Ко времени смерти Константина V, которая случилась 14 сентября 775 года, Византийская империя казалась полностью обессиленной. Постоянные потрясения, внутренние и внешние, оставили свой отпечаток на всех сторонах общества. Под давлением со всех сторон дела шли все хуже. Записи уже велись не столь точно, семейные родословные, которые гордо оберегались со времен Римской республики, стали отмирать, а старая традиция сенаторских званий почти исчезла. Большинство городов резко сократились в размерах, и поредевшее население ютилось в руинах их былого величия. Традиционная городская планировка исчезла почти полностью, широкие улицы и роскошные общественные здания уступили место запутанным узким улочкам и наспех построенным домам. Крупные здания беспрепятственно превращались в руины, а если их стены все-таки чинили, то использовался не камень из давно заброшенных каменоломен, а материал из более ранних построек.

Даже самые важные города демонстрировали явные признаки упадка. Афины, некогда бывшие крупнейшим городом Греции, усохли до провинциального городка с населением в несколько тысяч жителей, бедствующих в тени Акрополя. Сам Константинополь, хотя у него все еще оставался его ипподром, театры и бани, позволил своему акведуку оставаться в неисправном состоянии более века.

Морская торговля была по-прежнему сильной, и на рынках столицы все еще можно было найти пряности из Индии и шелка из Китая — но в эти неспокойные времена торговцы уже не могли позволить себе пользоваться опасными наземными маршрутами, и большая часть внутренних районов страны вернулась к бартерной системе торговли. Поскольку городское население уменьшилось в размерах, а нападения врагов следовали со всех сторон, общество стало чрезвычайно военизированным. Государственные земли были переданы армии, чтобы меньше платить ей, и политические должности для большей эффективности тоже сплошь и рядом передавались военным. Итогом стало появление чрезвычайно мощной политической силы, которая вмешивалась в управление с пугающей частотой. За столетие, прошедшее с момента смерти Ираклия, не менее чем восемь императоров были возведены на трон армией, а граница между гражданскими и военными властями безнадежно размылась.

Образование, как и многое другое, тоже пало жертвой тревожных времен. В столице все еще имелись частные учителя, а также начальные и средние школы, административные и военные должности все еще можно было получить согласно заслугам — но для всестороннего обучения в век войн и разрушений у большинства просто не было времени. Грамотность пришла в упадок, а вместе с ней и квалификация чиновников. Под неослабевающим давлением военных катастроф и хаоса в обществе такие области, как философия и литература, по большей части оставались без внимания как роскошества более мирных времен.

По мере того, как уменьшалась ценность образования, византийская культура увядала и гибла. Каждое следующее поколение было менее образованным, чем предыдущее, менее способным понять истинную ценность обучения, и вскоре упадок стал прогрессировать. В начале VIII века пришлось выпустить закон, запрещающий портить старые книги, выбрасывать их или варить из них духи; к середине столетия императоры жаловались, что не могут найти сведущих чиновников, которые разбирались бы в праве. Своими иконоборческими разрушениями Константин V только усугубил упадок, объявив войну монастырям и сделав все возможное, чтобы уничтожить труды тех, кто не был с ним согласен. Поэтому монастырская образованность тоже пребывала в плачевном состоянии.

К моменту смерти императора-иконоборца общественное мнение обернулось против него. Окружающая его аура военных побед еще долго после его смерти обеспечивала ему популярность у армии — но в глазах большинства византийцев он был презренным тираном, чудовищем, заслуживающим только забвения. Они дали ему прозвище Copronymos — «дерьмоименный», а через столетие после его смерти его имя уже было настолько ненавистным, что толпа вломилась в усыпальницу императора, сожгла его кости и выбросила пепел в море.

Его сын, Лев IV, напротив, был куда более уравновешенным человеком. Он также поддерживал иконоборчество, но пытался смягчить допущенные его отцом перегибы. Если бы он прожил дольше, ему, возможно, удалось бы снизить напряженность, но, к несчастью для империи, он умер после каких-то пяти лет царствования. Вся власть перешла к его грозной супруге, женщине, господствовавшей над ним в жизни и полностью затмившей его после смерти.

Константин V выбрал невесту для своего сына, устроив всеимперский конкурс красоты. Он остановил свой выбор на Ирине, невероятно привлекательной сироте из Афин. Для главного иконоборца это был поразительно неудачный выбор. Ирина, выросшая на Западе, была страстной сторонницей икон, ни во что не ставила своего свекра и втайне считала восстановление иконопочитания делом своей жизни. Ее муж пытался обуздать ее, но спустя месяц после того, как он наконец-то запер ее во флигеле дворца, император умер — а Ирина распустила сомнительные слухи, что его смерть стала следствием божественного воздаяния. Поверили в это жители Константинополя или нет, они со скрипом признали Ирину регентшей при десятилетнем сыне, Константине VI. Таким образом трон оказался у одного из самых жадных до власти правителей в долгой византийской истории. Молодая императрица не ведала жалости к тем, кто стоял у нее на пути, и твердо намеревалась удержаться у власти, чего бы ей это ни стоило.

Следующие одиннадцать лет она правила железной рукой, тщательно смещая иконоборцев со всех важных постов и заменяя их своими сторонниками. К несчастью для империи, большинство ее лучших солдат и чиновников были иконоборцами, и их устранение нанесло огромный ущерб имперской армии. Солдаты, уже два года ее правления противостоявшие массированному исламскому вторжению, деморализованные и вымотанные, просто начали переходить на сторону противника и присоединяться к арабам. Унизительный и дорого обошедшийся мир, который пришлось купить Ирине, серьезно повредил ее популярности. Все настойчивей стали звучать голоса, требующие, чтобы она отказалась от регентства.

Однако военные неудачи и уменьшившаяся общественная поддержка мало что значили для Ирины. Она сосредоточилась на том, чтобы восстановить иконопочитание, и спокойно продолжала осуществлять свою политическую программу. Какими бы могущественными ни были императоры-иконоборцы, им не хватало полноты церковной власти, и попытка Константина V с организацией Вселенского собора никого не могла ввести в заблуждение. Ирина собиралась поставить вопрос об иконоборчестве перед всей церковью, будучи уверена, что весомость ее единогласного решения навсегда поставит крест на движении иконоборцев. Спешно были отправлены посланники к патриархам Александрии, Антиохии, Иерусалима и Рима с приглашением посетить то, что должно было стать восьмым и последним великим Вселенским церковным собором.

Он собрался в месте проведения первого собора, состоявшегося 462 год назад — в просторной церкви Премудрости Божьей в Никее, и его результаты вряд ли могли кого-то удивить. Иконоборчество было осуждено, но верующих предостерегли против превращения почитания икон в культ. Империя восприняла эти новости с облегчением, веря, что долгий кошмар наконец-то закончился. Иконоборчество шло на убыль десятилетиями, и только рвение императора поддерживало его. Когда оно было осуждено, в его защиту не раздалось ни единого голоса.

Религиозная победа должна была стать для Ирины ее высшим достижением, после которого ей следовало покончить с регентством и передать властные полномочия своему сыну. Традиционно регентство оканчивалось, когда подопечному исполнялось шестнадцать, а Константину VI сейчас было уже за двадцать. Однако целью Ирины всегда была именно власть, а не что-то другое, и она не собиралась слагать ее в пользу своего жалкого сына. Константин VI был человеком достаточно слабым, чтобы им можно было с легкостью манипулировать, и все могло пройти гладко, если бы Ирина умерила свое честолюбие. Увы, подобные ограничения были чужды ее природе. Убрав лик своего сына с имперских денег, она стала выпускать монеты, на обеих сторонах которых имелось только ее изображения. Не удовольствовавшись этим бессмысленным оскорблением, она издала императорский декрет, в котором объявила себя старшим императором — имеющим, таким образом, верховенство над Константином VI. Когда несколько полководцев стали возражать, требуя, чтобы трон получил законный император, Ирина в гневе казнила их, а ее обескураженного сына жестоко избили и бросили в тюрьму.

Вряд ли императрица могла разрешить ситуацию худшим образом. Даже успешный император дважды подумал бы, прежде чем восстанавливать против себя армию — а в военном отношении Ирина была на грани катастрофы. Из-за бесконечных чисток эффективность армии во время ее правления катастрофически снизилась, а лояльность войск оказалась слабой. В последние два года империя потерпела серьезные поражения от арабов, болгар и франков — и у народа неизбежно возобновились давние подозрения, что иконоборцы, возможно, были правы. В рядах армии вспыхнул мятеж. Вскоре разъяренные толпы заполонили улицы Константинополя, требуя от Ирины отречься от трона в пользу своего сына. В одну ночь преобразившись из узника в народного героя, Константин VI перенесся из тюремной камеры на трон, а Ирина была помещена под домашний арест в одном из ее многочисленных дворцов.

Но Константин VI не принимал активного участия в событиях до того, как был брошен в тюрьму, не обратился он к делам и на троне. Не обладающего ни крупицей честолюбия молодого принца устраивало, как жизнь идет сама по себе, и вскоре он доказал, что ни к чему не пригоден. Когда арабская армия вторглась на территорию империи, он сразу же испугался, согласившись на переговоры о мире — что обещало быть одновременно и унизительным, и чрезвычайно дорогостоящим.

В итоге обвинения в трусости заставили его самого выйти на поле боя, но при виде врага он потерял мужество и ударился в панику, окончательно запятнав тем свое имя. Катастрофа убедила его вернуть власть своей матери; приняв это ужасное решение, он выступил с войском, чтобы потерпеть другое катастрофическое поражение от рук болгар. Недовольная имперская гвардия составила заговор, чтобы избавиться и от Ирины, и от ее никчемного сына — но сведения об этом каким-то образом просочились наружу. Крайне испуганный император повел себя чрезвычайно агрессивно, приказав отрезать языки виновным.

Эта бессмысленная жестокость стоила Константину VI последних остатков поддержки армии, и Ирина приняла решение избавиться от своего жалкого сына раз и навсегда. Константин уже возлагал на своих солдат вину зэ поражение от болгар, и ей не составило труда убедить его наказать неудачливые войска, вытатуировав слово «предатель» на лице тысячи человек, выбранных из числа солдат. Как Ирина и рассчитывала, это действие привело к тому, что императора теперь поносили больше всех людей в городе. Лишившись всех друзей и союзников, Константин VI теперь оказался беззащитен перед своим самым грозным врагом.

В мае 797 года умер маленький сын Константина, и пока император горевал, Ирина нанесла удар. Когда он ехал домой с Ипподрома, несколько человек из ее дворцовой стражи выскочила из кустов и попыталась схватить его. Императору удалось сбежать в доки, но вскоре его схватили там и притащили в Большой дворец. Там, в той самой комнате, где он родился двадцать шесть лет назад, он по приказу Ирины был ослеплен настолько жестоко, что умер.

Занятая государственными делами, Ирина никогда не была для него настоящей матерью. Как и всех имперских наследников, его взрастили армии нянек и наставников, и у него было слишком мало времени, чтобы за период взросления сблизиться с обоими своими родителями. Тем не менее столь подлое убийство глубоко потрясло империю. Ирина нарушила материнские узы, которые считал священными каждый гражданин, начиная от высокопоставленного патриция и заканчивая последним конюшим. Она утратила часть своей человечности, и хотя ее подданные позволили ей править дальше, они уже не могли оказывать ей уважения.

Ирина первой из женщин правила Римской империей не как регент или императрица, а как полновластный император, но ей недолго пришлось наслаждаться этим положением. Чувство вины лишило ее части сил, и когда арабы почуяли слабость и нахлынули снова, она немедленно предложила им огромный выкуп, который империя не могла себе позволить. Стараясь укрепить свою слабеющую популярность, она предприняла поездку в золоченой колеснице, в которую были запряжены прекрасные белые лошади, бросая в толпу золотые монеты. Собравшейся народ принял деньги, но его любовь нельзя было купить так легко. Все были хорошо осведомлены, что из-за обещанной ею дани сарацинам сокровищница была почти опустошена, и то, что она швыряла остатки толпе, только усилило общее презрение к ней. Единственной неожиданностью стало то, что восстание, когда оно наконец разразилось, имело в истоке не недовольного византийца, а варвара с далекого Запада.

Неприятности начались в Риме, где папа Лев III терял в популярности с каждым днем. Он происходил из крестьянской семьи, и за это его ненавидели влиятельные семьи римских сенаторов, которые полагали, что папская тиара должна оставаться уделом знати. Ненависть патрициев была столь глубокой, что в 799 году они подослали банду, приказав ей подстеречь папу на улице во время его прогулки, выдавить ему глаза и вырвать язык. К счастью для понтифика, в пылу драки нападающие всего лишь оставили его без сознания, не повредив его зрению и речи.

Тайно покинув город, пока те, кто на него напал, не исправили своей ошибки, Лев бежал ко двору франкского короля и стал ждать, пока страсти не улягутся. Осознав, что папа находится вне досягаемости, его враги попытались сместить его, обвиняя во всех грехах, начиная от пьянства в общественном месте и заканчивая прелюбодеянием. Из безопасности своего убежища Лев яростно отрицал все обвинения, но было ясно, что обе стороны зашли в тупик. Следовало провести определенного рода суд, но это было сопряжено с опасными затруднениями. Кто обладает правом судить наместника Христа?

Разумеется, это был император Константинополя, глава христианства в миру. Однако Ирина не только опорочила себя, убив своего сына, но еще и была женщиной, а следовательно, в глазах Запада не имела права быть судьей. Лев нуждался в защитнике, и он обратился за помощью не к Востоку, а к куда более близкой силе франков.

Хотя королевству франков не было и столетия от роду, оно уже обладало яркой историей. Его основатель, Карл «Молот» Мартелл, разбил мусульман в битве при Туре, надолго остановив наступление когда-то непобедимых арабов на Западную Европу. Пока византийцы ссорились между собой по поводу иконоборчества, его сын Пипин Короткий пришел на помощь папе, за что был коронован и награжден рангом патриция лично благодарным понтификом. Однако в полную силу королевство франков вошло при прославленном сыне Пипина.

Для человека, вошедшего в историю под прозвищем «короткий», у Пипина был примечательно высокий сын. Названный Карлом, как и его дед, он имел рост в шесть футов и четыре дюйма, а душой был столь же высок и широк, как и телом. К 800 году он превратил унаследованное им относительное небольшое королевство в самое могущественное государство Западной Европы — в империю, равной которой не было на Западе со времен древнего Рима.

Перевалив через Альпы по призыву папы, в декабре 800 года Карл Великий (или Шарлемань, как он вскоре станет известен в мире и в истории) спустился в Италию и выступил в защиту Льва. Папа поклялся на Евангелии в своей невиновности, и с франкским королем, чья фигура маячила позади, собравшееся духовенство приняло его клятву. Два дня спустя, когда Карл коленопреклоненным стоял на рождественском богослужении, Лев поднял с алтаря украшенную драгоценными камнями корону и возложил ее на голову Карла, объявив пораженному собранию, что Карл теперь «священный римский император» — и вдобавок заявил, что тот происходит от библейских израильских царей. Эти слова ударной волной разошлись по возбужденной толпе. После четырех веков, проведенных в безвременье, на Запад вернулся император.

В Темные века жизнь в Европе слишком часто бывала короткой и жестокой — но наследники остатков Западной Римской империи были твердо убеждены, что так будет не всегда. Белые мраморные руины древнего Рима, разбросанные от Британии до Сицилии, служили постоянным напоминанием о времени, которое было до того, как свет цивилизации сменился темнотой. Люди страстно мечтали о дне, когда империя снова возродится из пепла, как феникс, и вернет в мир должный порядок. Теперь, в рождественский день на заре IX века, папа Лев III объявил им, что такой день настал.

Акт коронации был изумительным по своей самонадеянности. Возложив корону на голову Карла, Лев подразумевал, что истинную корону Римской империи может дать только он — то есть, сделав это, он с той же легкостью может совершить и обратное. Церковь, твердо заявил папа Лев, представляет собой высшую власть по сравнению с государством. Подобное заявление било в самое сердце власти Византии, поскольку если Карл был истинным римским императором, то очевидно, что Ирина — или любой другой, сидящий на константинопольском троне — таковым не является. Одним махом Лев создал соперничающую империю, что не только осмеливалась претендовать на равенство с потомками цезарей, но и заявляла, что трон Константинополя занят самозванцами, не более чем ложными претендентами на трон августа.

Разумеется, Лев не обладал ни малейшими полномочиями для помазания нового императора, но чтобы упрочить свою позицию, он предъявил документ, который, возможно, стал самой скандальной подделкой Средних веков — «Дар Константина». Согласно этому документу, папа Сильвестр чудесным образом исцелил императора Константина от проказы, и благодарный император «отступил» в Византию, оставив папе не только власть в Западной Европе, но и право передать корону тому, кого он сам выберет. Латынь, на которой был составлен этот документ, слишком явно относилась ко временам более поздним, чем те, которыми он был датирован. Но образование на Западе пребывало в таком упадке, что этот документ использовался для подтверждения папских претензий еще шестьсот лет.

Новости о коронации были восприняты в Константинополе с ужасом. Точно так же, как на небесах есть один бог, так и на земле может быть только одна Римская империя и один император. Ирина могла быть не самым удачным правителем — но это не означало, что неграмотный варвар может претендовать на то, чтобы занимать трон наравне с нею. Кощунственная коронация была публичным оскорблением правильного мироустройства, и то, что эту церемонию провел папа, только усугубляло подрыв основ мироустройства.

Настроения нисколько не улучшились, когда в начале следующего года послы неотесанного франка прибыли в Константинополь с поразительным сватовством, предложив Ирине руку императора. Империя снова объединится под единым началом, заявили они, а Ирина сможет править как новая Феодора и над Востоком, и над Западом. Для шокированных византийских придворных еще большим оскорблением, чем самонадеянность варварских посланников, стал тот факт, что Ирина, похоже, серьезно задумалась над этим предложением. Поскольку в своих владениях она пользовалась всеобщей ненавистью и чувствовала, как вокруг сдвигаются стены, это предложение казалось ей отличным выходом.

Впрочем, ее подданные не намеревались позволить Ирине вручить империю варварскому претенденту. Чтобы избавиться от потерявшего доверие монарха, они действовали быстро, Ирина же почти не оказала сопротивления. Всю жизнь крепко державшаяся за власть, теперь она потеряла ее буквально в мгновение ока. Группе патрициев не составило особого труда сместить ее с трона и арестовать. Послушно сидя под стражей во дворце, которым она распоряжалась еще совсем недавно, Ирина тихо ждала, пока собравшийся на Ипподроме народ провозглашал императором одного из ее министров финансов, а затем покорно отправилась в ссылку на остров Лесбос в Эгейском море.

Свержение Ирины положило конец не только прежнему режиму. Ее правление было последним, когда в христианском мире существовал единый и неоспоримый мирской глава, его конец знаменовал окончательное крушение старого римского мира. Империя Ирины слабо походила на гордое государство Августа, и различия заключались в чем-то большем, нежели пустая сокровищница и разрушенная экономика, ставшие результатом ее недальновидных попыток купить народную любовь. Старый порядок сохранялся на Востоке еще долго после того, как его свет покинул Запад, но результатами набегов и чумы стала тяжкая разруха, в то время как беспрестанные атаки мусульманских армий войск отняли у империи Испанию, Сирию, Палестину, Египет и Северную Африку.

То, что началось с сокрушительного наступления ислама, закончилось коронацией Карла Великого. Византия подверглась чудовищному давлению, как внутреннему, так и внешнему, и каждый слой общества претерпел необратимые изменения. Византия больше не властвовала над Средиземноморьем, раскинувшись по теплым берегам, что дали ей жизнь. Последние следы классической империи Константина и Юстиниана исчезли под обломками правления Ирины, и враги, наседавшие со всех сторон, угрожали самому существованию Византии. Слишком поздно было пытаться исправить нанесенный вред. Византии предстояло приспособиться к новой ситуации или исчезнуть.