все четыре лапы с копьем Аривы, торчавшим из его спины.

Прежде чем медведь успел повернуться к ней для смертельного броска, рядом с принцессой оказался Сендарус. Сидя в седле, он занес копье и изо всех сил всадил его в раскрытую медвежью пасть. Зверь издал ужасающее рычание, поднялся и отступил, пытаясь передними лапами вырвать копье, пробившее его верхнюю десну. Сендарус схватил Ариву за руку и помог ей подняться. Они отступили назад, не отрывая глаз от медведя, катавшегося по земле. Древки обоих копий сломались, однако острия оставались в теле зверя.

Появился стражник, увидевший свою принцессу в крови. Яростно крича, он перескочил через ручей и ринулся на медведя, однако движения зверя были столь быстрыми, что удар копья пришелся лишь вскользь по его плечу. Медведь вцепился в землю когтями своих страшных лап и развернулся навстречу жертве, выбив копье из рук стражника. Зверь метнулся вперед и одной лапой ударил стражника по голове с такой силой, что тот закричал и упал на колени. Медведь выпрямился в полный рост, заревел от ярости и боли и обхватил стражника лапами.

— Нет! — вскрикнула Арива, и прежде чем Сендарус успел остановить ее, рванулась вперед, подхватила копье, выпавшее из рук стражника, и ткнула им в медвежью морду.

Зверь выпустил стражника из лап и повернулся к новой жертве.

На какое-то мгновение мелькнуло его незащищенное горло. У Аривы не было времени на колебания и сомнения. С громким криком она вонзила копье в обнаженные мышцы и сухожилия, разрывая шейные сосуды животного. Перед ней в воздухе беспомощно взметнулись огромные лапы, и зверь рухнул на землю. Раздался треск — это сломался остаток древка первого копья Аривы, а острие глубже вонзилось в спину поверженного медведя.

В это мгновение подоспели остальные охотники, успевшие увидеть только, как медведь в последний раз перекатился на бок и затих.

Оркид, взглянув на Ариву, замер в ужасе. Он бросился к Девушке, однако она мягко остановила его.

— Со мной все в порядке. Это не моя кровь.

— Боже мой, о чем вы думали?

— Я думала о том, чтобы спасти стражника! — резко со злостью выпалила она, но блеск в ее глазах тут же потух. — Мы оказались слишком медлительными для него.

Наконец она ощутила шок и задрожала.

Появившийся Эймеман сразу увидел, что требовалось сделать в первую очередь, оторвал полосу от своего плаща, смочил ее в ручье и принялся вытирать лицо и руки Аривы. Стражник, которому она спасла жизнь, опустился перед ней на колени и принялся благодарить принцессу.

Арива положила руку ему на плечо.

— Ты пытался спасти мою жизнь. Разве я могла после этого сделать для тебя что-то меньшее?

— Этот еще жив! — крикнул Сендарус. Он склонился над телом одного из стражников, остававшихся с лошадьми. — Рана на голове ужасающая, однако он еще дышит.

В то время, как остальные стражники отправились на поиски уцелевших коней, а Оркид пытался соорудить из веток и собственного плаща носилки для раненого, Арива подошла к ручью и принялась смывать с себя оставшуюся кровь.

— Если я не отчищу все это до возвращения во дворец, с моей матушкой случится сердечный приступ, — пояснила она Сендарусу. Он присел рядом с ней на берегу ручья и внимательно смотрел на нее. — Понимаете, мы убили самца. Может быть, это самый крупный зверь из всех, убитых ранее. Не пожелаете ли вы привезти новый трофей для украшения приемного зала во дворце вашего отца?

Сендарус покачал головой.

— Это ваш трофей, Ваше Высочество. К тому же рядом с ним мои трофеи будут посрамлены. Наши медведи остаются малорослыми из-за особенностей местности, в которой обитают, ну а здесь, похоже, они процветают. Кроме того, я хотел бы сказать, что вы были неподражаемы.

Арива прервала умывание и взглянула на принца. Комплименты были обычным делом среди придворных, которые считали, что с помощью лести можно было бы добиться более высокого положения, однако слова Сендаруса прозвучали так искренне, что она растерялась и не знала, что ответить.

Тем временем вернулись стражники с лошадьми, в числе которых был и конь Аривы. Из одного из притороченных к седлу тюков девушка достала длинный плащ и набросила его себе на плечи.

— Под этим плащом не будет видно моей одежды, и королева не сможет подумать, что я была в опасности.

Сендарус подставил руки, чтобы помочь ей взобраться в седло, однако Арива отрицательно покачала головой.

— У нас осталось всего четыре лошади, из них двое необходимы, чтобы везти носилки с нашим раненым. Еще один конь может везти тела двух несчастных, которых мы потеряли, а последний повезет голову нашего медведя.

— Вы чрезвычайно великодушны по отношению к вашим стражникам, — заметил Сендарус.

— Я принцесса Гренды Лиар, Ваше Высочество, — гордо ответила Арива. — Моя обязанность служить своему народу.

Эймеман и Оркид находились достаточно близко, чтобы услышать ее ответ.

— Она с такой серьезностью берет на себя ответственность?

Эймеман в изумлении поднял брови. Оркид кивнул в ответ.

— А я-то считал Сендаруса идеалистом.

— Она великодушна по отношению ко всем, за исключением ее сводного брата.

— Береймы?

— О нет. Берейму она горячо любит. А вот для Линана у нее, как правило, не находится времени.

— Отчего же?

— Все дело в том, что его отец был простолюдином. Она абсолютно уверена в праве королевской семьи властвовать, то есть служить своему народу. Однако люди должны знать свое место и исполнять то, что им велят. Слившись вместе, королевская кровь и кровь простолюдина нарушают равновесие, образуя противостояние власти и влиянию аристократии.

— Двадцати Домов?

— Верно. И в глазах Аривы принц Линан являет собой угрозу этому равновесию. Он как бы аномалия, в этом мире для него нет места, по крайней мере, с точки зрения Аривы.

— Откуда тебе это известно?

— Она не считает нужным держать свое мнение при себе. А кроме того, она мне доверяет.

Охотники начали осторожно спускаться по горному склону.

Они двигались медленно из боязни доставить лишние мучения двум раненым, лежавшим на носилках. Стражники прокладывали дорогу и были готовы к риску встречи еще с одним медведем. Эймеман и Оркид, двигаясь рядом, замыкали процессию.

— А почему Арива не любит представителей Двадцати Домов? Ведь ее отец был родом из аристократов?

— Об этом лучше будет поговорить, когда рядом не окажется ничьих посторонних ушей, однако, слава Богу, — Оркид неожиданно улыбнулся, — слава Горному Богу за то, что все складывается именно так. Если бы не это обстоятельство, наш план оказался бы бесполезным.

Заинтригованный Эймеман больше не задавал вопросов. Однако он усмотрел иронию в том, что семья Ашарны была самой большой силой королевства и в то же время его величайшей слабостью, слабостью, которой скоро должен будет воспользоваться его народ.

Эти мысли принесли ему мрачное удовлетворение, но радости не доставили.

Прошло вот уже два часа после захода солнца, и горничные королевы Ашарны закончили переодевать ее для сна. Королева выглядела измученной, боль в груди к вечеру стала сильнее, чем была утром. Ашарна стояла перед единственным окном своей спальни, через которое можно было видеть засыпавший город и залив Кестрель, и думала, увидит ли она рассвет. Словно очнувшись, она сердито отогнала мрачную мысль. Ее правление длилось вот уже почти четверть века, и все это время она усердно работала в интересах своего королевства и его народа, не давая себе времени пожалеть себя или насладиться в полной мере теми благами и роскошью, которыми обладала по праву, и теперь она не должна была потакать своей слабости.

»Однако все же я могла бы сделать больше, если бы у меня оставалось время. Еще так много нужно сделать. — Ашарна тихо рассмеялась над своими мыслями. — Глупая старуха, времени никогда не будет достаточно. Кендра слишком суровая и требовательная госпожа».

Она сказала сама себе, что исключений не бывает, и что даже правителя можно заменить, как старую рубашку. Вслед за этим королева мысленно обвинила себя в излишней нескромности. После четверти века стабильности, процветания и, за исключением Невольничьей Войны, мирной жизни она не знала, готова ли Гренда Лиар принять ее преемника. Кроме того, она не могла решить, был ли он сам готов принять Гренду Лиар.

С горечью она мысленно призналась себе в том, что, возможно, Берейма никогда не будет готов к этому.

Мысли о старшем сыне наполнили печалью сердце королевы. Ему исполнилось двадцать четыре года, он превратился в высокого, крепко сложенного мужчину с благородной душой и четким ясным умом. Как наследник, он всего себя отдавал тяжелой работе на благо королевства, однако он был чересчур сурового нрава, думал медленно, слишком непреклонно придерживался принятых решений и, что больше всего тревожило королеву, Берейма был союзником Двадцати Домов. В течение всего правления Ашарны аристократы оставались самыми непоколебимыми ее врагами, и едва ли не половина ее сил уходила на то, чтобы создать поддержку, в которой она нуждалась, для того, чтобы держать Двадцать Домов под неусыпным контролем. Ашарна очень любила Берейму, однако боялась, что он никогда не сможет управлять с той решительностью и живостью, которые требовались Гренде Лиар. Самым большим опасением королевы было то, что ее сын позволит Двадцати Домам разрушить королевство, если только оно не разрушит само себя.

Острая боль пронзила ее сердце, и ее дыхание замерло.

— Не сейчас! — воскликнула королева. — Не сейчас! — Она схватила Ключи Власти, висевшие у нее на шее, и сразу почувствовала, как в нее вливался новый могучий поток жизненной силы. Боль исчезла так же внезапно, как и возникла, и легкие наполнились воздухом.

»Сегодня ночью, — подумала она. — Это нужно сделать сегодня же ночью».

Ашарна медленно подняла голову и еще раз посмотрела в окно. Далеко к югу от залива она различила очертания береговой линии подчиненного королевства Лурисии, самого богатого и экономически важного вассала империи, первого из завоеванных армией и флотом Кендры много веков назад. Одной из наиболее трудных задач для Ашарны было вести политику таким образом, чтобы капитаны торговых судов Лурисии оставались довольны, и здесь она видела один из примеров того, каким образом Двадцать Домов смогут толкнуть ее сына на ложный шаг со всеми их предубеждениями и неприкрытой ненавистью.

Ее внимание привлекли звуки, донесшиеся снизу. Она посмотрела вниз, на главный двор, и увидела Ариву и ее спутников, вернувшихся с охоты. Увидев раненых и мертвых, чьи тела везли кони, она с беспокойством стала вглядываться в свою дочь. Поначалу Ариву было плохо видно в тусклом свете, однако к своему большому облегчению королева наконец разглядела плащ, наброшенный на плечи принцессы. Все участники охоты были перепачканы, потому что им не хватило лошадей, однако они привезли с собой трофей, такую огромную медвежью голову, что даже в темноте Ашарна смогла увидеть ее. Кроме того, от ее внимания не укрылось, что Арива была поглощена разговором с принцем Амана.

»Что ж, это неплохо, — подумала она. — Он на редкость приятный и неглупый юноша. Арива могла бы сделать худший выбор».

Она горько рассмеялась. Боже, ведь сама она дважды сделала худший выбор, не найдя истинной любви и достойного помощника в ее стремлениях до тех пор, пока не вышла замуж за Элинда Чизела. Когда она вспомнила своего третьего мужа, слезы навернулись на ее глаза. Он был человеком, казалось, до крайности грубым, его словечки не переставали скандализировать двор, он был склонен носить самые скромные одежды. Однако она любила его больше, чем кого бы то ни было, кроме ее собственных детей. Воспоминание об Элинде заставило ее подумать о Линане.

Сын, о существовании которого она не думала никогда. Ее лицо исказила гримаса. Сын, которому она должна была бы выказывать больше доброты. А теперь на его юные неокрепшие плечи свалится неожиданная и несправедливая тяжесть. Королева быстро закрыла глаза и пробормотала молитву Богу, в помощи и существовании которого никогда не была уверена. Вместе с этим она еще крепче сжала Ключи.

Опять возникла боль в груди, и на этот раз она не отступила.