Паймер не выносил сырость Беферена – насыщенную, пропитанную запахом хвои.

Здесь он все время мерз. У герцога постоянно закладывало нос: дышалось с большим трудом. Члены Комитета Безопасности, которых Паймер видел во дворце, были всего-навсего молодыми солдатами, пытающимися обратить себе на пользу свое низкое, неблагородное происхождение. Все они категорически не нравились герцогу. Он терпеть не мог этих «гражданских» советников, где бы ему ни попадались бывшие Акскевлерены из некогда гордого и славного королевства.

Хотя его отношения с Идальго продолжали улучшаться, а все, кто знал их обоих, не сомневались, что эти двое по-прежнему терпеть не могут друг друга, Паймер прекрасно знал истинное положение дел. Он ничего не сказал своему Избранному о том, что увидел на второй день своего пребывания в столице, не поинтересовался, с кем Идальго совсем недавно разговаривал во внутреннем дворике. В этом отношении воображение уводило герцога в заоблачные выси. Что было еще хуже, Избранный ни разу не осмелился вступить с ним в какие-либо разговоры.

Неожиданно для себя Паймер обнаружил, что в Беферене он постоянно испытывает страх.

Герцогу хотелось побыстрее вернуться домой, однако подобное желание могло осуществиться не раньше, чем он сделает здесь одну вещь. Впрочем, не одну, а две, поправил он себя. Думать об этих двух вещах ему отчаянно не хотелось.

На одиннадцатый день пребывания в столице герцога пригласили встретиться с Харкером. Паймер с маячившим за его спиной Идальго ждал, когда слуга отведет их в библиотеку, где до сих пор проходили все официальные встречи. За эти дни у него возникло устойчивое убеждение, что Комитет Безопасности являет собой некое пугливое животное, а его глава – единственный официальный посредник для общения с ним.

К удивлению Паймера, их отвели вовсе не в библиотеку. Вместо этого они оказались в той части дворца, в которой хамилайцам еще не приходилось бывать. Герцог и Идальго дошли до конца длинного темного коридора, где их ждал Крофт Харкер. За его спиной стояли два стражника, охранявшие простую на вид дверь. Фонарь отбрасывал желтый свет на лицо Харкера, придавая ему призрачное, зловещее выражение.

– Благодарю вас, ваша светлость, за то, что приняли наше приглашение.

– Всегда к вашим услугам, – откликнулся Паймер, коротко кивнув.

Его раздражала необходимость постоянно отвешивать поклоны этим юным типам, однако дипломатический этикет заставлял герцога расшаркиваться перед Харкером таким вот постыдным образом. Никуда не денешься. Он – официальный посланник великой державы, а Харкер – глава государства, куда Паймера направили с особой миссией.

– Комитет Безопасности принял решение удовлетворить вашу просьбу. Вам предоставляется право увидеться с вашими родственниками.

Герцог кивнул, словно услышанное ничуть не удивило его. Лишь увидев стражников возле двери, он понял, кто именно может находиться по другую ее сторону.

– Вы будете моим сопровождающим? – спросил герцог у президента.

Тот иронично улыбнулся.

– Вашим эскортом.

– Разумеется.

Харкер кивнул одному из стражников, и тот поспешил открыть дверь.

Неожиданно герцог почувствовал чье-то присутствие в коридоре и быстро оглянулся. Там стоял один из предателей-Акскевлеренов. Паймер узнал того человека, с которым разговаривал Идальго.

Он бросил быстрый взгляд на своего Избранного, однако тот смотрел куда-то в сторону.

– Комитет Безопасности, принимая во внимание всю деликатность данного визита, предпочитает, чтобы вы один прошли в эту дверь, ваше высочество, – произнес Харкер извиняющимся тоном.

– Комитет Безопасности мне не доверяет?

Лицо Харкера приняло откровенно сконфуженное выражение.

– Что вы! Конечно же, он доверяет вам! Безоговорочно доверяет! Просто дело в том, что… – тут президент нахмурился, пытаясь подыскать нужное слово, – дело в том, что теперь ни у кого из ваших Кевлеренов больше нет Избранных. Учитывая их чувства, нам показалось, что будет разумнее, если вы встретитесь с ним без сопровождающих, один.

– Один, но в вашем обществе, – поправил Харкера Паймер. Тот развел руками, как будто соглашаясь с его словами.

– А как же Идальго? – спросил герцог, уже заранее зная, каким будет ответ.

Ривальдийский Акскевлерен откашлялся.

– Меня попросили показать вашему Избранному кое-что в городе.

– Так мы идем? – спросил Харкер, открывая дверь.

Никаких сомнений у Паймера уже не оставалось. Его хозяева снова не дают пространства для маневра, а ведь по поручению императрицы Лерены он должен обязательно встретиться с ривальдийскими Кевлеренами.

Герцог решительно шагнул вперед. Харкер последовал за ним. Паймер услышал, как стражник закрыл дверь и повернул ключ в замке.

Он оказался в просторном помещении с высоким потолком, освещенном тусклым светом фонарей, оставлявшим в полумраке большую его часть. Беспорядочно расставленные стулья, подушки, письменные столы. В комнате находились шесть человек – четверо взрослых и двое детей. Шесть пар глаз смотрели на вошедших. Усталые, равнодушные, едва ли не презрительные взгляды. Лица – типично кевлеренские; правда, у всех – ввалившиеся щеки, грязные нечесаные волосы, землистого оттенка кожа. И все же Паймера узнали.

Словно по мановению волшебной палочки Кевлерены преобразились. Глаза удивленно расширились. С лиц исчезло угрюмое выражение. Все шестеро, даже дети, с готовностью вскочили со своих мест. Краем глаза Паймер заметил, что Харкер сделал шаг назад. Вид у него был такой, будто он случайно угодил в логово льва.

– Доброе утро, кузены, – непринужденным тоном произнес герцог. – Рад наконец-то увидеться с вами.

Лерена решила оставить при себе Верклоффа – соглядатая, которого она послала к Юнаре и которого сестра вернула обратно.

После некоторых размышлений императрица пришла к выводу, что он ей нравится. Кроме того, Лерена убедилась, что у Юнары были некие «секреты», которые могут принести пользу империи. Однако больше всего она была довольна тем, что снова обзавелась любовником, регулярно ублажавшим ее в постели.

Это являлось той частью жизни императрицы, о которой она почти забыла, взойдя на трон. Мысли о любовных утехах напомнили ей о необходимости найти себе достойного ее высочайшему положению мужчину, который поможет обзавестись наследником, продолжателем императорской династии. Лерена уже обсуждала с Ганиморо возможных кандидатов на подобную роль, и женщины пришли к заключению, что все нынешние Кевлерены мужского пола либо слишком стары, либо слишком скучны.

Имелись, конечно, и отдельные многообещающие почки на второстепенных ветвях семейного древа, но их нужно было еще вырастить и рассмотреть более пристально, прежде чем принять соответствующее решение. Короче, спешить пока не стоило. В запасе у Лерены оставалось еще несколько лет. Кроме того, она вполне заслуживала скромных забав до обзаведения наследником… и вообще на дворе стояла весна.

Правда, как-то утром Ганиморо напомнила императрице, что весна подошла к концу. Последний великий праздник – Парад Близких Родственников – должен был состояться через несколько дней. Это было одним из немногих торжеств, которое Лерена самозабвенно любила, грандиозный парад, великий и всеми любимый праздник, возникший еще до того, как был заложен Омеральт… Кевлерены просто приспособили его под свои нужды. В нем принимали участие все гильдии, союзы, клубы и сообщества, независимо от того, как они проявили себя в течение года.

В соответствии с традицией парад начинал один из пехотных полков, причем части хамилайской армии выбирались каждый год новые. В этом году подобной чести удостоился полк легкой пехоты из Ферберина, мундиры которого отличались не меньшей живописностью, чем флаги, вывешивавшиеся в тот день на всех столичных зданиях. В полку даже имелся довольно приличный духовой оркестр, призванный поднимать боевой дух воинов.

Парад Близких Родственников начинался от здания Зала Историй, затем его путь пролегал на юг, через главную городскую улицу, потом процессия сворачивала ко дворцу, чтобы голова ее могла сомкнуться с хвостом. К тому времени, когда парад достигал императорской резиденции, во дворах уже были накрыты ломящиеся от яств и напитков столы.

Однако самым главным в праздничной процессии было присутствие Кевлеренов. Каждого из них сопровождали Избранные, старшие Акскевлерены и многочисленные питомцы из личных зверинцев. Это был единственный день в году, когда город наполнялся звуками, издаваемыми всевозможными животными: лаем, рычанием, писком, шипением, щебетом, свистом и карканьем. Для многих горожан подобное являлось единственной возможностью увидеть иных живых существ, кроме привычных голубей и скворцов, вивших гнезда на крышах домов и головах статуй, или немногочисленных крыс, осмелившихся выбраться из канализации.

За полчаса для начала парада Кевлерены собрались перед троном Лерены. Каждого из них сопровождал его любимый питомец. Животные приносились в жертву – с тем чтобы никто из их собратьев во время парада не сбежал, не улетел, не покусал зрителей и вообще не совершил чего-то такого, что могло бы опозорить семью перед остальными людьми.

В зале стоял тошнотворный запах крови, которая непрерывно стекала на пол тонкими ручейками. Слышались сдавленные рыдания Кевлеренов, лишившихся тех, которого они горячо любили. Любой, кто находился на расстоянии лонгьярда от места жертвоприношения, ощущал, как из зала исходит мощь Сефида, чувствовал, как по коже пробегают мурашки и дыбом поднимаются волосы на затылке, видел, как над любым металлическим предметом возникает радужный нимб…

После того как Кевлерены отмыли руки от крови и вытерли со щек слезы, начался парад. Они заняли места в праздничной процессии. Вместе со своими Акскевлеренами и оставшимися в живых родственниками Кевлерены дали жителям Омеральта возможность полюбоваться зрелищем, которого те так страстно желали и которого по праву заслуживали.

Во многих отношениях этот парад был похож на предыдущие, хотя Лерене он показался особым. Во время церемонии жертвоприношения императрица уяснила для себя то, чего раньше не понимала: безграничное могущество, которое давал Юнаре Сефид.

По какой-то причине Лерена очень хорошо знала, что значительная, если не большая часть Сефида, вырабатываемая во время Обладания, исходила от ее сестры. Императрица чувствовала это всей кожей; видела, как магическая сила струится над Юнарой, словно марево летнего зноя.

К счастью, в сопутствующей празднику суматохе больше никто не заметил ни чувств Лерены, ни мощи Юнары. Точнее, почти никто: странную задумчивость властительницы Хамилая уловили Ганиморо и канцлер Малус Майком, который подмечал мельчайшие изменения в настроении императрицы.

Ганиморо собиралась поговорить по этому поводу с Лереной в конце дня. Майком решил опередить ее.

Вскоре Беферен остался далеко позади. Карета, увозящая Паймера и Идальго, все больше и больше углублялась в лес. Паймер испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, ему хотелось, чтобы экипаж двигался как можно быстрее, а с другой – чтобы они никогда не добрались до границы.

Но ведь он везет важные сведения… Лерена обязательно должна узнать о судьбе ривальдийских Кевлеренов. Они вовсе не львы, томящиеся в клетке: скорее это домашние животные, которых содержат в хлеву.

Когда герцог в сопровождении Крофта Харкера появился перед ними, Кевлерены едва не бросились на него – словно дикие звери, обезумевшие от пребывания в неволе. Они окружили Паймера и президента, бросая на вошедших свирепые взгляды. Герцогу показалось, что несчастные готовы в любое мгновение наброситься на него и разорвать на части.

Но тут кузены Паймера неожиданно разразились рыданиями. Ручьи слез. Слезы тоски и одиночества.

– Где наши Избранные? – кричали они. – Кто забрал их у нас?..

Рыдания пробудили остальных Кевлеренов, занимавших добрую сотню комнат дворца. Все они лили слезы и тщетно взывали к Паймеру.

Домашние животные, но не львы. Столь сильно привязанные к своим Избранным, что превратились из гордых Кевлеренов в смиренных овец. Сбитые с толку. Утратившие волю и разум. Бессильные – и никому не нужные.

Паймер заметил улыбку, промелькнувшую на лице Харкера, и бросился к запертой двери. Он стучал до тех пор, пока стражники не открыли. Затем герцог торопливо выскочил за порог, не оглядываясь.

Оказавшись за пределами дворца, он увидел, что со всех сторон окружен деревьями. Холодный воздух пощипывал уши и нос. Паймеру казалось, будто внутри у него медленно растет глыба льда.

Эта страна была ему ненавистна, ненавистна до такой степени, что герцог поразился тому, как можно что-то так сильно не любить.

– В городе очень интересно, – произнес Идальго, пытаясь завязать разговор. За последние несколько дней Паймер перекинулся с ним лишь парой слов. Что случилось с хозяином? Что он такого увидел?..

Герцог скользнул по своему Избранному равнодушным взглядом.

– Неужели? – бесстрастно проговорил он.

– Тот, кто меня сопровождал, прекрасно знает его историю, – улыбнулся Идальго. – В курсе всех местных сплетен за последние два столетия…

– Это достаточно характерно для Избранного, – заметил герцог и тут же пожалел о сказанном. Он увидел, что лицо Идальго сделалось белым как мел. Герцогу захотелось немедленно извиниться за свои слова, но ривальдийский холод давно заморозил все его чувства: разум, мужество, волю, всю его жизнь.

Из груди Идальго вырвался резкий звук, как будто его сильно ударили в живот. Его кожа показалась Паймеру еще более сухой и морщинистой, чем обычно.

«Скоро, – подумал герцог, – совсем скоро. Скоро эта боль уйдет навсегда, мой дорогой Идальго».

– Парад удался на славу, – произнесла Лерена вслух, желая, чтобы все узнали о ее впечатлениях от праздника.

Гости радостно заулыбались; императрица улыбнулась в ответ.

Ганиморо зорко следила за тем, чтобы под рукой у Лерены всегда были напитки, и время от времени предлагала ей блюдо со сладостями или печеньем. Гостей, пришедших во дворец после парада, к послеполуденному времени осталось совсем немного. Задержались лишь немногие наиболее упорные едоки и выпивохи.

Когда день начал понемногу угасать, посторонних не осталось вовсе. Лерена поняла, что может наконец-то немного отдохнуть. От весны и ее радостей тоже можно устать.

Во дворце уже не было и никого из придворных, за исключением Малуса Майкома. Чем же она провинилась перед высшими силами, что этот человек так настойчиво навязывает ей свое присутствие?.. Хотя, признаться, от него все-таки бывает польза. В конце концов, без помощи и советов канцлера кое-какие семейные проблемы решить было бы сложно…

– Мне кажется… – начал Майком, похрустывая пальцами, – если мне будет позволено сообщить мое мнение… так вот, я думаю, что вы, ваше величество, не слишком остались довольны состоявшимся парадом.

Лерена смерила его внимательным взглядом, изо всех сил пытаясь скрыть свою неприязнь. Отчего ей не достался канцлер нормального роста? Ведь он даже ниже ее…

– Меня занимали кое-какие мысли, – чуть рассеянно призналась императрица и тут же вспомнила, насколько ее впечатлила мощь, продемонстрированная Юнарой. А где же сейчас ее сестра? Скорее всего в своем птичнике, выщипывает перья у какой-нибудь незадачливой канарейки.

Майком пожал плечами.

– Вы же властительница огромной империи и всегда пребываете в раздумьях о ее судьбе. Однако сегодня вы показались мне чем-то опечаленной.

– Я размышляла над вопросом, касающимся магических сил, – отозвалась Лерена – просто для того, чтобы услышать ответ Малуса.

Канцлер понимающе кивнул.

– Ясно, ваше величество. Способы их применения или же связанная с ними ответственность?..

Попал почти в точку, подумала императрица.

– Скорее я думала о теории…

– О теории? – удивился канцлер.

– О том, какой концентрации может достигать сила Сефида.

– Какой концентрации? Вы говорите о чистой энергии?..

Лерена отрицательно покачала головой.

– Давайте я объясню по-другому. Как лучше использовать силу? В рассеянном виде – или же собрав ее воедино, спрятав за одной мыслью?

– Ах. Теперь я вас понял. Конечно же, собранной воедино. Рассеянная энергия может оказаться совершенно бесполезной.

– И ее в таком случае обязательно нужно использовать, – сказала Лерена.

– Естественно.

– Это не вопрос, – перебила Майкома императрица. – Она обязательно найдет себе применение.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – с улыбкой ответил канцлер.

Лерена его больше не слушала. Она уже нашла нужный канцлеру ответ.

Это было самое долгое в жизни Паймера путешествие. И в то же время самое быстрое.

Во тьме горной ночи, в далеком от пришедшего в упадок королевства краю ему предстояло выполнить одно важное дело – а потом поспешить с докладом к императрице.

Герцог стоял в одиночестве возле своей постели, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Он теребил в руках амулет, врученный ему еще при рождении, еле слышно произнося заклинания. Стареющему телу Паймера стало холодно. Этот холод пробирал до костей; герцогу казалось, будто кровь в жилах с каждым мгновением остывает, превращая слезы в шарики льда. Откуда-то потянуло морозным воздухом, который мгновенно закрутился вихрем, преобразуя слова в Сефид.

Когда все закончилось, Паймер опустился на колени рядом с Идальго, спавшим непробудным сном, поцеловал его в лоб, после чего вонзил ему в шею кинжал.

Когда кровь Избранного собралась в лужу, герцог почувствовал, что Сефид впервые раскрылся ему во всей своей полноте. Впервые в жизни он уничтожил то, что любил больше самого себя. Это было самое удивительное, самое яркое ощущение, которое он когда-либо испытывал. Оно было подобно теплу материнского тела, поцелую любимой, прикосновению ребенка – всем вместе взятым. В этот миг Паймер понял, что может сделать все, что только пожелает, но охватившая его безысходная печаль оказалась столь велика, что ему захотелось лишить жизни самого себя.

Вскоре Сефид сомкнулся над ним: в комнате воцарился мрак. Герцог остался один. По-настоящему один.

Он чувствовал полную опустошенность, силы окончательно покинули его. Паймер поднял с пола одежду и вышел из комнаты, оставляя за собой кровавые следы. Увидевший его хамилайский солдат, один из немногих воинов, которые оставались на посту в этом далеком горном краю, еле сдержал рвущийся из горла крик.

– Карету мне! – приказал герцог. – Я должен немедленно выехать в Омеральт.