Проведя пальцами по мягкой, скомканной ткани ее пижамной куртки, Рейф спросил:
– Ты всегда в этом спишь?
– Да… нет… иногда.
– Мне нравятся решительные женщины.
Куртка оказалась расстегнутой, словно по волшебству. Молли мысленно выругала себя за то, что сама накликала на себя беду. Это заняло добрых полминуты. Она попыталась убедить себя, что не может влюбиться в мужчину после нескольких дней знакомства, но она ни разу не испытывала чувства, так сильно похожего на любовь. Даже в самом начале, когда Молли относилась к Рейфу с подозрением и хотела, чтобы он уехал, в глубине души она знала, что этот мужчина создан для нее. Если бы только он мог сказать о ней то же самое…
И все же, хоть что-то у нее останется.
Теперь они были равны. Это была та же природная магия, которая толкнула их в объятия друг друга в прошлый раз, но сейчас к ней добавилась нежность. От мысли, что все это может оказаться прощальным подарком, Молли захотелось плакать.
Рейф выпустил изо рта ее сосок и скользнул вниз по ее телу.
– Позволь… – хрипло прошептал он.
– Ой, пожалуйста… не надо, – пробормотала Молли, чувствуя, как приятная дрожь пробегает по ее безвольному телу.
Он сделал это, и спустя несколько долгих мгновений Молли вскрикнула от удовольствия. Затем, пока угли страсти еще тлели, он вошел в нее и они слились воедино, крепко прижимаясь друг к другу, шепча ласковые слова и растворяясь в вихре острого, безумного наслаждения.
На следующее утро Рейф с опаской поглядывал на нее. Молли прятала глаза, но стоило ему отвернуться, и он чувствовал на себе ее взгляд. Почему-то она выглядела печальной. Видит Бог, он не хотел, чтобы Молли жалела о случившемся. Рейф подумывал о том, чтобы вызвать ее на откровенность (как говорится, карты на стол), но он всю жизнь стеснялся разговаривать о сексе. К тому же он по-прежнему чувствовал себя выбитым из колеи. Трудно сказать, что именно его беспокоило, но что-то важное в его жизни изменилось навсегда.
Прежде чем углубляться в размышления (если об этом вообще стоит размышлять), Рейф решил держаться от Молли подальше. Расстояние в тысячу миль позволит взглянуть на все трезвым взглядом.
– Как твоя нога?
Молли взглянула на него с таким видом, словно он бросил в нее живую мышь. Затем, пропустив вопрос мимо ушей, взяла свой список и начала читать:
– Две смены одежды, верхней и нижней, для обоих. Зубные щетки, зубная паста, дезодорант, увлажняющее молочко… Анна-Мария почти не пользуется косметикой. Ты не знаешь, что нужно Стю для бритья? Еще им понадобятся ручки и блокноты и… все остальное.
Рейф назвал крем для бритья известной фирмы и предложил купить набор одноразовых станков.
– У Стю остался бумажник. Твоя сестра потеряла сумочку, так что ей придется заново получать водительские права, карточку социального обеспечения…
– Библиотечную карточку.
– Ну да, как же я мог забыть о библиотечной карточке? – воскликнул Рейф, и Молли улыбнулась. Словно солнце выглянуло из-за туч после трехдневной бури.
За завтраком они распределили обязанности. Молли снова и снова перечитывала свой список, а Рейф тем временем делал какие-то записи и сердился из-за того, что офис страховой компании открывается слишком поздно. Никто из них не заговаривал о прошлой ночи, как если бы в их номере находился кто-то третий. Они старались не смотреть друг на друга, старались не упоминать ничего личного.
Молли с деловитым видом натянула черный свитер и джинсы. Больше одеть ей было нечего. Слава Богу, пояс не слишком тугой. Иногда она кривила душой и уверяла себя, что это не жир, а отеки. Но вес остается весом. И сантиметровую ленту не обманешь. А она ведь считает себя убежденной реалисткой.
С помощью новой темно-розовой помады и румян ей удалось придать лицу более-менее свежий вид. Взглянув на часы, она сказала:
– Магазины вот-вот откроются. Надо выйти заранее, чтобы спокойно отыскать торговый центр… по-моему, он на этой же улице, в двух или трех кварталах к югу. Или к северу?
Рейф ткнул пальцем в красочную картину на стене рядом с дверью.
– Это какое направление?
Молли моргнула.
– Наружу?
Он покачал головой.
– Лучше спроси у консьержки.
– Чего?
– Не «чего», а «кого». Это женщина, которая сидит в фойе за столиком рядом с пальмой в кадке.
Молли нахмурилась.
– Я знаю, – заявила она, хотя было ясно, как день, что она совершенно ничего не понимает.
Возможно, именно это и заставило Рейфа подойти к ней, обнять и поцеловать в губы. Поцелуй не был страстным, и это обескураживало. Потому что его поцелуй снова был полон нежности.
«Страсть – это одно, – сказала себе Молли, – страсть может вспыхнуть сама по себе и угаснуть в считанные минуты. А нежность остается надолго».
Рейф вложил в ее ладонь ключи от машины и несколько крупных банкнот.
– Отправляйся за покупками. Если этого не хватит, остальное докупим позже. Встречаемся здесь около полудня.
Рейф встретился с представителем страховой компании и уладил вопрос о выплате страховки. Затем он осмотрел несколько автомобилей.
– Чтобы был понадежнее той дорогой железяки, которую ты водил, – заявил он брату по телефону.
Молли тем временем прочесывала магазины. Со Стю все было просто. Боксерские трусы, белые носки и кеды сорок третьего размера. Главное, чтобы все было впору. Если у него и имелось самолюбие, на выбор одежды оно не влияло.
У Анны-Марии были более крутые запросы, но так как она выглядела бы сногсшибательно, даже если бы завернулась в кухонную занавеску, Молли купила ей белье, две пары черных брюк и две симпатичные блузки, босоножки и теннисные туфли. Пижамы для обоих, туалетные принадлежности и два пакетика шоколадных драже. Анна-Мария не выживет без своего любимого лакомства.
Не успели они обсудить свои достижения за бутербродами, как зазвонил телефон. Стю сообщил, что его уже выписали, а Анна-Мария дожидается результатов анализов, чтобы убедиться, что постоянная боль в боку – не что иное, как растяжение мышц.
Услышав новость, Молли занервничала. А затем принялась перечислять все известные травмы внутренних органов и даже несколько неизвестных.
– Растяжение селезенки? – Рейф удивленно взглянул на нее.
– Ну этот… как его… ты знаешь. Один мой знакомый парень упал с трактора, и у него нашли это самое, но он выздоровел. Но ведь у нее… Господи, а вдруг они не смогут иметь детей? Это разобьет ей сердце.
– Молли. Взгляни на меня. А теперь закрой глаза. Сделай глубокий вдох и послушай. Селезенка не имеет никакого отношения к деторождению. Если у Анны-Марии что-то с селезенкой, она это переживет. Тем более, анализы – это простая предосторожность. Они не имеют права ее выписать, пока результаты не будут готовы.
Зажмурившись, Молли сказала:
– Я должна ехать к ней. Я ей нужна.
– У нее есть муж. Может, переложишь эту ответственность на него?
Она открыла глаза и взглянула на него, впервые взглянула по-настоящему с тех пор, как они занимались любовью. Золотисто-карими глазами, потемневшими от волнения. Рейф еле удержался, чтобы не притронуться к ней.
– Поверь мне, – сказал он, и Молли кивнула.
– Ты прав. Просто я… наверное, это привычка. Я говорила тебе, что мама… в общем, он вечно была уставшей. Она работала… я тебе не рассказывала? Но у нее хватало времени на шитье, она и меня шить научила.
– А моя учила меня танцевать. Ты не представляешь, как мне это пригодилось, когда я начал играть в футбол.
Молли невольно рассмеялась. Рейф покачал головой… ей показалось, что он что-то прошептал, но затем он обнял ее, и его объятия были не страстными, а полными любви. Если подумать, это еще хуже. Молли знала, что влюблена до безумия. Рейф если и любит ее, то совсем чуть-чуть, а в любви не бывает золотой середины. Если один человек любит слишком сильно, а другой недостаточно, счастливыми им не стать никогда.
* * *
Рейф не был одиночкой. У него была куча друзей. Среди его знакомых были сотни женщин, и с десятками из них он переспал. Он считал себя настоящим другом и преданным любовником.
Но где-то в глубине его души всегда оставалось место для отчуждения. Это правило он нарушил всего один раз ради одинокого, неуклюжего, обидчивого подростка с родимым пятном на плече. Стю все время пытался что-то доказать старшему брату, своей матери и отцу, которого не видел с четырех лет. В первые два года он чуть шею себе не сломал в безнадежных попытках прыгнуть выше головы. Рейф по собственному опыту знал одно правило: уговаривать ребенка бесполезно. Уберечь его от беды, пока он пытается выяснить, что он собой представляет и на что способен, гораздо труднее, но ведь кто-то должен этим заниматься. Зачем еще нужен старший брат, если не для того, чтобы любить его, учить жизни и уберегать от опасностей?
А теперь у него есть жена. Он больше не одинок, и ему не на кого обижаться. Возможно, в чем-то он остался прежним недотепой, но теперь это проблема Анны-Марии. Им обоим не понравится, если Рейф попытается вмешиваться в их жизнь и навязывать свое мнение.
Рейф позвонил ему в палату, чтобы рассказать о выбранном внедорожнике. К телефону подошла Анна-Мария и сообщила, что Стю пошел за шоколадками.
– Мы решили купить пикап. Это и практично, и надежно.
Рейф понял, что решение принимала Анна-Мария. Стю больше интересовали римские колесницы, чем современные средства передвижения.
– Ну ладно, темно-зеленый цвет устроит?
– Оранжевый. Чтобы его было видно за целую милю.
– Я не знал, что бывают оранжевые пикапы.
– Пикапы нет, зато краска бывает.
Пообещав забрать Стю из больницы и повесив трубку, Рейф пришел к выводу, что невестка ему понравилась.
«А сестра невестки еще лучше, – подумал он, готовясь к отлету. – И ни к чему хорошему это не приведет».
Лето вступило в свои права. В первый день мая температура приблизилась к тридцатиградусной отметке. Молли красовалась в новых брюках, обтягивающих широкие бедра, и белой хлопчатобумажной рубашке с открытым воротом. Простая белая рубашка казалась Рейфу более сексуальным нарядом, чем бикини на иных женщинах. Воображение – чертовски сильный возбудитель.
Молли молча влезла в самолет и пристегнулась, не проронив ни слова. И на пути в аэропорт она молчала. Снова ее гнетет беспокойство. Не из-за денег, так как у Стю сохранилась его кредитная карточка. Кредита хватило даже на покупку нового пикапа. Они приобрели пикап (красный, а не оранжевый), и Анна-Мария будет водить его, пока у Стю не заживет рука.
Вероятно, она волнуется из-за того, что ее сестре придется вести машину. Разве она не упоминала, что Анне-Марии с трудом удалось получить права?
– Слушай, после всего, что случилось, они будут очень осторожны. Я бы не стал волноваться.
А потом Рейф вспомнил о гибели ее родителей в горах.
– Между Норфолком и Окракоуком прекрасные дороги. Ровные, широкие, прямые. И машин в это время года мало. – Он сильно в этом сомневался: День Памяти уже на носу, но надо же ее успокоить.
– Я знаю, – чуть слышно сказала Молли. – И спасибо тебе, Рейф. За… за все.
Самолет уже мчался по взлетной полосе, и Рейфу было не до разговоров. Только набрав высоту, он ответил:
– Не знаю, за что ты меня благодаришь, но пожалуйста. – Рейф отдал Стю большую часть своих наличных денег и оплатил еще одну ночь в гостинице, решив, что молодым не помешает остаться еще на денек вблизи хорошей больницы. Он понятия не имел об уровне медицинского обслуживания на острове.
– Надеюсь, Карли не так уж много слов переняла у попугаев. – Молли глядела на раскинувшийся внизу ландшафт. Ровные лоскутки полей и крошечные фермы сменялись причудливым узором ручьев и рек по мере приближения к побережью.
– Я не удивлюсь, если она и их кое-чему научила.
Молли взглянула на Рейфа.
– Рейф, она же еще ребенок.
– Ага, – сказал он, и Молли покачала головой, а затем рассмеялась. Впервые за день, вернее, с тех пор, как они занимались любовью, она почувствовала себя спокойнее. Прошлой ночью они не спали вместе. Стю, выписанный из больницы, ночевал в одной комнате с Рейфом, а с утра пораньше объявил, что надо ехать за женой. Все это заняло часа два, а потом они отправились забирать новый пикап.
У Рейфа сложилось впечатление, что пока его не было, Молли подсчитала каждый пенни, который он на нее потратил, чтобы отдать ему долг. Когда он вернулся, она разговаривала по телефону со второй сестрой, Мариеттой. А на столе перед ней лежала пачка квитанций и бумага с ручкой.
Он бессовестно подслушал кусок разговора, пока доставал апельсиновый сок из холодильника. Похоже, Молли рассказывала о происшествии, а затем принялась объяснять, каким ветром ее занесло в коттедж Анны-Марии.
Все это Рейф уже слышал. Он многое узнал о двух сестрах, присутствуя при разговорах Молли и Анны-Марии в больнице. Они такие разные, и в то же время удивительно близки. Казалось, они мысли друг друга читают.
– Помнишь, как ты… – говорила Молли.
– Как я одела кошку мисс Дейзи в кукольное платье и выпустила на улицу?
И они обе смеялись, а затем Анна-Мария продолжала:
– Если бы это был кто-то другой, она…
– Погрозила бы пальцем. Я такого длинного указательного пальца в жизни ни у кого не видела, – объяснила Молли Рейфу и Стю. – Она постоянно размахивала им у кого-нибудь перед носом, словно это было…
– Ее оружие. Когда в тебе всего метр росту, и…
– И тебе грозят таким огромным пальцем, поверь, это производит сильное…
– Впечатление, даже если знаешь, что она никогда тебя не ударит, – усмехнулась Анна-Мария. – Может, меня она и могла бы отшлепать, но тебя никогда. – Она повернулась к Рейфу. – Молли все любили.
– Анна-Мария, это не…
– Нет, правда. В Гроверс-Холлоу не было ни одного мужчины, женщины или ребенка, который бы…
– Господи, ты уже всех достала своими воспоминаниями! – Щеки Молли пылали.
– Короче, они все ее обожали, – подытожила младшая сестра. Босая, в больничном халате и розовых тапочках, она казалась двенадцатилетней девчонкой, которая и дразнит свою старшую сестру и в то же время заступается за нее.
Рейф слушал ее краем уха, пытаясь представить себе маленькую Молли. Женщину, которая относится к мужчинам так же, как к раковинам – и в том, и в другом случае подбирает обломки. Женщину, которая сохранила в себе детскую наивность, несмотря на замужество и развод.
«А теперь, когда ее сестры выросли, – размышлял Рейф, направляя самолет на юго-запад вдоль береговой линии, – она похоронит себя в доме престарелых и проведет остаток жизни в заботе о людях, которые будут пользоваться ее добротой и великодушием, пока не выпьют из нее все силы. Не будет больше румянца. Не будет смеха. Не будет тихих вздохов и необузданной страсти».
Чертовски жаль. Он никогда не отличался сентиментальностью, но такие женщины, как Молли, пробуждали в нем стремление защищать. То, что ей нужно…
Его не касается!
* * *
– Думаю, завтра они подъедут, – радостно заявила Молли несколько часов спустя. Она чуть шею себе не вывернула, любуясь закатом над широкой гладью пролива Памлико. Они едва успели приземлиться на остров до наступления темноты. Рейф сообщил ей, что взлетная полоса не освещается, и уткнулся в свои приборы, хотя время от времени Молли ловила на себе его взгляд. Шум двигателя мешал разговору, и она решила, что это к лучшему.
Она выскочила из самолета, не дожидаясь помощи. Зачем привыкать к тому, что вот-вот должно завершится? С завтрашнего дня животным придется обходиться без нее. В коттедже и для двоих еле места хватает. А четверо – это целая толпа.
– Ты, наверное, утром уедешь, – жизнерадостно поинтересовалась Молли.
Рейф кивнул.
– Я сказал Стю, чтобы он не торопился, а то вдруг твоей сестре понадобится… пройтись по магазинам. – Он хотел сказать: «медицинская помощь», но вовремя вспомнил о ее мнительности.
– Не понадобится. У нее и здесь полно одежды, а в Дурхеме еще больше.
– Но раз уж они будут рядом с торговым центром, она может и побаловать себя.
– Ей хватит и того, что я для нее купила. Я знаю ее вкусы и размеры.
Рейф еще не встречал ни одной женщины, включая собственную мать, которая не любила бы бегать по магазинам. Чем они красивее, тем больше им нравится тратить деньги на улучшение своей внешности.
– Стю может ей это позволить. Он не может распоряжаться своим наследством, пока ему не исполнится тридцать один год, но его доходов хватит им для полного счастья.
Молли взглянула на него с любопытством. Они сидели в «ржавой жестянке» и направлялись к коттеджу.
– Так вот что необходимо для счастья? Деньги?
– А разве нет? – Это напоминает больной зуб. Рейф не мог оставить его в покое, ему надо было трогать его, ощупывать, постоянно проверять на прочность. Он сказал себе, что все дело в новизне. И только в ней, потому что Молли совершенно не похожа на всех остальных женщин.
Коттедж, скрывающийся под кронами двух кривых дубов, был погружен в темноту. Рейф повернул ключ в замке, а Молли шагнула внутрь и нащупала выключатель. Пит (или Рипит?) воспроизвел скрип открывающейся двери, а вторая птица издала переливчатую трель, напоминающую пение крапивника. Молли пришла к выводу, что эти попугаи не такие уж противные, жаль только, что они сквернословят.
Куда же им было деваться? Все мужчины матерятся. Кто-то… а может, и целая группа студентов… получил огромное удовольствие, развращая двух прекрасных птиц.
– Странно, но картину они не портят, – заметил Рейф.
– Удирай, приятель, удирай, приятель, уди…
– Засранец, засранец!
– Терпит же их как-то твоя сестра.
– Просто их хозяина не нашли, и она испугалась, что их… ну, что обычно делают с бездомными птицами? Наверное, усыпляют.
Рейф бросил сумки в спальне, распахнул окно и заглянул в холодильник.
– Для жарки они староваты, но если потушить…
– Рейф!
– Шучу, – сказал он. – Хочешь…. Смотри-ка, мы можем сварганить омлет с ветчиной или…
Услышав шаги Лохматика, Молли открыла банку кошачьих консервов. Не удивительно, что от бедняги так воняет. Все дело в еде.
– Салли Энн хочет дать мне щенка.
– И что? – Рейф достал все необходимое для омлета и сложил их на кухонный стол.
– Там, где я живу, нельзя держать животных.
– Скажи, что собака нужна тебе для охраны.
– Я могу сказать все что угодно, но вряд ли это поможет.
От усталости Молли даже есть не хотелось. И непонятно почему, ведь в последние несколько часов она сидела сиднем, чувствуя рядом этого мужчину – его тепло, его силу, кедровый аромат крема для бритья, смешивающийся с запахами металла и масла, наполнявшими кабину самолета.
– Как ты думаешь, можно устать от отдыха?
Рейф взбивал яйца. Как ни странно, ей вовсе не казался нелепым вид высокого, крепкого мужчины в брюках военного образца, стильной рубашке и с заткнутым за пояс посудным полотенцем в цветочек.
– Надо и мне чем-то заняться, – сказала Молли и вскочила так резко, что у нее закружилась голова. А затем она просто стояла, как дура, не зная, с чего начать. – Наверное, завтра они приедут. Надо убраться в доме.
– Зачем? Разве они наводили порядок перед твоим приездом?
– Это другое.
– Почему другое?
– Не знаю! – крикнула Молли, растерянно разведя руками. – Так положено! Я всегда убираюсь, когда кого-нибудь жду.
Ветчина шипела на маленьком огне. Рейф вылил в сковороду смесь для омлета.
– Сядь, Молли, – спокойно сказал он. – Раньше завтрашнего вечера они не появятся. Ты должна плотно поужинать и лечь спать. А волноваться будешь завтра утром. Если хочешь, я придумаю еще пару поводов для волнения.
Молли рассмеялась. Странно, но как только она поняла, что Рейф говорит ей именно те слова, которые она сама год за годом твердила Анне-Марии и Мариетте, смех забурлил в ней, словно пузырьки газа в минералке.
– Ты думаешь, это забавно? Хочешь, я начну прямо сейчас? Как насчет ситуации на Дальнем Востоке? Недавнего землетрясения? Цен на нефть и состояния экономики?
Молли стонала от смеха.
– Достань для меня сыр, – сказала она, когда к ней вернулся дар речи.
– Гм… он начал портиться, – предупредил Рейф. – Я срежу плесень.
– Ну и что? Зато есть еще один повод для завтрашнего волнения.
Завтра ей будет не до заплесневевшего сыра, но сейчас она собиралась наслаждаться оставшимися часами в обществе мужчины, который показал ей, что такое любовь.
Это смех. Это сочувствие. Это слияние тел, душ и разумов, как если бы они были двумя половинками одного целого. Это ужасная, пугающая мысль о том, что ты навечно привязан к другому человеку, и ничего не можешь с этим поделать.
И будь, что будет.
Рейф не сказал ей, когда собирается уезжать, но вряд ли он задержится надолго после возвращения Анны-Марии и Стю. Он вроде бы хотел убедиться, что они доехали благополучно, но затем ему уже незачем будет оставаться.
Наверное, ей стоит уехать раньше него, просто чтобы доказать, что она на это способна. А пока у нее остается последняя ночь.
Но после омлета и двух бокалов вина Молли потянуло в сон.
– Очень вкусно, но что-то я раззевалась. Ничего, если я посуду завтра вымою?
Постель была разобрана. Молли через силу разделась и натянула пижамную куртку. Завтра она будет подметать, вытирать пыль и беспокоиться о том, как жить дальше и исцелить свое разбитое сердце.
Возможно, у Стю и Анны-Марии появятся дети.
Возможно…