Тяжелая черная стена дождя, прикатившаяся с юго-запада, окутала Сайенну. В этот миг Велану Лаймоку показалось, будто он возвратился в Беферен. Иллюзия длилась до тех пор, пока волнующееся море не стало вновь синим, дома — ярко-белыми, а воздух настолько теплым, что это напомнило ему обо всех неудобствах тесного воротничка на военной форме.
Неожиданно для себя Лаймок обнаружил, что обладает неисчерпаемым источником благостного расположения духа, о чем раньше даже и не помышлял. И все это несмотря на стремительное приближение довольно зловещего будущего.
Будущего, которое должно наступить сегодня утром.
Армия Намойи Кевлерена выстроилась в боевые порядки на равнине к северу от Сайенны. Солдаты мокли под дождем, а Намойя медленно объезжал их ряды. Мертвенно-бледный принц выглядел пугающе, словно злой божок из неведомых стран. Его Избранная семенила за ним.
Армия, состоящая из двадцати трех рот, стояла в нечеловечески ровном строю и могла внушить ужас. Солдаты, одетые в традиционные ривальдийские цвета — белый и голубой, — словно бросали вызов серым небесам над головами…
Эту почти идеальную картину портила только нехватка огнестрелов, хотя благодаря неимоверным усилиям Квенион все же удалось вооружить ими десять полных рот. Остальные должны будут воевать традиционным оружием — мечами, кинжалами, копьями и топорами. Боевые знамена, раскрашенные во все те же ривальдийские цвета, с нанесенными на них изображениями местных животных и деревьев помогали отличить один отряд от другого. Во главе каждой роты стоял опытный ривальдийский офицер. Лаймок мог с уверенностью сказать, что перед ним самая могущественная армия из когда-либо существовавших в Новой Земле. Намойя убедил Велана, что такого количества бойцов более чем достаточно для захвата Кидана, который прошлой весной в результате лобовой атаки кучки неорганизованных и неподготовленных воинов из местных речных племен буквально пал к ногам принца.
Как только смотр закончился, Кевлерен и Квенион подошли к Лаймоку.
— Очень хорошо, — произнес принц, ни к кому конкретно не обращаясь.
На мгновение он нахмурился, словно почувствовал приступ головной боли, затем повернулся к Велану.
— Ну что ж, — сказал Намойя с некоторым беспокойством. — Чем раньше начнем, тем раньше захватим Кидан. Отдавайте приказ выступать.
Велан кивнул, бросил беглый взгляд на безучастно смотревшую вдаль Квенион и отправился к авангарду.
Он старался сидеть в седле как можно более прямо, так как хотел произвести на принца выгодное впечатление. Впрочем, не только на Намойю, но и на всю армию. Велан жаждал показать всем, как должен выглядеть настоящий ривальдийский офицер. Вспотевшее тело чесалось под одеждой, но он не обращал на это никакого внимания, как и на то, что в кровь стер ноги тесными сапогами.
Доскакав до головы колонны, Лаймок поднялся в стременах, выхватил меч из ножен и поднял его высоко над головой. Не оборачиваясь, потянул за поводья, и лошадь тронулась тихим шагом на юг, придерживаясь левого берега реки Уош.
Услышав за спиной мерный гул шагов сотен ног, который не смог заглушить даже шум ливня, Велан понял, что сейчас совершает нечто такое, на что никогда не мог надеяться даже в самых дерзких мечтах, — ведет свою армию на войну.
* * *
Полома Мальвара проснулся и увидел, что небеса просветлели.
Воздух уже нагрелся, а к полудню жара и влажность станут непереносимыми. Префект не мог припомнить подобной погоды за последние два года — да и не хотел этого делать. Он практически свыкся с климатом в Омеральте, который был значительно прохладнее и суше, чем в Кидане. С другой стороны, Полома никогда не будет скучать по ужасно холодным омеральтским зимам. Будь у него выбор, зиму он проводил бы в Кидане, а на лето перебирался в Омеральт.
Впрочем, сейчас Мальвара пока не чувствовал, что слишком жарко. Да и солнце, появившееся в безмятежно голубом небе после стольких дней дождей, могло поднять настроение кому угодно.
Тут префект нахмурился. Как только ему показалось, что состояние духа улучшилось, он почувствовал щемящую боль в груди. Хотя Полома и не относил себя к людям верующим, он не мог полностью отвергать понятия о душе и жизни после смерти. Впрочем, разум всех хамилайцев был отравлен Кевлеренами и магией Сефида. Единственная сила, в которую все безоговорочно верили в Старом Свете, — Обладание.
Мальвара подошел к комнате матери и тихо постучал. Женщина обычно спала чутко и просыпалась от любого шороха.
Полома постучал еще раз.
— Мама?…
День, голубой и чистый, был тих, словно ночь. Префект приложил ладонь к двери и замер, прислушиваясь.
— Мама?… — повторил он.
Рука его опустилась на ручку двери. Та со скрипом отворилась.
— Мама? Ты не спишь? Уже утро. Такое прекрасное утро…
Мальвара не закончил. Ужасное предчувствие охватило его.
Полома распахнул дверь пошире и вошел. Он увидел, что Соркро лежит на кровати, такая маленькая, точно сверчок. Префект подошел к ней, уже зная заранее, что его ждет, и положил ладонь матери на лоб.
Соркро была холодна как камень. Ее кожа, обычно тонкая, почти полупрозрачная, теперь приобрела матовый оттенок. Карие глаза женщины смотрели вверх, далеко в небо — туда, где находилось неизведанное.
Соркро снова могла видеть.
* * *
— Точно змея, — сказал Намойя, обращаясь к Квенион, но не глядя на нее.
Он показал рукой на длиннющую армейскую колонну, которая двигалась по широкой равнине, раскинувшейся к западу от реки Уош.
— Моя армия — это змея, которая ужалит врага прямо в его поганое сердце…
Намойя запнулся, неожиданно ощутив неловкость. Он покосился на Избранную. Впрочем, какая разница, что она там себе думает…
— Ужалит врага прямо в гнусное, поганое сердце! — заорал он.
Неловкость?… Чепуха! Пусть знает, как надо относиться к тем, кто будет побежден.
Принц разгорячился. Он внезапно обнаружил в себе такую меру жестокости, о которой и не подозревал, но никак не сожалел о подобном открытии. Раньше — быть может, но сегодня ситуация изменилась: его любовь растоптана, Сефид оскорблен, доверие предано…
Намойя поморщился от нового приступа головной боли. В последнее время они участились.
Принц пропустил колонну вперед и поехал в арьергарде, сопровождаемый личной охраной и прислугой. Жестом он подозвал Квенион поближе.
— Подойди ко мне, моя Избранная, — сказал Намойя. — Поедешь со мной рядом.
— Но мое место не здесь, — застенчиво сказала девушка.
— Благодаря мере твоей преданности — именно здесь и нигде иначе, — отчетливо произнес Кевлерен.
Квенион пришпорила лошадь и поравнялась со своим господином.
— Думаешь, твой план сработает? — снова не глядя на нее, спросил Намойя.
— Это ваш план, ваше величество, — сказала Избранная. — Я имею к нему малое отношение…
— Что я слышу? Это что, сарказм? Ты не надеялась разделить со мной ответственность за разработанный нами план? А почему? Ты ведь разделила со мной всю меру высокой ответственности, Обладая Сефидом, и даже самостоятельно принесла жертву! И тогда ты не спрашивала меня, хочу я этого или нет. А ведь по сравнению с тем поступком подготовка какого-то военного похода — сущая безделица, мелочь.
— Прошу вас, ваше величество, — взмолилась Квенион. — Я поступила так лишь ради вас, только ради любви к вам… Не надо на меня сердиться…
Намойя слегка остыл, вспомнив о любви, которую когда-то питал к ней. Но нет, нет… Это было ужасной ошибкой. Нужно было послушаться интуиции и не позволять новенькой Избранной завладеть своим сердцем. Как он мог допустить подобное? Разве он может простить обычного человека, использовавшего Сефид — пусть даже косвенно и на благо Кевлерена?… Ничего подобного в его семье никогда не случалось.
Намойя протянул руку и коснулся плеча девушки. Она поморщилась от неожиданной боли — настолько сильным было пожатие, — однако не проронила ни слова.
— Нет, моя Избранная. Я больше не сержусь на тебя. Когда война закончится — а благодаря тебе я увижу это собственными глазами, — то докажу тебе это.
Квенион тихо заплакала, и принц с отвращением отпихнул ее. Пришпорив лошадь, он поскакал вперед, чтобы не видеть лица девушки.
Однако Намойя был несколько удивлен появившимся чувством жалости по отношению к Квенион.
Чего мне беспокоиться? — подумал он. — Да и можно ли все еще любить ее после случившегося?…
А почему нет? Он ведь как был, так и остался Кевлереном, а она — его Избранная, в конце-то концов. Несмотря на совершенное Квенион преступление, ниточка, связавшая их вместе, продолжала существовать. Она натянута до предела, почти порвалась, но все же пока цела…
К горлу подкатил внезапный приступ тошноты. Намойя решил оставить посторонние мысли.
* * *
— Скажи, Арден, а была ли у тебя когда-нибудь возлюбленная?
Арден, стоявший у конюшен и высматривавший Гэлис Валера, даже не обернулся к Эриот, когда та задала вопрос. Стратег опаздывала, и это было очень странно, учитывая ее пунктуальность.
Великан еще раз внимательно оглядел пролив между Кархеем и Херрисом, но ничего не заметил.
— Нет, — соизволил он ответить.
— Акскевлеренам не дозволялось иметь возлюбленных?
— Нет.
— А после того, как умерла твоя госпожа и ты оставил службу у Кевлеренов, у тебя была возлюбленная?
— Нет.
На миг Эриот замолчала, затем снова спросила:
— Это твой выбор или отсутствие возможностей?
На сей раз здоровяк покосился на подругу. От его взгляда девушка покраснела.
— Просто любопытно, — буркнула она.
— Ни то, ни другое, — ответил Арден.
Эриот расслышала в его голосе нотки замешательства.
— У меня никогда не возникало желания.
Девушка остолбенела.
— Ты ведь не…
Она запнулась, вспомнив, что видела у него все необходимые нормальному мужчине причиндалы, когда они купались голышом в реке вместе с другими переселенцами.
— Не знаю. Может статься, Кевлерены в детстве подмешивали нам какое-то зелье в еду… или же это результат того, что нас учили концентрироваться только на любви к нашей госпоже или господину, думать о них и желать только их. А может, все из-за Сефида. Но это правда: ни один Акскевлерен никогда не женился, не выходил замуж и не имел детей. Об исключениях я не слышал. — Он помолчал и проговорил жестко: — Мы — трутни.
— Значит, это не твой выбор…
— Нет, не мой выбор. — Арден прикрыл глаза. — У нас никогда не было выбора.
Эриот кивнула.
— Хорошо, — вздохнула она. Потом добавила: — То есть хорошо, что это не твой личный выбор.
Здоровяк тоже кивнул и притворился, что опять занялся высматриванием Гэлис Валера.
— Надеюсь, мое любопытство тебя не обидело? — робко спросила Эриот.
— Нет.
— Мне кажется, ты нисколько не удивился вопросу…
— Я ждал его, — буркнул Арден.
— Ну, мы же друзья…
— Да.
— Иногда между друзьями возникают подобные разговоры. Нужно кое-что прояснить, чтобы некоторые вещи стали… понятнее.
— Мы все еще друзья, Эриот Флитвуд. И не могу представить, что мы перестанем ими быть.
Девушке показалось, что Арден напряжен до предела. Однако не успела она хоть что-либо сказать, как неожиданно великан подался вперед.
— А вот и стратег. Как раз вовремя.
Они замолчали.
Через несколько секунд Эриот пробормотала:
— Должно быть, ты по-настоящему ненавидишь Кевлеренов.
Арден резко повернулся к ней.
— Я не могу представить, что когда-нибудь смогу подружиться с кем-то из них!
Через пару минут к ним присоединилась Гэлис. Она совсем запыхалась, потому что бежала всю дорогу от доков до конюшен.
Едва отдышавшись, стратег сказала:
— Вы хотели меня видеть?…
— Поздравляем, — радостно улыбнувшись, сказала Эриот.
— С чем?
— Я слышала, вам поручено командовать новым ополчением. Говорят, вы объединяете переселенцев и коренных жителей в одно подразделение. Очень хорошая мысль! Поможет нам быстрее ощутить себя киданцами.
— Посмотрим, что выйдет, — с некоторым сомнением произнесла Гэлис. — А могу ли я поинтересоваться, откуда вам об этом известно?
Эриот слегка улыбнулась.
— Союз колонистов все еще продолжает действовать. И будет действовать до тех пор, пока мы не почувствуем себя здесь как дома… Переселенцы передают мне или Ардену все новости и слухи.
Гэлис с большим интересом посмотрела на девушку.
— А есть ли среди этих слухов нечто, о чем я должна знать?
Эриот покачала головой.
— Не думаю, стратег.
Валера пожала плечами. Она поняла, что Эриот упомянула сейчас ее звание, чтобы показать разницу между ними. Возможно, они уже союзники, но еще далеко не друзья.
— Итак, зачем вы просили о встрече?
— Собираетесь ли вы вооружить ополчение огнестрелами? — подал голос Арден.
— Пока — несколько рот. На всех в первое время не хватит.
— Мы так и думали, — сказала Эриот. — Вам понадобится другое оружие.
— Ну, у нас есть арсенал в Цитадели… Пытаемся наладить собственное производство, но на это потребуется время.
— Думаю, мы в состоянии вам помочь, — сказала Эриот и кивнула на Ардена.
Тот сделал два шага назад, подошел к одной из стен конюшни и, сильно ударив плечом, проломил ее. Несколько камней упали внутрь какого-то полого пространства. Гэлис открыла рот — до этой минуты она и представить себе не могла, что великан так силен. В следующий миг стратег изумилась еще больше: Арден начал вынимать из стены кирпичи один за другим, словно там вообще не было цемента.
Что-то с лязгом упало к его ногам. Через несколько секунд из пролома вывалилась гора каких-то металлических предметов. Мечи, кинжалы, боевые топоры.
— Ради Сефида!.. — воскликнула Гэлис. — Откуда все это?!
— Осталось после битвы, — пояснила Эриот. — А мы сохранили на случай… ну, на всякий случай, короче.
Стратег пристально посмотрела на девушку.
— А теперь? — вкрадчиво спросила она.
— Знак доверия, — сказала Эриот. — Знак доверия — между нами и коренными жителями, между нами, вами и другими членами экспедиции… Вы найдете оружию достойное применение?
— Безусловно, — кивнула Гэлис.
— Я попрошу пару человек помочь перенести все это в Цитадель, — сказал Арден, развернулся и пошел прочь.
— Пришли кого-нибудь для починки стены! — крикнула ему вслед Эриот.
Арден махнул на ходу рукой.
— Да, простите, что опоздала, — спохватилась Гэлис.
— У нас у всех много работы. Я понимаю.
— Если бы работа, — печально сказала стратег. — Утром меня вызвали в дом префекта Поломы. Его мать, Соркро, умерла прошлой ночью во сне.
* * *
Квенион заметила, что река Уош по мере продвижения армии на север резко сужается — чем дальше, тем уже она становилась, а вот течение ее убыстрялось.
Девушка знала, что неподалеку от Сайенны есть несколько мест, где пересекать бурную Уош безопасно. Еще один брод находился там, где Уош разделялась на более мелководные Элдер и Янгер.
Как-то Избранная заметила цаплю, которая ходила по воде вдоль поросшего камышом берега, выискивая рыбу. Еще она увидела большого баклана, безмятежно плывущего по течению.
Когда камыши сменились высокими деревьями, на их ветвях девушка приметила зимородков, которые сверху высматривали зазевавшихся рыбешек, лягушек или ящериц. Стрекозы плавно парили над тихими заводями, а по водной глади изящно скользили маленькие жучки с длинными лапками.
Спустя некоторое время боль от разговора с Намойей поутихла. Квенион подумала: а ведь жизнь похожа на реку. Она точно так же течет в одну сторону, в нее постоянно впадают различные притоки… Течение усиливается и убыстряется до тех пор, пока не исчезнет надежда на спасение. Или у жизни есть ответвления, пробивавшие новые пути для тех, кто оказался смелее других и пошел туда, куда считает нужным?…
Нет, наверное, лучше существовать подобно тем насекомым или птицам, что живут вдоль реки, лишь изредка отваживаясь вступить в ее воды…
Но тут Квенион снова увидела армию Намойи, огромную и непреклонную, словно бурная река. Бедную девушку закружит течением — и смоет в море…
* * *
— Все в порядке, господин? — поинтересовался инженер.
Кадберн посмотрел на него, не узнавая. Акскевлерен стоял перед большим лонггоном, к которому приспособили колеса. Избранный попытался припомнить, когда же в последний раз он так близко видел подобное орудие.
… Да, это было в день смерти его господина Мэддина Кевлерена… принц вспыхнул словно свечка и исчез в ярком пламени и вонючем черном дыму… Вслед за этим заполыхали брезентовые чехлы, наброшенные на бочки с порохом, прогремел взрыв… и Кадберна, как и многих других, швырнуло со стены вниз…
— Господин?…
Кадберн попытался сосредоточиться на собеседнике. Ах да. Лейтенант Лакдон. Это фамилия. А имя?…
— В чем дело? Я слушаю.
— Вы приказывали сообщить, когда работы по восстановлению стены завершатся.
— Да-да… — произнес Акскевлерен и окинул взглядом проход во внутренний двор Цитадели.
Стену, на которой он сейчас стоял, починили достаточно быстро. Хотя она сильно пострадала после весеннего нападения плутократов, восстановительные работы проводились на скорую руку. Если враг снова ударит здесь, неприятностей не избежать. Поэтому Гэлис послала инженеров, чтобы они еще больше укрепили стену.
— Господин, — снова заговорил инженер, отбрасывая назад прядь непослушных волос. — Кладка прочна. Она выдержит даже несколько попаданий из лонггонов, если у противника таковые вообще окажутся. Во всяком случае, стена простоит дольше, чем продержится действие Сефида…
— Отличная работа, — сказал Кадберн и кивнул в знак одобрения. — Чем займетесь дальше?
Лейтенант Лакдон вздохнул.
— Траншеи и окопы.
— Трудная задача, — посочувствовал Избранный.
— Лучше начать прямо сейчас… Прошу прощения, господин.
Снова в одиночестве…
Кадберн Акскевлерен опять мысленно возвратился к тому ужасному дню, когда погиб Мэддин. Однако через пару секунд тряхнул головой и отправился дольше — проверять, все ли лонггоны надежно закреплены, правильно ли веревки намотаны на рымболты, сложены ли снаряды удобными пирамидками и укрыты ли бочки с порохом брезентовыми чехлами на случай дождя.
Кадберн остановился, пытаясь прикинуть расположение всех орудий. Матросы перетащили лонггоны с кораблей, переправивших колонистов через Бушующее море. На каждого из моряков были возложены дополнительные обязанности по несению службы на крепостной стене.
Во внутреннем дворике Цитадели располагалась личная охрана покойного принца. Эти солдаты — лучшие в городе кавалеристы, и именно на них надеялись более всего.
Акскевлерен решил, что место гибели своего прежнего хозяина они станут защищать со всей неистовостью. Тот, кто будет владеть Цитаделью, в конечном итоге овладеет и Киданом. И Кадберн приложит все усилия, чтобы этим кем-то оказался не Кевлерен.
* * *
Велан Лаймок не знал, какая сила побудила его отправиться в ночной дозор.
Он медленно прогуливался от одной палатки до другой, разговаривал с командирами, перебрасывался парой слов с часовыми, успокаивал тех, кто не мог заснуть. Ему казалось это правильным. Впервые в жизни Лаймок почувствовал, что занимается чем-то важным, а не растрачивает время впустую.
Вернувшись в собственную палатку, Велан ощутил усталость, но его беспокойство по поводу грядущих дней заметно ослабло. Ривальдийский повар Намойи крутился вокруг тысяцкого, желая лично убедиться, что тот поужинал. Двое солдат стояли на страже у палатки Лаймока.
Велан поблагодарил повара и отпустил часовых. Он очень хотел остаться один — хотел, чтобы хоть на миг все в мире позабыли о его существовании. На короткое время, всего лишь на одну ночь, молодой офицер пожелал оказаться невидимкой.
Лаймок вышел из палатки, присел подле нее и начал поглощать ужин, приготовленный поваром. Удивительно, но он ощутил чудовищный приступ голода. Велан с удовольствием пересчитал бивачные костры и отметил, что сегодняшняя ночь очень теплая и влажная. Казалось, воздух в округе сгустился, но при этом стал чистым и прозрачным, а звезды выглядели острее и горели холоднее.
Глядя на небо, Лаймок узнал множество созвездий, которые видел еще в Ривальде, но там они находились в другой части небосвода. Пастух, Мать, Лошадь, Всадник… Когда он был еще мальчишкой, дед рассказывал всякие необычные истории о созвездиях, помогал ему запомнить их названия и подробности отношений друг с другом. Сейчас он с трудом мог припомнить несколько таких историй. Как жаль!..
— Молчите, — услышал Лаймок голос Квенион за своей спиной.
Он обернулся, посмотрел на девушку и, несмотря на предупреждение, громко потребовал объяснений.
— Принц Намойя спит, — быстро сказала Избранная. — Я должна быть у его ног, но я не могу спать рядом с ним. Во всяком случае, не сегодня.
Наступило долгое и тягостное молчание. Велан, который вернулся к своему ужину, уже подумал, что Квенион отправилась обратно в палатку своего господина, но тут девушка неожиданно сказала:
— Я долго наблюдала за вами. Видела, как вы смотрите на небо. Когда я была маленькой девочкой, тоже все время смотрела туда… Я не помню ни отца, ни матери, однако знаю, что у меня есть сестра, хотя память не сохранила ни ее имени, ни лица. Но зато помню ночи и все звезды… Каким же огромным тогда казался мне мир…
— Согласен, это странно: чем старше становишься, тем меньше делается мир вокруг. Однако я знаю, что это не вселенная уменьшается, это в нас слабнет воображение.
— Вы спросите, к чему я веду разговор… Я рассказываю вам все это, потому что считаю… уверена: вы поймете. У Намойи Кевлерена в его воображаемом мире не осталось места для меня. Однако осознание этого факта помогло раздвинуть границы моего мира.
* * *
Хэтти не покидала Соркро целый день. Полома очень беспокоился за служанку. Он пытался выгнать ее, но женщина ни в какую не желала уходить. Префекту ничего не оставалось, как только молча наблюдать за Хэтти. На некоторое время это принесло облегчение, так как ему не надо было смотреть на мать. Но ведь хрупкое тело, лежавшее на кровати, все равно больше не являлось его матерью. Лишь лицо ее осталось прежним…
Пройдет еще несколько часов — и наступит второй рассвет с тех пор, как она умерла. Тело матери положат на погребальный костер и подожгут. Дух Соркро соединится с духом Кидан, наполовину женщины, наполовину крокодила… И тогда Полома, последний из рода Мальвара, останется один.
Думая об этом, префект ощущал на своих плечах тяжелый груз ответственности, который казался ему неподъемным, но в то же время в каком-то смысле освобождал. Теперь он — единственный Мальвара, ему не нужно прислушиваться к тому, что сказала Соркро, что говорили его покойные отец и братья. Теперь все зависит только от него самого, нового Мудрейшего из рода Мальвара. Полома мог строить свою жизнь так, как хотел.
Префект видел, что с каждым днем все труднее и труднее было сдерживать скорбь внутри себя, не давая ей никакого выхода. Ему нравилось, как управляла семьей мать, нравились ее мудрость и знания, то, как она указывала ему путь — или наоборот, отговаривала от принятия того или иного решения.
Люди приходили весь день, коротко и уважительно соболезновали по поводу кончины матери, клали Поломе руку на плечо, надеясь придать лишнюю каплю стойкости, которая, несомненно, пригодится ему в дальнейшем…
В самом конце долгого дня, когда небо уже начало темнеть, появилась маленькая Эриот Флитвуд и встала рядом с префектом. Он почувствовал душевный подъем, подаренный ему дочерью жестянщика, прибывшей из-за Бушующего моря.
Когда девушка собралась уходить, то не положила руку на плечо Мальвары, а взяла ее в свою маленькую ладошку.