— Это Консуэла, — сказал Фелипе Аманде; жестокая улыбка кривила его губы, когда он наблюдал за ее реакцией. — Она будет… присматривать за вами.

— Я и не знала, что мне нужна нянька, — холодно возразила Аманда, переводя взгляд с мужа на мексиканку, стоявшую рядом с ним. Она была миловидна, но излишне пышна — тот тип красоты, который вскоре превратится в полноту. Полные губы поджаты, и уголки рта опущены из-за постоянно дурного настроения. Ее темные волосы слегка вились, за ухом в них был воткнут красный цветок, оттеняющий черные как ночь глаза.

Сжатые в кулаки руки Консуэлы уперлись в пышные бедра, когда она окинула Аманду оценивающим взглядом, полным презрения, отчего ту бросило в холод. Эта женщина не компаньонка, а надсмотрщица! Когда Фелипе ответил, Аманда окончательно уверилась в этом.

— Консуэла знает меня много лет, и я полностью ей доверяю, а вам нет, моя очаровательная жена. — Рука Фелипе обвилась вокруг талии Консуэлы, его ладонь гладила ее руку, а улыбка стала шире, когда он встретил презрительный взгляд Аманды.

Консуэла — его любовница, и он намеренно выставляет это напоказ, подумала Аманда, но ей было все равно. Важно только то, что теперь она фактически узница, вынужденная оставаться в своей спальне в огромной асиенде недалеко от Сан-Луиса, в то время как Фелипе непреклонно преследует Рафаэля.

Отбросив назад длинные пряди черных как смоль волос, Консуэла, покачивая бедрами, подошла к Аманде.

— Мы станем очень близки, вы и я, — с издевкой произнесла она, и уголки ее широкого рта приподнялись в улыбке, больше напоминающей улыбку шлюхи.

— Сомневаюсь. Я научилась держаться подальше от сброда, — холодно произнесла Аманда, глядя прямо в глаза женщине, и Консуэла отпрянула как после пощечины, темные глаза ее сузились от ненависти. «Глупая гринга», зло подумала она. Неужели эта бледнокожая североамериканка думает, что может удержать Фелипе? Нет! Он принадлежит ей, Консуэле, и она еще будет праздновать победу. Фелипе женился на Аманде только из-за ее земли; так он сказал ей, и Консуэла знала, как много эти акры плодородной техасской земли значили для него. Но сейчас, когда он получил их, эта женщина ему больше не нужна. От нее можно достаточно легко избавиться. Время решит эту проблему, время и изобретательность. А Консуэла им поможет…

— Думай, что говоришь, — прошипела женщина, подходя ближе и злобно глядя на Аманду прищуренными глазами, — а то я заставлю тебя пожалеть об этом!

— Быть вынужденной терпеть ваше общество уже достаточное наказание. — Аманде удалось произнести это спокойно, но внутренне она дрожала от ярости. Будь проклят Фелипе за это оскорбление! Он знал, что она почувствует, знал, что она возненавидит его еще больше после этого.

Все последние дни их пребывания в Куэрнаваке Фелипе постоянно изводил Аманду допросами, то угрожая, то стараясь обмануть: его желание найти Рафаэля превратилось в одержимость. Он не отпускал ее от себя, как будто боялся, что Рафаэль вернется за ней, и возил жену с собой во время поездок с Максимилианом. Аманда колесила с ними по всей стране, то проводя ночь у индейского вождя и деля с ним простую еду у костра, то посещая богатого плантатора, чья асиенда была меблирована исключительно в английском стиле. Они ездили в Мехико, где Аманду возили на карнавалы и в итальянскую оперу, принимала она участие и в пышных религиозных процессиях. Это было и морально и физически изнурительно, и Аманда испытала облегчение, когда Фелипе наконец объявил о своем решении вернуться домой.

Однако поездка в Каса-де-Леон оказалась еще одним испытанием. Долгие часы ядовитых замечаний и запутанных вопросов о Рафаэле, на которые Аманде каким-то образом удавалось отвечать, изматывали ее. Голова начала болеть, и она почувствовала такую тошноту, что не могла сидеть в раскачивающейся карете. Бархатные подушки и парчовые драпировки, закрывающие запыленные окна, никак не облегчали положение. От долгих часов сидения затекали ноги и спина, а пыль, проникающая сквозь окна и тяжелые занавески, вызывала кашель.

Хотя они вот уже три недели как вернулись в Каса-де-Леон, Аманда часто чувствовала тошноту. Это можно было бы объяснить переменой климата или тем, что ей почти не хотелось есть в последнюю неделю, устало подумала она. Это также можно было отнести на счет эмоционального напряжения, в котором она постоянно находилась из-за вечного страха за Рафаэля и растущей ненависти к мужу.

Как-то, говоря с ней, Фелипе сообщил ей своим холодным, бесцветным голосом, что уготовил брату, когда тот будет пойман. Она больше никогда не станет свободной.

Аманда слушала вполуха, и осторожная улыбка блуждала на ее губах, улыбка, от которой Фелипе впал в безумную ярость. Он схватил ее за руку и рванул к себе.

— Я всегда получаю то, чего хочу, Аманда, и на этот раз будет так же. Не забывай об этом.

— Как я могу забыть, Фелипе, когда ты постоянно напоминаешь мне? Но возможно, ты также вспомнишь, — проворковала она, — что Рафаэль тоже никогда не проигрывает.

Привычное спокойствие изменило Фелипе, и он с размаху ударил ее так, что она покачнулась. След его руки отпечатался на ее лице. Хотя слезы были готовы брызнуть из ее глаз, Аманда не издала ни звука — лишь спокойно повернула голову и посмотрела в черные глаза Фелипе с презрительной улыбкой. Ее синие глаза под тенью ресниц горели ненавистью.

— Вы заплатите и за это, дон Фелипе, — тихо произнесла она, сжимая кулаки, и только потом заметила, как ее острые ногти врезались в ладони.

— Думаешь, ты что-то можешь мне сделать? Ну надо же! — насмешливо произнес Фелипе и грубо оттолкнул ее. — Ты невинная овечка среди волков, Аманда, уверяю тебя. У меня есть множество разных способов заставить тебя пожалеть, если ты попытаешься отомстить мне.

Аманда не хотела, чтобы он видел ее страх, когда Фелипе повернулся к своей любовнице с коротким приказом:

— Держи ее здесь, Консуэла. Она не должна покидать эти комнаты, иначе тебе придется ответить за это.

Даже у Консуэлы пробежал по спине холодок от откровенной угрозы в его тоне. Она молча кивнула, и Фелипе вышел из комнаты, захлопнув дверь. Женщины остались одни. Аманда повернулась и смерила Консуэлу задумчивым взглядом. Надо признать, ее тюремщица обладала экзотической красотой: длинными вьющимися волосами и черными миндалевидными глазами. Возможно, она была бы даже еще красивее, если бы не постоянное выражение недовольства, из-за чего ее полные губы постоянно кривила саркастическая улыбка.

— Итак, — насмешливым тоном начала Консуэла, — нам придется быть вместе, нравится тебе это или нет. Мне, к примеру, совсем не нравится.

— Это идея вашего любовника, а не моя. — Аманда небрежно пожала плечами, отвернулась и подошла к окну. Уже наступил полдень, и из окна второго этажа было видно очень далеко. Она смотрела на покрытые фиолетовыми тенями горы, кажущиеся темными и таинственными, обещающими свободу. Может, Рафаэль сейчас скрывается в этих горах? Или он вернулся в Нуэво-Леон?

В следующие недели Аманда мало слышала о войне, только обрывки новостей, которые ей сообщал Хорхе, старый слуга, знавший Фелипе и Рафаэля еще детьми. Старик трижды в день приносил поднос с едой и через некоторое время стал рассказывать ей кое-что в отсутствие Консуэлы.

Консуэла. Эта женщина наслаждалась, видя, как Аманда терзается сомнениями и страхами, и дразнила ее цветистыми рассказами о жизни вне Каса-де-Леон.

— Я слышала, многих повстанцев поймали и казнили, включая самого известного bandido, которого мы все знаем, — злорадно заявила она однажды. Аманда постаралась, как обычно, не обращать внимания, но Консуэлу было нелегко заставить замолчать. — Вы не слышите меня, донья Аманда? — Консуэла опустила ноги с дивана и встала, откинув назад волосы знакомым жестом, который Аманда уже начинала ненавидеть.

— Я слышала вас, и ваши слова мне интересны не больше, чем обычно, Консуэла. — Намеренно скучающий и чуть насмешливый тон Аманды привел мексиканку в бешенство.

— Думаешь, я лгу? Глупая женщина! — Зашелестела бумага, и перед лицом Аманды оказалась листовка — довольно потрепанная бумажка, объявляющая о казни сотен повстанцев и триумфе французских и австрийских войск.

Легкие Аманды начали болеть, и она поняла, что задержала дыхание, пробегая глазами страничку в поисках новостей о Рафаэле. Его имя не упоминалось, и она медленно выдохнула.

— Я не вижу имени Эль Леона, Консуэла. Это только обычные отчеты. — Глаза Аманды встретились с гневным взглядом Консуэлы, и она вызывающе приподняла подбородок. — Его больше никогда не поймают, и он вернется ко мне. А когда он вернется, вы и ваш любовник побежите, как ошпаренные кошки, но нигде не спрячетесь.

Консуэла занесла руку для удара, и резкое шипение раздалось в воздухе между ними, но Аманда схватила ее запястье с удивившей ее саму силой.

— Ты не посмеешь, Консуэла. Как Фелипе объяснит это друзьям императора, на которых собирается произвести впечатление? — Презрительная улыбка тронула губы Аманды, когда она отбросила руку Консуэлы, пренебрежительно фыркнув. — Он, разумеется, не может представить тебя как свою жену — его станут презирать за неравный брак.

Щеки Консуэлы пылали от гнева, когда она отвернулась, не говоря ни слова, и Аманда поняла, что попала в больное место. Фелипе держал ее подальше от глаз, когда в Каса-де-Леон приезжали важные гости, и хотя она не осмеливалась высказать свои возражения хозяину, ее это возмущало. Где-то в глубине души она знала, что Фелипе никогда не женится на ней, даже если Аманда вдруг навсегда исчезнет из Мексики, но все же Консуэла не желала признавать это вслух.

Хорхе был единственным связующим звеном между Амандой и внешним миром и изо всех сил старался смягчить напряжение между женщинами. В те нечастые моменты, когда Консуэла была с Фелипе, Хорхе садился и разговаривал с Амандой или просто слушал. Старик говорил с ней о Рафаэле, рассказывал о его детстве и юности и о той неприязни, которая всегда существовала между братьями.

— Я всегда говорил, что когда-нибудь между ними прольется кровь, — сказал он ей однажды днем, когда Консуэла ушла. — Дон Луис никогда не хотел замечать этого, но, думаю, он знал. Именно поэтому он хотел устроить так, чтобы Рафаэль уехал учиться в университет в Европе. Вот только Рафаэль не поехал, сказав, что он мексиканец и будет учиться в своей родной стране. Ах, дон Луис был тогда просто в ярости, и я думаю, если бы он прожил дольше, он заставил бы Рафаэля поехать.

— Но я думала, Рафаэль действительно ездил в Европу, — заметила Аманда, и Хорхе кивнул.

— Si, после смерти дона Луиса Рафаэль ездил в Европу, потому что знал, как отец хотел этого. Так он выказал уважение к его памяти.

Какой же это сложный человек — Рафаэль, подумала Аманда. Теперь она начинала понимать его чуть лучше. Между Рафаэлем и Фелипе всегда существовало жестокое соперничество, становившееся только острее оттого, что дон Луис отказывался признавать их вражду. У нее осталось лишь смутное воспоминание о доне Луисе, красивом смеющемся мужчине, который ни к кому не относился плохо. Ему было трудно понять своих сыновей, предположила она.

— Все любили дона Луиса, — тихо сказал Хорхе, и в его глазах заблестели слезы, когда он вспомнил прежнего дона. — Когда он умер, настала неделя траура — все вокруг, даже крестьяне и пеоны, купцы и лавочники, скорбели по нему. Он был хорошим человеком. Дон Луис отнесся бы с презрением к ненависти между своими сыновьями и не потерпел бы, чтобы этот дом разделился из-за их конфликта.

— А какие новости, Хорхе? Что сейчас происходит? — спросила Аманда, меняя тему. — Ты знаешь, где сейчас сражается Эль Леон?

Качая головой, Хорхе ответил, что об Эль Леоне нет вестей. Военная ситуация быстро меняется в худшую для французов сторону. Маршал Базен в северных штатах начинает систематическую эвакуацию. Мазалтан, единственный порт на Тихоокеанском побережье, все еще удерживаемый императорскими войсками, оказался бесполезным, потому что все земли вокруг перешли в руки мятежников. Со стороны Мексиканского залива Томас Мехиа был осажден в порту Матаморос, который полдюжины раз переходил из рук в руки. Он засыпал Максимилиана телеграммами, умоляя прислать денег, чтобы заплатить войскам. Вся страна между Матаморосом и Тампико фактически находилась под контролем повстанцев, а на посылаемые под охраной военных конвои с товарами постоянно нападали грабители. Контролируемая императором территория сжималась прямо на глазах; грабили даже города, стоящие на главной дороге на Веракрус.

Сейчас Максимилиан был в Ла-Борда-Куинтас в Куэрнаваке, а Карлота готовилась к поездке из Мехико в Чапультепек. Ободренный успехом своей жены во время посещения Юкатана, Максимилиан вновь уверовал в ее дипломатический талант. Карлота проводила много недель в столице, пытаясь разобраться с ситуацией, которая быстро выходила из-под контроля. Партизаны, терроризировавшие страну, стали столь многочисленны, что шестидесятикилометровую дорогу между Куэрнавакой и Мехико приходилось постоянно патрулировать.

Но самый тяжелый удар пришелся на раннюю весну, когда Австрия, отвечая на давление со стороны Соединенных Штатов, приостановила вербовку волонтеров для войны в Мексике. Две тысячи человек уже были готовы отплыть из Триеста, когда прибыл приказ вернуть их в казармы. Находясь под угрозой европейского конфликта, Франц Иосиф, брат Максимилиана, не имел никакого желания впутывать свою страну в войну с Америкой.

Дезертирство Австрии разбило последние надежды Максимилиана. Его счастье в Куэрнаваке растаяло как дым, уступив место глубокой депрессии, обострившей боли в животе и дизентерию, которой он страдал почти постоянно. Вернувшись в Мехико, покинутый всеми император начал прислушиваться к немногим верным друзьям, говорившим с ним об отречении. Но Карлота, при первом же намеке на отречение, бросила всю силу своего властного характера на битву за сохранение мексиканской короны.

Однажды Аманду удивила посетившая Каса-де-Леон с коротким визитом императрица — она сказала, что очень скучала по ней в эти прошедшие недели. Фелипе уехал кататься после обеда, и Консуэла неохотно выпустила Аманду из ее спальни. Опасаясь реакции Фелипе, она попыталась остаться в зале вместе с Амандой и Карлотой, но императрица высокомерно отослала служанку.

— Донья Аманда, ваше общество было всегда таким приятным, а ваша честность такой живительной, — проворковала Карлота, потягивая чай из изящной фарфоровой чашки. Она показалась Аманде невыразимо усталой, хотя и напряженной, как туго натянутая тетива лука.

Всего за неделю до этого пришло сообщение о том, что любимая бабушка Карлоты, вдовствующая королева Франции Мария Амелия, умерла в Англии в конце марта, всею через три месяца после ее отца. В результате нахлынувшие детские воспоминания, похоже, смешались с настоящим в несчастном расстроенном разуме Карлоты. Всю жизнь Карлоту преследовал страх отречения, с того ужасного утра в Лаэкене, когда собравшаяся за завтраком бельгийская королевская семья услышала новость о бегстве из Парижа ее деда. Король Луи Филипп умер в Англии в 1850 году, и впечатлительная Карлота считала, что это произошло из-за унижения отречения. Ее отец, король Леопольд, сильно страдал из-за этого, и она была воспитана в уверенности, что, отказавшись от трона, Луи Филипп скомпрометировал и себя, и всю свою династию. Неудивительно, что Карлота отказывалась даже думать о том, что их с Максом жизнью в Англии станут управлять орлеанские принцы, обрекая их на бесполезное существование без всякой цели, из милости под чужим флагом. Она не могла вынести даже мысль о насмешках и жалости австрийского двора.

— Ваше величество, может быть, вам устроить себе небольшой отдых? — импульсивно предложила Аманда, легко прикасаясь к ее руке. Этот жест нежности, поразивший Карлоту, немедленно завоевал ее сердце.

— Да, сейчас я направляюсь в Куэрнаваку по совету моего врача. Я сделала небольшой крюк, потому что мне нужно было поговорить с кем-то, кто сможет понять… Я знаю, вы поймете меня, донья Аманда!

Внезапно вскочив на ноги, Карлота начала расхаживать по превосходному персидскому ковру, отбрасывая выбившиеся пряди великолепных темных волос, падающие на лоб. Она становилась все более и более возбужденной, и Аманда стала беспокоиться.

Небольшой крюк? Каса-де-Леон была в сотнях километров в сторону, и окружение императрицы, должно быть, просто обезумело от мрачных предчувствий и беспокойства из-за ее странного поведения.

— Еще чаю? — спросила Аманда, надеясь, что та немного успокоится. Возможно, ей просто нужно поговорить, нужно, чтобы ее выслушал кто-то, кого не интересует выгода, а только дружба. И Аманда прекрасно понимала такую необходимость. — Еще одна чашка чаю успокоит ваши нервы, ваше величество, а я уверена, что вы очень устали после путешествия.

— Да, полагаю, вы правы… Я полюбила Мексику, и иногда мне кажется, что люди чувствуют то же самое, хотя очень немногие это показывают. — Карлота приняла чашку и снова села, поглядывая на Аманду. Ее тон стал спокойнее, хотя слова и мысли все еще казались рассеянными и несвязными, как будто ее мозг спотыкался в замешательстве и пытался все прояснить. — Макс… э-э, Макс добрый человек, который был бы счастлив лежать в прекрасном саду и писать стихи, но никто, похоже, его не понимает. И все же, — поторопилась она добавить, — он блестящий государственный деятелей будет великим правителем. Если бы наконец Мексика могла понять, что в сердце у него только благо страны.

— Но не всех его советников интересует только благо страны, ваше величество. Некоторые в этой войне ищут перышки для своих собственных гнезд. — Аманда тщательно подбирала слова, зная направление мыслей Карлоты и понимая, что Фелипе может вернуться в любой момент. — Надеюсь, император сумеет распознать таких людей.

Карлота склонила голову, проницательно глядя на Аманду.

— Да, я тоже на это надеюсь, донья Аманда, и благодарю вас за участие. Думаю, мы очень хорошо понимаем друг друга.

Она наклонилась вперед и понизила голос, как будто в комнате были чужие уши. Аманда поежилась от внезапного холода.

— Донья Аманда, я должна сказать вам что-то очень важное. Эту информацию, я знаю, вам можно доверить, и я прошу вас о помощи. У Макса недостойные советники, как вы только что заметили, и я собираюсь не дать ему совершить ошибку. Другие, капитан Детруа и капитан Пьерон — вы знаете их? — плетут интриги против моего мужа. Они хотят, чтобы он отрекся. Но он не должен!

Чашка задребезжала на блюдце, когда Карлота поставила ее на низкий столик дрожащими руками. И тут же императрица схватила Аманду за руку своими холодными пальцами.

— Я планирую поехать к Наполеону в Париж, чтобы заставить его сдержать обещания. Император не может позволить себе не сдержать слово. Потом я обращусь с прошением к папе — я поеду в Рим, брошусь к ногам его святейшества и скажу ему, что мы верные поборники Церкви. Без империи Мексика опять впадет в анархию и безбожие! Вы поедете со мной, донья Аманда! — Ее глаза сияли безумной страстью, и Аманде пришлось подыскивать нужные слова, чтобы заставить Карлоту передумать. Императрица поддалась эмоциям, и ею управляли детские страхи, а не рациональный ум.

— Ваше величество, для меня большая честь, что вы решили довериться мне, но боюсь, не смогу сопровождать вас в этой поездке. Возможно, если немного подождать, через несколько месяцев я смогу поехать с вами. А тогда и время может оказаться более подходящим для аудиенции у Наполеона и у папы.

— Почему вы не хотите поехать со мной? — холодно спросила Карлота, возвращаясь к своей величественной, диктаторской позе. — Я желаю ехать сейчас, а не в какой-то отдаленный момент в будущем.

Аманда соскользнула с кресла и опустилась на колени, сжимая руки Карлоты в своих, глазами умоляя императрицу выслушать и понять.

— Я беременна, ваше величество, и скоро путешествие станет невозможным. — В первый раз она произнесла это вслух, после того как наконец-то призналась в этом самой себе. Слезы медленно потекли по щекам Аманды. Ребенок Рафаэля, конечно же, но никто не должен знать об этом. Она сохранит это в секрете до тех пор, пока Фелипе не будет вынужден публично признать ее беременность, что защитит жизнь и ее и ребенка. Аманда не питала иллюзий насчет того, как он отреагирует на эту новость. А как отреагирует Карлота? Было общеизвестно, что императрица мечтает о собственном ребенке, и какое она испытала унижение, когда Макс настоял на том, чтобы маленький Агустин Итурбиде был усыновлен и стал их наследником. Двухлетнего внука покойного императора Мексики возвели в ранг принца и взяли в их дом вместе с его незамужней теткой, которая должна была присматривать за ним, а мать Агустина, донью Алисию, американку, отослали из Мексики в Европу. Внешне Карлота сохраняла лояльность к своему мужу, защищая все его поступки, но Аманда догадалась, что чувство обиды все еще терзало ее изнутри. Теперь она с замиранием сердца ждала ответа Карлоты.

— Ребенок? — Голос императрицы слегка дрогнул, и она, протянув руку, нежно погладила Аманду по волосам. — Я так счастлива за вас, донья Аманда! Для женщины нет большей радости, чем иметь ребенка от любимого.

— Да, ваше величество, я согласна, — с трудом выговорила Аманда, чувствуя соль своих слез, льющихся теперь свободным потоком. «О, Рафаэль, по крайней мере, у меня будет твой ребенок, который утешит меня, — успокаивала она себя. — Он напомнит о тебе и сохранит живой любовь, которую мы когда-то делили».

— Я должна поздравить дона Фелипе, — заявила Карло-та, отвлекая внимание Аманды от мыслей о Рафаэле. — Уверена, он так горд…

— Нет! — Голос Аманды прозвучал резче, чем ей хотелось. Она откашлялась и сказала более спокойно: — То есть я еще не сообщила ему, ваше величество. Я хотела подождать, пока не спрошу вас, не окажете ли вы нам честь быть крестной матерью нашего ребенка.

— Разумеется. Вы сами оказали мне честь этой просьбой, моя дорогая!

Аманда почувствовала огромное облегчение. Фелипе не посмеет вредить крестнику императрицы или заявить, что ребенок не от него. Какая удачная месть, подумала она. Фелипе следовало согласиться на аннуляцию и не пытаться удерживать ее, зная, что она любит его брата. Теперь он получит в наследники ребенка Рафаэля…

Уединение их беседы закончилось, когда Фелипе вернулся из поездки. Он, как любезный хозяин дома, настаивал, чтобы императрица продлила свой визит на ночь.

— Я буду в высшей степени польщен, если вы воспользуетесь гостеприимством моего дома.

Когда Карлота величественно сообщила, что заехала, только чтобы встретиться с его женой, он бросил на Аманду удивленный взгляд.

— Я нахожу ее восхитительной, дон Фелипе, и надеюсь, вы понимаете — это редкая драгоценность.

— Конечно, конечно, я согласен с вами, — поспешно ответил Фелипе, и Аманда спрятала улыбку, уловив нотку досады в его голосе.

На следующий день, после отъезда императрицы, Фелипе пожелал знать, какие предметы они обсуждали.

— Ничего важного, уверяю вас. Никакого раскрытия государственных секретов, только женские разговоры.

— Вот что случается, когда женщине позволяется руководить делами, — холодно заметил Фелипе, — ничего важного никогда не делается.

— Вам виднее, дон Фелипе, вам виднее…

— Император проводит много времени, надзирая за строительством нового национального театра, — однажды утром сообщил Хорхе с ноткой презрения в голосе. — Он также занят собиранием археологических сокровищ Мексики и собирается поместить их в Паласио-де-ла-Миньериас. Аламеда шире и вместительнее, а Сокало засадили тенистыми деревьями. Вы знали, что закончена дорога из Чапультепека в столицу? Ее назвали дорогой Императора, и по вечерам там уже полно экипажей.

— Ты этого не одобряешь, Хорхе? — Аманда взяла у старика поднос и поставила на резной столик красного дерева, стоявший около дивана; ее взгляд не отрывался от его лица.

— Кто я такой, чтобы одобрять или не одобрять?..

— Мы обсуждаем не кто ты такой, Хорхе, а твое мнение. Думаешь, я передам что-то мужу? Я всего лишь ищу информацию о бедных людях, страдающих в этой войне. — Вздохнув, Аманда начала расхаживать взад-вперед по комнате, радуясь, что Консуэла развлекается с Фелипе, а не торчит, как обычно, рядом с ней.

— Нет, сеньора, я знаю — вы не передадите дону Фелипе то, что я сказал. — Грустная улыбка тронула губы старика. Только его глаза казались нестареющими на морщинистом лице, глаза, отражающие мудрость и годы опыта. Вопреки своей природной осторожности Аманда знала, что может доверять Хорхе. Боже, как мало людей, кому она может доверять…

— Тогда расскажи мне, что происходит в мире: закончилась ли война или она у нашего порога? А Максимилиан — он все еще прячется в коконе своих фантазий?

Теперь улыбка Хорхе была искренней и довольной, и он весело хихикнул.

— Чем хуже политическая ситуация, тем больше император уходит в свой придуманный мир, это правда. А его женщины! Ах, они прокрадываются в его спальню через дверь, скрытую в саду, как я слышал. Говорят, жена садовника — его любовница.

— Консепсьон Седано? — Аманда задумчиво кивнула, вспоминая печаль Карлоты и то, как она часто удалялась от своих фрейлин в глубокой меланхолии. Максимилиан отказывался замечать оттенок безумия в Карлоте, говоря ей, что она страдает от нервного расстройства и должна больше гулять. Неприятностям не было места в мирке Максимилиана, а тем более мысли, что с Карлотой что-то не так. Кроме того, вся ее семья страдала приступами «плохого настроения», и это вполне удовлетворяло его.

— Но война, Хорхе! Как она развивается? Ты слышал что-нибудь о хуаристах или… или об их лидерах?

— Вы имеете в виду Эль Леона? — Старик проницательно посмотрел на нее. — Я действительно слышал кое-какие сплетни, донья Аманда, которые, уверен, вы захотите узнать.

Сердце ее громко забилось, и Аманде пришлось бороться со знакомой тошнотой, которая теперь постоянно мучила ее.

— Что это? — хрипло прошептала она, желая знать и в то же время боясь услышать что-то, чего она не сможет вынести. — Скажи мне, Хорхе.

— После долгого отсутствия Эль Леон вернулся к своим старым занятиям — он тревожит французские войска, а потом возвращается назад, в barrancas. За его голову опять объявлена награда, 'назначенная, говорят, знаменитым доном Фелипе Леоном. Но пока что никто не смог добраться до него. — Озорная улыбка появилась на губах Хорхе, и он подмигнул. — А я поспорил на небольшую сумму, что никто больше и не сможет, сеньора.

Аманда рассмеялась. Тошнота немного отступила, и она свернулась калачиком в мягком кресле около окна.

— Говорят, Эль Леон очень умный, но однажды он позволил себя поймать. Ты не думаешь, что он может это сделать снова? — Пальцы Аманды разглаживали морщинки на легком хлопчатобумажном платье, пока она ждала его ответа. Наконец она подняла глаза и увидела, что Хорхе изучает ее серьезными глазами.

— Не играйте со мной, сеньора. Мы знаем, что, пока вы здесь, опасность очень реальна. Рафаэль не будет держаться в стороне ни от вас, ни от своего брата.

— Но что я могу сделать? О Боже, как я хотела, чтобы он не оставлял меня здесь, — горько сказала Аманда. — Я никогда не понимала, почему он привез меня к Фелипе.

— Вы отлично понимаете, и это одна из причин, почему вы любите его, — нетерпеливо оборвал ее Хорхе. — Если бы он поступал как Фелипе, разве вы любили бы его? Думаю, нет, — ответил он на свой вопрос.

— Если ты так высоко ценишь Рафаэля, почему ты здесь, с Фелипе? — поинтересовалась Аманда.

Хорхе вздохнул, сжимая и разжимая руки, потом наконец взглянул на Аманду.

— Я родился в этом доме, как до меня мой отец. Когда ты стар, очень трудно оставить то, что всегда знал. Возможно, это трусость. Хотя я и не согласен с доном Фелипе, но уйти не могу. Это мое проклятие, донья Аманда, быть старым и трусливым, а не юным и смелым. — Теперь его голос превратился в хриплый шепот, в глазах дрожали слезы.

Зная, что он будет стыдиться, если она увидит проявление его чувств, Аманда кивнула и, отвернувшись, снова стала смотреть в окно. Трусость и ее проклятие тоже, иначе она никогда бы не позволила себе попасть в эту ситуацию. Может быть, это был не страх за себя, но страх потерять что-то очень ценное, хотя это все равно трусость и такая же непростительная. Если бы она только знала, если бы понимала, что Буэна-Виста не самая важная вещь в ее жизни… если бы только…

— Все мы должны нести свой крест, Хорхе, не так ли?

— Si, сеньора, должны. Дон Фелипе уже знает о ребенке?

Аманда резко повернула голову. Нет, она не хотела говорить Фелипе, не хотела рисковать говорить это кому бы то ни было, но сейчас, должно быть, все признаки уже стали очевидны.

Закрыв глаза, Аманда откинула голову на мягкие подушки кресла, и безмолвные слезы потекли по ее щекам.

— Как ты узнал?

Ему пришлось напрягать слух, чтобы услышать — ее голос больше походил на тихий ветерок, чем на слова. Хорхе нежно взял ее руку в свои заскорузлые ладони.

— Моя жена родила мне девятерых детей, сеньора, — вот почему. — Он деликатно замолчал, и Аманда почувствовала, какой вопрос готов сорваться с его языка.

— Это не ребенок Фелипе, — просто сказала она. — Я никогда… никогда не спала с ним. — Ее длинные ресницы взметнулись вверх. — Он будет в ярости, и я боюсь за малыша.

— Это правильно. — Хорхе замер, услышав голоса и шаги в холле. Все же он прошептал обещание помочь, прежде чем нагнулся к подносу с тарелками.

— Вы не голодны, сеньора? — спросил он, когда Консуэла вошла в комнату, а когда Аманда отрицательно покачала головой, забрал поднос.

— У вас птичий аппетит, — презрительно заметила Консуэла, бросая бархатную шляпку для верховой езды на парчовый диван. — Как вы собираетесь приобрести более женственные формы, если не едите?

— Вас это правда интересует? — ничего не выражающим тоном ответила Аманда, думая про себя, что у Консуэлы такой здоровый аппетит, что хватит на двоих. Тем временем служанка забрана поднос у Хорхе и небрежным взмахом руки приказала ему выйти. Консуэле доставляло наслаждение издеваться над Амандой, придумывая разнообразные оскорбления, и бросать их во время вынужденного общения, пока не наступали моменты, когда Аманда всерьез обдумывала, как задушить мексиканку. Она невозмутимо наблюдала, как Консуэла запихнула в рот большой кусок маисовой лепешки.

— Фелипе купил мне еще подарков. Он говорит, что я красавица, самая красивая женщина, которую он когда-либо видел, — похвасталась Консуэла, пристально наблюдая за Амандой и ожидая ее реакции.

— Правда? — Зевнув, Аманда даже не потрудилась прикрыть рот рукой; в ее голосе звучали скука и отсутствие интереса.

— Si, правда! — Еще один кусок лепешки отправился в рот, начинка из бобов потекла по пальцам и на парчовый диван. — Очень плохо, гринга, что ты не знаешь, как ублажить мужчину, потому что Фелипе мог бы быть щедр к тебе.

— Вы хотите сказать, что Фелипе мужчина? — холодно парировала Аманда, поднимаясь с кресла и глядя на Консуэлу с насмешливым недоверием.

Руки Консуэлы сжались в кулаки, и она встала, сверля Аманду пылающим взглядом.

— Ты дура! Я еще никогда не видела такой глупой женщины! Думаешь, твой любовник не забыл тебя? Могу сказать, что, даже если бы и мог, он все равно не вернется. — Она протянула руку, чтобы больно ущипнуть Аманду.

Аманда ударила ее по руке.

— Больше никогда не прикасайся ко мне, Консуэла, или пожалеешь.

— Думаешь, я боюсь тебя? — Консуэла сжала кулаки, но стальной блеск в синих глазах Аманды показался ей слишком опасным. — Ладно, пожалею тебя и оставлю одну. Пока, — добавила она, выходя из гостиной в соседнюю спальню.

Когда Консуэла захлопнула за собой дверь, ноги Аманды подогнулись, и она упала в кресло. Ей с трудом удалось подавить слезы. Боже, помоги ей и ребенку, когда Фелипе обнаружит, что она беременна! Аманда принялась с жаром молиться, чтобы Рафаэль поскорее вернулся к ней.

Бельгийская депутация, посланная королем Леопольдом II объявить о его восхождении на престол, была атакована бандитами в верховьях Рио-Фрио, всего в двадцати милях от столицы, и это произвело плохое впечатление на тех в Европе, кто все еще верил в будущее Мексиканской империи. В Бельгии последствия переживали особенно тяжело, потому что единственным погибшим оказался молодой барон Хуарт, артиллерийский офицер графа Фландрского и личный друг принца.

Хотя Максимилиан поспешил прибыть на место столкновения со своим личным врачом, чтобы заняться ранеными, бельгийский министр объявил действия мексиканских властей преступной небрежностью, ведущей к прекращению вербовки солдат для Мексики. Это привело к нарастанию отчужденности между императрицей и ее семьей, добавив еще один повод для личных страданий и черной меланхолии, помимо того что Максимилиан обзавелся маленькой кофейной плантацией в окрестностях Куэрнаваки, расположенной в деревне Акапасинго, и выстроил то, что он называл индейским шале, с садом, окруженным оливковыми и апельсиновыми рощами. Ходили слухи, что в этом уединенном месте он проводил время со своей любовницей, Консепсьон Седано.

Фелипе наслаждался, сообщая Аманде все последние сплетни, как будто унижение императрицы переносилось и на нее. Он так и не простил жене, что она стала причиной его неспособности исполнить свои супружеские обязанности, хотя, к счастью, больше не пытался осуществить их. Но все его разговоры с Амандой были густо приправлены острыми шипами и язвительными замечаниями насчет Рафаэля.

— Полагаю, вы слышали, что сеньора Седано может родить ребенка императора, — однажды утром сказал Фелипе. Он вошел в спальню Аманды следом за Хорхе, которому поручил следить за своей женой, поскольку хотел, чтобы Консуэла сопровождала его в поездке в Сан-Луис. Пока Консуэла суетливо собиралась, Фелипе оставался в гостиной, продолжая изводить Аманду.

Утренняя тошнота все еще терзала ее, и Аманда отчаянно молилась, чтобы Фелипе ушел до того, как ей станет совсем плохо.

— Нет, — смогла она ответить, — я не слышала о сеньоре Седано. Очень мило с вашей стороны повторять все дурные сплетни. — Господи, ну почему он стоит здесь и злорадствует, когда ее вот-вот вырвет? Он хотел только увидеть ее реакцию, а она была не в настроении отвечать на его глупые замечания.

— Конечно, Карлота пытается не обращать внимания на слухи, бедная бесплодная женщина. Какая жалость, что она недостаточно женщина, чтобы родить ребенка.

— О? — Брови Аманды вопросительно изогнулись. — Я не знала, что беременность — необходимое условие женственности, и считала признаками настоящей женщины ум, фацию и манеру держаться. Ни одно из этих качеств не требуется, чтобы рожать детей, тогда как любая достигшая зрелости девчонка может забеременеть.

— А что у вас есть из этих качеств, дорогая женушка? — презрительно парировал Фелипе. — Я удивлен, что вы сами не начали плодиться. У вас с Рафаэлем для этого было множество возможностей. Может, он не настолько мужчина, как вы думали?

Наконец-то настал идеальный момент сказать ему. Ей все равно скоро пришлось бы это сделать, прежде чем ее беременность стала заметной. Аманда подняла голову и, глядя прямо в лицо Фелипе, произнесла медленно и отчетливо:

— Нет, вы ошибаетесь, Фелипе. Рафаэль во всех отношениях мужчина, каким я его всегда считала. В августе у меня родится его ребенок.

В наступившей мертвой тишине Хорхе загрохотал тарелками на подносе. Аманда почти пожалела о своих словах, увидев кровожадные вспышки в темных глазах Фелипе. Он сделал шаг вперед, но остановился. Руки его сжались в кулаки, челюсти стиснулись от ярости.

— Я убью тебя, — заявил он так злобно, что Аманда в своем кресле отпрянула назад и вцепилась в подлокотники безжизненными пальцами.

Сейчас не время для долгих разговоров, подумала Аманда, и голос ее прозвучал удивительно спокойно, когда она ответила:

— Ты не можешь. Карлота уже согласилась быть крестной матерью, и она начнет расследование, если со мной что-то случится.

— Несчастные случаи происходят в любое время, — огрызнулся Фелипе, — и уверяю тебя, это будет очень похоже на несчастный случай.

— Разумеется. До тех пор пока не вспомнят о моих отношениях с твоим братом и твоей связи с Консуэлой. Думаешь, я такая дурочка и не посеяла семена подозрения в голову Карлоты — семена, которые она повторит Максу. Она рассказывает ему все, разве не так? И она видела тебя с Консуэлой. К тому же она знает, что я боюсь за свою безопасность. Что скажет императрица, если узнает о моей внезапной смерти? Ей это покажется довольно подозрительным, особенно учитывая весьма неприятную ситуацию с этой девушкой, Седано. Это ранит ее в самое сердце, Фелипе.

— Подозрения — еще не доказательство!

Разумеется, Фелипе знал, что даже намек на такой скандал уничтожит его в глазах императора, требовавшего надлежащего поведения от членов своего кабинета. Маленькая сдержанная супружеская неверность, разумеется, допускалась — но убийство? Нет, такое Максимилиан никогда не простит.

Хорхе протянул Аманде поднос с булочками, краем глаза наблюдая за Фелипе, который, похоже, в первый раз с начала разговора заметил его присутствие. Аманда медленно взяла булочку, осторожно глядя на Фелипе, и поднесла ко рту.

Сделав глубокий вдох, Фелипе резко повернулся и пошел к двери. Выходя, он обернулся и холодно посмотрел на жену.

— Не думай, что ты в полной безопасности. — Злобная улыбка заиграла на его губах, когда он с грохотом захлопнул за собой дверь.

Еще не затихло эхо его шагов, как в гостиную вбежала Консуэла. Ее взгляд перебегал с Аманды на Хорхе, когда она спросила, почему Фелипе ушел.

— Что вы сказали такого, что так его разозлило? — Она нахмурилась, когда Хорхе вежливо ответил:

— Они просто обсуждали придворные сплетни.

— Я это разузнаю. — Консуэла выбежала прочь; за дверью раздался быстрый стук ее каблуков по каменному полу холла, когда она побежала за Фелипе.

— Я не доживу до рождения этого ребенка, — прошептала Аманда, и горло сдавили непроизвольные рыдания. — Он найдет способ убить меня.

— Нет, сеньора. Даже дон Фелипе не посмеет сейчас вызвать гнев императора. Максимилиан может быть беспощадным, если захочет. Не забывайте октябрьский декрет…

Только это все последовавшие месяцы вселяло надежду в Аманду, жившую в постоянном страхе, что Фелипе не позволит своей ненависти к ней и Рафаэлю пересилить жажду богатства и власти.

В то время как колесо войны неумолимо раскручивалось, император проводил время за сочинением стихов и наблюдением за птицами, а задача заставить своего мужа сохранить корону Мексики тяжким грузом упала на плечи Карлоты. Армия Соединенных Штатов, несмотря на требования империи, больше не пыталась даже изображать нейтралитет вдоль границы Рио-Гранде, а партизаны постоянно донимали французские войска своими молниеносными рейдами.

Маршал Базен, орудие Наполеона в Мексике, настаивал, что надо бросить и Мексику и Максимилиана, но Наполеон выжидал. Идиллическая жизнь в Куэрнаваке внушила Максимилиану ложное ощущение безопасности, из которого он был грубо выдернут. Куда бы он ни повернулся, императора встречало предательство. Его новые друзья, французы и мексиканцы, либо были отозваны во Францию, либо изгнаны, а мексиканский климат сгубил его самого преданного и знающего союзника, Лангле, который внезапно умер от сердечного приступа.

Аманда получила от Карлоты, все еще находившейся в Куэрнаваке, несколько писем — жалостливые карикатуры ее обычного убедительного стиля. Карлота писала о простых, повседневных вещах: о колибри, сидящих на ветке дурмана под ее окном; о редких бабочках, пойманных для коллекции Биллимека; о том, как ее любимая фрейлина, дочь старого Гутиэреса, пыталась научить ее играть хабанеру на мандолине. Она также присутствовала на мессе по ее бабке в соборе в Куэрнаваке, где прихожанами были в основном индейцы, «у которых, возможно, и не хватало кринолинов, но в сердце они более религиозны, чем другие люди, и по крайней мере знают, как молиться…»

Максимилиан, все еще занятый в столице, отчаянно пытался организовать мексиканскую армию при вялой поддержке Базена. Алберт ван дер Смиссен, чье имя было связано с Карлотой, когда он утешал юную императрицу после смерти ее отца, вступил в полк генерала Туна на севере, чтобы строить новую линию обороны вокруг Сан-Луис-Потоси. Ван дер Смиссен предупреждал императора, что бельгийцы находятся на грани мятежа.

Слухи быстро распространялись, и к концу мая, когда Карлота вернулась в Мехико для своего первого публичного появления на празднике Тела Христова, она намеренно надела белый кринолин, покрытый бриллиантами, чтобы опровергнуть сплетню, будто она отправила свои драгоценности для сохранности в Англию. Никакой вымысел не казался теперь слишком фантастичным, чтобы в него поверили; к тому же каждый второй человек в столице был шпионом. Коренное население жило в страхе и неуверенности, а среди европейцев вслед за новостями из штата Сонора распространилась паника. Город Эрмосильо захватили мятежники, и каждый из тридцати семи живших там французов был убит. Протест против маршала Базена оказался столь горяч, что он несколько дней не отваживался выйти на улицу, и даже в самых отдаленных районах страны стало известно, что силы императора истощаются.

— Мы победили! — ликовал Рамон, ударяя кулаком в ладонь и радостно улыбаясь. — Французам не хватает людей и припасов…

— А нам хватает? — сухо перебил его Рафаэль. Он сидел под холодным дождем, вода капала с широких полей его шляпы в побитую оловянную кружку, в которой оставалось немного горького кофе. Что ж, по крайней мере горячий и согревает изнутри.

Рамон бросил на него быстрый взгляд.

— Думаете, мы победим, Эль Леон?

— Si, но еще не победили, дружище.

— Скоро победим?

— Может быть, через год. — Заметив испуг на лице юноши, Рафаэль рассмеялся. — А ты думал, они уйдут и отправятся домой? Не все так просто.

Рамон ссутулился у глинобитной стены полусожженной хибары, от которой остались только куски соломенной крыши и закопченные осыпающиеся стены. По крайней мере это могло послужить хоть каким-то укрытием от внезапной весенней бури.

— Что вы будете делать, когда снова наступит мир? — небрежно спросил Рамон, поднимая глаза. Эль Леон задумчиво смотрел на далекие горы; золотые глаза его затуманились от воспоминаний, и юноша пожалел о своем вопросе, слишком поздно вспомнив об Аманде.

Боев было так много, а времени так мало, что вначале никак не получалось послать Аманде весточку. А потом пришло письмо из Каса-де-Леон, которое ясно дало понять Рафаэлю, что сейчас она хочет остаться с Фелипе, так как решила предпочесть жизнь в роскоши жизни жены объявленного вне закона хуариста. Как непредсказуемы женщины! Рафаэль вспомнил, как Аманда цеплялась за него, умоляя взять с собой. Что ж, проще взять то, что доступно, чем ждать. Должно быть, он все-таки был прав тогда, предположив, что она по своей воле вышла замуж за Фелипе. Разве теперь она не доказала это? Ее письмо было холодным, решительным и… К черту этот назойливый образ Фелипе, обнимающего Аманду ночью и занимающегося с ней любовью…

Рафаэль решительно заставил свои мысли сойти с давно проторенного пути, молча проклиная брата и женщину, которую начал любить. Каким же он был дураком! Острая боль пронзила его руку, и Рафаэль, удивленно посмотрев вниз, обнаружил, что смял в руке оловянную кружку так, что острые металлические края вонзились в его ладонь. Резко вскочив на ноги, он швырнул покореженную кружку, и она запрыгала по каменистой земле. Яркие капли крови оросили его рубашку и брюки.

— Вы поранились, — спокойно заметил Рамон и, не дожидаясь возражений, перевязал руку Рафаэля. Забавно, но боль на самом деле помогла облегчить его душевную агонию!

Рафаэль покорно позволил юноше промыть и забинтовать порез. Довольно скоро дождь прекратился и выглянуло солнце, обжигая землю и высушивая дорогу. Лошади и люди снова двинулись усталым строем. Нападай и беги, изнуряй французов и иди дальше, снова и снова. Дни и недели давно смешались в бесконечное мутное пятно. Успех был близок, Рафаэль почти чувствовал его и стремился к нему с мрачной решимостью.

Весна плавно перетекла в лето, и дожди превратили дороги в непроходимые болота, жадно засасывающие повозки и лошадей. В штате Нуэво-Леон французы в очередной раз сдали Монтеррей, но Базен не упомянул императору, что потеря Монтеррея, с его богатым, занимающимся коммерцией населением, будет означать потерю семи миллионов песо для и без того обедневшей мексиканской казны. Максимилиан лежал в лихорадке в Чапультепеке, но поднялся, чтобы сопровождать Карлоту на первом этапе ее путешествия в Европу. Императрица выиграла битву с императором против отречения, и Макс позволил ей вернуться во Францию, чтобы умолять Наполеона. Последнюю ночь они провели вместе в Чапультепеке, и в четыре часа утра девятого июля кортеж из карет, колясок и груженных сундуками повозок отправился в путь под охраной отряда императорской кавалерии.

Когда процессия растянулась по плато, солнце уже поднималось за вулканом Попокатепетль. Это был один из тех прозрачных, ярких мексиканских рассветов, что так вдохновляют поэтов и художников. Ряды кактусов, омытые недавними дождями, блестели серебром в утреннем свете, а маисовые поля превращались в колышущиеся ленты золота, но для Макса и Карлоты эта красота поблекла, потому что их глаза были затуманены слезами. Когда они расстались в Ахотле, маленькой деревушке в двадцати милях от столицы, Макс совершенно потерял самообладание, и его пришлось поддерживать, чтобы он мог добраться до кареты.

В пятницу, тринадцатого июля, императрица отплыла из Веракруса в Европу.

— Думаете, Наполеон пообещает еще денег и солдат? — спросил Рамон Рафаэля, когда они услышали новости, и с облегчением увидел, как тот отрицательно качает своей темной головой.

— Нет. В следующие несколько месяцев мы увидим, как французы уходят из Мексики.

И действительно, в августе послы и официальные лица стали перебираться из Мехико в Веракрус. Наполеон отказал мольбам Карлоты, и она отправилась в Ватикан упрашивать папу. Хуаристские партизаны действовали теперь везде, и армия el presidente подходила все ближе и ближе к столице. Хуарес был в Чиуауа, потом в Сакатекасе. Порфирио Диас бежал из тюрьмы в Пуэбле и вернулся в свою провинцию Оахака, чтобы возглавить большую армию. Потом пал Тампико и Гвадалахара, и сеть ловушки затянулась еще сильнее.

В октябре в Мексику пришло известие, что Карлота в Европе была объявлена сумасшедшей и перевезена в Мирамар где за бедной императрицей ухаживал ее брат, а в Мексик французский двор переехал в Орисабу.

В то время как Рафаэль со своими людьми праздновал победу в недавнем сражении, его нашел посыльный из Сан-Луиса.

Двери бара стояли открытыми, чтобы свежий ветер очищал воздух от летающих насекомых и запаха немытых тел и перегара. Стоя, облокотившись на грубо сколоченную барную стойку, Рафаэль держал в руке наполовину пустой стакан текилы и с нарастающим весельем слушал историю о двух сестрах, явно сочиненную одним из его сержантов.

Когда кто-то тронул его за плечо, он раздраженно дер пул им, желая дослушать рассказ до конца, но посыльный был настойчив.

— Secor! Рог favor — un mensaje…

— Послание? От кого? — Полуобернувшись, Рафаэл окинул человека пристальным взглядом, надеясь, что это не от Диаса. Он только что скакал двадцать часов, которые закончились ожесточенной схваткой с французскими солдатами за небольшую деревушку, которая оказалась малозначительной, когда они завоевали ее.

— Послание от Хорхе из Каса-де-Леон.

Хорхе? Старик не общался с ним ни разу за все годы после его отъезда, хотя Рафаэль знал, что он остался верен ему. Когда посланец, запинаясь, повторил сообщение, стакан с текилой был с грохотом поставлен на стойку и забыт.

Аманда и ребенок — его ребенок, как утверждал Хорхе. Dios! Как поверить этому после ее письма, сообщающего, что она хочет остаться с Фелипе? Но Хорхе не глуп и не стал бы лгать.

— Почему это сообщили только сейчас? — набросился Рафаэль на посланца. Впрочем, возможно, виновата проклятая война: не вылезая из седла, он переезжал из одного места в другое, нигде не задерживаясь надолго. Сколько же он не видел ее?

— Они в опасности, сеньор, в большой опасности. Хорхе говорит, что вы должны немедленно приехать, — нервно произнес посланец, теребя в мозолистых руках свою шляпу. — Хорхе полагает, вам не следовало вмешиваться в то, чего вы не могли изменить, до настоящего момента, когда сеньора в опасности.

— Возраст ребенка?

Мужчина пожал плечами:

— Он родился в августе — это я помню, потому что тогда был праздник. Все подумали, что французы могут уйти. Я находился с моим братом, когда пришла эта новость, и его жена отправилась в большой дом, чтобы ухаживать за сеньорой.

Как долго! Должно быть, это случилось тогда, когда он виделся с ней в Куэрнаваке, хотя она ничего не сообщила ему. Если бы он узнал, то немедленно приехал бы за ней. А теперь и она и ребенок в опасности, более серьезной, чем если бы они были с ним, потому что Фелипе постарается их уничтожить.