Сконцентрироваться. Почувствовать как по рукам разливается тепло, пронизывающее и согревающее. Не терять контроль. Сосредоточиться. Настроить поток. Построить схему. Направить. Отпустить.

Сноп голубых искр с воем рассек воздух и отлетел в сторону, распавшись на миллиарды мельчайших частиц, так и не достигнув цели. Я гневно сплюнула и готова была зарычать от ярости. Столько сил и все напрасно! У меня никогда не получиться! Оставалось только одно — бежать. Бежать и снова ловить удачный момент для того, чтобы повторить атаку. Желательно, что бы никто за это время не надумал отрабатывать боевые заклинания на мне. Атаковать у меня получалось куда лучше, чем защищаться. От с великим трудом отбитой «Морозной метели» Деяна у меня до сих пор ныло запястье и саднило колено, на которое я неудачно приземлилась.

Превозмогая усталость и боль, я продолжала бежать. Надо продержаться еще совсем немного! Солнце уже успело высоко подняться и жгло во всю свою майскую мощь. В лесу приятно пахло первыми весенними цветами и свежей, еще не утомленной летним зноем зеленью. Но у меня не было ни времени, ни сил наслаждаться этим великолепием. Я ждала полудня. Именно тогда я смогу перестать шарахаться от каждого проползающего мимо жучка и не будет необходимости постоянно держать наготове «Щит». По крайней мере, до следующего раза.

Пробежав около километра, я резко затормозила и вжалась спиной в дерево. Слишком поздно. Михей меня уже заметил и готовился напасть. Меня поглотила обида: держаться столько часов к ряду, а потом вот так просто пустить все старания коту под хвост?! Ну уж нет! Позабыв о всех правилах и канонах, согласно которым я должна была отбиваться, а не нападать, я применила свое коронное заклинание — «Иглы тьмы», и опередила эльфа лишь на несколько мгновений. Не ожидавший от меня атаки Михей упал на землю. Уже готовая прыгать и визжать от радости, я почувствовала удар в спину и упала рядом с повергнутым эльфом.

Пустая башка! Обрадовалась она! Не могла посмотреть, что твориться у нее за спиной. От злости я была готова грызть землю.

— Гамбит, милочка. — уходя, надменно кинул мне Сэт.

Я посмотрела на Михея, с довольной рожей распластавшегося рядом. Как же это подло! Ударить в спину, будучи стопроцентно уверенным, что, ослепленная легкой победой, я и не подумаю ожидать подвоха.

— Не думаю, что Свободные будут спрашивать у тебя благословения, прежде чем бить. Хоть бы даже и в спину. — словно читая мои мысли, прокомментировал Михей.

— Тогда бороться просто бессмысленно! У меня же не было ни единого шанса вырваться! — не тая досады воскликнула я.

— Шанс есть всегда. — философски заключил эльф. — Все дело в том, чтобы уметь им воспользоваться. У тебя был время для того, чтобы оглянуться и выкинуть «Щит». И это как минимум.

Я насупилась, но возражать не стала. Все произошло за считанные секунды. Может мне глаза пониже спины отрастить, чтобы видеть еще и сзади кто крадется! Мне никогда не выдержать это испытание.

Медальон на шее вспыхнул бледным холодным светом, приятно согревая кожу. Полдень. Отряхивая одежду, я устало поднялась с земли, презрительно проигнорировав руку помощи, протянутую мне Михеем. Я была слишком зла. И в первую очередь на себя. Быстро сориентировавшись, я зашагала в сторону общины.

— Немного правее. — бесцветным голосом поправил меня эльф.

Сделав вил, что как раз туда и собиралась идти, я повернула в указанном направлении. За те четыре месяца, что я находилась в общине, меня довольно неплохо научили ориентироваться в лесу. Хотя я и не могла похвастаться, что чувствую себя здесь как дома, страх заблудиться исчез.

С того дня, как меня привезли в общину, началось мое обучение. И думаю, что я без преувеличения могу сказать, что началась новая жизнь. Лазарь мучил меня целыми днями, заставляя чувствовать энергетические потоки и контролировать их. Благодаря моим усилиям, община лишилась двух сараев и колодца, а крышу над Домом собраний пришлось отстраивать заново. Зато уже через месяц я могла контролировать свою силу и не представляла особой угрозы для окружающих. Колдовать оказалось сложнее, чем это выглядело поначалу: приходилось зазубривать бесконечное множество разных заклинаний, построений, правил, никому не нужных и совершенно бесполезных. Всякий раз, когда мне требовалось быстро их применить в экстренной ситуации, ничего не шло на ум. Но вскоре они настолько крепко засели в моей голове, что я и задумываться вовсе перестала, применяя их на автомате.

Несмотря на изматывающие тренировки и утомительные занятия, увильнуть от которых Лазарь не оставил мне ни малейшей возможности, жить в общине мне нравилось. Так хорошо, как здесь, мне еще нигде и никогда не было. В общине я чувствовала себя частью целого. Нужной частью. Здесь у каждого были свои функции. Исай без конца что-то строил и ремонтировал разрушенное такими недоучками, как я. Верен терпеливо водил меня по лесу, разъясняя азы, которыми должен владеть любой, что бы попасть домой, а не в зубы голодным хищникам. Деян помогал мне осваивать боевую магию, доводя заученные заклинания до автоматизма. Дарен и Михей учили меня уж совсем бесполезному делу в эпоху высоких технологий — обращаться с мечом и луком. И если в первом за небывалый успех считалось то, что я поднимала эту тяжеленную железяку с земли и держала на вытянутых руках в течение десяти секунд, то с луком приходилось попотеть, целясь в сердце самодельной соломенной мишени.

На все мои мольбы заменить эти средневековые орудия пыток на что-нибудь автоматическое, с пулями и не такое тяжелое, ребята рассержено фыркали и гоняли меня до чертиков перед глазами. Дело в том, что убить мага обычной пулей или подорвать на мине практически не возможно. Порох и сталь способны причинить магической плоти вреда не больше, чем комар. И только серебро, защищенное надлежащими рунами, способно заставить их обратить на себя внимание.

Иногда я ненавидела своих учителей. Мне казалось, что они специально взваливают на меня слишком большую ношу, чтобы в очередной раз напомнить жалкой мне всю бездарность моего Потенциала и дать почувствовать себя кривоглазым безруким рахитом, но, поостыв, оценила их труд. Теперь я могла постоять за себя, разнеся на мелкие кусочки какого-нибудь не слишком проворного колдунишку.

Кстати, в так тщательно скрываемом от меня в первое время Великом Договоре ничего такого уж таинственного не оказалось. Впрочем, чтобы там не говорил Софон, «великого» я тоже в нем ничего не разглядела. Попирался этот «великий и незыблемый» тут и там. Предназначенный для того, чтобы сдерживать амбиции владеющих Потенциалом, Договор уже давно растерял свою грозность.

Создан он был сразу после того, что Софон назвал Великим расколом. Как мне и пытались объяснить с самого начала, для наших предков магия была такой же обыденной и неотъемлемой частью жизни, как для нас сегодня горячая вода в трубах или, например, электричество. Дар сам выбирал, кто им будет обладать. Одинаково одаренные дети могли родиться как в семье князя, так и в семье крестьянина. Их одинаково холили и лелеяли, а по достижении ими пятилетнего возраста отдавали туда, что со старинных языков на современные переводится как «Академия».

Со временем Дар начал изменяться, как изменялся и весь мир. Он стал более агрессивным, разрушающим. Появлялись болезни, вылечить которые маги были не в состоянии. Некоторые увидели в этом упадок, другие — возвышение.

Люди, используя разрушающую все и вся магию, захотели власти. Еще большей. Они обратили свое внимание на то, сколько природных богатств принадлежит Малым расам. Считая себя сверхразумными существами, люди начали воевать со старшими народностями. Быстрой и победоносной войны не получилось. Отстаивая свои земли, а главное — жизнь и свободу, Малые дрались до последнего. Мощью и коварством, мобилизовав все силы и прибегнув к самым низким способам борьбы, людям удалось одержать верх. Не последним фактором явилось то, что именно люди как никто способны к магии. И они не преминули ей воспользоваться.

Когда очнулись и поняли, было слишком поздно. Малые расы оказались незаменимой частью Мира и без них он начал медленно, но верно увядать.

В рядах магов нашлись те, кто понял всю необходимость сохранения баланса между существами, населяющими нашу планету. Среди носителей Дара вспыхнула настоящая вражда. После нескольких лет ожесточенных споров стало ясно — прежние устои повергнуты в прах. Равные противостояли равным. Магия оказалась расколота, и склеить разлетевшийся в дребезги мир было уже невозможно.

Все решилось в одночасье. После десяти дней кровопролитной битвы, на которой полегли как Адепты Академии низших уровней, так и Верховные магистры, те из членов Верховного Собора Магов, кто остался жив и был более или менее в своем уме, решили собраться вместе, для приятия решения, которое должно было положить конец этому безумию.

Собор явил свету Великий Договор, сохранившийся до наших дней. Согласно его букве, никто не смел покушаться на жизнь и свободу Малых рас. Взамен они отныне могли жить лишь в определенных, специально выделенных для них резервациях, не претендуя на земли людей и не вмешиваясь в их жизнь.

Это решение оказалось для многих Малых сродни смертельного приговора. Но они приняли его, потому что те крошечные остатки их народов попросту не могли претендовать на что-то большее.

По этому же Договору маги были официально разделены. Те, кто отстаивал интересы Малых, были наделены особыми полномочиями и обязались следить за исполнением Договора. Их назвали Хранителями. Тех же, кто и стал причиной всех бед, назвали Свободными магами. Они не подвергались гонениям до тех пор, пока не осмеливались перейти черту.

После заключения Договора и появились первые общины. На протяжении веков они распадались и собирались вновь. Сегодня, как утверждал Софон, во всем мире их можно пересчитать по пальцам одной руки. Вот в одну из них меня и угораздило попасть.

Наконец выйдя их леса, я увидела поджидавших нас с Михеем парней.

— Очень неплохо. — подвел итог Лазарь. — Хотя и не очень честно. Впрочем, на войне все средства хороши.

Я послала Сэту полный ненависти взгляд. Этот подлец убивал меня по пять раз на день, и ни разу не повторился ни в заклинании, ни в методе преследования. Как только его воспаленное воображение могло создать столько изощренных издевательств! Он меня на дух не переносил. Откровенно говоря, я тоже не питала к нему особой нежности. С самого первого дня, как он меня увидел, парень пытался от меня избавиться. Иногда он, словно забывая, что должен меня ненавидеть, вел себя совершенно адекватно. Однажды мы даже очень мило болтали, обсудив все, начиная с талантов Лепко, заканчивая боевыми клинками, в которых, как оказалось, Сэт знал толк. Но такие моменты случались реже, чем хотелось бы. Сэт быстро вспоминал о своей неприязни. Он считал, что я опасна для общины. Возможно, в одном из тех сараев, что я разнесла в мелкую щепку, он хранил заначку, и теперь опасался за сохранность остального своего имущества. Не знаю. Но убей он меня еще тогда, ночью после нападения тхалов, ему, наверное, жилось бы намного спокойнее и веселее.

Пока мы шли к общине, Деян и Лазарь наперебой в подробностях описывали все допущенные мной ошибки, не забывая в то же время хвалить. Я устала до такой степени, что не реагировала ни на критику, ни на похвалу. Злость сменилась отчаяньем, отчаянье уступило место уверенности, что уж завтра я продержусь до конца, несмотря ни на какие ухищрения моих соперников.

Этот вид тренировки придумал Лазарь. Он нашел способ, как нейтрализовать нашу магию по отношению друг к другу. Максимумом вреда, что мы могли причинить друг другу, был безобидный толчок. По условиям игры, после того, как тебя убили, ты должен оставаться лежать на земле. Исключение сделали лишь для меня. Если бы не чудесные «воскрешения», я бы так и лежала бревном с начала игры до ее конца, ничему не научившись. По совести сказать, убивали тоже практически только меня.

Заметив, что я прихрамываю на левую ногу, Дарен жестом предложил помощь. Сначала я решила повыпендриваться, но, здраво рассудив, что с разодранной коленкой мне не особо удобно будет завтра показывать всем «кузькину мать», позволила оказать себе первую магическую помощь. Мы поотстали от остальных, и Дарен прикоснулся к моему мученическому колену. По спину пробежали мурашки, и тепло от ладони мага пропитало рану, срастив ее. Через минуту боль пропала, а на месте ссадины остался лишь легкий розовеющий след. Судя по предыдущему опыту врачевания увечий, причиненных мне собственной неловкостью, и от него останется разве что память.

Пока Дарену было по зубам лечение лишь таких мелких царапин. Но это было не в пример лучше, чем идти на растерзание к Весее с ее бесконечными примочками, растираниями и компрессами. Вот бы он еще и джинсы восстанавливал!

К нашему приходу Веся уже приготовила обед. Наверное, рота солдат ест меньше, чем набегавшиеся маги. Маленьких кастрюль в доме травницы не водилось в принципе. Магия отнимала неимоверное количество сил.

После подкрепления меня ожидало самое страшное — занятия. Сегодня меня учили левитации. Мало того, что соответствующее заклинание было очень запутанным и требовало неимоверной концентрации, так еще и погода никак не располагала к занятиям. Разбив три тарелки и получив нагоняй от Веси, Лазарь заменил их на пластиковые. Без озорного звона разлетающихся черепков стало совсем тоскливо.

На заднем дворе, где меня дрессировали от греха подальше, появилась бледная и перепуганная травница. С минуту она бегала взглядом от Деяна к Лазарю и обратно, словно моля их сказать, что ей почудилось.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил эльф.

Веся судорожно кивнула и посмотрела не меня.

— Аль, я не знаю в чем дело, — девушка судорожно сглотнула, — но там тебя Феофан зовет.

Старик сидел на берегу Ильмени, сгорбившись и опустив голову. Я встала неподалеку от него, боясь потревожить и отвлечь от тех тяжелых мыслей, что теснились в его голове. Феофан вздохнул и распрямился. Наверное, если бы не знала, что он слепой, подумала бы, что он смотрит на воду, умиротворенно накатывающую на берег.

— Хорошая погода сегодня. Не находишь? — сказал старик, не отрывая взгляда от озера.

Я неловко кивнула, но тут же опомнилась, что он это все равно не видит. Хотя мне всегда казалось, что он реагирует на каждое движение.

— Ты не стесняйся, присаживайся. — предложил старик, прежде чем я сумела придумать, что ему ответить.

Я робко уселась рядом с ним на бревно сломанного дерева. Несколько минут мы молчали. Он смотрел на воду и думал о чем-то своем. А я пыталась собраться с мыслями и успокоить неистово бьющееся в груди сердце. Я не могла представить, чем такого великого старца могла заинтересовать моя более чем скромная персона. Феофан позвал меня сюда явно не за тем, чтобы поговорить о погоде.

Феофан никогда не общался ни с кем из общины, если на то не было крайней нужды. Все свои распоряжения, советы и пророчества он передавал через Лазаря и Софона. Конечно, если кому-то нужен был личный совет или помощь, любой из общины мог подойти к старцу, но желающих было крайне мало. Точнее говоря, со времен отца Михея и Весеи не нашлось ни одного. Феофан отличался взрывным характером и смотрел на простых смертных с изрядной долей цинизма.

Целыми днями старик сидел в своей узкой келье. Хранители восхищались его даром и поклонялись, как божеству. Феофан являлся символом все общины и ее бессменным руководителем. Весея любила повторять, что любой другой уже давно сошел бы с ума, ежесекундно видя будущее и настоящее, следя за каждым членом общины и каждым магом, населяющим нашу планету. Кроме этого старика заботило благополучие и материальное процветание общины.

— Ты, наверное, сейчас сидишь и думаешь: «что этому взбалмошному старикану от меня понадобилось?» — иронично улыбнулся Феофан, подняв седые брови. — Так вот. Ругать я тебя не буду. Хвалить тоже, и не надейся. Сараи разносить ты хорошо научилась, но магия не в этом заключается. Деян, конечно, любит усердствовать с боевыми заклинаниями и по большей части это его вина. Я все понимаю. Так уж мы люди устроены, что сначала разрушаем, а потом уже учимся строить. Но это я так тебе говорю, для поддержания образа занудного всезнайки. Меня другое волнует.

Старик повернул ко мне свое пронизанное глубокими морщинами лицо. Его белесые незрячие глаза были прищурены, словно его что-то сильно смешило.

— И что же вас так волнует? — с трудом переборов страх перед стариком, спросила я. Стараясь говорить как можно более естественно, я слегка перестаралась, и вопрос вышел слишком дерзким. Феофан или не заметил этого, или не предал значения, продолжая говорить все так же спокойно.

— Твои сны. Ты ведь сегодня опять их видела. И меня это несколько… настораживает.

— Со мной что-то не так?

— Да так-то оно так. — тихо сказал Феофан, прикусив губу. — Просто ты мне напомнила одного парня… Но это не имеет значения. Кого ты обычно видишь?

Я была несколько удивлена его вопросом. Он точно знал, что я постоянно вижу сны, но не знал их содержания. Такому могущественному магу как Феофан ничего не стоило бы поковыряться в моей голове.

— Мать. Она снится мне практически каждую ночь с того момента, как она от меня уехала.

Феофан взял мою руку и сжал ее в своих холодных старческих ладонях.

— Из-за чего она тебя оставила? — спросил старик. В его голосе не слышалось ни поддельного интереса, ни желания просто дать высказаться, ни обычной вежливости. Ему было действительно важно это знать. Для чего? Ума не приложу.

— Она бросила нас с отцом когда мне было около пяти лет. Несмотря на возраст, я отлично ее запомнила. Каждую черту ее лица, каждый жест, каждую улыбку. — воспоминания давались мне с трудом и я кашлянула, прогоняя сдавивший горло комок слез. — Мама работала переводчиком в одном крупном банке. Там она познакомилась с богатым итальянцем и уехала с ним. Этот мужчина был вдовцом. Его жена умерла при родах, оставив ему четверых сыновей. От пятой дочки он отказался сразу, хотя мама, говорят, предлагала ему забрать меня, чтобы я жила вместе с ними. В итоге, она предпочла мне богатого заграничного мужа.

Феофан внимательно слушал меня, а потом заглянул в глаза и спросил:

— Ты сумела ее простить?

— Да. — не раздумывая ответила я, но потом исправилась, поняв, что врать человеку, который знает не только твое прошлое, но и будущее просто не имеет смысла. — Нет. Не простила. И, наверно, никогда не прощу. Просто не смогу. Первые два года она еще писала, звонила, обещала забрать меня к себе и познакомить с моими новыми итальянскими братьями. Говорила, что этот Пауло уже почти согласился меня удочерить и все такое. А потом вообще исчезла. Я когда выросла, нашла ее. Но мама даже не сразу вспомнила, что у нее еще и дочь есть. Так поговорили ни о чем, положили трубку и больше никогда не общались. Вы бы смогли простить? Я не смогла.

— Знаешь, Софон меня покусает за такие слова, но не все достойны прощения. Ой, не все! Только мы ведь прощаем не ради тех, кто нас обидел. Мы прощаем ради себя. И в первую очередь для себя. Ненависть, она как червь, который ест нас изнутри. Вот в чем я с Софоном согласен, так это в том, что простить и забыть — две разные вещи. Ведь в тех словах про то, что надо подставить другую щеку, есть доля истины. И она не так уж и мала. Можешь считать эти слова бредом полоумного старикана, я тебя понимаю. Сам был таким же упрямцем. Хотя это и давно было. — Феофан задорно подмигнул и улыбнулся.

— Вы считаете, что мать перестанет мне сниться, если я ее прощу? — со скепсисом спросила я.

— Не знаю. — пожал плечами старец. — Ведь дело не в ней. В тебе. Ты сама себя мучаешь, а силу особенности Дара это принимает такой образ. Впрочем, ты меня меньше слушай. Это только пустые предположения. Ты столько лет мучаешься этими воспоминаниями. Я знаю, какую боль может причинять прошлое. Бежать от него бесполезно. Но в твоем случае можно попробовать его немного… выдрессировать, если позволишь так выразиться.

— А в Вашем? Дрессировке не поддается?

Феофан натужно засмеялся, но веселого в этом смехе было мало.

— Умная девочка. Но со мной все намного сложнее. Я сам во всем виноват, и этот грех навсегда останется со мной.

Старик помрачнел и снова уставился на Ильмень.

— Знаешь, давно со мной так не разговаривали. Меня все бояться. — ухмыльнулся маг. — А я ведь не страшный вовсе. Я просто старый, уставший от жизни человек.

Он тяжело вздохнул. За разговором я и сама не заметила, как перестала бояться Феофана. В старике, конечно, было много странностей, и, прежде всего, эти его слепые глаза, которыми он просвечивал, как рентгеном. Речь старца была неторопливой, размеренной, но голос был очень громким для старика, глубоким и низким, похожим на звон большого колокола, и пробирал до глубины души.

Я смотрела на Феофана и ее могла поверить, что когда-то он тоже был молод.

— Наш Дар, — ни с того ни с сего снова заговорил он, — это самое большой испытание, которое посылает нам жизнь. И не все могут с ним справиться. В свое время я не смог и поплатился за это. Поверь мне, сейчас я бы отдал многое, чтобы посмотреть в твои глаза, увидеть вас всех, моих детей. Вы так молоды, амбициозны, красивы. Вы такие все разные. А я вроде и живой, а не живу. Я не вижу закаты. Раньше я любил смотреть на уходящее за горизонт солнце. Каждый день оно садилось в одном и том же месте и каждый раз по-разному. Я сидел на этом самом месте, как сейчас. Но теперь передо мной лишь тьма. Ничего кроме тьмы.

— Мне казалось, что Вы видите…

— Вижу?! Разве это так называется! Да, Дар не дает мне натыкаться на косяки и спотыкаться на каждом шагу. За то, что вижу я, многие маги отдали бы не только глаза. Я вижу твою душу, дочка, твой Дар, твою суть. Но твое лицо для меня так и останется неразгаданной загадкой. Кто говорит, что внешняя оболочка не важна, пусть поживет хотя бы годик во тьме. Я посмотрю, как он соскучится по этой самой банальной оболочке.

— И как давно это с Вами? — осмелилась я спросить, подумав, что в другой раз у старца может и не быть такого хорошего настроения.

— Восемь веков. Восемь долгих сотен лет.

Старик пожевал губы, решив, что и так слишком разоткровенничался, встал и медленно побрел к общине. Я не стала идти за ним, посчитала, что ему надо побыть одному, но неожиданно Феофан вернулся в куда лучшем расположении духа.

— Я тут совсем с тобой заболтался, дочка. Насчет твоих снов: скажу Софону — поговори с ним. И раз я тут так много рассказал, что тебе знать и не положено вовсе, не буду останавливаться на полуслове — не красиво как-то, да и не солидно. Сама все узнаешь. Не пугайся, и не сопротивляйся. Думаю, у меня тоже получиться тебя кое-чему научить…а теперь иди давай, занимайся делом! — Феофан грозно сдвинул брови и замахнулся своей легендарной тростью. — Долго тебя там Лазарь еще ждать должен?! Все бы вам штаны просиживать!

Старик снова стал прежним неугомонным крикуном, каким его знали все в общине. Я не рискнула опробовать на своей собственной спине его мастерство владения тростью и поспешила в дом травницы, который теперь стал и моим домом.