1

Затаив дыхание, она следила за поединком, стоя в тени огромной колонны.

Нервы ее были напряжены до предела, кулаки крепко сжаты, рот полуоткрыт, в глазах – тревога.

Звенели скрещивающиеся рапиры. Воины сражались насмерть.

Розалинда Мадиган, так звали эту женщину, знала, что только один может выйти живым из этой схватки. Лучи света, проникающие через узкие окна замка, яркими бликами отражались на смертоносных клинках.

Один из воинов, Гэвин, был чуть ниже ростом, гибок и строен. Он делал молниеносные выпады, заставляя противника отступать все дальше и дальше вглубь вымощенного каменными плитами Большого зала. Преимущество было на его стороне.

Второй рыцарь, Джеймс, был выше, шире в плечах, но не обладал подвижностью и ловкостью своего противника. Сейчас он, бледный от бешенства и страха, был зажат в угол, буквально вдавлен в стену.

Женщине показалось, что поединок закончится быстрее, чем она думала, настолько очевидным было преимущество Гэвина. Но вдруг, к ее изумлению, Джеймсу каким-то образом удалось слегка изменить положение своего тела. Лишь самую малость, но этого было достаточно, чтобы сделать неожиданный выпад и завладеть ситуацией. У нее перехватило дыхание.

Гэвину, застигнутому врасплох, пришлось защищаться. «Такой вариант не предусматривался»,– подумала она, не сводя глаз со сражающихся рыцарей.

С легкостью танцора Гэвин мгновенно отступил, ловкими и сильными ударами парируя атаки Джеймса.

Джеймс, тяжело дыша, делал выпад за выпадом. Он так же отлично действовал рапирой, как и Гэвин, однако явно уступал ему в ловкости и быстроте.

Ожесточенно сражаясь, они перемещались к центру зала. Атака. Отбита. Еще атака – снова отбита. Джеймс задыхался, движения его замедлились. Гэвин вновь перехватил инициативу, он продолжал наступать, стараясь нанести смертельный удар.

Вдруг Джеймс споткнулся и упал, выронив рапиру. Та со звоном отлетела в сторону.

Молниеносно Гэвин оказался подле него и приставил острие к его горлу. Их горящие ненавистью взгляды встретились. Ни один не мог отвести глаза.

– Убей же меня! – выкрикнул наконец Джеймс.

– Я не хочу пачкать свой клинок твоей кровью, – холодно ответил Гэвин, но голос его при этом прозвучал почти мягко.– Достаточно того, что я выиграл эту последнюю, решающую битву. Теперь мы действительно квиты. Убирайся из этих мест и не возвращайся под страхом смерти.

Отступив на несколько шагов, он вложил рапиру в ножны и не оборачиваясь стал подниматься по широкой лестнице. Только на самом верху он бросил быстрый взгляд на Джеймса, прежде чем исчезнуть в темноте.

Воцарилась полная тишина.

Затем раздался резкий голос режиссера:

– Стоп! – и торжественное добавление: – Все, ребята, съемка закончена!

Джеймс поднялся на ноги, режиссер поспешил к главному оператору, все вдруг разом заговорили, закружились по съемочной площадке, смеясь, шутя, похлопывая друг друга по плечу.

Не обращая внимания на весь этот гам, Розалинда подхватила свою сумку и быстро прошла через зал к лестнице в поисках Гэвина. Тот все еще стоял в тени на платформе, которой оканчивались ступени. Она сразу заметила его неестественно застывшую позу, напряженный взгляд и бледность, проступающую даже сквозь грим.

– Тебе больно,– пожалела она его.

– Немного. Такое ощущение, как будто тисками сжимают череп. Дай-ка мне воротник, Рози.

Она быстро достала из сумки медицинский фиксирующий воротник и помогла надеть его. Неделю назад на натурных съемках в Йоркшире Гэвина сбросила лошадь. Были повреждены мышцы и нервы спины и левого плеча. С тех пор боль не прекращалась.

Когда Рози застегнула воротник, Гэвин почувствовал явное облегчение. Он с благодарностью взглянул на нее и улыбнулся. Воротник, как оказалось, помогал гораздо лучше, чем болеутоляющее.

– Я ужасно волновалась за тебя во время последней сцены, – сказала Рози, покачав головой. – Не представляю, как ты выдержал.

– Волшебство театра. Как только входишь в роль, адреналин начинает вырабатываться в бешеных количествах. И ты уже не чувствуешь боли. По крайней мере не замечаешь ее. Образ Варвика захлестнул меня. Погрузившись в него, я жил его жизнью. Такая роль всегда захватывает, заставляет забыть обо всем.

– Знаю. И все же я волновалась за тебя,– сказала она, улыбнувшись.– Мы столько лет проработали вместе, казалось бы, я не должна беспокоиться. Твои перевоплощения – секрет успеха, я всегда это говорила. Но пойдем, нас ждут Чарли, Джеймс, Аида и все остальные.

Когда Рози и Гэвин появились на лестнице, общее оживление усилилось, и участники съемочной группы приветственно зааплодировали. Они отлично знали, что Гэвин Амброз, исполнитель главной роли, вот уже несколько дней страдает от нестерпимой боли, и они отдавали должное не только его актерским талантам, но и стоическому терпению. Он был настоящим профессионалом, готовым закончить съемки во что бы то ни стало, и это было достойно восхищения.

– Гэвин, ты был великолепен, просто великолепен! – сказал Чарли Блейк, режиссер фильма, пожимая ему руку.– Должен сказать, я не ожидал, что ты уложишься в три дубля.

– Жаль, что не в один,– сдержанно ответил Гэвин.– Но спасибо тебе, Чарли, что ты дал закончить поединок, как он пошел. Последний раз получилось неплохо, да?

– Еще бы! Я не вырежу ни секунды из отснятого материала.

–Ты настоящий боец, Гэвин,– сказала режиссер-постановщик Аида Янг, по-матерински бережно обнимая его.– Невозможно сыграть лучше.

– Спасибо, Аида. От тебя не часто услышишь такое.– Гэвин поискал взглядом Джеймса Лэйна, своего партнера в сцене поединка, и улыбнулся ему.– Мои поздравления, Джимбо!

– Взаимно, приятель! – ответил Джеймс.

– С тобой легко работать,– продолжал Гэвин.– Схватки всегда трудно ставить. Но ты отлично чувствуешь ритм, просто превосходно!

– Скажем так, мы с тобой, как два Эрола Флинна,– ответил Джеймс, подмигнув Гэвину.– Жаль, что Кевин Костнер уже снял свою версию «Робин Гуда», а то мы бы с тобой показали класс.

Гэвин рассмеялся, но, заметив тревогу на лице Аиды, воскликнул:

– Эй, не надо волноваться, со мной все в порядке, честное слово! Я даже собираюсь сегодня отметить окончание съемок.

– Ну, дай бог,– ответила Аида.– Вечеринка – это замечательно, если ты только в состоянии ее выдержать.

Гэвин обвел глазами съемочную группу.

– Спасибо за все,– сказал он искренне.– Вы все отлично поработали, и мы должны это как следует отпраздновать сегодня вечером.

– Ну конечно, Гэвин,– ответил главный осветитель, и все окружили Гэвина, говоря, какой он отличный парень, и пожимая ему руку.

Немного погодя Рози и Гэвин вышли из огромной студии, где были выстроены декорации Большого зала Мидлхемского замка, в коридор за съемочной площадкой.

Они осторожно пробирались среди путаницы кабелей, нагромождения оборудования, лабиринта подмостков, на которых были установлены огромные «солнечные» прожекторы, имитировавшие восход солнца за стенами замка. Они оба, хотя и по разным причинам, с облегчением думали о том, что сняты последние кадры и фильм в коробке. Молча, погруженные каждый в свои мысли, они направились в гримерную Гэвина.

– Ты действительно едешь в Нью-Йорк в конце недели? – спросил Гэвин, появляясь в дверях ванной, примыкающей к его костюмерной. Затягивая пояс белого махрового халата, он пристально взглянул на нее.

Рози, оторвавшись от записной книжки, выдержала его взгляд.

– Да,– сказала она и убрала книжку в сумочку.– У меня там встреча с несколькими постановщиками с Бродвея. По поводу нового мюзикла. Кроме того, мне нужно встретиться с Джоан Саттон. Она собирается возобновить «Мою прекрасную леди».

– Это рискованно для тебя, а? – рассмеялся Гэвин.– Еще никто не забыл спектакли и костюмы Сесила Витока.

– Пожалуй,– согласилась Рози.– Эта работа – своего рода вызов. И я не против выложиться на ней как следует. Посмотрим, что получится.– И как бы между прочим добавила: – Из Нью-Йорка я лечу в Лос-Анджелес встретиться с Гарри Маршаллом. Он хочет, чтобы я делала костюмы для его нового фильма.

– Вместо бродвейских шоу – или вместе с ними?

– Вместе.

– Рози, ты с ума сошла! Это уже слишком! Ты просто убиваешься на работе. Только за один год ты сделала костюмы для двух спектаклей и моего фильма, что, прямо скажем, дело не из простых: тебе сильно пришлось покрутиться. В следующем году ты собираешься устроить то же самое? Три или четыре большие работы? Умерь свой пыл, ради бога!

– Мне нужны деньги.

– Я дам тебе, сколько ты захочешь. Разве я не говорил, что все мое принадлежит тебе?

– Да, конечно. И спасибо тебе, Гэвин, ты знаешь, как я это ценю. Но это не одно и тоже. Я хочу сказать, что твои деньги– это не то же, что деньги, заработанные мною самой. Кроме того, это не совсем для меня. Мне нужны деньги для моей семьи.

– Они – не твоя семья! – возразил он с неожиданной горячностью, при этом лицо его исказилось гневом. В растерянности Рози взглянула на него и заставила себя удержаться от слов, готовых слететь с губ. Она промолчала, удрученная этой внезапной вспышкой.

Гэвин резко повернулся, сел перед гримерным столиком и принялся снимать грим.

– Но они действительно моя семья,– наконец сказала она.

– Нет. Твоя семья – это мы: я, Нелл и Кевин! – воскликнул он, резким движением оттолкнув от себя салфетки и крем.

Не понимая его раздражения, Рози подумала: «И Мики – он тоже моя семья, где бы он сейчас ни был. И еще Санни». При мысли о них сердце ее сжалось. Она вздохнула.

Секунду спустя Рози подошла к Гэвину и встала сзади, положив руки на спинку его стула. Ее блестящая каштановая шевелюра возвышалась над его темноволосой головой, ее зеленые глаза, в которых застыл вопрос, встретились в зеркале с его серо-голубыми.

Как бы отвечая на невысказанное, он тихо сказал:

– Помнишь, мы говорили, что мы одна семья? – и посмотрел на фотографию, стоящую на столике.

Рози вслед за ним посмотрела на изображение в серебряной рамке. Все они были на этой фотографии: она сама, Нелл, Гэвин, Кевин, Мики и Санни; улыбающиеся, они стояли обнявшись, и глаза их сияли надеждой и радостным ожиданием. Так давно был сделан снимок, так молоды они были... Но каждый уже тогда познал сиротство...

– Мы обещали друг другу, что всегда будем вместе, что бы ни случилось. Мы говорили, что мы одна семья, ты помнишь, Рози? – продолжал Гэвин.– Так оно и было. Это и сейчас так.

– Да, Гэвин, семья,– прошептала она, стараясь отбросить неожиданно нахлынувшую грусть, грозившую захлестнуть ее. Самое печальное заключалось в том, что все они нарушили свои обещания друг другу.

Гэвин поднял голову, опять перехватил в зеркале ее взгляд, и лицо его осветилось знакомой, и теперь такой знаменитой, загадочной улыбкой.

– Если уж тебе так хочется расшибиться в лепешку, делай это лучше в моих фильмах, тогда я хотя бы смогу подобрать останки. Ну так как? Будешь работать в моей следующей картине?

Серьезное выражение тут же сменилось веселым, и она рассмеялась:

– Согласна, мистер Амброз! Неплохую сделку мы заключили.

Раздался неожиданный стук в дверь, и вошел Вилл Брент.

– Я пришел помочь вам снять костюм, но, вижу, вы и без меня справились. Простите, что опоздал.

– Пустяки, Вилл. Я успел снять только камзол. Не поможешь ли мне с остальным снаряжением, особенно с сапогами? – Гэвин подмигнул Виллу и вытянул ногу.

– Сейчас, сейчас,– ответил Вилл, подходя к нему.

– Увидимся вечером,– шепнула Рози, чмокнула Гэвина в макушку и направилась к двери, прихватив с дивана свою сумку.

– Не забудь, что я тебе сказал, Прекрасный Ангел. Ты работаешь в моей новой картине! – крикнул ей вслед Гэвин, затем с исказившимся от боли лицом стал осторожно поправлять свой медицинский воротник.

 

2

Порывы холодного ветра ударили Рози в лицо, как только она вышла из дома. Поежившись, она поплотнее закуталась и взглянула вверх.

Небо было мрачным и тревожным, свинцовые тучи низко висели над головой. Было сумрачно, как вечером, и с каждой минутой становилось все темнее. Словом, обычный английский зимний день, к которым она уже успела привыкнуть за последнее время.

Ветер принес с собой какую-то мелкую морось, и Рози вдруг подумала, что же будут делать английские дети, если в конце концов пойдет настоящий дождь. Ведь сегодня Пятое ноября, Ночь костров, как здесь ее называют. Аида рассказала об этом Рози на прошлой неделе и даже прочла столетней давности стихотворение, которое выучила еще ребенком:

Помни, помни Пятое ноября, порох, измена, заговор...

Аида объяснила, что в 1605 году при короле Якове некий Гай Фокс вознамерился взорвать здание Парламента. Однако по доносу он был схвачен еще до того, как успел что-либо сделать, обвинен в измене, признан виновным и казнен. С тех пор в Британии Пятое ноября отмечается как день Гая Фокса.

В эту ночь повсюду зажигают костры, бросают в пламя чучело Гая Фокса, устраивают фейерверки и пекут на кострах каштаны и картошку. Конечно, если не идет дождь.

– Если все пойдет хорошо, мы будем праздновать конец съемок пятого числа,– сказала Аида, когда они завтракали в ресторане студии в прошлый вторник.– Боюсь только, что пожарники не разрешат нам устроить костер. Но, может быть, мы придумаем что-нибудь еще, чтобы как следует отпраздновать Ночь костров и завершение картины.

Рози не могла точно определить, что имела в виду Аида под словами «как следует», но вскоре все станет ясно: вечер начнется через несколько часов.

Бросив быстрый взгляд на опустевшую съемочную площадку Шеппертонской студии, она поспешила в свою мастерскую в здании производственного цеха.

Последние девять месяцев она все время работала там и настолько привыкла, что чувствовала себя здесь как дома. Ей также нравилось работать с Аидой и со всей съемочной группой. Все они были англичанами, и с самого начала Рози ощутила себя с ними легко и свободно.

Вдруг ее поразила мысль, что ей будет не хватать Шеппертона и всего, что связано со здешними съемками.

Так бывало не всегда. Иногда она испытывала облегчение, заканчивая работу над фильмом. Хотелось скорей уехать и не оглядываться. Но при работе над «Делателем королей» между актерами, съемочной группой, режиссерами возникло удивительное чувство товарищества, которое еще больше окрепло за эти долгие месяцы. Может быть, так случилось потому, что с самого начала им пришлось столкнуться с разными трудностями. Все вместе они боролись за свой фильм, за то, чтобы он получился. И Рози была уверена, что фильм будет иметь успех. По какому-то неписанному киношному правилу, трудный фильм после завершения неизменно оказывался лучшим.

Все работали с невероятным напряжением. Работали даже тогда, когда казалось, что последние силы на исходе. А Гэвин, вложивший всю душу в роль Ричарда Невилла, графа Варвика, сыграл ее блистательно. Рози считала, что работа достойна «Оскара». Хотя, конечно, она не была вполне беспристрастна.

Распахнув двойные стеклянные двери производственного цеха, Рози прошла по длинному коридору в свою мастерскую. Войдя, она на мгновение замерла в дверях, обвела взглядом комнату, висящие на стенах эскизы, вешалки для костюмов, огромный стол с нагромождением книг, журналов, рисунков, деталей созданных ею костюмов и аксессуаров.

За девять месяцев работы здесь накопилось невероятное количество вещей, и ей пришло в голову, что несколько дней придется порядком потрудиться, чтобы упаковать все это хозяйство. Хорошо еще, что у нее были две ассистентки, Вэл Хонер и Фанни Лейланд. Они помогут ей составить каталог эскизов, упаковать их вместе с костюмами, которые она решила оставить для своего архива, уложить в ящики книги и фотографии, использовавшиеся при выдумывании костюмов.

Основные эскизы костюмов Гэвина были приколоты на длинной стене мастерской, и сейчас она подошла к ним и остановилась, склонив голову и внимательно вглядываясь в каждый из них. Затем она кивнула, как бы соглашаясь со своими мыслями: «Гэвин прав, «Делатель королей» был очень сложным фильмом». И не только из-за своего размера и огромного количества персонажей, но из-за необходимости соблюдать историческую достоверность. Да, эта работа стала настоящим испытанием для Рози. Однако она умела справляться с трудностями, казалось, они пробуждали в ней какие-то дремлющие силы. Какой бы изматывающей ни была эта работа, Рози приятно было сознавать, что она поучаствовала в фильме такого размаха.

С самого начала, еще на подготовительном этапе, она испытывала какой-то удивительный подъем и прилив энергии, переполнявший ее.

В центре внимания был, конечно, Гэвин, утвержденный на роль графа Варвика. Граф Варвик два десятилетия XV века был самым могущественным человеком Англии. Представитель йоркширской династии, потомок короля Эдуарда III, он был первым графом Англии того времени и величайшим воином и рыцарем всех времен, словом, фигурой легендарной.

Именно Варвик посадил на английский трон своего кузена Эдуарда Плантагенета. Это произошло в результате гражданской войны между королевскими династиями Йорков и Ланкастеров, обычно называемой войной Алой и Белой розы, поскольку белая роза была эмблемой Йорков, а красная Ланкастеров. Варвик был главным действующим лицом этой войны. Именно благодаря ему после многих кровопролитных боев войска Ланкастеров были разбиты, и он вручил королевство Эдуарду Йорку.

Поскольку Варвик всегда оставался в тени, будучи главным советником своего девятнадцатилетнего ставленника, короля Эдуарда IV, современники прозвали его "Делатель королей». Четыре века спустя это прозвище стало названием их картины. В сценарии обладательницы «Оскара» Вивьен Ситрин описывалась жизнь Варвика с 1461 года, когда он, тридцатидвухлетний, достиг вершины своего могущества и смог удержаться на ней еще два года, про которые и рассказывалось в фильме.

Главной заботой Рози было сделать такие костюмы для Гэвина, которые бы, не выбиваясь из средневекового стиля, нравились самому актеру, хорошо смотрелись и не стесняли движений.

Как обычно, она придавала большое значение исторической достоверности костюмов и аксессуаров, без которой не добиться правдоподобности и убедительности. Кроме таланта Рози отличалась невероятной трудоспособностью, что сильно способствовало ее успеху как театрального художника.

Костюмы Розалинды Мадиган отличались удивительным чувством стиля, будь то фильм из прошлых или настоящих времен. Она всегда стремилась подчеркнуть статус, социальное положение, национальность персонажей фильма или пьесы.

При работе над «Делателем королей» Рози изучила такое количество материала, что, как она сама поняла, объем намного превысил необходимый. И все ради Гэвина. Фильм был его идеей, его личным проектом. Он был одним из продюсеров, сам добывал деньги для финансирования. Голливуд отказался от какого-либо участия в фильме, хотя Гэвин был кинозвездой не меньшего масштаба, чем Костнер, Сталлоне или Шварценеггер, и в рейтинговом списке киноактеров занимал одно из первых мест.

Со своим фильмом Гэвин оказался в такой же ситуации, что и Костнер, когда попытался заинтересовать Голливуд «Танцами с волками». Никто не захотел этим заниматься, и Костнеру пришлось все делать самому. Только прибегнув к помощи независимого продюсера из Европы, он сумел раздобыть деньги.

Концепция фильма полностью принадлежала Гэвину, и он верил в нее с такой горячностью, что зажигал энтузиазмом всех окружающих.

Любитель истории, он давно заинтересовался образом Варвика. Прочитав, не одну его биографию, Гэвин был захвачен страстями, успехами, славой и финальной трагедией жизни Варвика. Вдохновленный пылким воображением, он выбрал для своего фильма несколько самых ярких лет из его жизни, когда звезда Варвика была в зените. Затем заказал сценарий Вивьен Ситрин. Вместе они проработали почти год, прежде чем Гэвин удовлетворился сценарием.

Рози тоже с самого начала была увлечена идеей фильма. Впервые Гэвин упомянул о своих планах в Беверли-Хиллз в конце 1988 года; и когда наконец в прошлом году ему удалось приступить к работе, волнение ее было безгранично.

Задолго до подготовительного этапа съемок в Англии Рози принялась изучать материалы по костюмам той эпохи, читать биографии Варвика и Эдуарда IV, а также книги по истории средневековой Англии и Франции. Чтобы лучше представить себе жизнь этих людей, она изучала искусство и архитектуру того периода, а будучи в Лондоне, проводила долгие часы в музеях, рассматривая коллекции исторических костюмов.

Когда помощник режиссера, художник, директор и еще несколько человек из съемочной группы под предводительством Гэвина отправились на поиски натуры, Рози поехала с ними.

Прежде всего они направились в Мидлхемский замок на йоркширских болотах, бывший когда-то главным оплотом Варвика на Севере. Давно превратившись в руины, он стоял продуваемый ветрами, с разрушенными башнями и залами. Но Гэвин чувствовал, что для него очень важно увидеть собственными глазами место, где Варвик вырос и провел большую часть жизни.

Рози и Гэвин вместе прошли по когда-то Большому залу замка. Крыши не было, стены, разъеденные плесенью, почти разрушены. Под пронзительно-голубым небом они ступили на вымощенный каменными плитами пол, местами заросший травой. Кое-где из расщелин виднелись первые крошечные полевые цветы. Несмотря на плачевное состояние, замок выглядел внушительно и покорил ее воображение. Гэвин чувствовал то же самое. Потом они проехали по мрачным болотам, где когда-то разыгрывались решающие сражения Варвика. В конце поездки, несколько отклонившись от маршрута, они свернули к восточному побережью. Гэвину хотелось побывать в Йоркминстере, великолепном готическом соборе за старинными городскими стенами Йорка. Именно здесь когда-то прошли триумфальным маршем обласканные славой Варвик и Эдуард IV. Они двигались по йоркширской равнине во главе своего многочисленного войска, на покрытых попонами лошадях, под развевающимися шелками геральдических знамен, оба признанные всей Англией герои – молодой доблестный король и тот, кто возвел его на трон. Рози считала этот эпизод одним из самых эффектных и живописных в сценарии, и она с волнением предвкушала работу над ним.

После многочисленных поездок в Йоркшир и долгих часов в музеях и библиотеках она наконец сочла, что накопила достаточно знаний по английскому средневековью, чтобы приступить к разработке костюмов.

В сценарии была одна большая батальная сцена, которую Гэвин решил сохранить несмотря на трудность съемки и дороговизну, поэтому Рози пришлось взяться за латы. Эти рыцарские доспехи оказались единственной серьезной проблемой для Рози. Вспомнив пережитые волнения, она оглядела доспехи, стоящие в углу комнаты, и невольно поморщилась. Ей никогда не забыть, сколько пришлось вынести, прежде чем сделать первый образец.

В конце концов она справилась, но только благодаря главному художнику фильма Брайану Экланду-Сноу. Брайан был невероятно талантлив, на его счету уже был один «Оскар» за картину «Комната с видом на». Теперь он был поглощен Англией XV века на сценарной площадке Шеппертона.

По мнению Рози, Брайан был просто гениален, и она считала себя его вечной должницей. Он познакомил ее с изготовителем костюмов для подводного плавания, который сделал копию ее модели доспехов из необыкновенно прочного и жесткого материала – изопрена с металлическим покрытием. Получилась точная имитация железа. Эта синтетическая резина была легкой и удобной для актеров, а в фильме доспехи выглядели совершенно как настоящие.

Рози приблизилась к длинному столу в дальнем углу комнаты. Нужно разобрать все эти кипы книг, журналов, эскизов. Для упаковки потребуется не меньше шести больших ящиков.

А еще образцы специально окрашенных шерстяных тканей – твида, сукна; кусочки замши и кожи для сапог, брюк, камзолов и курток; обрезки меха и множество лоскутков шелка и бархата. В корзинах и на подносах лежала сверкающая театральная бижутерия: брошки, кольца, ожерелья, серьги, браслеты, богато украшенные пуговицы, ремни, ножны и позолоченные короны – полный набор атрибутов пышности и величия прошлого.

«Ну и работка!» – подумала она почти с изумлением. Фильм потребовал столько денег, труда и сил, сколько они не могли и представить себе в начале. Временами напряжение достигало предела. По самым незначительным поводам– плохая погода или болезнь – разыгрывались бурные сцены, вонзались друг в друга колкие словечки. Причем все это, не имея отношения к действительно серьезным проблемам, задерживало съемку и накручивало расходы. Но, с другой стороны, съемки фильма настолько захватывают, что обо всем забываешь. А такой великолепной работы, как эта, у нее никогда не было и, вероятно, не будет.

Рози не упускала случая сходить с Гэвином на просмотр отснятого накануне. От каждой сцены у нее перехватывало дыхание. Фильм, несомненно, «смотрелся», в нем было все: и яркие, захватывающие образы, и увлекательный сюжет, и превосходная игра актеров.

Заботы о фильме ни на минуту не оставляли Гэвина. Да и все они волновались. Только теперь, когда снят последний эпизод, она вдруг уверовала, что фильм удался. Фильм Гэвина не уступит знаменитому «Льву зимой». Да, он должен завоевать целый выводок «Оскаров». С этими мыслями она присела к столу и, подвинув к себе телефон, набрала номер. Прозвучало несколько гудков, прежде чем ей ответили. Знакомый девичий голос произнес:

– Розалинда. Извини, что не сразу подошла к телефону: я укладывала коробки с твоими бумагами на верхнюю полку, и мне пришлось слезать со стремянки.

– А как ты догадалась, что это я? – спросила Рози, в ее голосе послышались смешливые нотки.

– Не глупи, Розалинда, по этому телефону мне больше никто не звонит, ты это прекрасно знаешь.

– Ты совершенно права, я упустила это из виду. Ну ладно, Ивонн, как поживаешь?

– Прекрасно, и все остальные тоже. Но только Колли и Лизетт нет дома. Ты хотела поговорить с Колли?

– Да, хотела. Но ничего срочного. Я просто решила звякнуть вам, сказать, что вчера отправила два чека, для тебя и для Колли.

– Спасибо, Розалинда.

– Послушай, дорогая, в субботу я вылетаю в Нью-Йорк и...

– Прошлый раз ты мне сказала, что летишь в пятницу! – воскликнула Ивонн чуть дрогнувшим голосом.

– Да, я так планировала, но тут столько дел с упаковкой вещей, что я решила лететь в субботу утром. Между прочим, я вышлю тебе несколько ящиков, ты их сложи там, в углу моей студии, когда они придут. Я займусь ими, как приеду.

– И когда же это случится?

Почувствовав грусть в голосе девушки, Рози сказала успокаивающим тоном:

– В декабре. Я приеду в декабре. Это скоро.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Здесь все по-другому, когда тебя нет. И я скучаю по тебе.

– Я знаю. И я тоже скучаю. Но мы скоро увидимся.– Немного помолчав, как бы в нерешительности Рози спросила: – Кстати, Ги вернулся?

– Да, но сейчас его нет. Он ушел с Колли и Лизетт. И своим отцом.

Это было так неожиданно, что Рози воскликнула:

– Куда же они пошли?

– К Кире на день рождения.

– А-а.– Рози, кашлянув, продолжила:– Передай им привет от меня. И всего тебе наилучшего, Ивонн! Спасибо, что ты присматриваешь за моими вещами, не знаю, что бы я без тебя делала.

– Ну что ты, Розалинда, мне это только приятно.

Они попрощались, и Рози замерла, уставившись в пространство, размышляя о Ги. Очень странно, что он пошел к Кире вместе с остальными. Это было совсем не в его характере. Впрочем, разве она когда-нибудь понимала причины его поступков. Он всегда для нее был загадкой – и раньше, и сейчас. В одном, однако, Рози была убеждена: его подчеркнуто вежливое отношение к Кире было всего лишь маской, за которой он скрывал свою лютую ненависть к ней. Несомненно, его мучила ревность. Она заметила это болезненное чувство еще давно. Он не мог простить этой русской дружбы с его отцом и отцовской любви к ней.

Рози откинулась на спинку стула, разглядывая фотографию Ги, Лизетт и Колли, стоявшую на столе. Этот снимок сделала она сама прошлым летом. Лица людей на фотографии излучали такое беззаботное счастье, что ей захотелось ее увеличить и вставить в рамку. Но за беспечными улыбками прятались растерянность и боль.

По крайней мере эти чувства таились в Ги и Колли, в этом она была убеждена. Лизетт, конечно, еще слишком мала, всего пять лет, чтобы разбираться в таких вещах. Ги был проблемой, сейчас это стало ей вполне очевидно. Проблемой не только для своего отца, но и для всех остальных. А больше всего для нее самой и для Колли, которую он без всякой причины обвинял в большинстве своих неудач. «Выпадение из времени», как говорил Гэвин. Ги ему никогда не нравился, он всегда не без удовольствия подчеркивал, что тому следовало жить в 1960 году в Хайт Эшбери.

– Этот бездельник – просто хиппи-переросток, оказавшийся не на своем месте и не в своем времени, – сказал он ей на днях неприятно резким тоном.

Доля правды в этом была. И пожалуй, значительная. Но Ги уже не переделаешь. Иногда ей казалось, что он недалек от самоубийства.

Но что бы ни говорил Гэвин о Ги и остальных, они все же были ее семьей, и она любила их и заботилась о них. Она заботилась даже о Ги, хоть он этого и не заслуживал.

Растревоженная своими мыслями, она тяжело вздохнула. Ги не умел понимать людей, был не в состоянии постичь чужую душу, иначе ему было бы много легче ладить со своим отцом, с Колли и с ней самой. С годами его безответственность, казалось, только возрастала. Рози всегда была убеждена, что Ги слабый человек, но в последнее время она поняла, что он еще и самое эгоистичное существо из всех, кого она знала.

Взгляд ее переместился на другую фотографию на столе. Это был такой же снимок, что и на гримерном столике Гэвина, даже рамка от Тиффани была точно такой же. Несколько лет назад Нелл подарила на Рождество каждому из них по такой рамке, одну оставив себе.

Склонившись, она вглядывалась в лицо Нелл: тонкие правильные черты, мечтательные глаза цвета летнего неба, переливающиеся светло-золотистые волосы. Маленькая и изящная, она казалась очень хрупкой. На самом же деле она была едва ли не самой сильной из всех. "Стальной характер и железная воля»,– вот что она бы сказала о своей Крошке Нелл сейчас.

Улыбаясь, смотрела с фотографии красавица Санни, их Златовласка. Тоже золотистая блондинка, но чуть потемнее Нелл, она была выше и крупнее ее и поражала необыкновенной славянской красотой: немного раскосые миндалевидные глаза, высокие скулы, тяжеловатый подбородок. Все в Санни – и ее поразительные янтарные с золотыми искрами глаза, и свежая бело-розовая кожа – производили впечатление очень удивительного здоровья и жизненной силы. Ее внешность выдавала ее крестьянское происхождение: ее родители были польские эмигранты в первом поколении. Бедная Санни! Она оказалась такой хрупкой и уязвимой! Как будто сделанная из тонкого стекла. Бедная, бедная Санни! Она доживает свои дни в этом ужасном месте, и затуманенный разум ее блуждает вдали. Вдали от них всех, вдали от реальной жизни!

Кевин на фотографии стоял рядом с Гэвином – смуглый красавец с черными ирландскими глазами, искрящимися смехом и озорством. В определенном смысле он тоже потерян для них, живя как бы в чреве чудовища, балансируя на волоске от смерти, уходя от одной опасности к другой в темном царстве преступного мира, где любая оплошность может стоить ему жизни.

А вот и Мики, втиснувшийся между Кевином и Санни, еще одна жертва времени, в которое им довелось взрослеть, еще один, кого они потеряли. На фотографии светлые волосы обрамляли сияющим ореолом его лицо. Рози всегда считала, что у Мики очень хорошее лицо, открытое и доброжелательное. Он был красив спокойной, неброской красотой. Рядом с этим широкоплечим гигантом они все казались меньше ростом.

Они не знали, где сейчас Мики. Он исчез, пропал в буквальном смысле слова. И несмотря на все попытки Гэвину не удалось добиться достоверной информации о нем. Не помог и частный детектив, нанятый Гэвином.

И только они трое – Нелл, Гэвин и она сама – смогли преуспеть в жизни, исполнить его юношеские мечты. Хотя брат Рози, Кевин, мог бы и не согласиться с таким утверждением. Им троим удалось реализовать свои планы, но и Кевин добился своего. Во всяком случае он занимался тем, чем хотел, и делал это неплохо.

Взяв фотографию, Розалинда долго вглядывалась в знакомые лица. Когда-то они были самыми близкими друзьями, любящими и заботливыми, живущими одной жизнью.

Немного погодя она перевела взгляд на Гэвина. Каким знаменитым стало сейчас его лицо – резкое, угловатое, с высокими скулами и глубокой ямкой на подбородке. Его широко поставленные серо-голубые глаза с длинными ресницами спокойно смотрели из-под темных бровей. Невозмутимо, сказала бы она. Человек с нечистой совестью почувствовал бы себя не в своей тарелке под этим испытующим взглядом. Загадочная усмешка кривила его чувственные губы. Усмешка, ставшая чем-то вроде его фирменного знака. Женщины всего мира влюблялись в это лицо, возможно, потому, что оно казалось им исполненным поэзии и романтики, скрывающим страдания и душевные драмы. Лицо средневекового рыцаря. Она размышляла над этим, спрашивая себя, не отождествляет ли она актера с его последней ролью, и решила, что нет. У Гэвина действительно было лицо с портретов XV века. И не удивительно. Судя по имени, он был шотландцем по материнской линии и итальянцем по отцовской. Фамилию Амброзини он, лишь чуть-чуть изменив, оставил в качестве актерского псевдонима. Несмотря на свою славу, успех и богатство в душе Гэвин почти не изменился, Рози это хорошо знала. Он оставался таким же, как тогда, в 1977 году, когда они познакомились.

Ей было семнадцать, ее подруге Нелл столько же, Гэвину девятнадцать, Кевину и Мики – по двадцать. Самой младшей была шестнадцатилетняя Санни. Впервые они собрались благоуханным сентябрьским вечером, во время Праздника святого Януария, итальянского фестиваля, проходившего на Малбери-стрит в квартале Манхэттена под названием Маленькая Италия.

Как давно это было, подумала она. Четырнадцать лет назад, если быть точным. Теперь ей и Нелл тридцать один, Гэвину тридцать три, ее брату Кевину тридцать четыре. За эти годы столько всего случилось с каждым из них...

Громкий стук в дверь заставил Рози вздрогнуть и выпрямиться. Прежде чем она успела что-нибудь сказать, дверь открылась, впуская одну из ее ассистенток, Фанни Лейланд.

– Извини, что не успела к окончанию съемок,– беззаботно прощебетала она и подлетела к столу, прошелестев развевающейся юбкой.

Маленькая, изящная, одетая с иголочки, она была к тому же умна, талантлива, энергична и чудовищно работоспособна – настоящий «трудоголик».

Фанни была предана Розалинде. Виновато улыбаясь, она продолжала с некоторым беспокойством в голосе:

– К сожалению, мне пришлось задержаться из-за одной очень трудной актрисы. Я ведь не была нужна тебе, да?

– Нет, не была. А вот завтра будешь,– ответила Рози.– Нам придется засучить рукава, будем упаковывать мои материалы.

– Не волнуйся, мы с Вэл не остановимся, пока не уложим все к концу дня.

– Что-то я не очень в это верю,– ответила Рози, смеясь.– Но в чем я уверена полностью, это в том, что мне будет не хватать твоей улыбающейся физиономии, твоей энергии и жизнерадостности, Фанни. Не говоря уж о твоей помощи. Я к ней очень привыкла, ты меня совершенно избаловала.

– Нет, не избаловала. Мне тоже будет не хватать тебя, Розалинда. Пожалуйста, не забудь обо мне, когда начнешь работать над новой пьесой или фильмом. Я прилечу к тебе хоть на край света, лишь бы только снова работать вместе!

Рози улыбнулась ее словам.

– Ну конечно, Фанни, ты сможешь работать со мной над следующим фильмом. И Вэл тоже. Это будет замечательно. Таких ассистенток, как вы, у меня никогда не было.

– О, спасибо, дорогая, так приятно это слышать! Между прочим, знаешь, почему я не могла подождать тебя здесь? Все из-за этой Маргарет Элсворт,– Фанни состроила гримаску и продолжила: – Она решила непременно заполучить платье, в котором она была в сцене коронации в Вестминстерском аббатстве. Пристала, как с ножом к горлу.

Рози удивленно подняла брови.

– Не представляю, зачем ей средневековое платье, к тому же не из лучших, хоть я и сама его моделировала.

– Ну что ты хочешь: актриса, особая порода! По крайней мере некоторые из них,– сердито сказала Фанни, но потом лицо ее осветилось улыбкой.– Но есть, конечно, среди них люди просто замечательные, и их намного больше, чем таких зануд, как эта Мэгги Элсворт.

– Конечно,– согласилась Рози.– Но в любом случае тебе лучше обговорить это с Аидой. Если они решат продать или отдать это платье Мэгги, я возражать не буду. Ты ведь знаешь, оно мне не принадлежит, и я не намерена забирать его для своего архива. Почему бы тебе не поговорить с Аидой прямо сейчас? Уладь быстренько это дело и поскорее возвращайся. Мне бы хотелось начать составлять каталог эскизов уже сегодня.

– О'кей, я мигом. А Вэл идет сюда из костюмерной, так что не волнуйся, втроем мы управимся в два счета.– Сказав это, она повернулась и умчалась, так хлопнув дверью, что задребезжали светильники.

Улыбаясь, Рози покачала головой и подошла к телефону. Фанни– это человек, ее и Вэл действительно будет не хватать. Полистав записную книжку, она нашла телефон продюсеров с Бродвея, которые звонили ей по поводу своего нового мюзикла, потом взглянула на часы. В Англии было пятнадцать тридцать. Разница с Нью-Йорком в пять часов, то есть там сейчас десять тридцать утра, самое удобное время для звонка.

 

3

Почти триста человек были приглашены на заключительный вечер, и Рози, стоявшей в дверях, казалось, что явились все без исключения.

Здесь присутствовала вся съемочная группа в полном составе, а также актеры, кое-кто из студийного начальства и довольно много чужих людей – имевших, весьма отдаленное отношение к фильму: супруги и друзья-приятели, которых постановщики включили в список приглашенных из вежливости.

Все они, с бокалами в руках, оживленно разговаривая, толпились на самой большой съемочной площадке Шеппертонской киностудии с декорациями Большого зала Мидлхемского замка.

Пробираясь к своим, Рози заметила, что за эти несколько часов после окончания съемок кое-что здесь изменилось. Часть массивной средневековой мебели была убрана, и в углу небольшой эстрадный оркестрик наигрывал популярные мелодии. Служащие из нанятой для организации банкета фирмы установили вдоль стен длинные столы. Покрытые накрахмаленными белыми скатертями, они буквально ломились от яств: копченый и отварной лосось из Шотландии, жареные цыплята и индейки, заливная свинина, бараньи ноги, запеченая говядина, всевозможные салаты и овощи, различные сыры и бесконечное множество десерта: от французских пирожных и шоколадного мусса со взбитыми сливками до фруктового салата и английского бисквита в винном сиропе.

Два таких же стола были превращены в стойку бара, за которой суетилась целая шеренга барменов. Десятки официантов сновали с подносами, разнося напитки и закуски.

Рози взяла бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта и, поблагодарив, отправилась разыскивать в толпе режиссера-постановщика Аиду и своих ассистенток Фанни и Вэл. Секунду спустя она обнаружила Аиду беседующей с кем-то из студийного начальства. Увидев Рози, она извинилась и поспешила ей навстречу.

После взаимных приветствий Рози воскликнула:

– Вот это настоящий праздник! Поздравляю!

– Но мне не пришлось ничего делать,– быстро возразила ей Аида.– Я просто сняла трубку и позвонила в фирму.– Рози улыбнулась.

– Ну как же не пришлось? Ведь это ты все придумала, так что не скромничай. А кстати, что ты там приберегла напоследок?

Аида бросила на нее изумленный взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– На прошлой неделе ты мне сказала, что собираешься устроить что-то особенное, соответствующее Ночи костров и окончанию съемок.

– Может, бросим в костер портрет Маргарет Элсворт? – тихонько предложила пробивавшаяся к ним Фанни, ведя на буксире Вэл.

– Ах ты несносная! – весело выговорила ей Рози, лукаво блеснув глазами. Взглянув на Аиду, она продолжила: – Так что с этим средневековым платьем? Ты его продала Мэгги?

– Нет.– Аида покачала головой.– Я просто отдала его. Но, убейте меня, я никак не могу понять, зачем оно ей понадобилось.

– Возможно, чтобы сыграть леди Макбет,– высказала предположение Фанни.– Эта роль как раз для нее.

– Или женщину-вампира,– добавила Вэл, закатив глаза к потолку в притворном ужасе.– С этим она бы тоже отлично справилась.

– Благодарю всех троих! – сказала Рози.– Я так понимаю, это комплимент моим костюмам.

– Твои костюмы великолепны, это лучшие костюмы в мире!– произнес подошедший сзади Гэвин, положив руку ей на плечо и пожав его.– Угадай, кого я тебе привел? – продолжил он, посмеиваясь.

– Я так и знала, что ты где-то здесь, потягиваешь шампанское и наслаждаешься жизнью,– прозвучал знакомый голос с легким английским акцентом.

Резко обернувшись с широко раскрытыми глазами, Рози лицом к лицу столкнулась с Нелл. С восхитительной прической и макияжем, в нарядном черном костюме с жемчугом, та выглядела, как с обложки модного журнала.

– Ты все-таки приехала, Нелл! Это замечательно! – с восторгом воскликнула Рози.

Подруги горячо обнялись.

– Как же я могла пропустить этот вечер? Ведь это и моя картина, правда?

– Ну конечно,– сказала Аида, пожимая руку Нелл.– Рады снова видеть тебя.

– Спасибо, Аида. Мне ужасно приятно встретить нас всех,– ответила Нелл, дружески улыбнувшись Фанни и Вэл, как бы показывая, что сказанное относится и к ним. Ассистентки Рози улыбнулись в ответ, искренне поблагодарили и упорхнули. Аида тоже собралась отойти.

– Мне нужно все проконтролировать. И еще посоветовать этому оркестру играть что-нибудь поживее. Да, а что касается Ночи костров, Рози, у меня действительно кое-что припасено. Но это – сюрприз. Еще увидимся,– с этими словами она поспешно удалилась.

Гэвин взял с подноса проходившей официантки два бокала белого вина, передал один Нелл, и все трое направились в угол, где было немного спокойнее.

Рози нежно взяла Нелл за руку.

– Я так рада тебя видеть. Когда ты прилетела в Лондон?

– Несколько часов назад. Из Парижа.

– Да? Что же ты там делала?

– Сегодня утром у меня была деловая встреча. Я прилетела туда вчера вечером из Нью-Йорка французским «Конкордом». С Джонни Фортьюном. У него там запланирован концерт этой весной. Французы обожают его, как ты знаешь. В общем нам необходимо было встретиться с местным импресарио, но как только мы все утрясли, я бросилась в аэропорт и махнула сюда первым же рейсом.

– Сколько ты здесь пробудешь? – спросил Гэвин.

– Несколько дней. Джонни прилетает во вторник утром. В субботу вечером у него концерт в «Альберт-холле», так что дел по горло. После этого я возвращаюсь в Нью-Йорк. Но сначала надо еще навестить тетю Филлис. Скорее всего вылечу в понедельник утром... Или во вторник.

– Я рада этому,– тихо произнесла Рози.– Было бы очень обидно, если бы ты оказалась в отъезде, когда я буду в Нью-Йорке. Последнее время мы так редко видимся, и я с нетерпением ждала, что мы наконец сможем побыть вместе.

– Я тоже, дорогая, ты это знаешь. И не волнуйся, что мы не увидимся, Рози, голубушка! Да, пока не забыла, вот ключ от моей квартиры,– с этими словами она порылась в сумочке, извлекла ключ и отдала его Рози.– Ты знаешь порядки – устраивайся, как дома, и ни о чем не беспокойся, положись во всем на Марию, она прекрасно о тебе позаботится.

– Спасибо, Нелл,– ответила Рози, кладя ключ к себе в сумочку.

Обе начали строить планы относительно поездки Рози в Нью-Йорк, и Гэвин отошел немного в сторону, чтобы не мешать им.

Прислонившись к стене, он отпивал понемногу в надежде, что его самочувствие скоро улучшится. Гэвину не хотелось облачаться для вечера в медицинский воротник– он помешал бы ему надеть галстук. Но в последний момент все же пришлось из-за сильной боли. О галстуке не могло быть и речи. Он выбрал синюю шелковую рубашку, не застегнутую на несколько пуговиц сверху, серые слаксы и темно-синий пиджак. Он порадовался выбору, поскольку в этом он чувствовал себя удобно несмотря на медицинский воротник.

Продолжая отхлебывать, он незаметно наблюдал за Розалиндой Мадиган, своим лучшим другом, единственным, кому он доверял во всем.

Сегодня днем она показалась ему слишком бледной и переутомленной. Именно из-за этого он поднял шум по поводу ее планов. Но сейчас она выглядела на удивление свежо и молодо. Темные круги под глазами исчезли, а на щеках расцвел обворожительный румянец. Он был рад, что Рози выглядит превосходно. Однако вскоре он сообразил почему.

«Она наведалась в гримерную,– подумал он,– вот откуда этот персиковый румянец». Кэти Трандж, главный гример картины, была известна своими уникальными способностями придавать свежий и привлекательный вид даже самым усталым актерским лицам. Несомненно, Кэти искусно замаскировала предательские следы долгого перенапряжения и постоянной тревоги, изматывавшие Рози последнее время.

«К парикмахерам она тоже заглянула»,– отметил он, еще внимательнее разглядывая Рози. У нее были восхитительные светло-каштановые волосы, блестящими шелковистыми волнами ниспадавшие на плечи.

Гэвин не преминул отметить, что над ними профессионально потрудилась Джил Воттс.

Ну что ж, Рози пошла на пользу профессиональная помощь, и это его бесконечно радовало. Она выглядела лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Хотя ему не очень нравилось ее шерстяное платье темно-серого цвета. Несмотря на безупречный покрой, оно было слишком скучным для нее. Обычная история: Рози так занята костюмами других, что у нее просто не хватало времени на собственный гардероб. Больше всего они ему нравилась в яркой одежде; так она одевалась, когда они были детьми – красное, желтое, голубое и все оттенки зеленого, подчеркивающие цвет ее больших выразительных глаз.

Размышляя о жизненных трудностях, выпавших на долю Рози в последние годы, Гэвин с трудом подавил вздох. Это слишком много для одного человека. Он не раз говорил ей об этом, но она никогда не прислушивалась к его словам, приводя убедительные доводы, и так неизбежно заканчивались все разговоры на эту тему.

В дальнем уголке его сознания таилась не дававшая покоя мысль, что он должен разделить с ней тяжесть проблем, просто обязан это сделать из любви к ней. Но она этого не допускала, не принимая ни его помощь, пи деньги. За последние годы его фильмы принесли ему немалый доход, но что толку в деньгах, если ты не можешь их потратить так, чтобы облегчить жизнь любимого человека? Жаль, что Рози не соглашалась принять хотя бы часть из них, это бы освободило ее во многих отношениях.

Из-за ее вечных отказов его преследовало чувство глубокой и постоянной неудовлетворенности. И где-то в глубине терзало душу раздражение этими несносными людьми, которых она настойчиво называет своей семьей. «Бездельники, все до одного!» – подумал он, мгновенно охваченный яростью.

Рози была слишком хороша для них, это совершенно очевидно.

Розалинда Мадиган была самым лучшим, самым достойным человеком из всех, кого он когда-либо знал. Добрая, великодушная, снисходительная к чужим слабостям, она была абсолютно лишена каких-либо дурных черт. Никогда не сказала ни о ком плохого слова и всегда старалась помочь тем, кому меньше, чем ей, повезло в жизни.

В этом-то и состоит главная проблема, внезапно подумал Гэвин. Она слишком добра, чтобы быть доброй к себе самой. Но она была такой и в юности, всегда замечала только лучшее в людях и не ждала от них ничего другого. Она уже вряд ли изменится. Разве может леопард изменить свои пятна?

Про себя Гэвин называл Рози «истинно американской девушкой». Прекрасной американской розой на длинном стебле. Она действительно была прекрасна. И кроме того, умна, честна, доброжелательна, открыта и жизнерадостна. Ему особенно нравились в Рози ее интеллект, благодаря которому с ней можно было говорить о чем угодно, и ее энтузиазм, этот бесценный дар природы. В ней совершенно не было пресыщенности. Будучи достаточно искушенной во многих вопросах, часто бывая на публике и много путешествуя, она отнюдь не испытывала утомления от жизни. Гэвин считал это чрезвычайно редким достоинством для человека их среды, живущего в сверкающем, завораживающем, но одновременно сволочном мире жестокой конкуренции, в мире шоу-бизнеса.

Неожиданно осознав, что он слишком долго и пристально рассматривает Рози, Гэвин перевел взгляд на Нелл Джеффри.

Рози была среднего роста, что-то около метра шестидесяти пяти, но рядом с Нелл она выглядела намного выше и крупнее, настолько изящной и миниатюрной была ее подруга. Своей бело-розовой, свойственной англичанкам кожей и светло-золотистыми волосами она напоминала Гэвину маленькую фарфоровую куклу. Но он отлично знал, что за этой хрупкой внешностью скрывается огромная сила воли, необычайно проницательный ум и невероятное упорство, иногда граничащее с упрямством.

«Да, вот такая наша Крошка Нелл»,– заключил он, задумчиво рассматривая ее поверх бокала.

За четырнадцать лет их знакомства, со дня ее переезда из Лондона в Нью-Йорк, Нелл сделала сногсшибательную карьеру, став одним из самых удачливых и авторитетных специалистов по рекламе. Среди ее клиентов был не только популярнейший Джонни Фортьюн – «бельканто-менестрель», как она его называла, но и Рози, и он сам со всеми своими фильмами. Нелл также руководила рекламными кампаниями одной из крупнейших голливудских студий, была рекламным агентом нескольких ведущих кинозвезд, сценаристов, режиссеров, постановщиков и пригоршни модных писателей.

Поработав в Нью-Йорке в нескольких престижных рекламных фирмах и с блеском освоив профессию, Нелл в возрасте двадцати семи лет основала свою собственную компанию. После четырех лет процветания она уже имела большой штат и отделения в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Лондоне.

Хотя в бизнесе Нелл достигла полного успеха, ее личная жизнь была такой же несостоявшейся и безрадостной, как и у Рози. Как бы ему хотелось, чтобы каждая из них наконец нашла свое счастье с каким-нибудь славным парнем.

Гэвин сделал большой глоток, искренне изумляясь своим собственным мыслям. Удивительно, что он мог думать о таких вещах.

Что касается Нелл, Гэвин знал, что причиной всему был Мики. Он был убежден, что Нелл так и не оправилась от своего первого неудачного романа с Мики в ранней молодости. И когда он два года назад исчез, она просто отключилась, по крайней мере от всего, что касалось, мужчин.

А вот с Рози дела обстояли совсем по-другому. Проблемы ее личной жизни были намного серьезнее, чем у Нелл или у него самого. Но сейчас ему не хотелось размышлять над этим.

Будучи сама по натуре человеком очень сложным, Рози к тому же сталкивалась с бесчисленными сложностями выбранного образа жизни. Это его утверждение, как и мысль о сложности ее натуры, она последовательно отвергала. Но он-то в этом был совершенно убежден.

Нелл прервала его размышления:

– О чем загрустил, друг мой? Конечно, невесело, когда заканчиваешь фильм. Но в данных обстоятельствах, я полагала, ты воспримешь это с облегчением. Я хочу сказать, что как продюсер ты должен думать: «Слава богу, фильм в коробке, не надо больше бояться очередной катастрофы!» Разве нет? – Она вопросительно подняла брови.

Гэвин кивнул, соглашаясь.

– Я действительно чувствую облегчение, Нелл. Поверь мне, это так. И я не печалюсь, по крайней мере о картине. Если честно, я думал о вас с Рози. Как было бы здорово, если бы вы встретили хороших парней, устроили бы свою жизнь...

– Черт побери! Выкинь это из головы! – бросив колючий взгляд, резко оборвала его Нелл.– Я вполне счастлива тем, что у меня есть! Премного благодарна!

– И я тоже, Гэвин,– присоединилась Рози,– так что не действуй нам на нервы.

– Ну хорошо, хорошо,– сказал он, отступая.– Я просто играл роль старшего брата, и незачем так кипятиться.

Усмехнувшись, Нелл добавила:

– Мы знаем, Гэвин, что ты говоришь из лучших побуждений, поскольку к нам хорошо относишься. Но мы сами в состоянии позаботиться о себе, мы ведь уже взрослые. Давайте-ка перехватим еще по бокалу и присоединимся ко всей компании.– Театрально подмигнув и состроив таинственную гримасу, она продолжила: – Кто знает, кого мы еще встретим в этой обезумевшей толпе, а?

Гэвин, а вслед за ним и Рози рассмеялись.

– Действительно нам лучше немного повращаться среди своих. Съемочная группа, да и все остальные работали превосходно. Мне бы хотелось выпить с ними бокал вина и поболтать немного. Я хочу поблагодарить каждого.

Сюрприз Аиды к Ночи костров оказался каскадом фейерверков.

Он начался ровно в девять, после того как с угощением было покончено. Все стояли на открытой площадке студии, любуясь огнями, восхищенно переговариваясь, хлопая в ладоши, а ночное небо расцветало невероятными россыпями: огненные колеса, водопады, ракеты, звездные радуги и снегопады следовали один за другим, взрываясь сиянием цвета, образуя замысловатые фигуры в темном ночном небе и освещая отблесками студийные здания. Это было волшебное, захватывающее зрелище, игра света и цвета, продолжавшаяся более двадцати минут.

Но самым великолепным был финал, когда в небе засияло название картины

ДЕЛАТЕЛЬ КОРОЛЕЙ

а за ним слова:

Спасибо, Гэвин

Как только приутих последовавший за этим очередной взрыв восторженных возгласов и аплодисментов, звучный баритон запел: «Потому что он отличный парень, потому что он отличный парень...», и все с энтузиазмом присоединились к нему. Рози, поющая вместе со всеми, знала, что для них всех, как и для нее, это не пустые слова.

– Тебе, не кажется, что брак Гэвина трещит по швам? – спросила Нелл, испытующе глядя на Рози.

Пораженная неожиданным вопросом и чуть не выронив чашку с чаем, Рози молча уставилась на Нелл. Когда наконец к ней вернулся дар речи, она произнесла:

– А с чего это ты взяла?

Теперь Нелл не сразу нашла, что ответить; в задумчивости она присела на диван.

Рози не сводила с нее глаз в ожидании ответа.

Было уже далеко за полночь, и обе женщины отдыхали в номере Рози в отеле «Атенеум» на Пикадилли. Она, как Гэвин и большая часть приехавших для работы над фильмом американцев, вот уже три месяца жила здесь. А Нелл поселилась накануне, как она всегда это делала, приезжая в Лондон.

Они вернулись с вечера в Шеппертонской студии в лимузине Гэвина. Он даже зашел в номер Рози поболтать напоследок. Но час назад, сославшись на крайнюю усталость, ушел к себе. Гэвин действительно выглядел усталым, почти изможденным. К тому же медицинский воротник причинял ему явное беспокойство.

– Придется снять эту чертову штуковину и выпить болеутоляющее,– пробормотал он, прощаясь.

Рози и Нелл продолжили болтать, перебирая все свои новости, потом Рози пошла в маленькую кухоньку, устроенную в нише гостиной, и приготовила чай.

Сейчас она сидела, сжимая обеими руками чашку и пристально глядя на Нелл.

– Так что же тебя навело на эти мысли, Нелл? – спросила она опять.– Что?

Нелл посмотрела ей прямо в глаза и сказала медленно и четко произнося слова:

– Луиза не была на вечере. Раньше такого никогда не случалось. Я хочу сказать, что она всегда присутствовала на всех его заключительных вечерах, неважно где – в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе или за границей.

– Но ей пришлось вернуться в Калифорнию,– возразила Рози,– готовиться к Рождеству.

– К Рождеству! Не смеши, еще только начало ноября.

– Ну, может быть, ко Дню благодарения, я не помню. Во всяком случае она здесь частенько появлялась, мотаясь между Лондоном и Лос-Анджелесом. Так что, я уверена, у них все в порядке. Кроме того, у нее ведь есть и собственная работа.

– Работа? Какая еще работа? Участвовать в заседаниях благотворительных обществ – это ты называешь работой?

Заметив явную язвительность в голосе Нелл, Рози внимательно посмотрела на подругу.

– Мне, кажется, послышались стервозные нотки? – спросила она.

– Возможно. Мне не нравится Луиза Амброз. И никогда не нравилась. С первого же дня, когда она появилась, увиваясь вокруг Гэвина. Не знаю, что он в ней тогда нашел. И что он в ней сейчас находит, если находит. Она такой человек, который с годами не исправляется, а становится только хуже. По-моему, она просто смешна. И я никогда не смогу понять их отношения, никогда! И уж если на то пошло, на тебе – вот на ком нужно было жениться Гэвину.

– Ох, послушай, Нелл, не начинай опять этот разговор, ради бога! Ты прекрасно знаешь, что когда у нас с Гэвином что-то было, мы были совсем детьми.

– Он все еще влюблен в тебя.

Взгляд Рози сделался неподвижным, потом она быстро заговорила:

– Ну, это уж совсем ерунда! Он влюблен в меня не больше, чем я в него.

– Хочешь, посмотрим?

– Нет, не хочу.

– Боишься услышать правду, голубушка?

– Ничего подобного. В этом ты не права, Нелл. Совершенно не права. Последние месяцы я сутками работала с ним рядом. Ты думаешь, я бы не заметила, если бы он был влюблен в меня? А тогда, в Нью-Йорке, мы были еще так молоды. То, что было между нами, можно было бы скорее назвать страстью, а не любовью.

– Послушай, Прекрасный Ангел, он ведь так тебя называл, да? Вот я, ваша Крошка Нелл, сижу здесь и смотрю тебе прямо в глаза, и уж меня ты не проведешь. Ты любила его, Рози Мадиган. И когда-то сама мне об этом говорила, может, теперь забыла? Я прекрасно помню, что ты была влюблена до потери головы. И с Гэвином происходило то же самое. Он по-настоящему любил тебя. Он и сейчас тебя любит.

– Не говори глупостей, я бы заметила.

– Нет, ты не могла заметить. Ты слишком занята всеми этими дурацкими платьями.

– Нелл, пожалуйста, давай не будем об этом сегодня. Я устала,– просительно сказала Рози.

–Я тоже. Но давай вернемся к исходной точке. Я уверена, что Гэвин несчастлив с Луизой.

– А я совершенно убеждена, что нет. Я часто бывала с ними во время съемок, много чаще, чем ты, Нелл. Он обожает Луизу, и его отношение к ней ни капельки не переменилось, оно точно такое же, как всегда.

– Ну и что из этого? Он актер.

Рози нахмурилась, но ничего не ответила. Затем произнесла очень твердо:

– Ты все же так и не объяснила мне, почему ты считаешь, что их брак разваливается.—И, помолчав, добавила: – Может быть, тебе известно что-то такое, чего не знаю я?

– Нет, неизвестно. Давай забудем об этом, ладно? – слишком поспешно ответила Нелл и, пожав плечами, несколько виновато улыбнулась.

Обе замолчали. Наконец Нелл произнесла:

– Понимаешь, Рози, это просто мои впечатления. Я же говорю, мне показалось ужасно странным, что сегодня ее не было. Одному богу и мне известно, какую бурю в стакане воды она, бывало, устраивала, лишь бы попасть на вечер, лишь бы только поприсутствовать!

Махнув рукой, Нелл продолжала:

– Она бывала прямо-таки несносной. Я вспомнила о ней сегодня, потому что ее отсутствие просто невозможно не заметить. И я подумала: как это необычно, что ее приветственные возгласы не доносятся из всех углов зала. Ты ведь знаешь ее эгоцентризм: ей всегда нужно быть в центре внимания. Она для этого постоянно я наедине, и на публике похлопывает Гэвина по плечу. А «Делатель королей» будет, несомненно, иметь большой успех.

Отчасти соглашаясь, Рози кивнула и медленно произнесла:

– Тем не менее этого совсем недостаточно, чтобы предполагать, что у них проблемы. С браком Гэвина все в порядке. Уж я бы знала.

«Нет,– подумала Нелл,– ты за деревьями не видишь леса. А сам он никогда не скажет тебе о своих чувствах. Как он может?»

Нелл поцеловала Рози в щеку.

– Спокойной ночи. Завтра увидимся. Я собираюсь в Шеппертон просмотреть рекламные кадры, которые снял наш оператор на прошлой неделе. Мне придется пробыть там весь день, нужно еще обсудить с рекламным агентом несколько объявлений для журналов.

– Тогда давай встретимся за ленчем на студии.

– С удовольствием. Пока.

– Спокойной ночи, Нелл.

Рози закрыла дверь и медленно вернулась в спальню, размышляя над словами Нелл, которые показались ей очень странными.

 

4

День был великолепный.

На пронзительно-голубом небе ни облачка. Нежаркое ноябрьское солнце сияющим золотым шаром висело над Парк-авеню, необычайно оживляя это субботнее утро.

Радуясь своему возвращению в Нью-Йорк, Рози быстрой походкой шла по знакомой улице. Многочисленные воспоминания, в большинстве своем приятные, переполняли ее, вытесняя хотя бы на время сегодняшние проблемы. Все напряжение последних дней чудесным образом исчезло, как только она ступила на американскую землю. Рози была решительно настроена на приятный двухнедельный отдых, и ничто не должно было испортить ее первый за два года приезд в родной город.

Она прилетела «Конкордом» из Лондона только три часа назад, проделав этот невероятный перелет через Атлантику всего за три часа сорок минут. Билет на сверхзвуковой лайнер она получила в подарок от Гэвина, который почти насильно заставил принять его. Рози, как обычно, пыталась отказаться, но в конце концов уступила его просьбам, чему сейчас была рада. Он тогда сказал, что в их бизнесе при постоянной нехватке времени «Конкорд» не роскошь, а необходимость. Сейчас-то она была с этим полностью согласна.

Самолет приземлился в половине десятого, ей удалось мигом получить свой багаж и пройти таможенный контроль. А к половине двенадцатого она уже удобно разместилась в квартире Нелл на Парк-авеню в районе 80-й улицы. Успела даже распаковать чемоданы, подправить макияж и с удовольствием выпить чашку чая, приготовленного для нее экономкой Нелл, Марией, считавшей, что без этого просто нельзя выходить на холод.

На улице действительно было свежо, и Рози решила сменить черный костюм и пальто на комплект из шерстяных болотно-зеленого цвета брюк, темно-вишневого с высоким воротом свитера и совершенно разбойничьего вида накидки из австрийского сукна того же зеленого оттенка. Она купила эту накидку несколько лет назад в Мюнхене и утеплила ее кашемировой подкладкой цвета красного вина. На ногах у Рози были ее любимые ковбойские сапожки от Луккезе, сделанные из отличной рыжевато-коричневой кордовской кожи. Больше всего в этом наряде Рози нравилась накидка, придававшая облику романтичность и стремительность.

Тепло одевшись, Рози вышла из дома с намерением поймать такси, но свежий воздух после душного салона самолета был настолько бодрящ, что она решила пройтись пешком.

Приостановившись на секунду, она окинула взглядом Парк-авеню.

Воздух был так прозрачен, что она могла рассмотреть всю улицу до самого здания «Пан Америкэн», где та упиралась в Гранд-Сентрал. Несмотря на то, что Рози постоянно жила в Париже и обожала этот прекрасный, исполненный изящества и элегантности город света, домом все же она считала Нью-Йорк. Он был для нее своим, единственным; другого такого города нет нигде в мире.

Несколькими часами раньше, когда она добиралась из аэропорта Кеннеди на Манхэттен, шофер такси выбрал дорогу через мост 59-й улицы. И когда машина, вырвавшись за пределы Лонг-Айленд-сити, вылетела на эстакаду, от открывшейся панорамы у нее перехватило дыхание.

Прямо перед ней, выстроившись в ряд на противоположном берегу Ист-Ривер, гигантскими сверкающими утесами высились башни многоквартирных домов Ист-Сайда. А за ними как бы парили в небе еще более внушительные административные здания среднего Манхэттена; несколько в стороне возвышались небоскребы Эмпайр Стейт Билдинг и компании «Крайслер». Его башня Арт-Деко поражала совершенством и изяществом шпиля. Громады небоскребов, уходящие вершинами в лазурное небо, образовывали величественные ущелья из стали, стекла и бетона. Рози подумала, что сейчас они выглядят особенно грандиозно и впечатляюще. В сиянии утреннего солнца силуэты зданий казались высеченными из хрусталя рукой неведомого божества. Зрелище ошеломляло своим космическим величием.

Рози всегда полагала, что этот город не только изумительно красив, но и обладает какой-то внутренней энергией, пробуждает способности и заставляет волноваться. Словом, нет лучше места, если ты талантлив, честолюбив и удачлив. А вот Кевин был о нем совсем иного мнения. Еще в юности он узнал его темные, грязные стороны, его отвратительное подбрюшье. Коррупция и несправедливость, жестокость и нищета процветали в Нью-Йорке рядом с блеском роскоши и сказочным богатством.

Подумав о брате, она вдруг испытала необъяснимую тревогу и озабоченно сжала губы. Кевин не отвечал на ее звонки, и это было единственным, что омрачало ее радость возвращения в Нью-Йорк. В течение всей недели она каждый день звонила ему, оставляя на автоответчике сначала свой лондонский номер, а вчера перед вылетом номер телефона нью-йоркской квартиры Нелл.

Кевин до сих пор не позвонил ей, и тревога ее все возрастала. Сегодня, прежде чем выйти, она позвонила еще раз, записав на автоответчик: «Кевин, пожалуйста, позвони мне, чтобы я знала, что с тобой все в порядке. Я уже начинаю волноваться». Затем она повторила номер телефона Нелл, хотя и была уверена, что Кевин знает его на память.

«Он позвонит мне сегодня»,– уговаривала она себя и, начиная в это верить, ускорила шаги, при этом ее накидка развевалась, как гордо реющее знамя. В своем эффектном наряде, с копной медно-каштановых волос, пронизанных солнцем, она выглядела экстравагантно и привлекательно.

Встречные мужчины бросали на нее алчущие взгляды, женщины оглядывали с восхищением. Но она проходила мимо, глядя прямо перед собой, устремленная к своей цели. Рози никогда не задумывалась о своей яркой, необычной красоте, о неотразимом впечатлении, которое она производила. Тщеславие ей было чуждо. Кроме того, последнее время она настолько была поглощена работой, измотана заботами и переживаниями, что у нее просто не хватало времени на то, чтобы наряжаться и прихорашиваться.

Даже идея привести себя в порядок перед вечером – «почистить перышки», как называла это Фанни,– пришла в голову не самой Рози, а ее ассистенткам, которым буквально насильно пришлось тащить ее в гримерную и парикмахерскую Шеппертонской студии. Она уступила уговорам только после того, как Вэл ярко изобразила, какой у нее изможденный вид. Рози меньше всего хотелось, чтобы это обстоятельство послужило Гэвину поводом поворчать на нее и отпустить пару колкостей в адрес Колли и Ги. Именно их он считал виновниками ее тревог и забот и вообще всех неприятностей, когда-либо случавшихся с ней.

Дойдя до 65-й улицы, Рози свернула направо, прошла еще квартал, миновав «Мейфеар Риджент-отель», куда она частенько заглядывала выпить чашку чая, и «Ле-Сирк», один из любимейших ресторанов, и направилась к Мэдисон-авеню.

В каждом городе были особенно привлекательные для нее улицы: Фобур Сент-Оноре в Париже, Бонд-стрит в Лондоне, Родео Драйв в Беверли-Хиллз и Мэдисон-авеню в Нью-Йорке. Здесь располагалось множество элегантных магазинов и дорогих модных лавок – бутиков, в которых продавалась одежда от известных модельеров и разные другие атрибуты «высокой моды», отвечавшие ее эстетическим представлениям профессионала. Но в этот раз Рози намеревалась только полюбоваться витринами Мэдисон, а рождественские подарки купить в магазине «Бергдорф Гудман».

Было только девятое ноября, и до Дня благодарения оставалось еще две недели, но и украшенные витрины магазинов, и обрамленные гирляндами электрических огней улицы – все уже говорило о приближении Рождества.

Свернув с 65-й улицы на Пятую авеню и отметив, как она роскошно украшена, Рози поспешила к универсальному магазину. Однажды в детстве мама привезла ее сюда из Куинса полюбоваться рождественским убранством. Какой восторг вызвало это тогда! Воспоминания заставили ее улыбнуться.

Витрины магазинов всегда очень интересовали ее, особенно покоряющими воображение они были в магазине «Лорд энд Тейлор». Каждая витрина представляла собой сцену на сказочный или религиозный сюжет. Ни дети, ни сохранившие молодость в сердце взрослые не могли отвести от них глаз. Рози отлично помнила, как она стояла, уткнувшись носом в стекло, не в силах оторваться от невиданного зрелища.

Каждый год там была новая изумительная композиция: то сцена Рождества Христова с Девой Марией, младенцем Иисусом и Иосифом; то Санта-Клаус, пролетающий над крышей на санях, нагруженных игрушками. При этом запряженный в сани олень и в самом деле перебирал ногами. Было и «Лебединое озеро» с танцующими балеринами, которые выполняли настоящие пируэты – шедевр инженерной изобретательности. Или не менее прекрасные и захватывающие сцены из любимых детских сказок: Золушка, сидящая в своей стеклянной карете; Спящая красавица в хрустальном гробу, разбуженная поцелуем Принца; Ганс и Гретхен в своем пряничном домике.

Рози с легкостью переносилась мыслями в далекие рождественские праздники ее детства. Как завораживали ее эти волшебные витрины! Ее мама делила с ней этот восторг. Однажды, вдоволь налюбовавшись на украшенные витрины, они отправились позавтракать в один из расположенных в здании магазина ресторанов. Они выбрали ресторан «Птичья клетка», и мама разрешила ей самой заказать все, что она захочет. На десерт Рози, не задумываясь попросила банановое мороженое с орехами. И даже мама, забыв о диете, тоже заказала себе порцию.

Мама умерла, когда Рози было четырнадцать лет. А на следующий день после похорон – это была суббота – Рози одна поехала в «Птичью клетку». Теперь она понимала, что этой поездкой в Манхэттен она старалась как бы возвратить маму к жизни, вернуть назад прошлое. Но тогда, потрясенная горем, она не могла есть, даже десерт остался нетронутым. Она сидела, глядя невидящими глазами на банановое мороженое, и слезы катились по ее щекам, горечь утраты переполняла ее.

Вот уже семнадцать лет нет мамы, но Рози по-прежнему почти каждый день вспоминает ее. Мама была частью ее существа, заполняя каждый уголок ее сердца. И пока жива она сама, мама будет жить вместе с ней, и слова «смерть» для нее не существует. Рози бережно хранила прекрасные воспоминания о своем счастливейшем в мире детстве, воспоминания, служившие ей утешением и поддержкой в минуты одиночества и печали. Какое счастье, что она и Кевин были так согреты любовью в детстве.

Да, Кевин. «Что же купить ему на Рождество?» – подумала она. И еще нужно выбрать подарок для Гэвина, Ги, Генри и Киры. И, конечно, для ее любимой подруги Нелл. Эти имена роились в голове Рози, когда она, перейдя Пятую авеню на 59-й улице, обогнула отель «Плаза», пересекла расположенную перед ним маленькую площадь и вошла в знаменитый универсальный магазин.

Еще в самолете она сделала кое-какие наметки, особо обдумывая подарки для Лизетт, Колли и Ивонн. Они безвыходно жили в своем загородном доме и никогда не бывали в шикарных магазинах. Потратив целый час, она наконец выбрала для Колли кремовую шелковую шаль, украшенную золотой каймой и вышивкой в виде павлина. Его огромный, распадающийся веером хвост радужно переливался голубым, зеленым и золотым сиянием. В другом отделе она нашла для Ивонн совершенно необыкновенные серьги в форме цветов из дымчатого горного хрусталя.

Сделав покупки, Рози вышла из магазина Бергдорфа и направилась по Пятой авеню к Саксу. Она двигалась своим обычным быстрым шагом, лишь мельком оглядывая витрины, но не останавливаясь перед ними. Войдя в магазин Сакса, она сразу направилась в детский отдел и уже через пятнадцать минут вышла оттуда с прелестным бальным платьицем для Лизетт. Сшитое из зеленого бархата и украшенное кружевными воротничком и манжетами цвета неотбеленного льна, оно напоминало наряды викторианской эпохи. Рози подумала, что пятилетняя Лизетт будет выглядеть в нем очаровательно. И хотя платье было далеко не дешевое, она не смогла удержаться от покупки.

Когда Рози вышла из огромного магазина и зашагала обратно по Пятой авеню, ей показалось, что на улице стало еще холоднее. Укрываясь от ледяного ветра, она поплотнее закуталась в свою накидку, довольная, что надела ее.

Проходя мимо собора Святого Патрика, она почувствовала внезапное желание зайти внутрь прекрасного старого храма. На минуту остановилась, рассматривая его готический фасад, но затем поспешила дальше. Нужно было закончить с покупками и поскорее вернуться домой, на случай если Кевин звонил ей.

Последними в ее списке на сегодня стояли магазины «Гэп» и «Банановая республика», находившиеся недалеко друг от друга на Лексингтон-авеню. Здесь она собиралась выбрать футболки и джинсы для Колли и Ивонн. Сама Рози по выходным дням частенько надевала эту типично американскую одежду с непременными белыми шерстяными носками и начищенными до блеска дешевыми коричневыми мокасинами. Это стало чем-то вроде ее воскресной униформы. Колли и Ивонн, всегда стремившиеся подражать ей, хотели выглядеть точно так же.

Поскольку в Париже Рози будет не до покупок, она решила привезти кое-какие вещи отсюда. Кроме того, если футболки и джинсы нарядно упаковать, их вполне можно положить под елку, которую они поставят в мраморном зале в Монфлери.

 

5

В ожидании звонка Кевина Рози бесцельно слонялась по квартире, отмечая про себя, что за два года, прошедшие со времени ее последнего приезда, здесь ничего не изменилось. Все было так, как всегда.

Впервые Рози побывала здесь в 1977 году. Весной того года она познакомилась с Нелл, и они сразу подружились, почувствовав друг в друге родственную душу. А вскоре после их первой встречи новая подруга пригласила ее на воскресный ленч.

Едва переступив порог этой большой, необычно спланированной квартиры, Рози почувствовала себя, как дома. Ее цепкий взгляд профессионала сразу определил, что оформлявший интерьеры художник был бесспорным знатокам своего дела, прекрасно разбирался в антиквариате и обладал безупречным вкусом.

Выяснилось, что этим знатоком была тетя Филлис, сестра отца Нелл, переехавшая к ним после того, как мать Нелл, Хелен Тредлз Джеффри, умерла от опухоли мозга. Нелл тогда было десять лет. В августе 1976 года отец Нелл, Адам Джеффри, работавший в газете «Лондон морнинг ньюс», был назначен главным корреспондентом в США, и его сестра, не задумываясь отправилась в Нью-Йорк вместе с ними. Она довольно быстро нашла квартиру и не теряя времени принялась за ее обустройство. Когда к Рождеству наконец переехала и Нелл, навсегда оставив свою английскую школу-интернат, квартира уже превратилась в точную копию любимого ими лондонского дома.

В то первое посещение Нелл объяснила Рози, что большинство прелестных французских и английских антикварных вещиц, вызвавших ее восхищение, были привезены из их дома в Челси. Тетя Филлис, считавшаяся в Лондоне известным художником по интерьерам, не поскупилась на самые дорогие обои и облицовочные материалы, выбирала только самые красивые ткани – лучший французский шелк, английский мебельный ситец и парчу.

Внезапно в 1979 году Адам Джеффри умер от сердечного приступа; ему было всего пятьдесят два года. Нелл и ее тетя Филлис, приобретшая профессиональный вес и богатую клиентуру, остались в Нью-Йорке. И только когда Нелл исполнилось двадцать три года, тетя Филлис решилась оставить ее и насовсем вернуться в Лондон.

К этому времени у Нелл уже была хорошая работа, много друзей, и не удивительно, что ей не захотелось покидать Манхэттен, где она прожила шесть счастливых лет. Отец Нелл завещал ей квартиру на Парк-авеню, и она продолжала в ней жить, годами почти ничего не меняя в убранстве и любя ее такой, какая она есть.

По мнению Рози, одной из самых приятных и уютных комнат в квартире была маленькая библиотека, много лет назад восхитительно декорированная тетей Филлис. Там были полосатые абрикосового цвета стены, светло-зеленый с черным вышитый гарусом по канве ковер, на окнах – присборенные занавески из цветастого мебельного ситца, такая же накидка на диване и целая коллекция прекрасного английского антиквариата. На одной из стен с длинными, выкрашенными белым полками стояли книги, перемежаясь с английскими стэффордширскими фигурками животных. На нескольких маленьких столиках были разложены свежие журналы и газеты.

Именно в эту комнату около пяти часов пришла Рози выпить чашку чая. Она включила радио и уселась на диван немного отдохнуть и просмотреть «Нью-Йорк таймс».

Покончив с чаем и чтением, она откинулась на спинку, закрыла глаза и погрузилась в мысли, умоляя судьбу сделать так, чтобы Кевин позвонил сегодня. Вернувшись из своего похода по магазинам, она первым делом бросилась к автоответчику, но, к ее большому разочарованию, никаких сообщений там не было.

Через какое-то время убаюканная тихой музыкой из радиоприемника, Рози задремала. Но минут через двадцать она вдруг проснулась со странным чувством потери ориентации. Она резко выпрямилась, в полной растерянности пытаясь сообразить, где она находится; прошло несколько секунд, прежде чем до ее сознания дошло, что она в квартире Нелл в Нью-Йорке.

Стряхнув сон, Рози встала, отнесла чашку и блюдце на кухню, помыла, вытерла их и поставила обратно в шкафчик.

Затем, в нерешительности постояв посреди бело-голубой кухни, она подошла к холодильнику и заглянула внутрь посмотреть, что припасла для нее Мария. Там на стеклянном блюде под крышкой оказалось весьма аппетитного вида жаркое из телятины с овощами, холодный жареный цыпленок, несколько мисок с салатами, на другой полке– различные холодные закуски, сыры и торт. Очевидно, Мария, у которой сегодня был выходной, решила сделать все возможное, чтобы гостья не голодала в ее отсутствие. Рози подумала, что это несколько скрасит ее существование, даже если брат сегодня и не позвонит; можно будет вкусно поесть и посмотреть телевизор.

К половине седьмого, не получив никаких сообщений от Кевина, Рози еще больше разволновалась и уже собиралась снова звонить ему, когда раздался телефонный звонок. Она схватила трубку, надеясь услышать его голос. И надежды ее сбылись.

– Извини, Рози, но я не мог связаться с тобой раньше. Всю неделю я был в недосягаемости – работа,– объяснил Кевин после радостного обмена приветствиями.– Только сейчас, дорогая, я услышал все твои сообщения по автоответчику.

– Я понимаю, Кевин,– быстро проговорила она, безмерно радуясь его звонку и мгновенно позабыв о своем недавнем мучительном беспокойстве и отчаянии.– Надеюсь, мы сможем увидеться? Эта твоя работа, она закончена?

Промедлив с ответом лишь какую-то долю секунды, Кевин произнес:

– Пожалуй... Да, я думаю, закончена. И я тоже ужасно хочу тебя видеть. Просто не могу дождаться.

– Когда же мы можем встретиться, Кев?

– Может быть, сегодня? Ты свободна?

– Разумеется, свободна! Где мы встречаемся? Или, может, ты зайдешь сюда?

– Нет, давай лучше куда-нибудь сходим. Как насчет того, чтобы встретиться у «Джимми»? Годится?

– Конечно, годится. Как всегда! – смеясь, ответила она. Он тоже рассмеялся в трубку.

– Семь тридцать – это не слишком рано для тебя?

– Нет, конечно, нет! Через час я буду у «Джимми Нири».– Положив трубку, она метнулась в спальню, чтобы причесаться и подновить макияж. Иначе ее брат, как и Гэвин, начнет ворчать по поводу ее усталого вида, а этого бы ей не хотелось.

 

6

Кевин Мадиган стоял, прислонившись спиной к стойке ирландского бара «Джимми Нири» на 57-й улице. Глаза его были устремлены на дверь.

Таким и увидела его Рози, когда вошла. Она приветственно помахала ему рукой, и широкая улыбка появилась на его красивом ирландском лице.

Она бросилась к нему, и они крепко обнялись. С детства они были очень дружны: Кевин – ее всегдашний защитник, она – его мудрый советчик. Даже маленькой девочкой Рози всегда учила его, что и почему надо делать. После безвременной смерти матери они стали еще ближе, находя утешение и поддержку друг в друге, чувствуя себя увереннее и безопаснее, когда были вместе.

Когда начались съемки «Делателя королей», Кевин по приглашению Гэвина прилетал на неделю в Лондон. Тогда Рози удавалось много времени проводить с братом. Но с тех пор прошло уже полгода, и сейчас они вдруг поняли, как сильно им не хватало друг друга.

Наконец они разомкнули объятия, и Кевин, глядя на ее похорошевшее лицо, сказал:

– Твой вид ласкает взор, mavourneen.

– Твой тоже, Кевин.

– Что будешь пить?

– Водку с тоником, пожалуйста,– ответила она, беря его за руку и с любовью глядя в его улыбающееся лицо. Знать, что он жив и здоров, было для нее безмерным счастьем. Тревога за брата не оставляла ее ни на минуту. И так, вероятно, будет всегда, ведь он – родная кровь.

Они стояли у стойки бара, потягивая из бокалов, и настолько были поглощены друг другом, что не замечали, как летит время. Неожиданно сам хозяин заведения Джимми Нири подошел к ним, чтобы поздороваться с Рози, которую он не видел несколько лет. После недолгой приятной беседы он провел их к любимому столику Кевина в глубине зала.

Они уселись и заказали обед. Пристально глядя на Кевина, Рози тихо сказала:

– Если бы ты смог оставить это.

– Оставить что? – переспросил он, намазывая маслом булочку.

– Свою работу копа.

Кевин уставился на нее широко раскрытыми от удивления глазами, с выражением недоверия на лице.

– Никогда не думал, что от тебя услышу такое, Розалинда Мэри Франс Мадиган. Все мужчины в роду Мадиганов служили в нью-йоркском полицейском управлении.

– И некоторые из них по этой причине погибли,– спокойно ответила она.– В том числе наш отец.

– Знаю, знаю. Но я американец ирландского происхождения в четвертом поколении и четвертого поколения коп, и я никак не могу это бросить, Рози. Я бы просто не сумел найти себе другого занятия. Я думаю, это у меня в крови.

– О, Кевин! Думаю, я просто неправильно выразилась. Я не имела в виду, что тебе нужно совсем оставить полицию. Мне только хочется, чтобы ты перестал быть тайным агентом. Это так опасно.

– Жить вообще опасно, причем независимо от ситуации. Можно погибнуть при переходе улицы, в самолете, в автомобиле. Можно подавиться, подхватить неизлечимую болезнь или умереть от сердечного приступа...– Не закончив фразу, он посмотрел на сестру долгим внимательным взглядом и с почти беззаботным видом пожал широкими плечами.– Каждый день умирают люди, Рози, и среди них не только тайные агенты. Особенно последнее время: мальчишки забавляются с оружием, повсюду летят шальные пули. Я знаю, ты любишь этот город. Я тоже его по-своему люблю, но он летит ко всем чертям от крэка и смэка, от уличного хулиганства и насилия, и это еще далеко не все его болезни. Однако, это уже другая тема.

– Но я не хочу, чтобы тебя убили так же, как отца,– настаивала Рози.

– Я понимаю... С отцом, если вдуматься, произошла странная история. Он был обыкновенным старым сыщиком, я бы сказал, заурядным, выполнял обычное задание на 17-й улице, словом, занимался своим делом, и вдруг этот несчастный случай...

– Ты хочешь сказать – мафия,– прервала она его.

– Тс-с, говори потише,– быстро произнес Кевин и осторожно оглянулся, хотя отлично знал, что в этом не было необходимости. Ведь они находились в хорошо знакомом, вполне приличном заведении центрального Манхэттена, в нескольких шагах от Первой авеню и шикарного Саттон-Плейс. Но он ничего не мог с собой поделать. Быть осторожным стало его привычкой, доведенной до автоматизма за тринадцать с лишним лет службы в полиции. Именно поэтому в любом общественном месте он всегда садился спиной к стене, лицом к двери. На работе или нет, он не мог допустить, чтобы его захватили врасплох. Кевин подался вперед, склонившись над свечой в красном стеклянном подсвечнике и, приблизив лицо к Рози, продолжал:

– Предположительно, отец погиб от рук мафии, но никаких доказательств не было. Я и сам не был в этом абсолютно уверен. И его напарник Джерри Шоу тоже. А у мафиози, скажем прямо, нет привычки стрелять в копов, боже упаси! Это не на пользу их бизнесу, если ты меня понимаешь. Они предпочитают нейтрализовать полицейского, дать ему «на лапу». Эти парни соображают, что раздавать наличные удобнее, чем гробы.

– Думаю, ты прав,– с неохотой согласилась она.– Бесчестный сыщик представляет для них большую ценность, чем мертвый... Мертвый опаснее.

– Вот именно!

– Но даже если и так, Кевин, ты не должен больше работать на улице. Не мог бы ты найти себе кабинетную работу?

Ее предложение показалось Кевину настолько смешным и абсурдным, что он, закинув голову, расхохотался.

– Ах, Рози, Рози,– выдохнул он сквозь смех.– Я мог бы, но не буду. Потому что не хочу. Понимаешь, то, чем я сейчас занимаюсь, составляет смысл моей жизни. Да, Рози, в этом – моя жизнь.

– Каждый день ты ходишь по лезвию бритвы, Кев, вылавливая убийц, мошенников, торговцев наркотиками. Эти, на мой взгляд, хуже всех. И определенно – самые опасные и жестокие.

Кевин промолчал.

– Ведь так, ты согласен? – настаивала она.

– Конечно, так, будь они прокляты! Тебе ведь известно, как я отношусь к этой сволочи! – резко заговорил он, однако осмотрительно понизив голос, чтобы не привлекать внимания. Минуту помолчав, он продолжил: – Послушай меня, Рози. В наше время почти все преступления концентрируются вокруг наркотиков. И я ненавижу торговцев наркотиками, впрочем, как и все копы. Эти торгаши – подонки, последние негодяи, торгующие смертью круглые сутки. Ради выгоды они уже убивают детей, продавая крэк и кокаин у дверей школы, сажают семилетних на иглу. Подумай только, Рози: се-ми-лет-них! По-моему, это сверхподло, черт побери! И моя работа – уничтожить этих мерзавцев, этих... этих... скотов. Я должен пригвоздить этих сукиных детей к столбу, отдать в руки правосудия, упечь за решетку. И лучше, если по делу о нарушении федеральных законов. Тогда они просидят пять лет минимум, а обычно– много дольше, в зависимости от преступления. И не забудь, в федеральном законодательстве, слава богу, не предусмотрено досрочное освобождение. Лично я бы с радостью запер их всех в одну камеру и выкинул ключи навсегда.

Жесткое выражение лица и сурово сжатые губы резко изменили его внешность, он вдруг стал выглядеть много старше своих тридцати четырех лет.

– То, чем я занимаюсь, очень важно для меня, Рози. Я думаю, точнее, я надеюсь, что борясь с преступностью своими методами, я кое-чего добился в этом мире. Во всяком случае я для себя не знаю другого способа оставаться в здравом уме.

Он сжал ее тонкую руку, лежащую на красной скатерти.

Отлично его понимая, Рози кивнула. В самом деле, с ее стороны глупо было полагать, что он согласится сменить работу. В этом он был совсем как отец. Нью-йоркское управление полиции было смыслом его жизни. И кроме того, последние шесть лет Кевин вел священную войну с наркобизнесом – из-за Санни. Их прекрасная Златовласка стала жертвой наркотиков, которые помутили ее разум. Вот почему она без движения лежала на больничной койке психиатрической клиники – потерянная душа. Потерянная для себя, для них и для Кевина, который так любил ее.

Санни никогда уже не выздоровеет, никогда снова не станет самой собой. Она обречена на растительное существование в этой клинике в Нью-Хейвен, куда ее были вынуждены поместить отчаявшиеся родственники. Содержание ее в частной клинике стоило им целого состояния, но, как они сказали Рози, мысль о том, что Санни окажется под замком в государственной лечебнице, была для них непереносима, как и для самой Рози.

Она всегда полагала, что Кевин и Санни поженятся. Так бы и случилось, если бы не наркотики, превратившие Санни в подобие зомби. Никто из них не знал, когда и как она впервые «села на иглу», как докатилась до употребления наркотиков в чудовищных дозах, и от кого она их получала. Это прошло как-то незамеченно. Семидесятые и восьмидесятые годы были расцветом наркомании. Марихуана и гашиш, в таблетках и ампулах, возбуждающие и успокаивающие, кокаин и героин, или смэк, как называл его Кевин. Некоторым хватало глупости ускорять смерть, подмешивая к наркотикам алкоголь.

«Возможно, было бы лучше, если бы Санни Полански умерла, чем жить такой жизнью»,– подумала Рози и холодок пробежал у нее по спине.

Рози никогда не интересовалась наркотиками. Только однажды, много лет назад, она пару раз затянулась «косячком», немедленно почувствовала тошноту, ее чуть не вырвало. Это случилось на вечеринке, куда она пришла вместе с Гэвином. Он, узнав, что она согласилась попробовать «травку», рассвирепел. А потом целую неделю неустанно читал ей лекции о вреде наркотиков. Хотя в его суровых предупреждениях не было нужды; Рози и сама знала, к чему приводит наркомания. А вот бедная Санни не знала, и в этом заключалась ее трагедия.

– Ты думаешь о Санни,– мягко сказал Кевин, прервав молчание и словно читая ее мысли.

– Да,– согласилась Рози, затем, поколебавшись, спросила: – Ты давно навещал ее, Кев?

– Три месяца назад.

– Как она?

– Все так же, без изменений.

– Мне, наверное, нужно съездить в Нью-Хейвен до моего возвращения в Европу, чтобы...

– Нет! – несколько раздраженно оборвал ее Кевин. Потом, огорченно покачав головой, произнес: – Извини, я был резок. Но тебе в самом деле не следует навещать Санни. Она даже не узнает тебя, а ты только расстроишься. Правда, не стоит.

Рози кивнула, ничего не ответив. Она знала, что с ним лучше не спорить. И в конечном счете, может быть, он и прав. Возможно, действительно будет лучше не ездить к Санни, как она это планировала раньше. Что это даст бедняжке? Она даже не узнаёт, кто находится рядом с ней в комнате. Так или иначе, Рози ничем не сможет помочь своей давней подруге, хоть как-то облегчить ее существование. Правда и то, что увидев Санни в ее теперешнем ужасном состоянии, она только создаст себе еще один повод для переживаний. Еще одну проблему, которую сама не в силах решить. А у нее и без того их хватает.

Отпив немного воды, Рози подняла голову и слабо улыбнулась Кевину.

Он улыбнулся ей в ответ. Но улыбка получилась грустной, а в глазах его застыла боль. Рози знала, что эта боль – отражение глубокого, почти непереносимого горя, переполнявшего все его существо. Она подавила вздох, испытывая жгучее чувство жалости к брату.

Но она также была уверена в жизнестойкости и силе воли Кевина, благодаря которым он будет жить несмотря ни на что. Глядя на Кевина, Рози отметила про себя, что страдания из-за Санни не слишком отразились на его внешности; не повредила и та жизнь, которую ему приходилось вести как тайному агенту. Брат ее и сейчас красивейший из мужчин: крепкий, рослый, сильный, с мужественным и обаятельным лицом киногероя.

В этот вечер сходство Кевина с матерью было особенно заметно. Мойра Мадиган, приехавшая из Дублина в Нью-Йорк молодой девушкой, была уроженкой Костелло. «Я – черная ирландка»,– частенько говорила она детям, гордясь своим происхождением. По словам матери, род Костелло вел свое начало от одного испанского моряка, заброшенного судьбой в Ирландию еще во времена королевы Елизаветы I. Король Испании Филипп II послал к берегам Британии многочисленную армаду военных кораблей, многие из которых затонули во время страшного шторма, разбившись о прибрежные скалы Изумрудного Острова. Команду подобрали ирландские рыбаки. Многие из спасшихся так и остались жить в Ирландии, среди них испанский моряк по имени Хосе Костелло, ставший основателем рода Костелло. По крайней мере так рассказывала им мама, и они выросли с уверенностью, что все это – чистая правда.

И конечно, никто бы не стал отрицать, что Кевин Мадиган со своими смоляными волосами и черными, сверкающими, как обсидиан, глазами действительно был «черным ирландцем».

– Ты что-то приумолкла, Рози. О чем задумалась?

– Я думала о том, как ты сегодня похож на маму, Кевин. Вот и все.

– Мама бы очень гордилась тобой, твоими успехами. И отец тоже. Я помню, как мама поддерживала твое увлечение шитьем и придумыванием одежды, когда ты была еще совсем маленькой.

– Да, я тоже помню. Думаю, они бы гордились нами обоими. У нас все впереди – мы здоровые, разумные люди, занимаемся любимым делом и добиваемся в этом успехов. Такими они и хотели нас видеть. Отец особенно бы гордился тобой. Ты – продолжатель традиции Мадиганов, полицейский в четвертом поколении. Интересно, появится ли Мадиган пятого поколения, чтобы пойти по стопам отца и деда?

– Что ты имеешь в виду?

Рози задумчиво посмотрела на него, потом произнесла:

– Может быть, уже пора начать думать о женитьбе, о детях?

– Кому я нужен? – смеясь, возразил он.– Что я могу дать женщине при такой работе и образе жизни?

– Неужели у тебя нет девушки, Кевин?

– Пожалуй, что так.

– Очень жаль.

– Кто бы говорил! А ты сама? Столько лет в таком нелепом положении. Гэвин прав, тебе пора заканчивать со всей этой канителью во Франции.

– Гэвин действительно так сказал? – спросила Рози, пристально глядя на Кевина. Тот кивнул.

–Ну конечно. Гэвин считает, ты понапрасну растрачиваешь жизнь. Я тоже так думаю. Лучше бы тебе уехать оттуда, вернуться в Штаты. И, может быть, здесь, дома, ты бы нашла порядочного парня...

– Кстати, о Франции,– властно прервала она его,– ты приедешь на Рождество? Ты обещал.

– Да, обещал, я помню. Но я не уверен, что смогу...– пробормотал он в нерешительности. Но тут у стола появилась официантка с подносом в руках, что и спасло Кевина от необходимости подыскивать оправдания. Девушка принесла тарелки с заказанным ими ирландским рагу и собиралась поставить их на стол.

– А вот и очаровательная mavourneen с нашим обедом,– сказал он, одарив ее улыбкой, лицо его при этом излучало особое ирландское обаяние, которое большинство женщин нашли бы неотразимым.

Наблюдая за ним, Рози подумала: «Какой красавец пропадает!»

 

7

Бар назывался «Узо-узо» и находился на Бауэри, недалеко от Хьюстон-стрит. Район не очень-то благоприятный для здоровья, но за свою четырехлетнюю работу тайным агентом полиции Кевин Мадиган привык к сомнительным местам. Иногда ему казалось, что он полжизни проводит в подобных мрачных заведениях в надежде получить от какого-нибудь бродяги самое для себя необходимое – информацию.

Он размышлял над этим, потягивая пиво в темном углу маленькой греческой забегаловки на задворках Сохо и Гринич-Виллидж. Надо признать, подобные заведения ему до смерти надоели, но, с другой стороны, они были ему просто необходимы. Где еще он бы смог встречаться с этими грязными типами, с которыми ему приходилось иметь дело по долгу службы.

Сегодня ровно неделя, как Рози попросила его бросить улицу и подыскать какую-нибудь непыльную работку в Управлении. Тогда он расхохотался, но сейчас подумал, что, может, она и права, однако тут же прогнал эту мысль. Кабинетная работа не для него, она скучна, хуже того, она убивает душу.

Когда он работает на улице, бешено выделяющийся адреналин придает ему энергию, силы. Ему все по плечу, он готов преодолеть любые трудности, справиться с любой опасностью. Никакая другая работа кроме этой не принесет ему удовлетворения. И даже родная сестра не сможет переубедить его.

Но, возможно, некоторые изменения все же следует произвести. Это было одной из причин, почему он, опаздывая на свидание со своей «девушкой из приличного квартала», находился здесь, поджидая Нила О'Коннора.

Его старый приятель Нил был отличным парнем и в прошлом тоже тайным агентом. Он продолжал служить в Управлении, но теперь в Отделе уголовных расследований, занимающемся организованной преступностью.

Несколько дней назад Нил неожиданно позвонил Кевину и спросил, не хотел бы он перейти в Отдел уголовных расследований.

К своему собственному удивлению, Кевин ответил, что это возможно, и согласился встретиться с Нилом, чтобы обсудить предложение. Последние несколько лет тот был членом ударного отряда Управления, работающего в тесном контакте с ФБР, выслеживая колумбийских и азиатских торговцев наркотиками. В работе ему сопутствовал успех, он сумел надолго засадить за решетку нескольких главарей наркобизнеса; им уже до старости не выйти оттуда.

Кевин взглянул на часы, краем глаза заметил входящего Нила и приветственно помахал ему рукой. Кивнув в ответ, Нил поспешил к нему.

Старый друг Кевина был рослым широкоплечим парнем с рыжеватыми волосами и ярко-голубыми глазами, светившимися на веснушчатом по-ирландски широком лице.

Кевин поднялся ему навстречу. Они обменялись рукопожатием, похлопали друг друга по плечу – старые приятели, много пережившие вместе.

Когда приветствия окончились, Нил взглянул на недопитую кружку Кевина.

– Еще по одной? Или чего-нибудь покрепче?

– Пива, пожалуй, «Бад Лайт»,– ответил Кевин, садясь.

Нил отошел к бару и через секунду вернулся, неся по кружке в каждой руке. Поставив их на стол, он снял плащ, бросил его на соседний стул и подсел к Кевину. Потом зажег сигарету, глубоко затянулся и, переходя прямо к делу, сказал:

– Мне нужно, чтобы ты работал в моем отделе. Необходимо. Очень. И немедленно. Если ты соглашаешься, я устрою тебе перевод сегодня же вечером.

Подавшись вперед и глядя Кевину прямо в глаза, он продолжал, едва сдерживая ярость:

– Разгромить мафию – разве это не стоящее дело?! Это вызов, это риск, действие – все, к чему ты так стремишься! Что скажешь?

Кевин не сразу ответил. Он сидел, внимательно глядя на Нила, взвешивая его слова. Пододвинувшись ближе к другу, он сказал, понизив голос:

– Ты мне не очень подробно объяснил тогда по телефону, Нил.

– А что тут объяснять? – Нил, подняв брови, удивленно посмотрел и бросил коротко: – Само название отдела говорит за себя. Мы боремся с мафией и хотим это делать как можно лучше.

– С этим ясно. Я хочу знать, буду ли я работать тайным агентом и за кем конкретно вы охотитесь. Или за мафией вообще?

– Что касается первого вопроса, ты не обязан работать тайно, если не хочешь. Хотя я бы предпочел, чтобы ты согласился, ты ведь лучший в своем деле. Теперь второй вопрос. Хотя мы занимаемся всеми нью-йоркскими преступными кланами, сейчас наша конкретная цель – разгромить банду Рудольфо.

Услышав это имя, Кевин тихонько присвистнул. В Нью-Йорке действовали шесть преступных кланов: Гамбино, Коломбо, Дженовезе, Луккезе, Бонанно и Рудольфо. Последний представлял собой самую мощную и изощренную организацию в американской мафии. Ее главарь, Сальваторе Рудольфо, как среди полицейских, так и среди бандитов считался величайшим Доном – главой клана – за всю историю организованной преступности. Он был capo di tutti capi – босс всех боссов, самый уважаемый и почитаемый, перед которым лебезили все остальные доны Восточного побережья.

Кевин воскликнул:

– Бог мой, Нил! У тебя уж слишком далеко идущие планы! Вот уже столько лет банда Рудольфо остается практически неуязвимой, их, черт побери, невозможно ни в чем уличить; вот чем они, проклятые, и сильны! Это будет нелегкая работенка.

– Но, может, и не такая тяжелая, как ты думаешь,– прервал его Нил.– Нам уже кое-что удалось, мы проникли в банду. Рудольфо, внедрили в нее своего агента. И вот тут-то появляешься ты, Кев. Ты подключаешься к их торговле наркотиками. Наш человек тебя представляет, дает поручительство, работает с тобой рука об руку. Конечно, если ты согласишься работать тайным агентом.

– Люди Рудольфо всегда отрицали и продолжают отрицать, что они занимаются наркотиками.

– Брехня для дураков! Кевин, все мафиози связаны с наркотиками, к какому бы клану они ни относились, ты это знаешь не хуже меня. И те, кто работает у Рудольфо, ничуть не лучше других своих... своих... собратьев! – страстно заключил он вдруг погрубевшим голосом.

Он бросил на Кевина жесткий, испытующий взгляд.

– Ты отлично разбираешься в наркотиках и наркобизнесе, ты уже многих раскрыл. Мне необходимы твои знания, твои связи, твое особое умение проникать в их поганый мир, уверенно и легко действовать в нем. Так что я жду твоего ответа, парень.

Кевин молчал.

– Я всегда думал, что цель твоей жизни– переловить всех этих грязных сволочей наркобизнеса. Вот тебе шанс нанести удар по мощнейшему торговцу смертью, мой друг. У них все идет в ход – крэк, смэк – ты сам знаешь. Они достают его, и они же продают. Они наводняют город наркотиками на миллионы долларов. На миллиарды, если посчитать все банды и их годовой оборот,– убеждал Нил.

– Я согласен,– сказал Кевин, внезапно приняв решение. Потом помедлил, взял свою кружку, сделал глоток и добавил, как будто вспомнив: – И я буду работать тайным агентом, раз ты этого хочешь.

– Я знал, что могу на тебя рассчитывать,– с огромным облегчением произнес Нил.– В понедельник я переговорю с Эдди Ла Салле и немедленно начну оформление. Как я уже сказал тебе в прошлый раз, Эдди дал мне добро, сказал, я могу действовать, так что он не удивится, когда узнает, что ты согласен на перевод.

– Конечно, не удивится. Я сам упомянул в разговоре с ним, что мы с тобой встречаемся сегодня вечером.

Нил осушил свою кружку и, раскачиваясь на стуле, предложил:

– А не выпить ли нам чего-нибудь покрепче, чтобы скрепить сделку?

– Спасибо, Нил, но это будет посошок на дорожку. Я уже и так опаздываю к девушке на свидание. И давай договоримся: плачу я,– сказал он, привставая с места.

Нил покачал головой.

– Нет уж, это за мной.– Широкая улыбка появилась на его лице.– Не сомневаюсь, это свидание с твоей «девушкой из приличного квартала», и ты, конечно, выпьешь виски со льдом.

– Угадал оба раза.

Секундой позже они уже чокались и произносили тосты, желая друг другу больших успехов в их общем деле. Наступило короткое молчание. Нил прикурил сигарету и задумчиво затянулся. Кевин, потягивая виски, внимательно наблюдал за другом, стараясь угадать, что последует дальше. От Нила всегда можно было ожидать сюрпризов. Кевин рассчитывал, что это действительно последняя рюмка, ему не терпелось уйти из этого грязного бара, поймать такси и поехать в верхнюю часть города. Сбросить эту кожу копа и наконец хоть раз отдохнуть в выходные, как нормальный человек. Жизнь – тяжелая, работа – изматывающая. И только она – его единственный луч солнца, его радость и счастье. Он ненавидел заставлять ее ждать, опаздывая, как сейчас, поэтому всегда старался приходить вовремя. Она очень волновалась, когда он опаздывал, у нее душа в пятки уходила при мысли, что он попал в руки преступников, которых выслеживал.

С месяц назад она даже заговорила о разрыве с ним, потому что жить, испытывая постоянный страх за него, было для нее невыносимо. Тогда он сдержанно отреагировал на это, но в душе, к собственному удивлению, испытал неожиданную панику. Он просто не мог представить, что будет делать, если она его оставит, как будет жить без нее...

Нарушив молчание, Нил сказал:

– Может, для твоего окружения лучше объявить, что ты берешь отпуск, уезжаешь куда-нибудь из города. А потом и в самом деле сбежать из твоих «родных мест». Я думаю, это будет разумно, Кев.

– Ты прав. Я сейчас не занимаюсь чем-то конкретным, мы недавно с Джо Харви хорошо почистили округу. Знаешь, я, пожалуй, скажу Эдди, что беру неделю отпуска до перехода в твой отдел. Честно говоря, Нил, мне есть на что его потратить.

– Тогда иди в отпуск сейчас, у меня ты будешь занят по горло. Я уже говорил тебе, что нас время поджимает и ты нам крайне необходим. Тебе придется засучить рукава, черт возьми! Если надо – работать по двадцать четыре часа в сутки.

Кевин понимающе кивнул.

– Будем надеяться, нам удастся разгромить Рудольфо, сломать его раз и навсегда. Сейчас действительно самый удобный момент: мафия оказалась наименее защищенной, семья Коломбо распадается, у Гамбино тоже большие проблемы. Похоже, что этот парень Дон Дэппера, второе лицо в его банде, скоро «запоет» по делу Готти об убийстве и рэкете.

Нил усмехнулся.

– Именно так, дружище. Джон Готти со своими костюмами по две тысячи долларов сидит по уши в дерьме. Сэмми Гравано, по кличке «Бык», выступает главным свидетелем на процессе, такого еще никогда не было. Подумать только, Кевин! Священное братство, скрепленное кровью и отмеченное возлияниями, рассыпалось из-за обрывка магнитофонной ленты – записи компрометирующих разговоров членов банды.– Улыбка его расползлась до ушей.– Готти упекут за решетку на долгие годы. На очень долгие, именно так.

– Весь преступный мир потрясен этим провалом, обвинители тоже такого не ожидали,– заметил Кевин.

– Кому ты рассказываешь! Мой отдел этим постоянно занимался. Только представь, предательство Гравано – это провал мафии на самом высоком уровне. Особенно если учесть, что Гамбино – крупнейший из кланов, а Гравано был в нем правой рукой Готти.– Нил покачал головой, как бы сам с трудом веря сказанному.– И что меня особенно удивляет, он ведь нарушил omerta – клятву хранить молчание, все мафиози обычно очень серьезно относятся к этому. А Гравано послал их к чертовой матери, донес на своего кореша, лучшего дружка. Разве не странно?

Не дожидаясь, комментариев Кевина, Нил быстро продолжил:

– Ведь они когда-то вместе начинали – Гравано и Готти. Из пары сообразительных ребят с «пушками», солдат улицы, доросли до «капо», главарей.– Нил пожал плечами.– Но Гравано решил спасать свою шкуру, поэтому он послал ко всем чертям святое братство, omerta, старого кореша Джонни и запел, как канарейка.

Кевин кивнул.

– На этом бруклинском процессе над Готти будет что посмотреть, запомни мои слова.– Кевин взглянул на часы.– Проклятье, Нил, уже позже, чем я думал. Мне пора.

– Мне тоже. Моя старушка заждалась меня. Первый раз за весь месяц решили куда-нибудь выбраться в субботу, а я опаздываю. Она убьет меня.

Они подхватили свои плащи и поспешно вышли из грязного бара.

 

8

Друзья, выйдя на улицу, остановились, продолжая беседу. Потом Нил взял Кевина за руку.

– Слушай, друг! Я провожу тебя квартальчик до Хьюстон-стрит. Там ты можешь схватить такси. Твоя «девушка из приличного квартала» не рассердится на тебя?

Кевин, стараясь идти в ногу с Нилом, покачал головой.

– Нет, она уже привыкла к моим опозданиям на час и больше. Ей это, конечно, не нравится, но она не выплескивает свое недовольство на меня. Во всяком случае, она будет довольна, нет, просто счастлива, когда узнает, что я перехожу в Отдел уголовных расследований.

Нил бросил на него странный взгляд.

– Но это все же опасная работа.

– Это мы с тобой знаем, Нил, но не она. Как и моя сестра Рози. На днях они обе насели на меня, чтобы я перевелся в другой отдел. Так что я уверен на сто процентов, они будут в восторге от этой новости. Отдел уголовных расследований – это выглядит почти как кабинетная работа, не так ли?

Поежившись, Кевин поплотнее застегнул плащ и засунул руки в карманы.

– Проклятье, сегодня подмораживает! И, конечно, когда надо– ни одного такси кругом.

– Обычно так говорят про копов,– заметил Нил и глухо рассмеялся.

– Какого дьявола тебе нужно всегда выбирать эти забегаловки у черта на куличках? В Бауэри, придумал тоже!

– Чтобы быть подальше от твоей Маленькой Колумбии, но все-таки не в Нью-Джерси,– объяснил Нил, имея в виду часть Куинса, прилегающую к Элмхесту, где обычно работал Кевин.

– Не могу сказать, что мне очень жаль расставаться с этим кварталом,– признался Кевин.– Слава богу, мне больше никогда не придется переступать порог «Мезон Астуриас». Я его уже возненавидел. Подумать только, всего тридцать лет назад этот ресторанчик был типичным ирландским баром, заполненным жизнерадостными Миками, любителями посидеть за стаканчиком «ерша» из виски с пивом, порассказывать небылицы. Но ирландцы давно разъехались из этого квартала, перебрались на Вудсайд, как и мы за несколько лет до смерти мамы. А Рузвельт-авеню стала Маленькой Колумбией, если не похлеще. Пестрый водоворот разряженной толпы, где процветают фешенебельные клубы, стодолларовые купюры обычные карманные деньги.

– И где перестрелки также обычны, как в Кали, Медельине или Боготе,– заметил Нил.– Уж тебе-то это хорошо известно. Уму непостижимо, Кев, Нью-Йорк просто помешался на оружии и наркотиках.

– Мы с тобой, Нил, живем в чреве чудовища. Мы все это видим каждый день: бездомные, голодные, отчаявшиеся люди, а еще умалишенные, наркоманы, преступники. И мы знаем им счет. Большинство людей не видят этого, или не хотят видеть, или смотрят на это сквозь пальцы. Ужасно, но, боюсь, дело обстоит именно так.

Нил остановился, повернулся и схватил Кевина за руку. В свете фонарей было видно, что лицо его вдруг стало решительным и непреклонным.

– Пятнадцать минут на машине от Манхэттена через мост Куинсборо, и ты – в Южной Америке, висишь на волосок от смерти, вращаясь среди наркобаронов, уличных торговцев наркотиками, наркоманов и прочего отребья. Я голову даю на отсечение, ты будешь рад, что перешел к нам в отдел, вот увидишь.

– Я тоже так думаю. Скажем прямо, возможно, этим я прибавлю себе несколько дополнительных лет жизни.– Кивнув, Нил продолжал: – А Бушвик, притон прокаженных, какого я еще не видел: скопище лачуг, кишащее наркоманами: одни обходятся кокаином, другие – крэком, а третьи колются героином, накачивают себе в вены это дерьмо. Человеческие отбросы, они нападут на тебя, ограбят и убьют ради очередной дозы. Это омерзительно.

– Ты совершенно прав, compadre, совершенно прав,– спокойно проговорил Кевин, беря Нила за локоть и направляя его шаги к Хьюстон-стрит.

– И это Америка,– сказал Нил бесцветным голосом,– самая богатая и могущественная страна в мире. Это не просто омерзительно, в этом есть что-то сатанинское, внушающее ужас! Что случилось с прекрасной Америкой? С нашей американской мечтой?

Кевин не ответил. Что можно было добавить к словам Нила?

Кевин вошел к ней в квартиру, открыв дверь своим ключом. Он остановился в холле, ожидая ее появления, как это обычно бывало, когда он приходил. Но на этот раз этого не случилось.

Он повесил плащ в стенной шкаф, снял с плеча кобуру с пистолетом и аккуратно повесил на ту же вешалку в шкафу. Она и так знала, что он живет в мире насилия, зачем ей видеть еще и эти красноречивые доказательства. Во всяком случае он предпочитал не смешивать два разных мира. Затем, недоумевая, насторожился, прислушался, все ли в порядке.

В квартире было тихо, никакого шороха. Но, пройдя небольшую прихожую, он услышал слабый звук радиоприемника, доносившийся из кухни, и сразу понял, что она дома.

Он сунул голову в гостиную: свет горел, но огонь в камине почти погас, на какое-то время оставленный без присмотра.

Повернувшись на каблуках, Кевин прошел по коридору к спальне. Дверь была приоткрыта, он толкнул ее и вошел в комнату. Лампы у кровати были притенены, и в мягком приглушенном свете он различил на кровати ее свернувшуюся фигурку. «Дремлет, а может, и крепко спит»,– подумал он.

Подойдя к кровати, Кевин заметил веером разложенные на одеяле картонные папки; из некоторых высыпалось содержимое. Вероятно, она работала перед его приходом, захотела спать и уснула, не дождавшись.

Склонившись над ней, он шепотом, чтобы не испугать, произнес ее имя. Потом легонько прикоснулся рукой к ее лицу.

Глаза ее мгновенно открылись. При виде его лицо ее просветлело от нахлынувшего счастья.

– Кевин!– облегченно выдохнула она.– О боже, и извини, я задремала.

– Все в порядке, дорогая,– ответил он, опускаясь на колени рядом с кроватью, чтобы видеть ее лицо.– Это мне следует извиниться за опоздание. Я задержался с Нилом О'Коннором дольше, чем планировал. Ты ведь помнишь Нила, вы встречались в прошлом году. В общем ему необходимо было поговорить со мной, и сделать это можно было только сегодня. Очень срочное дело.

– Ничего, Кевин, не беспокойся.

Он посмотрел ей прямо в глаза и пояснил:

– Нил попросил меня перейти в его отдел. Я согласился.

Пораженная известием, она поморгала и сдвинула брови.

– Какой это отдел?

– Отдел уголовных расследований.

– Это кабинетная работа?

– Часть времени – да,– солгал он, желая ободрить ее, избавить от беспокойства.

– А в остальное время? – продолжала выяснять она, не сводя с него пристального взгляда умных живых глаз.

– Мне, конечно, придется бывать на улице. Но эта новая работа совсем не такая опасная, как прежняя. Честное слово.

Кевин помолчал, затем, победно улыбнувшись, быстро сымпровизировал:

– И знаешь, у меня будет больше свободного времени. Гораздо больше.

– Я очень рада, что эта работа не такая опасная,– сказала она, улыбнулась и, протянув руку, погладила по щеке.

Он любил ее улыбку, нежную и невинную, как у маленького ребенка. Она озаряла все лицо, наполняла его светом. Положив руки девушке на плечи, он приблизил ее к себе, коснулся губами ее губ и нежно поцеловал.

Ее руки мгновенно обвили его шею, и она с такой пылкостью ответила на его нежный поцелуй, что мгновенно воспламенила его. Он обнял ее, еще теснее прижал к себе, целуя со все большей страстью, ища языком ее язык. Они замерла в поцелуе, жадно впиваясь друг в друга, пока у них не перехватило дыхание.

Потом Кевин ослабил ленты ее атласного пеньюара персикового цвета и приник к груди. Под пеньюаром была атласная ночная сорочка того же цвета, на тонких бретельках, и рука его легко проскользнула за украшенный кружевом вырез. Припав к ее пурпурному соску, он целовал его до тех пор, пока она не начала тихонько постанывать.

Кевин приостановился, чтобы развязать пеньюар, руки его заскользили вниз по ее телу. Он вновь склонился над ней, целуя и лаская то одну, то другую грудь. Он взглянул на нее: закрытые глаза, слегка раздвинувшиеся губы, учащенное дыхание – все говорило о нарастающем возбуждении.

Выражение отрешенности и исступленного восторга на ее лице разожгло его еще больше. Рука его, скользнув под гладкий атлас сорочки, спускалась все ниже, пока не легла на шелковистый холмик. Когда его ищущие пальцы коснулись потаенной плоти, ноги ее раздвинулись, и он ощутил истекающую из нее жаркую влагу.

– О Кевин,– прошептала она и открыла глаза.

– Что? – удивленно поднял он темные брови.

– Не останавливайся...

– Да,– выдохнул он, опять склоняясь к ней. Расточая поцелуи, он искал губами ее нежную плоть, ласкал ее пальцами. За год их встреч он хорошо узнал ее тело. И сейчас он понимал, что она на грани, что кульминация близка, и желал этого. Но в самый последний момент она вдруг выпрямилась и села.

Крепко охватив рукой его плечи, она прошептала:

– Кевин, пожалуйста, разденься и приходи. Мне хочется почувствовать тебя там, внутри.

– Но я хочу, чтобы сначала тебе было хорошо.

– Я знаю, и я тоже хочу этого, и хочу сделать для тебя то же самое, но, прошу тебя, пожалуйста, разденься скорей.

Вскочив на ноги, Кевин быстро скинул с себя всю одежду, опять лег рядом с ней и стал шарить рукой в тумбочке, ищя презервативы. Проклятье. Он их ненавидел, но после Санни у него время от времени бывали другие женщины, лишь мимолетные связи, ничего серьезного. Хотя он был уверен, что абсолютно здоров, следовало быть осторожным хотя бы ради ее безопасности. Кевин подавил вздох – в опасный век им довелось жить: секс и смерть ходят рядом.

Пока он боролся с пакетиком, она гладила рукой его спину, целовала между лопаток, нежно произнося его имя, нашептывая, как она возбуждена, как сгорает от желания. Ее слова еще больше воспламеняли и дразнили его, возбуждение возрастало.

Повернувшись к ней, он поцеловал ее в губы. После еще нескольких страстных поцелуев он вновь коснулся губами ее обнаженных грудей с отвердевшими напряженными сосками – это вызвало в нем нервную дрожь. Он пробежал руками по ее податливому, закутанному в тонкий шелк телу: ткань была такой же чувственной, как и она сама. Он стал целовать через тонкую материю ее живот, бедра – и тело ее запылало еще сильнее.

В нетерпении он потянул сорочку, и она привстала, помогая ему снять ее. При этом бросила на него отрешенный, полный откровенного желания взгляд. Она опять легла, и какое-то время он не мог отвести глаз, наслаждаясь видом ее прекрасного тела, восхищаясь упругостью светлой, цвета слоновой кости кожи, гладкой и шелковистой, как атлас только что снятой сорочки.

Зная, что она жаждет прикосновения его рук, он позволил своим пальцам проникнуть в самый сокровенный участок ее нежного лона, сначала чуть касаясь, потом все усиливая давление, пока она не задрожала. Припав к бедрам, он стал целовать ее, продолжая ласкать. Через секунду она замерла, сильный спазм потряс ее тело и, достигнув вершины, она сдавленно застонала. Все ее тело трепетало от наслаждения.

– Кевин,– наконец произнесла она едва слышно.– О Кевин, милый!

Кевин лег, положив голову на подушку рядом с ней, и прошептал:

– Тебе хорошо?

– Да. Мне всегда хорошо с тобой, с самого первого раза. Так не было ни с кем.

Она встала перед ним на колени, пристально глядя в его темные глаза, провела пальцем по бровям, по губам, с улыбкой удовлетворения склонилась над ним и нежно поцеловала.

Его желание было так велико, что он едва сдерживался. Он рывком, почти грубо, притянул ее к себе, не переставая целовать и ласкать ее груди. Как всегда, она ответила на его поцелуи с таким же жаром, потом присела на корточки, покрывая поцелуями его грудь и живот, проводя кончиком языка вдоль его тела, от чего он готов был взорваться.

Поспешно он подтянул ее к себе, положил на спину и, опираясь на руки, мощно вошел в нее, двигаясь сильными энергичными толчками. Обхватив его спину ногами, она прильнула к нему, двигаясь в том же ритме. Но он понял, что она старается сдерживаться.

– Ну давай же! – выдохнул он.

– Нет,– прошептала она,– я жду тебя.

Но она еще не успела договорить, когда сильная дрожь пробежала по ее телу, от нее хлынул обволакивающий жар, и она воскликнула:

– Кевин!

То, как она отзывалась на его ласки, неизменно приводило его в крайнее возбуждение, он уже не мог управлять собой.

– О боже, Нелл! Я кончаю! – задыхаясь, проговорил он.– О Нелл! О Нелл!

Она лежала в кольце его рук, склонив светловолосую голову к нему на грудь – глаза закрыты, дыхание легкое и ровное.

Кевин взглянул на нее и про себя улыбнулся. С Нелл он испытывал после их близости такое же наслаждение, как и во время самого акта. Они оба чувствовали приятную расслабленность, им было легко и спокойно друг с другом. Возможно, потому, что они познакомились очень давно, когда ей было еще семнадцать. Теперь Нелл, как и Рози, ее лучшей подруге и его сестре – тридцать один год. Но сейчас она выглядела намного моложе, на двадцать с небольшим: девичья фигура, молодая, без единой морщинки кожа.

Нелл Джеффри стала занимать в его жизни особое место; каждый раз после их встречи он испытывал удивительное обновление. Каждый день город забирал у него частицу его самого, но когда он бывал с Нелл, ей каким-то чудом удавалось восстановить эту частичку, по крайней мере так ему казалось. Сама того не ведая, она возвращала его ему самому.

Нелл помогала ему забыться, избавляя от постоянной невыносимой боли из-за Санни. Ведь та в своем ужасном состоянии была фактически мертва, а живым надо жить, ведь так? Он осознал это за последний год, когда Нелл вошла в его жизнь.

Кевин стал замечать, что последнее время все меньше и меньше думает о Санни – шесть лет, это, конечно, большой срок, что ни говори. Месяцев девять назад он начал сокращать свои посещения Санни, хотя это была не его идея, а ее сестры Элен. «Санни будет легче,– сказала ему однажды Элен в психиатрической клинике,– если ты не будешь так часто навещать ее. Каждый раз после твоего прихода она выглядит слишком возбужденной, как будто из глубины ее помутившегося разума всплывают смутные воспоминания, что вас раньше что-то связывало, и это тревожит ее». Так ему сказала в тот день Элен.

В конце концов он совсем перестал ездить в Нью-Хейвен. Ее семья, по-видимому, с облегчением восприняла его решение; сам он обнаружил, что испытывает то же чувство.

Но все же он не мог отделаться от мысли, не поступает ли он, как трус, уклоняющийся от своего морального долга. Когда же он высказал эту мысль Нелл, она со всей горячностью заявила, что он принял не только правильное, но и единственно возможное решение.

«Ты ведь не можешь помочь ей,– сказала тогда Нелл,– а только сыплешь соль на раны. Более того, она как камень у тебя на шее тянет тебя вниз. Ты должен забыть ее ради своего спасения. Жизнь дана, чтобы жить, пойми это, ради бога!» Убежденность, звучавшая в ее словах, помогла ему: понемногу он начал ощущать, что бремя спало. Нелл права; Санни была частью его прошлого, но он должен забыть, отказаться от нее, чтобы жить дальше.

Теперь он вспоминал Санни в ранние годы, когда оба они были детьми. Это было легче, чем вспоминать ее наркоманкой, рвущейся к дозе наркотика и готовой ради нее на все. И постепенно он сам начал осознавать, что впервые за долгие годы почувствовал себя лучше. И опять за это нужно благодарить его друга – Нелл.

Кевин зарылся лицом в ее волосы. Они были мягкими и шелковистыми, с ароматом лимонной вербены, как и ее свежее, благоуханное тело. Он глубоко вдохнул только ей присущий аромат, чтобы заглушить в своей памяти отвратительные запахи города, казалось, навсегда въевшиеся в ноздри.

Нелл стала занимать такое важное место в его жизни, что он даже не мог себе представить, как бы он жил без нее. Но стали любовниками они всего год назад, довольно странным образом – это случилось как-то внезапно после четырнадцати лет знакомства.

В прошлом октябре Гэвин приезжал в Нью-Йорк, чтобы повидаться с Нелл по работе. Он тогда собирался в Лондон на переговоры по «Делателю королей», подготовку к которому наконец удалось начать. Он позвонил своему старому другу Кевину и пригласил присоединиться к ним и пообедать втроем. У Кевина как раз нашлось несколько отгулов, и он смог принять приглашение. Он не виделся с ними больше года. Они великолепно провели время – легкий юмор, смех, общие воспоминания и море искренней теплоты.

Они обедали в номере Гэвина в «Кэрлайл-отеле», и когда, далеко за полночь Нелл и Кевин вышли оттуда, он вызвался проводить ее до дома. Хотя ночь была холодной, всю дорогу до Парк-авеню они шли пешком, а когда подошли к подъезду, она пригласила его зайти выпить рюмочку.

Пока она наливала «Реми Мартен», он сунул спичку в камин, где уже лежали дрова и бумага. Потом они сидели на диване, с наслаждением потягивая старый выдержанный коньяк, болтая о жизни, прошлой и настоящей.

Никогда он не сможет понять, как это все случилось. Совершенно неожиданно она оказалась в его объятиях, он целовал ее, а она пылко отвечала на его поцелуи. Все закончилось страстной близостью на ковре перед полыхающим камином.

Это произошло в ночь на субботу, и, поскольку в этот день он был свободен от службы, они смогли провести выходные вместе. Разнеженные теплом и удобством ее чудесной квартиры и совершенно покоренные друг другом, они на двое суток забыли обо всем, о своих горестях и тревогах.

Один раз за эти выходные они разговаривали о Мики, исчезнувшем год назад. Его таинственное исчезновение волновало всех, а особенно Нелл. Хотя роман их ранней юности давно закончился, у них сохранились хорошие отношения, а с годами они сблизились еще больше, делясь секретами друг с другом, как это обычно делают старые друзья. В ту ночь, когда Нелл и Кевин впервые занимались любовью, она объяснила, почему ее так беспокоит пропажа Мики: невероятно, просто непостижимо, что он мог уехать из Нью-Йорка, ничего не сказав ей, не оставив адреса.

Тогда Кевин подумал, но не высказал предположения, что у Мики не было возможности предупредить ее. Никто ничего не знал о нем, даже его товарищ по комнате. Он просто исчез.

Кевину часто приходило в голову, что Мики мог легко стать жертвой какой-то грязной игры. Будучи полицейским, Кевин слишком хорошо был знаком с ужасающей статистикой: каждый год бесследно пропадают сотни тысяч американцев. Очень немногие находятся и возвращаются к жизни. Список пропавших лиц только по его участку был километровой длины.

Нелл вздрогнула в его объятиях. Кевин взглянул на нее. Она открыла глаза и посмотрела на него таким же долгим взглядом.

– Что-то у тебя слишком серьезная физиономия, друг мой. Неприятности?

Хотя между ними было не принято изворачиваться – только честность и открытость, сейчас он решил не упоминать о Мики: это было бы неуместно. Поэтому он сказал:

– Я думал о нас с тобой, Нелл. Вот уже год, как мы встречаемся. И никто об этом не знает.

– Нил О'Коннор уж обязательно знает,– засмеялась она.

– Я имел в виду наших ближайших друзей.

– Ты хочешь сказать, что не обмолвился об этом Гэвину?

– В этом году я его почти не видел, кроме тех нескольких дней, когда прилетал в Лондон к началу съемок. Кроме того, тебе следует знать, что я не из тех, кто любит трепаться об этих делах. Ты, между прочим, тоже ничего не сказала Рози, иначе она бы проговорилась.

– Я не знаю, Кев, почему я ей ничего не сказала. Зачем мы делаем из этого секрет, ведь получается именно так.

Нелл теснее прижалась к нему, обвила его руками. Помолчав, добавила:

– Думаю, надо ей сказать. Ведь она моя лучшая подруга.

– Она будет рада... тому, что мы встречаемся.

– О да, она это одобрит! – воскликнула Нелл, закинув голову, глядя на него с некоторым кокетством.– Уж в этом, мой родной, ты можешь быть абсолютно уверен. Да, она с радостью благословит нас.

– Когда она возвращается из Лос-Анджелеса?

– Бог мой, Кевин, она только вчера уехала. Но, думаю, мы с ней вернемся вместе.

– То есть?

– Я тоже еду на Западное побережье...

– Когда? – резко прервал он ее, пораженный этим известием.

– В четверг или в пятницу.

– А я как раз собирался взять неделю отпуска, прежде чем перейти в Отдел уголовных расследований. Надеялся побыть с тобой, дорогая!

Нелл с досадой закусила губу.

– Жаль, что я не знала, Кевин. Это было бы чудесно. Но я уже все подготовила и вряд ли смогу изменить свои планы. У меня назначена встреча с Гэвином: он в понедельник прилетает из Лондона в Лос-Анджелес на неделю. И кроме того, у меня встречи с другими клиентами.

– Понятно.

– Мне, правда, очень жаль. Слушай, у меня блестящая идея! Почему бы и тебе не поехать с нами на побережье? Фантастика, как в старые добрые времена – я, ты, Рози и Гэвин.

При мысли об этом лицо просияло и она взволнованно воскликнула:

– Ну давай же, Кевин, соглашайся! Пожалуйста!

– Я просто не знаю...– Заколебавшись, он оставил незаконченной фразу, не зная, что делать, размышляя над ее предложением.

Нелл села, шутливо поцеловала его в нос и, соскользнув с кровати, направилась в ванную. Обернувшись с порога, бросила:

– Ладно, хотя бы подумай над этим.

– Я уже подумал. Будет лучше, если я не поеду.

– Но почему?

– Вы будете заняты целыми днями, а я буду болтаться без дела. Мне много чего нужно сделать здесь, Нелл. Знаешь, всякие мелкие проблемы, которые всегда остаются нерешенными из-за этой моей работы.

Она кивнула и ушла в ванную. Когда через несколько минут вернулась, на ней был махровый халат, еще один она держала в руках.

– Ну-ка, надень, и пойдем поедим чего-нибудь. Обед на плите.

– Я планировал пригласить вас куда-нибудь, леди.

Она улыбнулась.

– Дай мне сыграть роль домашней хозяйки, пожалуйста. У меня уже готов цыпленок в горшочке, и, заметь, он в духовке уже целую вечность, остается только надеяться, что не превратился в кашу. Иначе тебе придется пригласить меня на гамбургер в ближайшую забегаловку или довольствоваться яичницей здесь.

Следом за ней он вышел из спальни, на ходу надевая халат и посмеиваясь над ее словами.

– Я совсем не так уж голоден, Нелли. Но я бы не отказался от стакана вина.

Цыпленок был изумительным. Они ели его за кухонным столом, запивая прекрасным «Божоле».

– Кто бы мог подумать, что наша Крошка Нелл так преуспеет в бизнесе, сделает блестящую карьеру, будет разъезжать по свету и откроет свою собственную международную компанию, сказал он, чокаясь.

– Я,– ответила она, подмигнув ему с озорным блеском в глазах.

Он подарил ей восхищенную улыбку.

– Ты знаешь, я горжусь тобой. И тобой, и Рози, вами обеими.

– Ты вправе гордиться своей сестрой,– негромко сказала Нелл уже серьезным тоном.– Ее костюмы для «Делателя королей» – это нечто выдающееся, сногсшибательное. Вот подожди, выйдет фильм, ты увидишь, она довольно скоро получит еще одного «Оскара».

– Ты не шутишь? Это замечательно! Да, еще Рози мне что-то говорила насчет следующей картины Гэвина. Она что, собирается в ней участвовать?

– Я не знаю,– слегка пожала плечами Нелл и покачала головой.– Он пока не говорил ни ей, ни мне, что это будет за картина. Возможно, он и сам еще не знает. Но, заметь, что бы он не делал, это обязательно – высший класс.

– Должно быть, я неправильно ее понял. Я думал, что из-за этого она полетела в Лос-Анджелес.

– Не совсем. Она должна встретиться с Гарри Маршаллом, обсудить его следующую картину. Это современная романтическая комедия. Он большой почитатель таланта Рози.

– Его можно понять,– заметил Кевин.– Слушай, если этот парень поставил такие отличные фильмы, как «Пляжи» и «Хорошенькая женщина», с ним, конечно, стоит работать. Я надеюсь, Рози согласится. Было бы просто глупостью отказываться. Это мое мнение.– Он сделал глоток и спросил:– А сколько времени вы пробудете там?

– Несколько дней, самое большее – неделю. Это зависит от Джонни Фортьюна.

– Да? – Кевин бросил на нее испытующий взгляд.

– Мы должны встретиться с ним, чтобы обсудить его будущий концерт весной или летом следующего года. Это опять будет в Мэдисон-Сквер-Гарден. Впереди масса дел.

– Ты его сделала крупной звездой, Нелли.

– Нет, это не так,– покачала она головой.– Он всего добился сам. Своим голосом. И внешностью, и обаянием, и умением сводить женщин с ума.

Кевин с интересом слушал, потом заметил:

– Вы с Рози очень похожи. Никогда не хотите поверить, что у вас что-то здорово получилось. Конечно же, ты помогла ему стать звездой.

– Ты просто необъективен, мой милый.

– В нем есть что-то загадочное, правда?

– В ком? В Джонни? Вовсе нет.– Она нахмурилась.– Что ты имеешь в виду?

– Он появляется из ниоткуда, записывает пару дисков, сходу покоряет женщин, и раз – все готово. Появляешься ты, становишься руководителем его рекламных кампаний, и наутро он просыпается суперзвездой. Нет – мегазвездой.

– Если бы это было так просто. На самом деле все сложнее. Джонни несколько лет работал в маленьких ресторанчиках в Лас-Вегасе и Атлантик-Сити, не говоря уже о ночных клубах. Работал до посинения. Он объездил все – Лос-Анджелес, Чикаго, Бостон, Нью-Джерси, Филадельфию, Нью-Йорк. И так год за годом. Назови любой ночной клуб, хоть самый захудалый, и я могу поспорить, Джонни там пел.

–Что бы ты ни говорила, но именно ты сделала из него нашего американского Хулио.

Нелл расхохоталась и опять покачала головой.

–Ничего подобного. Хулио Иглесиас только один. Он, конечно, настоящая мегазвезда. Кроме того отличный парень. Что же касается Джонни Фортьюна – я думаю, в нем есть от всех понемногу. От Перри Комо, Вика Дамоне, Малыша Оле-Голубые глаза и от Хулио. Вот почему всем так нравится Джонни – он им напоминает их любимых эстрадных кумиров.

–Нет, Нелл, ты неповторима! – фыркнул Кевин.– Всегда все разложишь по полочкам. Боюсь только, самому Джонни не очень понравились бы твои слова. По-твоему выходит, он подражатель?

– В общем да. Но он тоже по-своему неповторим. И, несомненно, он настоящий «бельканто-менестрель» нашего времени.

– Если можно так сказать.

– Я уже это сделала,– парировала она, потянулась к нему и чмокнула в щеку.– По крайней мере я буду его так называть.

 

9

Дом стоял на высоком склоне лесистого холма в Бенедикт-Кэньон, обращенный фасадом на залив.

Это был старый дом, построенный еще в тридцатые годы во времена расцвета Голливуда. Хотя снаружи он был выдержан в испанском колониальном стиле, интерьеры были в значительной степени перестроены в пятидесятые годы его тогдашними владельцами – прославленными режиссером и его женой, кинозвездой. Они привнесли в это просторное удобное жилище свой уникальный вкус, добавили обшивку из прекрасных деревянных панелей, нарядные камины и огромные от пола до потолка окна, благодаря которым изумительные окрестные пейзажи как бы вошли в комнаты, став частью убранства.

Тенистые террасы, благоухающие сады с фонтанами и статуями и необыкновенный крытый бассейн – все придавало пасторальную прелесть.

Для Джонни Фортьюна «Дом на холме», как он обычно его называл, был волшебным местом. Он любил его так, как ни одну другую рукотворную вещь, за исключением гитары, полученной в подарок от дяди, когда он был еще мальчиком.

Дом обладал своим собственным лицом и элегантностью, но без претенциозности. Просторные, полные воздуха и света комнаты были удобны и соразмерны, и почти в каждой из них, даже в крытом бассейне, имелся камин.

После перестройки в пятидесятые годы дом больше не переделывался, сохранив в чистоте замысел режиссера и его жены.

Все, что они сделали, отличалось безупречным вкусом, и последующие владельцы были достаточно разумны, чтобы не нарушать великолепие интерьеров и окружающего ландшафта.

Каждый раз, бывая здесь, Джонни испытывал чувство полного благополучия, почти счастья. Все помогало этому: и красота места, и его комфорт и роскошь, и его история, слава и положение его прежних владельцев, среди которых была однажды и Грета Гарбо. Не последнюю роль играла престижность владения таким домом.

Джонни никогда не мечтал о таком. Все это было так далеко от его первых шагов, что ничего более невозможного нельзя было и представить.

Джонни Фортьюн, родившийся в 1953 году и носивший тогда имя Джанни Фортунато, вырос на многолюдных улицах южного Манхэттена. Его домом была тесная и унылая квартирка на Малберри-стрит, где он жил со своим дядей Вито Кармелло и его женой Анжелиной.

Он никогда не знал своего отца, Роберто Фортунато, и хранил лишь смутные воспоминания о матери, Джине. Когда ему было пять, умерла его тетя, и дядя Вито, брат его матери, заменил ему обоих родителей. В пятнадцать лет, понимая, что ему все равно не поступить в колледж, Джонни бросил школу. Улицы Нью-Йорка стали его университетом, как когда-то они были его детским садом. С ранних лет он научился самостоятельности, стал проворным и ловким, готовым постоять за себя, всегда начеку, внимательно следя за всем происходящим вокруг.

Но Джонни никогда не был уличным подростком, наглым и дерзким. Не был он и жестким агрессивным панком, постоянно устраивающим беспорядки и нарывающимся на неприятности с блюстителями закона. Дядя Вито строго следил за этим.

Кроме того, Джонни, к своему счастью, имел то, что выделяло его из толпы других ребят, поднимало над ними и даже определенным образом защищало. Это был его голос. Нежный, мелодичный и поразительно чистый, он буквально зачаровывал. Друзья и коллеги дяди слушали его с восхищением, почти с благоговейным трепетом, громко аплодируя и щедро одаряя долларовыми купюрами.

Все без исключения говорили ему, что он поет, как ангел. Дядя Вито утверждал, что его голос – дар божий, с которым нужно обращаться уважительно, и что следует вечно благодарить Бога за такой подарок. Джанни так и делал.

Какое-то время Джанни баловался мыслью назвать себя Джонни Ангел, по названию популярной в то время песни. Но позднее решил, лишь слегка изменив на английский манер свое собственное имя, взять псевдоним Джонни Фортьюн, надеясь, что он станет предвестником счастливых событий. В конце концов так и произошло, хотя для этого потребовалось много-много лет.

Сейчас, прохладным ноябрьским вечером Джонни меньше всего думал о своем прошлом. Его мысли были устремлены в будущее, если быть точнее, в следующий год. Ему казалось, что этот, 1992 год, закончился, так и не начавшись, мгновенно промелькнув вереницей плановых зарубежных турне, долгих часов студийных записей для нового диска, о котором его менеджер уже договорился со студией звукозаписи в Нью-Йорке. Сразу после прошлогоднего Рождества Джонни понял, что его время уже не принадлежит ему: все двенадцать следующих месяцев расписаны по минутам.

Неожиданно ему пришло в голову, что чем больших успехов он добивается, тем меньше времени у него остается для себя. Тем не менее он предпочитал, не имея практически времени на личную жизнь, быть усталым и перегруженным работой, но богатым и знаменитым. Он достиг того, к чему стремился, и сейчас у него было все, чего он хотел.

Слегка вздохнув и усмехнувшись, он опустил руки с длинными элегантными пальцами на клавиши своего кабинетного рояля «Стейнвей» и заиграл свою любимую песню, которая давно вошла в его репертуар и стала чем-то вроде его музыкальной эмблемы – «Ты и я» («Нам хотелось всего...»), на слова и музыку Кэрол Байер Сэджер и Питера Аллена.

Внезапно прервав игру, он медленно повернулся на вращающемся стуле и замер, переводя взгляд с предмета на предмет, оглядывая гостиную. Ею невозможно было не восхищаться. Даже прожив в этом доме четыре года, он не перестал получать огромное удовольствие от одного только созерцания своих владений.

К некоторым из своих приобретений он относился прямо-таки с благоговением. Особенно к коллекции живописи, которую он начал собирать со времени своего переезда сюда в 1987 году.

Комната, которую так внимательно рассматривал Джонни, была в самом деле прекрасна. Оттенки кремового интересно сочетались с темным деревом мебели и пола, с яркими цветными пятнами живописных полотен, книжных переплетов и пышных букетов только что срезанных цветов в хрустальных вазах.

В центре, на темном блестящем полу перед камином лежал бледно-кремовый ковер, два роскошных глубоких дивана кремового цвета стояли один напротив другого, а между ними располагался антикварный китайский столик из резного красного дерева. Французские мягкие кресла времен Людовика XV с обивкой из кремового шелка в полоску размещались по обе стороны камина. Дальше располагались старинные журнальные столики и длинный диванный стол с небольшими статуэтками Бранкузи и черным базальтовым кубком с цветами. Все это утопало в мягком свете многочисленных фарфоровых светильников с шелковыми абажурами.

Но прежде всего приковывали к себе взгляд картины – пейзаж Сислея над камином, Руо и Сезанн на противоположной стене и два ранних Ван Гога на стене за роялем.

Гостиная была оформлена с восхитительным вкусом, впрочем, как и все остальное в доме. Это не было плодом его груда. Все создавалось стараниями Нелл с помощью художника по интерьерам. Нелл нашла дом, выбрала дизайнера и создала образ, настроение и какую-то особую атмосферу, наполнявшую каждый уголок.

На что бы ни взглянул Джонни, все несло на себе отпечаток Нелл: она выбирала с ним все эти вещи. Дом отражал вкусы Нелл, но Джонни ничего не имел против, они ему нравились, став как бы его собственными.

Ему было приятно сознавать, что теперь он может отличить превосходное от посредственного. Он научился ценить качество и стиль не только предметов искусства и мебели, но и многого другого, и он гордился своими недавно приобретенными знаниями.

Даже его гардероб подвергся пересмотру, с тех пор как Нелл стала частью его делового окружения. Он стал одеваться более консервативно и более тщательно, и ему нравился его новый облик, созданный Нелл.

Поднявшись, Джонни пересек комнату и встал спиной к камину, мысленно соглашаясь с тем, что единственное, в чем у него был хороший вкус до встречи с Нелл Джеффри,– это музыка... И все признавали, что его музыкальные вкусы безупречны, здесь он никогда не допускал промахов.

Не было ничего удивительного, что он не блистал познаниями в искусстве и антиквариате. В сущности, он не имел возможности даже видеть это. Его тетя Анжелина заполнила крошечную квартирку на Малберри-стрит безвкусными картинками с изображением Христа и разных святых, распятиями и раскрашенными в дикие цвета гипсовыми статуэтками на религиозные темы. После ее смерти дяди Вито оставил все, как было при ней, возможно, из любви и уважения к своей покойной супруге.

А после того как Джонни удалось выбраться из мрачной конуры, в которой он жил со своим стариком-дядей, потекли годы бесконечных переездов, когда он останавливался или в дешевых мотелях, или в кичащихся показной роскошью отелях Голливуда, Лас-Вегаса, Чикаго, Атлантик-Сити и Манхэттена. А они, конечно, не самое лучшее место для пополнения своих знаний об искусстве и антиквариате.

Усмехнувшись, Джонни прошел в просторное фойе при входе и направился в столовую. Он представил себе, как его дядя Вито, только взглянув краем глаза на этот элегантный дом, немедленно от смущения сбежал бы в ближайший отель.

Четыре года назад, когда Джонни только что переехал сюда, он приглашал дядю погостить на побережье, но тот отказался. И Джонни не настаивал и не делал повторных приглашений. Он понимал, что старику здесь не понравится просто потому, что он будет чувствовать себя в этом доме не в своей тарелке, а Джонни не хотелось причинять ему неудобства. Может быть, дядя Вито и не был идеальным отцом для него, но он делал все что мог и любил Джонни как собственного сына, которого у него никогда не было.

Столовая, в дверях которой остановился Джонни, была выдержана в абрикосово-кремовых тонах, с небольшими вкраплениями малинового. Она была воплощением простоты: старый тисовый обеденный стол с юга Франции, окруженный стульями с высокими резными спинками из вишневого дерева. У одной из стен располагался большой элегантный шкаф, тоже из вишни, у стены напротив сервант, над ним висели акварели английского художника сэра Уильяма Рассела Флинта.

Сегодня широкий деревянный стол сверкал старинным английским серебром, тончайшим фарфором и хрусталем.

В центре стояла низкая серебряная ваза с бледными, цвета шампанского, полностью распустившимися розами, наполнявшими комнату нежным дурманящим ароматом. С четырех углов ее окружали серебряные подсвечники с кремовыми свечами, а завершали композицию две симметрично поставленные с противоположных сторон вазы для десерта.

Стол был накрыт на троих, и при взгляде на него Джонни почувствовал раздражение. Он бы предпочел, чтобы Нелл пришла сегодня одна, как они первоначально договорились. А она вместо этого тащит с собой подругу. Нужно было о стольком переговорить, пройтись еще раз по составленному на будущий год расписанию его гастролей, но при посторонней ему непременно придется сократить их беседу.

От перспективы знакомства с подругой Нелл у него неожиданно испортилось настроение. Но он сам вчера за ленчем согласился на просьбу Нелл, так что винить некого, ничего не остается, как мужественно перенести вторжение.

Повернувшись, Джонни пересек просторный холл и, прыгая через две ступеньки, легко взбежал по лестнице, ведущей в спальню. Как и комнаты на первом этаже, спальня была большой, полной света, с огромным во всю стену окном из толстого стекла, через которое природа как бы наполняла комнату.

Спальня была обставлена старинной французской мебелью из вишни и других фруктовых деревьев, гамма цветов напоминала ту, что внизу: оттенки кремового, кофейного, мягко-желтого перемежались с розовым и блекло-зеленым. Все они соответствовали цветам расстеленного на полу восхитительного обюссонского ковра, подсказавшего дизайнеру цветовое решение спальни.

Сняв джинсы, футболку и коричневые замшевые мокасины, Джонни отправился в ванную принять душ. Через несколько минут он появился из клубящихся паров, схватил полотенце, накинул его на себя и потянулся за меньшим полотенцем, чтобы вытереть волосы.

Джонни Фортьюну было тридцать восемь лет. Стройный и гибкий, он был в отличной форме. Он много плавал, при каждой возможности занимался в спортивном зале, был умерен в еде и питье. У него было тонкое подвижное лицо, на котором очень быстро проявлялась усталость, и тогда он выглядел старше своих лет. Сейчас, разглядывая себя в зеркало, он решил, что, несмотря на загар, выглядит отвратительно.

Тщательно высушив феном свои каштановые со светлыми прядями волосы, он зачесал их назад, приблизил лицо к зеркалу и скорчил гримасу. Явно сказывалось губительное действие предыдущей ночи. Под глазами легли голубоватые тени, напоминающие синяки, одним словом, лицо невыспавшегося человека. Так оно и было. Впервые за несколько лет он имел глупость основательно перебрать красного сухого вина за обедом в «Ла дольче вита» на Литл Санта-Моника, куда он пришел со своим другом Гарри Палома.

И что было еще большей глупостью – он повел одну из поклонниц, вечно таскающихся за ним хвостом, в местный отель, где у него был постоянный номер, и переспал с ней. Он никогда не приводил девушек к себе в дом. Его дом был неприкосновенным. Вот почему он снимал постоянно закрепленный за ним номер в отеле: так было удобнее для его любовных встреч, которые в последнее время случались не часто, чтобы не сказать, редко. Да, все-таки один разумный поступок вчера он все же совершил – в последний момент вспомнил о необходимых мерах предосторожности. Его аранжировщик Горди Ланахэн недавно умер от СПИДа, и призрак этой смертельной болезни непрестанно преследовал Джонни.

Уронив полотенце, он прошел через спальню в смежную с ней гардеробную. Такого же размера, что и спальня, она была вся заполнена вешалками с дорогими, прекрасно сшитыми костюмами от лучших портных Лондона, Парижа и Рима. В выдвижных ящиках с передними стенками из прозрачной пластмассы хранились великолепные рубашки и шерстяные, шелковые и кашемировые свитеры и пуловеры на все случаи жизни. Начищенные до блеска туфли из лучшей кожи, а также из замши стояли рядами на полках под костюмами и спортивными куртками, шелковые галстуки висели на другой, прикрепленной к стене вешалке меньшего размера.

Пересмотрев одежду для отдыха, Джонни наконец остановил свой выбор на паре темно-серых слаксов и черном кашемировом блейзере, бледно-голубой рубашке из швейцарской вуали и голубом шелковом галстуке. Он быстро оделся, сунул ноги в черные кожаные мокасины и пошел выбирать шелковый платок для нагрудного кармана.

Вскоре Джонни уже сбегал вниз по лестнице, ожидая, что Нелл Джеффри появится здесь с минуты на минуту.

 

10

Подруга Нелл не понравилась Джонни Фортьюну. И как он ни пытался преодолеть свою антипатию к ней, ничего не получалось. В ней было что-то вызывающее беспокойство и раздражение, и каждый раз, когда она начинала что-либо говорить, он испытывал непроизвольное желание противоречить. Более того, ему стоило больших усилий быть с ней просто вежливым.

По правде говоря, Розалинда Мадиган разбудила в Джонни не самые лучшие чувства. Вероятно, действительным источником этой враждебности была его постоянная, хотя и не осознанная неуверенность в себе. Сам он, конечно, не был расположен анализировать причины своего отношения к Рози. В гораздо большей степени его мысли были заняты выискиванием ее недостатков: невыразительна, высокомерна, чванлива.

Конечно, к Рози все это не имело отношения. Но с первой же минуты, увидев ее, Джонни инстинктивно почувствовал, что она отличается от тех девушек, с которыми ему обычно приходилось иметь дело. И естественно, он не знал, как следует вести себя с женщиной такого уровня. Поэтому он пытался мысленно принизить ее, наделить ее всяческими недостатками, словом, видеть в ней то, что бы ему хотелось, а не то, что было в действительности. На самом же деле Рози нельзя было счесть невыразительной, но лишь немного консервативной в манере одеваться, она не была высокомерна, но только обладала хорошими манерами, и, разумеется, она не была чванлива, а просто застенчива с ним.

Поглядывая на Рози краешком глаза, Джонни думал, какая у нее скучная внешность. Он терпеть не мог "сереньких» женщин, они вызывали у него отвращение. Пламенные взгляды, сверкающее оперение, много шика и блеска – вот что его привлекало. Он питал слабость к ярким, эффектным женщинам, вероятно, по этой причине ему так нравилась Нелл Джеффри. И хотя их отношения были чисто деловыми, он получал огромное наслаждение от ее необычности. Нелл, по его мнению, была воплощением блистательной женской красоты. И он был горд тем, что она является частью его окружения.

Потягивая вино, он слушал разговоры двух женщин об их общем друге Гэвине Амброзе, мегазвезде кинематографа, и вдруг ему пришла в голову неожиданная и странная мысль. Он понял, что именно так раздражало его в этой Мадиган. Ее интеллект.

Умные женщины отпугивали Джонни Фортьюна, при них он чувствовал себя полным тупицей, не окончившим средней школы.

Бесспорно, Нелл тоже была умна, но природа столь щедро наделила ее чисто женскими достоинствами, что в ее присутствии Джонни просто не замечал ее деловых качеств. И только потом ему приходило в голову, как умно она поступила, действуя от его имени и в его интересах. Нелл Джеффри была не просто его представителем и постоянным советником в деловых вопросах, она значила для него много больше. Он высоко оценивал ее выдающиеся, по его мнению, способности. Став его представителем, она во многом кардинально изменила его жизнь.

Поняв причину дискомфорта в присутствии Рози, разобравшись в природе этой антипатии, зародившейся в нем с момента появления этой женщины в доме, Джонни почувствовал себя намного лучше. Он взял вилку и накрутил на нее спагетти.

Джованни, повар Джонни, приготовил на первое «паста примавера», и сейчас Нелл, Рози, Джонни сидели за обеденным столом перед тарелками, только что поданными женой повара Софией, в то время как Артур, по-английски вышколенный дворецкий, наполнял тонкие хрустальные бокалы охлажденным белым вином.

Все трое с наслаждением приступили к ароматному блюду, и в комнате на какое-то время воцарилось молчание. Первой прервала его Нелл, воскликнув:

– Это просто великолепно, Джонни! Вкуснее спагетти я не едала. Правда же, Рози?

– Восхитительно,– согласилась Рози и взглянула на Джонни.– Даже в ресторане «Альфредо» – у Альфредо в Риме – я не пробовала ничего подобного.

– Джованни – просто гений на кухне,– ответил Джонни с плохо скрываемым раздражением и, обернувшись к Нелл, как бы исключая из разговора Рози, негромко спросил: – Так что там у нас с концертами на следующий год? Похоже, в конце турне мне понадобятся носилки.

В упор взглянув на него, Нелл решила сказать все, что вертелось у нее на языке со вчерашнего дня по поводу предстоящих международных гастролей.

– Я думаю, тебе не следует принимать план гастролей целиком, Джонни,– осторожно начала она.– Это выше всяких возможностей. Слишком много городов и стран в разных концах света. Это было бы самоубийством. По-моему, ты должен ограничиться Лос-Анджелесом, Нью-Йорком, Лондоном, Парижем и Мадридом. Остальное– отбросить.

Джонни был поражен ее заявлением и озадаченно посмотрел на нее.

– Черт, пожалуй, это блестящая мысль. Но я не уверен, согласится ли с этим мой агент. Он ведь уже запустил машину на полный ход по всему свету.

– Но он пока еще не заключил все контракты и договоры с театрами и концертными залами. Я это точно знаю и...

– Откуда ты это знаешь? – прервал ее Джонни и сдвинул брови.

– Я спросила его вчера перед уходом. Ты в это время разговаривал по телефону в другом офисе. Понимаешь, во время нашей мозговой атаки мне пришло в голову, что турне слишком напряженное и, может быть, даже несколько непродуманное. Тебе придется преодолевать огромные расстояния, перелетая с континента на континент, находясь вне дома почти целый год, практически жить в самолете. А ты лучше меня знаешь, что это такое, Джонни, такие турне изматывают артиста до крайности. И я твердо убеждена, что тебе на следующий год нужно оставить только Штаты и Европу. А Японию, Дальний Восток и Австралию отложи еще на год, на 1993-ий.

– Звучит не так уж плохо,– просиял Джонни.– Надеюсь, Джефф согласится.

– Я совершенно уверена, что согласится, если к этому правильно подойти. Я подниму этот вопрос на завтрашнем совещании. Я выскажу эти соображения. Не забудь про запись нового диска – это займет несколько месяцев и потребует от тебя большого напряжения: ты сам знаешь, какой ты придира. Может быть, и об этом стоит упомянуть, как ты думаешь?

Восхищение промелькнуло в глазах Джонни.

– Ты умнейшая женщина в мире, Нелл. Я люблю, когда ты додумываешь за меня мои мысли. О'кей, решено. Ты бросаешь бомбу в Джеффа. Я уклоняюсь, ты принимаешь огонь на себя. И когда пыль рассеивается, я приглашаю вас обоих на обед.– Джонни рассмеялся.– Отлично, мне это нравится! А Джефф восхищен тобой, дорогая, ты, конечно, поладишь с ним. С тобой он не будет спорить.

– Спасибо за то, что ты мне так доверяешь, Джонни, и за добрые слова. Но...– она остановилась, не закончив начатую фразу.

– Что «но»? – поинтересовался он, подавшись к ней.

– Да нет, ничего,– уклонилась она от ответа, не желая высказывать мысль, что последнее время Джонни начинает побаиваться своего агента Джеффа Смайла.

Вместо этого она сказала:

– Я думаю, что сейчас, на этом этапе твоей карьеры, для тебя очень важно не перебрать с концертами.

– Но выступления на публике увеличивают продажу пластинок!

– Разумеется. Но, мне кажется, тебе уже можно немного поберечь себя, не отдавать так много публике. При этом без всякого ущерба для твоего положения. В конечном счете будет только лучше.

– Гм-м.– Он замолчал, задумчиво разглядывая бокал с вином. Через секунду, подняв голову, заметил: – Хулио только что завершил международное концертное турне. За последние годы их у него было несколько, и они ему нисколько не повредили. Абсолютно.

– Совершенно верно. Но, с другой стороны, Стрейзанд шесть лет не выступала с концертами, а продажа ее пластинок не падает.

– Барбара снимается в фильмах,– быстро отреагировал Джонни.

– Но не всегда поет в них,– со смехом парировала Нелл.– Мы еще обсудим это завтра. Мы даже можем собрать еще одно совещание в субботу, если хочешь. Я пробуду в Лос-Анджелесе до воскресенья.

– Замечательно.

Желая сменить тему и отвлечь Джонни от его вечных беспокойств и тревог по поводу своей карьеры, Нелл продолжила уже в другом духе:

– Ты знаешь, Джонни, костюмы Рози к новой картине Гэвина «Делатель королей» неподражаемы. Жаль, что ты их не видел. Но еще увидишь, ты ведь, я надеюсь, будешь на премьере в будущем году. Я предсказываю, что моя дорогая подруга Рози получит еще одного «Оскара».

Краска смущения разлилась по лицу Рози, и она воскликнула:

– Честное слово, Нелл, это уж слишком! Я уверена, что не получу Оскара...– голос ее прервался от волнения.

В первый раз Джонни прямо посмотрел на Рози и несколько холодновато заметил:

– Можете мне поверить, предсказания Нелл всегда сбываются. Спорить с ней не имеет смысла.

Рози ничего не ответила. Она взяла стакан с водой и сделала небольшой глоток, размышляя про себя, чем она так неприятна этому человеку. Это стало очевидным с первых минут их встречи: он явно злился, и его холодность граничила с невежливостью. Лучше бы она не приходила сюда, поддавшись на уговоры Нелл. Было бы гораздо приятнее остаться в отеле, заказать обед в номер и смотреть телевизор.

Нелл тоже молчала. Она не могла не заметить холодного тона Джонни, поэтому, как и Рози, пребывала в недоумении. Его поведение было странным, и его явная антипатия не поддавалась никакому объяснению.

Желая сгладить неловкость и прервать воцарившееся за столом тягостное молчание, Нелл сделала глубокий вдох, чтобы поговорить о новом компакт-диске Джонни. Он только что вышел и уже лидировал в списке «хитов». Но в этот момент подоспела неожиданная помощь: дверь открылась, и в комнату вошла София. Экономка принялась убирать со стола тарелки, а Артур, следуя за ней по пятам, ставил на их место новые. Через минуту они уже подавали запеченного с пряностями и зеленью морского окуня с гарниром из сваренных на пару овощей.

Джонни сделал глоток вина и сказал, обращаясь к Нелл:

– Что ты будешь делать в следующий четверг, в День Благодарения?

– Буду готовить праздничный обед для Кевина,– к своему удивлению, выпалила Нелл и быстро добавила: – И для Рози, конечно.

– Кевин? Кто такой Кевин? – спросил Джонни, поднимая брови.

– Мой друг, с которым я встречаюсь,– ответила она, считая, что лучше сказать правду,– и брат Рози.

Нелл, чуть прищурившись, предупреждающе взглянула на изумленную Рози.

– К этому времени мы вернемся в Нью-Йорк,– продолжила она,– и я намерена приготовить для двоих своих самых близких друзей настоящий старомодный обед ко Дню Благодарения – индейку, клюквенный соус, сладкий картофель с зефиром, хлеб из кукурузной муки – в общем, все в лучших традициях. Я люблю отмечать День Благодарения, как положено, Джонни, хотя я и англичанка.

– В тебе больше американского, чем в яблочном пироге,—со смехом ответил тот, добавив с некоторой грустью: – Отличная идея.

– А почему бы и тебе не присоединиться? – спросила Нелл.– Ты тоже будешь в Нью-Йорке и мне было бы приятно накормить и тебя.

– Не могу, я уже обещал дяде, что проведу этот праздник с ним и его... э-э... друзьями. Но все равно, спасибо, что пригласила.

Вонзая вилку в рыбу, Джонни пробормотал:

– Друг, а? Вот еще новости. От меня, конечно, скрывала.

«И от меня»,– подумала Рози, глазами телеграфируя это послание Нелл.

Та закусила губу, прекрасно понимая удивление и растерянность Рози, и отвернулась. Потом тихонько рассмеялась в ответ на реплику Джонни и уткнулась в тарелку, как бы поглощенная едой.

Через некоторое время Джонни опять завел разговор о турне, беспокоясь о своих обязательствах на следующий год. Нелл уже знала, что его не остановить, он будет твердить об этом, пока все не утрясется. Поэтому она отнеслась к его словам с полным вниманием и как могла постаралась помочь ему дельными советами.

Рози, со своей стороны, углубилась в мысли о Нелл и Кевине. Естественно, она сгорала от любопытства, но понимала, что придется подождать удобного момента, когда они вернутся в отель, чтобы расспросить Нелл об этом новом повороте в их жизни. Если он действительно новый. Возможно, они встречаются уже давно. Но тогда почему ни один из них не сказал ей об этом? Она была в полном недоумении, что, однако, перекрывалось чувством глубокой радости. Это замечательно, что у них роман, и, конечно, они счастливы вместе. Особенно она радовалась за Кевина. Жизнь ее брата была настолько наполнена опасностями, что ему просто необходима поддержка близкого человека.

Рози еще глубже ушла в себя, строя планы относительно Рождества в Монфлери, обдумывая праздничное убранство, меню, перебирая в уме купленные подарки и те, что еще предстояло выбрать.

Наконец мысли ее вернулись к настоящему, к тем нескольким дням, которые еще оставалось пробыть в Лос-Анджелесе, и, самое важное, к ее встрече с Гэвином. Завтра за ленчем они собирались обсудить его следующий фильм. Он еще почти ничего не рассказал ей, но в любом случае она знала, что будет делать костюмы к этой картине.

На этой неделе у нее состоялась успешная деловая встреча с Гарри Маршаллом, во время которой он четко выразил свое желание об ее участии в его новом проекте. Если бы предложение Гэвина не маячило на горизонте, она бы с восторгом взялась за эту работу. Но, поскольку дело обстояло по-другому, она не стала связывать себя какими-либо обязательствами с Гарри, честно сказав ему о предварительной договоренности с Гэвином, и обещала еще вернуться к этому вопросу.

Рози знала, что фильмы Гэвина всегда будут стоять для нее на первом месте. И не только благодаря его выдающемуся таланту актера и необычным сюжетам, но прежде всего потому, что Гэвин так много значил для нее.

Нелл что-то сказала. Рози очнулась от своих мыслей о Гэвине и посмотрела на нее, чуть нахмурившись.

– Так что, если вы оба меня извините, я пойду и позвоню прямо сейчас, чтобы покончить с этим,– проговорила Нелл, поднимаясь со стула.

– Ладно,– ответил Джонни,– можешь воспользоваться телефоном в моем кабинете.

– Благодарю,– сказала Нелл и выпорхнула из столовой.

Джонни откинулся на спинку стула, взял бокал с вином и сделал несколько глотков, старательно игнорируя Рози.

Рози какое-то время смотрела на него, потом отвела взгляд, не зная, что сказать. От столь очевидно проявленной к ней антипатии она растерялась и никак не могла найти общую тему для разговора.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

 

11

Рози чувствовала себя крайне неловко.

Она сидела не двигаясь, глядя прямо перед собой. Даже ресницы не вздрагивали, а дыхание было едва заметно. Она не знала, как поступить. Вне всяких сомнений Джонни вел себя очень странно, и как Рози ни пыталась, она не могла найти этому объяснения.

Ей пришло в голову, что единственно правильным сейчас было бы извиниться, выйти из-за стола, найти Нелл и сказать ей о своем возвращении в «Риджент Беверли Уилшир». Нелл ее поймет. Они уже обменялись за столом многозначительными взглядами, и по обеспокоенному лицу Нелл можно было заключить, что она тоже в полной растерянности от непонятного и подчеркнутого поведения Джонни.

На какое-то время Рози отвела взгляд от больших серебряных ваз для десерта, стоявших на столе по обе стороны от подсвечников, но вскоре вновь обратилась к ним. За этот вечер она изучила их досконально и должна была признать, что ничего более изысканного ей не встречалось. На возвышающемся основании каждой из них помещался леопард в окружении двух амуров, их пухлые детские ручки поддерживали серебряную оправу хрустальной чаши. Серебро было покрыто необычайно красивой патиной и поражало тонкостью работы. Она сразу угадала руку искусного серебряных дел мастера. Это были редкостные и, несомненно, очень дорогие вещи.

Оторвав взгляд от ваз, Рози посмотрела на Джонни, решительно намереваясь поблагодарить его и удалиться. Но вместо этого почему-то сказала:

– Вазы для десерта совершенно восхитительны. Они, вероятно, периода английского Регентства и, если не ошибаюсь, работы Пола Сторра. Верно?

В изумлении Джонни долго смотрел на нее. Потом наконец кивнул и сказал:

– Я недавно купил их. В Лондоне.

То, что она смогла назвать имя мастера, оказалось для него полной неожиданностью, но ее восхищение было, несомненно, приятно. Они были его радостью и гордостью. Это английское серебро он особо выделял из всех своих вещей. Когда в начале месяца он отправился за этими сокровищами в свой любимый магазин на Бонд-стрит, Нелл даже не была с ним. Владельцы магазина Френсис и Тони Реймейкерс оставили вазы для него, будучи уверены, что это его заинтересует.

– Как вы узнали, что эта работа Пола Сторра? – спросил Джонни, слегка передвинувшись на стуле так, чтобы смотреть прямо на Рози.

– У меня есть подруга, которая очень хорошо разбирается в серебре, особенно георгианском и периода Регенства. Она была дилером.

– А что, сейчас она этим не занимается?

– Нет, не занимается.

– Очень жаль. Я интересуюсь редкостями и хотел бы иметь дело со знающим человеком.– Джонни кашлянул.– Знаете, иногда дилеры, даже оставив бизнес, продолжают интересоваться этим, для себя. Так что если нашей подруге когда-нибудь попадется что-то действительно необыкновенное, я бы...

– Не попадется,– прервала его Рози,– она больше не работает, совсем.

– Полностью ушла от дел?

– Ну, что-то вроде...– Рози замолчала, глядя в пространство и думая о своей дорогой Колли, желая всей душой, чтобы та смогла работать. Если бы только ей удалось вернуться к делам, это бы непременно помогло ей, Рози была уверена. Она отогнала от себя внезапно нахлынувшую грусть, взглянула на Джонни и, удивляясь собственной откровенности, продолжила:

– Колли, моей любимой подруге, пришлось много пережить за последние годы. Ее муж погиб в ужасной автомобильной аварии, а вскоре после этого она сама заболела и долгое время вообще не могла ничего делать. Когда же она наконец вернулась к работе, обнаружилось, что она ей уже не по силам из-за слишком большого напряжения, и ей пришлось ее бросить. По крайней мере на время.

Рози попыталась улыбнуться.

– Кто знает, может быть, она окрепнет и начнет снова. Она обожает старинное серебро, и редкие находки всегда доставляли ей огромное удовольствие. Колли считала, что это очень увлекательное занятие – покупка и продажа.

– Я сожалею... что ваша подруга больна,– тихо сказал Джонни, заметив грусть в ее глазах.– Она живет в Нью-Йорке?

– Нет,– покачала головой Рози,– во Франции, она француженка.

– И это от нее вы столько узнали о серебре, не так ли?

– О да. Она обычно брала меня с собой на лондонские аукционы...

Голос Рози дрогнул от нахлынувших воспоминаний. Это были по-настоящему счастливые годы, пока все не начало стремительно рушиться и для нее, и для Нелл. Вспоминая безмятежное время в Монфлери, Рози подавила невольный вздох и быстро заморгала, стараясь справиться со вновь подступившей грустью.

Быстро овладев собой, Рози сказала неестественно бодрым тоном:

– Пол Сторр был великолепным мастером, не правда ли? Колли всегда отдавала предпочтение его работам. Я тоже. Она была бы потрясена, увидев эти вазы. Они невероятно красивы, просто восхитительны, настоящий шедевр!

Джонни кивнул.

– Это Нелл пристрастила меня к английскому серебру. Она помогла мне купить мои первые подсвечники и кофейный сервиз. Но большинство из моих приобретений за последние два года я сумел сделать сам.– Он слегка улыбнулся.– Нужно сказать, это произошло не без помощи моих друзей Тони и Френсиса Реймейкерс, владельцев антикварного магазина в Лондоне. У них отличный вкус, и я многое узнал от них о старинном серебре.

Он замолчал, уже не чувствуя прежней скованности и испытывая удовольствие от похвалы Рози. Он почувствовал, что его неприязнь уходит, и внезапно его охватило неожиданное чувство стыда за свою холодность и резкость с ней. Отпив вина, он произнес:

– Нелл говорит, у меня верный глаз.

– Верный – на что? – осведомилась появившаяся в дверях Нелл.

– На серебро,– ответил Джонни и рассмеялся.– Рози тут расхваливала эти вазы для десерта работы Пола Сторра, она просто без ума от них.

– Да, они прекрасны,– сказала Нелл, садясь.

– Все в порядке? – спросила, глядя на нее через стол, Рози.– Тебя не было целую вечность.

– Да, о чем весьма сожалею. Я прошу прощения, Рози. И ты, Джонни.

– Пустяки, дорогая,– ответил Джонни.

– Я считаю, все идет пока хорошо. Боюсь только, мне придется сделать несколько звонков, когда закончим обед. Разные досадные мелочи, но что поделаешь,– смиренно заключила Нелл, пожав плечами и покачав головой.

– Такая работа: пресс-секретарь всегда в боевой готовности и при исполнении... Так что, если не возражаешь, Джонни, я бы хотела проконтролировать события.

– Нет проблем, можешь пойти в мой кабинет и названивать сколько душе угодно,– ответил Джонни,– ты должна чувствовать себя здесь как дома, без всяких церемоний. Но, может быть, перейдем к десерту? Джованни приготовил «кростата ди мелле алла крема».

– Бог мой! – воскликнула Нелл.– Звучит до неприличия соблазнительно. И, могу спорить, слишком много калорий.

– Перестань, Нелл! – сказал Джонни.– Уж тебе-то можно не волноваться о своем весе. Что случится, если ты изредка позволишь себе крошечный кусочек?

– Лишние двадцать пять фунтов на бедрах,– вздохнула Нелл, смеясь и притворно закатывая глаза.

– Но все же, что это такое? – настаивала Рози.

– Песочный яблочный пирог с кремом. Вам понравится,– ответил Джонни и, мельком оглядев ее, добавил: – И вам тоже не следует беспокоиться о весе.

После обеда Нелл поспешила в кабинет, чтобы покончить с деловыми звонками, а Джонни пригласил Рози посмотреть библиотеку, находившуюся в глубине дома.

Распахнув дверь, он сказал:

– Я думаю, мы выпьем по чашечке кофе здесь. Мне бы хотелось показать вам и другие мои находки – серебро, что я купил в Лондоне.

– С удовольствием взгляну,– ответила она, действительно заинтересовавшись.

Приятно удивленная изменением в его поведении, Рози с облегчением отметила, что он разговаривает вполне любезно. Она не могла понять причины такой резкой перемены. Может быть, проявленный интерес к его серебру? Возможно ли? Неужели такая мелочь могла настолько все изменить?

– Вот это подсвечники времен Георга III, тоже работы Пола Сторра, 1815 год,– объяснил Джонни, подводя ее к длинному столу за стоящим перед камином диваном.– Я их купил в том же магазине на Бонд-стрит. Благодаря Тони и Френсису мне удалось сделать там несколько очень удачных приобретений.

Рози стояла, восхищенно глядя на подсвечники и одобрительно кивая головой. Потом она обратила внимание на широкую серебряную вазу в центре стола.

– Тоже восхитительно, но это уже не Сторр, да?

Он покачал головой.

– Она была сделана намного раньше, за целое столетие до Сторра, это чаша для пунша времен королевы Анны, 1702 год, работы другого выдающегося ювелира Уильяма Денни.

– У вас есть совершенно потрясающие вещи. Да и весь дом великолепен,– сказала Рози и, пройдя по комнате легкими шагами, присела на диван.

– Благодарю,– ответил Джонни, последовав за ней. Он устроился на стуле возле огромного камина.

– Не хотите ли чего-нибудь выпить? Ликер, коньяк? – спросил он, взглянув на нее.

– Спасибо, просто кофе, если можно.

В этот момент в комнату быстро вошел Артур с кофейником на подносе. За ним следовала София с чашками и блюдцами. Подав кофе, они тихонько вышли.

Рози и Джонни пили маленькими глоточками свой «экспрессо».

Оба молчали, но на этот раз не враждебно. Антипатия Джонни совершенно исчезла, сменившись благожелательным интересом. Теперь он считал свое прежнее поведение безобразным и злился на себя за него. Он недоумевал, почему вдруг ему отказало известное всему миру обаяние, как только Рози переступила порог его дома.

– Чья это картина? – спросила Рози, взглянув на пейзаж над камином. Крестьяне на фоне волнующегося под ветром пшеничного поля Рози показались очень милыми, и неожиданно она почувствовала тоску по Монфлери.

Джонни выпрямился и проследил за ее взглядом.

– Это Паскаль, местная художница, и я – поклонник ее живописи. У меня есть еще несколько ее картин наверху.

– Мне нравятся современные импрессионисты... Такой пейзаж можно встретить где-нибудь во Франции,– тихо сказала Рози, продолжая разглядывать картину и вспоминая ландшафты в окрестностях замка Монфлери.

– Там это и было написано. Паскаль много работает во Франции,– ответил Джонни, со все возрастающим интересом глядя на Рози.

Та удивленно подняла брови и ответила ему вопросительным взглядом.

Первым отвел глаза Джонни. Поставив на стол чашку с кофе, он пересел на диван рядом с Рози.

Джонни Фортьюн принципиально никогда и ни перед кем не извинялся. Но сейчас произошло именно это, он приносил свои извинения Розалинде Мадиган. Он говорил быстро и немного сбивчиво:

– Послушайте, я хочу извиниться. Я, Наверное, был невежлив с вами, я не хотел...– он замолчал и покачал головой.– Да, простите меня, я не должен был отыгрываться на вас. Понимаете, неудачный день, масса дел, разные проблемы...– ловко сымпровизировал он, пытаясь оправдать свое непростительное поведение и показать себя в лучшем свете.

– Я вас понимаю,– ответила Рози.– У меня тоже иногда бывают такие дни.

– Так я прощен?

– Конечно,– улыбнулась ему Рози.

Эта улыбка осветила ее лицо, подчеркнув неожиданную нежность губ и блеск глаз. Она опять улыбнулась, и он почувствовал, что улыбка затронула что-то в глубине его души. Ощущение было настолько необычным, что он просто сидел и в растерянности смотрел на нее.

Рози тоже взглянула на него и встретилась взглядом с самыми яркими, самыми синими глазами, какие ей когда-либо доводилось видеть. Склонив голову на бок, она посмотрела на него с еще большим недоумением, решив, что более странного человека она не встречала за всю свою жизнь.

Рози передвинулась, и свет неожиданно упал на ее лицо.

Неотразимая зелень ее глаз и медно-коричневый оттенок волос внезапно поразили Джонни своей ошеломляющей красотой. Он спрашивал себя, как он мог счесть ее серенькой и неинтересной. Если уж говорить правду, Розалинда Мадиган была потрясающе красива.

Все еще в растерянности от этого странного человека, смущенная необычным выражением его лица, Рози сказала, дотронувшись до его руки:

– Все в порядке, в самом деле. Я вас понимаю. И не сержусь...

Улыбка опять промелькнула на губах Рози. Джонни начинал ей нравиться. Она уже забыла его прежнюю грубость и по своему обыкновению видела в нем только хорошее.

Джонни кивнул. Сам еще того не зная, что был сражен.

 

12

Еще долго после ухода обеих женщин Джонни чувствовал полную растерянность из-за своей необычной реакции на появление Рози. Она абсолютно лишила его душевного равновесия. Возненавидев ее с первого взгляда, сейчас он был более чем поражен этим неожиданным поворотом на 180 градусов. Растревоженный, не понимая себя, он лежал в пижаме поверх одеяла на кровати, пытаясь разобраться, что же такое с ним происходит.

Размышления прервал резкий звонок телефона. Сняв трубку, он взглянул на часы, стоявшие на тумбочке у кровати, недоумевая, кто бы это мог быть. Стрелки показывали начало двенадцатого. Звонивший должен принадлежать к людям его ближайшего окружения, так как только немногим известен этот номер.

Тем не менее в его голосе слышалась неуверенность, когда он произнес:

– Алло?

– Как живешь, Джонни? – грубовато спросил его кто-то сиплым голосом.

– Дядя Вито! Бог мой, почему ты не спишь так поздно? В Нью-Йорке уже начало третьего.

– Ага. Я что, позвонил в неудачное время, малыш? Ты там чем-то занят?

– Нет, я один,– фыркнул Джонни.

– Жаль.– Старик вздохнул.– Я тебе чего всегда говорю? Найди себе приличную девушку, итальянку, женись на ней, нарожайте кучу симпатичных бамбино и заживете лучше некуда. Ты почему не делаешь, как я тебе говорю, Джонни?

– Скоро сделаю, дядя Вито, скоро!

– Обещаешь?

– Да, обещаю.

– Я тут был на острове. На семейном обеде. Ты знаешь, как всегда, в четверг. В общем Главный, он передает тебе привет. Ты его любимчик, не забывай об этом. Он нас ждет на День Благодарения. Ты не забыл наш уговор, Джонни?

– Конечно, нет. Разве я когда-нибудь пропускал семейные встречи? Я бы никогда не подвел тебя. Или Главного. Слушай, а откуда ты звонишь?

– Не волнуйся, я оплачу разговор.

– Пожалуйста, иди домой и ложись спать. Тебе ничего не нужно? С тобой все в порядке?

– Все отлично, малыш. Лучше не бывает.

Далеко в Нью-Йорке, стоя на обочине дороги и слегка поеживаясь от холодного ночного ветра, Вито Кармелло рассмеялся:

– У других тут вокруг так здорово не получается, Джонни. У них слишком длинные языки – много трепятся. Плохо дело... Плохо для бизнеса, capisce?

– Да,– ответил Джонни и тоже рассмеялся.– А теперь сделай одолжение, иди домой и ложись. Увидимся на следующей неделе. Я приеду поздно вечером в среду.

– И где же ты остановишься?

– В «Уолдорфе».

Издалека донесся хохот Вито.

– Спокойной ночи, Джонни.

– Спокойной ночи, дядя Вито.

Джонни углубился в размышления. Вито было под восемьдесят, точнее, семьдесят девять, и он был уже слишком стар для прежних занятий. Пришло время уйти от дел. Но старик был упрям и никогда бы его не послушал. И не взял бы у него денег. «Мне денег не нужно, малыш. У меня их полно. Больше, чем я могу потратить. Прибереги их себе на черный день»,– ворчал он всякий раз, когда Джонни предлагал ему свою помощь.

Его дядя был гордым сицилийцем, глубоко преданным своему старому гамба – корешу Сальваторе Рудольфо – Главному, как многие его называли, и поэтому он не хотел оставить дело. «Не раньше, чем Дон передаст другому свою власть,– всегда твердил Вито.– Когда он бросит дела, тогда и я. Мы вместе начинали, вместе и закончим».

Так и получилось, что Вито Кармелло до сих пор, впрочем, как и всю свою сознательную жизнь, был капореджиме – капитаном в организации Рудольфо.

Вито и Сальваторе дружили с детства. Оба были из Палермо. И когда их семьи вместе приплыли на пароходе со «старой родины», мальчикам было по восемь лет. Шел 1920 год. Обе семьи обосновались в одном и том же квартале нижнего Манхэттена, по возможности ближе друг к другу, как на Сицилии.

Джонни много раз слышал от своего дяди рассказы о том давнем времени, когда семьи Кармелло и Рудольфо приехали в огромный город под названием Нью-Йорк.

Новым иммигрантам приходилось нелегко, и очень скоро родители мальчиков обнаружили, что здесь они не стали ни богаче, ни счастливее, чем были в Палермо, и часто им хотелось вернуться обратно на родину.

Нередко бывало, особенно на вечеринках, что Гвидо Кармелло и Анжело Рудольфо обменивались сочувственными замечаниями и недоумевали, почему им пришла в голову дурацкая мысль переехать в Америку, эту «страну изобилия, где улицы вымощены золотом». Золотых тротуаров здесь вообще не было, а «изобилие», о котором они столько наслышались, если и было, то не для них. Они оба, Гвидо и Анжело, выросли вместе и были лучшими друзьями. Оба усердно работали в столярной мастерской, но жизнь не становилась легче. Большей частью это была борьба за то, чтобы уплатить за жилье и прокормить свои семьи.

Но их детям нравился город. Освоившись с английским языком, они сделали улицы Манхэттена своим домом, полюбили их шумную, возбуждающую суету, так не похожую на сонное спокойствие Палермо. Школа им была скучна. Однако улицы сулили бесчисленные захватывающие приключения, а иногда и случайные легкие деньги.

К тому времени когда мальчикам исполнилось по тринадцать лет, они образовали свою уличную банду, боргата, как ее называли по-итальянски. Основать банду было идеей Сальваторе. Из них двоих он был сильнее, жестче, смышленнее и был прирожденным лидером. Их бизнесом стали мелкие преступления. Они процветали, грабя киоски уличных торговцев, чердаки фабричных складов, совершая разнообразные кражи, даже обчищая карманы пьяниц. И кроме того, подрабатывая на побегушках у местных мафиози. Частенько им удавалось принести домой гораздо больше денег, чем их честным и трудолюбивым отцам.

Со временем благодаря своей сообразительности и напористости Сальваторе дорос от главаря подростковой банды до младшего члена мафиозного клана. Ему оказывал покровительство один из капо, сумевший оценить по достоинству природные «таланты» молодого сицилийца – его проницательность, стальные нервы и грубую силу. Сальваторе потянул за собой Вито, всячески восхваляя его перед капо и тем самым обеспечивая своему дружку местечко в «семье». Прошло совсем немного времени, и Сальваторе несмотря на свою молодость получил более высокое место в организации, став официально признанным членом мафии. Того же удостоился и Вито.

Постепенно Сальваторе Рудольфо приобрел репутацию хитрого и расчетливого молодого гангстера, с которым следовало считаться. Он высоко метил. Сальваторе был не только прекрасным уличным стратегом, он также обладал блестящей деловой хваткой, пугающей жестокостью и инстинктивной готовностью к предательству. Плюс к тому у него было редкое свойство внушать другим непоколебимую преданность себе. Кроме Вито он собрал вокруг себя группу надежных, верных ему людей – гамбату. Они готовы были выполнить любое его приказание, даже убить. Что и случалось не так уж редко.

Подошло время, когда Сальваторе, движимый алчностью, честолюбием и жаждой власти, попытался выйти из прежнего клана и вместе со своим ближайшим помощником Вито создать собственную Организацию.

Успех их попытки объяснялся не чем иным, как правильно выбранным моментом и удачей. Раскол произошел в 1930 году, когда им было по восемнадцать лет. В среде нью-йоркской мафии в это время создалась необычная и очень благоприятная для их планов ситуация.

Целая группа чувствующих свою нарастающую силу молодых бунтовщиков, недовольных правлением прежних донов, которых они насмешливо прозвали «усачами», подняла мятеж против отсталых и старомодных главарей.

В 1931 году, когда переворот успешно завершился, большинство престарелых донов были убиты или оказались отброшенными в сторону. Стиль управления Организацией, привезенный из Старого Света, был забыт, зародилась новая американская Мафия, какой она и остается по сей день. Тогда же возник и клан Рудольфо. Поскольку Сальваторе и Вито много сделали для успеха путча молодых, бунтовщики, теперь бывшие у власти, благосклонно позволили им осуществить и их собственные планы, или точнее, планы Сальваторе.

Семья Рудольфо быстро росла и набирала силу и через несколько лет стала самой влиятельной в «достопочтенном» Содружестве Мафии, известном под названием «Ла коза ностра», что означает «Наше дело». Сальваторе стал главарем, боссом, его брат Чарли – заместителем босса, двоюродный брат Энтони – консильере, или советником, а Вито – капитаном и ближайшим доверенным лицом Сальваторе.

В детстве Джонни Фортьюн точно не знал, чем занимается его дядя Вито. Ему только было известно, что тот занят в семейном бизнесе вместе с братьями Сальваторе, Чарли и Тони. И только повзрослев, он стал понимать, что эти его «дяди» – гангстеры и члены банды. Но, поскольку он вырос в чисто итальянской среде, где быть мафиози считалось обычным делом, подобное открытие его не слишком удивило. Он очень мало знал о том, что происходит в этом замкнутом мире, где об амичи, людях из «почтенного общества», говорили с благоговейным уважением. Или со страхом.

По неписанным законам мафии дома дела не обсуждались, поэтому он ничего не знал о повседневной работе дяди Вито, да и не очень этим интересовался. Единственно важным было для него то, что эти четверо любят его, защищают и следят, чтобы он не испытывал нужды в самом необходимом.

Каждый раз, когда Вито были нужны деньги на новую одежду или туфли для Джонни, на врача, дантиста, уроки музыки или развлечения, он неизменно получал их от Сальваторе. И хотя квартирка на Малберри-стрит была тесной и мрачной, Джонни был там окружен заботой, его хорошо кормили и одевали.

Именно дядя Сальваторе первым заметил талант Джонни, сказал, что тот поет, как ангел, и подарил ему пятидолларовую бумажку. Когда Джонни начал карьеру профессионального певца, Сальваторе купил ему его первый смокинг и в дальнейшем следил, чтобы у него были регулярные контракты с ближайшими ночными клубами, принадлежавшими его друзьям.

С этих пор Сальваторе Рудольфо, считая красивого и талантливого племянника Вито своим протеже, окружил его ненавязчивым вниманием.

Хотя Джонни вырос под сенью сицилийской мафии Нью-Йорка, он никогда не принадлежал к ней и не имел такого желания. Музыка была его жизнью. Это очень радовало дядю Вито и дядю Сальваторе, они подбадривали его и помогали в карьере, одновременно стараясь держать его на достаточном расстоянии от себя, чтобы не бросить на него тень.

Насколько им было известно, никто не знал о тесной родственной связи Джонни с ними, а именно к этому они и стремились. Ничто не должно было запятнать его имя – пока что им это удавалось.

Сальваторе ничего не просил у Джонни за свое многолетнее покровительство. Но раз в год на День Благодарения тот должен был присутствовать на праздничном обеде. В этот день его ожидали в доме дяди Сальваторе на острове Стейтен. Вечером в разгар празднования он должен был пропеть несколько его любимых песен. Это происходило очень естественно, как бы случайно, и все веселились от души.

Размышляя об обеде, Джонни подумал, что захочет послушать в этот раз дядя Сальваторе. Разумеется, старые любимые «О соле мио» и «Вернись в Сорренто». Но Джонни понимал, что нужно выбрать еще что-нибудь из современных популярных песен, пользующихся успехом у младших членов семьи. Он должен понравиться не только Главному, но и его окружению, на полчаса завладев их вниманием.

С теплотой вспомнив о Сальваторе, Джонни про себя улыбнулся. Их связывали особые отношения. Никогда не проявляясь в словах, они, возможно, существовали с тех пор, когда Джонни был малышом в коротких штанишках. Он относился к Сальваторе с любовью и почтением, и иногда испытывал к нему большую привязанность, чем к своему родному дяде Вито. И хотя определение «крестный отец» крайне редко употреблялось в среде мафиози, Джонни именно так думал о Сальваторе, который в самом деле был его крестным отцом. Джонни считал его по-своему великим человеком, а та мысль, что Сальваторе был властелином огромной преступной империи, не говоря уж о титуле «капо ди тутти капи» всех мафиозных кланов Восточного побережья, никогда не приходила ему в голову. Сальваторе Рудольфо был просто его дядя, которому он был многим обязан.

Немного погодя Джонни взглянул на часы и слегка вздохнул. Затем взял пульт дистанционного управления, выключил телевизор, который вот уже около получаса работал с отключенным звуком, и скользнул под простыню, намереваясь поскорее заснуть.

Но в эту ночь сон не шел к нему.

Джонни Фортьюн долго лежал в темноте. Мысли его, оставив Сальваторе и Вито, устремились к Розалинде Мадиган. Оказалось, что он не может выбросить ее из головы.

Сейчас, мысленно представив ее лицо, он вдруг почувствовал необыкновенную внутреннюю легкость, освобождение от всех своих нескончаемых забот. Внезапно его захлестнула какая-то теплая волна, и он испытал чувство такого всеобъемлющего счастья, что у него перехватило дыхание.

Это было поразительно. Он, едва ли хоть раз испытавший это чувство за всю свою жизнь, был по-настоящему счастлив, и все благодаря ей. Джонни казалось это чудом.

Он ничего не знал о ней: замужем она или нет, а может, разведена. Это не имело значения. Розалинда Мадиган была первой женщиной, единственной женщиной, пробудившей в нем это чувство – чувство, с которым не хотелось расставаться. Эта мысль долго витала в его сознании, пока наконец он не задремал.

Я надеюсь, что увижу ее снова.

Я хочу увидеть ее снова.

Я должен увидеть ее снова.

Я увижу ее снова.

 

13

– Ну-ка признавайся, голубушка, что же такое ты с ним сделала, чтобы превратить его в кроткую овечку?

– Что ты имеешь в виду? – ответила Рози, несколько повысив голос, глядя на Нелл в тускло освещенной прихожей.

Нелл засмеялась, взяла Рози за руку и. повела ее в гостиную номера, который они снимали в отеле «Риджент Беверли Уилшир».

– Ты прекрасно знаешь, моя дорогая, что я имею в виду, так что не притворяйся. Когда я в первый раз пошла позвонить, Джонни вел себя так, как будто тебя в комнате вовсе не было. Или, еще того хуже, будто ты была его злейшим врагом,– выбирай, что тебе больше нравится. Потом я возвращаюсь и вижу, что он стал приветливей. По крайней мере исчезло кислое выражение лица. А когда я вернулась во второй раз, то обнаружила вас мило беседующими на диване в библиотеке. Мало того, он, можно сказать, ел у тебя с руки. Разве что хвостом не вилял. Так что давай-ка рассказывай. Что-то тут не так: с нашим «бельканто-менестрелем» произошла прямо-таки умопомрачительная перемена.

Рози натянуто улыбнулась, высвободила руку и быстро проговорила:

– Ничего особенного не произошло. Мы просто побеседовали о его старинном серебре. А ты пристаешь ко мне с вопросами, потому что сама оказалась в щекотливом положении. Я говорю о ваших отношениях с Кевином, ты ведь не сказала мне об этом. Теперь твоя очередь, Нелл. Ну-ка, признавайся, когда у тебя все началось с моим братом?

Нелл бросила на спинку стула свою шерстяную накидку и, не отвечая, прошла к телефону. Обернувшись к Рози, она спросила:

– А не попить ли нам чайку перед сном?

– Прекрасная мысль, с удовольствием,– кивнула Рози.

Нелл набрала номер и, заказав чай, устроилась на диване. Потом глубоко вздохнула.

– Мы не собирались скрывать это от тебя, честное слово! Как раз это мы с Кевином обсуждали вечером накануне моего отъезда.– Она пожала плечами и покачала головой.– Вообще-то мы никому об этом не говорили. И я даже сама не знаю почему... Хотя нет, не совсем так. Этот коп, друг Кевина, Нил О'Коннор знает про нас, но он единственный.

Рози тоже сбросила пальто и, подсев на диван к Нелл, негромко сказала:

– Нелл, дорогая, я вовсе не сержусь на тебя. И совсем не расстроена этой новостью, ни капельки. Наоборот, я безумна рада, что ты встречаешься с Кевином.– Она улыбнулась и нежно погладила руку Нелл.– У вас это серьезно?

Нелл посмотрела на Рози долгим взглядом. Наконец мягкая улыбка появилась на ее губах.

– Я не знаю... Может быть, поэтому мы и не говорили тебе, Гэвину или кому-нибудь еще. Возможно, нам просто не хотелось копаться в наших чувствах, анализировать их. И, пожалуй, самое главное, мы опасались давления на нас.

Рози изумленно взглянула на нее.

– О Боже, Нелл! Я бы никогда не стала давить на тебя или Кевина! Выбрось это из головы раз и навсегда. Я, наверное, сую нос не в свое дело, но я люблю тебя и люблю своего брата. И, конечно, это было бы просто замечательно, если бы между вами возникло что-то прочное. Но, разумеется, это не мое дело.

– Я тебя ни в чем не упрекаю, просто хочу объяснить. Мы ведь последнее время редко виделись с тобой и с Гэвином...

Не закончив фразы, Нелл отвернулась и посмотрела в окно. Потом опять перевела взгляд на Рози и добавила:

– Нет, это, конечно, глупости, что мы редко виделись. Разумеется, мы встречались с вами, хотя бы на съемках. Кевин, правда, приезжал только однажды, но я постоянно ездила туда и обратно все это время. И я должна была тебе сказать. Но я не сказала, потому что... Ну, потому что я не хотела чувствовать себя связанной, наверное, так. И, я уверена, Кевин ощущал то же самое. Мы хотели, чтобы это было только нашим личным делом, а не темой для публичного обсуждения.

– Понимаю,– сказала Рози, сжимая ей руку.

– О, я надеюсь, что ты понимаешь, моя милая. Я не скрывала это от тебя. Мы не скрывали. Как я тебе уже сказала, мы даже не касались этой темы до недавнего вечера.– Нелл кашлянула и уже спокойно продолжала: – Я обожаю Кевина. Он для меня – лучший в мире. Мы с ним большие друзья и прекрасно понимаем друг друга. В сексуальном плане тоже все великолепно. Вот такие дела.

– Не нужно ничего объяснять. Я просто очень рада, что вы можете дать друг другу немного тепла и счастья.

– Я тоже рада. Я по-настоящему люблю его, хотя и не собираюсь за него замуж.

Рози помолчала, переваривая последнее замечание, затем спросила:

– А Кевин хочет на тебе жениться?

– Не думаю,– пожала плечами Нелл и недовольно поморщилась.– Вообще-то я не знаю. Он никогда не заговаривал о женитьбе. И я тоже. Думаю, эта мысль нам просто не приходила в голову. Он весь в своей работе, у меня тоже хватает дел с фирмой.

– Когда же это случилось? Я хочу сказать, когда вы начали встречаться?

– Примерно год назад. Когда Гэвин был в Нью-Йорке, перед тем как лететь в Лондон на начало переговоров по «Делателю королей». Помнишь, я тебе рассказывала по телефону, что мы втроем обедали в «Кэрлайл-отеле»? Кевин проводил меня домой. Я пригласила его зайти выпить рюмочку напоследок. И вдруг – бах! Мы оказались в жарких объятиях друг друга.

– Как замечательно! – сказала Рози.– Я хочу дать тебе маленький совет. Живи пока живется, и не думай о последствиях. Теперь это мой девиз.

– Неужели?– удивленно вскинула брови Нелл.– Так-так. Это для меня самая большая неожиданность за сегодняшний вечер, если не считать сверхъестественного превращения Джонни. Кстати, все-таки объясни мне, как же это тебе удалось попасть в точку с его серебром?

Рози улыбнулась.

– Я была совершенно убита его поведением и уже собиралась идти тебя разыскивать, чтобы сказать, что возвращаюсь в отель. Но почему-то вместо того, чтобы вежливо откланяться, я вдруг начала делать ему комплименты по поводу ваз для десерта. Работы Пола Сторра, ты знаешь.

– Ах вот оно что! Ну, теперь все понятно. Лучшей темы для разговора ты не могла выбрать. Эти вазы – предмет его наибольшей гордости и восхищения. Ему подыскали их его лондонские друзья, братья Реймейкерсы, и когда он их увидел, то буквально взлетел в небо баллистической ракетой.

– Меня удивило, что он так много знает о старинном серебре. Разве не странно?

– Да. Отчасти странно. Он мальчиком из бедной семьи жил где-то в Бруклине или Бронксе. Конечно, и речи не могло быть о каком-то глубоком образовании, кроме музыкального, он очень мало соприкасался с миром искусства и антиквариата. Всю жизнь ему приходилось карабкаться по ступенькам лестницы шоу-бизнеса, и он просто не мог себе позволить заниматься чем-то еще. Все время нужно было вертеться. Но постепенно у него выработался неплохой вкус и, по-видимому, серьезный интерес к антикварному серебру. Похоже, последнее время он много об этом читал, и в нем появилась подлинная любовь к старине, свойственная настоящим коллекционерам.

Рози кивнула, потом подошла к окну и остановилась. Перед ней открывался вид на Родео Драйв, уже сверкающую рождественскими огнями и украшениями, хотя был еще только ноябрь. Мысли ее были устремлены к Джонни.

– У него кто-нибудь есть? – неожиданно для себя самой спросила она.

– Насколько мне известно, нет,– ответила Нелл, с интересом поглядывая на Рози.– Я просто уверена, что нет.

В этот момент раздался стук в дверь, и Нелл пошла впустить официанта с подносом в руках.

Когда они опять остались вдвоем, Нелл, разливая по чашкам чай, продолжила:

– В его жизни никогда не было серьезного увлечения, насколько я могу судить об этом. По крайней мере в последние годы, при мне, точно не было. Конечно, бывали всякие там танцовщицы, сумасшедшие поклонницы или просто девки. Но это все так – на одну ночь.

– А как ты думаешь, почему он... почему он никогда не был женат?

Нелл пожала плечами.

– Это одному богу известно. Садись-ка, попьем чаю. Не берусь даже гадать, почему он не женат и почему у него не было длительных связей. Я сейчас припоминаю некоторые слухи о нескольких его романах. Но это все было несерьезно.– Сделав несколько глотков, Нелл продолжала слегка удивленно: – Мне сейчас пришло в голову, может, он просто никогда не любил? Возможно, в этом все дело.

– Может быть.– Немного помолчав, Рози спросила: – Что же он на самом деле за человек?

Брови Нелл взлетели вверх, и она испытующе посмотрела на Рози.

– Если честно, я сама не очень его понимаю. Он никого не подпускает к себе слишком близко, держит на расстоянии, по крайней мере в том, что касается личной жизни.

– Но, мне кажется, тебе он полностью доверяет.

– Да, на деловом уровне. Как ты, наверное, заметила, он постоянно печется о своей карьере, а я, очевидно, вселяю в него уверенность. Надо сказать, он вообще очень беспокойный человек, у него это как хроническая болезнь – переживает по любому поводу, терзается сомнениями. Но вообще-то он славный парень, всегда был добр и внимателен ко мне. Конечно, немного самовлюблен и эгоистичен, но на то он и поп-звезда. Ты лучше меня знаешь, какими чокнутыми могут быть артисты.

– Но только не Гэвин! – воскликнула Рози.

– Разумеется, не Гэвин, но он лишь исключение из правил. Однако вернемся к Джонни. Он очень порядочный человек и добрый, как я тебе уже сказала. Но все же...

– Все же что? Нелл вздохнула.

– Я и сама толком не знаю. В нем есть что-то... в чем и не могу до конца разобраться, какая-то отчужденность, даже таинственность. Представь, он избегает говорить о своей семье.

– А у него есть семья?

– Есть где-то дядя, совсем старик. Кажется, во Флориде. А тетя умерла. Вот эти дядя и тетя его и воспитывали. А мама его, он как-то рассказывал, умерла, когда он был совсем ребенком. Братьев и сестер у него нет. Фактически и семьи-то нет – один дядя. У него, вероятно, было одинокое безрадостное детство, проведенное в нищете. Хотя, я полагаю, дела его дяди потом пошли неплохо. Подробности он мне не рассказывал: Джонни не любитель пооткровенничать с кем бы то ни было. Ну а я никогда не задавала лишних вопросов. Наверное, потому что он всегда такой скрытный в отношении своей личной жизни и своего прошлого. Друзей у него немного – живет сам по себе.

– Он мне нравится, Нелл.

– А я знаю.

– Неужели?

– Точно.

– Почему?

Нелл рассмеялась.

– Потому что ни к одному из мужчин, с которыми я тебя знакомила раньше, ты не проявляла такого интереса. И этот допрос, который ты мне учинила, определенно говорит о твоих чувствах. Я думаю, он тебя заинтриговал,– Нелл улыбнулась подруге,– и должна признаться, я просто в восторге, что ты кем-то увлечена.

– Я не увлечена им,– вспыхнула Рози.

Нелл расхохоталась.

– Конечно же, да, Рози, не пытайся этого отрицать. И я тебе скажу больше: Джонни Фортьюн увлечен тобой.

– Не смеши!

– Ты всегда так говоришь, когда я попадаю в точку. И это вовсе не смешно. Знаешь что? – Нелл внимательно посмотрела на Рози вдруг повеселевшими озорными глазами.

– Нет, не знаю,– пробормотала Рози.

– Я вам устрою свидание.

– Нет, нет, Нелл, пожалуйста, не надо! – выкрикнула Рози, испуганно глядя на подругу.

– Нет, я эта сделаю! – решительно настаивала Нелл.– И я устрою это свидание сразу после Дня Благодарения. Ты помнишь, он нам говорил, что в это время будет в Нью-Йорке: приедет по делам и чтобы побывать на праздничном обеде у своего дяди. По-моему, отличная идея, просто блестящая, хоть это и похвала в собственный адрес. Встретимся вчетвером: я и Кевин, ты и Джонни. Будет чудесно.

– В этот день я улетаю в Париж,– объявила Рози.

– Так поменяй рейс, лети в субботу. Не отказывайся, Рози! – умоляла Нелл.

– Я не могу лететь другим рейсом. Я и так слишком долго отсутствовала. Сегодня я разговаривала с Ивонн – Колли опять плохо себя чувствует. Мне нужно вернуться. И не только из-за Колли. В Монфлери еще столько нужно сделать к Рождеству.

– Опять ты со своим Монфлери! – в отчаянии воскликнула Нелл и, хотя ей не хотелось огорчать подругу, не удержавшись, добавила: – Черт возьми! И как это я сдуру поверила, что тебе может понравиться мужчина. Ты же влюблена в этот проклятый дом!

Рози в изумлении взглянула на нее.

– Не глупи, Нелл. Ты несешь абсолютную чушь. Я не влюблена в свой дом. Это настолько абсурдно, что мне нечего сказать. Но я действительно люблю Колли, Лизетт и Ивонн. И они меня любят и ждут. Я им уже обещала и не могу их подвести.

Нелл с помрачневшим лицом молча пила чай. Внутри у нее все кипело. Бывали моменты, когда Рози просто выводила ее из себя. Особенно когда она ставила обитателей Монфлери на первое место, часто пренебрегая своими интересами ради их блага. Во многих отношениях Рози была слишком добра, и Нелл казалось, что ее семья, эти французы, частенько злоупотребляют ее добротой.

Рози сказала:

– Давай не будем ссориться, пожалуйста. В последние дни мы так мало бываем вместе, и мне так не хватает тебя. Меньше всего мне бы хотелось ругаться с тобой сейчас, Нелл. Ты же моя лучшая подруга, я люблю тебя.

Нелл молча посмотрела на нее, кивнула и слабо улыбнулась в знак примирения. Затем, ни слова не говоря, встала и прошла в спальню.

Рози проводила ее взглядом, сожалея, что упомянула имя Джонни Фортьюна. Она уже собиралась последовать за Нелл в спальню, чтобы окончательно помириться, как вдруг Нелл сама появилась в дверях с магнитофонной кассетой в руках. Все так же молча она подошла к дивану и отдала ее Рози.

Это оказалась запись последней, только что вышедшей, но успевшей стать популярной пластинки Джонни под названием «Любимые мелодии Фортьюна». На передней крышке кассеты красовалась его цветная фотография. Несомненно, он был очень привлекателен. Задержав на мгновение взгляд на его выразительном лице, Рози подняла голову и вопросительно посмотрела на Нелл.

Та сказала:

– Джонни красивый, талантливый, богатый и в сущности очень порядочный человек. Можно сказать, находка. Так что послушай меня внимательно. Я убеждена, что он заинтересовался тобой, Рози, потому что я видела, как он себя вел, когда мы пили кофе. Он никогда таким не был.

– Каким «таким»?

– Во-первых, он ловил каждое твое слово и чуть ли не мурлыкал. Во-вторых, он с тебя глаз не сводил. И не хотел нас отпускать, когда мы собрались уходить. Могу спорить, если бы не мое присутствие, он бы проявил свои намерения откровеннее. Да он бы просто попытался соблазнить тебя.

– О боже, ну и воображение у тебя!

– Я знаю, что говорю! – с жаром ответила Нелл.– Ну почему не попробовать? Разреши мне устроить обед, или хотя бы ленч, до твоего отъезда. Для нас четверых, сразу после Дня Благодарения.

– Я не могу, Нелл. В самом деле не могу. Для Колли это было бы таким разочарованием. Она не может дождаться, когда я приеду. Я и без того слишком долго отсутствовала из-за фильма. И этот приезд в Штаты еще задержал мое возвращение.

«Она боится,– подумала Нелл.– Боится увлечься из-за той прошлой своей неудачи. В этом все дело. Она прячется в этом нелепом доме в Монфлери, потому что там чувствует себя в безопасности. Но это совсем не так. Там как раз самое опасное для нее место в мире. Пока еще не поздно, я должна убедить ее оставить этот дом раз и навсегда. Пока не случилось чего-нибудь ужасного».

 

14

– Я здесь уже больше двадцати минут, а ты так и не рассказал мне ничего о своем фильме, даже не упомянул о нем,– упрекнула Гэвина Рози.

Они сидели вдвоем на террасе его дома в Бель-Эйр, потягивая белое вино из бокалов и наслаждаясь видом простиравшихся перед ними садов. Утро было прохладное, но солнечное.

– Ну вы посмотрите на эту девушку! – усмехнулся Гэвин.– Ты же как пришла, так и болтаешь без умолку, рта мне не даешь раскрыть. Целый доклад о твоей встрече с Гарри Маршаллом, а теперь еще и эта пикантная новость о Нелл и Кевине. Последнее, конечно, самое интересное из всего, что ты сказала.

Соглашаясь с ним, Рози кивнула.

– Да, такое я меньше всего ожидала услышать.

– Я тоже. Честно говоря, меня это очень удивило. Я привык думать, что Нелл все еще не может забыть Мики, но, похоже, это уже не так.

– А я считала, что Кевин зациклился на Санни. Это лишь доказывает, насколько мы оба ошибались, – смеясь, заметила Рози.

– У них это серьезно? – спросил Гэвин, усаживаясь поудобнее в кресле и кладя ногу на ногу.

– Не знаю. Я сама задавала этот вопрос Нелл, и она ответила несколько, как бы это сказать... уклончиво, Да, я думаю, именно так.

– И как бы то ни было, им удавалось скрывать от нас свои отношения.

– Но я тебе уже объясняла, Гэвин. Они не хотели, чтобы мы вмешивались, оказывали на них давление.

– Не думаю. Кому это нужно?

– Ну ладно, Гэвин, и все же твой фильм, я...

– Он тебе понравится. И ты обязательно захочешь работать над костюмами к нему,– заявил Гэвин, не дав ей договорить.

– Как будто это нечто само собой разумеющееся.

– Надеюсь, что да, дорогая,– ответил он, улыбаясь. Потом он поднялся с кресла, отошел к краю террасы и встал, прислонясь спиной к перилам и глядя на Рози.

– Это фильм о великом человеке...– начал он и остановился.

– О ком же еще!– воскликнула Рози.– У тебя просто страсть к великим людям– историческим личностям. Он, конечно, тоже фигура историческая, я правильно догадалась?

– Ну разумеется. В наше время великих людей не найдешь. Разве что Горбачев, но тут нужно еще подождать, пока пыль осядет, тогда посмотрим. Во всяком случае я считаю, что Уинстон Черчилль был истинно великим человеком своего времени. Его можно поставить в один ряд с такими гигантами истории, как...

– Ты хочешь сказать, что твой новый фильм будет о Черчилле? – прервала она его рассуждения.

Гэвин покачал головой.

– Нет, о человеке, который жил немного раньше Черчилля. О нем написано более двухсот пятидесяти тысяч книг. И он был в то время самой влиятельной фигурой в мире.

– Кто же это?

– Наполеон.

Рози была поражена. Она никак не ожидала услышать это имя. Выражение недоверия и крайнего изумления появилось на ее лице.

– Гэвин, это безумие– пытаться отобразить на экране жизнь Наполеона,– горячо запротестовала она.– Это даже тебе не по зубам. Подумай сам, совершенно немыслимая задача, куда более сложная, чем «Делатель королей».

– Да, ты абсолютно права. Но я не собираюсь ставить фильм о всей его жизни, я не настолько глуп. Это будет картина об определенном этапе его жизни. Понятно, что, попытайся я перенести на экран всю его биографию, это выльется в космические суммы и, кроме того, фильм окажется непомерно длинным. Моя цель – изобразить лишь отрезок его жизни.

– Какой период? Его продвижение к власти?

– Нет, период, когда он уже был у власти, уже прошел путь от генерала до первого консула и императора. То есть, по моему мнению, счастливейшее время его жизни. И это будет скорее любовная история, семейная драма, а не рассказ о его колоссальных достижениях и потрясающих военных успехах. Одним словом, я хочу рассказать историю о... мужчине и женщине... О Наполеоне и Жозефине. Действие начнется незадолго до того момента, как он возложил на себя корону императора и сделал Жозефину императрицей. Я хочу показать их единение, духовную близость и их великую любовь друг к другу. Естественно, мне придется кое-что выпустить, чтобы захватить момент, когда Наполеон решает, что должен развестись с Жозефиной. Ради своей страны, ради Франции. Мне хочется отобразить происходившую в нем страшную внутреннюю борьбу, когда он решил, что должен оставить любимую женщину для того, чтобы защитить свою страну. Это было политическим шагом. Ему нужно было укрепить свой союз с Россией, а в таком случае, что может быть лучше, чем женитьба. Он стал добиваться руки Анны, сестры царя Александра I. Он рассчитывал, что этот брак обеспечит длительный мир, станет его гарантией. Царь приветствовал такую возможность, но царица-мать была против, и в конечном счете предложение Наполеона было отвергнуто. Но ему был необходим мир, а также верный союзник среди великих европейских государств. И еще одно обстоятельство, Рози: часто, задумываясь о наследнике, он всей душой жаждал иметь сына, которому мог бы передать свою власть, славу и трон. В конце концов, как ты, конечно, знаешь, он женился на австрийской принцессе.

– Да, на Марии-Луизе Австрийской, дочери императора Франца, которая и родила ему долгожданного сына. Она была очень молода, не правда ли? А Жозефина была на шесть лет старше его.

Гэвин кивнул и подошел к ней.

– Пойдем в дом. Я хочу показать кое-что и посоветоваться с тобой.

Взяв Рози за руку, он провел ее через столовую в длинный коридор, а оттуда в свою самую любимую в доме комнату – в кабинет, где обычно работал. Это был огромный, полный воздуха и света зал с высоким, как в соборе, потолком, стеллажами книг по стенам и множеством окон. Из них открывался чудесный вид на ухоженную лужайку, спускающуюся к небольшому заросшему водяными лилиями пруду. Громадных размеров старинный стол красного дерева наподобие тех, что использовались в залах заседаний, служил Гэвину его рабочим местом. Вблизи него располагались удобные стулья и диваны, обитые мягкой кожей кофейного цвета.

Гэвин пододвинул Рози стул, и они уселись рядышком за столом. Затем он отыскал свою записную книжку и, полистав, открыл ее в нужном месте.

– У меня есть одна теория,– объяснил он.– Я считаю, что разрыв Наполеона с Жозефиной стал началом его падения. Именно с этого момента удача изменила ему. Он оставил Жозефину, свою истинную любовь, и это стало единственной величайшей ошибкой в его жизни. Без нее все для него пошло иначе.

– В этой их истории есть что-то очень грустное, Гэвин. Мне всегда так казалось,– тихо проговорила Рози.

– Согласен.

Гэвин заглянул в записную книжку.

– А теперь, Рози, представь, какую грандиозную сцену можно сделать: холодный день 30 ноября 1809 года. Действие происходит в Тюильри между Наполеоном и Жозефиной. Он сообщает ей о своем решении расторгнуть их брак. Он ей говорит: «Я по-прежнему люблю тебя, но в политике властвует разум, сердце бессильно». Жозефина падает в обморок, потом придя в себя, умоляет, потом, полностью теряя самообладание, раздражается рыданиями. Горе переполняет ее. Но он неумолим. Он должен быть непреклонным и совершить этот шаг.

– О, Гэвин, как это ужасно! И что же дальше?

– Она уехала в Мальмезон, в дом, который когда-то он купил для нее и где они прожили столько счастливых лет. Это произошло 15 декабря. В этот день Жозефина после четырнадцати лет супружества навсегда ушла из его жизни. Но он продолжал любить ее, и этому есть множество документальных подтверждений. Представь, уже через месяц он пишет Жозефине письмо, где сообщает о своем желании встретиться с ней. Их разрыв разбил не только ее сердце, но и его тоже. По крайней мере я так это себе представляю, и этому среди прочего посвящается фильм: мужчина и его отношения с женщиной.

Гэвин замолчал, опять заглянул в записную книжку и перевернул страницу.

– Ты только послушай. Это письмо, которое он написал ей после их первой близости. Ему было двадцать шесть лет, ей уже тридцать два года, и она тогда не была так страстно влюблена в него, как он в нее. Она полюбила его позднее, но послушай.

– Я слушаю.

Гэвин заговорил, даже не заглядывая в свои записи, и Рози поняла, что он помнит эти слова наизусть:

«Я проснулся переполненный тобой. Твой портрет и воспоминания о вчерашнем опьяняющем вечере не дают моим чувствам покоя. Милая, несравненная Жозефина! Какую странную власть ты имеешь над моим сердцем. Ты огорчена? Я вижу в твоих глазах грусть. Ты в тревоге? Тогда моя душа разрывается от горя, и друг твой лишается покоя. Но я теряю покой и тогда, когда движимый страстью, извлекаю из твоего сердца пламя, сжигающее меня. Ах, прошлой ночью я ясно понял, что твой портрет, хранящийся у меня, совсем не похож на тебя настоящую! Ты выезжаешь в полдень, и через три часа я увижу тебя. А до тех пор, mio dolce amor, целую тебя тысячу раз; но не целуй ты меня, ибо твои поцелуи испепеляют мое сердце».

Рози слушала, не сводя глаз с Гэвина, не в силах произнести ни слова. Его проникновенное чтение заворожило ее. Никто другой в мире не смог бы прочитать так. Ей даже показалось, что на эти несколько мгновений он превратился в Наполеона. Теперь Рози не терпелось увидеть его в этой роли.

Слегка сдвинув брови, Гэвин спросил:

– Ну что скажешь? Ты все молчишь... А я думаю, это прекрасное любовное послание человека, которого принято считать лишь честолюбивым генералом, стремившимся завоевать мир. Но он вовсе не был таким. Или во всяком случае не только таким.

– Я очень растрогана. Поэтому и молчу.– Она в упор посмотрела на Гэвина.– У тебя уже готов сценарий, верно?

– Ох, какая ты догадливая, Прекрасный Ангел! От тебя ничего не скроешь. Да, у меня есть сценарий, и он уже более или менее закончен. Нужно только еще немножко подшлифовать.

– Его написала Вивьен Ситрин?

– И тут в точку.

– Я рада, что она автор сценария. Никто так хорошо не пишет. И вы с ней отлично сработались.

– Ты получишь наслаждение от работы над этим фильмом. Во-первых, я собираюсь снимать его во Франции, твоей любимой стране. В основном" на парижской студии «Бийанкур», но будет много и натурных съемок в самом Париже и его окрестностях, и в Мальмезоне. Разумеется, если французские власти дадут мне разрешение на съемки.

– Да, этот дом в Мальмезоне такой красивый, Гэвин. Я уверена, они разрешат тебе снимать его не только снаружи, но, может быть, и внутри. Французское правительство обычно идет навстречу, когда дело касается исторических фильмов.

– Я знаю. И мои люди уже этим занимаются. Я надеюсь, после рождественских праздников ты сможешь начать подготовительную работу. Согласна?

– Еще бы!

– Я знал, что могу рассчитывать на тебя,– засмеялся Гэвин.– Кстати, тебе, конечно, захочется придумывать изысканные туалеты для Жозефины и других женщин. Я хочу тебе напомнить, что Наполеон их отнюдь не одобрял.

– Ты уверен?

– Вполне. Однажды он приказал так жарко натопить дом в Мальмезоне, что пот градом катился с его обитателей. Все здание раскалилось, как огромная печь. А он при этом язвил, что только хотел согреть слишком обнаженных женщин.

– Вероятно, он был остроумен,– рассмеялась Рози.– А в общем это волнующий проект. Мне не терпится засесть за костюмы.

– Я ждал, что ты это скажешь.

– Когда ты мне сможешь дать сценарий?

– В начале января. Я сам привезу его. В конце года я собираюсь лететь в Париж: к этому времени послесъемочные работы над «Делателем королей» будут закончены.

– Хорошо. Мне хочется поскорее прочитать его.

В этот момент зазвонил телефон на дальнем углу стола, и Гэвин поднялся, чтобы взять трубку. Взгляд Рози скользнул по столу. На нем громоздились стопки книг, папок и карт. Среди них она заметила много томов, посвященных Жозефине, Наполеону и его военным кампаниям, французской политике того периода. Были также книги о современниках императора от Барраса до Талейрана. Оба, как она знала, стали потом его врагами. Было ясно, что Гэвин, как обычно, основательно поработал готовясь к съемкам.

Повесив трубку, Гэвин сказал:

– Пойдем перекусим, Прекрасный Ангел. Мэри подаст нам ленч на террасу.

Проводив Рози, Гэвин еще долго работал в кабинете над будущим сценарием. Вдруг дверь распахнулась. Досадуя, что ему помешали, он поднял голову и увидел стоящую в дверях свою жену Луизу.

Какое-то время Гэвин смотрел на нее, с трудом сдерживая раздражение.

Луиза была миниатюрной привлекательной брюнеткой, неизменно блистающей элегантными туалетами от лучших модельеров. Научившись тонко распознавать настроения мужа, Луиза мгновенно ощутила его недовольство и ответила ему таким же ненавидящим взглядом.

– Я уезжаю,– объявила она бесцветным голосом. Убедившись, что никакого ответа не последовало, добавила:

– В Вашингтон.

– Естественно,– проговорил Гэвин язвительным тоном,– куда еще ты ездишь все последнее время.

Луиза, не желая, чтобы их разговор слушала прислуга, пинком элегантно обутой ножки захлопнула за собой дверь и прошла в комнату, все так же свирепо глядя на Гэвина. Краска гнева разлилась по ее лицу.

– По крайней мере мне там рады. Чего я никак не могу сказать об этом доме! – воскликнула она.

– «Этот дом», как ты его называешь,– твой дом, в котором ты живешь. И перестань разыгрывать трагедии. Они меня уже давно не впечатляют. Не забывай, что я сам актер. Ну и когда же ты собираешься вернуться?

– Наконец-то, хоть какой-то интерес к моей персоне. Я не знаю, когда вернусь.

– А как же День Благодарения? – нахмурился Гэвин.

– Что День Благодарения?

– Ты не будешь здесь в этот день? – А почему я должна быть здесь?

– Ради Дэвида.

– Ты прекрасно знаешь, что Дэвиду нужен только его отец. Ты ведь сам настроил его против меня.

– Ты говоришь глупости, Луиза! – гневно воскликнул Гэвин, повысив голос почти до крика.– Черт знает что! Зачем мне настраивать своего сына против его собственной матери, ответь мне, ради бога!

Гэвин недоуменно покачал головой. Неужели она в самом деле считает, что он хочет поссорить ее с сыном? В это просто невозможно поверить!

Понимая, что сдает позиции, Луиза сменила тему.

– А как долго ты здесь пробудешь? Сколько еще мы сможем наслаждаться твоим обществом в Лос-Анджелесе?

– Мне нужно вернуться в Лондон в конце ноября. Тебе отлично известно, что я сейчас занят послесъемочными работами над «Делателем королей».

– А ты вернешься на Рождество?

– Да, почему бы мне не вернуться?

– Я подумала, что ты, возможно, сразу примешься за свою новую картину. В последнее время ты только тем и занимаешься, что беспрерывно снимаешь свои фильмы. И, следует заметить, все за границей. За эти годы ты отлично продемонстрировал, что твои картины для тебя важнее, чем я и Дэвид.

– Это неправда, Луиза, и ты сама это знаешь. И хотя ты кричишь на каждом углу, что якобы ненавидишь мои фильмы, к деньгам, которые они приносят, ты относишься куда более доброжелательно.

Луиза холодно посмотрела на него, но от комментария воздержалась.

– Я начну подготовительные работы к новой картине в феврале или марте.

– С чем тебя и поздравляю.

– Ох, Луиза, я тебя умоляю! Прекрати это! Подойдя к столу, она оглядела разложенные на нем стопки книг.

– О боже, Наполеон! Ну, конечно, следовало предполагать, что когда-нибудь ты до него доберешься. Еще один коротышка с грандиозными идеями,– саркастически заметила она, при этом ее серо-голубые глаза блеснули стальными кинжалами.

Решив не реагировать на колкость, Гэвин сказал:

– Ближайшие полгода я собираюсь жить и работать во Франции, так что не буду докучать тебе своим присутствием.

– Прекрасно! Я должна была догадаться, что этим все кончится.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Твоя ненаглядная Розалинда живет и работает во Франции, а ты ведь без нее и минуты не выдержишь, не так ли?

– Ну хватит! Прекрати немедленно! – воскликнул Гэвин.– Твоя враждебная подозрительность все время туманит тебе мозги. Это и разрушило наш брак.

– Ха! Чушь собачья! Я не сделала ничего такого, что бы разрушило наш брак. Это все ты, Гэвин Амброз! Ты и все твои женщины!

Гэвин по опыту знал, что если немедленно не сменить тему разговора, дело закончится ужасным скандалом. Поэтому он сказал уже мягче и спокойнее:

– Пожалуйста, Луиза, давай прекратим это. Немедленно. Я очень занят, у меня запарка со сценарием. А тебе надо готовиться к поездке. Желаю тебе хорошо провести время в Вашингтоне. Передавай привет Аллану.

Луиза чуть отступила назад.

– Я еду в Вашингтон не к Аллану. Меня пригласили Мерсье на день рождения Алисии. Я остановлюсь у них.

«Как же, черта с два ты не будешь встречаться с Алланом Тернером»,– подумал Гэвин, но вслух произнес:

– Тогда передай привет Мерсье. Желаю тебе хорошо провести время. Надеюсь, до моего отъезда в Лондон еще увидимся.

– Надеюсь,– бросила она, повернулась на каблуках и с надменным видом вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Несколько секунд Гэвин еще продолжал смотреть на дверь, потом перевел взгляд на сценарий. Это был еще только сюжет, но настолько детально разработанный, что вполне мог служить постановочным сценарием.

«Еще несколько небольших поправок,– подумал он, беря карандаш.– Надо уточнить кое-какие детали».

Но вскоре Гэвин понял, что не в состоянии сосредоточиться. Слова Луизы эхом отдавались в его голове. Она намекнула – нет, она совершенно ясно заявила, что он хочет работать во Франции, потому что Рози живет там. Но это неправда!

Или все-таки правда?

Он сидел, погруженный в свои мысли, совершенно забыв о сценарии.