29

Терренс Огден торопливо пересек старинную рыночную площадь Райпона, опустил в почтовый ящик большой конверт из плотной бумаги и зашел в первую попавшуюся табачную лавку. Там он приобрел свежую газету и пачку сигарет, перебросился парой слов с продавщицей, которая сразу узнала его и была вознаграждена автографом. Сгоравшая от любопытства, она обрушила на него лавину вопросов об остальных артистах, остановившихся в городе, и Терри постарался возможно любезнее ответить на большинство из них. Наконец ему удалось более или менее вежливо отделаться от нее, и, насвистывая себе под нос, он выскользнул наружу.

Быстрым шагом он покинул площадь, миновал городскую ратушу и старый постоялый двор и привычной дорогой двинулся вниз к отелю «Спа» на краю города, где остановилась вся съемочная группа «Грозового перевала». Была суббота. Замечательнее июньское утро живо напомнило ему детство. Потом, когда он вырос, такие дни нечасто выпадали в его жизни. Или, может быть, ему просто это казалось? Терри рассеянно подумал, что людская память порой выкидывает странные номера. Да, вполне возможно, что ему это только казалось… Едва заметная ироническая усмешка промелькнула в его светло-голубых глазах. Удивительное дело, но, кроме хорошей погоды, действительно бывшей или придуманной им самим, ему нечего вспомнить приятного о годах своею бедного детства в Шеффилде. Все остальные воспоминания были грустными, даже с диккенсовским оттенком. Вечно пустой желудок. Латаная-перелатаная одежда. Носки, перештопанные до такой степени, что, казалось, состояли из сплошной штопки. Разбитые башмаки, свободно пропускавшие влагу. Безработный отец с пораженными угольной пылью легкими с тех пор, когда он еще работал в шахте. Мать, вечно что-то стирающая или гладящая, прислуживающая в богатых домах. Она состарилась совсем молодой.

Терри пожал плечами и часто заморгал, чтобы прогнать нахлынувшие печальные воспоминания. Теперь в них не было никакого проку, те дни безвозвратно канули в Лету. Времена переменились в старой доброй Англии, и, слава Богу, ему удалось изменить к лучшему жизнь своих родителей. Он сделал глубокий вздох и расправил плечи, чувствуя себя сегодня намного здоровее, чем всегда. Его организм полностью очистился после той пьяной ссоры с Рупертом Рейнольдсом в начале года. Терренс Огден очень гордился, что, получив знак свыше, ощутив дыхание смерти на своей щеке, он сумел взять себя в руки. Он, конечно, не стал завзятым трезвенником, но решительно сократил выпивку и всю высвободившуюся при этом энергию отдавал теперь своей работе. Он вдруг подумал о том, куда запропастился Рейнольдс, где он теперь скрывается? Норман говорит, что, скорее всего, тот сбежал на Континент. «Не так уж далеко, чтобы я, при желании, не смог до тебя добраться», — пробормотал Терри.

— Эй, Терри, куда бежишь, старый хрен?

Терри обернулся. Джерри Массингхем, оседлав велосипед, несся по дороге, нажимая на педали с такой силой, будто спасался от погони. Легкий ветерок шевелил его ярко-рыжие волосы, полы пиджака, развеваясь, хлопали его по спине. Одетый в теплый не по сезону твидовый пиджак и клетчатую рубашку с канареечно-желтым шерстяным галстуком, Джерри выглядел точь-в-точь как сельский доктор, объезжающий поутру своих пациентов.

— Боже правый, Джерри, так можно довести человека до инфаркта, — сказал укоризненно Терри помощнику режиссера, который резко затормозил рядом с ним и спрыгнул с велосипеда. — Какого, спрашивается, дьявола, ты носишься по полям на этом проклятом велике?

— Это хорошая зарядка, — заявил в ответ Джерри с широкой улыбкой на раскрасневшемся лице.

Он пошел рядом с Терри, катя велосипед рядом.

— Мне надо было слетать на почту, пока не закрылась, и отправить срочную посылку в Лондон. Час назад на месте не было ни одного из служебных автомобилей. Их всех заграбастал второй оператор. Они поехали снимать натуру на вересковые пустоши. А ты что делаешь на улице в столь ранний час, старина? Совершаешь моцион?

— Я тоже ходил на почту. Отправил письмо, купил газету. Кроме того, уже пробило одиннадцать. — Он бросил быстрый взгляд на Джерри и ядовито прибавил: — Не имею обыкновения, как ты себе вообразил, проводить утренние часы в постели, будто лиггин.

— Что это означает — лиггин?

— В Йоркшире на местном диалекте так зовут того, кто весь день напролет валяется в постели, лежебоку.

— Вот оно что… Фу, я не хотел тебя обидеть, малыш. Просто мне показалось странным, что ты в столь ранний час на ногах именно сегодня, учитывая, каким усталым ты выглядел в два часа ночи. Ночная съемка была просто изнурительной, особенно для вас с Катарин. Вся группа буквально валилась с ног от усталости, когда мы закончили. Или мне показалось? По крайней мере, мне сегодня никто из актеров еще не попался на глаза, а они имеют обыкновение шататься вокруг отеля, когда нет съемок. Ты, случайно, не видел никого из вашей братии?

— Не имел удовольствия, — ответил Терри со сдавленным смехом. — С утра мы только немного поболтали по телефону с Катарин. Она, как обычно, была полна сил и энергии и сообщила мне, что половина труппы отправилась на пикник к замку Мидлхэм в Венслидейле. Не сомневаюсь, что они отправились туда в погоне за призраком Ричарда Третьего. Как тебе, наверное, известно, он там родился.

— Должно быть, вы все сделаны из железа.

— Выносливость, Джерри, — профессиональное качество актера.

— Все это так, но — пикник! Уф! Бог им в помощь. Кстати, я видел тебя в роли Ричарда в Стрэтфорде. Это было запоминающееся зрелище, Терри. Да, запоминающееся.

— Благодарю, Джерри. Чертовски сложная роль!

— Уж да, но удивительно, с какой легкостью ты с нею справился.

Помощник режиссера взглянул на Терри и проговорил:

— Мы чертовски много сняли за эту неделю. Если погода не подведет, то мы сможем выбраться отсюда в следующую пятницу, как и планировали. Тебя это должно обрадовать.

Терри рассеянно посмотрел на него.

— Я был не в восторге от выезда на натуру, приятель, но в последнее время мне здесь стало даже нравиться, честно. В мае, когда мы только приехали сюда, я очень расстроился. Кому понравится этот бесконечный дождь?! Мокнуть каждый день до нитки — это как-то не укладывается в мое представление об увеселительной поездке.

Джерри рассмешило мрачное выражение лица Терри.

— Должен сказать, что и в мое тоже. Я вовсе не намерен осуждать тебя за это, — заметил он. — Мы все будем рады вернуться на студию в Лондон. Еще одна неделька съемок в интерьерах и конец.

Терри взглянул на него и едва заметно улыбнулся.

— Но несмотря на все сложности, мы не вышли из графика и не превысили смету. Это должно приводить тебя в восторг, Джерри.

— Конечно, — ответил тот и, перегнувшись к Терри через раму велосипеда, сказал: — Ты доказал, что прекрасно умеешь работать в группе, терпеливо снося все гнусные придирки Марка Пирсона.

— Он — великий режиссер. Все его выходки я списываю за счет его темперамента. По правде говоря, от него достается всем актерам, не мне одному.

— Да, — согласился Джерри, подумав про себя: «Но у Марка есть зуб именно на тебя». Он догадывался об истинных причинах напряженности в отношениях между режиссером и этим актером. «Слишком много напряжения, слишком много подводных камней вокруг этой треклятой картины, — пробормотал про себя Джерри. — Я вздохну с облегчением, когда наконец будет отснят ее последний кадр!»

— Я слышал разговоры о том, что ты собираешься работать с Болдингом. Это правда или вранье?

— Все точно, старина, и я не дождусь этого. Классная работа: съемки на юге Франции в конце лета, хороший состав.

— Поздравляю.

— А ты? У тебя уже есть что-нибудь на примете?

— Да так, кое-что, — осторожно произнес Терри. — Для начала одна пьеса в Вест-Энде, если я соглашусь.

— Мой совет, Терри, держись теперь за кино. Ты просто рожден для него. Когда я просмотрел черновые материалы, то они меня потрясли. Ты сумел внести в роль Эдгара Линтона нечто очень важное, сделать ее значительной и масштабной.

— Спасибо. Приятно это слышать и особенно от тебя, от кого, по правде говоря, слова доброго не дождешься.

Джерри усмехнулся, но ничего не ответил, и двое мужчин молча двинулись дальше. Через пару минут они подошли к ограде гостиницы и, миновав ворота, прошли по короткой подъездной дорожке к парадному входу. Приблизившись к ступеням отеля «Спа», они оба внезапно остановились и переглянулись.

— Никак, наша звезда отбывает, — заметил Терри.

— Похоже на то, — сердито ответил Джерри. Перед входом стоял сверкающий рубиновый «Бентли Континенталь» Виктора Мейсона, и Гус грузил в него багаж Виктора.

— Я полагал, что он останется здесь до следующей недели, — проговорил Терри.

— Я — тоже. До вторника, если быть до конца точным.

В этот момент из дверей выскочил Джейк Уотсон и поспешил вниз по лестнице. Его руки оттягивали жестяные коробки с отснятой пленкой. Джейк донес их до автомобиля и сложил на заднее сиденье. Повернувшись, он заметил их и помахал рукой:

— Привет, ребята!

— Доброе утро, Джейк, — сказал Джерри.

— Доброе утро, — помахал ему в ответ Терри и с усмешкой спросил: — Итак, наша звезда покидает нас?

Джейк кивнул, но помедлил с ответом, пока они с Джерри не поравнялись с автомобилем и не присоединились к нему.

— Да, Виктор собирается в Лондон.

— Хотелось бы знать, какого дьявола ты сообщаешь об этом мне только сейчас! — сердито воскликнул Джерри, покраснев от возмущения. — Если бы я знал раньше, то мне не пришлось бы ломать голову, как доставить пакет с документами на почту. Виктор мог бы захватить их с собой, — проворчал он. — Носись по дорогам с этим проклятым конвертом! Будто мне больше нечем заняться.

Весь ощетинившись, он отошел, чтобы поставить велосипед на место.

— Не кипятись, Джер, — успокаивающе проговорил ему вслед Джейк, хорошо понимая истинную причину недовольства Джерри: тот, вероятно, подумал, что его отстранили от принятия некоторых решений на самом высшем уровне. — Виктор решил ехать только час тому назад, и я сразу пошел искать тебя, как узнал об этом. Но ты уже укатил.

— Когда он собирается назад? Впрочем, судя по количеству багажа, он не намерен возвращаться, — пробормотал Джерри.

— Ты прав.

— Насколько я помню, Виктор был нужен Марку еще для одной сцены, которую он собирался снимать в понедельник, — осторожно заметил Терри, ощущая нарастающее внутри себя любопытство.

— Марк передумал, — заявил Джейк, решив, что благоразумнее будет слегка погрешить против истины, нежели рассказывать все так, как было на самом деле. — Они встретились с Виктором за завтраком сегодня утром, чтобы обсудить план завершения съемок, и решили, что эта дополнительная сцена будет излишней. Марк уже и так отснял намного больше метров пленки, чем требуется. Он всегда как безумный снимает кучу лишнего, а потом большая часть отснятого материала бесславно заканчивает свое существование на полу в монтажной. Виктор согласился, что эта сцепа действительно не нужна. В первоначальном варианте сценария ее не было, Марк придумал ее сам. Ну, знаете, ту, где Хитклиф ночью идет по вересковой пустоши и ему кажется, что он видит перед собой Кэти, точнее, ее призрак. Эту сцену пришлось бы снимать ночью, а они оба хотели избежать ночных съемок. Кроме того, им обоим показалось, что она получится слишком эзотеричной, — закончил свой рассказ Джейк, довольный своей хорошо отредактированной версией того шумного объяснения за завтраком, когда в конце концов Виктору пришлось употребить власть, чтобы настоять на своем.

Настроение Джерри Массингхема сразу поднялось, и он довольно усмехнулся.

— Ну что же, я рад это слышать. Разумное решение. Я всегда чувствовал, что нам ни к чему эта новая сцепа. В картине и так сверх всякой меры этих проклятых мистических фиглей-миглей. Я, конечно, не собираюсь учить Марка, как ему варить буайбес. но это все равно прекрасно и позволит нам немного сэкономить.

— Ты прав, Джер, — сказал Джейк. — Будь я проклят, но я был совершенно точно убежден, что ты сразу увидишь во всем этом чисто практическую сторону. И, послушай, мне искренне жаль, что тебе пришлось протрястись на почту на этой допотопной машине.

— Ничего, старина, — весело ответил Джерри, вновь обретая чувство юмора.

— Ну ладно, боюсь, что мне пора отваливать. Увидимся позже, — объявил Терренс и направился к лестнице.

— Счастливо, старик, — сказал Джерри, а Джейк добавил:

— Не переживай, Терренс.

Он обнял Джерри за плечи.

— Нам надо с тобой обсудить пару вопросов, касающихся съемок.

Терри оставил их вдвоем у машины со склоненными друг к другу головами и одним махом взлетел вверх по лестнице. В холле он на минуту задержался у стойки портье, чтобы узнать, нет ли для него каких-либо сообщений, а потом поднялся на лифте на третий этаж. Идя по коридору, он мельком взглянул на часы и обнаружил, что опаздывает. Впрочем, Катарин на него не будет в обиде, он был в этом уверен. Она сказала, что собирается немного подучить роль до его прихода. Терренс тихонько постучал в ее номер, и Катарин почти тут же распахнула перед ним дверь.

— Привет, киска, — сказал он.

— Терри, дорогой! — воскликнула она своим звучным голосом. Быстро окинув его взглядом, Катарин добавила: — Не могу не признать, что ты выглядишь великолепно.

Она открыла пошире дверь, пропуская его в номер.

— Благодарю. Должен вернуть тебе комплимент. Судя по твоему виду, ночные съемки идут тебе только на пользу.

— Мерси, месье, — улыбнулась Катарин, сделав книксен, и мягкими шагами направилась к креслам перед окном. — Проходи сюда и присаживайся. Здесь, у окна, чудесно на солнышке. Я как раз только что заказала свежий чай и перечный пирог, который обожаю.

Терри приблизился, взглянул на куски липкого коричневого пирога на тарелке и улыбнулся.

— Катарин, это одно из моих любимых детских лакомств. Там вовсе не перец, глупышка, ты не разобрала. Это — имбирь. Пожалуй, я съем кусочек. Мне чай без лимона, пожалуйста, но с молоком.

Он опустился в кресло и заявил:

— Только что я столкнулся с Джейком. Ты знаешь, Виктор сегодня покидает нас.

— Да, я уже знаю, — весело ответила Катарин, беря в руки молочник. — Он заходил недавно попрощаться.

— Ну естественно, — понимающе усмехнулся Терри, сардонически сверкнув глазами.

Катарин резко вскинула свою темноволосую голову и хмуро взглянула на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же, прощальный поцелуй наставника. Конечно же, он не мог уехать, не попрощавшись с тобой самым нежным образом.

— Не могу ручаться, но мне показалось, что он так же тепло собирался попрощаться и с тобой, но тебя не было в номере, — беззаботным тоном возразила Катарин. — Поэтому он просил передать тебе свои наилучшие пожелания и сказал, что ты «должен заглянуть к нему на следующей неделе». Все, конец цитаты.

— Ну конечно.

— Прекрати дразнить меня Виктором, Терри! — воскликнула Катарин, пытаясь казаться рассерженной, но в ее тоне сквозило неприкрытое довольство, а бирюзовые глаза радостно сияли. — Виктор уделяет мне внимания не больше, чем кому-либо еще из группы.

Она улыбнулась, показывая, что эта тема исчерпана.

— Ну, эти сказки, рассказывай кому-нибудь другому, — брызгая слюной, прошипел Терри. — Как ты можешь такое говорить! Ты обедала с ним практически каждый день, сидишь с ним рядом на съемках в студии и в его фургоне здесь, а он не сводит с тебя глаз!

— Но у меня же персональный контракт с ним, точнее, с «Беллиссима Продакшнс»! И потом, я же, в отличие от тебя, никогда не снималась в кино раньше. Он просто старается помочь мне, — запротестовала Катарин. — Кроме того, ты сам нередко с ним обедал и часами просиживал у него в трейлере…

— Играя с ним в покер, киска. — Терри задумчиво взглянул на нее и с многозначительной ухмылкой спросил: — А вот чем занимались там вдвоем вы?

— Довольно, Терри. Я не люблю подобных намеков, особенно если учесть, что ты прекрасно осведомлен о моей будущей помолвке с Кимом Каннингхэмом.

— Не лезь в бутылку, киска. Я просто дразню тебя и, надо заметить, не без успеха. Кстати, как поживает Ким? Мне он показался вчера очень угрюмым.

— Думаю, что с ним все в порядке, — с погрустневшим лицом вздохнула Катарин. — Мне кажется, он считает, что я им пренебрегаю. Порой с ним бывает трудно, и во многих отношениях. Он решил, что мы с ним будем проводить вместе все вечера, пока идут съемки здесь, в Йоркшире, но это нереально. Ты же знаешь, что это такое — конец съемочного дня. Откровенно говоря, я бываю выжата как лимон, а еще вечером надо сосредоточиться на будущих сценах и подготовиться к завтрашним съемкам. Марк так трепетно относится к мельчайшим деталям, мы все могли в этом убедиться. Да еще Виктор требует, чтобы я больше отдыхала.

Катарин помолчала немного.

— У меня почти не остается времени для бедняжки Кима, и я думаю, что он дуется на меня из-за этого.

— Но работа для тебя всегда на первом месте, не так ли, дорогая?

— Да, — не раздумывая, согласилась Катарин, но потом заколебалась. — Но…

Она откинулась в кресле и, меняя тему разговора, произнесла:

— По телефону ты говорил так таинственно. Я просто сгораю от нетерпения узнать, зачем я тебе понадобилась сегодня днем? Давай, мой милый, выкладывай все.

Терри пристально посмотрел на нее. Легкая улыбка скривила его губы. Он был взволнован.

— Кажется, я не устану благодарить тебя, моя дорогая киска. Вот почему я здесь. Хочу поблагодарить тебя еще за одно доброе дело.

— Что ты имеешь в виду?.. — Катарин запнулась, но тут ее глаза просияли от радости, и она захлопала в ладоши. — О Боже! Хилли Стид! Сработало, не правда ли, Терри?

Он кивнул в ответ:

— Да!!! И еще как! Он предложил мне сняться в трех картинах на «Монархе». Вчера мой агент переслал мне контракты, а сегодня утром я уже подписал их и отправил по почте обратно буквально несколько минут назад. Кажется, мы будем в Голливуде вместе, Катарин. По контракту съемки моего первого фильма начинаются в октябре, одновременно с твоими. Я прочитал сценарий — он чертовски хорош! Настоящая драма, с убийствами и всем прочим. Меня пригласили на роль второго плана, но после первого фильма я буду сниматься только в главных ролях, Хилли мне это обещал. У него насчет меня большие планы, он собирается сделать из меня кинозвезду.

Терри подскочил к Катарин и схватил ее за руку.

— В любом случае своей счастливой судьбой я всецело обязан тебе, дорогая. Ты первая подкатилась к Хилларду, и все, что ты ему наговорила, произвело на него должное впечатление.

— О, дорогой, как чудесно! Я так рада за тебя! — воскликнула Катарин с неподдельным удовольствием. — И вовсе я не так уж много для тебя сделала, Терри, ты всего добился сам, честное слово. Ты просто великолепен в этом фильме. Хилли пришел в восторг, когда просмотрел черновые материалы.

— Что ты ему наговорила обо мне на самом деле?

— Ты действительно хочешь это знать?

Катарин не стала дожидаться ответа:

— Я повела себя с ним очень мудро. В тот день, когда мы с ним ужинали на Шеппертоне, он восторгался твоей игрой, а я добавила, что Виктор тоже без ума от тебя. Потом я сказала: «Мне кажется, что Виктор собирается предложить Терри постоянный контракт с «Беллиссима». Он уверен, что Огден станет очень крупной величиной, когда «Грозовой перевал» выйдет на экраны». Я дала ему возможность заглотить наживку, и вижу, он прямо-таки позеленел от злости. Он очень ревниво относится к Виктору, я имею в виду, как к продюсеру. Тогда я решила разыграть комедию. Грустно так вздыхаю и сочувственно жму ему руку. «Как жаль, — говорю, — что вы не догадались подписать контракт с Терри Огденом первым, Хилли. Вы и так чуть было не упустили меня. Кажется, Виктор снова готов обскакать вас. Еще бы, ведь он выбрасывает на рынок новый молодой талант». Бедный Хилли едва сумел доесть свой ужин — так расстроился, бедняжка. Думаю, что я тогда испортила ему весь день, — рассмеялась Катарин. — Я буквально читала его мысли. Он несколько раз спрашивал, не знаю ли я, подписал ты уже контракт с Виктором или нет. Естественно, я уклонилась от прямого ответа и предложила ему обратиться прямо к тебе.

С невинным видом и крайне довольная собой, она села на место.

— Ты неисправима, Катарин! — Терри покачал головой, но в его глазах сквозило восхищение.

— О-о, я это знаю. — Озорно, как ребенок, улыбнулась ему Катарин. — Но порой так хорошо быть неисправимой. И потом, я же добилась своего, не так ли?

— Да, но если бы Хиллард сначала переговорил с Виктором? Где бы ты была тогда?

Катарин наградила его уничижительным взглядом и саркастическим тоном заявила:

— Ты плохо знаешь Хилли — он ни за что бы не унизился до этого. Я была абсолютно уверена в том, что он немедленно свяжется с тобой, чтобы попытаться отодвинуть Виктора, — он именно так и поступил. — Она пожала плечами. — Элементарная психология, мой дорогой Ватсон.

— Именно так, Холмс, именно так, — поймал реплику Терри, невольно принимая ее игривый тон. Он допил свой чай, откинулся в кресле, закинув ногу за ногу, и закурил сигарету, следя чуть прищуренными глазами за Катарин. Многие сочли бы ее хитрой и коварной женщиной, но Терри предпочел бы воздержаться от столь категорических оценок. Он бы назвал ее скорее проницательной, нежели коварной. Оглядываясь назад, он должен был признать, что это был далеко не первый случай, когда Катарин демонстрировала замечательную способность глубоко проникать в мысли и чувства других людей. Возможно, тому способствовала ее внешняя, почти детская наивность, скрывавшая ее недюжинный ум.

Грациозно нагнувшись над столиком, чтобы долить чайник кипятком, Катарин спросила:

— Еще чашечку, Терри?

— Да, спасибо.

Он продолжал оценивающе разглядывать ее. Катарин была одета в белую, сшитую на заказ из тонкого полупрозрачного хлопка блузку и темно-синюю хлопчатобумажную юбку, очень простые и скромные, к которым как нельзя лучше подходило название «одеяние школьницы». Ей действительно на вид можно было дать не больше шестнадцати. Терри пришла на ум фраза Петруччио из «Укрощения строптивой»: «Еще свежа, как весенние цветы». Да, Катарин производила сегодня именно такое впечатление со своими распущенными каштановыми волосами, свежим выразительным лицом, почти лишенным косметики, не считая полоски ярко-красной помады на губах. «Красотка Кейт, милашка Кейт из Кристендома, Кейт из Кейт-Холл, Кейт — лакомый кусочек», — снова словами Шекспира подумал про себя Терри. Но в ней нет ни капли сварливости. Напротив, в ней чувствуется некая беззащитность, которая всегда так трогала сердечные струны Терренса Огдена. Тем не менее он знал, что она обладает железной волей, поразительной самонадеянностью и громадным упорством. Может быть, именно в подобной интригующей двойственности и таится секрет ее неотразимости? Однажды, много месяцев тому назад, Терри всерьез подумывал о том, чтобы увести ее со сцены, схватить в охапку — в прямом и переносном смысле — и затащить в свою постель. Но вдруг он отказался от своего намерения. Больше он подобного желания не испытывал. Впрочем, теперь это не имело значения. К нему снова вернулась прежняя любовь. Он вновь ощущал себя цельным человеком, живущим полной жизнью. К нему вернулся смысл существования.

— Ты кажешься ужасно серьезным, Терри. Что-то не так?

— Нет, киска, просто немного задумался, вот и все, — нежно улыбнулся ей Терри.

Катарин ответила ему улыбкой, отхлебнула глоток чая, поставила чашку на столик и осторожно спросила:

— А что будет… с Хилари?

Терри вздрогнул. Катарин будто тронула обнаженный нерв. Намеренно или случайно она спросила? Многое ли ей известно? О чем она догадывается? Он весь напрягся внутри, но внешне невозмутимо переспросил:

— А что — с Хилари?

— Как она отнесется к известию о том, что ты подписал контракт и скоро укатишь в Калифорнию?

— Она вне себя от радости за меня. Убеждена, что только в Голливуде можно стать звездой мирового класса. Ты же знаешь Хилари — она всегда желает своим друзьям самого лучшего.

— Да, она — очень милый человек.

Катарин отвернулась, не вставая с кресла, и посмотрела в окно. Она чуть было не ляпнула, что Хилари будет тосковать по нему, но вовремя спохватилась и проглотила эти слова. Несмотря на вновь обретенную близость с Терри, в их отношениях оставались границы, которые она не решалась переступать. В Терри всегда ощущалась некая отстраненность, исходившая из глубины его существа, которая ограждала его от определенного сорта фамильярности. Он был непревзойденным актером, особенно в своих блестящих, ошеломляющих интерпретациях шекспировских героев. Катарин всегда ясно отдавала себе отчет в том, что он занимает особое место в английском театре, и это тоже немного стесняло ее, хотя Терри всегда держался на равных с товарищами по ремеслу. Подумав секунду, Катарин обернулась к нему и спросила:

— А как Норман? Что он сказал по этому поводу?

— Ах, мой добрый старый Норман! Он, конечно, невероятно гордится мной и очень взволнован. Я забираю его с собой в Калифорнию, и Пенни, разумеется, тоже. Оставаясь моим костюмером, Норман согласился освоить обязанности личного секретаря и немного шофера. Полагаю, что его можно будет считать чем-то вроде мажордома или, точнее, мастера на все руки, — улыбнулся Терри. — А Пенни будет следить за домом на правах неофициальной экономки. Видишь ли, я решил снять там дом на пару лет. Хилли считает, что «Монарх» сумеет подыскать для меня что-нибудь подходящее в Беверли-Хиллз, либо в Бель-Эйр.

Терри затушил окурок сигареты в пепельнице и с воодушевлением закончил свою речь:

— Я действительно многого жду от этого переезда за океан — сейчас самое время во всех отношениях. А ты уже решила, где остановиться, киска?

— Сначала Виктор подумывал о том, чтобы снять для меня бунгало в отеле в Беверли-Хиллз, но потом передумал. Наверное, буду жить в отеле в Бель-Эйр. Он считает, что так лучше, но, правда, не знаю — почему.

Катарин склонилась поближе к Терри и, сверля его взглядом, с энтузиазмом воскликнула:

— О, мой дорогой, мы чудесно проведем там время вместе! Ведь мы сумеем повеселиться, не правда ли?

— Конечно, любовь моя.

Терри на мгновение задумался, а потом заметил:

— Он все-таки производит очень обманчивое впечатление, не так ли?

— Кто? — слегка нахмурившись, спросила Катарин.

— Виктор Мейсон.

— Я не совсем поняла, что ты имеешь в виду?

— На первый взгляд он кажется очень простым и добродушным, но это не так. Виктор — крепкий орешек. Он жесток и чертовски упрям. В последнее время я не раз наблюдал за его стычками с Марком Пирсом, причем далеко не всегда дело касалось перерасхода средств, хотя деньги для него тоже многое значат. Он просто все желает делать по-своему и, Богом клянусь, умеет настоять на своем. Мне кажется, что под небрежным, ленивым очарованием Виктора скрывается тиран.

— Ты прав, но не будем забывать, что он не просто кинозвезда, но и продюсер, профессионал.

— Я понимаю это, любовь моя, и вовсе не собираюсь его осуждать. Просто имея возможность понаблюдать за ним, я должен заметить, что всякий, кто пытается недооценивать его, — законченный дурак. Виктор намного жестче, чем это может показаться. Но он мне нравится. И он был очень любезен со мной во время работы над картиной. Кстати, раз уж мы заговорили о твоих поклонниках, что его светлость думает по поводу твоего грядущего отъезда в далекие края?

Проигнорировав скрытый намек на Виктора, Катарин ответила:

— Ким сперва был расстроен, когда я ему об этом впервые сказала, но теперь смирился. Я ведь уезжаю всего на несколько месяцев.

— Ах да, я не подумал об этом. Мне казалось, что Виктор собирается начать съемки нового фильма с тобой в главной роли после того, как ты закончишь сниматься у Бью Стентона в его комедии.

— Пока он мне об этом не говорил, так что я убеждена, что у него нет ничего конкретного на горизонте.

Терри взглянул на часы.

— Мне пора, киска. Через десять минут у меня назначено интервью с Эстел Морган, а потом я обязан накормить ее завтраком. Мне хотелось бы, чтобы ты присоединилась к нам.

— О, Терри, я не уверена, что смогу. И, думаю, что Эстел вряд ли это понравится. Она хочет побыть с тобой наедине.

— Но я вовсе не желаю оставаться с нею наедине, вот в чем дело, — заявил Терри. — Она чудовищно действует мне на нервы. Мне все время кажется, что она в любую минуту готова наброситься на меня.

Он состроил испуганное лицо и закатил глаза.

— Удивительно хищная дама, эта Эстел. Будь другом, соглашайся, киска, прошу тебя.

Катарин залилась веселым смехом.

— Не будь таким трусишкой! Эстел совершенно безобидна, а ты в любом случае прекрасно умеешь за себя постоять.

Заметив немую мольбу, написанную у него на лице, она не выдержала и сдалась.

— Ну ладно, так и быть, приду защищать тебя, но я не хочу присутствовать на интервью. Эстел сочтет это покушением на свои законные права, и с нею трудно будет не согласиться. Она не любит, чтобы посторонние присутствовали, когда она интервьюирует кого-либо, и я разделяю ее точку зрения на этот счет. Встретимся, скажем, примерно около часа?

Терри испустил вздох облегчения.

— Спасибо, киска, в час будет в самый раз. Встретимся в баре. Там мы собирались провести интервью, так что я…

Он замолчал и глазами указал на зазвонивший телефон. Катарин подбежала к аппарату.

— Хэлло, Норман! — воскликнула она. — Да, он здесь. Сию минуту, дорогой.

Она знаком подозвала Терри, а затем вернулась к своему креслу. Откинувшись на спинку, прикрыла глаза и слушала, как Терри разговаривает с Норманом. Кажется, они собирались в Шеффилд навестить родителей Терри, но Катарин не слишком прислушивалась к тому, о чем они говорят. Она наслаждалась плавными переливами его речи. Он говорил хорошо поставленным голосом. Произношение его было идеальным. А какое богатство интонаций! Терри обладал одним из лучших голосов на современной английской сцене, по которому его сразу можно было узнать. Сколько актеров пыталось безуспешно подражать ему! Наверное, не одна сотня.

Катарин пристально посмотрела в его лучистые голубые глаза, такие открытые и невинные на утонченном лице. Легкая дрожь охватила ее, мурашки побежали по телу. Терри может стать такой легкой добычей для бессовестных людей! Хорошо, что Норман и Пенни едут с ним в Голливуд. Будет кому защитить его там. Катарин на секунду отвела взгляд в сторону, а потом снова принялась разглядывать Терри. На нем были широкие темно-серые брюки, темно-синий блейзер и белая шелковая водолазка. Высокий и стройный, он выглядел очень элегантно и жизнерадостно. «Воплощенный женский кумир, — подумала Катарин. — Он произведет фурор в Штатах».

Терри попрощался, положил телефонную трубку и спросил:

— Что это ты так пристально меня разглядываешь, киска? Как находишь, мой вид — годится для интервью, или мне стоит переодеться и нацепить галстук?

Катарин отрицательно покачала головой:

— Не валяй дурака, Терри, ты одет превосходно. Прости меня, я вовсе не собиралась рассматривать тебя под микроскопом, будто какое-то насекомое. Просто я пыталась представить, какое впечатление ты произведешь в Голливуде. Ты их всех там свалишь с ног своей внешностью и талантом.

Терри рассмеялся:

— Как говорил Гамлет: «Покуда — наслаждайтесь!» Рад, что эти тряпки приглянулись тебе. Хилари утверждает, что я в них похож на капитана немецкой подводной лодки.

Он шагнул в сторону двери и обернулся.

— Завтра я собираюсь устроить небольшой завтрак в «Красном льве». Это прелестная старинная гостиница в Саут-Стейнли, помнишь, я рассказывал тебе о ней? Я пригласил нескольких близких друзей из труппы. Никто из них еще не знает о моем контракте с «Монархом», но слухи о нем поползут уже через несколько дней. Думаю, мне стоит самому рассказать им обо всем, и это станет хорошим поводом для маленького праздника. Мы закажем настоящий английский воскресный ленч. Знаешь, йоркширский пудинг, ростбиф с хреном, много жареной картошки и брюссельской капусты. И, конечно, трайфл на десерт. Ты придешь, киска? Конечно, вместе с Кимом и, если хочешь, приведи с собой Франческу.

— О, это замечательно, Терри! Спасибо, мы с радостью придем, и я приглашу Франческу. Она должна появиться с минуты на минуту.

— Отлично. Жду тебя в час. Смотри не подведи меня!

Он подмигнул, приоткрыл дверь и чуть было не столкнулся с Франческой.

— Прошу прощения, дорогая, — с улыбкой произнес он.

— Ничего, Терри. Как поживаете? — спросила Франческа.

— Прекрасно! Просто превосходно! Но, извините меня, я опаздываю на встречу.

Он распахнул дверь и пропустил Франческу в номер.

— Тудль-ду! — прокричал Терри, помахал им на прощание рукой и скрылся в коридоре.

Франческа вошла и прикрыла за собой дверь. Она выглядела ослепительно в своих темно-коричневых «под кожу» бриджах, высоких блестящих черных сапогах, белоснежной хлопковой рубашке и красном пиджаке для верховой езды. Светлые волосы она собрала сзади в конский хвост, перехватив их черной лентой на уровне шеи. Лицо ее, к которому лучшие всего подходило определение «кровь с молоком», сегодня было особенно красиво. На одной руке у нее висела корзина для покупок, в другой она держала большой букет цветов.

— Привет, дорогая! — воскликнула Катарин и, расплывшись в улыбке, встала навстречу. Она поцеловала ее в щеку и продолжила: — Я так обрадовалась, когда ты позвонила. Это необыкновенный сюрприз для меня.

Франческа возвратила ей поцелуй.

— Привет тебе, странница, — весело рассмеялась она. — Это тебе, я их срезала в саду Лэнгли сегодня утром.

— Очень мило с твоей стороны, дорогая, большое спасибо.

Катарин приняла букет и зарылась лицом в цветы.

— Божественный аромат! Думаю, их надо немедленно поставить в воду. Устраивайся поудобнее. Хочешь кофе или чего-нибудь выпить? Я сейчас закажу в буфете.

— Нет, спасибо, ничего не надо.

Франческа поставила корзину на пол и плюхнулась в кресло.

— Поскольку я все равно приехала в Райпон кое-что купить для Мелли, то решила на минутку забежать к тебе.

— Очень рада, что это пришло тебе в голову, — ответила из ванной комнаты Катарин.

Минуту спустя она появилась с вазой. Поставив ее на край стола Катарин принялась расставлять цветы.

— Я соскучилась по тебе, Франки.

— Ничего удивительного, я тоже скучала по тебе, Кэт. Боже мой! Мы чаще встречались с тобой в Лондоне, чем теперь, когда ты в моих родных краях.

— Ужасно глупо, что так получилось! — торопливо перебила ее Катарин. — Марк держит нас всех в таком напряжении! Он предпочитает, как в театре, репетировать каждую сцену и не допускает импровизации на съемочной площадке.

Катарин отступила на шаг назад от стола и склонила голову набок, чтобы полюбоваться делом своих рук, после чего поменяла несколько цветов местами.

— Ну теперь, кажется, хорошо.

— С картиной все в порядке? Все идет как надо, не так ли?

— О да, все хорошо, — ответила Катарин, не вдаваясь в подробности и не желая обсуждать фильм, с которым с самого начала было столько волнений.

— Кэт, иди сюда и сядь. Мне надо кое-что тебе сказать.

Катарин подошла к Франческе, сидевшей в кресле у окна.

— Судя по твоему голосу, ты взволнована.

Катарин с любопытством взглянула на подругу и опустилась в кресло рядом.

— Да, ты права. — Лицо Франчески сияло от радости. — Папа и Дорис решили пожениться.

Катарин побледнела.

— Но… но… Это чудесно!..

Она запнулась и замолчала, не находя слов и растерянно глядя на Франческу, которая в свою очередь ответила ей недоуменным взглядом.

— Ты как-то странно реагируешь на это, Катарин, без всякого энтузиазма. Я думала, ты обрадуешься.

Франческа слегка нахмурила свои тонкие брови: реакция подруги на ее слова показалась ей несколько странной.

— Я просто поражена, вот и все! — воскликнула Катарин, стараясь загладить допущенную ошибку. — Я не предполагала, что их отношения настолько серьезны. Сама не знаю, откуда я это взяла, но мне показалось, что Дорис собирается назад, в Штаты. У нее там большие владения, и потом она американка до мозга костей. — Катарин нервно рассмеялась. — Но, естественно, я рада, — сочла уместным добавить она, хотя, по правде говоря, это известие ужасно раздосадовало ее.

Опасаясь, что Франческа догадается об ее истинных чувствах, она потянулась к ней и тепло пожала руку. Призвав на помощь все свое обаяние и свои незаурядные актерские способности, она заговорила с ослепительной улыбкой:

— О, Франки, такое волнующее известие! Как это чудесно для твоего папы. Я счастлива за него от всей души. — Она осуждающе тряхнула головой. — Нет, Ким все-таки несносен. Почему он ничего не сказал мне об этом вчера вечером?

— Тогда Ким еще ничего не знал. Он и сейчас в неведении, — пояснила Франческа. — Папа сегодня утром позвонил нам с юга Франции, но Ким уже уехал в Скиптон. Так или иначе, мы все приглашены на бал по случаю их обручения, который состоится на вилле у Дорис в конце лета, скорее всего, в августе, — счастливым тоном продолжила она. — Дорис собирается устроить шикарный прием и приглашает всех.

— Что ты имеешь в виду под словом «всех»? — спросила Катарин, стараясь говорить небрежным тоном, но мечтая лишь о том, чтобы скорее прошел спазм, схвативший желудок.

— Ким и я, разумеется, и ты тоже. О, Кэт, милая, обещай, что ты обязательно приедешь! Без тебя торжество будет неполным.

Катарин еще сильнее изумилась, но сумела изобразить очередную, не менее ослепительную улыбку.

— Как мило со стороны Дорис пригласить меня! — Она тотчас же подумала: неужели Дорис по собственной инициативе решила пригласить ее, или это была идея Франчески?

— Дорис знает, что Ким без ума от тебя. Она сказала мне также, что хотела бы, чтобы ты приехала погостить вместе с нами на виллу Замир в Кэп-Мартине на столько, на сколько сама захочешь. Она ждет, что я проведу там весь август, и, наверное, я соглашусь. Очень надеюсь, что ты сумеешь выкроить хоть пару недель. Думаю, что это не помешает твоей подготовке к отъезду в Голливуд?

— Нет, скорее всего, с этим не возникнет проблем. Действительно, Дорис так любезна, — промурлыкала Катарин, пораженная до глубины души явным, но совершенно для нее неожиданным знаком дружеского расположения со стороны мадам Эстернен. — Когда состоится венчание?

— Не раньше осени. Папа сказал, что в ноябре. Здесь, в Йоркшире, в церкви замка Лэнгли. Ах, черт, ты же в это время уже будешь в Калифорнии. Проклятие, я совсем забыла об этом. Я думала, что мы вдвоем сможем быть подружками невесты, и хотела предложить это Дорис.

Катарин расхохоталась, представив себе лицо Дорис, если бы та услышала подобное предложение. «Я — подружка па свадьбе Дорис! Да только через ее труп!» — с некоторым раздражением подумала она. Истолковав смех Катарин как свидетельство ее радостного волнения, Франческа спросила:

— Пусть даже ты не сможешь быть подружкой Дорис на свадьбе, но я, конечно, могу сообщить ей, что ты приедешь в Кэп-Мартин, не так ли?

— Да. Мне не повредят каникулы перед началом съемок у Бью Стентона. Мне сегодня преподносят сплошные неожиданности!

— Правда?

— Да, Терри только что был здесь со своей новостью. Он забегал сообщить, что подписал контракт с «Монархом» и тоже едет в Голливуд.

Катарин быстро пересказала Франческе все связанное с контрактом Терри, а в конце заявила:

— Так или иначе, завтра он устраивает праздничный обед по этому поводу, и ему хотелось бы, чтобы ты тоже приняла в нем участие, Франки.

— Я польщена приглашением, но боюсь, что не смогу им воспользоваться. Сегодня после обеда я собираюсь в город.

— В Лондон? — Удивленно захлопала глазами Катарин.

— Ну конечно. Разве ты забыла? Я тебе говорила, что завтра моя кузина Диана приезжает из Парижа. Она собирается погостить у меня пару недель.

— Ей-богу, у меня это совершенно вылетело из головы. Но я так перегружена работой и увлечена своей ролью, что они полностью вытеснили все остальное. Это ужасно! Кроме того, я просто дура. Если бы я вспомнила об этом раньше, то могла бы попросить Виктора подбросить тебя. Он сам только что уехал в Лондон, примерно с час назад.

— Ох! — воскликнула Франческа и склонилась над своей корзинкой.

Она подняла ее с пола, поставила на колени и принялась сосредоточенно копаться в ней, не поднимая головы, чтобы не встретиться глазами с Катарин.

— Это было бы неплохо, но я в любом случае предпочитаю поезд. В дороге я собираюсь перечитать свои заметки и набросать черновой план следующей главы. Поезд предоставляет отличную возможность поработать.

— Как продвигается книга? — заинтересованно спросила Катарин.

— Превосходно! Правда! Честно говоря, лучше, чем я ожидала.

Франческа достала сверток из корзины.

— Это тоже тебе. Я знаю, что тебе очень понравился паркин и попросила Вэл испечь его для тебя.

— Ты — прелесть! Большое спасибо.

Катарин положила сверток на кофейный столик и с грустью взглянула на Франческу.

— Значит, тебя не будет сегодня вечером за ужином в Лэнгли, — печально констатировала она.

— Нет, меня там не будет, Кэт. Очень сожалею, но я твердо обещала Диане встретить её завтра и не могу подвести.

— О, конечно, я понимаю. Очень жаль, я так ждала этого вечера, надеясь провести его с тобой.

— Не глупи, Кэт, милая, — мягко произнесла Франческа, прочитав огорчение на лице Катарин. — Зато Ким будет в полном твоем распоряжении, а это — намного романтичнее.

Катарин задумчиво крутила золотое кольцо с печаткой у себя на мизинце. Дурные предчувствия одолевали ее. Она очень рассчитывала на присутствие Франчески на сегодняшнем ужине. Помимо того что она лишалась удовольствия общения с подругой, ее очень беспокоила перспектива остаться с Кимом наедине. Его сестра всегда выполняла роль буфера между ними. В порыве откровенности, охваченная смятением, она призналась:

— Он ужасно сердит на меня за то, что на этой неделе мне пришлось неоднократно прогонять его. Кажется, он совершенно забыл, что я приехала в Йоркшир работать. Он так несправедлив ко мне. Я постоянно пребываю в напряжении из-за его раздражительности и ничем не обоснованной ревности, но ничего не могу с этим поделать. — Она вздохнула. — Марк — тиран, Виктор — диктатор, а что касается Кима, так он ведет себя просто неразумно.

Франческа промолчала. Она целиком была на стороне Катарин, которой симпатизировала, и была уверена, что та говорит правду. Она знала, что Марк и Виктор очень требовательны в работе, настоящая пара надсмотрщиков, да и Ким порой бывает очень нелегок в общении, а иногда — невозможным. С другой стороны, она хорошо понимала чувства брата. Она сама переживала во многом схожие проблемы с Виктором, который был так поглощен своей картиной и погружен в многочисленные проблемы, связанные со съемками, что у него почти не оставалось времени для нее. Секунду спустя она тихо промолвила:

— Ким понимает, что он несправедлив к тебе, Кэт, у меня такое ощущение. На днях у нас с ним был долгий разговор, и я сказала ему, что он бывает недопустимо груб с тобой и порой ведет себя, как мальчишка, что ему надо научиться лучше владеть собой, если он не хочет потерять тебя. Надеюсь, что ты не рассердишься на меня за такое вмешательство в ваши отношения?

— Конечно же нет, — с просветлевшим лицом ответила Катарин. — Я благодарна тебе за это, честное слово, дорогая. Может быть, ты права — нам с Кимом действительно лучше побыть сегодня наедине. Мы обсудим все как следует и постараемся устранить то, что мешает нам.

Франческа, играющая роль миротворца, быстро вмешалась:

— Пойми только одну вещь, Катарин, — Ким влюблен в тебя. Поэтому его желание как можно больше времени проводить с тобой вполне естественно. А что касается его ревности, то… — Она мягко улыбнулась и закончила: — Ты очень красива и окружена таким количеством мужчин на съемках картины. Было бы ненормальным, если бы он не испытывал ревности. Надеюсь, что ты не сердишься на него за это, не правда ли?

— Полагаю, что нет, — нехотя согласилась Катарин. — Но я не давала ему никаких поводов для ревности, честное слово, Франки, — настаивала она.

Франческа ласково взглянула на нее.

— Мужчинам часто и не требуется особых причин, чтобы вести себя неразумно. Порой они просто не в состоянии с собой справиться.

Она встала с кресла и подобрала свою корзину.

— Все пройдет чудесно, вот увидишь. По крайней мере вчера вечером, когда Ким говорил о тебе, он весь сиял и был — сама нежность.

— Будем надеяться, — ответила Катарин и встала. Взяв Франческу под руку, она проводила ее до двери. — Я буду только рада, когда мы переберемся на следующей неделе в Лондон. Там все гораздо проще.

Она крепко обняла Франческу, а потом, отстранившись, внимательно посмотрела на нее. Неожиданно, переполненная нежностью к подруге, она воскликнула:

— Ты — самая любимая, самая дорогая моя подруга из всех, что когда-либо у меня были в жизни, Франки. Не знаю, что бы я без тебя делала!

— И ты очень много для меня значишь, Кэт, — ответила Франческа зазвеневшим от волнения голосом. — Ты мне как сестра, которой у меня никогда не было.

Ее лицо приобрело торжественно-задумчивое выражение.

— Нет, думаю, что эта аналогия не совсем верна: далеко не все сестры так близки, как мы с тобой, и так любят друг друга. На мой взгляд, ты мне больше, чем сестра, лучше самой лучшей подруги!

Необыкновенные бирюзовые глаза Катарин наполнились слезами, а голос слегка дрожал, когда она проговорила:

— Как замечательно ты сказала, дорогая! Это именно то, что я сама чувствую и всегда буду ощущать по отношению к тебе.

Для самочувствия Катарин очень многое значило расположение к ней других, и неожиданное признание Франчески в любви к ней, демонстрация ею своих дружеских чувств придали Катарин необычайную уверенность в себе. Она искренне любила Франческу и рада была узнать, что ей отвечают взаимностью. После ухода подруги Катарин некоторое время пребывала в радостной эйфории и, весело напевая, хлопотала у себя в номере, занимаясь разными мелочами. Наконец она направилась в спальню, чтобы выбрать себе наряд для предстоящего завтрака вместе с Эстел и Терри. Но ее беззаботное, счастливое настроение оказалось недолгим. Внезапно известие о свадьбе Дорис и графа заполонило ее мысли, вытеснив все остальное. Она повесила голубое полотняное платье на приоткрытую дверцу гардероба и, не сводя с него невидящих глаз, тяжело рухнула на кровать.

Она задумалась о Дорис Эстернен. С самой первой встречи Катарин инстинктивно почувствовала, что в лице Дорис она встретила серьезного противника. Она вскоре поняла, что не нравится Дорис. Нет, Дорис тщательно скрывала свою неприязнь к Катарин. Она заверяла ее в сестринской дружбе под предлогом того, что они обе американки и должны держаться вместе. Но проницательная Катарин чувствовала, что любезное отношение к ней Дорис — всего лишь изощренное притворство. На самом деле эта женщина совершенно не выносила ее и тем более не одобряла их отношений с Кимом. По мнению Катарин и к ее глубокому неудовольствию, Дорис питала ко всем членам семьи Каннингхэм чрезмерно собственнические чувства. Кажется, она вообразила себе, что ей единственной принадлежат права на особые отношения с ними, и самозванно присвоила себе роль их защитницы. Катарин припомнила, с какой бесцеремонностью Дорис разглядывала и расспрашивала Виктора в тот раз, в мае, когда они вместе с ним гостили в Лэнгли. Она сама была тоже подвергнута такому же настойчивому допросу о ее прошлой жизни в Чикаго. Дорис прощупывала ее со всех сторон и взвешивала каждое ее слово с такой тщательностью, что Катарин пришла в полное замешательство, но каким-то чудом ей удалось выдержать экзамен, устроенный Дорис, и не создать у той впечатления, будто ей есть что скрывать.

«Но мне же действительно нечего скрывать!» — подумала было Катарин, но тут же издала громкий стон. Какой дурой она была тогда! Поступая в Королевскую Академию, она солгала, назвавшись сиротой. Эта маленькая ложь, многократно потом повторенная, пристала к ней и разрослась до таких размеров, что связала по рукам и ногам. Как ей теперь сказать кому-либо правду о себе? «И зачем мне тогда понадобилось придумывать эту глупость?» — задавала себе вопрос Катарин и не могла найти на него ответа. Ей стало жалко себя.

Но Катарин, считая это чувство проявлением разрушительной слабости, немедленно подавила его, не позволяя поселиться в своей душе. Она должна сосредоточиться на одном и главном — как ей избавиться от лжи. Здесь ей виделся один выход: рассказать правду о себе и тем самым прояснить свое прошлое.

Катарин скривилась, снова вспомнив о Дорис. Будучи любовницей Дэвида Каннингхэма, она не представляла существенной опасности, но, став его законной женой, она приобретет слишком большое влияние. «Проклятие!» — вслух воскликнула Катарин, размышляя о том, как ей обойти Дорис. Она так и этак прокручивала в голове возникшую проблему, но, несмотря на всю свою сообразительность, не находила решения. Почему Дорис пригласила ее к себе погостить на юге Франции? Может быть, это идея графа? Или Франческа подала ей эту мысль? А может быть, Дорис пытается изобразить великодушие и угодить графу? Или Дорис завлекает ее в ловушку? Последнее предположение показалось Катарин маловероятным. Тем не менее истинная причина столь неожиданной демонстрации дружеского расположения к ней со стороны Дорис оставалась непонятной, и это сильно раздражало ее.

Тут она взглянула на часы и вскочила с кровати. Через пятнадцать минут Терри ждал ее в баре, и у нее не оставалось больше времени, чтобы раздумывать о Дорис и графе. «У меня еще будет возможность поразмышлять обо всем этом, — подумала Катарин, — в конце концов сейчас еще только июнь». Она сбросила с себя юбку с блузкой, натянула платье, сунула ноги в летние туфли цвета слоновой кости и повернулась к зеркалу, чтобы взглянуть на себя. Какая она бледная сегодня, и эти темные круги под глазами! Катарин не любила косметики и пользовалась ею всегда очень умеренно, но сейчас она слегка подрумянила свои высокие скулы и наложила немного бирюзового цвета теней на веки. Оставшись довольной своей внешностью, она провела щеткой по волосам. В этот миг ее осенило, что ей следует быть особенно нежной с Кимом сегодня вечером и все последующие недели, избегать ссор с ним, быть любящей, милой. Она должна пустить в ход все свое очарование, чтобы добиться с его стороны безграничной любви и преданности. Да, именно здесь зарыт ключ к победе над Дорис. Жена Кима, виконтесса Инглтон! Она повторила про себя свой будущий титул, наслаждаясь его звучанием, и счастливая улыбка озарила ее лицо. Одолевшие ее тревоги и сомнения минуту назад теперь исчезли, и она опять была уверена в себе. Все будет именно так, как она задумала, и никакая Дорис не помешает ее планам.

 

30

Громадные двери замка Лэнгли были распахнуты настежь. Лучи яркого солнца лились через старинный портал в необъятный холл, окрашивая в золотистые тона его серые каменные стены и смягчая его суровость. Пылинки, крошечными мошками парившие в косых солнечных лучах, оживляли неподвижность воздуха. Тишину нарушал лишь слабый шелест листвы снаружи.

Франческа стояла на верхней площадке лестницы и смотрела вниз, внезапно охваченная ощущением своего полного слияния с прошлым, которое часто и в самые неожиданные моменты посещало ее в древнем родовом замке. Он был возведен в 1360 году Джеймсом Каннингхэмом, крупным земельным магнатом и отважным рыцарем, сражавшимся под знаменем Черного Принца, и с тех пор почти не перестраивался. Взгляд Франчески скользнул по рыцарским доспехам, по которым пробегали солнечные зайчики, задержался на скрещенных мечах над входом и перенесся на рыцарские щиты и шелковые знамена ее воинственных предков, оживлявшие мрачные темные стены, и остановился наконец на огромном букете свежих цветов, который она собрала сегодня рано утром и поставила на длинный дубовый стол. Вдруг в холл влетела бабочка. Покружившись немного над белыми головками цветов, она упорхнула прочь. Франческа застыла в умилении. Эта сцена поразила ее своей красотой и естественностью. Она почувствовала уже в который раз, что замок — лучшее для нее место на свете.

Легкая тень огорчения упала на лицо Франчески, и она с грустью подумала: «Если бы Виктор не настаивал на этой бесконечной секретности, мы могли бы провести уик-энд здесь, в Лэнгли, вместо того чтобы тащиться в Лондон. Как бы это было чудесно!» Он готов был выть от нетерпения, с трудом мог дождаться возможности вырваться из отеля «Спа» в Райпоне, удрать от съемочной группы. Франческа слишком хорошо знала, насколько напряженными выдались для Виктора последние десять дней, и, хотя им не удавалось часто встречаться, они каждый день разговаривали по телефону. Он постоянно ворчал и жаловался на невозможность уединиться с нею, на отсутствие свободного времени на утомительность той роли миротворца, которую навязал ему Марк Пирс своими постоянными чудачествами. Сам Виктор порой тоже капризничал. Сильный и настойчивый до самозабвения, когда они оставались наедине, он становился на людях отчужденным и холодно-безразличным. В такой двойственности его поведения было нечто пугающее Франческу, но сильнее всего она ненавидела необходимость держать в тайне их отношения, на чем Виктор продолжал категорически настаивать. Постоянная ложь тяжелым бременем легла на ее юные плечи. Прямая и открытая по натуре, Франческа тяготилась необходимостью скрывать свою связь с Виктором от Кима и особенно от Катарин, с которой она привыкла делиться самым сокровенным. Но чтобы не рисковать и не потерять Виктора, она была вынуждена выполнять его требование.

Ее раздумья нарушили приглушенные голоса группы экскурсантов, вошедших в холл из Вдовьей галереи, в которой размещалась большая часть бесценных художественных коллекций Лэнгли. Их сопровождал Осборн, гид, водивший экскурсии по замку, который рассказывал посетителям о роде Каннингхэмов из Лэнгли. Спустившись вниз по широкой каменной лестнице, Франческа с улыбкой раскланялась с экскурсантами и перекинулась несколькими словами с Осборном перед тем, как перейти в жилую часть замка, закрытую для посетителей. Она пересекла холл, быстрым шагом миновала библиотеку и вышла в круглый зал, стены которого были обшиты темными деревянными панелями. Обставленный изящной мебелью в григорианском стиле, он был намного меньше и уютнее необъятного каменного парадного холла замка. В него выходили двери нескольких комнат, а украшенная резьбой винтовая деревянная лестница вела в верхние покои замка.

Франческа приоткрыла дверь в кухню и просунула в нее голову. Их домоправительница Вэл, стоя за столом перед окнами, готовила летний пудинг из смеси разных ягод и хлеба. Франческа сказала:

— Я сейчас уезжаю, Вэл.

Домоправительница быстро обернулась, и ее лицо расплылось в улыбке.

— Хорошо, миледи. Вы уверены, что не хотите, чтобы я подвезла вас в Харроугейт к поезду?

— Нет, благодарю вас, Вэл. С вашей стороны очень мило предложить это, но у вас и так полно дел сегодня. Я сяду на автобус в конце Лэнгли-лейн. До встречи в следующий уик-энд, и не забудьте, пожалуйста, что со мною приедет моя кузина.

— Да, я помню, миледи. Жду не дождусь возможности снова повидаться с княгиней Дианой. У меня все будет готово, можете не беспокоиться. Я знаю, что княгиня любит покои Лэвиндер, — они будут подготовлены к ее приезду. К слову сказать, я послала Розмари погулять с Ладой и срезать немного цветов, чтобы вы могли взять их с собой в Лондон. Она сейчас во французском саду. Вас не затруднит, миледи, послать ее наверх позавтракать, когда будете уходить?

— Ну конечно же, нет. Вы замечательно придумали с цветами, Вэл, большое спасибо. Чао!

— До свидания, миледи, счастливого пути.

Франческа ласково улыбнулась домоправительнице и поспешила обратно в круглый зал. Бросив по привычке на ходу взгляд на старинные викторианские часы, приобретенные еще ее дедом, она заметила, что уже немного опаздывает. Она подхватила заранее собранные маленький чемодан и дорожную сумку с ремнем через плечо и выбежала наружу. Торопливо пройдя по устланной каменными плитами террасе, она спустилась по каменной лестнице, ступени которой были проложены между расположенными на разных уровнях лужаек, поросших густой травой, своими цветом и шелковистостью напоминавшей изумрудный атлас Лестница вела в тенистый сад, окруженный старой, потемневшей от времени кирпичной стеной, покрытой мхом и увитой побегами плюща с темными глянцевыми листьями.

Франческа издали заметила Розмари с Ладой, крохотным щенком фризской породы, подаренным ей Виктором в апреле. Франческа хотела сначала назвать песика Enchelada, но польщенный Виктор все же сказал, что такая кличка мало подходит для столь прелестной маленькой собачки. Они сошлись на том, чтобы сократить прозвище, и назвали щенка просто Лада. Песик, которому теперь было почти шесть месяцев, стал неотступной тенью Франчески и всюду семенил за нею. Виктор и Франческа обожали этот белый шерстяной клубочек. Виктор упросил ее захватить собачку на этот уикэнд с собой.

Нижний сад был очень древним. Его заложила много веков назад шестая графиня Лэнгли по прозвищу Француженка, чью красоту в свое время увековечили Гейнсборо и Ромни и на которую внешне так сильно походила Франческа. Поэтому нижний сад часто называли французским. Сегодня он горел и переливался всеми возможными оттенками ярких летних цветов и благоухал июньскими розами и лавандой, в изобилии росшей по краям цветочных клумб. Сложный смешанный аромат разных, буйно цветущих многолетних растений был разлит в воздухе.

Улыбка тронула губы Франчески, когда она увидела, как Розмари, десятилетняя дочка Вэл, с важным видом водит Ладу на поводке по мощенным камнями дорожкам сада, крепко сжимая свободной рукой большой букет роз и других цветов.

— Привет, Розмари, милая, — сказала Франческа, легко сбегая с последних, поросших мхом ступеней.

При виде ее Лада немедленно пришла в неистовый восторг, с радостным лаем норовя ухватить подол ее лимонно-желтого полотняного платья.

— Боже милостивый, Лада, можно подумать, что мы с тобой расставались не на час, а на целый месяц, — приговаривала Франческа, ласково поглаживая щенка. — Большое тебе спасибо, что ты немножко погуляла с ней, — обратилась она к Розмари, — и за этот чудесный букет тоже.

Розмари с поклоном вручила ей цветы.

— Я уверена, что срезала для вас самые лучшие, леди Франческа, как мама велела, завернула в газету и перевязала бечевкой.

— Вижу, что ты все сделала превосходно. Ну, пошли, дорогая, я спешу.

— Да, леди Франческа.

В дальнем конце нижнего сада в кирпичной ограде была калитка, закрытая старинной дверцей из толстых досок, обитых коваными железными украшениями. К ней и направилась Франческа с Розмари, сопровождаемая путающейся и прыгающей под ногами Ладой. Когда они подошли к калитке, Розмари присела и нежно обняла щенка.

— Веди себя хорошо, Лада, и скорее возвращайся. Я буду скучать по тебе, — прошептала она и с видимой неохотой отдала поводок Франческе. Та взглянула на нее с высоты своего роста и сказала:

— Запри за мной дверь, дорогая, а потом скорее беги в замок. У твоей мамы готов завтрак, так что не задерживайся.

— Хорошо, леди Франческа, не буду. До свидания.

— До свидания, Розмари.

Франческа распахнула калитку и, закрыв ее за собой, постояла немного на дорожке, ведущей к величественным кованым железным воротам заднего въезда в парк при замке, ожидая, пока Розмари запрет дверь. Эта часть парка Лэнгли была категорически закрыта для посторонних, и Франческа с недоумением посмотрела на мужчину с подростком, сидящих на низкой ограде выгона рядом с подъездной дорожкой. Поравнявшись с ними, выглядевшими смущенными и чувствовавшими себя явно неловко, Франческа остановилась.

— Прошу прощения, — вежливо, но твердо заявила она, — но эта часть парка закрыта для публики. Вероятно, вы не знали об этом, но, так или иначе, вы нарушили границы частного владения.

Быстро взглянув на нее, мужчина с легкой усмешкой ответил:

— Прошу прощения, ваша милость, мы не знали. Мы только-только расположились на пикник. — Он указал глазами на несколько больших надорванных пакетов, разложенных на каменной ограде. — Но если вы настаиваете, то мы сейчас же уберемся отсюда. Полагаю, что мы обязаны…

Он замолчал, продолжая пристально смотреть на Франческу. Она нахмурилась, ощущая неловкость от своей строгости. На дворе был такой чудесный солнечный летний день, а эти люди, живущие, по-видимому, в одном из промышленных городов, расположенных поблизости, так редко имеют возможность подышать свежим воздухом, насладиться красотами сельской природы. Слегка смягчившимся тоном она сказала:

— Мне очень жаль, что приходится просить вас удалиться отсюда. Но это приватная часть поместья. Вам самим будет удобнее во дворе замка. Там есть маленькое кафе, где подают напитки и мороженое. Вы сможете устроить свой пикник там.

Мужчина покачал головой.

— Это нам не по карману, леди Франческа, — рассмеялся он. — У нас своя жратва с собой и свой чай. Поднимайся, Парень, нам лучше сматываться отсюда.

— О нет, не беспокойтесь, — торопливо остановила его Франческа. — На этот раз вы можете остаться здесь, но если вы приедете сюда снова, то тогда вам следует воспользоваться общественной частью парка.

Она улыбнулась мальчику, испытывая сострадание к нему: он казался таким болезненным и недоразвитым. Но ее улыбка тотчас же исчезла, когда ее взгляд натолкнулся на неприкрытую враждебность, застывшую в устремленных на нее светлых холодных глазах мальчика. Вздрогнув, Франческа отвела взгляд в сторону и, с присущей ей наблюдательностью, сразу обратила внимание на бинокль, лежащий на стене. Странно, подумалось ей, откуда у этих двоих такая дорогая вещь. Мужчина, уловив ее заинтересованность, проследил за направлением ее взгляда и пояснил:

— Мы наблюдаем за птицами, леди Франческа, а этот театральный бинокль мой Джимми выиграл на школьных соревнованиях. Он прирожденный натуралист, мой Джимми, ваша милость.

— Это замечательно, — склонила голову Франческа. — Ну ладно, наслаждайтесь своим пикником, не стану вам мешать.

Она поспешила прочь, хмурясь и изо всех сил сжимая поводок Лады. Она почти бежала по дорожке, подгоняемая сжигавшим ее нетерпеливым желанием поскорее встретиться с Виктором, ждавшим ее с машиной на Лэнгли-лейн. Она чувствовала, что начинает дрожать, и призналась себе, что ей очень не понравились эти двое. Но даже если они были браконьерами, она мало что могла с ними поделать. В последние месяцы на Лэнгли и другие соседние поместья нахлынули браконьеры, а ее отец временно нанял несколько мужчин из деревни для охраны их угодий. Если Джимми со своим отцом наткнутся на кого-либо из сторожей, будь то деревенские парни или ребята из полиции, у них будут серьезные неприятности.

«Интересно, каким образом они проникли в наши владения?» — подумала Франческа и, подходя к задним воротам, была почти уверена в том, что найдет новые запоры на них сломанными. К немалому ее облегчению запоры оказались целы. Выйдя через ворота на Лэнгли-лейн, Франческа тщательно заперла их за собой и потрясла створки, чтобы убедиться в прочности замков, после чего бросила в сумку ключи, выданные ей Кимом. Она оглянулась и посмотрела сквозь прутья ворот. Двое сидели на ограде невозмутимо поглощая свой завтрак. Возможно, она заблуждается на их счет, и, скорее всего, они совершенно безобидны, но все равно, когда она вечером будет звонить Киму из Лондона, ей следует все рассказать ему и предупредить о возможных браконьерах, разгуливающих по их поместью.

«Бентли» Виктора был припаркован всего в нескольких метрах вниз по шоссе. Он выскочил из машины и, сломя голову, улыбаясь во весь рот и размахивая руками, бросился навстречу Франческе. Завидев Виктора, Лада устремилась к нему, туго натянув поводок и скуля от восторга. От Франчески потребовались немалые усилия, чтобы сдержать резвого щенка, не уронив при этом чемоданчик, сумку и букет. Радостно смеясь, она небрежно уронила чемодан на землю и безоглядно бросилась в его широко раскрытые объятия, припала головой к его широкой груди. Виктор крепко прижал ее к себе, покрывая поцелуями лицо и волосы. Потом наклонился и нежно потрепал по голове Ладу.

— Ну разве можно тебя забыть, маленькая моя, — тихо пробормотал он, почесывая белый хохолок на крошечной головке щенка. Потом он выпрямился и, взяв Франческу под подбородок, заглянул ей прямо в глаза. Неприкрытое страстное желание горело во взгляде его темных глаз. Он поцеловал ее в губы и проговорил: — Какое счастье, что моя девочка снова со мной. Ожидание было адски трудным для меня.

— Да, я это знаю. У меня было такое чувство, будто весь мир ополчился против нас, Вик.

— Ну если не весь, то заметная его часть, — с кривой понимающей усмешкой ответил Виктор. — Но теперь все позади. Пошли, детка, пора сматываться отсюда.

Несколько минут спустя Виктор выруливал свой «бентли» с Лэнгли-лейн на Харроугейт-роуд, а Лада маленьким пушистым клубком устроилась на переднем сиденье между ними. Франческа ощутила то чувство облегчения, которое всегда испытывала рядом с Виктором, и забыла обо всем. Его эксцентричность, стремление сохранять в тайне их отношения сразу потеряли для нее всякий смысл. Она искоса взглянула на него, и у нее захватило дух, а сердце бешено забилось. Всякий раз, когда они встречались после даже самой недолгой разлуки, ее всегда потрясали его красота, мужественность, неоспоримое превосходство над всеми другими знакомыми ей мужчинами. Несмотря на изматывающую работу над фильмом, бесконечные изнурительные ночные съемки, постоянно возникающие проблемы, которые он должен был решать, Виктор выглядел невероятно бодрым. Здоровье буквально распирало его. На нем были одеты бледно-голубая рубашка из очень тонкого хлопка и темно-синие облегающие брюки. Рубашка была очень дорогой и такой тонкой, что сквозь нее просвечивала загорелая кожа его атлетического торса. Взгляд Франчески задержался на его широкой спине, мощных мускулистых руках. Как ей не терпелось ощутить объятие этих рук на своем теле! Она перевела взгляд на его темноволосую, хорошо вылепленную голову, привлекательный профиль, широкие, сильные ладони, лежащие на руле. Любовь к нему вспыхнула в ней с новой силой, и она с трудом подавила желание протянуть руку и коснуться его. О, как она любила его! И как невыносимо, испытывая к нему чувство такой глубины и силы, расставаться с ним даже на мгновение. Франческа быстро отвернулась и посмотрела в окно, несколько раз судорожно глотнув. Наконец немного успокоившись, самым небрежным тоном, который сумела изобразить, спросила:

— Гус уехал в Лондон без осложнений, Вик?

— Конечно. Только нам пришлось около часа прождать поезд в Харроугейт, поскольку мне не терпелось удрать из гостиницы утром как можно раньше. Поэтому я воспользовался твоим советом, и мы остановились в отеле «Олд-Сван» пропустить по стаканчику-другому. Там оказался чудный маленький бар, точь-в-точь такой, как ты говорила. Потом я подбросил Гуса к поезду и оставил его там, счастливого и довольного, радующегося свободному уик-энду.

— Прекрасно. Надеюсь, что тебе не пришлось дожидаться меня слишком долго.

— Всего минут двадцать. Я читал сценарий и выкурил одну сигарету, но в основном я размышлял о предстоящих днях.

Он усмехнулся и с обожанием взглянул на нее.

— Мне удалось выкроить целую неделю. Пока группа не вернется на студию, мне практически нечего делать. Несколько деловых встреч с Хилли в «Монархе» — и все. Очень надеюсь, что ты не собираешься подолгу засиживаться в Британском музее, крошка.

Перспектива провести целую неделю с ним вдвоем заставила радостно забиться ее сердце и вызвала широкую улыбку на лице Франчески.

— Нет, конечна Я — вся твоя, мой любимый.

— Ты ею будешь, можешь не сомневаться.

«Буду, буду!» — подумала про себя Франческа, но вслух произнесла:

— Кстати, у меня есть для тебя немало волнующих новостей, Вик.

— Выкладывай их, детка.

— Мне сегодня позвонил из Кэп-Мартина папа, как раз после того, как мы переговорили с тобой. Он сделал предложение Дорис, и она приняла его. Они собираются обвенчаться в ноябре.

— О, это просто великолепно! Действительно, знаменательное событие. И, зная твои чувства к Дорис, я не сомневаюсь, что ты не менее счастлива, чем сама невеста.

Он искоса взглянул на нее и весело рассмеялся.

— Итак, наша Бриллиантовая Лил все-таки добилась своего.

— Бриллиантовая Лил? Это ты придумал такое прозвище для Дорис? — спросила Франческа со слегка натянутой улыбкой, хотя ей не очень понравились слова Виктора.

— Нет, не я, это Катарин. Может быть, немного грубовато, но в самую точку. Дорис — не из тех людей, что скрывает свое богатство. Боже мой, она была просто усыпана бриллиантами в тот уик-энд, что мы вместе провели в замке. Не знаю, как ты, детка, но я был просто ослеплен их блеском, особенно при вечернем освещении.

Франческа невольно рассмеялась.

— Мы все были ослеплены. Но ты не можешь не признать, что Дорис, как никто другой, умеет носить драгоценности. — Поколебавшись немного, она добавила: — Странно, но, говоря со мной, Катарин никогда не употребляла этого прозвища.

— Может быть, она опасалась обидеть тебя?

Виктор быстро взглянул на Франческу и пробормотал:

— Они друг друга терпеть не могут, Чес.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Франческа.

— Только то, что они не любят друг друга, — ответил Виктор и пожал плечами. — Не спрашивай меня, почему на этот счет у меня нет никаких конструктивных идей, кроме той, что в них царит дух соперничества. Как мне кажется, Катарин несколько настороженно относится к Дорис и порой позволяет себе критические высказывания в ее адрес, а Дорис, полагаю, может завидовать красоте и молодости Катарин. — Он усмехнулся. — Впрочем, сам черт не разберется в отношениях двух женщин. — Виктор сощурил глаза и улыбнулся Франческе. — В чем я могу быть уверен, так только в том, что ты одинаково мила со всеми. В любом случае, по моему мнению, Дорис превосходная деваха. Твой отец — счастливчик, черт побери!

— Да, ему повезло. Но почему ты называешь Дорис девахой? На мой взгляд, это сомнительный комплимент.

— Но один из твоих самых любимых писателей, мистер Эрнест Хемингуэй, и никто иной, как-то сказал, я цитирую: «Обожаю крепких девах и терпеть не могу напыщенных дамочек». Я с ним полностью согласен, но вовсе не хотел быть грубым или невежливым по отношению к Дорис. Назвав ее «девахой», я это сделал от избытка чувств.

— Я так и подумала. Уверена, что вы с Дорис сразу подружитесь. А что касается их взаимной неприязни с Катарин, то мне кажется, что ты ошибаешься, Вик, честное слово.

Но, не успев произнести это, Франческа тут же вспомнила первую реакцию Катарин на ее сообщение о помолвке. Может быть, в предположении Виктора есть доля правды? «Нет, — решила она. — Катарин была просто сильно удивлена, вот и все».

— Я определенно не замечала никаких признаков неприязни между ними, а Дорис к тому же пригласила Катарин погостить на вилле Замир.

— Катарин приняла приглашение? — быстро перебил ее Виктор.

— Да, и мне показалось, что она была им польщена.

— Тогда я готов признаться, что ошибся, — отозвался Виктор, подумав про себя: «Со стороны Катарин это дьявольская перемена во взглядах. И со стороны Дорис — тоже. Или это первый сигнал к примирению между ними?» Так или иначе, но он был уверен в своей правоте относительно скрытой неприязни между этими двумя женщинами. Франческа — неопытная, любящая их девушка, старающаяся думать о всех людях значительно лучше, чем они того заслуживают. Виктор понимал, что глубокая симпатия, которую Франческа испытывала к Дорис и Катарин, ослепляла ее и мешала видеть их отношения в истинном свете. Не желая продолжать далее этот опасный диалог, он спросил: — А как Ким отреагировал на эту новость?

— Он уже уехал, когда папа позвонил. Я оставила ему записку, а вечером я еще позвоню ему.

Со счастливым видом Франческа откинулась на спинку сиденья. Сидя вполоборота к Виктору, она сообщила:

— Дорис собирается отметить помолвку шикарным балом. Ты, конечно, приедешь, не правда ли, Вик?

— Естественно, — ответил он и с сухим смешком осведомился: — Я приглашен?

— Ты скоро получишь официальное приглашение и Ник тоже, хотя Дорис с ним еще не знакома. Я случайно обмолвилась, что вы оба примерно в это время будете на юге Франции, и Дорис немедленно взяла это на заметку. Ей очень хотелось бы, чтобы ты присутствовал на балу. Твоя поездка в Белью-сюр-Мер остается в силе, не так ли?

Франческа не сумела скрыть свое волнение и нетерпеливое ожидание, ясно прозвучавшие в ее вопросе. Виктор это немедленно заметил.

— Не волнуйся, детка, — заверил он ее, — мы с Ником остановимся в отеле «Ла Резерв». Я тебе говорил, что уже забронировал там два номера для нас. Мы великолепно проведем это лето, Чес. Много солнца и отдыха, немного развлечений, маленькие вечеринки, поездки по всему побережью, — с энтузиазмом перечислял Виктор, стараясь придать своему голосу ту беззаботную легкость, которую он на самом деле не испытывал. Ему вовсе не понравились все эти новости, особенно — присутствие на Ривьере Катарин, и он сейчас испытывал некоторую растерянность. «О Боже! Новые осложнения в моей и так непростой жизни», — подумал он. Виктор с трудом удержал готовый вырваться тяжелый вздох и попытался выбросить из головы неприятные мысли. Мало ли что может произойти до августа. Строить предположения — пустая трата сил. Самое главное для него сейчас заключается в настоящем, точнее в предстоящих нескольких днях.

Его раздумья нарушила Франческа:

— Лето будет чудесным, Вик, я просто уверена в этом, мой дорогой. Оно будет повторением Кенигзее, вот увидишь.

«Нет, повторение невозможно», — подумал Виктор, но промолчал. На какое-то время он полностью сосредоточился на управлении автомобилем, наслаждаясь ощущением полного слияния со своим «бентли» радуясь плавности его хода, мощности двигателя, интимной обстановке его салона. Несколько раз он выезжал из ряда, чтобы обогнать другие машины, набирал скорость на пустынных участках шоссе и снова притормаживал, когда движение становилось более интенсивным. Наконец он достал сигарету из ящика для перчаток, сунул ее в губы, прикурил и, не отрывая глаз от дороги, сказал:

— Кстати, о Нике. Послушай, Чес, у меня для тебя есть грандиозная новость: сегодня вечером он возвращается в Лондон из Нью-Йорка. Думаю, мы с ним пообедаем завтра. О'кэй, детка?

— О да, Вик! Будет замечательно снова повидаться с ним столько времени спустя, — с энтузиазмом откликнулась она. — Я буду с нетерпением ждать этой возможности, ведь он отсутствовал так долго.

Виктор усмехнулся:

— Не надо проявлять столько радости по этому поводу — ты заставляешь меня ревновать.

Он взял ее руку, поднес к губам и медленно поцеловал в ладонь.

— Я все никак не решусь сказать тебе, Чес, как я желал тебя все эти последние дни.

Он осторожно согнул ее пальцы в кулак, крепко пожал и опустил ее руку обратно к ней на колени.

— Лучше оставим эту деликатную тему. Иначе я вынужден буду свернуть на обочину и изнасиловать тебя прямо тут, у дороги.

— Я бы не стала особенно сопротивляться, — расплывшись от удовольствия, отшутилась Франческа.

— Уверен, что не стала бы, детка, — парировал Виктор.

— Ты не забыл, что завтра приезжает Диана? Я должна буду поехать в аэропорт встретить ее.

— Что ты имеешь в виду под словами «я должна»? — воскликнул Виктор. — Мы поедем вместе, я не собираюсь расставаться с тобой всю последующую неделю. Кроме того, я горю желанием снова встретиться с твоей очаровательной кузиной. Эй, она же сможет присоединиться к намеченному нами обеду с Ником! — Веселая мальчишеская улыбка тронула его губы, и он добавил с озорными нотками в голосе: — Слушай, знаешь что? Ставлю сто против одного, что они ухватятся друг за друга.

Он оторвал руки от руля и сцепил их в воздухе, сплетя пальцы.

— Я не намерена заключать с вами пари, мистер Мейсон, — рассмеялась Франческа. — Думаю, что на этот раз вы абсолютно правы.

Она подняла спящую между ними Ладу к себе на колени, придвинулась к Виктору и легонько коснулась его руки, лежавшей на руле.

— Я так соскучилась по тебе, Вик. Эта неделя и для меня была ужасной, — прошептала Франческа с нескрываемым желанием, сияя влюбленными глазами.

Виктор ответил ей проникновенным взглядом, ясно говорившим о его собственных чувствах. Он снова схватил ее руку и принялся покрывать поцелуями.

— Я знаю, любимая. Теперь уже недолго осталось ждать. Скоро мы снова будем вместе.

 

31

В четверг около двух часов дня в начале июля Ник Латимер на своем новом «Астон-Мартин DB2/4» въехал в ворота киностудии «Шеппертон». Он поставил машину рядом с «бентли» Виктора, заглушил мотор и выскочил наружу. Заперев дверь, он отступил от автомобиля и с нескрываемым удовольствием осмотрел его. Этот совершенно неожиданный для него подарок Виктора дожидался его в салоне Дэвида Брауна на Пиккадилли, когда он десять дней назад вернулся в Лондон. Ник был несказанно удивлен и пылко выговаривал Виктору за его потрясающую расточительность, но тем не менее не переставал восхищаться его невероятной щедростью. Виктор напомнил Нику, что тот уже давно ходил кругами вокруг этого автомобиля.

— Ну вот я и решил купить его тебе, дружище, — продолжил Виктор. — Жизнь столь дьявольски коротка, чтобы еще отказывать себе в том немногом, что может доставить радость в этом жестоком мире. Я надеялся немного порадовать тебя.

Тронутый его дружеским вниманием, Ник с благодарностью принял подарок, подумав про себя, что люди, подобные Виктору Мейсону, — большая редкость. Ник с гордостью провел рукой по капоту и зашагал к съемочным павильонам, расположенным в небольшом отдалении. Они всегда напоминали Нику самолетные ангары — такие же простые, лишенные каких-либо украшений снаружи, и холодные, чисто утилитарные внутри. Единственное, что отличало их от ангаров, так это множество сложного съемочного оборудования и целая армия озабоченных техников и талантливых актеров, занятых тем необыкновенным, сродни колдовству, делом, называемым кино. Фабрики грез! И, подобно любой фабрике, крайне неприглядные на посторонний взгляд. Но Ник наслаждался своей принадлежностью к числу посвященных. Стоя в сторонке и наблюдая за съемками, он любил слушать, как актеры вдыхают жизнь в написанные им слова и они обретают смысл. По дороге к павильону Ник поправил галстук. Интересно, как прошло утро? Сегодня был последний день съемок, и в три часа Виктор должен будет последний раз выйти на съемочную площадку вместе с Катарин Темпест и Терренсом Огденом, чтобы сняться в финальной сцене. «Если на то будет Божья воля, то эта сцена станет кульминацией фильма», — пробормотал себе под нос Ник.

С момента возвращения Ника из Нью-Йорка Виктор угощал его бесчисленными рассказами обо всех перипетиях на съемках за последние несколько месяцев, а Ник слушал их со смешанным чувством изумления и болезненного любопытства, понимая, что Виктор вовсе не преувеличивает, утверждая, что этот фильм оказался самым сложным из всех, в которых он когда-либо участвовал. Ник хорошо знал, что самые разнообразные осложнения и проблемы всегда идут рука об руку со съемками любого фильма, но «Грозовой перевал» по этой части с самого начала оказался вне конкуренции. Побывав во вторник на студии, Ник сам оказался свидетелем нескольких небольших, но ожесточенных стычек, но Джейк Уотсон и Джерри Массингхем дружно, в один голос заверили его в том, что в такой взрывоопасной атмосфере на съемках нет ничего необычного. Со слов обоих исполнительных продюсеров Ник также уяснил, что все ждут не дождутся, когда наконец будет отснят последний кадр, последние метры фильма займут положенное им место в жестяной коробке для пленок и все смогут с облегчением разбежаться в разные стороны, довольные тем, что все позади и эта компания может распасться.

«Довольно-таки печальный финал», — с грустью подумал Ник. Ему всегда казалось, что, возможно, самое замечательное в съемках любого фильма — тот дух товарищества, который устанавливается между всеми участниками, ощущение крепко спаянной бескорыстными совместными усилиями семьи, тот командный дух, который обычно рано или поздно устанавливается на съемках. Но в этот раз, если верить Джейку, только выдающиеся дипломатические способности Виктора его непревзойденное умение сглаживать острые углы в отношениях между людьми, непрерывно расточаемые им во все стороны благодарности и похвалы, позволяли кое-как уладить все ссоры и не выпустить работу над фильмом из-под контроля.

— Пип-пип, ту-ту! Привет, Николас!

Ник сразу узнал этот пронзительный голос и обернулся, стараясь не выдать своего раздражения.

— Привет, Эстел, — произнес он, глядя на приближающуюся к нему фигуру и пряча свою антипатию за вежливой, но не слишком дружелюбной улыбкой. — Как поживаешь?

— Прекрасно, премного благодарна. Кроме того, я сейчас свободна, как ветер. А как ты, дорогой? — жеманно ответила Эстел, бросая на него испытующий взгляд.

— А вот я — связан по рукам и ногам, Эстел.

— Какая жалость, любовь моя. Мне всегда казалось, что из нас может получиться чудесная пара. Я так и слышу, как наши пишущие машинки стрекочут дуэтом.

Ник поморщился и отпарировал:

— Люди одной профессии не должны быть глупы настолько, чтобы связываться друг с другом — из этого никогда не выходит ничего путного. Как говорится, две звезды — слишком много для одной семьи.

Эстел хихикнула и с собственническим видом подхватила его под руку, строя ему на ходу глазки. Неужели она настолько глупа или толстокожа, что даже не обиделась на его замечание, которое показалось ему сейчас запрещенным ударом ниже пояса. Более дружелюбным тоном Ник спросил:

— Полагаю, что ты здесь затем, чтобы принять участие в вечеринке по поводу окончания съемок?

— О да! Мне ни за что на свете не хотелось бы пропустить это событие, но я чуть было не опоздала. Едва успела прилететь из Кот-д'Ивуар. Я там была на венчании.

— На венчании?

— О Боже! Откуда ты свалился, Ник? На венчании Грейс Келли и Ренье, великого князя Монако! Ты что, не знаешь об этом, мать твою?

— Ах да я совсем забыл, — весело рассмеялся Ник. — Жаль, что еще одна блистательная карьера обрывается на самых подступах к вершинам славы.

— Грейс намерена продолжать сниматься, я уверена в этом.

— А вот я сильно в этом сомневаюсь, и это больше, чем обидно. Мне всегда казалось, что в Грейс есть нечто необычное, мне очень нравилась ее холодная первобытная красота — это мой любимый тип женщин, — улыбнулся Ник, живо представив себе Диану и Франческу, которые, каждая на свой манер, но обладали именно таким типом внешности.

Он с трудом высвободил руку, открыл тяжелую стальную дверь павильона и, пропуская Эстел вперед, с натянутой улыбкой бросил:

— Увидимся позднее, Эстел.

— Конечно, Николас, я еще не успела взяться за тебя как следует, — хихикнула она в ответ, а потом внимательно взглянула на него и с переменившимся лицом, выражавшим теперь неподдельное сочувствие, нежным голосом сказала: — Мне очень жаль, Ник, я имею в виду твою сестру.

Не дожидаясь ответа, она умчалась прочь, махая на бегу рукой Алану Медбюри, известному публицисту, который был занят оживленной беседой с окружившей его группой людей.

— Ту-ту! Пип-пип, Алан! — возбужденно прокричала она на бегу.

Ник смотрел ей вслед со смешанными чувствами удивления и досады на себя. Он никак не ожидал выражения сочувствия со стороны Эстел и ощутил легкий укол совести за то, что так насмешливо говорил с нею минуту назад. Очень может быть, что в этой вертлявой журналисточке гораздо больше глубины и сострадания к людям, чем он полагал.

— Давай сюда, Ник!

Голос Джейка Уотсона гулко раздался в довольно пустынном павильоне, где сейчас суетилось всего несколько техников. Ник обернулся и приветственно поднял руку, направляясь к стоящему в углу Джейку, занятому разговором с Джерри Массингхемом. Он лавировал между камерами, юпитерами, микрофонами, осторожно переступая через змеящиеся по полу кабели. Подойдя к ним поближе, Ник сразу заметил, что они оба выглядят угрюмыми и подавленными. Что касается Джерри, то в этом не было ничего необычного — у того всегда был такой вид, будто он несет на плечах весь груз мировых проблем. Но всегда приветливый, щегольски одетый, невозмутимый Джейк, продюсер, как говорится, милостью Божьей, закаленный ветеран многих кровавых баталий, — совсем иное дело. В каком бы напряжении ни находился Джейк, от него всегда исходил дух безмятежности, и видеть его в теперешнем состоянии, в растрепанных чувствах, было совершенно непривычно.

Не желая быть втянутым в их заботы, по крайней мере пока к нему не обратились за помощью, Ник решил, что лучше всего не замечать их явно удрученного состояния. Полагая, что добрая шутка лучше всего подходит к подобной ситуации, Ник решил обратиться к старой испытанной игре, позволявшей им с Джейком не раз развеивать скуку на съемках в разных частях света. Они строили свои диалога из названий известных фильмов, обозначая ими ключевые моменты беседы. Эта игра служила хорошей проверкой памяти и сообразительности и в прошлом доставила им немало веселых минут. Напустив на себя беззаботный вид, Ник обнял Джейка за плечи и с веселой улыбкой спросил:

— «На Западном фронте без перемен», как я посмотрю?

— Пока да, — буркнул в ответ Джейк, но тут его лицо смягчилось и приобрело обычное добродушное выражение. Он виновато улыбнулся. — Не пугайся, я не собираюсь откусить тебе голову. Привет, дружище. — Он подмигнул Нику и быстро добавил: — Ты имеешь удовольствие прибыть в «Барак номер семнадцать».

Джерри недоуменно взглянул на них, пожал плечами и протянул руку.

— Добрый день, старина. Джейк прав — здесь самая настоящая проклятая каторга. Не могу понять, чего ради ты вернулся? Не иначе как хочешь разделить с нами наши страдания.

— Привет, Джерри, — пожимая ему руку, произнес Ник. — Мне кажется, здесь царят мир и спокойствие.

— Да, ты прав, сейчас здесь тихо, и я искренне надеюсь, что это не то самое проклятое затишье перед бурей, — заявил Джерри, еще сильнее мрачнея лицом.

— Что, нелегкое выдалось утро? — Вопрос Ника прозвучал скорее как утверждение.

— Черный день на черных скалах, — с легким раздражением в голосе ответил Джейк, приглаживая рукой с безукоризненным маникюром свои седые курчавые волосы. — Делай, что хочешь, Ник, — молись, поставь свечку, колдуй, встань на колени и пади лицом на пол в сторону Мекки, все, что придет в голову, но помоги нам только закончить этот день без помех, чтобы мы могли вечером свернуть наши шатры и смыться отсюда подобру-поздорову. Да, кстати, пристрелить Марка Пирса — тоже неплохая мысль.

— Мне что, отвести его для этого на стоянку? — с озорным блеском в ярко-синих глазах спросил Ник и весело улыбнулся.

— Боже! Как я рад, что ты вернулся, — встрепенулся Джейк. — По крайней мере, мне будет с кем поразвлечься.

— Рад слышать, что меня кто-то еще ценит. Ладно, а где наш Маленький Цезарь? — Ник обернулся через плечо, с интересом оглядывая съемочную площадку, на которую медленно подтягивались остальные участники съемочной группы.

— Марк? Могу поклясться, что он в данную минуту топчет ногами Терренса, — иронически отозвался Джерри.

— Так, значит, обстоит дело? — грустно покачал головой Ник. — Ладно, выше голову, ребята, утешайтесь мыслью, что сегодня последний съемочный день. А где Виктор?

— В своей уборной, — ответил Джейк.

— Тогда, я думаю, мне следует пойти навестить его, пока не начались съемки.

— Нет! Ни в коем случае! — остановил Ника Джейк, схватив его за руку.

— Почему?

— Он вызвал к себе Катарин. Они совещаются, и Виктор не хотел, чтобы его отвлекали. Извини. — Пожал плечами Джейк.

— Но, послушай, он ждет…

Ник замолчал, завидев спешащую к ним ассистента режиссера. Она молча вручила Джерри пачку бумаг и поспешно отошла, не произнеся ни слова. Джерри криво усмехнулся, обращаясь к Джейку:

— Черт ее подери! Ходит с таким видом, будто ей перо вставили в задницу. Пойду взгляну, что там еще, ради всего святого, случилось.

Он удалился, чертыхаясь сквозь зубы. Ник обменялся понимающими взглядами с Джейком, а тот спокойно добавил:

— Не волнуйся, что бы там ни произошло, Джерри справится. Он хороший парень. Говоря по правде, не знаю, что бы я без него делал. Думаю пригласить его на следующую свою картину, он для меня — надежная опора.

Джейк вздохнул, Достал из кармана сигареты и закурил.

— Должен тебе сознаться, Ник, мне не раз приходила в голову мысль, что Марк Пирс специально создает ненужное напряжение во время съемок. Возможно, он может работать только в такой атмосфере. — Он с сомнением пожал плечами. — Но, может быть, я ошибаюсь. Впрочем, какого дьявола? Все это теперь — дело прошлого.

— Да, конечно, но насколько я понял со слов Виктора, эмоции здесь били через край.

— Ты прав, Ник, — кивнул головой Джейк. — Если собираешь вместе столько творческих натур, то вместе с ними приобретаешь такое же множество норовов и темпераментов. Все это варится в одном котле и сталкивается между собой. При этом вспышки не только возможны, но и неизбежны. Надо отдать должное Виктору — он умеет держать себя в руках, оставаясь в любой ситуации со всеми одинаково любезным. На то он и профессионал!

Джейк немного замялся, пристально посмотрев на Ника.

— В последние дни он не в духе, что-то его тяготит. Он, как всегда, мастерски владеет собой, но чем-то озабочен и не очень коммуникабелен. Не знаешь, часом, какая муха его укусила?

Ник был застигнут врасплох, что немедленно отразилось у него на лице.

— Никакая, насколько я знаю, — совершенно искренне ответил он, озадаченный неожиданной откровенностью Джейка. — Он был в хорошем расположении духа всю неделю, пока вы были в Йоркшире, и показался мне совершенно нормальным, когда мы встречались во вторник вечером. Я каждый день общаюсь с ним по телефону и не заметил ничего необычного ни в его голосе, ни в манере вести разговор.

Джейк подумал и медленно проговорил:

— Сказать по правде, все это начинает меня беспокоить. Он действительно стал не похожим на себя самого, каким-то рассеянным, озабоченным. Ты обязан был это заметить, Ник. Не скрывай от меня, давай, детка, выкладывай все своей мамочке.

— Я совершенно откровенен с тобой, Джейк, честное слово. Я ничего не знаю. Повторяю тебе, в его манерах и поведении не было ничего необычного.

Ник немного помолчал и наконец сказал:

— Слушай, а может быть, сказалось напряжение последних дней? Ты ведь снимал с ним вместе немало картин и знаешь, что Виктор любит спокойную обстановку на съемочной площадке, считает всякое излишнее проявление темперамента свидетельством непрофессионализма. Нервозность раздражает его.

— Вероятно, ты прав, Ник. Может быть, это все мое воображение. Послушай, твоя правота не удивляет меня. С этой проклятой картиной я сам становлюсь параноиком.

— Расслабься, старина. — Ласково потрепал его по плечу Ник. Выражение его лица стало проникновенным, в глазах появилось доверительное выражение. — Не знаю, превратит ли тебя эта картина в параноика или нет, но она сама получается изумительной. Я вчера просмотрел кое-какие черновые материалы и, клянусь тебе, Джейк, просто ошеломлен ими! — взволнованно воскликнул Ник. — Возможна Марк Пирс и сукин сын, но режиссер он — блестящий. И что удивительно, все эти ваши проблемы ничуть не отразились на том, что видишь на экране.

Джейк кивнул, и его усталые серые глаза заметно просветлели.

— Это обычное дело: чем больше хлопот и неприятностей во время съемок, тем великолепнее результат. Думаю, что мы сделали фильм, который будет пользоваться огромным успехом.

Джейк подался к Нику и доверительно спросил:

— А что ты скажешь о Темпест? Нет сомнения в том, что эта картина — ее. Она просто похищает ее у нас, крадет наш верный успех.

— Ты прав, но не совсем.

Ответ Ника прозвучал так уверенно и безапелляционно, что Джейк испуганно взглянул на него, сомневаясь в объективности сценариста, и весь превратился в слух, когда Ник принялся с жаром развивать свою мысль:

— Она, несомненно, произведет сенсацию, это я тебе гарантирую. Готов пойти дальше и признать за ней проблески гениальности в этой роли, но все же в картине, как всегда на экране, доминирует Виктор. Он всегда великолепен, но в этом фильме превзошел самого себя. Здесь он просто воплощенный байроновский герой — мятущийся, страдающий, трагический и, на мой взгляд, как никогда прежде, романтический. Его исполнение сияет всеми оттенками человеческих эмоций. Знаешь, он заставил меня заливаться слезами над некоторыми сценами, — с довольной улыбкой признался Ник. — Это самая выдающаяся роль из когда-либо сыгранных Виктором. Несомненно — это заявка на «Оскара». И, кстати, Терри Огден тоже великолепен в роли Эдгара Линтона. Клянусь, он напоминает молодого Лесли Говарда, и я ничуть не удивился, узнав, что Хилли Стрит заполучил его. Терри — настоящий герой-любовник того старого типа, который сейчас опять входит в моду и так нравится женщинам.

— Никки, ты просто осчастливил меня! Я чувствовал, что не ошибаюсь в своих оценках, но бывают моменты, когда начинаешь сомневаться в своей объективности из-за того, что находишься слишком близко к делу. Ну а что касается Терри, то мы с Виктором полностью согласны с тобой. Мы оба уверены, что его ждет блестящая карьера в кино.

Джейк потер подбородок и, немного смущенный, решился сказать:

— Не могу понять, чего Марк цепляется к Терри. Он превосходно играет, но что бы он ни сделал — все не удовлетворяет Пирса.

— Это как раз понятно. Виктор мне говорил, что у них личная неприязнь друг к другу. Это единственное разумное объяснение.

— Мы не раз обсуждали эту тему, а однажды Виктор вовлек в нашу болтовню Катарин, подозревая, что та знает обо всем этом намного больше чем говорит. Но она весьма уклончиво отвечала на наши вопросы и настаивала на том, что Марк и Терри — добрые друзья.

Джейк с загадочным выражением лица не переставал переминаться с ноги на ногу.

— Она — не промах, наша маленькая задавака, это точно. Она многое знает.

От Ника не укрылась некоторая ироничность в словах и тоне Джейка, и он с интересом взглянул на продюсера. Неожиданно он понял, что есть на свете по крайней мере еще один человек, кроме него, недолюбливающий Катарин Темпест. Кажется, Джейка не ослепил блеск этой дамы.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что у нее всегда такой невинный вид, будто она воды не замутит. Не правда ли? На самом деле эта крошка крутит всеми как хочет, — ядовито усмехнулся Джейк. — Послушай, Ник, пойми меня правильно. С профессиональной точки зрения мне не в чем ее упрекнуть. Она — превосходная актриса. Кроме того, умеет работать, но в ней, как в человеке, как в женщине, есть нечто настораживающее. Может быть… ну, в общем, она старается казаться слишком правильной, чтобы быть такой на самом деле.

Ник с любопытством взглянул на Джейка.

— Я не знаю… — Осторожно начал он и запнулся, подумав, стоит ли ему говорить о глубоко скрытой в его душе неприязни к Катарин. Решив ограничиться компромиссом, он продолжил: — Порой мне кажется, что она производит впечатление недотроги, держащей людей на расстоянии, недоступной и даже, может быть, фригидной. Ясно, что она невероятно честолюбива, но я никогда не считал ее неискренней, а ведь ты именно это имел в виду?

— Это, пожалуй, слишком сильно сказано. Я не готов обвинить ее в двуличности, — пробормотал Джейк и с плутоватой улыбкой добавил: — Может быть, немного скользкая. И хваткая, знает, как всех обойти и добиться своего. Виктор всячески опекал ее во время съемок, тратил на нее массу времени. Впрочем, и Пирс тоже. Он был, конечно, резковат с ней, но уделял ей повышенное внимание. А что касается Оззи Эдвардса, так тот, должен заметить, просто-таки влюбился в нее. Я имею в виду — через объектив камеры. Он снимал ее так, как можно только мечтать, что, впрочем, не так уж сложно, учитывая красоту Катарин. Оззи потратил бесконечно много времени на освещение, чтобы добиться самых выгодных ракурсов. Ей он оказывал явное предпочтение, а Катарин вовсю заигрывала с ним. Она постаралась и многих здесь сумела очаровать, не считая тебя, конечно, но я не осуждаю ее, тем более что это ее первая картина.

Джейк покачал головой и сухо закончил свою речь:

— Не удивительно, что у нее появилось немало завистников. Во многих парах глаз, устремленных на Катарин в течение этих двенадцати недель съемок, я заметил нехороший блеск.

Ника немного удивила такая откровенность Джейка. Он никогда не сомневался в уме Катарин. Более того, ему стало сейчас ясно, что он даже недооценивал ее способности. Ник сразу и целиком поверил словам Джейка, поскольку всегда доверял этому человеку. Джейк не умел лгать и не любил преувеличивать.

— Думаю, что она открылась мне только с одной стороны, но люди редко бывают одномерными, — наконец сказал он. — В последние месяцы у тебя было гораздо больше возможностей понаблюдать за ней и поэтому ты наверняка лучше в ней разобрался. Во время работы человек раскрывается наиболее полно, — краем рта усмехнулся он, — не так ли?

Полагая, что нет смысла дожидаться ответа на столь риторический вопрос, Ник продолжил:

— Нет ничего удивительного, что ей многие завидуют. Катарин обречена на то, чтобы ей завидовали. Надо честно признать, что Катарин слишком одарена от природы, чтобы коллеги относились к ней беспристрастно. В жизни у нее будет немало врагов, и в этом есть определенная несправедливость. Она в конце концов не виновата, что природа так щедра к ней — превосходные внешние данные, неоспоримый талант.

Джейк угостил Ника сигаретой, закурил сам и с глухим смешком произнес:

— А кто осмелится утверждать, что есть справедливость и беспристрастность в этом проклятом мире, Николас? Катарин хочет стать звездой и стремится к этому, а успех и слава не достаются даром. Стремись взять от жизни все, что сумеешь, но будь готов к тому, что в один прекрасный день Бог призовет тебя к ответу за все. Катарин ухватит свой кусок пирога и, как многие до и после нее, должна будет проглотить его, каким бы он горьким ни был. Понадеемся на то, что в будущем ей придется столкнуться только с завистью и недружелюбием коллег. Но должен тебе сказать, она обещает стать самой яркой звездой из тех, кого мы до сих пор видели. Это — несомненно.

— Я знаю, Джейк.

На узком худощавом лице продюсера застыло созерцательное выражение.

— Может показаться странным, — сказал он, — но я уверен, что Катарин обречена стать большим человеком в мире кино, хочет того она сама или нет. Это — как стихия: раз она появилась, то, значит, быть ей звездой. Ничто не в состоянии остановить ее. Катарин сможет избежать своей звездной участи только при одном условии: если уйдет из кино и запрет себя в монастырь. Такова ее судьба.

Хотя Ник прекрасно понял, что хотел сказать Джейк, но, признавая справедливость его слов, он не смог удержаться от замечания:

— Но ты непоследователен, Джейк! Минуту назад ты говорил, что она — делец, а сейчас утверждаешь, что карьера Катарин предопределена судьбой.

— Все так, Ник, — пылко вскричал Джейк, — она такая и есть! Причем я считаю, что Катарин — делец очень хитрый. Но дело все в том, что ей это совсем не нужно. Катарин Темпест не к чему ловчить, ставить западни, плести сети интриг. Боже мой, она же прирожденная звезда, и ей достаточно просто сидеть спокойно и ждать, когда успех и слава сами отыщут ее. И, поверь мне, это случится в рекордно короткий срок. Мне кажется, что Катарин тратит слишком много сил впустую, безо всякой на то необходимости. Будем надеяться, что она таким образом не растратит свой талант по пустякам.

Он закашлялся.

— Будем также верить в то, что слава и успех не вскружат ей голову.

— Да, — пробормотал Ник, — такое бывает, но я уверен, что она выдержит и справится с этим испытанием.

Произнеся эти слова, Ник невольно подумал: «А сумеет ли она справиться?»

— Не гляди так мрачно, Николас, — весело похлопал его по руке Джейк. — Кончится сегодняшний день, и Катарин Темпест перестанет занимать меня.

— Но впоследствии вполне возможно, что ты снова столкнешься с нею, старина, — возразил Ник. — Тебе предстоит быть линейным продюсером в следующей картине Виктора, которую он собирается ставить на «Беллиссима», и с его стороны было бы преступлением не занять в ней Катарин. Надо смотреть правде в глаза — они с Виктором составляют волшебный дуэт.

— Ты прав, Николас. Но в данный момент я мечтаю об отпуске и совершенно искренне намерен на это время послать Катарин Темпест ко всем чертям.

— Последнее слово будет за тобой, старый ты бандит, — рассмеялся Ник. — Но пора кончать трепаться, сюда движется наша звезда.

Ник кивком указал на Виктора, торопливо идущего к ним через съемочную площадку. Он уже был в костюме Хитклиффа и выглядел невероятно импозантно в черном, викторианского покроя фраке, узких серых брюках и такого же цвета жилете поверх белой с кружевами на груди рубашке.

— Привет, Джейк, Никки! Ты давно тут, детка?

— Примерно с полчаса, но ты был занят.

— Да, обговаривал предстоящую сцену с Катарин в соответствии с ранее полученными от Марка на репетиции указаниями. Это сцена перед самой смертью. Ты знаешь, мы это уже сняли в Йоркшире. Мне хотелось, чтобы Катарин абсолютно точно знала свою роль и чувствовала себя в ней совершенно свободно.

Он вопросительно взглянул на Джейка.

— Есть какие-то проблемы?

— В данный момент — никаких, но не спеши радоваться. Как вижу, ты уже одет. Надеюсь, что ты полностью готов к съемке.

— Конечно, готов. Катарин сейчас причесывают, а Терри уже почти одет. Войска готовы вступить в бой в любой момент, как только прикажет главнокомандующий. Кстати, Джейк, а где он?

— Я не видел его уже больше часа. Он исчез сразу после репетиции. Не волнуйся, пять минут третьего он объявится, рыча и щелкая кнутом.

— В последний раз, — произнес ледяным тоном Виктор.

— В ответ я могу сказать только одно — аминь! — воскликнул Джейк. — Если я тебе не нужен, Виктор, то я лучше пойду проверю «Всю королевскую рать».

Виктор бросил быстрый взгляд на продюсера.

— Вижу, вы с Ником все еще играете в эту старую игру? Ладно, валяйте, но запомни, Джейк, если сегодня у нас — «Генеральное сражение», то завтра нас ждет «Великая победа». — Он лениво улыбнулся. — Что, съел? Я тоже помню с десяток названий. Так что при необходимости обращайся за подсказкой.

Виктор взял Ника под руку и увлек за собой к раскладным креслам с парусиновыми сиденьями и спинками, поставленным рядом с камерой перед съемочной площадкой.

— Занимай мое место, малыш, — велел ему Виктор.

Ник сел и спросил:

— А ты разве не составишь мне компанию?

— Я предпочитаю постоять. Боюсь порвать штаны, они ужасно жмут.

— Искусство требует жертв, — рассмеялся Ник, а Виктор продолжил:

— В этот уик-энд я собираюсь просмотреть с Пирсом весь отснятый материал, а на следующей неделе мы с ним сделаем дубли некоторых сцен, снятых на натуре, после чего, я думаю, мы сможем отправиться в Париж. Проведем там несколько дней и потом двинем на юг в Белью-сюр-Мер. Как ты на это смотришь, малыш?

— Прекрасно. Знаешь, я думаю захватить с собой пишущую машинку — пора приниматься за работу.

Виктор кивнул:

— Конечно, так будет лучше всего. В «Ла Резерв» ты сможешь спокойно работать. Там тихо, туристов нет. Подозреваю, что в связи со свадьбой Грейс Келли на Ривьере этим летом будет намного больше народу, чем обычно. Да, кстати, Джейк, после того как поработает здесь немного с Пирсом над монтажом и разделается с остальными делами, собирается присоединиться к нам на неделю-другую. Ты не против?

— Естественно, нет. Тебе не кажется, что там на неделю соберется что-то вроде домашней компании — маленький Голливуд на Средиземноморье. Я слышал, что где-то рядом там будет болтаться Хилли Стрит, Джерри…

— Да, включая еще Бью Стентона и всех, кого он притащит за собой на буксире с Побережья. Он был гостем на обручении Грейс и снял себе на лето виллу в Кэп-д'Антибе. Сейчас он в Лондоне, прилетел во вторник вечером переговорить с Хилли насчет съемок своей комедии.

Виктор наклонился к Нику и, понизив голос, шепнул:

— Об этом еще официально не объявлено, но Хилли в октябре будет назначен управляющим международными делами «Монарха». Его офис будет в Лос-Анджелесе. По пути во Францию он должен будет заехать в «Болдинг пикчерс» и передать дела своему преемнику.

— О, это замечательная новость, Вик. Перед «Беллиссима» открываются неплохие перспективы, не так ли?

— Конечно. Он собирается продолжать сотрудничество с нами. Но возвращаюсь к нашим с тобой каникулам. Я как только услыхал, какая толпа народа из «Болдинга» собирается в Монте-Карло, то сразу засел за карту в поисках укромных местечек, куда можно будет удирать от них на время.

Ник, внимательно слушая Виктора, развивавшего свои планы насчет их летнего отдыха, искал и не находил те признаки озабоченности и угрюмости, о которых ему говорил Джейк. Виктор казался совершенно безмятежным. Но актер — всегда актер, тем более такой превосходный, как Виктор. Для актера умение притворяться — признак профессионализма, и это порой накладывает неизгладимый отпечаток на их личную жизнь. Тут Ник вспомнил, какой таинственностью окружил Виктор свои отношения с Франческой, в которые Ник был единственным посвященным, не считая Дианы. Несомненно, Вик крепко держал язык за зубами обо всем, что касалось Франчески. Но, с другой стороны, он обладал удивительной способностью отвлекаться от любых личных проблем, когда дело касалось работы, чтобы полностью сконцентрироваться на той роли, в которой он снимался в данный момент. Поэтому Виктор мог легко скрыть свои истинные чувства. Хорошо представляя себе всю тонкость и деликатность процесса творчества. Ник понимал, что было бы глупо и бессмысленно начинать допрашивать своего друга в самый ответственный момент перед началом съемки финальной сцены фильма, и он благоразумно рассудил, что не стоит приставать к нему с вопросами. Если у Виктора действительно возникли какие-то проблемы, он сам вскоре поделится ими.

— Я одно время носился с мыслью поехать на юг Франции на машине, чтобы захватить с собой свой «бентли», но, вероятно, нам все же лучше лететь туда самолетом, — продолжал тем временем Виктор. — Завтра я переговорю с агентством путешествий по поводу билетов и отеля в Париже. Думаю, что нам следует остановиться в «Георге Пятом», «Ритце» или в «Рафаэле».

Виктор замолчал, отвлеченный легким шумом. Он обернулся в сторону дверей, а потом снова повернулся к Нику.

— Вот и Марк. Так-то, малыш. Будем надеяться, что мы сумеем снять эту сцену с пятой или шестой попытки, как обычно.

— Конечно, Вик. Иди и задай им всем перца.

— Непременно задам, будь я проклят, — отозвался тот, уходя.

Ник расслабленно развалился в кресле, наблюдая за Марком, беседующим с Оззи Эдвардсом, Джейком и Джерри. Режиссер был крепко сбитым невысоким мужчиной, приятной наружности и с мягкими манерами, совершенно не вязавшимися с тем бешеным темпераментом, который он обнаруживал во время работы. До своего отъезда в Нью-Йорк Ник всего пару раз встречался с Марком, и тот показался ему эрудированным, рассудительным и очень умным человеком. Однако его образ мыслей и высказываемые им суждения несли на себе отчетливое влияние британского высшего общества. Пирс не особенно понравился Нику, который назвал его про себя напыщенным английским снобом.

«Все дело в его эго, — подумал Ник. — Подобно всем маленьким мужчинам, он пытается компенсировать недостаток роста властной, даже диктаторской манерой поведения. Пресловутый комплекс Наполеона!»

Закурив сигарету, Ник с нескрываемым интересом сосредоточил внимание на этой группе людей. Виктор вышел на площадку, и они все четверо дружно, как один человек, двинулись туда же, переговариваясь на ходу. Через несколько секунд, закончив обмен мнениями, группа рассеялась. Марк вызвал на площадку художника и декоратора и принялся вместе с ними вносить небольшие поправки в расстановку реквизита. Виктор подошел к Терри и Катарине, вышедшим на площадку в сопровождении Энн Патерсон, исполнявшей в фильме роль Нелли Дин и в свое время участвовавшей в пробах Катарин на роль Кейт.

Будто материализовавшись из воздуха на площадке и вокруг нее появились технические работники. Всеобщее движение нарастало по мере приближения начала съемок. Осветители, звукооператоры, ассистенты сновали туда и сюда. Оззи Эдвардс расположился за камерой, перекидываясь замечаниями со своим ассистентом. Марк Пирс разместился рядом. Не успел Ник моргнуть глазом, как в студии прогремел голос Джерри Массингхема:

— Всех прошу потушить сигареты! Тихо! Свет!

Приглушенные голоса сразу смолкли, и Джерри прокричал еще раз:

— Тишина!

В павильоне тотчас же воцарилось безмолвие. Ослепительный свет юпитеров залил съемочную площадку, изображавшую спальню Катарин Эрншоу Линтон в Трашкросс-Гранж. Марк знаком приказал Катарин выдвинуться вперед. Она была одета в белое летнее платье по моде того времени: свободное, скрывающее линии ее тела поскольку предполагалось, что героиня беременна. Голубая ажурная шерстяная шаль была наброшена на ее плечи. Каштановые волосы волнами обрамляли бледное, без единой кровинки лицо, на котором еще ярче обычного сияли ее бирюзовые глаза. Марк подошел к Катарин и что-то сказал. Она кивнула в ответ, вышла на площадку и опустилась в кресло. Марк подождал немного, давая ей возможность устроиться поудобнее, потом положил ей на колени книгу и сложил ее руки так, что они бессильно легли поверх книги. Потом Марк направился к Виктору и Энн, которые скрылись позади съемочной площадки, чтобы в нужный момент появиться через дверь в заднике. Наконец Марк вернулся на свое место у камеры и, не сводя взгляда с Катарин, поднял руку и крикнул:

— Внимание, мотор! Начали!

Отворилась дверь, и Энн, пропустив Виктора в спальню, подвела его к креслу, где сидела Катарин. Ник весь подался вперед. Опершись локтями на подлокотники и подперев руками подбородок, он впился глазами в актеров. Ник всегда легко входил в иллюзорный мир кино и театра. Но на этот раз в считанные секунды он полностью проникся актерской игрой, был загипнотизирован. Не существовало больше ни Виктора, ни Катарин. Были только их герои.

Смертельно больная Катарин полулежала в кресле. Она выглядела такой слабой и изможденной, что жизнь, казалось, вот-вот покинет ее. Лицо было кротким и задумчивым. Напротив — Хитклифф. В его глазах застыло страдание. Но в каждом его движении чувствовалась большая жизненная сила. Вот он решительно шагнул вперед, попал в поле зрения Катарин, с которой тут же произошла необыкновенная перемена, столь заметная, что заставила тревожно забиться сердца зрителей. Она напряглась всем телом в безмолвном ожидании, будто Хитклифф принес с собой дыхание жизни, разбудившее и заставившее ее собственную кровь закипеть в жилах. Несколько быстрых широких шагов — и он рядом с ней. Он жадно обнял Катарин, неотрывно глядя ей прямо в глаза. Обуревавшие его горе и отчаяние стали столь же осязаемыми, как ожидания и надежда Катарин. Они сумели передать все это, не обменявшись ни единым словом. Первая реплика должна была быть за Хитклиффом. По спине Ника пробежали мурашки, когда он услышал ее:

— О, Кэти! Жизнь моя! Как мне вынести это…

По мере того как сцена приближалась к своей кульминации, Нику начало казаться, что абсолютная тишина, установившаяся вокруг площадки, делается густой, осязаемой. Он ощущал растущее напряжение. Зрители замерли в безмолвии. Игра ошеломляла. На взгляд Ника, это было больше, чем игра. Ему бы не хватило слов, чтобы описать то действо, что разворачивалось перед ним на съемочной площадке. Это было волшебство.

После небольшого диалога Хитклифф поднялся и встал за креслом Катарин, стараясь скрыть от нее свои боль и отчаяние. Потом он отошел к камину. Отвернувшись от Катарин, он долгим гневным взглядом смотрел на пылающий огонь, а Катарин, приподнявшись на руках в кресле, неотрывно наблюдала за ним. Наконец их взгляды встретились, и Хитклифф тут же отвернулся снова — слезы струились у него по лицу. Катарин резко распрямилась, будто пружина. Хитклифф бросился к ней, и они снова оказались в объятиях друг друга.

Ник поднял руку к глазам и смахнул навернувшиеся слезы. Обернувшись, он заметил, как и другие утирают носовыми платками глаза. Пока Ник приходил в себя, действие перед камерой разворачивалось в нарастающем темпе. Из тени появилась Нелли Дин, предупреждая их, что Линтон с минуты на минуту должен вернуться домой из церкви. Хитклифф принялся убеждать Кэти, что, ради ее спокойствия, он должен уйти. Обезумевшая от горя Катарин крепче прежнего обхватила его руками и умоляла остаться. Разразившись новым приступом рыданий, она лишилась чувств на руках у Хитклиффа.

В этот момент дверь в заднике распахнулась, и в спальню вступил Терри Огден. Ник весь напрягся и крепко сцепил руки. Ему страстно хотелось, чтобы Терри оказался на высоте и отыграл свой выход не хуже своих партнеров. Терри, игравший роль Эдгара Линтона, был одет в серый викторианского покроя суконный сюртук и своими белокурыми волосами и голубыми глазами являл полную противоположность Хитклиффу. Ник сразу понял, что Линтон в исполнении Терри будет не менее достоверным, убедительным и неотразимым, чем Хитклифф Виктора и Кэти Катарин.

Изумленный и разгневанный Линтон, увидев Катарин в объятиях Хитклиффа, сделал шаг вперед, готовый ударить ненавистного соперника, осмелившегося вторгнуться в его дом. Его выразительное лицо побледнело и застыло от гнева. Но Хитклифф уклонился от грозящего ему нападения, передав потерявшую сознание Катарин с рук на руки Линтону и попросив его оказать ей помощь. Без лишних слов он выскользнул за дверь.

Эдгар пытался привести жену в чувство, бормоча слова любви и утешения, баюкая ее на руках, как ребенка. Катарин стала медленно приходить в себя. Она открыла глаза, уперев в Линтона взгляд непонимающих глаз. Тот, переполненный беспокойством за нее, совершенно забыл про Хитклиффа. Его лицо просияло, когда он заметил затеплившуюся в Кэти искру жизни, и он принялся нежно целовать ее в голову, прижимая к себе и зарываясь лицом в ее волосы.

— Стоп! Снято! — Голос Марка прогремел над съемочной площадкой, эхом раскатившись по павильону. Ник испуганно вздрогнул в своем кресле и усиленно заморгал. Он оглянулся по сторонам. Все вокруг будто оцепенели. Ник снова перевел взгляд на площадку, где Катарин и Терри, застыв как статуи, вопрошающими взглядами искали Марка. Виктор, ранее вышедший через дверь в заднике, обошел площадку кругом и сейчас стоял рядом. Он первым нарушил тишину в студии.

— Как, Марк, всего одна попытка? — спросил он, не веря собственным ушам. — Ты сказал — «снято», я не ослышался? — продолжил он, обращаясь к стоящему рядом с камерой режиссеру.

— Да, дорогой мой Виктор, я отвечаю «да» на все твои вопросы, — со счастливой улыбкой ответил Марк. — Это была совершенная, мастерски сыгранная сцена. Вряд ли кто-нибудь из вас сумеет превзойти себя. Поэтому я даже не собираюсь просить вас повторить. Зачем испытывать провидение? Итак, я считаю, что мы можем двигаться дальше и отснять сейчас крупные планы. Катарин — первая, потом ты, Виктор, и, наконец, Терренс. Хочу надеяться, что вы все будете не менее выразительны, чем на общем плане, и мы сегодня с этим закончим.

«Сукин сын, разыгрывает из себя отца-покровителя», — проворчал мысленно Ник и развалился в кресле.

— Мне бы хотелось написать оригинальный сценарий для вас с Катарин, — проговорил Ник, укладываясь на спину на диване в уборной Виктора. Он согнул ноги в коленях, подтянув их к груди, закинул руки за голову и задумчиво взглянул на своего друга. Торопливо переодевавшийся Виктор бросил на него короткий взгляд.

— Слышу нетерпение в твоих речах, Скриб. Полагаю, у тебя уже готова интрига с кипятком и чайником. Я не прав?

— Более или менее. Мне надо будет слегка обновить сюжет. В любом случае, что ты скажешь по этому поводу? Ты собираешься сделать еще одну картину с этой дамой?

— Конечно. Почему бы и нет?

Виктор разделся до трусов и облачился в купальный халат. Усевшись перед зеркалом, он стал снимать с лица грим.

— У меня есть одно старое обязательство перед Фоксом. Сценарий, который они на днях прислали мне, на мой взгляд, не очень плох. Мне хотелось бы, чтобы ты прочитал его и высказал свое суждение. От него будет зависеть мое решение. Если я приму их приглашение, то буду снимать картину для Фокса в Техасе или в Мексике, пока Катарин будет работать у Бью Стентона в его комедии. Потом я буду свободен, и твое предложение может оказаться весьма кстати.

— Какую картину планирует Фокс? Надеюсь, ради всего святого, не еще один вестерн?

— Что они еще могут, дитя мое.

Виктор через зеркало, не оборачиваясь, взглянул на Ника.

— Меня волнует, что делать с Катарин. Если я сам не смогу сняться с нею в паре, то должен найти для нее соответствующий ее таланту сценарий, который мы могли бы снять под маркой «Беллиссимы». Иначе мне придется искать, к кому ее пристроить на время. Так вот, если ты принесешь сценарий для нас обоих, то тем самым решишь все проблемы. Я абсолютно уверен в том, что смогу продолжить наше сотрудничество с «Монархом». Хилли, как я тебе уже говорил, совершенно определенно дал понять, что хотел бы этого.

Ник сел и решительно спустил ноги с дивана на пол.

— У меня для вас с Катарин есть грандиозная идея. История из современной жизни, очаровательная, романтическая, но и весьма драматическая, не комедия. В течение ближайших дней я еще немного покручу и разовью ее, а потом, если не будешь возражать, прочту ее тебе.

— О'кэй, Никки, считай, что ты уже в деле.

Виктор встал, подошел к умывальнику, сполоснул лицо, причесался и стал одеваться в свой обычный костюм, болтая о событиях последних нескольких часов. Он сознательно сменил тему, хорошо зная Ника и что тот будет избегать любых разговоров о своем будущем сценарии. Ник не любил обсуждать свои замыслы, пока те окончательно не оформились у него в голове.

— Уверяю тебя, Ник, что меня можно было одним дуновением свалить с ног, когда Пирс объявил, что для съемки общего плана довольно одной попытки. Должен признать также, что он был сегодня удивительно легок в общении, когда мы снимали крупные планы.

— Ему ничего другого и не оставалось, — отозвался Ник. — Сегодня вы все были выше всяческих похвал, Вик. Хотя эта картина доставила тебе немало головной боли, она, черт побери, теперь целиком у тебя в кармане.

— М-да, будем надеяться.

Виктор продел галстук под ворот бледно-голубой рубашки и, глядя в зеркало, тщательно завязал его.

— По тому, как идут сегодня дела, можно ожидать, что прощальная вечеринка тоже удастся на славу. Хорошая рабочая атмосфера на съемках всегда задает нужный тон всему остальному.

Ник покосился на гору коробок у двери.

— Вижу, что ты не собираешься изменять своим экстравагантным привычкам. Это — подарки для актеров и для всей остальной команды, не так ли?

— Конечно, малыш, и они их заслужили.

— Что ты приготовил для Пирса. Пистолет или бутылочку мышьяка?

— Ни в коем случае. Я купил ему кинокамеру.

— Бог мой, не может быть, Вик! Я так понимаю, что этот подарок — с двойным дном? Хочешь прозрачно намекнуть, что ему следует вернуться обратно в операторы?

— Ладно, Ник, твоя взяла. Должен сознаться, что у меня действительно была такая задняя мысль. Камера может оказаться неплохим средством, чтобы немного подколоть его. Боже мой, на натурных съемках бывали моменты, когда я готов был буквально выть от злости на него. Он часами заставлял Оззи биться над каким-нибудь пейзажем. На мой взгляд, дерево должно быть деревом, небо — небом. — Виктор поморщился с отвращением. — Это вечная история с режиссерами, которые когда-то сами были операторами. Они убеждены, что каждый кадр должен быть произведением искусства вроде картины или чего-то еще в этом роде.

Виктор снял с вешалки и надел серый в тонкую полоску пиджак.

— На всякий случай я приобрел для Марка еще пару золотых запонок.

— А Катарин?

— Бриллиантовый браслет.

Ник присвистнул.

— Прелестный маленький подарочек! Надеюсь, что Франческа не станет ревновать.

Теперь настала очередь удивиться Виктору.

— С чего бы ей ревновать? Ческа — девушка не того сорта. В любом случае она понимает, что Катарин заслужила этот подарок. — Он отвернулся к зеркалу, чтобы поправить серый шелковый платок, выглядывавший из нагрудного кармана. — Помимо того, что Катарин — истинный профессионал и очень дисциплинированный работник, она заслуживает особой благодарности еще по одной причине. Я тебе раньше не говорил, но именно Катарин уговорила Марка и Терри участвовать в картине, когда у меня возникли трудности с их привлечением. Поэтому, мне кажется, что она заслуживает особого знака признательности с моей стороны.

— Черт побери! — пробормотал Ник. — Я имею в виду ее влияние на Терри и Марка.

Он был поражен, хотя после того, что ему наговорил раньше о Катарин Джейк, он мог бы особо не удивляться. Кажется, продюсер оказывается правым, утверждая, что Катарин умеет добиваться задуманного.

— Кроме того, я подарил Франческе жемчужное ожерелье, которое ты видел на ней во вторник вечером, — добавил Виктор. — Не сомневаюсь, что ты обратил на него внимание. Но знал бы ты, каких трудов мне стоило заставить ее принять подарок!

— Почему?

— Она заявила, что ее отец будет недоволен, если она примет от мужчины такой дорогой подарок даже ко дню рождения. А это и был мой подарок к ее двадцатилетию.

Ник улыбнулся краешком рта.

— Именно так она и должна была отреагировать. Эта девушка — вовсе не стяжательница, отнюдь. Ну и как же тебе удалось уломать ее, старина?

Виктор рассмеялся:

— Я пошел и приобрел подарки для ее отца и Кима в знак признательности за помощь в организации натурных съемок в их замке. Вручив им мои презенты одновременно с Франческой, я тем самым лишил ожерелье характера личного дара и превратил его во вполне законное подношение.

— Жемчуг ей идет. С ним во вторник она выглядела особенно очаровательной, — тихо проговорил Ник, а потом строгим тоном добавил: — Все это для девочки добром не кончится, Вик. Она относится к тебе серьезно, может быть, даже излишне серьезно.

Виктор угрюмо буркнул в ответ что-то нечленораздельное и резко повернулся к нему спиной. Он принялся перебирать бумаги на письменном столе, явно не расположенный продолжать разговор на эту тему. Столь лаконичный, даже невежливый ответ, с определенной долей равнодушия, смутил Ника, и он, непроизвольно нахмурившись, уставился в широкую спину своего друга. Не сумев сдержать себя, Ник спросил:

— А что, у тебя в ее отношении нет серьезных намерений?

— Какие, к черту, серьезные намерения могут быть у меня, Ник? Я все еще женат на Армине!

Голос Виктора, зазвенев от злости, словно клинок рассек тишину. Он по-прежнему стоял к Нику спиной и ругал его про себя последними словами за то, что тот затеял этот разговор в столь неподходящее время. Но, услышав судорожный вздох Ника и его приглушенные восклицания, Виктор был вынужден обернуться. Сердито глядя на своего друга, он ядовито спросил:

— Или ты забыл об этом маленьком препятствии? Кроме того, есть еще масса других сложностей, связанных в том числе и с самой Франческой. А еще у меня до сих пор хватает забот с этой картиной. Так что мне сейчас не до романических историй.

Ник промолчал. По правде говоря, он был изумлен не столько словами Виктора и его лаконичностью, сколько непривычным для своего друга и несвойственным ему агрессивным тоном, которым все это было высказано. Немного спустя, упавшим, расстроенным голосом, Ник произнес:

— Да, я все понимаю. И, конечно, не забыл, что ты женат. Но ты скоро сумеешь отделаться от Армины, и, мне кажется, черт возьми, что ты не слишком порядочно ведешь себя по отношению к Франческе. — Ник пожал плечами. — Прости, что я затеял этот разговор, Вик.

— Ладно, все о'кэй, старина, — примирительно сказал Виктор, поворачиваясь и прислоняясь спиной к гардеробу. Он непроизвольно сжал зубы и тяжело вздохнул, но потом со смягчившимся выражением лица произнес: — Мне не следовало все это вываливать на тебя. Ник, и тем более огрызаться столь неподобающим образом. Прости, малыш. Полагаю, что у меня эта неделя выдалась слишком напряженной. Окончание картины всегда действует на нервы. Давай спустимся вниз и выпьем. Чувствую, что мне сейчас это необходимо, да и все остальные, наверное, уже заждались меня, чтобы начать вечеринку.

— Конечно, Вик, — ответил Ник, с принужденной улыбкой вставая с дивана.

В дверь постучали.

— Это я, Виктор. — Джейк Уотсон просунул голову в приоткрытую дверь уборной. — Мы все в сборе. Я захватил с собой Алана и Дикки помочь с коробками. О'кэй?

— Отлично. Заходи, Джейк, и захвати сам пару коробок. Мы с Ником поступим так же и управимся с ними в один заход.

Виктор подхватил два картонных ящика и направился к дверям. Джейк с помощниками и Ник последовали за ним. Шагая по коридору, Виктор обернулся к Джейку:

— Гус еще не вернулся с моими гостями?

— Нет еще. Скорее всего, он попал в пробку на улицах Лондона. Сейчас там час пик. Но вечеринка продлится часа два или около того. Времени еще много.

Съемочная площадка приобрела праздничный вид. Расставленные тут и там длинные столы покрывали снежно-белые скатерти. На столах громоздились бутылки с ликерами, шампанским и крепкими напитками, подносы с разнообразными сырами, фаршированными яйцами, пирожками, бутербродами и другими холодными закусками. Несколько официантов и официанток хлопотали около столов, готовясь обслуживать гостей. Два бармена усердно протирали бокалы. Собравшиеся актеры и другие члены съемочной группы, разбившись на кучки, оживленно переговаривались и с нетерпением ждали начала торжества.

— Вон там есть пустой стол, где можно пока сложить подарки, — указал Джейк. — Послушай, Виктор, почему бы тебе не начать раздавать их после того, как все выпьют по первой. Думаю, что всем давно не терпится выпить за твое здоровье.

— Согласен, — ответил Виктор.

Главный тост: «За самого лучшего парня!» — был произнесен и рефреном подхвачен всеми присутствующими, когда Виктор со своей обычной ленивой улыбкой вклинился в самую гущу участников вечеринки, щедро расточая свое необыкновенное, харизматическое обаяние. Коллеги мгновенно обступили его. Каждый стремился пожать ему руку, похлопать по спине или иным доступным способом выразить ему свои приязнь и восхищение. Его невероятная популярность не вызывала никаких сомнений.

Николас Латимер отступил назад, предпочитая держаться в тени. Он ощущал свою отстраненность от Виктора, и у него пропало всякое настроение веселиться. У них раньше случались споры и ссоры, но они никогда не бывали особенно серьезными или долгими. Тем более у Ника никогда не возникало причин дурно думать о Викторе. То, что происходило сейчас, нарушило его душевное равновесие и вызывало смутное раздражение. Лучший друг разочаровал его, и Ник не мог этого не признавать. Обычно он не обращал особого внимания на донжуанские похождения Виктора, поскольку сам не отличался особо примерным поведением в отношении к женщинам. Но Франческа — она совсем иное дело! Если даже он понимает это, то Виктор должен сознавать и подавно. «Он нечестно ведет себя с этой девочкой», — пробормотал Ник, и отеческие чувства, которые росли в его душе по мере того, как он ближе узнавал Франческу, взбунтовались. Вдруг он вспомнил покойную сестру. Своей свежестью и невинностью, мягкими манерами и природной прямотой Франческа всегда напоминала ему Марсию. Привычная боль утраты пронзила его, и Ник закрыл глаза в ожидании, пока она отступит. За последние месяцы он свыкся с мыслью о смерти Марсии, но все равно нередко и всегда неожиданно щемящая грусть при мысли о ней охватывала его. Он знал, что ему уже никогда не стать прежним. Какая-то частица его молодости умерла вместе с сестрой. Ника всегда отличали бесшабашность, легкое, беззаботное отношение ко всему на свете. Единственное исключение составляла его работа. Но с возрастом его взгляды на жизнь менялись, и теперь природное легкомыслие Ника было разбавлено «изрядной долей трезвости.

Открыв глаза, Ник поискал взглядом Виктора, убеждая себя быть к нему объективным. Это было ему особенно необходимо сейчас, когда Ник был слегка шокирован холодной отстраненностью, с которой его друг говорил о Франческе. Будучи галантным кавалером и хорошо умея держать язык за зубами относительно некоторых вещей, Виктор никогда и ни перед кем не исповедовался по поводу женщин, возникавших в его жизни. Поэтому он не слишком многое рассказывал Нику о своих отношениях с Франческой, но Ник знал, что они с нею близки, и, несмотря на свою граничившую с обожанием любовь к Виктору, их необыкновенную близость, он был вынужден признаться самому себе, что в данном случае он — на стороне женщины.

Джейк Уотсон, стоявший у одного из баров, встретился взглядом с Ником и поманил его к себе. Ник подошел, и Джейк заявил:

— Ты что-то пребываешь в унынии, старина. Давай выпьем. Что тебе заказать?

— Водку со льдом, пожалуйста.

Джейк повернулся к бармену и заказал напитки. Минуту спустя он вручил Нику его бокал, и они чокнулись.

— Что-то тревожит тебя, Николас?

— Нет, с чего это ты взял?

— Мало того, что ты мрачно выглядишь, так еще и плохо выбрит.

Ник рассмеялся.

— Боюсь, что это расплата за вчерашние ночные грехи. Целый день с утра борюсь с похмельем. Но ничего, водка живо поставит меня на ноги.

Понимающая усмешка тронула губы Джейка, и он кивнул, принимая объяснение Ника, хотя в глубине души оно его не удовлетворило. Минуту назад Ник, слонявшийся в стороне от толпы, показался ему сильно чем-то расстроенным. Усталые глаза и осунувшееся лицо. Не было того привычного озорного вида, который делал его таким привлекательным. Впрочем, перемена в его облике была уже заметна во вторник. Виктор тоже обратил внимание на его печальный вид. Но тогда они оба отнесли перемены в Нике на счет семейных невзгод, которые обрушились на него. Джейк решил больше не приставать к Нику с расспросами и сказал:

— Не понимаю, куда запропастился Хилли. Будет паршиво, если он совсем не появится.

Ник, наблюдавший за Катарин Темпест, которая беседовала с Терри Огденом, оторвал от нее взгляд.

— Ты же знаешь, что он вечно всюду опаздывает, — заметил он. — Но куда, спрашивается, девался Гус? Он-то давно должен быть здесь.

— Твое нетерпение не удивляет меня, — поддел его Джейк, — нет слов, она — сногсшибательная женщина.

— О ком это ты? — широко раскрыв глаза и с напускным недоумением спросил Ник.

— О Диане, о ком же еще? Насколько я понимаю, вы без ума друг от друга.

— Держи это в секрете, — быстро ответил Ник и взял Джейка под локоть. — Думаю, что пора приступать к поздравлениям. Пошли воздадим причитающееся Терри.

— А Катарин — ее.

— Конечно!

Катарин была одета в элегантное черное платье с рукавами три четверти и с широкими вставками из белого накрахмаленного полотна. Оно удивительно шло ей. Платье подчеркивало ее хрупкость и изящество, придавало ее безупречной фигуре необыкновенную воздушность. Она убрала с лица свои прекрасные волосы и, разделив их струящиеся волны прямым пробором, стянула на затылке широкой муаровой лентой. Подойдя к Катарин, Ник обратил внимание на то, что она уже надела на запястье подаренный Виком браслет с бриллиантами, которые блестели и переливались столь же ярко, как ее глаза, когда Катарин подносила бокал с шампанским к своим ярко накрашенным губам. Она склонилась к Терри, что-то сказала ему и весело рассмеялась. Потом Катарин заметила Ника, и тому показалось, что ее глаза подернулись ледяной пленкой, а улыбка немедленно слетела с ее лица. Против собственной воли, сам не понимая, зачем он это делает, Ник легко коснулся губами щеки Катарин.

— Сегодня вы были просто восхитительны, Катарин.

— Очень вам признательна за похвалу, Николас, — холодно отозвалась она. Если даже Катарин и была удивлена столь неожиданным проявлением его расположения к себе, то она не подала вида.

— Она чертовски была хороша! — заявил Терри.

— И вы тоже, поздравляю. — Пожал ему руку Ник.

— Спасибо, Николас. Благодарю вас за прекрасный текст, что вы для меня написали.

— Боюсь, что за него надо благодарить не меня, а Эмилию Бронте.

— Неважно, вы сделали прекрасную инсценировку, — улыбнулся Терри и подхватил Джейка под руку. — Можно вас на пару слов, старина? Это займет минуту, не более.

Он увлек продюсера в сторону, и Ник остался наедине с Катарин.

— Я уже говорил раньше и повторяю сейчас — вы прирожденная Кэти и останетесь незабываемой в этой роли. Добавлю еще: вы навсегда останетесь в памяти у всех именно как Кэти, точно так же, как Вивьен Ли отождествляется всеми со Скарлетт О'Хара.

Катарин ответила ему долгим взглядом и вдруг ощутила, что не в состоянии отвести взора, завороженная его внимательными голубыми глазами, в упор глядящими на нее. Она отступила на шаг и тут же заметила перемену в облике Ника, происшедшую с их последней встречи в начале марта. «У него были не лучшие времена», — подумалось ей. Она подыскивала слова, чтобы должным образом выразить ему свое сочувствие, но что-то удерживало ее от этого. И она, всегда считавшая бесчувствие самым отвратительным грехом, так и не сумела ничего вымолвить по поводу его недавней утраты. Более того, она уцепилась за его последние слова и отреагировала на них:

— Какую страшную для актрисы вещь вы только что произнесли. Вы хотите сказать, что видите во мне способности одного, определенного свойства, что я могу играть только однотипные роли? Но, может быть, вам будет интересно узнать, что Виктор и Марк находят меня весьма разноплановой актрисой.

— Послушайте, но я имел в виду совсем иное, вы меня неправильно поняли!

Катарин безапелляционно оборвала его:

— Ах, вон там я вижу Оззи Эдвардса. Я должна пойти поблагодарить его за то, что он был так мил со мной во время съемок. Так что прошу меня извинить.

Она взглянула на него своими бирюзовыми глазами, показавшимися Нику холоднее обычного. Но улыбка ее была сладкой, как сахарин, и такой же обманчивой. Катарин сделала несколько шагов в сторону Эдвардса и, обернувшись, ядовито бросила через плечо:

— А вас, дорогой мой Николас, публика навсегда запомнит как инсценировщика «Грозового перевала».

— Ох! — вздрогнул Ник.

Он молча следил за тем, как она идет по съемочной площадке с видом разгневанной школьницы, чья гордость непоправимо уязвлена тем, что какой-то сорванец больно дернул ее за косу. Смущенная улыбка тронула губы Ника. Он понял, что Катарин интерпретировала его слова самым неподобающим образом, и пожалел об этом, поскольку, что бы он ни думал о ней, как о женщине, он всегда восхищался ее актерским талантом. Он неожиданно ощутил, как гневная волна поднимается в его душе. Они встретились впервые после смерти Марсии, а она ни единым словом не удосужилась выразить ему свои соболезнования! Даже у Эстел Морган на это хватило такта. Через мгновение гнев уступил место пронзительной печали, так поразившей и раздосадовавшей Ника, что он залпом допил свой бокал. Удивительно, как он мог ждать от нее чего-то иного! Неприязнь к Катарин Темпест вспыхнула в нем с новой силой. Он подошел к ближайшему бару, заказал новую порцию водки, закурил сигарету и посмотрел в сторону Джейка, погруженного в серьезный разговор с Терри. Зажав сигарету в губах и со стаканом в руке, Ник отправился на поиски Джерри Массингхема.

— Никки! Дорогой Никки!

Круто развернувшись, Ник заметил в толпе сияние серебристо-золотых волос и обращенное к нему прелестное личико. Диана махала ему рукой. Они с Франческой стояли около одной из камер. Он взмахом руки ответил на приветствие и стал проталкиваться к ним. Диана была ослепительна в своем шикарном шелковом костюме цвета спелого абрикоса и в более бледной, тоже абрикосовой блузке из органди. Ее необыкновенного цвета волосы были собраны на макушке небольшой изящной короной. На ней были туфли на очень высоких каблуках, что делало ее намного выше, чем она была на самом деле. Ее улыбка, страстная, светлая, любящая, мгновенно согрела сердце Ника.

— Привет, любовь моя, — сказал Ник и поцеловал ее в щеку.

— Привет, Ник. Простите, что мы опоздали, — ответила Диана. — Очень напряженное движение на улицах.

— Я уже начал волноваться, но теперь, когда вы здесь, — все в порядке.

Он повернулся к Франческе и, приветливо обнимая ее, шепнул:

— Вик занят с актерами и остальными из съемочной группы, детка.

— Я так и думала, не беспокойтесь.

Франческа огляделась вокруг.

— Я не вижу Катарин. Где она?

— Где-то здесь, в этой сумасшедшей толкотне. Последний раз я видел ее, разговаривающей с Оззи Эдвардсом. Теперь, мои милые, может быть, по бокалу шипучки? Или вы предпочитаете что-нибудь еще?

— Шампанское — это чудесно. Спасибо, Ник, — ответила Франческа. Диана согласно кивнула. Ник вручил ей свой стакан.

— Сохраните это для меня, дорогая. Я мигом вернусь. Не сходите с места и не двигайтесь, иначе толпа поглотит вас.

Возвратившись с шампанским, он обнаружил рядом с двумя оставленными девушками оживленно беседующих с ними Терри и Джейка. Терри не видел Диану, когда та во вторник приезжала на студию, и сейчас он старался быть с ней особенно галантным и обворожительным. «Пыжится изо всех сил», — с приступом легкого раздражения подумал Ник и с удивлением заметил, что ревнует Диану к Терри. Он улыбнулся про себя, вспомнив фразу Ларошфуко: «В ревности себялюбия больше, чем истинной любви». Он вручил дамам шампанское и, забирая у Дианы свой стакан, встретился с нею взглядом. Ее глаза сказали ему так много и так красноречиво, что Ник сразу успокоился, хотя Диана, стоя вполоборота к нему, продолжала свою беседу с Терри. Джейк тем временем занимал разговорами Франческу, расспрашивая ее об отце и Киме. Ник расположился рядом, погруженный в собственные мысли и рассеянно прислушиваясь к разговорам. Он спросил себя, нет ли у Джейка каких-либо подозрений в отношении Франчески и Вика, и сам себе ответил, что это маловероятно. Неукоснительное соблюдение тайны было неизменным правилом Вика в подобных ситуациях.

Ник пристально следил взглядом за Франческой. Как прелестна была она сегодня в простом летнем вечернем платье из белого шелка в мелкий голубой цветочек. Еще острее, чем прежде, он ощутил, насколько она еще юна. Она показалась ему такой нежной и беззащитной, что у него больно защемило сердце. Он испугался за нее. Ник заморгал и стал озираться вокруг в поисках Виктора. Он сразу заметил его, возвышающегося среди обступившего его кружка, состоявшего из Катарин, Хилли Стида, Марка и Хилари Пирсов, Джинни Дарнелл и Оззи Эдвардса. Виктор взглянул на Ника и чуть заметно кивнул ему. «Он знает, что Франческа уже тут, — подумал Ник. — От него никогда и ничего не скроешь».

Секунду спустя Виктор был уже рядом, сияя улыбкой, расточая радушие и добросердечность. Произнеся несколько приветственных слов и отпустив пару веселых острот, он увлек за собой Диану, чтобы представить ее собравшимся. Терри извинился и легкой походкой направился в сторону Пирсов. Джейк тоже побрел прочь, пробормотав, что ему надо налить себе еще. На какое-то мгновение Ник остался наедине с Франческой, и она с тревогой спросила:

— Трудный выдался день?

Ник уловил ее внутреннее напряжение и крепко сжал ее руку.

— Вовсе нет, детка. Здесь все было на удивление мирно, и съемки прошли без сучка без задоринки.

Он принялся расписывать подробности, во всех деталях пересказывая ей последнюю сцену фильма, описывая игру актеров, которой он восхищался, и работу всей съемочной группы. Он не сумел скрыть своего волнения и энтузиазма, когда живописал игру Катарин. Потом он принялся рассуждать о фильме в целом и потратил добрые десять минут, развивая свои суждения обо всех его достоинствах. Ник был готов спросить Франческу, как продвигается ее работа над книгой, но внезапно понял, что она почти не слушает его, а ее внимание приковано к Виктору, беседующему с Катарин Темпест. Они стояли вдвоем несколько поодаль от толпы, окружавшей Диану, и Катарин пылко и многообещающе смотрела на Виктора, крепко держа при этом его за руку, будто желая продемонстрировать свои особые права на него. Виктор, со своей стороны, все свое внимание сосредоточил на Катарин. В его взгляде были нежность и поощрение. Он весело расхохотался, придвинулся к Катарин и принялся что-то нашептывать ей на ухо. Нику пришло в голову, что в этой сцене было нечто интимное и наводящее на предположения определенного рода. По крайней мере, на посторонний взгляд, она могла быть истолкована именно так.

Быстро сообразив, что к чему, Ник сказал Франческе:

— Он ею совершенно не интересуется…

Франческа обернулась и с удивлением посмотрела на него. Ее лицо при этом осталось абсолютно непроницаемым.

— Я это знаю, — ровным голосом ответила она, — хотя и допускаю…

— И она тоже не интересуется Виктором, — не сводя глаз с Франчески, добавил Ник. Заметив, что ее невозмутимое лицо постепенно начинало контрастировать с беспокойным выражением в глазах, он поспешил сказать: — Мне кажется, ее вообще не волнуют мужчины. Катарин Темпест слишком влюблена в самое себя, чтобы делить свою привязанность с кем-либо еще. Весь остальной мир для нее не существует. Все мы — не более чем грязь у нее под ногами.

Он с такой холодной яростью произнес эти слова, что пораженная Франческа изумленно взглянула на него.

— Какие чудовищные вещи вы говорите! Вы несправедливы к бедняжке Кэт, выставляете ее невероятной эгоисткой, а она вовсе не такая. И относительно ее отношения к мужчинам вы сильно заблуждаетесь. Ведь она практически обручена с моим братом.

Ник был ошеломлен. То, что сказала Франческа, он меньше всего был готов услышать.

— Я слышал об этом. Но женитьба! Это будет крайне неудачный брак! — воскликнул он.

— Мне так не кажется, — ледяным тоном ответила Франческа и с явным неудовольствием посмотрела на него.

Быстро прийдя в себя, Ник с сухим смешком заметил:

— Не понимаю, почему я так горячо отреагировал на ваше сообщение. Кажется, никакие ее поступки уже не могут удивить меня. Этакая маленькая трудолюбивая пчелка, вы не находите?

— Никки, порой вы бываете ужасно злым и невероятно жестоким. Вы просто поражаете меня. На самом деле Кэт — одно из самых милых существ, кого я знаю. Она великодушна, щедра и внимательна к людям. Кроме того, она моя самая близкая и дорогая подруга.

«Интересно, что сама Катарин думает на этот счет?» — подумал Ник.

— Итак, вы приобретаете сестру в лице своей будущей невестки. А вы уверены, что она сумеет вписаться в вашу среду? Английская аристократия чертовски высокомерна. Они все, по моим наблюдениям, ужасные снобы. Вы действительно уверены, что они примут ее? Я лично в этом сомневаюсь. Бог мой, она же актриса.

— Не говорите глупости, Ник! Вы все еще живете в мире Диккенса. Теперь такие вещи ровным счетом ничего не значат, — возмутилась Франческа. — Кроме того, актриса Кэт или нет, но она — настоящая леди, и прекратите унижать ее. Мне не нравится весь этот разговор, Никки, честное слово.

— Она просто разыгрывает из себя леди, играет роль аристократки, уверяю вас. Никогда не забывайте, что она — актриса. Вы — совсем другое дело, Франческа, вы аристократка по крови, от рождения. Между вами двумя — большая разница, и не пытайтесь заставить себя думать иначе.

Проигнорировав последнее замечание Ника, Франческа твердо заявила:

— Вернемся к тому, что я хотела сказать с самого начала, увидев Виктора и Катарин, увлеченных беседой. Я тогда с новой силой почувствовала, насколько далека от его профессиональных интересов. Порой я ощущаю себя пятым колесом, совершенно оторванной от его мира, одиноко стоящей где-то на обочине. Но, говорю это совершенно честно, мне никогда в голову не приходила мысль о том, что их может связывать что-то еще, кроме деловых отношений. Я уверена, что для Катарин не существует никого, кроме Кима. И я абсолютно доверяю Виктору.

— Он знает, как ему повезло с вами, Франческа?

Она улыбнулась. Ее глаза сразу успокоились и просветлели.

— А вы считаете, что ему действительно повезло, Никки?

— Конечно. Он просто счастливчик, что встретил вас.

— Но я сама чувствую себя счастливее всех на свете от того, что он есть у меня.

Сказав это, она повернула свою голову на тонкой шее, и Ник проследил направление ее взгляда, вновь устремленного на Виктора. Тот стоял теперь в окружении своих боевых друзей, обнимая за плечи Терри Огдена и возвышаясь над ними, словно башня. Он непринужденно смеялся, оглядываясь по сторонам веселыми глазами, затмевая всех своей мужественностью и ослепительной улыбкой.

— Имейте в виду, детка, — сказал Ник, — вы очутились на опасной дороге в одной машине с сумасшедшим водителем.

Глаза Франчески расширились от удивления.

— Ради всего святого, что вы хотели этим сказать? — нахмурилась она.

Ник, обозлившись на себя, уже жалел о сказанном. Против его собственной воли эта шутливая реплика прозвучала как предостережение. Мысленно проклиная свою глупость, он промолчал, а Франческа, глядя ему прямо в глаза, осуждающе покачала головой.

— Порой вы говорите странные вещи, Ник, в самом деле, странные…

Она не закончила фразу и, побледнев от испуга, продолжала пристально, в упор смотреть на него.

— Да, детка, таким уж я уродился, — торопливо согласился с нею Ник. — Забудьте все, что я вам наговорил тут. Пошли, выпьем еще и поищем Диану.

Ведя Франческу к бару. Ник задавался вопросом, почему он сегодня так желчно смотрит на все окружающее. Но не нашел ответа на этот вопрос. Заменив пустые бокалы полными и держа их в руках, Ник и Франческа обошли съемочную площадку по периметру и наконец наткнулись на Диану, беседующую со смуглой черноволосой молодой женщиной, тонкой и гибкой, с глазами цвета спелого терна. Диана представила ее, как Хилари Райан-Пирс, жену Марка Пирса и художницу по костюмам в этом фильме. Вполне естественно, что женщины немедленно заговорили о модах, и разговор на эту тему продолжался следующие несколько минут. Ник стоял с отсутствующим видом рядом, глубоко задумавшись, и мелкими глотками отхлебывал водку из своего стакана.

Неожиданно Хилари попросила прощения, сказав, что она должна разыскать Марка. Ник пожал ей руку, поразившую его своей ледяной холодностью, особенно удивительной, учитывая жару, стоявшую в студии. Он хотел было что-то сказать по этому поводу, но вовремя сумел остановить себя.

Диана посмотрела вслед удалявшейся Хилари.

— Какая милая женщина, не правда ли, Ческа? Такая очаровательная и так хорошо информирована во всем, что касается моды. Она дала мне несколько очень дельных советов относительно закупок одежды в Лондоне для моего бутика.

— Да, она очень милая, и я рада, что она оказалась тебе полезной, Дибс. Я предупреждала тебя.

— Она, кажется, индианка, не правда ли? — спросил Франческу Ник.

— Наполовину. Ее мать — дочь некого индийского магараджи, властителя небольшого княжества близ Равлапинди, а ее отец сэр Джеймс Райан. Был большой скандал, когда он оставил свой полк, чтобы жениться на маленькой индийской княжне, или магарахине, или как там еще их называют. Но это было лет тридцать пять тому назад, и с тех пор шум вокруг этого события давно утих. Времена изменились, и теперь все обожают леди Райан, которая стала весьма заметной персоной. Она все еще очень красива, а Хилари — ее точная копия.

— Вы — настоящая ходячая энциклопедия, детка, — усмехнулся Ник.

— Нет, я только нормальная любопытная женщина, — ответила Франческа, вновь обретая равновесие. — Всегда задаю вопросы, и в ответ на меня обрушивается водопад разных сведений, по большей части совершенно бесполезных.

— Я бы этого не сказал. Может быть, вы знаете ответ на другой, значительно более актуальный вопрос. Куда наша звезда везет нас ужинать сегодня вечером?

— Боюсь, что как раз этого я и не знаю.

— Вы, дорогой Никки, имеете возможность спросить об этом Виктора сами, — сказала Диана. — Он как раз направляется к нам.

— Вижу, тебя что-то гнетет, дружище. Давай выкладывай, — приказал Виктор, сидя в номере Ника в отеле «Кларидж» и потягивая скотч.

Ник не подал никаких признаков желания отвечать, и Виктор, шумно вздохнув, сжал губы.

— Я слишком хорошо изучил тебя, Ник, чтобы не заметить, что с тобой что-то неладно. Ты как-то натянуто разговариваешь со мной после той прощальной вечеринки. Я чем-нибудь обидел тебя?

— Конечно же, нет, — торопливо ответил Ник.

Виктор усмехнулся:

— Ты совсем не умеешь врать, малыш. Ну раз ты сам не хочешь сознаться, то попробую угадать. Это как-то связано с Франческой, не так ли?

— Что-то в этом роде, — неохотно признался Ник.

Виктор раскурил сигару, сел и, не моргнув глазом, выдержал устремленный на него проницательный взгляд Ника.

— Так я и думал. Признаю, что тогда, в моей уборной, я довольно резко оборвал разговор о ней, но это случилось потому, что для подобной беседы время было малоподходящим. Я сказал тебе, что у меня много проблем с картиной, но не объяснил, что есть еще и масса других сложностей, с которыми я вынужден считаться. Много проблем личного свойства и очень серьезных.

Его тревоги, не скрываемые сейчас за привычной актерской маской, стали очевидны Нику. Он понял, что подозрения Джейка не были игрой воображения.

— Тебе надо было сказать мне раньше… — Начал было Ник, но Виктор взмахом руки остановил его.

— Вечеринка должна была вот-вот начаться, и мне не хотелось омрачать торжество, — грустно улыбнувшись, признался Виктор. — Послушай, я действительно влюблен во Франческу и очень сильно, здесь ты не ошибся, малыш. Но пока я не развяжусь с Арлин, у меня мало что есть предложить Чес. Надо смотреть правде в глаза. Ей только двадцать, и во многих отношениях она еще совсем ребенок. Ее жизнь только начинается. Она — из знатной семьи, и ее акции на рынке невест стоят высоко. При ее внешних данных и происхождении, не сомневаюсь в этом, ее отец вправе ожидать, что она сделает блестящую партию с молодым человеком своего круга. Я не желаю разрушать ее шансы на хорошее будущее, если сам не могу распутать собственные дела. Поэтому ты должен понимать, что я должен вести себя с ней чрезвычайно осторожно. — Он отхлебнул глоток виски и продолжил: — Могу себе представить, какое лицо будет у графа, если его единственная несовершеннолетняя дочь окажется втянутой в скандальное дело о разводе из-за своей связи с кинозвездой, который уже был трижды женат и имеет двоих взрослых сыновей почти одного возраста с нею. Боже мой, Никки, я же на двадцать лет старше ее, я ей в отцы гожусь, да к тому же имею репутацию развратника. Разве я не понимаю, что Дэвид Каннингхэм отказал бы мне, попроси я у него руки Франчески, даже если бы мои семейные обстоятельства не были столь дьявольски запутаны?

Огорченный тем, что незаслуженно осуждал Виктора, Ник горько упрекал себя за свое недоверие к нему.

— Итак, дело о твоем разводе продвигается?

— В данный момент — ничуть, — голосом столь же мрачным, как угрюмое выражение лица, ответил Виктор. — Арлин по-прежнему упряма и несговорчива, — пояснил он. — Она только что выставила такие условия, что я ими совершенно выбит из колеи. Она со своими треклятыми модными адвокатами готова разорить меня, готова с меня живого содрать шкуру, если я им это позволю.

— Ты имеешь в виду раздел имущества, Вик?

— В том числе! Тебе известны законы Калифорнии. «Совместно нажитое имущество» — вот ключевые слова. Она имеет равные со мной права практически на все, чем я владею. Она желает теперь заполучить ранчо и половину акций «Беллиссима Продакшнс».

— Боже милосердный! — воскликнул Ник, впервые ясно осознав положение Виктора. Неудивительно, что он озабочен, разгневан и расстроен. Арлин Мейсон протянула свои жадные лапы к тем двум вещам, которыми он дорожил больше всего, над созданием которых он так долго и тяжело работал.

— Черт ее подери, — выругался Ник. — Но, какого дьявола, Вик, у нее же нет никаких шансов! Ни один судья не даст ей…

— Не надо быть настолько в этом уверенным! — воскликнул Виктор. — Я не хочу предугадывать решения суда или присяжных. Может случиться что угодно.

Ник напряженно размышлял:

— А что, если предложить ей порядочную сумму? Убежден, что она…

— Мы это уже сделали, — перебил его Виктор. — На прошлой неделе мои адвокаты внесли контрпредложение — три миллиона долларов в качестве единовременного возмещения плюс ежемесячно алименты в течение пяти лет. В сумме это составит еще шестьсот тысяч, причем она будет получать алименты весь назначенный срок, даже если снова за это время выйдет замуж. Мне казалось, что я достаточно щедр, но она отвергла и это предложение.

Ник возмущенно затряс головой.

— Какая же она все-таки сука, Вик! Боже мой, Арлин всегда ненавидела ранчо и никогда не приезжала на него с тобой. Какого же, спрашивается, дьявола она вздумала претендовать на него? Только ради того, чтобы досадить тебе?

— Она намерена выставить меня перед всем светом в качестве жестокого и бессердечного мужа, как сексуального маньяка, у которого было множество связей с другими женщинами в то время, когда мы с ней еще жили вместе как муж и жена. Все это, как тебе хорошо известно, мягко говоря, не соответствует действительности, но она крутит фактами как ей заблагорассудится. В качестве оружия она использует угрозу устроить мне скандальную рекламу. Ищейки из «Конфидэншл» постоянно висят у меня на плечах. За себя я не боюсь, Ник, но обязан защитить от них Франческу.

— Но Арлин не должна ничего знать про нее, — быстро заметил Ник. — Ведь вы с нею так осторожны!

Тут Ник прикусил губу.

— Надеюсь, что вы действительно были осторожны, Вик? У них не должно быть никаких улик, не правда ли?

— Думаю, что нет. Я был очень осторожен и никогда не появлялся на публике вдвоем с Франческой.

— А как насчет вашей поездки в Кенигзее?

— Туда и обратно мы летели врозь, а там не отходили далеко от дома, не ходили по ресторанам и другим общественным местам. А в Йоркшире на натурных съемках мы почти не виделись. Если и встречались, то всегда были окружены людьми. Я понимаю, на что ты намекаешь, Ник, но если даже у Арлин было один-два, даже три соглядатая, то им не за что было уцепиться, не сомневаюсь в этом. И теперь, когда мы будем на юге Франции, передвигаясь все время в центре большой компании, наши отношения будут надежно прикрыты. Но как это тяжело все время прятаться по углам, особенно для моей маленькой.

— Франческа — умная девушка, и все прекрасно понимает, я уверен, Вик.

— Более или менее.

— Что ты собираешься теперь делать с Арлин?

— Торговаться. В этом заключается вся моя тактика. Слушай, малыш, строго между нами! Я готов добавить ей еще миллион отступного, сохранив за ней алименты. Могу даже пожертвовать домом в Бель-Эйр. Но я не могу отдать ей в лапы «Че-Сара-Сара» или долю в «Беллиссима», это совершенно исключается и не подлежит обсуждению, — закончил Виктор.

Нику послышалось отчаяние в голосе друга.

— Мне Арлин всегда казалась недалекой артисточкой, у которой между шеей и макушкой нет ничего, кроме воздуха. Оказывается, я ошибался, — заявил Ник.

— Я сам ее недооценивал. Купился на смазливое личико и на самые длинные ноги в Голливуде со времен Бетти Грэбл. Думаю, что мне не повредила бы лоботомия, — рассмеялся Виктор. — Что касается Арлин, то сам Майк Лазарус — грудной ребенок по сравнению с нею. О, как бы мне хотелось справиться с нею так же легко, как я разделался с Майком.

— Еще бы! Ладно, забудем на время об актрисах. Но что касается тебя, Вик, я готов на все, чтобы помочь тебе.

— Спасибо, Никки, но сейчас единственное, что нам остается, это — сидеть и ждать следующего хода Арлин. Но я добился главного: очистил воздух вокруг нас с тобой от недомолвок и ввел тебя в курс дела.

Виктор развалился в кресле и, попыхивая сигарой, заметил:

— Кстати, я не рассказывал Франческе о своих проблемах с Арлин. Предпочитаю, чтобы она ничего о них не знала. Это только расстроит ее. В сложившихся обстоятельствах чем меньше ей будет известно, тем лучше для нее.

— Конечно, Вик, я понимаю.

Зазвонил телефон. Ник вскочил, чтобы снять трубку.

— Алло! Приветствую вас, милочка. Да, конечно, он здесь. Минутку.

Ник положил трубку рядом с аппаратом и обратился к Виктору:

— Это вас, маэстро. Ваша леди.

Виктор одним прыжком оказался у телефона.

— Привет, моя дорогая, — сказал он, прижимая трубку к уху. Нежность заволокла его взгляд, светлая улыбка смыла озабоченность с лица, пока он слушал голос Франчески. Внезапно он снова помрачнел. — Я понимаю. Нет, Чес, я ничего не знал об этом! — воскликнул Виктор и напористо заговорил: — Нет! Нет, я не хочу, чтобы ты это делала, детка. Ни при каких условиях. Это слишком трудно для тебя и небезопасно. Да, я считаю, что это может оказаться опасным.

Виктор ненадолго замолчал, слушая возражения, Франчески.

— Послушай, дай мне возможность все это как следует обдумать. Нет, не звони пока Дорис. Еще полно времени, чтобы переговорить с нею. Расслабься, детка, мы все это обсудим сегодня за обедом.

Еще одна небольшая пауза, после чего Вик решительно заявил:

— Да, я настаиваю, Франческа. Пока, детка.

Ник, слышавший разговор лишь с одной стороны и видя беспокойство, написанное на лице Виктора, быстро поинтересовался:

— Что может быть опасным, Вик?

— Франческа намерена сама перегнать «роллс-ройс» Дорис Астернан на юг Франции. Это неближнее путешествие как тебе известно. Ты сам ездил по этому маршруту со мной. Я не могу позволить, чтобы она одна ехала через долину Луары, где на многие мили вокруг безлюдная, пустынная сельская местность. Ни в коем случае не допущу, чтобы она взялась реализовывать эту безумную затею.

Ник кивнул:

— Полностью согласен с тобой. Но мне казалось, что Катарин собиралась поехать вместе с ней и вести машину по очереди.

— Да, все планировалось именно так, но Катарин только что дала задний ход. Несколько минут назад она позвонила Чес и сказала, что не может выехать с нею и этот уик-энд, как намечалось, так как должна задержаться в Лондоне на пару недель. У нее намечены важные деловые свидания по поводу новой картины. С Хилли Стидом и Бью Стентоном.

— Это правда? — спросил Ник, взглянув на Виктора.

— Впервые об этом слышу, дружище.

Виктор воткнул сигару в губы и сделал несколько энергичных затяжек. Он не понимал, какую игру затеяла на этот раз Катарин, и не подозревал, что его друг, Николас Латимер, безуспешно ищет ответ на тот же вопрос.

 

32

Дорис Астернан ходила взад и вперед по мраморным плитам террасы виллы Замир, двигаясь легко и изящно, ставя ногу точно в след другой, словно шагая вдоль воображаемой черты, проведенной по полу. Дорис размышляла, и ей, как всегда в такие минуты, требовалось ходить. Ее мозг работал в такт размеренным шагам, анализируя, подобно компьютеру, хранящуюся в нем информацию, выбирая, мгновенно оценивая, принимая или отбрасывая те или иные решения. Дорис была сильно встревожена. Это легко угадывалось по выражению ее лица. Обычно живые зеленые глаза сейчас будто застыли.

Был конец дня, тот особый тихий и спокойный час между уходящим днем и наступающим вечером, когда все живое в природе готовится уйти на покой. Огненный шар заходящего августовского солнца уже почти скрылся за невысокими горами, окружающими Рогбрюн. Его последние лучи раскрасили шафраном и золотом узкую полосу кобальтового неба, уступавшую постепенно место сумеречному рассеянному свету. Дул слабый, чуть заметный бриз, но благоуханный воздух еще хранил дневное тепло.

Большая белая вилла, казалось, была уже погружена в сон, мир и спокойствие царили вокруг. Воздух был пропитан ароматами жимолости, frangipany, роз, гелиотропов и красных гвоздик. Ничто не нарушало тишину, кроме стука подошв золотых сандалий Дорис по мраморным плитам и легкого шелеста длинного бледно-зеленого шелкового халата, обвивавшего ее длинные ноги. Обычные взрывы веселого смеха, оживленные молодые голоса, вырывающиеся из магнитофона звуки популярных мелодий, стук мячей и крики болельщиков на корте — все это пропало куда-то. Вилла, на которой не осталось никого, кроме прислуги, была почти пустынна, и Дорис наслаждалась тишиной и покоем. Ким уехал на автомобиле в Грасс навестить старого школьного приятеля и собирался вернуться только завтра. Франческа в сопровождении Дианы умчалась где-то в середине дня, пробормотав нечто не очень вразумительное насчет пикника с Николасом Латимером, помогавшим ей в работе над книгой. Дэвид прилег вздремнуть, а Кристиан тоже удалился к себе в комнату. Они оба сетовали на усталость после званого обеда в доме их друзей в Монте-Карло, где, на взгляд Дорис, было слишком много шампанского, но маловато закусок.

Отвлеченная от своих мыслей легким шумом позади, Дорис остановилась и оглянулась. Дворецкий Ив, командовавший штатом наемной прислуги на вилле, приоткрыл французскую дверь, соединявшую с террасой парадный зал.

— Бон суар, мадам, — приветствовал он Дорис, вежливо кланяясь.

— Бон суар, Ив.

Дворецкий вышел на террасу, толкая перед собой большой сервировочный столик на колесиках из стекла и бронзы, игравший роль передвижного бара. Столик был уставлен всевозможными аперитивами, ликерами, коктейлями, крепкими напитками и хрустальными бокалами, издававшими тонкий звон, пока Ив катил столик в дальний конец террасы, заставленной летней садовой мебелью. Установив столик так, как ему показалось удобным, дворецкий осведомился у Дорис, желает ли она еще чаю, и, получив отрицательный ответ, он поднял поднос с чайным сервизом со стеклянного столика и удалился.

Дорис взглянула на часы. Скоро уже вернутся Франческа и Диана. Выйдут Дэвид с Кристианом — наступит время коктейлей. Она снова окажется в гуще людей. «У меня остается всего минут пятнадцать, не более, — подумала Дорис, — чтобы продумать все окончательно и выработать свою стратегию». Она прошла через террасу и опустилась на глайдер. откинувшись на обтянутые желтой тканью подушки. Дорис не стала останавливать качнувшийся под ней глайдер. Она вновь погрузилась в раздумья. Тент глайдера отбрасывал тень на усыпанное веснушками, бронзовое от загара лицо, еще сильнее подчеркивая его серьезное, задумчивое выражение. «Лишние амбиции! — думала Дорис. — Как часто они толкают людей к крайностям, заставляют их совершать порой абсолютно бессмысленные поступки».

Дорис сама отличалась амбициозностью, но не настолько, чтобы приносить других в жертву своим амбициям. Она была любящей и самоотверженной женщиной, любовь двигала ею всю жизнь. В свое время она вышла замуж за Эдгара ради него самого, а отнюдь не ради его миллионов, и теперь, когда она готовилась выйти замуж за Дэвида Каннингхэма, одиннадцатого графа Лэнгли, она опять руководствовалась сердцем, а не расчетом. Дорис была достаточно честна перед собой: деньги и титул, конечно, имели для нее определенное значение, но никогда, она была уверена в этом, не играли в ее жизни решающей роли. По правде говоря, все амбиции Дорис были сугубо рассудочными и произрастали из ее желания общаться со значительными, блестящими личностями, с умными людьми, образованными и воспитанными, с людьми, у которых она могла бы чему-то учиться. «Мои амбиции имеют абстрактный характер, — подумала Дорис, — и всегда сдерживаются обстоятельствами и благоразумием». Если же, вопреки своим правилам, она начинала руководствоваться в своих поступках амбициями, то именно тогда ее подстерегала опасность.

Дорис внезапно задрожала, хотя в воздухе еще не было и намека на прохладу, и, оглядевшись по сторонам, с удивлением заметила, как сильно потемнело. Небо утратило последние остатки ярких цветов, его голубизна растворилась в жемчужно-опаловых тонах, и терраса неожиданно погрузилась в сумерки. Дорис поднялась с места, сняла стекло с лампы-молнии и поискала рядом коробку спичек. Она зажгла толстую белую свечу, прикрывая ее фитиль от легкого ветерка, и загасила спичку. Потом Дорис быстро вернулась к глайдеру и села, снова раскачав его своими порывистыми движениями.

Ей вспомнился другой глайдер. Он стоял на веранде белого аккуратного домика ее бабушки в Оклахома-Сити, где она росла, окруженная любовью своей матери и не менее преданных ей бабушки и дедушки. Этот дом был богат не столько деньгами, сколько любовью и добрым юмором, честностью и другими непреходящими ценностями. Дорис закрыла глаза, и веранда бабушкиного дома во всех мельчайших подробностях возникла перед ее мысленным взором, с цветами, росшими в красивых горшках, с плетеной мебелью, со старинной викторолой, с неизменным кувшином лимонада и домашним печеньем на серебряном блюде, стоявшими на белом столе, покрытом клеенкой в бело-голубую клетку. Чудесными летними вечерами здесь собиралась вся семья. Веранда была местом веселья и задушевных бесед, где она училась мудрости и хорошим манерам. Она вспомнила деда, курящего трубку и покачивающегося, подобно ей сейчас, на глайдере, читающего ей, еще совсем маленькой девочке, детскую книжку. Здесь собирались ее школьные приятели, а позднее, уже в более взрослые годы, на веранде всегда находились укромные уголки для перешептывания и поцелуев.

Дорис ясно увидела на веранде Эдгара Астернана в день их самой первой встречи и услышала, как он, сидя на глайдере, разговаривает с ее дедом, называя его по имени, будто знаком с ним целую вечность. Эти двое мужчин, таких разных, были тем не менее во многом очень схожи. Один — прекрасный специалист в области практической медицины, другой — не менее хорошо разбирающийся в своем деле крупный бизнесмен. Между ними сразу установилось взаимопонимание, причем касавшееся самых важных вещей.

«Какая все-таки удивительная штука — жизнь!» — подумала Дорис, до которой внезапно дошло, что она могла бы никогда не повстречаться с Эдгаром Астернаном, если бы не пошла в тот день пешком в даун-таун покупать себе платье и не сошла бы с тротуара на мостовую в тот самый миг, когда Эдгар проезжал мимо и зацепил ее своим автомобилем. Расстроенный случившимся, рассыпающийся в извинениях, хотя в том не было никакой его вины, он настоял на том, чтобы отвезти ее домой. «Бьюик» с откидным верхом принадлежал управляющему его мясоперерабатывающего завода в Оклахома-Сити. И одолжил он у него автомобиль на время пребывания в этом городке.

Стоял знойный субботний летний день. Было душно. Эдгара заставили войти в дом освежиться стаканом холодного лимонада. В это время вернулся домой дедушка и, покачав головой, заменил лимонад доброй порцией неразбавленного виски, приговаривая, что только виски — настоящее питье для серьезного мужчины. Время пролетело незаметно. Наступило время ужинать, и дедушка, успев выяснить, что у Эдгара нет на вечер никаких неотложных дел или приглашений, не позволил тому уйти. Впрочем, Эдгар и не очень рвался покинуть их. Бабушка достала из комода одну из своих лучших льняных скатертей и поставила на стол их парадный китайский сервиз. На ужин были поданы жареные цыплята с запеченными в тесте яблоками, за которыми последовали домашнее мороженое и свежеиспеченный яблочный пай. Ужинали весело, много смеялись. Эдгар оставался у них до полуночи, чувствуя себя легко и свободно, наслаждаясь компанией своих новых знакомых, живо интересуясь всеми подробностями их жизни. Этот вечер запал Дорис в память. Она видела его сейчас, будто одну из тех миниатюрных жанровых сценок, что продавали во времена ее детства, запаянными внутри стеклянных шаров: двое мужчин, сидящих рядом на глайдере, ее мать, склонившая голову с гладко зачесанными назад каштановыми волосами над гобеленом, который она тогда вышивала, и, наконец, сама Дорис, свернувшаяся в плетеном кресле и, подперев подбородок ладонями, восхищенно слушающая Эдгара и деда. Дым от сигар кольцами поднимается вверх. Слышно тихое позвякивание кофейных чашек в их руках. Молодой проникновенный голос Фрэнка Синатры, выводящего «Все или ничего», льется из радиоприемника, смешивается с гулом низких звучных мужских голосов, обсуждающих все на свете, но прежде всего — войну в Европе. И никто из них еще не знает, что пройдет всего несколько коротких месяцев, и Америка, после нападения японцев на Пёрл-Харбор, тоже окажется втянутой в общую свалку.

Ей, хорошенькой воспитательнице детского сада, в сентябре того года должен был исполниться двадцать один год. Она была свежей, наивной и, конечно, немного провинциальной девушкой, а Эдгару было уже пятьдесят семь. Он был бездетным вдовцом, умным динамичным мультимиллионером из Чикаго, уставшим делать деньги, которые ему некому было оставить и которые он был не в состоянии истратить сам, типичный одинокий деловой человек. Эдгар сразу влюбился в нее, покоренный ее типичной внешностью выпускницы американского колледжа, ее быстрым проницательным умом, ее интеллигентностью и многообещающим внутренним потенциалом, который он сумел в ней разглядеть. Тремя месяцами позже, солнечным декабрьским днем, несколько дней спустя после того, как президент Рузвельт и Конгресс объявили войну Японии, Дорис Холлидей стала второй миссис Эдгар Астернан, и ее жизнь с этого мгновения круто переменилась.

Стук распахнувшейся и ударившейся при этом о стену деревянной ставни возвратил Дорис к действительности. Она посмотрела в противоположный конец террасы. Яркий свет струился из окон библиотеки, которую Дорис приспособила в качестве жилой комнаты для Кристиана. Он заиграл на скрипке, и в тишине сумерек до нее донеслись звуки, красивые и волнующие. «Моцарт, — узнала Дорис, — он всегда играет Моцарта». Глубокая печаль охватила ее. Как болела ее душа за Кристиана и, конечно, за Диану. Они оба еще слишком молоды, чтобы вынести чудовищный груз всех несчастий, обрушившихся на их юные плечи. Она приглашала сестру Дэвида провести это лето с ними. Арабелла охотно приняла ее приглашение, но Дорис точно так же, как Диана, была абсолютно уверена в том, что она не приедет. Ни одна из них не решилась довести их согласное мнение до Дэвида, который не оставлял мысли о возвращении своей сестры к нормальной жизни. Но Дорис своим женским умом хорошо сознавала, что движет Арабеллой. Время остановилось для княгини фон Виттенген. Она не могла заставить себя на сколь бы то ни было продолжительное время уехать из Западного Берлина, всякую минуту ожидая, что ее муж вернется с того света.

Вздохнув, Дорис закурила сигарету, и, подобно синему пламени, в свете, отбрасываемом зажженной спичкой, сверкнуло ее кольцо с сапфиром и бриллиантами. Какое-то время Дорис внимательно разглядывала это обручальное кольцо, подаренное ей Дэвидом. В прошлый уик-энд, когда они с Кимом перегнали ее «роллс-ройс», он привез кольцо сюда, во Францию. Это кольцо было частью неделимого состояния графов Лэнгли, и обычно Дэвид избегал, опасаясь потери или кражи, вывозить подобные сокровища за пределы Англии. Но на этот раз он заявил, что хочет, чтобы Дорис немедленно стала носить кольцо. «Это придаст нашей помолвке официальный характер, а также послужит сигналом «Руки прочь» для всей этой волчьей стаи поклонников, что вьется здесь вокруг тебя», — со смехом добавил Дэвид, вручая кольцо Дорис.

Она несколько раз в задумчивости повернула кольцо на пальце. Это кольцо носила еще бабушка Дэвида, потом — его мать и первая жена, Марго, мать Кима и Франчески. Дорис полюбила кольцо, хорошо сознавая, как много оно значит для семьи Каннингхэм, ставшей теперь ее семьей. Ей вообще нравились сапфиры. Дорис подняла руку и тронула пальцем изящное ожерелье из сапфиров и бриллиантов, украшавшее ее шею, красивое и скромное, хорошо гармонировавшее с браслетом на запястье и с серьгами в ушах. Все эти сапфиры ей подарил Эдгар за два дня до своей кончины четыре года назад. Время немного сгладило остроту постигшего ее тогда горя, но тем не менее Дорис знала, что до конца жизни не сумеет забыть тот ужасный день, когда она узнала о неожиданной смерти Эдгара. Внезапный сердечный приступ настиг его в чикагском офисе. Долгое время она оставалась безутешной, чувство постигшей ее утраты было столь сильным, что Дорис утратила способность здраво действовать и размышлять.

Эдгар как живой предстал сейчас у нее перед глазами. Он стоял перед ней на террасе и выглядел точь-в-точь таким же, как в то утро, когда он навсегда покинул их дом на Астор-стрит. Высокий и прямой, с шапкой густых волнистых серебряных волос над темными глазами, блестящими на его загорелом, таком приветливом и благородном лице. Красивый мужественный человек, полный жизни мужчина в расцвете сил, несмотря на свои шестьдесят шесть лет. Эдгар Астернан был для нее всем — мужем, любовником, отцом, наставником, другом, поверенным ее тайн, и его смерть подкосила Дорис.

«Порадуйся за меня, Эдгар. Скажи мне: «Будь счастлива, милая», — беззвучно прошептала Дорис, как часто она делала, мысленно разговаривая с ним. — Дэвид — хороший человек, добрый и любящий, такой же славный, каким был ты. Я буду счастлива с ним, как была счастлива с тобой, но, конечно, совсем по-другому. Ничто не повторяется. Но у нас с ним есть многое, что мы можем подарить друг другу. Спасибо тебе, Эдгар, за то, что ты помог мне стать тем, что я есть теперь. Если бы не ты, то мне бы никогда в жизни не выпало счастье сидеть здесь вот так…»

Дорис почудилось, что она слышит доносящийся откуда-то издалека голос Эдгара, отвечающего ей: «Я рад за тебя, Дорис. Иди навстречу своей любви, ибо любовь — единственное, имеющее настоящую цену в этой жизни. Смело вперед, золотко мое, будь счастливой, сильной и смелой. Живи так, как я учил тебя».

Его голос, глубокий и звучный, растаял в воздухе, и Дорис поняла, что слышала его только в своем воображении, что он звучал в тайниках ее души. Но его слова были как раз теми, что он непременно сказал бы ей.

«Прощай, Эдгар, прощай, мой самый дорогой, мой самый любимый», — прошептала она ему в ответ, сознавая, что пришло время навсегда проститься с покойным мужем, отпустить на покой его душу. Она стоит на пороге новой жизни с мужчиной, который нуждается в ней точно так же, как она сама нуждается в нем, и тени прошлого не должны стоять между ними. Дорис откинулась на подушки и с облегчением вздохнула.

Бой часов окончательно оторвал ее от воспоминаний. Она затушила остаток сигареты в хрустальной пепельнице и встала, разгладив шелковые полы халата. «Довольно на сегодня», — приказала она себе, медленно проходя через террасу к парадному салону виллы. На минуту она задержалась у стола эбенового дерева с украшениями из золоченой бронзы в стиле Директории и перелистала наваленные на нем журналы Ее мысли снова закрутились вокруг волновавшей Дорис проблемы. «Если бы только можно было отложить это, — с тоской подумала она. — Потом, позднее, со всем этим было бы намного проще справиться. Сейчас — самое неподходящее время. Ничего, кроме огорчения и разочарования, это не даст. Это коснется всех, и остаток лета будет неминуемо испорчен. О Боже, я просто не знаю, как мне лучше поступить!»

Мысли метались в ее голове. «Но, как ни крути, — решила вдруг и навсегда Дорис, — придется вернуться к первоначальному решению. Дэвид должен знать все — альтернативы быть не может». Дорис сразу же ощутила облегчение. Сомнения и нерешительность ей были не менее ненавистны, нежели ложь. Утвердившись, в принятом решении, она пересекла круглый мраморный холл и поднялась по широкой лестнице наверх в покои Дэвида, формулируя на ходу в голове те фразы, которые ей предстояло произнести через несколько мгновений. Ситуация была деликатной и вместе с тем взрывоопасной. Дорис сейчас следовало употребить все свои дипломатические способности.

Виктор открыл глаза и заморгал, ослепленный ярким солнечным светом, проникавшим через закрытые ставни. Он взял с тумбочки часы и, взглянув на них, почувствовал, как чудовищно у него болит голова. «Слишком много бургундского было за обедом», — подумал он, опуская часы обратно на тумбочку. Он потянулся всем телом, подогнул длинные ноги и повернулся на бок, нащупав рукой Франческу. Виктор обнял ее распростертое рядом тело и поцеловал в макушку. Франческа пробормотала что-то сонно и открыла глаза. Он наклонился к ней, поцеловал ее в губы и вновь откинулся назад, глядя ей в лицо.

— Пора вставать, детка, иначе ты опоздаешь. Если ты останешься здесь, мы опять нарвемся на неприятности.

Франческа томно улыбнулась в ответ.

— Ну, так давай нарвемся, — игриво сказала она, придвигаясь к Виктору и проводя пальцами по его плечу. — Я — целиком и полностью — за!

Смех застрял у него в горле.

— Я тоже не прочь, — ответил он, садясь в постели, — но до Кэп-Мартина — неблизкий путь, и я не хочу, чтобы ты…

— …опять устраивала гонки на дорогах, — договорила за него Франческа.

Неожиданно она одним прыжком вскочила с постели и встала перед ним, покачивая головой из стороны в сторону. Глаза ее смеялись.

— Ты сейчас у меня заработаешь по попке, детка. Делай, что тебе сказано — оденься и поторапливайся. Я сейчас позвоню Нику.

Франческа немного помедлила и понимающе улыбнулась. Бывали моменты, когда она выглядела столь неотразимо, как сейчас, что Виктору требовалось призывать на помощь все свое самообладание, чтобы сдержать себя. Ему нестерпимо захотелось схватить ее, снова и снова обладать ею, никогда не отпускать ее от себя. Но она должна была ехать домой. Отец и Дорис ждали с минуты на минуту ее возвращения, и Виктору не хотелось наводить их на подозрения. Еще менее того он желал, чтобы Франческа, возвращаясь домой, газовала по своему обыкновению. Поэтому повелительным тоном он приказал:

— Даю вам на сборы пятнадцать минут, леди. И еще. Послушай, пусть машину лучше ведет Диана. Бог мой, ты ездишь так, что, можно подумать, будто ты готовишься принимать участие в гонках «Формула-1».

— Знаете что, Витторио Маззонетти, вы мне напоминаете нечто среднее между Наполеоном Бонапартом и герцогом Веллингтоном. Вечно командуете мною, словно полками, приказываете — иди туда, иди сюда. Есть то, есть се. Сесть-встать, одеться-раздеться.

— Давай-давай, Чес, пошевеливайся, — бросил в ответ Виктор, с трудом сдерживая смех.

— Есть, сэр! Сию минуту, сэр, — шутливо вытянулась Франческа и, послав ему воздушный поцелуй, пробежала через номер, напевая: «Правь, Британия, правь на водах. И твои женщины никогда не будут рабынями…»

Улыбка тронула губы Виктора. Она удивительно умела рассмешить и заинтриговать его. Он обожал ее неизменное чувство юмора, ее жизнерадостность, отточенные манеры и ребяческую независимость. Интересно, какой она станет, когда у нее будет побольше прожитых лет за плечами? Неужели такой же, как все остальные женщины? Он с обожанием и нежностью проводил глазами удаляющуюся фигурку. Ее юное гибкое тело покрывал ровный золотистый загар, волосы выгорели до цвета спелой кукурузы. За десять дней, что она провела на юге Франции, Франческа буквально расцвела, купаясь в лучах его любви и жаркого солнца.

В дверях ванной комнаты она обернулась, послала ему еще один поцелуй и вызывающе подмигнула. Виктор смотрел на закрывшуюся за ней дверь и, улыбаясь сам себе, думал о том, как здорово все устроилось. Им с Франческой удавалось большую часть времени проводить вместе, причем открыто и почти не таясь. В немалой степени они были обязаны этим Дорис, которая, пусть и невольно, не подозревая об истинных отношениях, собственными руками подтолкнула их друг к другу. Она с избытком оправдала восторженные отзывы о себе Франчески, оказавшись действительно очень общительной и добросердечной, щедрой хозяйкой, любящей принимать гостей. Дорис предоставила ему и Нику «открытое приглашение» к себе на виллу, выразив уверенность в том, что Виктору будет приятна возможность спрятаться в ее уединении от назойливости почитателей. И они с Ником почти каждый день проводили в чудесном доме Дорис в Кэп-Мартине, расположенном на мысе, выдающемся далеко в море, играли в теннис, купались и загорали на закрытом для посторонних пляже, гуляли по берегу моря, развлекались игрой в покер или джин, а порой — в крокет на лужайке, который доставлял Виктору неизменное удовольствие. Время от времени они устраивали обеды на террасе или очаровательные ужины при свечах в саду, предпринимали вылазки в Белью-сюр-Мер или в казино в Монте-Карло. В ответ на гостеприимство Дорис Виктор устроил изысканные обеды в «Ла Резерв» и в «Шато-Мадрид». Со своей стороны Ник вывозил их всех в Шевре-де-Ор-ин-Изе, живописную деревушку высоко в горах, и в «Ла Пират», симпатичный ресторан на открытом воздухе. Прибывший три дня назад Джейк немедленно присоединился к их компании и чувствовал себя в ней уже в полном смысле своим человеком. Вчера Джейк нанял в маленьком порту Белью быстроходный катер, и они совершили на нем морскую прогулку вдоль побережья, высаживаясь по дороге на берег для пикника, а на обратном пути зашли в Канн, чтобы выпить шампанского на веранде отеля «Карлтон» и побродить по сувенирным лавкам.

С самого первого дня, как они с Ником попали под опеку Дорис, Виктор понял, что ему требуется выработать иную линию поведения по отношению к Франческе и отбросить очевидно раздражавшую ее роль «доброго дядюшки». Более подходящим ему показалось чисто отеческое отношение, которое он разыгрывал легко и непринужденно. Франческа не стала возражать против этого, но со своей стороны повела себя так, будто явно наслаждалась представившейся возможностью быть с ним неуклюжей, капризной и непочтительной, чем немало забавляла его. В целом Дорис сумела создать в своем доме такую непринужденную и веселую обстановку, что Виктор с самого первого дня расслабился и не мог не признать, что прекрасно проводит время, испытывая полное внутреннее согласие с самим собой.

Возможность встречаться с Франческой наедине также не составила особой проблемы, причем главную роль здесь взял на себя Ник. Испытывая вполне искренний интерес к писательскому дару Франчески, он добровольно консультировал ее в работе над книгой, разыгрывая роль маститого наставника при начинающем писателе. В результате Франческа получила возможность относительно легко курсировать между виллой и отелем ,Да Резерв», таская за собой свою рукопись, и никто не находил предосудительными эти поездки, тем более что обычно они совершались в сопровождении Дианы. Впрочем, жизнь на вилле кипела вовсю, а граф и Дорис были так поглощены друг другом, своими планами на будущее, приготовлениями к балу и грядущей свадьбе, что на девушек вовсе не обращали внимания. По убеждению Виктора, они были абсолютно глухи к неопределенным намекам и досужим разговорам, откровенно не обращая внимания на растущее взаимное увлечение Дианы и Ника друг другом.

Вспомнив о времени, Виктор вскочил, натянул белый шелковый халат и вышел в гостиную. Налив себе стакан виши, он сделал большой жадный глоток воды и, присев к столу, снял телефонную трубку и вызвал номер Ника.

— Привет, малыш! Уже около десяти. Пора сматываться, — сказал он в принятой в общении между ними лаконичной манере.

— Заметано, старина. Пожуем чего-нибудь?

— Да, в обычное время.

— Отлично.

— Ариведерчи.

Виктор с довольной улыбкой положил трубку и, нацепив на нос очки в роговой оправе, принялся рассеянно просматривать список приглашенных на большой прием, который он давал в субботу в ресторане «Ла Пират».

— Вот и я, мой генерал. Готова к смотру. Как я выгляжу? Достаточно скромно? — спросила Франческа.

Виктор повернулся к ней, не вставая с кресла.

— Определенно нескромно! Я сказал бы даже, чрезвычайно сексапильно. Твоему отцу следовало бы держать тебя под замком, детка.

Он пошутил, но секунду спустя Виктор сообразил, что его шутливое замечание не слишком далеко от истины. Он оглядел ее оценивающим взглядом, стараясь представить, как она выглядит в глазах других мужчин. На Франческе была одета белая хлопковая рубашка, полы которой она завязала узлом под грудью, оставив обнаженной узкую полоску живота над очень короткими белыми шортами. Ярко-синий шейный платок и такого же цвета высокие сандалии на высокой танкетке завершали ее туалет. Этот простой наряд придавал ей особую соблазнительность, подчеркивая прелестную фигуру и привлекая внимание к ее длинным, безупречной формы ногам. Но помимо одежды, Виктор заметил в ней нечто такое, что заставило его затаить дыхание. Это «нечто» таилось в непривычной чувственности, написанной на ее лице, в отблеске опытности, читавшейся в ее глазах цвета топаза, которых он не замечал в ней раньше. Она выглядела, как глубоко и по-настоящему влюбленная женщина, которой отвечают взаимностью.

Франческа нахмурилась и склонила голову набок.

— Что-то не так, Вик? — спросила она, приближаясь к нему.

«У нее даже походка изменилась, стала более плавной и ровной», — подумал про себя Виктор. Он откашлялся и сказал в ответ:

— Все в порядке, детка. Просто я залюбовался тобой, вот и все.

— Вы тоже недурны собой, мой генерал, — со смехом заметила она, убирая за ухо выбившуюся прядь светлых волос. — Но я сумею выдержать придирчивый осмотр Дорис? У меня нет такого вида, будто я только что выпорхнула из чужой постели, как ты находишь?

«Нахожу», — готов был ответить Виктор, но, сообразив, что такой ответ возбудит ее, он сдержался и солгал:

— Конечно же, нет. Потом, я что-то не замечал, чтобы Дорис слишком тщательно тебя рассматривала. По-моему, она не сводит глаз с твоего отца.

Он поднялся и, обняв Франческу за плечи, подвел ее к двери и осторожно повернул к себе лицом.

— Пожалуйста, детка, пусть Диана ведет машину. Горные дороги коварны, а ты порой бываешь безрассудна, гоняешь по ним, вжав педаль газа до пола.

— Обещаю.

Франческа встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Я люблю тебя, Вик, — шепнула она, прижимаясь к нему всем телом.

Виктор крепко прижал ее к себе.

— Я тоже люблю тебя, дорогая, — ответил он и с сожалением отпустил. Оторвавшись от него, Франческа забрала со стула у двери свою сумку и повесила ее через плечо.

— Ты завтра приедешь на виллу Замир?

— Разумеется. — Улыбнулся Виктор. — Мы примчимся прямо с утра.

Он приоткрыл дверь и осторожно взглянул в один конец коридора, а потом — в другой.

— Все чисто. Нет ни души в поле зрения. И не забудь, пусть Диана сядет за руль.

— Хорошо, мой генерал, не волнуйтесь так.

Стоя в дверях своего номера, Виктор смотрел ей вслед. Она шла по коридору в сторону номера Ника такая юная и беззаботная. Ее счастье было столь явным, что, казалось, его можно было пощупать, и это глубоко тронуло его. Неожиданно он задумался о том, что будет дальше с ними обоими, осознав во всей ясности и полноте, как далеко зашли они в своих отношениях. Лицо его помрачнело. Он слишком многое обещал ей, слишком многому ее научил, слишком сильно полюбил. Ему стало ясно, что Франческа Каннингхэм стала совсем другим человеком и уже никогда не будет прежней, такой, как до их встречи. А он сам?..

Минут через пятнадцать в дверь его номера осторожно постучали, и голос Ника спросил:

— Это я, Виктор. Можно войти?

— Конечно, малыш, дверь не заперта.

— Джейк только что пытался дозвониться до тебя из Монте-Карло, — сообщил Ник, пересекая комнату и падая на диван. — Твой номер был занят, и он переговорил со мной. Он все еще там с ребятами из «Болдинга». Джерри Массингхем уговорил его остаться поужинать, так что он приедет где-то около одиннадцати.

— Я говорил с «Ла Пират», уточнял с ними кое-какие детали насчет субботы. Кстати, по поводу приема. У нас образовался некомплект женщин. Я тут еще раз просмотрел список и выяснил, что в нем избыток мужиков. Не знаю, как мы с этим управимся, но надо где-то отловить еще дам. Ты не знаешь, случаем, Джейк не откопал кого-нибудь?

— А он тебе разве еще не сказал? Он приведет с собой Хилари. Хилари Пирс.

Виктор удивленно взглянул на него.

— Я даже не слышал, что она здесь. Очень странно.

— Что именно?

— То, что Хилари здесь одна. Пирс так над ней трясется. Трудно поверить, что он выпустил ее из поля зрения, а тем более позволил ей уехать отдыхать без него. Но я совершенно уверен, что он не приедет. Застрял в Лондоне с монтажом. Он же, как ненормальный, наснимал кучу лишнего, и теперь ему придется вырезать добрые несколько часов. Ты не знаешь, где остановилась Хилари?

— Как мне доложил Джейк, она до завтра сняла комнату в Шевре-де-Ор-ин-Изе, а потом собирается перебраться в дом в деревне. Снять его у своих друзей, как я понял. Думаю, что это идея Хилли Стрита, чтобы Джейк привел Хилари. А сам Хилли собирается сопровождать одну из гостий Бью Стентона, Е.Б., ни больше ни меньше.

— Е.Б.? Это еще что за зверь, черт побери?

Ник закатился от смеха.

— Е.Б. — это означает «ее благородие». Понимаешь, дочка какого-то знатного человека, полагаю, что лорда. Ее полное имя — Благородная Мисс Пандора Тримейн, и она — прехорошенькая, если верить Хилли, который начинает дрожать, как юная дебютантка, при одном упоминании о ней.

— На Нэнси, наверное, это тоже произведет впечатление, когда она узнает, что он тут волочится за молоденькими девушками. Боже, я не хотел бы оказаться в шкуре Хилли, не имеет значения, Е.Б. эта мисс Тримейн или нет, — иронически заметил Виктор.

Его глаза весело блеснули, когда он представил себе известную своими властностью и сварливостью жену Хилли, сторожившую в данный момент их дом в Калифорнии.

— Ладно, по крайней мере, мы уже заполучили еще двух дам. Это даже больше того, на что я рассчитывал, а если еще и Бью приведет свою собственную пассию, то все будет о'кэй.

— Я слышал, что он собирается захватить с собой матушку Е.Б., которая тоже остановилась на его вилле в Кэп-д'Антиб. Ее зовут Алисия, и она только что развелась с отцом Пандоры.

— Бог мой, Никки, ты прямо Лоулла и Гедда в одном лице. — Покачал головой Виктор. — Откуда ты, черт побери, выкапываешь все эти сведения?

— Мое лицо располагает людей к откровенности, — заявил в ответ Ник. — Раз уж мы вспомнили про журналы для женщин, то могу сообщить, что совсем недавно я натолкнулся в вестибюле на Эстел Морган. Она сообщила мне, что остановилась в «Отель де Пари» в Монте-Карло. Полагаю, что тебе будет полезно об этом знать, если ты надумаешь пригласить ее на прием.

— Думаю, что обязан это сделать, Ник, — мягко ответил Виктор, — хотя знаю, что ты отнюдь не без ума от нее. Она, конечно, странноватая особа, с этим я не спорю, но Эстел написала чертовски много о нашем фильме и придумала несколько легенд про Катарин и Терри. Я буду выглядеть настоящей скотиной, если не позову ее. Это не останется для нее в секрете, поскольку я пригласил практически всех, кто, по нашим сведениям, находится сейчас здесь, и она тотчас узнает о нанесенном ей оскорблении.

Виктор сжал губы и задумчиво покачал головой.

— Да, я собираюсь пригласить ее. Было бы невежливо и даже жестоко поступить иначе.

— Ты совершенно прав, Вик, — согласился Ник. — Мы не можем просто так проигнорировать ее. В конце концов Эстел не так уж плоха и, кажется, безвредна.

Последние слова Ника привлекли внимание Виктора, который медленно, с иронией проговорил:

— Бог мой, откуда такое неожиданное добродушие? Чему или, точнее, кому мы обязаны столь разительными переменами в твоем характере? Впрочем, Ник, можешь не отвечать. Я знаю сам, что это благотворное влияние Дианы, можно не сомневаться.

Виктор улыбнулся, пристально вглядываясь в Ника. Его радовало, что тот пребывает в хорошем настроении, очевидно, счастлив и находится в хорошей форме. Его худое мальчишеское лицо загорело, выглядело отдохнувшим и беззаботным, его незамутненные больше печалью глаза весело блестели. Ник даже немного потолстел, совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы его высокая тощая фигура приобрела некоторую солидность.

— Ты грандиозно выглядишь, малыш! — воскликнул Виктор. — Намного лучше, чем после возвращения из Нью-Йорка. Нет, прошу прощения, я уже много лет не видел тебя таким.

— Да, я знаю, — подтвердил Ник и, не в силах удержаться, сказал: — Диана просто очаровательная девушка. Я у нее на крючке, Вик, клянусь, на самом настоящем крючке.

Виктор понимающе кивнул и, не говоря ни слова, потянулся за сигаретой, но Ник заметил тень недоверия, промелькнувшую в черных глазах друга, и его многозначительную усмешку.

— Это не просто интрижка, Вик! — с необычным для себя жаром воскликнул он. — Я серьезно отношусь к Диане.

— Ты не шутишь, Николас? — Иронически поднял брови Виктор, внимательно наблюдая за ним.

— Да. Скажу тебе больше, она — первая женщина, на которой мне захотелось жениться. Как тебе нравятся такие пироги, старина?

Впившись глазами в Виктора, Ник напряженно ждал его ответа. На этот раз тому не удалось скрыть свои мрачные предчувствия, что немедленно заметил Ник. Он придвинулся к Виктору и, откашлявшись, спокойно произнес:

— Нам с тобой следует серьезно поговорить на эту тему как мужчине с мужчиной.

— Ну что же, валяй.

Ник напрягся всем телом и ощутил не просто неприятное предчувствие, но самую настоящую тревогу.

 

33

Дэвид Каннингхэм, стоя на террасе, с обожанием наблюдал за Дорис. Та, спрятавшись от солнца в тени большого голубого зонта, сосредоточенно склонилась над разложенными перед нею на столе бумагами. Она была одета в летнее платье из хлопка, по белому полю которого рассыпаны были мелкие цветочки примулы, ее пышные волосы прикрывала живописная широкополая соломенная шляпа. Оставаясь незамеченным ею, Дэвид подумал о том, как молодо и очаровательно выглядит Дорис. Настоящая красотка! Его сердце переполнилось любовью к ней. Сделав шаг вперед, Дэвид сказал:

— Ты кажешься такой прилежной, дорогая, и так увлечена работой, что мне, право, нестерпимо жаль отвлекать тебя.

Дорис быстро вскинула голову. Ее лицо засветилось при виде приближающегося Дэвида, и дрогнувшим от счастья голосом она ответила:

— Я только что покончила с последними приглашениями на бал, а теперь собираюсь заняться карточками, указывающими гостям их места за столами.

Дэвид сел рядом и взял ее руку.

— Мне казалось, что девочки собирались тебе помочь с этим. Надеюсь, они не забыли о своем обещании. Кстати, где они?

— Купаются, дорогой, и, уверена, они не нарушат своего слова. Скоро они придут протянуть мне руку помощи. Я вовсе не намерена все делать сама в такую жару. Сейчас только и остается, что плескаться в заливе.

— Да, ты права. Но я вижу, что ты хорошо защитилась от солнца, — ласково произнес он, любовно оглядывая ее.

— Это было совершенно необходимо. Если не принимать никаких предосторожностей, то я буду выглядеть на балу пятнистой уродиной.

— Нелегко в это поверить, моя дорогая, — рассмеялся Дэвид, пожимая ей руку.

— Я целую вечность тебя не видела. Чем ты занимался после завтрака?

— Читал английские газеты и «Геральд».

Дэвид скривился, и его лицо сразу стало серьезным.

— Знаешь, ситуация вокруг Суэца становится угрожающей. К сожалению, Насер бойкотировал лондонскую конференцию по Суэцкому каналу на прошлой неделе и отклонил американские предложения о будущем международном использовании канала. Национализировать канал — это одно, но ограничивать мировое судоходство через него — это совсем другое. Провокация — вот единственное слово, подходящее для таких действий Насера.

— Да, я понимаю, что ты имел в виду, Дэвид, — ответила Дорис, откидываясь в кресле. — Как ты думаешь, что последует дальше?

— Честно говоря, боюсь даже предполагать, но искренне надеюсь, что все это не означает близкой войны.

— Боже, неужели все так далеко зашло? — Вопросительно взглянула на него Дорис.

— Очень опасаюсь, что война может легко вспыхнуть. Энтони Иден может решить оккупировать Египет, я не уверен, что он перед этим остановится. К тому же теперь у него есть поддержка со стороны Франции и американцев.

— Война! О, Дэвид!

— Да, такая перспектива пугает. Но не забивай себе этим голову, дорогая. От нас мало что зависит. Оставим это дело политикам и будем молиться, чтобы война не разразилась. Искусная дипломатия, как известно, может творить чудеса. Искренне надеюсь, что этот кризис разрешится без стрельбы.

Он успокаивающе улыбнулся и твердо сказал:

— Послушай, Дорис, не смотри на все так мрачно. Мы не должны позволить политике испортить нам лето. Я уже начинаю жалеть, что сообщил тебе эти неприятные известия.

Настроение Дорис сразу поднялось, и она беззаботно ответила:

— Не говори глупостей. Я бы все равно прочитала газеты. Но ты прав: нас не должны волновать проблемы, на решение которых мы не в силах повлиять. Какие у тебя на сегодня планы, родной?

— Я решил-таки свозить Кима и Кристиана в Монте-Карло. Нам надо кое-что купить там, а потом мы приглашены на обед к Банки Амферу.

— Банки Амфер? Это что, человек или название ресторана?

— Человек, — рассмеялся Дэвид. — Помнишь того высокого здорового парня, с которым я тебя познакомил в субботу вечером в «Спортинг-клаб» в Монте-Карло? Мы тогда еще немного поболтали с ним, вспоминаешь?

— Ах да, теперь вспомнила. Наверное, я забыла, как его зовут, или не расслышала. Банки! — надула она губы. — Звучит как кличка.

— Ну конечно же, кличка, она осталась за ним еще со школы. Мы с ним вместе учились в Харроу. Прекрасный парень, этот Банки. Одним словом, недавно он позвонил и пригласил меня пообедать с ним и его американским приятелем Нельсоном Эвери, банкиром, я полагаю. Я принял его приглашение, поскольку ты, дорогая, говорила, что собираешься сегодня весь день провести дома и отдохнуть. Ты не против?

— Нет, Дэвид. Тебе это доставит удовольствие, и мальчикам тоже. А мне будет приятно несколько часов провести с Франки и Дианой. Я их почти не вижу. Они такие непоседы, постоянно носятся с места на место.

— Меня утомляет одна мысль об их напряженной светской жизни, — насмешливо сказал Дэвид. — У меня складывается впечатление, что они обе вообще не спят. В любом случае мы вернемся не очень поздно. Завтрак назначен на час тридцать, значит, мы будем дома в три тридцать, самое позднее — в четыре. Вилла Банки рядом, на склоне горы над Ругбрюном, прелестное местечко. Он пригласил нас всех заехать к нему выпить ближе к вечеру в воскресенье, и я согласился.

Граф откинулся в кресле и с юношеским пылом в глазах продолжил:

— В сентябре Банки намечает устроить нечто вроде званого обеда для самых знаменитых выпускников Харроу. Он хотел, чтобы мы с тобой присутствовали на обеде тоже, если мы еще будем здесь.

Почувствовав его необычное волнение, Дорис с любопытством спросила:

— А в чью честь будет обед?

— Ну как же, в честь сэра Уинстона. Он иногда останавливается у Банки в Ругбрюне. Ему очень нравится тамошний сад, он, знаешь ли, любит рисовать его.

— О, как это чудесно! Мне бы очень хотелось познакомиться с ним, но, боюсь, я буду ужасно стесняться. Боже, сам Уинстон Черчилль!

— Хорошо тебя понимаю. — Сочувственно улыбнулся Дэвид. — Я сам слегка его побаиваюсь. Но это большая честь, дорогая, попасть в число приглашенных.

Он поднялся и легонько тронул ее плечо.

— Нам пора. Думаю, что мне надо пойти и поторопить Кима с Кристианом.

— Дэвид, может быть, нам следовало бы пригласить твоего друга Банки на бал?

— Ох, Дудлес, да мы же его уже пригласили! — воскликнул Дэвид. Он подошел поближе и, перегнувшись через ее плечо, стал перебирать бумаги на столе в поисках списка гостей. Отыскав его, он провел пальцем по фамилиям приглашенных.

— Ах да, вот он, граф Уинтертон с графиней.

Дорис, повернув голову, взглянула на него сияющими глазами.

— Ничего удивительного в том, что я не нашла в списке Банки Амфера. Порой я просто удивляюсь вам, ваша светлость. Клянусь Богом, что вы специально устраиваете такие штучки, чтобы смутить меня.

— Я бы никогда не осмелился на подобное в отношении дамы моего сердца, — ответил Дэвид, целуя ее в губы. — Я так люблю тебя, моя Дорис, я просто обожаю тебя, — бормотал он, дыша ей в щеку.

— И я тоже.

Дорис восторженно смотрела на него. Всегда элегантный и изысканный, граф сегодня выглядел как-то по-новому, моложе обычного. «Загар молодит его так же, как легкая небрежность в одежде», — подумала Дорис, оглядывая его белые габардиновые плотно обтягивающие брюки, хлопковую рубашку в бледно-голубую клетку с распахнутым воротом и бледно-голубой шелковый шейный платок.

— Сегодня ты превосходно выглядишь, Дэвид. Наверное, ты один из самых красивых мужчин, что я встречала в жизни. Нет, самый красивый, если быть точной.

Громкий смех Дэвида раскатился по террасе.

— Ты говоришь такие лестные для меня вещи, Дорис. У меня даже голова пошла кругом от твоих комплиментов. Я еще никогда не получал их столько. Возможно, именно поэтому я так люблю тебя, — пошутил он.

— Меня многие обвиняют в лести, — подхватила Дорис, испытующе глядя на него.

— Но комплименты обычно нравятся тому, кто их выслушивает, и не забывай, что лестью можно добиться всего.

— Кажется, я понимаю, что имела в виду моя известная подруга, называя меня льстивой. Очевидно, она тем самым намекнула, что моя лесть — хорошо продуманное притворство, — криво усмехнулась Дорис, — по это неправда.

Лицо Дэвида погрустнело.

— Не стоит обращать внимания на людские пересуды, Дорис, — понизив голос, сказал он. — Я давно приучил себя игнорировать злословие и тебе советую поступать так же.

Дорис уловила нечто недосказанное в его словах и, слегка нахмурившись, задумчиво спросила:

— Итак, до тебя тоже дошли эти слухи — будто я выхожу за тебя в погоне за титулом?

Она вопросительно, в упор, посмотрела на него.

— Естественно, подобные оскорбительные кривотолки расходятся моментально и быстро доходят до того, кто служит их объектом. — Он с отвращением передернул плечами, ироническая усмешка тронула его губы. — А еще говорят, что я женюсь на тебе ради твоих денег. — Он любовно обнял ее и с чувством произнес: — Я женюсь на тебе только ради тебя самой, потому что люблю тебя, дорогая, и у меня нет ни тени сомнения, что ты выходишь за меня по той же причине. А так называемые друзья, что распускают у нас за спиной подобные обидные сплетни, вовсе не друзья нам. Они не заслуживают ничего, кроме презрения. Мы должны быть выше всей этой грязной болтовни, Дорис, порождаемой злобой и завистью. Не забывай этого! Сплетни! Как я их ненавижу! — Презрение сверкнуло в его ясных глазах. — Бессмысленная, злобная болтовня — насколько она опасна. Страшно даже подумать, сколько людских судеб разрушено и исковеркано ею. Но мы не позволим ей повлиять на нашу жизнь, не так ли, любимая?

— Готова держать пари, что мы не допустим этого, — весело ответила Дорис. — Ты — мой самый дорогой, самый любимый человек на свете! Мы обязательно будем счастливы, ведь правда, Дэвид?

Он ничего не ответил, но его нежная улыбка, светящиеся любовью глаза были красноречивее всяких слов. Поцеловав Дорис долгим поцелуем и пожелав ей хорошо провести день, он направился в дом. Но на полпути Дэвид вдруг развернулся и подошел обратно к столу, за которым сидела Дорис. Опершись руками на спинку кресла, он склонил голову к ней под зонтик.

— Кстати, тебе не представился случай переговорить с Франческой после завтрака? — Голос Дэвида понизился до едва внятного шепота, а напрягшееся тело выдавало его волнение.

— Нет еще. — Лицо Дорис беспокойно вытянулось. — Боюсь, что у меня просто не хватило духа, — пояснила она, — а потом здесь была Диана, и мне не хотелось начинать этот разговор в ее присутствии. Никак не могу застать Франческу одну после нашего с тобой вечернего разговора во вторник — вот в чем проблема. Постоянно кто-нибудь топчется рядом, то Ким, то Кристиан, то кто-то из гостей, а эта тема настолько деликатна, что мне не хотелось бы попасть в неловкое положение. Я начинаю думать, что, может быть, будет мудрее обождать до… — Дорис запнулась на полуслове, бросила на Дэвида предупреждающий взгляд и приветственно подняла руку.

— Я не помешал? — спросил Кристиан.

Дэвид повернулся вполоборота к племяннику.

— Нет-нет, дружище, ничуть.

Кристиан подъехал к ним на своей коляске и остановился рядом с креслом Дорис. Он взял ее руку, изящно поднес ее к губам и поцеловал, весело глядя на нее своими темными глазами. Выражение его лица было непривычно беззаботным.

— Боже мой, Дорис, вы держите слово и проявляете чудеса прилежания. Я не принял ваши слова всерьез, когда утром вы заявили, что собираетесь весь день корпеть над бумагами. Это настоящий подвиг с вашей стороны — трудиться в поте лица в такую жару.

— О, это сущие пустяки, Кристиан. Вам бы очутиться в Оклахома-Сити в разгар лета. Вот там настоящее пекло. Наверное, вдвое жарче, чем здесь, — рассмеялась Дорис, одаривая его улыбкой.

Кристиан всегда трогал ее своей несколько старомодной галантностью, очаровательными манерами, а главное — своим несравненным мужеством. Он обладал потрясающим чувством юмора, а подобное жизнелюбие редко можно было встретить. Эти качества его характера Дорис находила самыми замечательными и достойными всех похвал, особенно — в его положении. Ее постоянно поражало в этом молодом человеке полное отсутствие жалости к себе, его твердое стремление жить полноценной жизнью вопреки своей беспомощности. «Нет, не вопреки, а благодаря ей», — мысленно поправила себя Дорис, внезапно осознавая, что стоицизм Кристиана порожден его непреклонным желанием победить свою физическую немощь.

На террасу выбежал Ким.

— Я вижу, что вся компания в сборе! — воскликнул он. — Прошу прощения, что заставил себя ждать, па, Кристиан.

Он бросил взгляд на Дорис.

— Должен вам сообщить, что выглядите вы просто очаровательно, старушка. Да, Дудлес, вы восхитительны, будто только что сошли с полотна Ренуара.

— Благодарю, Ким.

— Лесть, кажется, сегодня так и витает в воздухе, — с сухим смешком заметил Дэвид. — Ну ладно, вы, молодые щеголи, пора сматываться. У нас еще уйма дел, а я не хочу опоздать на обед к Банки.

— Желаю вам хорошо провести время.

Дорис проводила их взглядом, наблюдая, как они покидают террасу. Какие они все приветливые, добрые, заботливые и великодушные, каждый по-своему. Дорис давно поняла, насколько ей повезло, какое это счастье для нее войти в эту семью. Будучи единственной дочерью своей матери, которая тоже была единственным ребенком в семье, она упивалась сейчас незнакомым для себя чувством принадлежности каждому из них, ощущением того, что она стала частью их сообщества. Со счастливой улыбкой она припомнила те прозвища, которые они придумали для нее. Первым был Ким, который сначала стал называть ее Додо, а потом — Дудлес. Последнее прозвище прижилось, и много значило для нее, стало символом признания и их глубокой привязанности к ней.

Несколько мгновений спустя Дорис поднялась и прошла в дальний конец террасы, откуда открывался превосходный вид на залив, в котором они купались, теннисный корт и поблескивающее в отдалении, будто жидкое стекло, Средиземное море. Заслонив рукой глаза от солнца, Дорис оглядела ту часть залива, которая была прямо под ней внизу, и отметила про себя, что она опустела. Дорис вернулась к своему столу, села, взяла ручку и дописала последние приглашения.

Неожиданно на ступеньках лестницы, ведущей на террасу из сада, появилась Франческа в сопровождении Дианы.

— Э-гей! — крикнула Франческа, помахав рукой Дорис.

Та взмахнула рукой в ответ, подумав про себя, как очаровательно выглядят кузины в своих ярких бикини. Капли воды поблескивали на их загорелой коже, влажные волосы у обеих были собраны конскими хвостами и перевязаны ленточками на затылках. Они показались Дорис сказочными эльфами, когда радостные и беззаботные, во всем блеске своей молодости и красоты, взявшись за руки и широко улыбаясь, подбежали к ней. Франческа поцеловала Дорис в щеку и, падая в кресло, спросила:

— Ну что, наши мушкетеры отправились на поиски приключений?

— Да, дорогая, ты всего на минуту разминулась с ними, — с видимым удовольствием ответила Дорис. — Боюсь, что остаток дня вам придется провести в моей компании. Они приглашены на обед и вернутся только к вечеру.

— О, как чудесно иногда остаться одним, — заявила Диана, опускаясь в кресло. — Для разнообразия! Мы сможем спокойно поболтать о разных женских делах, которые они находят никчемными или даже фривольными. Например, обсудим, что наденем завтра вечером на прием у Виктора или на бал на следующей неделе, а Дорис, может быть, даже расскажет нам о своем подвенечном наряде.

Дорис с улыбкой кивнула, но, прежде чем она успела что-то сказать в ответ, в разговор вклинилась Франческа:

— А кто пригласил их на обед, Дорис?

— Банки Амфер.

— О Боже, а я и не знала, что они здесь, на Ривьере. Папа не сказал, приехала ли с ними их дочь, Белинда?

— Нет, об этом он ничего не говорил, но мне надо взять ее на заметку. Если она приехала с родителями, то ее тоже надо пригласить на бал вместе с графом и графиней Уинтертон.

— О да, Дорис, вы обязаны пригласить Бел. Она — настоящая супердевочка, в самом деле, очень оригинальная и очень забавная. В свое время ей пришлось вынести много насмешек в танцклассе у мадам Росоковской. Бедняжка, она тогда была чудовищно толстой. Многие девочки называли ее Белли Бантер после того, как появилась книжка комиксов про жирного мальчика Билли Бантера. Думаю, что…

— Как это жестоко! — воскликнула Диана.

— Да, детям порой свойственна жестокость. Белинда не обращала внимания на насмешки и внешне сохраняла спокойствие. Но в глубине души она страшно переживала, я это знаю. Мы подружились, и девочки от нее отстали, но зато стали звать нас с нею Твидлдум и Твидлди.

Франческа сморщила носик и весело рассмеялась.

— Старушка Бел потом здорово отомстила всем этим несносным насмешницам, став писаной красавицей с фигурой фотомодели. Она будет украшением бала, так что пригласите ее, Дудлес, тем более что у вас еще осталось много приглашений в резерве.

Дорис рассеянно кивнула, думая про себя о том как это типично для добросердечной Франчески — всегда поддерживать и защищать униженных и оскорбленных.

— Кстати, о бале, — заявила она. — Нам надо надписать карточки с именами гостей. Всего предстоит изготовить их около ста семидесяти пяти штук. Вот вам список приглашенных, а где-то тут должны быть авторучки. — Дорис отыскала ручки под ворохом бумаг и поставила на стол пустую коробку из-под обуви. — Готовые карточки будем складывать сюда.

Вооружившись ручкой, Диана заявила:

— Держу пари, что за час я надпишу полсотни карточек. Ческа, вызываю тебя на соревнование!

— Я обгоню тебя, Дибс, и сделаю все шестьдесят, — пригрозила Франческа, уже склонившаяся над столом.

Дорис с удовлетворением убедилась в их прилежании, быстроте и внимательности. Девушки трудились молча, ручки в их пальцах летали над бумагами, и был слышен только легкий стук карточек, падающих в обувную коробку от «Делмана». Дорис работала намного медленнее, в основном потому, что её голова была по-прежнему занята другими заботами. Когда она наконец оторвалась от письма, чтобы посмотреть на часы, то оказалось, что они проработали уже почти полтора часа. Дорис призвала своих помощниц остановиться.

— Думаю, что на сегодня хватит, как вы считаете?

— Да, я уже начинаю писать неразборчиво.

Диана отложила ручку, пересчитала вычеркнутые ею фамилии из списка и с довольным видом провозгласила:

— Ага, я написала пятьдесят пять!

Франческа, тоже закончившая работу, с победным смехом крикнула:

— Я выиграла, Дибси-ду! У меня шестьдесят пять!

— Против моих жалких сорока, — усмехнулась Дорис. Она потянулась и заметила: — Так или иначе, мы сделали достаточно много. Я заметила, что Ив прикатил тележку с напитками. Уверена, что мы заслужили по бокалу шипучки перед ленчем.

Она поднялась и пошла открывать бутылку шампанского. Франческа и Диана, пересмеиваясь, последовали за ней. Отдыхая и попивая «Дом Периньон» из хрустальных бокалов, они втроем болтали о разных пустяках, наслаждаясь щедрым солнцем и величественным видом, открывавшимся с террасы. В конце концов Диана направила течение беседы в сторону предстоящей свадьбы.

— Хватит секретов, дорогая, — обратилась она к Дорис. — Расскажите же нам наконец, в чем вы думаете венчаться? Мы умираем от любопытства.

— Я еще окончательно не решила, — задумчиво ответила Дорис. — Знаю только одно — платье будет от Балмейна. В конце лета я собираюсь поехать в Париж переговорить на эту тему с его директрисой и хорошей моей приятельницей Жиннет Спанье. Она всегда дает мне советы относительно моего гардероба. Уверена, что Пьер придумает для меня что-нибудь особенное. Думаю, что для такого случая подойдет лучше всего строгий костюм или, может быть, платье с накидкой из того же материала, отделанной мехом. Я хочу, чтобы Пьер сшил и для вас обеих платья подружек невесты. Это будет моим вам подарком.

— Боже, Дорис, как вы щедры! Вы это серьезно? — Удивленная и одновременно восхищенная Франческа смотрела на Дорис сияющими глазами.

— Конечно, я не шучу. Думаю, что моя чудесная свита должна быть одета лучше всех.

— Какой чудесный подарок, Дорис! Я всегда мечтала иметь платье от Балмейна, большое спасибо, — сказала Диана.

— Да-да, спасибо, Дорис. А нам надо будет поехать с вами в Париж? Полагаю, что — да, не так ли?

Удовлетворенная реакцией девушек на ее слова, Дорис тепло улыбнулась и, заражаясь их молодым энтузиазмом, воскликнула:

— А как же! Нам с вами предстоит замечательная поездка. Мы проведем в Париже несколько дней, осмотрим все достопримечательности. Естественно, вы обе будете моими гостьями.

Девушки с еще большей признательностью поблагодарили ее, а Франческа с легкой грустью заметила:

— Как жаль, что бедняжка Катарин не может быть тоже подружкой, не правда ли?

— Да, — пробормотала Дорис и отвернулась, чтобы подлить шампанского в бокалы.

Диана с интересом взглянула на Франческу и спросила:

— Кстати, когда она приезжает на виллу? Ким что-то говорил об этом, но я запамятовала.

— Завтра, примерно в это время, — ответила Франческа зазвеневшим от радости голосом. — Я по ней соскучилась и очень рада, что она успеет побывать на приеме у Виктора в «Ла Пират». Там было бы совсем не то без моей дорогой Кэт. Думаю, что она ужасно вымотана, и всем сердцем надеюсь, что ей удастся здесь хорошо отдохнуть. Эта девушка трудится как маленький троянец, и я совсем не завидую ей, которой приходится иметь дело со всеми этими Моголами от кино. Они все такие требовательные!

Никто не отозвался на ее речь, и Франческа весело затараторила дальше:

— Возвращаясь к разговору о свадьбе, Дудлес. Я очень надеюсь, что папа все же пригласит миссис Моггс. Когда я спросила его об этом, он как-то странно на меня посмотрел. Но в конце концов она принадлежит к числу старейших слуг нашей семьи, а он собрался послать приглашения всем жителям деревни и служащим поместья. Будет невежливо, если он обойдет ее.

Дорис и Диана удивленно переглянулись и одновременно рассмеялись.

— Надеюсь, что ты сделаешь ей новую шляпку, Ческа? — усмехнулась Диана.

— Прекрасная мысль. Мне надо будет придумать для нее что-нибудь шикарное. Она обожает мои поделки.

— А дядя Дэвид?

— Папа? Ну что он понимает в женских туалетах! — весело фыркнула Франческа.

— Не скажи, достаточно много, — улыбнулась Дорис, любовно глядя на нее. — Но если это имеет для тебя такое значение, то я настою, чтобы миссис Моггс получила приглашение.

— Почему ты не предупредила, что приезжаешь на день раньше, Катарин? — спросил Ким, остановившись в нерешительности посреди застекленной веранды.

— Но тогда бы не получился сюрприз, не правда ли, дорогой? — звонко засмеялась Катарин.

— Думаю, что да, — тихо отозвался Ким, не переставая все же жалеть о том, что она предварительно не позвонила ему. Когда они с отцом и Кристианом вернулись с обеда у Амфера, Катарин уже поджидала его на вилле, и это вывело его из равновесия.

Катарин пристально следила за ним, пытаясь угадать настроение и задаваясь вопросом, не совершила ли она какой-либо faux pas. Может быть, у англичан считается дурным тоном приезжать раньше назначенного времени без предупреждения? Нет, это вздор! Ведь не более часа назад Франческа с восторгом и волнением приветствовала ее.

— Хорошо, разве ты не рад, что мне удалось вырваться сюда сегодня? — проворковала Катарин, соблазняюще и одновременно вызывающе глядя на Кима своими необыкновенными бирюзовыми глазами.

— Рад.

Ким потушил сигарету и, резко выпрямившись, впился в Катарин взглядом. Она сидела на небольшом плетеном диванчике, гигантские листья какого-то экзотического растения, росшего в кадке рядом, слегка затеняли ее лицо. «Какой тоненькой, даже хрупкой выглядит она в этом простом и строгом, лишенном всяких украшений, полотняном темно-синем платье», — подумал Ким. Катарин шевельнулась, и ее лицо, позолоченное лучами заходящего солнца, проникающими через стекла веранды, стало необыкновенно красивым. У него перехватило дыхание от ее изысканной красоты, и Ким застыл, пораженный ее очарованием, не в силах отвести глаз. С огромным трудом он заставил себя перевести взгляд и уставился куда-то в пространство поверх ее темноволосой головки. После минутного замешательства Ким направился к креслу напротив Катарин. Он опустился в него, и его взгляд снова стал сосредоточенным и непримиримым.

— Почему ты лгала мне? — тусклым, лишенным каких-либо эмоций голосом спросил он.

Катарин с изумлением взглянула на него. Она вскинула голову и, казалось, не понимала, о чем он ее спрашивает.

— Почему ты лгала мне? — повторил свой вопрос Ким. — Кэти Мэри О'Рурк?

Катарин в растерянности, как от удара, откинулась назад и сидела так, судорожными, короткими вздохами втягивая в себя воздух. Все ее очарование растаяло, глаза померкли. Казалось, что она парализована и больше не способна вымолвить ни слова.

— Так звучит твое настоящее имя, не правда ли? — тихо, но угрожающе потребовал ответа Ким.

Она промолчала, и он быстро заговорил вновь:

— Твое молчание подтверждает, что я прав. Я хочу знать, почему ты мне лгала?

Он придвинулся к Катарин, и его прозрачные глаза наполнились гневом. Испытывая отвращение к себе, но не в силах справиться со своим возмущением, он решил быть до конца безжалостным. Он обязан знать правду.

— Я жду ответа, я требую от тебя ответа!

Катарин сцепила руки и крепко сжала их, чтобы унять дрожь.

— Я вовсе не лгала тебе, Ким, — прошептала наконец она, — я просто не сообщила тебе своего настоящего имени. Я никому не называю его…

— Я — это не кто-то еще, — перебил ее разгневанный Ким. — Я — твой жених, пусть пока еще и неофициальный. Я сделал тебе предложение, и ты приняла его. Ты согласилась стать моей женой. Или ты забыла об этом? У тебя тогда была прекрасная возможность быть откровенной со мной. Почему ты не воспользовалась этой возможностью?

— Я не подумала, что это так важно для тебя, — растерянно ответила Катарин.

Ким недоверчиво уставился на нее.

— Не так важно! Господи, что за странные взгляды на жизнь у тебя? Мы бы все равно узнали рано или поздно твое настоящее имя… — Он недоуменно покачал головой, не сводя с нее пристального взгляда. — Людям, меняющим имя, обычно есть что скрывать. А что заставило так поступить тебя? Что хотела скрыть ты?

— Ничего, — энергично запротестовала она. — Когда я поступала учиться в Академию, то отбросила фамилию О'Рурк и назвала себя Темпест. Мне показалось, что это более звучное имя.

Катарин изо всех сил пыталась обрести самообладание, и на ее лице появилось некое подобие улыбки. Она постаралась придать легкость своему тону.

— Для актрисы нет ничего необычного в том, чтобы иметь сценический псевдоним. В Голливуде это обычное дело. Множество кинозвезд там выступают не под своими фамилиями.

— Я в этом не сомневаюсь, но ты упустила из виду один важный нюанс: ты собираешься стать моей женой, виконтессой Инглтон. Настанет день, и ты станешь двенадцатой графиней Лэнгли, а это само по себе налагает на тебя определенную ответственность. Кажется, ты не понимаешь, что вокруг имени женщины на которой я собираюсь жениться, не должно быть никаких тайн или даже легкого намека на нарушение приличий. Поэтому я считаю непростительной безответственностью с твоей стороны не видеть необходимости в том, чтобы быть со мной честной и откровенной. Интересно, ты и дальше собиралась скрывать от меня правду? Или ты намеревалась продолжать обманывать меня в надежде, что я никогда не докопаюсь до истины?

— Ну-ну, продолжай, Ким! — воскликнула Катарин, пристально глядя на пего. Убежденная в том, что всегда сумеет обвести его вокруг пальца, она почувствовала, что сумеет, при должной ловкости, выскользнуть из той западни, в которую ее загнал Ким. — По тому, как ты все это изобразил, можно подумать, что я — убийца, скрывающаяся от правосудия. Конечно, мне следовало бы тебе все рассказать, я даже соби…

— Может быть, ты также намеревалась мне сообщить о том, что ты вовсе не сирота, — перебил ее, сверкнув глазами, Ким, — кем ты представлялась с момента нашего знакомства?

Возмущенно глядя на нее и не дожидаясь ответа, он гневно вскричал:

— Как не пыталась бы ты оправдать свою ложь вокруг своего имени, ты не сможешь, повторяю, не сможешь отрицать, что самым возмутительным образом солгала мне о своем семейном положении! Скажи мне, Катарин, как это можно быть сиротой при живом отце? — Его голос зазвенел от гнева. — Твое поведение по отношению ко мне достойно сожаления, и оно пугает меня. Я потрясен твоей нечестностью! Ты ужасно обидела меня ею. Ты осквернила также самую преданную дружбу моей сестры и доброе расположение к тебе моего отца. Не могу передать, как он возмущен. В нашем кругу, Катарин, презирают лжецов, — закончил он свою речь и дрожащими руками закурил сигарету.

Катарин похолодела, желудок сдавил спазм, будто она проглотила твердый комок. Какое несчастье, что он узнал обо всем столь преждевременно! Теперь она потеряла все свои козыри. Но ей хватило ума и хитрости сообразить, что в ее положении попытки оправдываться, каяться или защищаться только ослабят ее позиции. Поэтому она сразу перешла в атаку. Выпрямившись, с холодным презрением и даже с оттенком превосходства в голосе она заявила:

— За всем этим чувствуется рука Дорис. Шпионить за людьми! Вмешиваться в их частную жизнь! Какая низость! Я очень удивлена, что твой отец не находит достойной порицания эту ее… сомнительную деятельность. Я, по крайней мере, таковой ее считаю. Дорис, а не я, заслуживает осуждения.

Ким почувствовал, как его лицо обдало горячей волной.

— Дорис совершенно определенно не занималась никакими расследованиями, касающимися тебя. Она слишком чиста и порядочна, чтобы быть замешанной в таком грязном деле, как шпионаж. Информация случайно попала ей в руки…

— Ага, я оказалась права! Я была в этом уверена! — с оттенком триумфа и некоторой бравады вскричала Катарин. Но и то, и другое было наигранным, поскольку в глубине души она оставалась глубоко растерянной и еще только-только нащупывала линию своего дальнейшего поведения. — Позволь сказать тебе кое-что еще, Ким. Уверяю тебя — ты ошибаешься. Я глубоко убеждена в том, что Дорис приложила все силы для расследования моего чикагского прошлого, стараясь откопать там какую-нибудь грязь обо мне. Пускай, меня это мало волнует. Ей ничего там не выкопать. Мне нечего скрывать, как я тебе уже говорила. У меня нет никаких «скелетов в шкафу».

— Я не вполне понял, к чему относится твоя последняя тирада, и не намерен удостаивать ее ответом. — Ким впился в нее взглядом и нахмурил лоб, который пересекла глубокая борозда. — Ты же не можешь отрицать, что у тебя есть отец и он живет в Чикаго?

— Нет, это правда. У меня были свои причины поступать так, как я поступила, и в этот уик-энд я как раз собиралась все тебе объяснить, хотя теперь ты вряд ли этому поверишь. — Катарин равнодушно пожала плечами. Ироническая усмешка скривила ее прелестные губы. — Но, кажется, мне не придется ничего рассказывать. Дорис, эта мастерица шпионажа, избавила меня от лишних хлопот. Пусть она еще немного покопается в грязи и представит тебе полный отчет.

Ким с негодованием воззрился на нее. Его кровь вскипела. Он с большим трудом справился с искушением схватить ее за плечи и как следует встряхнуть. Гневно сжав губы, он запустил руку в карман брюк и достал помятый почтовый конверт.

— Я не позволю тебе переводить огонь на ни в чем не повинную Дорис. Случилось так, что несколько недель назад, когда она ездила за покупками в Монте-Карло, Дорис случайно встретила в магазине свою старую знакомую из Чикаго. В разговоре с нею Дорис ненароком упомянула твое имя и сказала, что мы с тобой встречаемся. Это было ничего не значащее замечание, сделанное ею в одном ряду со многими другими, касающимися ее собственных дел. На другой день она получила от той женщины вот это письмо, в которое была вложена вырезка из местной газеты. В статье говорится о тебе и есть твоя фотография, сделанная на съемках в замке Лэнгли. Вот письмо. Пожалуйста, прочти его.

Катарин с угрюмым выражением лица и вызовом в глазах опустилась обратно на диван и крепко сцепила руки, лежащие на коленях.

— Я не желаю читать его.

— Тогда я сам прочту его тебе, — сердито сказал Ким, которого приводили в ярость надменная поза Катарин, ее показное равнодушие.

Он вынул из конверта письмо. Ким уже знал его наизусть, и ему не составило труда отыскать нужное место.

— Вот что пишет подруга Дорис: «Я обнаружила прилагаемое интервью с Катарин Темпест в воскресном приложении к «Чикаго трибюн» и сразу ее узнала. Нам она была известна под именем Кэти Мэри О'Рурк, и они вместе с Жанетт учились в монастырской школе. Как тесен мир, не правда ли? Нас давно интересовало, что с нею сталось. Она исчезла из Чикаго так неожиданно и внезапно, что ее судьба многие годы была окутана тайной. Мы не знакомы с ее отцом, который, несомненно, ничего не знает о своей дочери. Мы рады узнать, что в конечном счете с нею все в порядке и ее дела идут столь успешно. Пожалуйста, напишите ей про нас». Остальная часть для нас не представляет интереса — обычная дамская болтовня о светской жизни в Чикаго.

Ким спрятал письмо обратно в конверт, который сунул снова в карман, а газетную вырезку положил на столик перед Катарин.

— Возьми ее. Может быть, потом захочешь прочесть. Эстел Морган сделала тебя знаменитой, расписав в восторженных тонах твой талант.

Катарин, переполняемая замешательством и чувством горького разочарования, промолчала. Ее обман случайно раскрылся раньше, чем она успела в нем признаться. Какой же дурой она была! Ей следовало открыться Киму много недель назад, когда она собиралась сама поведать ему всю свою историю, представив ее так, чтобы вызвать у него сочувствие, понимание и поддержку. Выжидая, она только навлекла на себя его гнев.

Ким ждал, что Катарин скажет что-нибудь, сделает какое-то заявление, но, не дождавшись ничего подобного, он встал и подошел к окну. Невидящими глазами он смотрел на море. С самого своего возвращения из Грасса в начале недели и последовавшего за ним разговора с отцом и Дорис он жил под грузом возмущения и других, переполнявших его эмоций. Вести из Чикаго выбили у него почву из-под ног. Но не только. Он был вынужден скрывать обуревавшие его чувства, заставляя себя казаться беззаботным перед Франческой, кузеном и кузиной, перед многочисленными гостями. Столь непривычное для Каннингхэмов притворство подтачивало его душевные силы, и он чувствовал себя опустошенным. Как не покажется это странным, но после встречи с Катарин его гнев стал понемногу таять и спокойствие начало снисходить на него.

Он вернулся в свое кресло и какое-то время сидел молча в глубокой задумчивости. Наконец он снова пристально посмотрел на Катарин.

— Мне хотелось бы кое о чем спросить тебя.

Она сдержанно кивнула.

— Ведь ты — умная женщина. Скажи мне, Бога ради, как ты могла надеяться сохранить в тайне свое происхождение, имея в виду свою будущую карьеру в кино? Ты, несомненно, должна была понимать, что рано или поздно кто-нибудь узнает тебя и правда выйдет наружу.

— Да, конечно, понимала, — согласилась Катарин, — и я давно собиралась все тебе рассказать.

— Так почему же ты не сделала этого?

— Я ждала подходящего момента. Я так была поглощена работой… — Ее голос упал почти до шепота, а потом и вовсе прервался. Она потерла одну руку о другую, откашлялась и немного громче договорила: — Вспомни, в каком напряжении я была тогда на съемках в Йоркшире, а потом, когда мы вернулись в Лондон, ты был вынужден остаться в Лэнгли, поскольку твой отец находился здесь с Дорис. Мы почти не виделись тогда, и мне показалось, что лучше подождать, пока мы не приедем сюда на отдых…

— Если бы ты все мне рассказала раньше, — вздохнул Ким. На какое-то время он ушел в свои мысли, а потом пробормотал: — Помимо самой любви в ней так много всего другого, Катарин. Между влюбленными, особенно если они собираются пожениться, хотят провести вместе всю оставшуюся жизнь, должны быть доверие и дружба. Будучи неоткровенной со мной, ты подорвала мое доверие к тебе, Катарин.

Его слова, сказанные мягко и негромко, будто ножом полоснули ее по сердцу. Все старательно выстроенные ею бастионы разом рухнули, ее огромные глаза на мертвенно-бледном лице превратились в бездонные омуты и подернулись непрошеными слезами.

— Только не плачь, — упрашивал ее Ким, — не плачь, ради Бога. Я не выношу твоих слез.

— Хорошо, я не буду, — ответила Катарин, глотая слезы.

Она протянула руку к шкатулке из белого оникса, достала из нее сигарету и закурила, не дожидаясь, пока Ким поднесет ей огонь. Глубоко несчастная, она молча курила, стараясь не встречаться с ним глазами.

— Как и мой отец, я считаю, что лжецы — ненадежные во всех отношениях люди, — заговорил Ким, придвигаясь к ней. — Смотри мне в глаза, Катарин, — приказал он и, когда она молча исполнила его приказание, продолжил: — В общем, одна ложь влечет за собой другую, та — третью, и так без конца. Ложь незаметно становится образом жизни. В нашей семье нет места тому, кто не способен всегда говорить правду, независимо от того, какие последствия для него может повлечь за собой абсолютная искренность. Когда ты была в Лэнгли, ты видела доспехи па стенах каминного зала и часто спрашивала об истории и традициях нашей семьи. Ты помнишь девиз нашего рода?

— Да, — с усилием ответила Катарин.

Ким больше ничего не сказал и сидел, молча наблюдая за ней. Инстинктивно Катарин поняла, что он ждет, чтобы она произнесла вслух те несколько латинских слов, девиз древнего рода Каннингхэмов. Набрав полную грудь воздуха, она тихо, по отчетливо выговорила:

— Pardessus tout: Honneur.

Ким кивнул. Глаза его просияли.

— И я тогда сказал тебе, что означают эти слова: «Честь превыше всего!» С великих рыцарских времен каждый Каннингхэм из Лэнгли руководствуется в жизни этим девизом, в нем заключен кодекс нашего поведения.

Его лицо смягчилось.

— У Ричарда Ловеласа есть стихотворение, которое мне особенно нравится. Там есть такая строка: «Я не могу любить тебя, любимая, больше чести». Думаю, что в этих простых словах выражена вся моя мужская сущность.

Ким надолго замолчал. Потом, грустно покачав головой, произнес:

— Ах, Катарин, Катарин, почему ты не доверилась нашей любви, почему ты не поверила мне настолько, чтобы сказать о себе всю правду? Неужели ты не понимаешь, что ты натворила?

Она безмолвно смотрела на него.

— Ты поставила нас обоих в немыслимое положение перед моим отцом.

Катарин послышалось отчаяние в его словах.

— Да, — прошептала она, — мне кажется, что я понимаю, Ким. Я хочу теперь же все рассказать тебе, и тогда ты, возможно, поймешь меня и не станешь осуждать столь беспощадно.

Ее лицо, юное, нежное и беззащитное, с немой мольбой было обращено к нему. Ким кивнул, и Катарин начала свой рассказ.

— Видишь ли, вся эта история возникла из-за того…

Она неожиданно замолчала и взглянула в сторону стеклянной двери, за которой послышались голоса. Дверь распахнулась, и на веранду влетела, будто подхваченная порывом ветра, Франческа. За ней следом, но на некотором удалении, показались Дорис и граф, оба с бокалами шампанского в руках.

— Вот ты где, Ким! Ты уже нашел Катарин? Это прекрасно, — весело окликнула его Франческа, но на полпути к ним от двери она как вкопанная застыла на месте. — О Боже, что случилось? Вы оба выглядите такими несчастными.

Обескураженные столь неожиданным вторжением, Ким и Катарин молчали. Франческа повнимательнее присмотрелась к ним, и ее внимание привлекла к себе Катарин, тихо сидевшая в кресле с бледным и совершенно расстроенным лицом. Ее руки беспокойно шевелились у нее на коленях. Франческа почувствовала их старательно сдерживаемое волнение и испытала неловкость от своего бесцеремонного вторжения. Повернувшись на своих босых пятках лицом к брату, она гневно спросила его:

— Что тут произошло? Отвечай мне.

Ким не проронил ни слова. Тогда граф, кашлянув, сделал несколько быстрых шагов вперед и встал рядом с Франческой.

— Приветствую вас, Катарин, — произнес он лишенным всякого выражения голосом.

Катарин в ответ молча поклонилась и ничего не ответила.

— Приношу извинение за наше столь бесцеремонное вторжение, — продолжил Дэвид, — но мы не подозревали, что вы здесь с Кимом. Мы сию минуту покидаем вас, чтобы вы могли без помех продолжить свою беседу. — Он крепко взял Франческу за руку. — Идем, дорогая.

Но Франческа не поддалась его нажиму.

— Но в чем дело? — продолжала она настаивать, повышая голос. — Я хочу…

— Нет! Пожалуйста, не уходите! — вдруг воскликнула Катарин. — Мне хотелось бы, чтобы вы, Дэвид, послушали то, что я должна рассказать Киму, то, что я как раз начала ему говорить, когда вы вошли. Я хотела бы, чтобы Франческа послушала тоже.

Она бросила быстрый взгляд в сторону Дорис.

— И вы тоже, Дорис. Возможно, именно вас это заинтересует больше, чем кого бы то ни было.

— Ну что же, если вы того желаете, Катарин, — отозвалась Дорис. Она повернулась, чтобы закрыть дверь на террасу, и присоединилась к ним.

Франческа, вопросительно взглянув на Катарин своими проницательными глазами, села в кресло рядом с братом лицом к подруге. Катарин не ответила на ее взгляд, и тогда Франческа уставилась на брата. Но тот оставался непроницаемым и продолжал сидеть с замкнутым, лишенным всякого выражения лицом.

Как только Дорис и Дэвид разместились па другом диванчике, Катарин тихим, напряженным от сдерживаемых эмоций голосом обратилась к Франческе:

— Я совершила нечто ужасное, Франки, нечто столь чудовищное, чему, возможно, нет прощения. Я солгала Киму, я обманывала тебя тоже и всех остальных. Это было моей ошибкой, теперь я вижу…

Она выдержала драматическую паузу, сжала губы и отчаянно заморгала, борясь с навернувшимися на глаза слезами. Опустив голову и разглядывая собственные руки, Катарин тихо вздохнула и наконец снова подняла глаза на Франческу.

— Дорис узнала все о моем обмане. Конечно, это произошло совершенно случайно, но я даже рада этому, — пряча тонкий намек за этой дипломатической формулировкой, продолжила Катарин. — Вполне естественно, что Дорис сочла необходимым сообщить обо всем Киму и твоему отцу. Ким только что упрекал меня за это.

Выражение ужаса возникло на лице Франчески.

— В чем же заключалась твоя ложь, Кэт? — мягко спросила она, хорошо понимая все неудобство и отчаяние, испытываемые подругой, и стараясь помочь той немного расслабиться. Но, несмотря на свой дружеский тон, Франческа была сильно встревожена подобным обескураживающим заявлением Катарин, поскольку ложь в их семье, всегда придерживавшейся самых высоких стандартов в вопросах чести и порядочности, считалась тягчайшим преступлением. Атмосфера на веранде оставалась тягостной, воздух в ней буквально дрожал от разлитого в нем напряжения.

Торопливо, захлебываясь словами, Катарин поведала о том, как появилась се теперешняя фамилия, Темпест, и о причинах, заставивших ее сменить имя. Рассказывая, она по-прежнему обращалась к Франческе, бросая время от времени испытующие взгляды в сторону Дорис и графа. Когда Катарин закончила свой короткий рассказ, Франческа, как обычно, ринулась защищать подругу, пытаясь сгладить сказанное ею и прояснить ситуацию.

— В самом деле, папочка, нет ничего особенного в том, что Катарин сменила фамилию и взяла себе псевдоним, — с победным видом обратилась она, улыбаясь, к графу. — Например, я знаю, что настоящее имя Виктора — Витторио Маззонетти, а прапрадедушка Ника тоже сменил фамилию, когда эмигрировал в Америку. Он у него был немецким евреем с какой-то совершенно невыговариваемой фамилией.

— А откуда ты все это знаешь, Франки? — осведомился граф и, узнав, что они сами рассказали об этом, пробормотал: — Очень мило.

Его тон заставил Катарин вздрогнуть, и, желая поскорее покончить со всем, она сказала:

— И еще, Франки, я вовсе не сирота. Мой отец жив, его зовут Патрик Микаэль Сип О'Рурк. Он потомок первых ирландцев, эмигрировавших в Америку, и сейчас живет в Чикаго. У меня также есть брат, Райан, ему сейчас девятнадцать лет.

Катарин выпрямилась, сидя на диване, ее сине-зеленые глаза обрели живость и глубину, когда она взглянула на Дорис.

— Уверена, что вы, Дорис, слышали о моем отце. Он — председатель правления «Тейрамар лэнд дивелоупмент корпорейшн», крупнейшей строительной компании на Среднем Западе. Он также владеет гигантской недвижимостью. Подозреваю, что половина Чикаго принадлежит ему. Он сильно увлекается политикой и является большой шишкой в чикагском отделении Демократической партии. Вы, конечно, должны были слышать это имя, не так ли, Дорис?

— Несомненно, — не смогла скрыть своего удивления Дорис. — Но я не имела удовольствия быть знакомой с ним лично, — добавила она после секундного размышления, искренне недоумевая, что могло заставить Катарин скрывать свое имя, учитывая богатство и общественное положение ее отца.

Еще менее того понимал это Ким, который медленно проговорил:

— Насколько я понимаю, твой отец — состоятельный и достойный уважения человек, один из выдающихся членов общества. Тебе явно нечего стыдиться его и скрываться. Зачем ты выдумала эту глупую историю о своем сиротстве? Это не укладывается в моей голове.

— Единственная причина, по которой я назвалась сиротой, в том, что именно таковой я себя ощущаю. Я действительно считаю себя сиротой.

Катарин дала слушателям переварить сказанное, а потом, энергично помотав головой из стороны в сторону, добавила:

— Вы, кажется, сомневаетесь в моих словах, но это правда.

В ответ никто не сумел вымолвить ни слова. Они все молча смотрели на нее со смешанным чувством недоверия и замешательства, ясно читавшимися на их лицах. Но четыре пары глаз, вопрошающе устремленных на нее, отнюдь не смутили Катарин. Она оставалась совершенно невозмутимой, пока они изучали ее. Профессия приучила ее к пристальному вниманию публики. Грустная тень упала на лицо Катарин. Она отвела задумчивый взгляд от своих слушателей и сосредоточенно уставилась на противоположную стену. В призрачном ореоле перед ее мысленным взором возник неизбывно прелестный образ матери. Голос Катарин, задумчивый и необыкновенно музыкальный, ее неповторимый голос, так выделявший ее, чисто и ясно прозвучал в тишине веранды:

— Моя мать была необыкновенной красавицей и настоящей гранд-дамой. Она очень любила меня. Возможно, ни одного ребенка не любили так сильно, и мы были с нею близки настолько, что я не берусь это выразить словами. Она не меньше меня самой желала, чтобы я стала актрисой, и всем сердцем и душой верила в меня. Я боготворила ее. Когда мне было лет десять, она тяжело заболела. Ее не стало, когда мне исполнилось тринадцать.

Рыдание перехватило горло Катарин, и слезы хлынули из ее глаз. Она вытерла глаза рукой и продолжила:

— Я была безутешна. Мой отец ненавидел меня из-за брата. Райан хотел стать художником, а я поддерживала его в этом стремлении точно так же, как мама поощряла мой талант к сцене. Отец ужасно злился на меня за это. Он решил сделать из Райана политического деятеля и всячески старался вбить клин между нами, считая, что я слишком сильно влияю на своего младшего брата. Он разлучил нас именно в тот момент, когда мы сильнее всего нуждались друг в друге. Он отослал Райана в частную школу на Востоке, а я сама стала пансионеркой в монастырской школе. Когда мне исполнилось шестнадцать, отец под давлением моей тетки согласился отправить меня в Англию для завершения среднего образования. Мне не терпелось вырваться из Чикаго, где больше ничего меня не удерживало. Мама умерла, а Райан был далеко. Я также была уверена в том, что отец тоже хотел навсегда от меня избавиться. Итак, я уехала из дома, чтобы больше никогда туда не возвращаться. У меня действительно нет больше семьи.

Беспрерывный поток ее слов наконец иссяк, и Катарин застыла в ожидании. На веранде воцарилась мертвая тишина. Никто из слушателей не шелохнулся, пока Катарин вела свой рассказ, и теперь, когда она закончила его, все по-прежнему оставались неподвижными. Ким и Франческа, глубоко тронутые откровениями Катарин, обменялись быстрыми сочувственными взглядами, но ни он, ни она не осмелились нарушить тишину, и оба выжидающе поглядывали на своего отца. Лицо графа оставалось непроницаемым, и они ничего не смогли прочесть на нем. Когда же он наконец заговорил, его голос прозвучал добросердечно и мягко:

— Ненависть — слишком сильное и жестокое слово, Катарин. Может быть, вы неверно оцениваете отношение к вам вашего отца. В то время вы были так юны, почти ребенком, и я уверен, что вы усмотрели с его стороны ненависть к себе там, где ее не было вовсе. Трудно себе представить, чтобы хоть один отец мог ненавидеть собственную дочь…

— Он — мог! Да, он — мог! — перебила его Катарин, побледнев сильнее прежнего. — Он до сих пор продолжает ненавидеть меня. Ненавидеть, вы слышите! — взволнованно кричала она. Слишком часто испытывала она на себе проявления его ненависти, чтобы усомниться в ней. При воспоминании об отце она задрожала всем телом.

— Ну-ну, дорогая, не надо так волноваться.

Графа испугала столь эмоциональная вспышка со стороны Катарин, и он всерьез стал опасаться за ее здоровье. Волнение се было слишком очевидным и неподдельным, и ему пришло в голову, что нервы Катарин натянуты намного сильнее, чем он предполагал. Он украдкой взглянул на Дорис, умоляя ее глазами о поддержке. Дорис теснее придвинулась к нему и ласково накрыла рукой его руку. Граф не сводил глаз с Катарин.

— С вами все в порядке, дорогая?

— Да, я прекрасно себя чувствую, — более спокойным тоном ответила Катарин, пытаясь восстановить хладнокровие и самообладание.

Убедившись, что она немного успокоилась, по крайней мере внешне, Дэвид продолжил:

— Боюсь, что я по-прежнему пребываю в некотором недоумении, несмотря на все поведанное вами о своей ранней юности. Как уже заметил раньше Ким, нелегко попять, зачем вам потребовалось представляться сиротой. Столько ненужных осложнений! Насколько бы легче и правдоподобнее было бы все, если бы вы просто разорвали всякие отношения со своим отцом из-за ссоры между вами, и делу конец. Никто из ваших знакомых не стал бы глубоко вникать во все детали ваших семейных обстоятельств. Хорошо известно, насколько англичане нелюбопытны в определенных вопросах и как не склонны они осуждать других. А уж мы, вне всякого сомнения, удовлетворились бы вашим сообщением на эту тему и только бы прониклись к вам большими симпатиями и сочувствием.

— Возможно, что вы правы, Дэвид, — нехотя призналась Катарин, — но я была такой жалкой и несчастной тогда, когда поступала в Академию. Еще будучи в пансионе в Суссексе, я испытала чудовищные унижения. Вы не можете себе вообразить, насколько несчастной я была там. — Ее губы снова задрожали. — Я там была совершенно заброшенным ребенком, единственной, кто на все каникулы и праздники оставалась в пансионе с хозяйкой. Мне некуда было податься, — срывающимся голосом прошептала она. — Отец не хотел, чтобы я приезжала в Чикаго, а тетя Люси была слаба здоровьем и тоже не могла забирать меня к себе. Никто ни разу не навестил меня в школе по родительским дням, никто не приходил на школьные спектакли и на другие мероприятия. Неужели вы не понимаете, насколько я была унижена тем, что у меня не было семьи, которая любила бы меня, ни единого человека, который бы заботился обо мне. Я была очень одинока. То был чудовищный период моей жизни, и я решила никогда больше не повторять столь печальный опыт. Поэтому, когда я поступала в Академию, то придумала себе новое имя и назвалась сиротой, чтобы никогда больше мне не потребовалось придумывать отговорки, объясняющие, почему ни мой отец, ни мой брат не интересуются мною. Я была вынуждена так поступить, я должна была защитить себя сама.

Слезы ручьем хлынули из глаз Катарин, и она зарыдала, прикрыв дрожащими руками мокрое от слез лицо. Ким вскочил со своего места и подсел к ней на диван. Он обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Успокойся, любимая, — нежно сказал он, баюкая ее в объятиях и прижимая одной рукой се голову к своей груди, другой гладя ее волосы. Он совершенно забыл о том, какое неблагоприятное впечатление может произвести на его отца столь бурное проявление чувств с его стороны. В данный момент он думал только о Катарин. Последние сомнения растаяли в его душе, гнев улетучился. Он знал только одно, что по-прежнему любит ее и не может без нее жить.

Франческа тоже сидела, глотая слезы. Добросердечная и чувствительная к чужим страданиям, она искренне переживала за свою подругу. Ей всегда казалось, что в прошлом Катарин пришлось испытать много горя, и теперь ее подозрения подтвердились. Ей было совершенно ясно, что Катарин нуждается в любви и понимании с их стороны, а вовсе не в осуждении ее проступков. В конце концов, ее обман был совсем не таким серьезным. Франческа застыла в своем кресле, подумав, что уж она сама меньше, чем кто-либо другой, имеет право осуждать Катарин Темпест. Тревожная мысль, мелькнувшая в ее голове во время рассказа Катарин, теперь дошла до нее во всей своей очевидности. «Я сама — не меньшая обманщица, чем она. Мне не приходится лгать по поводу своих отношений с Виктором лишь потому, что меня о них никто не расспрашивает. Я не лгу только по недоразумению, а это еще бесчестнее», — терзалась она нахлынувшими угрызениями совести.

Франческа взволнованно вскочила на ноги и, не обращаясь ни к кому конкретно, громко объявила:

— Катарин очень расстроена. Думаю, что мне лучше пойти принести ей чего-нибудь выпить.

Торопливо выходя на террасу, она решила, что в ближайшие дни ей необходимо поговорить с Виктором. Время их смешных секретов подошло к концу. Ее отец должен знать, что они любят друг друга. Она была почти уверена, что граф не одобрит этого, но насколько будет хуже, если он сам прознает их тайну. Паника охватила Франческу, стоило ей представить, как отец будет разочарован в ней.

Граф тем временем проводил глазами удаляющуюся фигуру дочери, внимательно посмотрел на Кима, обнимающего Катарин, и, обернувшись к Дорис, иронически улыбнулся. Откинувшись на спинку дивана, он погрузился в раздумья. Дорис взяла в руки свой бокал и с интересом подумала о том, как ко всему этому отнесется Дэвид, но не сумела ответить себе на этот вопрос. Нельзя сказать, что душещипательная история, поведанная Катарин, совсем не тронула ее, но Дорис убедила себя в том, что в сложившихся обстоятельствах ей следует оставаться абсолютно нейтральной и относиться с определенной осторожностью ко всему, что говорит Катарин.

Рыдания Катарин постепенно стихли, но она продолжала тесно прижиматься к Киму, находя успокоение в близости к нему. Его руки крепко обнимали ее, его губы шептали успокаивающие слова, и все это вместе взятое говорило ей о том, что он больше не сердится на нее. «Несомненно, он простил меня, — подумала Катарин, — Франческа тоже на моей стороне».

— Вот, пожалуйста, Кэт, дорогая, — раздался голос Франчески, — я принесла тебе бренди.

— Спасибо, Франки.

Катарин взяла предложенный ей бокал, и слабая улыбка, тронувшая ее губы, придала ее лицу неизъяснимую прелесть.

— Я чувствую себя ужасно. Просто не представляю, как мне оправдаться перед всеми вами! Вы, должно быть, считаете меня чудовищем.

— Не болтай глупости, Катарин, — мягко улыбнулась ей в ответ Франческа. — Я убеждена, что папа теперь не хуже нас с Кимом понимает, какими причинами ты руководствовалась. На мой взгляд, все это — буря в стакане воды.

Франческа плюхнулась в кресло и принялась теребить поясок своего сарафана. Сама того не замечая, снедаемая чувством собственной вины и сжигаемая волнением, она говорила отрывисто, всем своим видом показывая, что не придает большого значения услышанному. Неправильно истолковав тон, которым говорила ее подруга, и не подозревая о его причинах, Катарин испытала некоторое разочарование и даже обиду. Она недоуменно взглянула на Франческу и какое-то время неотрывно смотрела на нее. Не дождавшись от Франчески никаких дальнейших комментариев, Катарин, с легкой жалостью к себе, подумала: «Она действительно не понимает, как трудно мне пришлось. Впрочем, она и не способна этого понять до конца. Всю свою жизнь ее окружают люди, которые обожают ее: отец, Ким, ее кузен и кузина, старая нянька Мелли и домоправительница Вэл. А скоро у нее появится еще и любящая мачеха. У меня же нет никого, ни одной родной души на целом свете. Был единственный человек, любивший меня, — моя мамочка».

Внезапно Катарин отставила свой бокал на журнальный столик и с решительным видом поднялась с места.

— Теперь, когда я все вам рассказала о себе, — спокойным голосом произнесла она, — полагаю, что больше нам говорить не о чем. Мне лучше подняться к себе в комнату и собрать вещи. Я позвоню в «Ла Резерв» Виктору и попрошу его снять для меня там номер на пару дней. Он будет огорчен, если я не буду присутствовать у него на приеме. В понедельник же я возвращаюсь в Лондон.

— Не смеши меня, Катарин. Я не позволю тебе останавливаться в отеле и уж тем более не отпущу тебя в Лондон.

Ким вскочил, властно схватил ее за руку и вопросительно взглянул на отца.

— Конечно, мы обязаны простить Кэт, папа. Печальный опыт ее детства, заброшенность и безрадостное существование в школе, все это, я уверен, извиняет ее. Насколько я был разгневан и обижен на нее прежде, настолько же я теперь действительно верю, что у нее были и есть смягчающие ее вину обстоятельства. Конечно, ей не следовало продолжать лгать после того, как она полюбила меня, но Катарин утверждает, что собиралась рассказать мне все в этот уик-энд и что давно хотела это сделать. Я ей верю. Считаю также, что сегодня ей выпало тяжелое испытание. Боже мой, очутиться здесь с нами лицом к лицу, быть вынужденной давать показания, будто в какой-то инквизиции, пересказывать всю свою жизнь! Разве теперь она не заслуживает снисхождения?

С трудом оторвавшись от тревожных раздумий, Дэвид проговорил:

— Конечно, Ким, конечно.

Он склонил голову в сторону Катарин.

— Мне кажется, что ваша искренность сегодня значительно разрядила обстановку, позволила нам лучше узнать вас и ваше прошлое, дала возможность как следует понять мотивы ваших поступков. Да.

Он откашлялся и взглянул на Дорис.

— Уверен, что выскажу наше общее мнение, дорогая, если заявлю — мы не желаем ничего слышать о переезде Катарин в отель или о том, чтобы она прервала свой отдых здесь. Я прав?

— Абсолютно, — немедленно откликнулась Дорис. — Мы все будем очень огорчены, если вы нас покинете, Катарин.

— О, Кэт, не будь дурочкой! — взволнованно вмешалась Франческа. — Ты не имеешь права уехать. Мы все любим тебя и с нетерпением ждали того момента, когда ты очутишься здесь, с нами. Обещаю тебе, что все это растает как дым, если ты сама не станешь возвращаться к прошлому. Ну, пожалуйста, останься!

— Я просто не знаю… — Осторожно начала Катарин в нерешительности. Она обвела глазами присутствующих и остановила свой взгляд на Киме, выглядевшем напряженным и взволнованным. Она легонько коснулась его руки, а ее лицо, обращенное к нему, было при этом нежным и трогательно беззащитным.

— Если ты уверен, что хочешь этого, то я остаюсь.

— Ну конечно же, мы все этого жаждем! — воскликнул Ким, сжимая ей руку.

Граф Лэнгли медленно поднялся с дивана и приветливо улыбнулся, хотя его сердце тревожно ныло.

— Уже поздно. Скоро должны начать съезжаться гости. Полагаю, что нам всем пора идти переодеваться к ужину.

— О Боже, ужин! Я совсем о нем забыла.

Дорис вскочила и последовала за графом. В дверях она обернулась.

— Ремсоны и Бруксы должны приехать примерно к восьми. Ужин — в девять, в саду.

Ким понимающе кивнул, а Франческа воскликнула:

— Господи, а мне еще надо вымыть голову!

Она подлетела к Катарин, чмокнула ее в щеку и умчалась.

Чуть позже, полчаса спустя, приняв ванну и переодевшись в вечерние туалеты, Дорис и граф, как было условлено между ними, встретились в маленькой гостиной, соединявшей их апартаменты.

— Когда мы поднимались наверх, возникли небольшие сложности, — сказал Дэвид, останавливаясь посредине комнаты и закуривая сигарету. — Мне совершенно не хотелось затевать долгий разговор в присутствии Франчески и тем более с ее участием, на что она так рассчитывала.

Он бросил взгляд на часы.

— Но теперь в нашем распоряжении есть добрые пятнадцать минут, чтобы поболтать до приезда гостей.

Он зашагал по гостиной, опустив голову и глубоко задумавшись. Дорис молча следила за ним, хорошо зная, что в такие минуты лучше оставить его в покое. Дэвид наконец прекратил свое хождение и сел рядом с нею на длинный диван перед окнами.

— Ну, Дорис, что ты думаешь о Катарин и вообще по поводу всей этой ситуации?

— Должна признаться, что мне немного жаль ее. Уверена, что после смерти матери у нее была не слишком счастливая жизнь, — уклончиво ответила Дорис, стараясь быть справедливой.

— Похоже на то. Я ни минуты не сомневаюсь в правдивости ее рассказа. Катарин — не дура. Напротив, она довольно тонкая штучка и не сделает такой глупости, как городить новую ложь поверх старой…

— Но?

— Я не сказал «но», — улыбнулся Дэвид.

— Зато ты подумал так, дорогой.

— Да, ты неплохо меня изучила, Дорис, — хмыкнул граф. — Действительно, все время, пока я переодевался, и меня мучил вопрос, насколько она все это преувеличила?

— Так ты все же не веришь, что отец Катарин ненавидит ее? — спросила Дорис, удивленно поднимая брови.

— Трудно сказать. Так или иначе, но Катарин сама убеждена в этом. Я в том абсолютно уверен, и в данном случае не имеет никакого значения, что по этому поводу думают другие.

Дэвид развалился на диване, закинув ногу за ногу, и вопросительно посмотрел на Дорис.

— Что ты знаешь об О'Рурке?

— Совсем немногое, Дэвид. Я уже сказала Катарин, что мы с ним незнакомы, мы вращались в разных кругах чикагского общества. Поговаривали, что он пользуется в городе большим влиянием, благодаря своим деньгам и политическим связям, прежде всего с Ричардом Дейли, который заправляет всем городом, а также — графством Кук и чикагской демократической машиной. Думаю, что его влияние не ослабло и по сей день. Много лет назад до меня доходили сплетни, что он порядочный бабник, во всяком случае, внешне он весьма привлекателен. Но никаких скандалов вокруг его имени не было, по крайней мере мне о них ничего неизвестно. Конечно, тебе мало знакомы люди его типа — всего добившиеся в жизни самостоятельно, амбициозные, напористые и безжалостные, — сухо рассмеялась Дорис. — Я бы даже сказала, совершенно безжалостные. Убеждена в том, что как отец он наверняка был очень строгим, даже тираничным, в отношении Катарин. Я хорошо знаю людей подобного сорта и думаю, что тебе они известны не хуже меня.

— М-да, — пробормотал Дэвид и затянулся сигаретой. — Сейчас Ким руководствуется в своих поступках скорее чувством, чем разумом, и я его могу понять. Катарин — очаровательное создание, у нее необыкновенный шарм, — тонко улыбнулся он. — Сегодня она была весьма убедительной. Говоря по правде, Дорис, трудно придумать что-нибудь более жалостливое, нежели трогательная история маленькой сиротки. Может быть, именно поэтому она и придумала ее для себя. Мало найдется столь жестокосердных людей, которые смогли бы устоять против нее, и таким образом она гарантировала себе всеобщие симпатию и поддержку. Могу сознаться, что был момент, когда она своим рассказом буквально растрогала меня. Поэтому столь резкая перемена в настроении Кима вполне естественна и ничуть меня не удивила, несмотря на весь его прежний гнев и все то, что он говорил нам до ее приезда. Ким — невероятно добросердечный малый, и Франческа такая же. Теперь; могу поспорить, они оба вылезут из кожи, чтобы найти оправдание Катарин даже вопреки собственным убеждениям. Не правда ли удивительно, насколько они оба в равной мере заворожены ею?

— Да, — согласилась Дорис и наградила его долгим взглядом. — Что ты намерен предпринять по отношению к Катарин и Киму?

— Ничего.

— Но, Дэвид…

— Я не собираюсь вмешиваться, — тоном, не допускающим возражений, заявил граф. — Если я поступлю иначе, то сам подтолкну Кима к ней, и последствия этого могут оказаться самыми плачевными. Запретный плод сладок, сама знаешь.

Уловив несогласие во взгляде Дорис, Дэвид ласково тронул ее руку.

— Если я стану критиковать Катарин или хотя бы слово скажу против нее, я тем самым только восстановлю сына против себя. Я не имею права даже пригрозить ему лишением наследства, поскольку закон первородства абсолютно надежно защищает его. Единственное, на что я могу полагаться, так это на его разум.

Заметив тревогу, притаившуюся в живой зелени глаз Дорис, Дэвид придвинулся к ней и обнял за плечи.

— Послушай, дорогая. Мы не должны ходить с надутыми лицами и вести себя отчужденно по отношению к Катарин или Киму. Мы должны разыграть эту пьесу очень мягко и деликатно. Видишь ли, я убежден в том, что, если предоставить все дело рассудку Кима и не вмешиваться в их дела, то он рано или поздно взглянет на вещи трезво и увидит Катарин совсем в другом свете, в том, в котором вижу ее я сам.

— А какой ты се считаешь сам, Дэвид? — спросила Дорис, откидываясь на спинку дивана и заглядывая ему в лицо.

— Непостоянной.

— Непостоянной?

— Да. Помимо всего прочего, Катарин Темпест — весьма сложная натура, Дорис. Она потрясающе красива, и ей ничего не стоит одним взмахом своих ресниц свести с ума любого мужчину. Она также невероятно талантливая актриса, способная повергнуть в слезы любую аудиторию, будь то театральный зал или веранда там, внизу. Но, кроме того, она — удивительно противоречивая и, на мой взгляд, весьма неуравновешенная женщина. Очень умная, как я уже сказал, но опасная.

Дорис, хорошо знавшая, что Дэвид никогда не позволяет себе непродуманных заявлений, задумалась над сказанным, и мрачные предчувствия закружились в ее голове.

— Господи, Дэвид, я так тревожусь за Кима, сама не знаю отчего.

— Да, понимаю, что ты хочешь сказать. Раньше я сам испытывал то же самое, но только не теперь.

Граф кивнул головой, и, хотя его лицо осталось серьезным, но в голосе прозвучали легкомысленные и доверчивые ноты.

— Ким — благоразумный человек, прочно стоящий на земле. Чутье мне подсказывает, что в конце концов основные заповеди, заложенные в нем воспитанием, возьмут верх. Возможно, в данный момент они отошли в его сознании на второй план. Но заложены они так прочно, что Ким никогда не сможет преодолеть их. В нужный момент они и защитят его. Ну а если он не станет им следовать, то будет глубоко несчастным человеком. Я убежден, что он сам в глубине души понимает все. Мне не остается ничего иного, как только рискнуть в надежде на то, что чувство долга и ответственности возьмут в моем сыне верх над обаянием этой девушки.

— Да, — тихо откликнулась Дорис, искренне надеясь, что Дэвид прав. Она сжала его руку и ободряюще улыбнулась.

— Есть еще одно соображение. Когда пройдет вся эта суета и Ким начнет думать головой, а не…

Дэвид замялся и кашлянул, прикрыв рукой рот.

— …Ну, скажем, не некоторыми другими частями тела, то начнет сомневаться, можно ли по-настоящему доверять ей. Тогда он поймет, я в этом уверен, что Катарин вряд ли сумеет оторваться от своей нынешней жизни, чтобы стать женой фермера, чтобы удалиться вместе с ним в глушь Йоркшира, подобно тебе, — озорно улыбнулся он Дорис, вскакивая на ноги и подавая ей руку. — Закончим на сегодня эту тему. Нам пора спускаться вниз, дорогая. Уже почти восемь.

Ожидая, пока Дэвид распахнет перед ней дверь, Дорис заметила:

— Время действительно работает на тебя, милый. Не забывай, что в начале сентября Катарин отбывает в Калифорнию и будет в отъезде почти три месяца.

— Конечно, — спокойно ответил граф. Его глаза стали серьезными, и он кивнул. — Можешь не сомневаться, это важное обстоятельство я тоже учитываю.

 

34

Николас Латимер без стука ворвался в номер Виктора в отеле «Ла Резерв». Он вихрем пронесся через гостиную, чуть не опрокинув подвернувшийся ему по дороге столик, и ввалился в спальню, едва переводя дух.

— Господи! Ты еще не одет! — вскричал он, дико уставившись на Виктора.

Тот, изумленный столь шумным вторжением друга, взглянул на Ника, лениво подняв брови. Он стоял посреди спальни в трусах, длинных черных носках, белой рубашке и черном галстуке.

— Какая муха тебя укусила? — спокойно спросил он, откладывая в пепельницу сигарету и протягивая руку к стакану скотча, стоявшему на туалетном столике.

Ник подлетел к нему, выхватил стакан из его рук и возбужденно закричал:

— Сейчас не до того! Когда мы будем на балу, ты сможешь пить сколько влезет, а сейчас — давай одевайся, ради Бога! Нам надо сваливать отсюда.

— О черт, к чему такая спешка?

— Можешь мне не верить, но там, внизу, Арлин во всем своем блеске, будто спрыгнула с экрана…

— Вот дьявол! И она опять застает меня без штанов, Никки!

Виктор крякнул со своей знаменитой кривой ухмылкой на губах, взял сигарету из пепельницы, глубоко затянулся и отбросил окурок.

— Ну что за вшивое счастье мне выпадает!

— Не спорю. Пожалуйста, Вик, напяливай побыстрее на себя все остальное. Она будет тут через пару минут в сопровождении шести рассыльных, волочащих добрые две дюжины ее чертовых чемоданов. Господи, ну шевелись же ты!

Ник со стуком опустил стакан на столик и обшарил глазами комнату. Обнаружив на стуле брюки, он схватил их и бросил Виктору. Тот поймал брюки на лету, и только теперь выражение его лица изменилось. Наконец до него дошло, что это — не один из обычных розыгрышей его приятеля и что на этот раз Ник не валяет дурака.

— Боже, оказывается, ты говоришь серьезно, а я все думал, что ты шутишь.

— Ну конечно, стану я шутить по поводу ее приезда, когда, черт ее побери, она уже на пороге. Где твои туфли и пиджак?

— В шкафу.

Виктор торопливо натянул брюки, застегнул их и, достав из комода черный шелковый носовой платок, быстро сложил его и сунул в карман.

— Когда ты ее видел, Никки?

— Несколько минут назад. Поторапливайся, ради Бога! Вот тебе туфли.

Ник бросил туфли к ногам Виктора и встал перед ним, держа в разведенных руках его белый смокинг.

— Что за паршивое невезение! И надо же, именно сегодня вечером. Я был в вестибюле с Джейком, ему надо было обменять в кассе несколько чеков на наличные. Я случайно взглянул в сторону входной двери и увидел, как она высаживается из машины. Со всем своим треклятым бесчисленным багажом. Такое впечатление, будто она переезжает навсегда. Я послал Джейка любым способом задержать ее, а сам помчался сюда. Пошевеливайся, Вик, брось к черту сигареты и деньги. Ну зачем тебе деньги?

Ник облачил Виктора в смокинг, схватил за руку и поволок за собой к окну.

— Мы отваливаем этим путем.

— Сукин сын, ты рехнулся! Я с такими трюками покончил много лет назад! — закричал Виктор, негодующе глядя на Ника. — И отпусти мой рукав, ты порвешь мне смокинг.

Окно было приоткрыто. Ник распахнул его и выглянул вниз.

— Не так плохо. Давай! Ты идешь первым.

Виктор перегнулся через плечо Ника и тоже глянул вниз.

— Нет, ты действительно сумасшедший ублюдок. Здесь добрые двадцать футов, не меньше.

— Зато внизу трава.

— Трава там или что другое, но я непременно сломаю себе шею или, в лучшем случае, ноги.

— Это все равно лучше, чем если бы тебе оторвали яйца, старина, — непреклонным тоном заявил Ник. — А я тебе гарантирую, что она прибыла сюда именно с такими намерениями. Она заявилась, чтобы выкинуть несколько своих обычных…

Тут в дверь номера громко постучали, и они растерянно переглянулись. Стук усиливался.

— Она уже здесь, — пробормотал Виктор. — Держу пари, что она просочилась мимо бедняги Джейка, как вода сквозь песок.

— М-да, — буркнул Ник и снова схватил Виктора за рукав. — У тебя еще остался шанс воспользоваться этим выходом, — он кивнул в сторону окна. — Я попытаюсь задержать ее.

— Забудь об этом, малыш.

— Тогда пора пристегнуть ремни, маэстро. Нас сегодня вечером ждет поездка по страшно ухабистой дороге.

На полпути к двери Виктор остановился, обернулся и прошептал:

— Только не тебя, Никки. Я буду иметь дело с Арлин сам, а ты должен поехать на виллу Замир с Джейком. И сохраняй там хладнокровие. Не допусти, ради Бога, чтобы Франческа прознала про приезд Арлин. Придумай какое-нибудь извинение за меня. Скажи, что я подъеду попозже. Допустим, меня задержал деловой звонок с побережья. В общем, придумай что-нибудь сам…

Дверь распахнулась, и в номер с самоуверенным видом вплыла Арлин.

— Привет, Виктор, — помахала она ему рукой. — Я думала сначала позвонить тебе, дорогой, но потом решила сделать тебе сюрприз.

— Я уже слишком стар, чтобы чему-либо удивляться, — ответил он как можно спокойнее, стараясь сдерживать свой темперамент, но с некоторой тревогой наблюдая за тем, как двое рассыльных в униформе втаскивают в номер горы ее багажа.

Он обернулся к Нику, стоявшему у него за спиной в дверях спальни.

— Там, на туалетном столике, деньги. Будь добр, малыш, передай их мне, пожалуйста, — попросил он.

Ник, игнорируя его просьбу, сунул руку в карман брюк, достал несколько франков и вручил их рассыльным. Когда те ушли, Ник перевел взгляд на Арлин и принялся с интересом разглядывать ее своими холодными голубыми глазами, в которых ясно читалась неприязнь в сочетании с изрядной долей сарказма.

— Нельзя сказать, что ты путешествуешь налегке, особенно если учесть, что ты, по твоим словам, заехала мимоходом. — Он указал пальцем на окружающую Арлин груду чемоданов, и гримаса отвращения исказила его лицо. — Интересно, черт побери, кого ты из себя корчишь?

— Ты любезен, как обычно, дорогой Николас, — с ледяной улыбкой ответила Арлин. — Ну как, написал уже какую-нибудь приличную книжку или вы слишком заняты дамами?

В ответ он удостоил ее презрительной улыбкой. Глупо хихикнув, Арлин добавила:

— Как поживает гений американской литературы?

— Я чувствовал себя превосходно… до определенной минуты.

Она ничего не ответила на прозрачный намек Ника и с улыбкой проследовала к дивану. Села, скрестив свои все еще великолепные ноги, и расправила юбку кремового костюма из шелковой чесучи. Ее глаза беспокойно перебегали с Ника на Виктора и обратно.

— Ну-ну, вы оба выглядите превосходно. И в белых смокингах, ни больше ни меньше! Где намечается вечеринка?

— Не твое, черт побери, дело…

Виктор бросил предостерегающий взгляд на Ника и быстро перебил его:

— Прости, что приходится разочаровывать тебя, Арлин, но мы собираемся не на вечеринку. У нас намечен деловой обед в сугубо мужской компании.

— Так я вам и поверила!

Николас быстро прошагал к бару, налил себе водки и сделал торопливый глоток. Он бросил взгляд в сторону Виктора, неподвижно застывшего посреди гостиной, и подивился его самообладанию, хорошо понимая, что тот весь кипит внутри и готов разразиться проклятиями. Ник усиленно напрягал извилины, размышляя о том, как помочь Виктору выбраться из затруднительного положения. Как ему выбраться прочь из этой комнаты, из отеля и попасть-таки на виллу Замир?! Но выхода из западни не нашлось, по крайней мере немедленного. Хорошо зная упрямство Арлин, не говоря уже о ее толстокожести, Ник не сомневался, что она непременно будет настаивать на том, чтобы отправиться с ними, если они сейчас сделают попытку уйти. «Не дай Бог!» — подумал Ник, представив себе, какое лицо будет у Франчески, если они вдруг заявятся на бал вместе с Арлин. Он нервно переминался с ноги на ногу, время шло, и его возбуждение нарастало. Атмосфера в номере накалялась, тишина становилась гнетущей.

— Приготовь мне чего-нибудь выпить, Ник, — нарушила молчание Арлин.

— Готовь себе сама, — огрызнулся Ник и залпом допил свою водку.

— Ты никогда не отличался умением ухаживать за дамами, — фыркнула Арлин.

— Отчего же, но только я что-то не вижу здесь дам.

— Ну ты, ублюдок…

— Полагаю, что тебе пора отваливать, старина, — вмешался Виктор прежде, чем Арлин успела как следует обложить Ника. — Передай там ребятам, что я подойду, как только освобожусь.

Он шагнул к Нику и, подхватив его под руку, повел к двери.

— И скажи Фрэнку, что он может не беспокоиться по поводу того дела, ну, нашего общего дела.

Он еще сильнее сжал руку Ника ниже локтя.

— Обещаю, что исполню твою просьбу, Вик. Не волнуйся по поводу Фрэнка, — ровным голосом заверил его Ник и с расстроенным видом вышел из номера.

Виктор сделал глубокий вдох и слегка приободрился. Не обращая внимания на Арлин, он прошел в спальню, нашел там сигареты и зажигалку и встал у окна, покуривая и размышляя о том, какой линии поведения в отношении Арлин ему лучше всего придерживаться. Он решил, что ему следует быть веселым, сдержанным и вежливым. О да, очень вежливым! Он догадывался, почему она так неожиданно, как снег с ясного неба, свалилась ему на голову. Ему следует быть с ней крайне предупредительным, по крайней мере сегодня вечером, чтобы под предлогом делового мужского ужина иметь возможность смыться от нее на бал. С приливом сильного раздражения он подумал о том, что у него могут возникнуть проблемы с изгнанием Арлин из его номера. Она непременно станет поджидать здесь его возвращения. «Ну, ничего, с этой проблемой мы управимся, — заверил себя Вик. — Одну ночь я смогу перекантоваться у Ника или Джейка, а поутру я пошлю ее отсюда куда подальше».

Напустив на себя высокомерный вид, Виктор возвратился в гостиную. Он сразу заметил, что Арлин уже успела себе налить. Прихлебывая свое питье, она сидела на диване, невозмутимая, холодная и самоуверенная. Виктор подошел к бару, смешал себе скотч с содовой и опустился в кресло у двери.

— Ну, так что же привело тебя сюда, Арлин? — осторожно спросил он.

— Разве это непонятно? Я приехала повидаться с тобой, Вик.

— Пожалуйста, не называй меня так. Ты же знаешь, я этого не люблю.

— Весьма сожалею, Виктор. Я совсем запамятовала, что только нашему дорогому Нику дозволено называть тебя твоим сокращенным именем. Но, так или иначе, это грандиозно — видеть тебя вновь! Как поживаешь, милый?

— Давай покончим с препирательствами, Арлин, и перейдем к делу.

Виктор, сидя, наклонился, уперев локти в колени и держа стакан обеими ладонями.

— Мне кажется, что у тебя хватило чертовски много наглости, чтобы свалиться мне вот так на голову именно сейчас, когда наше дело о разводе выходит на финишную прямую, — произнес он; его спокойный голос лишь подчеркивал ледяную холодность, читавшуюся в его глазах. — Но давай не будем сейчас теребить эту тему.

— Я все еще твоя жена, раз официально мы еще не разведены. Слушания по нашему делу еще даже не начинались. Поэтому не вижу ничего предосудительного в том, что я, как ты выразился, свалилась тебе на голову.

Виктор взмахом руки отмел ее выпад и недружелюбно переспросил:

— Какова цель твоего приезда?

— Повидаться с тобой и поговорить без адвокатов, которые только разделяют нас и настраивают друг против друга.

— Чего ты добиваешься, Арлин?

— Я верю в то, что мы сумеем решить наши проблемы и снять разногласия. Мы гораздо успешнее сможем договориться наедине и найти решения, в равной степени удовлетворяющие нас обоих.

Ее сладкий тон и не менее слащавая улыбка раздражали Виктора, но он тем не менее предпочел оставаться любезным.

— Очень сомневаюсь, что мы сумеем что-либо решить или заключить какую-либо сделку. Давай будем честны друг перед другом: ситуация очень сложна. В прошлый раз ты и твои адвокаты зашли слишком далеко. Ты испытываешь судьбу, Арлин.

— Точно так же, как и ты, мой кролик.

Виктор поморщился, услышав столь нежное обращение, и спросил:

— Что ты этим хочешь сказать?

Арлин покачала головой и откинулась на подушки дивана. Неизменная улыбка уже снова сияла на ее лице, в ярко-синих глазах мелькнуло загадочное выражение. Она подняла руку и поправила безукоризненно уложенные соломенные волосы. В свою очередь Виктор, развалясь в кресле, оценивающим взглядом разглядывал Арлин. Она, безусловно, очень красива, кто станет это отрицать. Совершенные черты лица, изысканный цвет волос, глаз и всего остального. Но с возрастом ее красота стала какой-то приглаженной, излишне сильно подчеркиваемой косметикой и прочими ухищрениями, дорогой одеждой, украшениями. Все это придавало ее красоте еще больший блеск, но совершенно уничтожало ее природную прелесть. «Типичная голливудская красотка, — иронически подумал Виктор, — каких там восемь из десяти». Ее словно покрытая лаком внешность недвусмысленно предупреждала: «Не тронь меня!» и сколько раз Виктору доводилось слышать эти слова от нее. Виктор поставил свой стакан на столик и закурил новую сигарету, после чего небрежно обронил:

— В своем решении я ни на дюйм не сдвинусь с места, Арлин. Я не из тех, кто поддается любым, самым возмутительным требованиям.

— О, зато ты из тех, кто совершает самые возмутительные поступки, мой милый, — непринужденно рассмеялась Арлин. — Не перестаю тебе удивляться, Виктор. По-прежнему корчишь из себя Дон-Жуана.

Она обвела его взглядом.

— Должно быть, нелегко обслуживать сразу двух куколок, каждая из которых вдвое моложе тебя. Наверное, это сильно выматывает как эмоционально, так и физически, не так ли?

Виктор, сидя в кресле, весь напрягся. «Внимание, — мысленно скомандовал он сам себе, — она заявилась, чтобы устроить скандал». Сдерживая себя и стараясь говорить спокойно, он заметил:

— Не понимаю, о ком ты говоришь.

— Прекрасно понимаешь, милый, конечно же, о Катарин и Франческе.

Его лицо превратилось в непроницаемую маску, которую Виктор так хорошо умел надевать на себя в нужную минуту, немедленно скрывшую на нем всякое выражение чувств. Он подавил поднимающийся гнев, разразившись взрывом беззаботного смеха.

— Ах, эти двое! Ну так они обе почти дети, члены кружка поклонниц таланта Ника. У нас с ними приятельские отношения, Аршин, дружеские.

Ледяная холодность заморозила улыбку на лице Арлин.

— Кончай, Виктор. Не забывай, что ты говоришь со мной, которая знает тебя уже много лет. Катарин Темпест вовсе не простая приятельница. У нее контракт с «Беллиссима Продакшнс», и она — твоя новая протеже.

Арлин подняла руку, чтобы остановить возражения, готовые сорваться с его уст.

— И не вздумай заливать мне, что она — только подруга по совместной работе, снимавшаяся в твоей последней картине. Все это мне прекрасно известно, как и то, что она сейчас «выступает» в твоей постели на пару с леди Франческой Каннингхэм, дочерью графа Лэнгли, которую ты в настоящее время упрятал на вилле в Кэп-Мартине, где, и это для тебя очень удобно, твоя актрисочка тоже пребывает сейчас в качестве гостьи. Расскажи, милый, как ты услаждаешься с этой парочкой? Применяешь «континентальный способ»? — язвительно улыбнулась Арлин, склоняя голову к плечу. — Наверное, мужчину твоего возраста сильно возбуждает, когда ему удается затащить к себе в постель двух девиц одновременно, да еще к тому же — лучших подруг? Очень остроумно с твоей стороны, позволяет обходиться без подготовки. Они что, лесбиянки? Устраивают для тебя горяченькие представления, малыш? Вот, оказывается, чем ты тут занимаешься.

— Ты, сука! — заорал Виктор, теряя контроль над собой.

Он был так возмущен и разгневан словами Арлин, что привстал в кресле, как будто намереваясь ее ударить, но тут же, дрожа всем телом, упал обратно. Он понимал, что самое худшее сейчас — проявлять свои эмоции, позволить ей спровоцировать себя на слова или поступки, о которых он впоследствии пожалеет.

— Все, что ты тут наговорила, — полнейший вздор, — ледяным тоном проговорил он, сдерживаясь изо всех сил. — Среди кого ты вращаешься после того, как мы расстались? Среди отбросов общества?

— Проводишь рекогносцировку, милый?

— Ты приобрела грязный склад мыслей, Арлин, самый что ни на есть непристойный. И я отнюдь не намерен обсуждать свою личную жизнь с тобой. Мы расстались с тобой уже почти как год. Но я тем не менее не позволю тебе марать грязью репутацию двух невинных девушек своей возмутительной болтовней. Да, ты права, Катарин Темпест — моя протеже. Я подписал с нею контракт, в этом нет никакой государственной тайны. Это чисто деловое соглашение, вот и все. А что касается Франчески Каннингхэм, то ее отец — мой приятель и разрешил мне снять некоторые сцены фильма в своем замке. Его дочь сотрудничала с директором моей картины, когда мы были на натурных съемках в Йоркшире. И…

— Я знаю обо всем, что было в замке Лэнгли и на съемках натуры в Йоркшире, так что можешь не напрягаться впустую, Виктор. Кстати, тебе следовало бы быть осторожнее, когда волочишься за девушками, Ромео, — презрительно ухмыльнулась Арлин, с насмешкой глядя на него. — Что ни говори, но ты всемирно известная кинозвезда, на которую всюду обращают внимание, не говоря уже о таких крохотных местечках, как Лэнгли, где твой «бентли» сразу бросается в глаза. Удивляюсь тебе — назначать свидание леди Франческе прямо у задних ворот замка, а потом обниматься с нею посреди Лэнгли-лейн, почти на виду у всех! Да, Виктор, ты совсем свихнулся. Даже прислуга в доме ее отца — и та лучше соображает.

— Мусор все это! — прорычал Виктор, гневно сверкая глазами. Кровь бросилась ему в лицо. — Проклятая, абсолютная чепуха!

Он глубоко вздохнул и, стиснув зубы, заставил себя замолчать. Арлин всегда удавалось своим ядовитым языком провоцировать на подобные вспышки. Он допил остатки скотча, бросил окурок в пепельницу, встал и направился к бару. Там он поспешно плеснул в стакан виски и приказал себе ни в коем случае больше не отвечать на ее возмутительные заявления. Голова у него немного прояснилась. Он с непроницаемым лицом искусного игрока в покер вернулся в свое кресло. Но его мозг при этом судорожно работал. Многое ли ей действительно известно? Есть ли у нее реальные факты или она пользуется одними сплетнями? Не блефует ли она? «Нет, похоже, она не блефует», — решил Виктор. Он понял, что ступает по опасной тропе, и его сердце похолодело. Но потом он внутренне улыбнулся: в покере он несравнимо сильнее ее. Застигнутому врасплох Виктору не пришло в голову, что у его бывшей жены может быть на руках абсолютно выигрышная комбинация.

Арлин продолжала насмешливо смотреть на него своими кошачьими глазами.

— Возможно, что в мусоре ты разбираешься намного лучше, старина, — ядовито пробормотала она, — но я предпочитаю иметь дело с фактами, только с фактами. Можешь врать что угодно, но я совершенно точно знаю, что именно ты привез Франческу Каннингхэм на своей машине в Лондон в известный тебе июньский день. Вы тогда приехали в Лондон ранним вечером, могу сообщить тебе точное время.

Она легко вскочила с дивана, пробежала через комнату и вернулась на место с маленьким дорожным кейсом в руках. Открыв его, она достала пачку бумаг и принялась их просматривать. Наконец подняв голову, она продолжила:

— Да, вы добрались до города в десять минут девятого. На следующий день ты отвез ее в лондонский аэропорт, а тем же вечером вы с Ником сопровождали ее и еще какую-то блондинку на ужин.

Арлин протянула ему документы.

— Здесь полные отчеты о всех твоих действиях за последние одиннадцать месяцев, — улыбнулась ему Арлин ядовитой обволакивающей улыбкой. — Я не так глупа, как кажется, старина. Я наняла детективов следить за тобой с первого дня, как ты ушел от меня и осел в Лондоне. Нет ничего, что бы мне не было про тебя известно.

Встревоженный Виктор тем не менее повел себя, как расчетливый покупатель. Он швырнул бумаги на кофейный столик, не заглядывая в них. Начать немедленно просматривать бумаги было бы фатальной ошибкой, он прекрасно это понимал. Он весело взглянул на Арлин и раскатисто расхохотался ей в лицо.

— Подбросить девушку на машине в Лондон или подписать с актрисой персональный контракт — еще не адюльтер. Попробуй предъявить подобные смехотворные улики в любой суд и сама убедишься, что у тебя с ними будут нелегкие времена, милочка.

— Может быть, будут, а может — и нет. Но во время процесса я уничтожу твою аристократку и твою актриску. Грязь — она прилипчивая, Виктор. Обе твои шлюхи головы поднять не посмеют, когда я разберусь с ними.

Бешеная ярость волнами накатывала на Виктора, испытывавшего нестерпимое желание избить ее сейчас до полусмерти. На долю секунды гнев ослепил его, и он непроизвольно сжал руку в кулак, готовый немедленно заехать прямо в ее глупое, накрашенное, хорошенькое личико. Но тут же в его голове предупреждающе прозвучало: «Сохраняй спокойствие, не делай ничего, ради Бога, не реагируй». Чудовищным усилием воли он сумел подавить гнев, и его голос прозвучал ровно и спокойно.

— Похоже, что у тебя не только грязные язык и мысли, но что ты еще и ведешь грязную игру.

— Я этому обучалась, сидя на коленях у мастера, — ударом на удар ответила Арлин. — Вспомни, что я сама когда-то была твоей протеже. Мне все известно досконально о невинных легких завтраках в твоем трейлере, об обсуждениях «сценарных проблем». Ты никогда не вспоминаешь те счастливые часы и дни? Я, например, вспоминаю и с немалым удовольствием. Помнишь, как мы с тобой проводили перерывы на завтрак во время съемок на натуре.

— Это — совсем другое дело. Мы тогда собирались пожениться.

— Да-да, конечно, но я что-то не припомню, чтобы ты мне дарил тогда бриллиантовые браслеты или жемчужные ожерелья с бриллиантовыми застежками, — парировала она, с самодовольным видом развалившись на диване. Криво усмехнувшись, она продолжила: — Только не вздумай утверждать, что ты забыл о своих недавних подарках этим девицам точно так же, как ты, кажется, не прочь забыть…

— О'кэй, Арлин, довольно, — поднял руку Виктор. — Я не отрицаю, что сделал этим девушкам подарки, как и всем остальным, кто работал со мной над фильмом. Я так поступаю всегда, и ты об этом прекрасно знаешь.

— Готова побиться об заклад, что все остальные подарки, вместе взятые, стоят меньше этих пустяшных безделушек… — иронически покачала головой Арлин. — Еще могу допустить, что тебе надо было преподнести что-то актрисе — она все-таки красотка. Но дебютантка! Не узнаю твой стиль, Ромео.

— Заткнись! — прорычал Виктор, сверля ее взглядом. — У тебя нет никаких улик против меня во всем, что касается этих двоих девушек, поскольку их и не может быть.

На Арлин снизошло неожиданное удовлетворение.

— Надеюсь, ты не вообразил, что все мои карты в этих бумагах, любимый? Есть у меня другие улики или нет, это не имеет никакого значения. Если я передам копии этих отчетов своим друзьям-журналистам, то ты со своими красотками окажешься в глубокой луже. Пресса найдет, чем тут можно полакомиться, Виктор.

Он молча обдумывал ее слова, искоса наблюдая за нею и понимая, что это — не пустые угрозы. Она привела его в бешенство грязными намеками в отношении Катарин и Франчески, возмутительными предположениями насчет его сексуальных извращений. Но сообщение Арлин о нанятых ею для слежки за ним частных детективах не слишком удивило его. Они с Ником не раз обсуждали такую возможность. «Но все, что могли откопать эти прохвосты, — не более чем косвенные улики», — убеждал он себя. Но так ли это было на самом деле?

— Полагаю, что, говоря о друзьях-журналистах, ты имела в виду того маленького гангстера пера, что печатает непристойные заметки в «Конфидэншл»? — медленно и спокойно проговорил Виктор.

— И его тоже, среди прочих.

— Я подам в суд за клевету на тебя и на этот поганый бульварный журнальчик.

— Нет, этого ты не сделаешь. Еще ни одной кинозвезде не удавалось выиграть процесс против «Конфидэншл». Кроме того, лишняя реклама тебе вовсе ни к чему.

— Знаешь, Арлин, ты все-таки поразительно глупа. Мы давно разъехались, и я имею полное право завести другую женщину, если захочу. В этом нет ничего незаконного или сенсационного.

— Но может получиться забавная история для газет о твоем любовном гнездышке и вашей любви там втроем…

— Неужели ты так поступишь со мной, Арлин? — гневно перебил ее Виктор.

— Посмотрим, старина.

— Но почему? Скажи мне, ради Бога, за что, Арлин? — тяжело вздохнул Виктор.

— За то, что ты заставил испытать меня сердечные муки, боль и страдания. Клянусь, что я испытываю непреодолимое желание отплатить тебе той же монетой. — Она с видом оскорбленной невинности откинулась на спинку дивана.

— Сними маску Камиллы с лица, Арлин, она делает тебя смешной. Все-таки как актриса ты всегда была пустым местом, — сказал Виктор и рассмеялся, хорошо понимая сам жестокость своих слов. Но в них была истинная, хотя и обидная правда, а он вовсе не желал подсластить ей ту пилюлю, па которую она сама напросилась. — Ты не в состоянии особенно сильно навредить мне, — насмешливо бросил он. — Для тебя я слишком крупная и хорошо защищенная фигура. Ты просто сделаешь больно двум невинным девушкам, вот и все.

— Пусть так.

Виктор встал и подошел к маленькому комоду, стоявшему в дальнем углу комнаты. Он достал оттуда ящик своих любимых «Монте-Кристо» и потратил еще несколько секунд на то, чтобы откусить у сигары кончик и раскурить ее. Стоя спиной к Арлин, он искоса взглянул на часы. Было уже почти девять! Как, черт побери, ему выбраться отсюда?

Решив сменить тактику, чтобы все-таки довести их разговор до конца, Виктор сел и, попыхивая сигарой, сказал:

— Я готов быть очень щедрым, Арлин, дать тебе хорошие отступные. Вначале я предлагал тебе три миллиона плюс по десять тысяч ежемесячно в качестве алиментов, которые ты получала бы в течение пяти лет, независимо от того, выйдешь ты снова замуж за это время или нет. Две недели назад мои адвокаты предложили тебе еще пятьсот тысяч отступного. Я готов округлить эту сумму до миллиона и отдать тебе дом в Бель-Эйр. Думаю, что это поможет тебе пережить твои муки.

Она отрицательно помотала головой.

— Тебе недостаточно этого?

— Нет.

Арлин наградила его долгим пронизывающим взглядом и опустила глаза, задержав их на пачке документов, лежавших на столике. Она взяла их в руки, перелистала и снова, еще пристальнее уставилась в лицо Виктору.

— Эти отчеты — чепуха по сравнению с теми, что есть еще в моем распоряжении. Вот те действительно имеют убийственную силу. Я понимаю, что их публикация мало волнуют тебя самого, Виктор, но, как ты уже сам изволил заметить, она создаст немало проблем и огорчений для тех двоих юных… дам, особенно для графской дочки. Подумай об этом.

— Это — шантаж!

— Нет, милый, просто разумный расчет, — улыбнулась Арлин.

Виктор, сосредоточенно насупив брови, застыл в кресле.

— Позволь сделать тебе еще одно предложение. Помимо всего, что я тебе уже обещал, я готов отдать тебе половину акций компании и мое ранчо в обмен на все отчеты детективов и мирный развод, безо всяких скандалов, без упоминания каких-либо имен, без впутывания в это дело других женщин. Согласна?

— Нет. Совершенно не согласна!

Ее голос прозвучал так мягко, а лицо приобрело такое нежное выражение, что Виктор, затаив дыхание, молча ждал, недоумевая, что еще она попытается из него вытянуть. Арлин тоже ждала. Их взгляды встретились, и Виктор, не мигая, выдержал ее взгляд. Арлин моргнула первая и отвела взгляд в сторону. Наконец, глядя прямо в глаза Виктору, она заявила:

— Мне не нужны ни отступные, ни алименты, ни «Че-Сара-Сара», ни пятьдесят процентов «Беллиссима Продакшнс».

— Так чего же тебе нужно, Арлин? — холодно спросил Виктор.

— Ты, дорогой, — прошептала она.

У Виктора от изумления отвисла челюсть.

 

35

Франческа сейчас чувствовала себя по-настоящему красивой. Она еще раз взглянула в большое зеркало: ее лицо осветилось счастливой улыбкой. Девушка, что смотрела на нее, была ей вовсе незнакома. Франческа осталась довольна своим новым обликом, созданным, не в последнюю очередь, усилиями Катарин, которая незадолго до этого поднялась к ней в комнату. Она расчесала волосы Франчески на прямой пробор и уложила их совершенно по-новому, под мальчика-пажа. Выгоревшие на солнце волосы золотистыми прядями обрамляли лицо. Эта несложная прическа смотрелась просто и изысканно и очень шла Франческе. Макияж помогла наложить тоже Катарин. Легкие мазки румян подчеркивали высокие скулы Франчески, полоски золотистых теней над веками отбрасывали топазовый отблеск на ее карие глаза, оттененные темной тушью, наложенной на светлые ресницы. Все это деликатно подчеркивало природную красоту Франчески и придавало ее чертам особую прелесть.

Отступив на шаг назад, Франческа довольно кивнула, вполне удовлетворенная своей внешностью и особенно своим новым вечерним туалетом. Это платье пленило ее с первой минуты, как она его увидела на выставке новых моделей в универмаге «Харт» в Найтсбридже. Платье представляло собой облако тончайшего, как паутина, персикового органди на такого же цвета чехле без бретелей, плотно облегавшем стан и расходящемся книзу, образуя кринолин колоколовидной формы. Подол и шлейф были расшиты разбросанными в случайном порядке бисеринками, которые, искрясь и переливаясь, придавали тонкой материи радужное сияние.

Это было прелестное платье, но слишком дорогое для скромных финансовых возможностей ее отца. Граф был не меньше дочери покорен им и решительно отмел ее слабые протесты по поводу цены платья, заявив, что все остальные наряды, которые она примеряла, просто блекнут на его фоне. «В конце концов, раз в жизни ты сможешь надеть что-то приличное, не связанное с обычным компромиссом между ценой и нашими финансами, или тем более не самоделку из числа тех, что вы творите на пару с Мелли», — с неожиданной твердостью он настоял на своем. Франческа не долго спорила, хорошо понимая, что для отца столь же важно, как для нее самой, чтобы она была хорошо одета на балу по случаю его помолвки. В этом проявились и нескончаемая его любовь к дочери, и его собственная гордость, и многое-многое другое. После того как платье было приобретено и слегка подогнано по фигуре, отец повел ее завтракать в гриль-бар отеля «Гайд-Парк», чтобы отметить это событие. «Чудесный был день», — подумала Франческа, вспоминая его с удовольствием и признательностью.

Она коснулась пальцем жемчужного ожерелья. Бриллиантовая застежка, находившаяся у нее прямо под горлом, преломляя свет, отбрасывала множество сияющих лучиков на кремовые жемчужины, казавшиеся еще белее на ее загорелой коже. «Ожерелье Виктора — само совершенство, платье — великолепно, а я сама выгляжу превосходно», — шепнула сама себе Франческа. Сегодня ей хотелось, чтобы Виктор увидел ее особенно красивой, и это желание было столь пылким, что Франческа с трудом сдерживала свое возбуждение все время, пока одевалась. Она не могла дождаться его приезда, жаждала насладиться выражением его лица, когда он впервые увидит ее в этом наряде. Она бросила взгляд на часы, стоявшие на тумбочке рядом с кроватью. Было уже почти девять. Виктор будет здесь уже скоро, очень скоро. Его вместе с Ником и Джейком пригласили приехать пораньше, чтобы успеть до начала бала выпить в кругу семьи, поскольку Дорис включила их в число особо приближенных гостей. Остальные начнут съезжаться к официальному открытию бала, к десяти, а ужин подадут в полночь.

Накинув тонкую шаль на обнаженные плечи, Франческа взяла шелковую персиковую бальную сумочку, подобранную точно в тон туфлям на высоких каблуках, и торопливо вышла из своей комнаты. Являя собой живое воплощение красоты и грации, она легко и быстро сбежала вниз по лестнице. Персиковое органди розовым прозрачным туманом обвивало ее фигуру, лицо сияло откровенной радостью и нетерпеливым ожиданием. Выбежав на террасу, Франческа, к немалому своему удивлению, обнаружила, что там никого нет, не считая бармена за стойкой, оборудованной в дальнем конце. Вся летняя мебель была убрана, а все пространство террасы заставлено круглыми маленькими столиками под розовыми скатертями в окружении позолоченных стульев. На каждом столике стояла вазочка с розовой или красной розой и горела свеча под рубиновым стеклянным колпаком. Их розовый отсвет, падая на цветы в гигантских горшках, расставленных в разных уголках террасы, создавал особую праздничную атмосферу.

Лавируя между столиками, Франческа прошла к бару и попросила себе бокал шампанского, оглядывая между тем террасу и прилегающий сад, любуясь результатами трудов приглашенных Дорис электриков и декораторов. И раньше служивший неиссякаемым источником эстетического наслаждения своей сочной зеленью и роскошными многоцветными клумбами, сад сегодня сказочно преобразился, приобрел совершенно волшебный вид, от которого захватывало дух. Развешанные тут и там фонари выхватывали из темноты каждый цветок, каждый листик, подчеркивая их естественную красоту. Гирлянды маленьких лампочек обвивали кусты и деревья, причудливые китайские фонарики, покачиваемые легким ветерком, свисали с ветвей, небольшие, размещенные в выбранных с продуманной тщательностью точках, прожектора подсвечивали величественные пирамидальные тополя, росшие вдоль ограды. Сад производил сказочное впечатление.

Франческа взглянула на центральную лужайку. Площадку для танцев со складным полом окружали сервированные на десять и на двадцать персон столы, покрытые розовыми скатертями, а в дальнем конце, в тени деревьев была возведена небольшая эстрада для оркестра. На соседних лужайках помещалось несколько баров и длинных сервировочных столов. Гитарный перебор привлек внимание Франчески, и она снова бросила взгляд в сторону эстрады. Несколько музыкантов в вечерних костюмах, тихо переговариваясь между собой, настраивали инструменты. Дорис наняла, кроме оркестра, еще группу марьячос, которые тоже только что появились. Именно один, из них, одетый в колоритный мексиканский костюм, и наигрывал на гитаре. Франческа зажмурилась и представила себе, как она в объятиях Виктора будет скользить в танце по гладкому паркету. Гитарист неожиданно запел, и его мелодичный, звучный голос заполнил собой сад. Знакомая песня живо навеяла приятные воспоминания о незабываемых вечерах, проведенных ею с Виктором.

Эта песня, одна из самых любимых Виктором и ею теперь тоже, в этом сезоне на Ривьере пользовалась необыкновенным успехом особенно среди завсегдатаев «Ла Чанга», очаровательного клуба с рестораном в Канне. Виктор любил ходить туда послушать серенады марьячос и полюбоваться танцами в стиле фламенко. Звуки песни захватили Франческу, и ее сердце сжалось от радости. Какой чудесный вечер предстоит сегодня, романтический и памятный, да, он обязательно будет памятным! Франческа заморгала и, запрокинув голову, посмотрела вверх. Бескрайнее индигового цвета небо, ясное, безоблачное, усыпанное бесчисленными ярко сияющими звездами и залитое кристальным светом луны, расстилалось над нею. Легкий теплый бриз пробирался сквозь ветви деревьев, принося с собой соленый запах моря, смешанный с неповторимым ароматом эвкалиптов, сладким запахом жимолости и распустившегося к вечеру жасмина. Франческе показалось, что ее сердце готово разорваться от любви к Виктору. Ей внутри что-то подсказывало, что именно сегодня он предложит ей выйти за него. Она, конечно, согласится, а когда закончится эпопея с его разводом, они обвенчаются с ним по всей форме в живописной маленькой церкви в Лэнгли, где очень скоро состоится венчание ее отца и Дорис.

— Ты совсем одна, Франки?

Франческа обернулась и помахала рукой Киму и Катарин, вместе вышедшим на террасу. Катарин в белом креп-жоржете казалась хрупкой и элегантной. Ее белое вечернее платье с открытыми плечами широкими мягкими складками ниспадало от шеи вниз. Волнистая юбка завершалась внизу гофрированной оборкой. Каштановые волосы, массой волн и завитушек обрамлявшие ее лицо, по бокам были заколоты гребнями с фальшивыми бриллиантами. Катарин не надела никаких драгоценностей, кроме подаренного Виктором бриллиантового браслета.

Когда они подошли к Франческе и остановились рядом, Ким, оглядев сестру с головы до ног, присвистнул.

— Бог мой, старушка, ты выглядишь сногсшибательно! Что такое ты с собой сотворила?

— Благодарю за столь двусмысленный комплимент, — быстро ответила она.

— О, ты же сама знаешь, что я хотел сказать, глупышка, — принялся оправдываться Ким, с нежностью и восхищением глядя на сестру.

— Не обращай внимания на этого мужлана-фермера, что сопровождает меня, Франки, — вмешалась Катарин, обнимая ее. — Ты всегда была красавицей, но сегодня превзошла себя самое.

— Так же, как и ты, Кэт.

Девушки обменялись нежными улыбками, и Катарин, подхватив Франческу под локоть, увлекла ее за собой к бару, где попросила налить себе бокал красного вина. Ким последовал за ними. Когда бармен подал им заказанное, Франческа воскликнула:

— Взгляните на сад, это нечто выдающееся!

Ким снова несколько раз восхищенно присвистнул и заметил:

— Дорис действительно соображает что к чему и не задумываясь тратит свои замечательные доллары. Сад — просто очарование.

Катарин согласилась с ним, и они еще долго стояли, обозревая раскинувшуюся перед ними панораму сада, отмечая отдельные, больше всего приглянувшиеся им детали, обсуждая общее впечатление от его убранства и предстоящий бал. Франческа, переполняемая мыслями о Викторе, стояла молча, отпивая маленькими глотками шампанское. Но, несмотря на всю сосредоточенность на собственных чувствах и переживаниях, она, всегда очень чувствительная и внимательная к людям, очень скоро обратила внимание на необычную нервозность Катарин. Та беспрерывно курила, пила вино быстрее обычного, говорила непривычно пронзительным голосом. Франческу также встревожила излишняя бледность Катарин и она подумала, что ее подруге, по-видимому, нездоровится. Но она тут же отбросила это предположение. Просто, в отличие от остальных обитателей виллы, Катарин избегала солнца, боясь загореть, что могло помешать ее будущим съемкам. Отсюда и ее бледность, заметно выделявшаяся среди остальных загорелых лиц. Присмотревшись повнимательнее к необычайно красивому лицу Катарин, Франческа заметила у нее темные круги под глазами, верные признаки бессонных ночей. «Хотелось бы надеяться, что у них с Кимом все в порядке, — заботливо подумала Франческа и тут же твердо добавила про себя: — Ну, конечно же, у них все хорошо. Вся эта неделя прошла гладко, без ссор. Они много смеялись и явно наслаждались обществом друг друга. Но только до вчерашнего дня». И Франческа вспомнила неожиданную угрюмость Катарин, охватившую ее после полудня, и исходившее от нее какое-то странное возбуждение. Остаток дня и весь вчерашний вечер Катарин оставалась мрачной и необщительной.

— Ты спишь на ходу, Франки, дорогая. Я спрашиваю, во что будет одета Дорис сегодня?

— Ах, извини. В платье от мадам Гре — свободный шифон с одним обнаженным плечом, нечто в греческом стиле.

— И самое невероятное колье на шее, — вмешался Ким. — Я уже видел его прежде и был им совершенно ослеплен.

— Как всегда! — рассмеялась Катарин, и ее смех прозвучал особенно пронзительно в окружавшей их безмятежной тишине. Она вспомнила Дорис с определенной долей враждебности. Как эта женщина раздражала ее! Понизив голос, Катарин более мягко добавила: — Мне еще не доводилось видеть таких драгоценных камней, как у нее. Каждый из них по-своему уникален.

— Да, ты права, — согласилась Франческа, бросив на Катарин проницательный взгляд и сразу припомнив прозвище, которым она наградила Дорис. Бриллиантовая Лил! Когда Виктор повторил его ей, оно показалось Франческе довольно грубым, но Катарин никогда не бывает груба. Возможно, оно было только забавным. Не может эта милая, приятная девушка быть завистливой и злобной.

— Сюда направляются наши молодые в сопровождении Кристиана, облаченного в парадные одежды. Бог мой, а знаете — он ведь красивый парень, наш старина Крис! — воскликнул Ким.

Дорис и граф, шедшие по обе стороны коляски Кристиана, приблизились к ним. Дорис была неотразима в своем бледно-розовом вечернем платье. Целая россыпь бриллиантов, сапфиров и бирюзы сверкала и переливалась у нее на шее. Не дойдя нескольких шагов, все они расплылись в улыбках при виде Франчески и принялись осыпать ее комплиментами с такой щедростью, что она смущенно зарделась. Граф, который был не в силах оторвать взор от дочери, раскланивавшейся и благодарившей за комплименты, вдруг заметил нечто новое в ее лице. «Моя дочь становится взрослой, — подумал он, и сердце его сжалось от любви к ней. — Скоро мне предстоит ее потерять. Какой-нибудь юный щеголь в одно мгновение околдует ее и увезет от меня». Франческа подошла к отцу и схватила его руку.

— Спасибо тебе, папочка, за платье и вообще — за все!

— Что бы я ни сделал, все равно этого недостаточно для тебя, моя дорогая, — пробормотал граф, ласково похлопывая ее по руке, лежавшей у него на рукаве. — Дорис права — ты выглядишь великолепно. Я буду несказанно гордиться тобой в этот, столь много значащий для меня вечер, Франки.

На какое-то время Катарин оказалась в тени, что для нее было совершенно непривычно. Она стояла, молча покуривая сигарету и наблюдая за происходящим вокруг. Ее мысли снова вращались вокруг полученного вчера неприятного известия, и прежнее беспокойство опять нахлынуло на нее, приглушая и затуманивая блеск ее глаз, хотя она изо всех сил старалась унять свое волнение.

— И вы тоже выглядите восхитительно, моя дорогая, — обратился к ней граф.

— Благодарю, Дэвид. — Катарин улыбнулась всем разом и обратилась к Дорис: — Если Франческа сегодня вечером выглядит как сказочная принцесса, то вы, Дорис, — настоящая волшебница. Взмахнули волшебной палочкой, и возник этот сад ошеломляющей красоты.

— Очень мило, что вы обратили на него внимание, — постаралась изобразить на лице улыбку Дорис. Как она ни старалась, но ей никак не удавалось быть с Катарин по-настоящему дружелюбной. Кашлянув, она оживленно проговорила: — Но во всем этом моих заслуг не столь много. По большей части я положилась на садовников и остальную прислугу. Ну, Дэвид, не пора ли нам всем выпить?

— Сию минуту, дорогая. Мы просто обязаны поднять тост за мою очаровательную невесту. Что тебе предложить, Кристиан?

— Думаю, дядя Дэвид, что шампанское будет в самый раз, если мы собираемся выпить за здоровье Дудлес.

Граф с Дорис направились к бару, а Кристиан сказал Франческе:

— Диана что-то опаздывает.

— Не беспокойся, она сию минуту спустится.

Склонившись к Кристиану и понизив голос, Франческа спросила:

— С тетей Арабеллой все в порядке? Как она вам показалась, когда вы с нею говорили по телефону?

— Да. Судя по голосу, она действительно чувствует себя лучше, здоровее обычного. С нами был дядя Дэвид, и он тоже поговорил с нею. Он очень разочарован тем, что она в последнюю минуту изменила решение и не приехала, но был доволен, найдя ее в хорошем настроении.

Кристиан достал сигарету и прикурил от спички.

— Диана оказалась права, когда утверждала, что мама ни за что не покинет Западный Берлин. Но эта поездка наверняка пошла бы ей на пользу. И бабушка очень расстроилась, когда все сорвалось в последний момент.

— Может быть, они все же приедут на свадьбу. Папа питает на этот счет большие надежды.

Граф и Дорис вернулись с бокалами в руках, и Дэвид провозгласил тост. Все выпили за здоровье Дорис и пожелали им обоим самого большого счастья. Дэвид подвел Дорис к столику, и они сели, держась за руки, поглощенные друг другом. Ким принялся обсуждать с Кристианом свой спич, который он намеревался произнести за ужином, а Франческа отошла в сторонку. Ее мысли, как обычно, целиком были заняты Виктором. Она страстно желала, чтобы он поскорее приехал. Ее даже слегка лихорадило от нетерпения. «Скорее, скорее приезжай!» — кричало ее нетерпеливое сердце, пока Франческа молча ходила взад-вперед по террасе, стараясь успокоиться и опасаясь, что все заметят ее необычное состояние. Она на мгновение застыла на мраморных ступенях, глядя невидящим взором в сад, но перед ее глазами неотступно стояло лицо Виктора. Неожиданно Франческа повернулась и быстро поднялась обратно по лестнице на террасу. Катарин, только что заказавшая себе в баре новый бокал вина, помахала рукой и двинулась ей навстречу. Впоследствии Франческа сама не могла в точности описать, что произошло, но когда Катарин поравнялась с нею, она, то ли поскользнувшись, то ли оступившись, внезапно покачнулась, но устояла на ногах. Красное вино из бокала в дрогнувшей руке Катарин выплеснулось через край прямо на платье Франчески, залив ей юбку ниже коленей. Франческа, в ужасе наблюдая, как вино расплывается пятном, пропитывая персиковое органди, прошептала:

— О нет! Мое платье! Мое платье!

Не в силах шелохнуться, она лишь недоверчиво смотрела на бесформенное пятно, выступившее на тонкой материи. Ее парадный туалет был безнадежно испорчен.

— О Боже! Прости меня, Франки! Я нечаянно, я поскользнулась.

Побледневшая от гнева Дорис вскочила и подбежала к девушкам, крикнув на бегу:

— Ким, быстро тащи содовую из бара! И соль! Я полагаю, что в баре есть соль!

Кристиан, подъехавший на коляске вслед за Дорис, бросил через плечо:

— И захвати салфетки, Ким.

Дорис подхватила дрожавшую всем телом Франческу и подвела ее к столику, нашептывая успокаивающие слова. Дэвид вскочил на ноги, его лицо скривилось от огорчения. Он насильно усадил Франческу на стул, пытаясь успокоить ее. Он ощущал полную беспомощность, зная, что у его дочери нет другого выходного туалета.

— Ничего, дорогая, — сказала Дорис. — Мы сейчас что-нибудь придумаем, как все это исправить.

Слезы ручьем хлынули из глаз Франчески и потекли по щекам, оставляя на них темные подтеки от туши.

— Мы ничего не сумеем поправить, — всхлипывала она, — платье испорчено, и, главное, до того, как он… до начала бала.

Катарин нервно переминалась с ноги на ногу. Ее бледное лицо посерело и застыло, она была не в силах вымолвить ни слова. Но Дорис не утратила дара речи. Сверля Катарин взглядом, она прошипела ей:

— Обычно вы не столь неловки. Все это как-то странно, должна вам заметить.

Она гневно и неприязненно смотрела на стоявшую перед ней Катарин, лицо которой пошло красными пятнами. Будто очнувшись, она пылко воскликнула:

— Я нечаянно! Я бы ни за что не посмела сделать что-то во вред Франческе.

«Еще бы, — подумала Дорис. — Я никогда бы тебе этого не позволила, ты, маленькое вероломное чудовище!» Она схватила салфетку и содовую, принесенные Кимом, и, склонившись над Франческой, принялась отчищать ее платье, осторожно прикасаясь к нему салфеткой. Она посыпала винные пятна солью и постояла немного, наблюдая, как соль краснеет, впитывая в себя вино. Она быстро смахнула соль сухой салфеткой и вернула солонку Киму.

— Довольно, иначе ткань полиняет и изменит цвет.

Ким обернулся к Катарин.

— Ради всего святого, как это случилось? — встревоженно спросил он.

— Сама не знаю, — простонала совершенно убитая Катарин. — Должно быть, я поскользнулась на мраморном полу.

Ким стиснул зубы. Он был в полной растерянности, не хуже отца зная, как беден гардероб его сестры, и понимая всю непоправимость случившегося. «Черт бы тебя побрал!» — подумал он про себя, раздосадованный на Катарин и играя желваками на щеках.

Кристиан протянул Франческе носовой платок.

— Промокни глаза, дорогая, а то весь твой прекрасный макияж потек.

В этот момент на террасе появилась Диана. С тревогой и беспокойством обвела глазами присутствующих.

— Ох, Ческа, твое чудное платье!

Кристиан быстро объяснил ей, что случилось.

— Платье надо немедленно снять, прогладить досуха, а потом чем-нибудь замаскировать пятна, — решительно заявила Диана. — Но только чем? Дайте подумать.

Дорис, просветлев, воскликнула:

— Цветы, Диана! Что вы скажете насчет длинного свисающего от корсажа вниз украшения из живых цветов? Розы, жимолость! В саду их большой выбор, и у меня в спальне стоит в вазе громадный букет полураспустившихся роз.

— Это то, что надо, Дорис, — согласилась Диана. — Пошли, я помогу вам.

Тут, понимая, что они опаздывают, на террасу через французские двери виллы торопливо вбежали Николас Латимер и Джейк Уотсон. Ник вдруг застыл на месте, сжав руку Джейка. Лицо его окаменело, сердце замерло, когда он увидел Франческу, распростертую на стуле в залитом чем-то красным платье.

— Она ранена? — шагнув вперед, гневно крикнул он.

Граф двинулся им навстречу, чтобы поздороваться.

— Нет-нет, Ник. Всего лишь небольшая неприятность. Разлили красное вино, но, я думаю, Диана и Дорис сумеют как-нибудь исправить повреждение и придать платью презентабельный вид.

— Нет, они не сумеют, — дрожащим голосом пролепетала Франческа. — Какое чудное было платье! И никто не успел на него посмотреть.

Она многозначительно взглянула на Ника, потом перевела взор на Джейка, и в ее глазах мелькнуло беспокойство, когда она не нашла третьего, самого долгожданного. Ник сообразил, что она ищет Виктора, и торопливо сообщил:

— Ах да, Дэвид, Дорис, боюсь, что Вик немного запоздает. Как раз в тот момент, когда мы уже собрались выходить, его вызвали к телефону. Звонок с побережья. Дела! Но тем не менее он скоро будет.

Он ободряюще взглянул на Франческу.

— Да, конечно, мы понимаем, — ответил Дэвид.

Дорис выпрямилась и, грациозно поклонившись, извинилась:

— Прошу прощения, Ник, Джейк, но мы с Дианой должны отлучиться.

Диана, бегло улыбнувшись вновь прибывшим мужчинам, торопливо последовала за Дорис. Шлейф ее вечернего платья развивался у нее за спиной.

Франческа, находившаяся в состоянии, близком к обморочному, бессильно прислонилась к спинке стула. Она вытерла рукой мокрое от слез лицо и внезапно почувствовала некоторое облегчение, радуясь тому, что Виктор опаздывает и не видит ее в таком состоянии. Вдруг в ней проснулась надежда. Может быть, Диана и Дорис действительно сумеют что-то сделать. Ведь ее кузина в конце концов художница по костюмам, очень талантливая и изобретательная. Взглянув на безобразные пятна на подоле платья, Франческа подумала: «Запекшаяся кровь! Эти пятна выглядят прямо как брызги запекшейся крови». Она невольно вздрогнула. «Что за жуткие мысли лезут мне в голову!»

— Ну, детка, утрите слезы, — нежно и с участием произнес Ник. Он весело рассмеялся, стараясь подчеркнуть всю незначительность инцидента и поддержать Франческу. — Не стоит разыгрывать трагедию из всего этого.

Произнеся это, он вдруг живо представил себе Вика, сражающегося сейчас с Арлин в «Ла Резерв», и всей душой пожелал своему другу выдержки. Иначе Франческу ждет впереди настоящая трагедия. «Не дай Бог!» — пробормотал он про себя, но, продолжая тем не менее улыбаться, задушевно сказал:

— Поднимитесь к себе в комнату, дорогая, чтобы подправить свое очаровательное личико.

Полный сочувствия и желания помочь, Джейк предложил:

— Может быть, можно что-то сделать с помощью этой шали? Обернуть ее вокруг бедер и задрапировать перед платья? Я думаю, что ее можно достаточно просто приделать куда надо.

Он сочувственно положил руку на плечо Франческе.

— Мы мигом приведем все в лучший вид, милая.

Возвратились Диана и Дорис, вооруженные корзинками для цветов, перчатками и садовыми ножницами. Полная энергии Дорис властно скомандовала:

— Мы идем в сад за цветами и сию минуту вернемся. Ив ищет подходящую тонкую проволоку, чтобы прикрепить цветы к корсажу. Мари отправилась в мои апартаменты греть утюг. Ким, пожалуйста, проводи сестру наверх.

— Слушаюсь, — шутливо вытянулся Ким и помог Франческе подняться.

Катарин подошла к Франческе и дрожащим голосом произнесла:

— Франки, милая, мне так жаль, ужасно жаль. Но ты же понимаешь, что это был несчастный случай, ведь правда?

Франческа кивнула.

— Да, Кэт, конечно, я понимаю, — и легкий намек на улыбку промелькнул в ее кротких глазах. — Теперь мне лучше уйти, пока не начали съезжаться гости.

Джейк вопросительно взглянул на Ника. Тот покачал головой, и они с Дэвидом направились к бару. Ник, оставшись наедине с Катарин и Кристианом, скептически заметил:

— Итак, это вы виноваты, именно вы плеснули вино…

Сдерживая вскипающий в нем гнев, Ник закурил сигарету, не решаясь закончить, опасаясь наговорить лишнего. Катарин прямо и твердо смотрела в его худое, бронзовое от загара лицо. «Он навевает на меня тоску», — подумала она, отвечая ненавидящим ему взглядом.

— Да, — наконец вымолвила она, — это моя вина. Но то был несчастный случай, я поскользнулась.

Суровое выражение лица Ника, его холодный укоризненный взгляд так подействовали на Катарин, что она задрожала всем телом, а ее глаза наполнились слезами. Кристиан, невольно ставший свидетелем их очень краткой, но ледяной по тону беседы, с изумлением отметил про себя неприязнь, которую эти двое питали друг к другу. Нарушив установившееся молчание, он обратился к Катарин:

— Ну-ну, Катарин, не стоит так себя мучить. Все понимают, что произошел несчастный случай, конечно прискорбный, но никто вас за него не осуждает. Присядьте где-нибудь за столик и посидите, пока не придете в себя.

— Да, — пробормотала она, желая поскорее избавиться от Николаса Латимера, который был ей противен.

Кристиан отъехал недалеко на своей коляске, остановился и, обернувшись, спросил:

— Ник, я уже отдал свой носовой платок Франческе. У вас не найдется еще одного, для Катарин?

Не говоря ни слова, Ник сунул руку в карман, достал белоснежный носовой платок и молча протянул его Катарин.

— Благодарю, — всхлипнула та и, подавив рвущееся наружу рыдание, приложила платок к глазам.

— Извините, Кристиан. — Ник поторопился отойти и присоединился к Джейку и графу у бара, несколько смущенный проявлением своей антипатии к Катарин и огорченный происшествием с Франческой.

— Ну, так что же прикажешь нам делать, — хмуро спросил Джейк, отводя Ника в сторону от группы гостей, столпившихся около одного из баров в саду.

Ник только тяжело вздохнул в ответ:

— Меня самого это гложет.

Он посмотрел на часы.

— Боже, уже половина одиннадцатого. Держу пари, что он никак не может стряхнуть с себя Арлин.

Он сказал это так мрачно и выглядел при этом настолько подавленным, что Джейк забеспокоился еще сильнее.

— Ты действительно так думаешь?

— Точно.

Джейк минутку подумал, качая головой, а потом уверенно заявил:

— Вынужден с тобой не согласиться. Насколько я знаю Виктора, он сумеет выпутаться и очень скоро. Готов побиться об заклад, что он уже в пути. Вспомни, сколько времени потребовалось нам с тобой самим, чтобы доехать сюда из Болье. Дадим ему еще немного времени. Мы должны сохранять хладнокровие, старик, вести себя легко и непринужденно. Если мы обнаружим свое беспокойство, то Франческа встревожится и расстроится снова.

После этого заявления Джейка у Ника удивленно вытянулось лицо.

— Я что-то не совсем уловил… что ты имел в виду?

— У меня уже давно возникли подозрения насчет Виктора и Франчески. И он сам подтвердил их справедливость, конечно не впрямую, но ты понимаешь, что я хочу сказать. Их тайна умрет вместе со мной. Виктор знает, что я не из болтливых. Мне хорошо понятна сложившаяся ситуация. Арлин — весьма ловкая дама и чрезвычайно настырная, я об этом давно твержу Виктору. Поэтому я вовсе не осуждаю его за желание поскорее вырваться из ее объятий. Не волнуйся, Никки, в данном случае я целиком на его стороне. Я не меньше твоего люблю этого парня и готов ему помогать во всем. Мне кажется, что он заслужил в этой жизни немного счастья, а Франческа, на мой взгляд, как раз то, что ему надо, я об этом заявил ему совершенно недвусмысленно.

Ник понял, что притворяться дальше нет никакого смысла — с вопросами чести в данном случае все было в порядке. Он придвинулся к Джейку.

— О'кэй, значит, тебе все известно, и Вик об этом знает. Тогда оставим это. Думаю, что мне следует ему позвонить и разведать обстановку.

— Внимание, — предупредил Джейк. — Сюда движется Диана. Постарайся выглядеть счастливым, а то у тебя похоронное выражение на лице.

Диана, радостно улыбаясь, бросилась в раскрытые Ником объятия.

— Вот ты где, дорогой! — воскликнула она, целуя его в щеку.

В ответ Ник крепко обнял ее и любовно привлек к себе. Через мгновение она выскользнула из его объятий и повернулась к Джейку, наклонившемуся, чтобы в свою очередь поцеловаться с ней.

— Прошу прощения за кавардак, что творился тут, когда вы оба появились. Мне даже не удалось как следует с вами поздороваться.

— Мы понимаем, — ответил Джейк. — Как там Франческа?

Диана махнула рукой в сторону террасы.

— Она прекрасно себя чувствует. Мы отгладили платье и сделали вместе с Дорис несколько бутоньерок. Они прикрывают пятна от вина, ну почти что. Пока мы занимались платьем, Ческа подправила макияж и выглядит теперь такой же красавицей, как и прежде.

— Слава Богу!

Ник отступил на шаг, любуясь Дианой. «Маленькая серебряная одалиска, упивающаяся своей красотой», — мелькнуло у него в голове. На Диане было свободное развевающееся платье из жемчужно-серого шифона, протканного серебряными нитями, с глубоким V-образным вырезом на груди и с длинными широкими рукавами. На шее у нее поблескивало бриллиантовое ожерелье, хорошо гармонировавшее с изящными браслетами на запястьях и крупными бриллиантами в ушах. Ее серебристые, с золотым оттенком волосы были убраны назад и заплетены в косу с вплетенными в нее серебряными лентами.

— Я еще ни разу не видел тебя такой красивой, Диана! — воскликнул Ник, подтверждая восхищенным взглядом справедливость своих слов.

— Благодарю тебя, дорогой, — приседая в небольшом реверансе, ответила Диана.

— Я могу только подтвердить слова Ника, — сказал Джейк. — А теперь, красавица, что предложить вам выпить?

— Водку с тоником, если вас не затруднит. Мне надо взбодриться после всего этого.

— Сказано — сделано! — С этими словами Джейк исчез.

Обняв Диану за талию и властно привлекая к себе, Ник пробормотал:

— У меня сегодня еще не было случая сказать, как я тебя люблю. Теперь я восполняю это упущение. И с каждой минутой моя любовь становится все сильнее.

— И я люблю тебя, мой самый дорогой Никки, — ответила, блеснув глазами, Диана.

— И мы сохраним нашу любовь, не правда ли?

— Навсегда, — улыбнулась она ему, глядя на него снизу вверх. Их глаза встретились и замерли, не в силах оторваться друг от друга. «Как я надеюсь, что навсегда!» — подумал Ник, вспомнив предупреждение Виктора, высказанное им на днях, когда у них состоялся серьезный мужской разговор. Вик советовал ему не строить особенно радужных планов в отношении Дианы и не ждать, что их отношения выльются во что-то более значительное, чем простой роман. Он уверял Ника, что Диана слишком предана своим брату и матери, слишком поглощена трагической судьбой своего отца, чтобы вступать в серьезные отношения с кем бы то ни было. «Но я все-таки испытаю свой шанс», — в сотый раз решил про себя Ник. Он поцеловал Диану в голову и легонько провел пальцами по ее лицу.

— Вы выглядите столь задумчивым сейчас, Николас Латимер. С тобой все в порядке, Никки?

— Еще бы, если я держу в объятиях тебя.

— Ну а что касается меня, то я нахожу это место самым счастливым и безопасным на свете.

Диана еще крепче прижалась к нему.

— Ты — самый лучший, самый милый мужчина из тех, что встречались мне в моей жизни. А также — самый заботливый. Спасибо, дорогой, что ты перенес Кристиана в сад. Дядя Дэвид рассказал мне, с какой осторожностью ты спустил его коляску по съезду, а потом прикатил ее сюда. Где он сейчас, ты не знаешь?

— Последний раз я его видел увлеченного беседой с прелестной Белиндой Амфер.

Ник осмотрелся по сторонам.

— Вон, смотри, они там вместе около бара. Не хочешь ли присоединиться к ним?

Диана нашла глазами брата и радостно улыбнулась.

— Нет. Он, кажется, хорошо проводит время. Очень рада, что Белинда взяла его под свою опеку. Сюда направляется сияющая Ческа.

Она помахала рукой кузине.

— Вы выглядите как новая, малышка, — радостно сообщил ей Ник, когда Франческа подошла к ним.

— За это надо благодарить Дорис и еще вот эту очень талантливую особу, — ответила Франческа, беря Диану под руку. — Именно она проявила столько умения и изобретательности с этими цветами.

— И надо сказать, что ее усилия не пропали даром, детка. Цветы смотрятся так, будто они всегда были неотъемлемой частью платья. Никто не догадается, что это камуфляж.

Джейк протолкался к ним, неся бокал для Дианы. Вручив ей питье, он схватил Франческу за руку и развернул ее кругом.

— Вы — само совершенство, — провозгласил он.

Самая любезная улыбка тронула ее губы.

— Спасибо, Джейк. Благодарю вас также за то, что вы были так милы со мной раньше. И вас тоже, Никки, вы оба намного облегчили мое положение.

Вытянув шею, она осмотрела сад и с кажущейся небрежностью заметила:

— Здесь, как я вижу, уже собралась порядочная толпа. Кстати, где же Виктор?

Ник, все время опасавшийся этого вопроса, не сразу нашел что ответить. Заметив его замешательство, Джейк быстро проговорил:

— Очень оживленное движение на дорогах. Не сомневаюсь, что он где-то застрял в пробке. Вы сами знаете, что творится здесь субботними вечерами, особенно в августе, когда собираются все эти туристы.

— Да, дороги тут просто отвратительные. Ладно, будем надеяться, что он когда-нибудь все-таки доберется.

Надеясь, что ей удалось хорошо скрыть испытываемые ею досаду и разочарование, Франческа отважно заявила:

— Боюсь, что в тот момент, когда вы оба появились, я была так расстроена, что не разобрала толком ваших слов. Что вы там говорили о причинах его задержки?

Она искоса взглянула на Ника.

«Все ты прекрасно разобрала, — подумал тот, — и просто разыгрываешь хладнокровие в присутствии Джейка».

— Виктору позвонили по делу. С побережья, — принялся на ходу импровизировать Ник. — Звонили со студии «Фокс» насчет того вестерна, что он собирается делать для них в ноябре. Что-то связанное с его партнерами по съемкам. Я не…

Остаток фразы Ник буквально проглотил от изумления. Он нахмурился, сосредоточенно глядя на приближающегося к ним мужчину.

— Господи! — Схватил он за руку Джейка. — Мои глаза меня обманывают, старина, или это действительно Майкл Лазарус движется прямо на нас?

— Клянусь Богом, это он.

— Какого дьявола он тут делает? — спросил Ник, обращаясь к Франческе.

— Кажется, он гостит у Бью Стентона на вилле в Кэп-д'Антиб. Я смутно припоминаю, что Дорис, когда мы подписывали гостевые карточки, говорила что-то насчет того, что Бью собирается привести с собой всех своих постояльцев. В его свите — Пандора Тримейн с мачехой, а также — Майкл Лазарус с Хилли Стритом. Это все, что мне известно.

Удивленная столь непривычно резкой реакцией Ника на появление Лазаруса, Франческа с любопытством поинтересовалась:

— Почему это вы так разволновались?

Ник было открыл рот, чтобы высказаться, но тут же его закрыл, увидев выросшего перед ними Майка Лазаруса. Тот, ощупав присутствующих быстрым взглядом, небрежно кивнул:

— Приветствую вас, друг мой. Как поживаете?

Он протянул Нику руку, и тому не оставалось иного выхода, как пожать протянутую руку и со всей возможной любезностью ответить:

— Прекрасно, Майк. А вы?

— Лучше не бывает.

Ник представил ему остальных, после чего Лазарус заявил Франческе:

— Ах да, вы — дочь графа Лэнгли. Меня только что познакомили с вашим братом. Очаровательный молодой человек! Мы с ним очень занятно поговорили о живописи и особенно о Тернере. Как вам, наверное, известно, я — коллекционер и очень увлекаюсь Тернером. Ваш брат рассказал, что ваш отец владеет большим числом несравненных акварелей этого художника, но, к несчастью, они не продаются. Очень жаль.

Франческа кивнула, ответила на несколько вопросов Лазаруса, а потом терпеливо выслушала его долгие рассуждения о живописи. Ник был вынужден признать, что этот человек прекрасно образован, знает предмет и способен авторитетно говорить по нему. «Да, несомненно, он — знаток, — подумал про себя Ник, — но от того не перестает быть сукиным сыном». Он внимательно и настороженно изучал Лазаруса, испытывая к нему те же неприязнь и недоверие, что и во время их первой встречи в отеле «Ритц». Ник сознавал невероятное могущество этого человека, скрытую силу, проявлявшуюся в его голосе и манере говорить. Улыбка на загорелом лице Майка была сама любезность, но его бледно-голубые глаза при этом оставались мертвенно-холодными. «Он — коварен и опасен, — думал Ник. — Достойный последователь Макиавелли — интриган, заговорщик, любитель манипулировать людьми. Убийца».

Лазарус что-то сказал ему.

— Простите, Майк, я не совсем расслышал ваши слова, — извинился Ник.

Недовольство промелькнуло в тусклых глазах Лазаруса.

— Я только что сказал, что Бью представил меня Катарин Темпест, — с почти насмешливой улыбкой проговорил он и продолжил: — По-видимому, я был не прав относительно этой юной леди. Бью говорит, что она грандиозная актриса, и я готов с ним согласиться. Хотя, в отличие от Бью или Хилларда, я еще не видел ее на экране, но как материал она превосходна. Совершенная красота, без изъянов. Она похожа на изящную статуэтку из слоновой кости. Знаете, она действительно заслуживает быть изваянной, но кто из скульпторов достоин ее? Разве только Микеланджело. Я обязан извиниться перед Виктором за то, что был к ней несправедлив. Кстати, я слышал, что Виктор одержал победу. По словам Хилларда, его «Грозовой перевал» — один из лучших фильмов во все времена.

Ник и Джейк сразу включились в обсуждение картины, а Диана с удовольствием прислушивалась к разговору мужчин. Франческа же отключилась, задумавшись над словами Лазаруса, анализируя сказанное им о Катарин. Он говорил о ней, как о неодушевленном предмете. «Красивая вещица, которую можно купить для пополнения коллекции, поместить в свою галерею и хранить обязательно под стеклом и при должном освещении», — неприязненно думала Франческа, беззвучно скрипя зубами от возмущения. Какой странный человек! Холодный, напыщенный и даже — слегка пугающий. Франческа поняла, что Майк Лазарус совсем ей не нравится.

Тем временем тот сказал:

— Ах, прошу прощения, джентльмены. Я вижу, сюда направляется дама моего сердца.

Он поднял руку и ткнул куда-то в пространство указательным пальцем. Ник остолбенел. Хелен Верно, высокая, величественная, превосходно выглядящая в бледно-зеленом платье из «мокрого» шелка и сияющая изумрудами, изящно двигалась по лужайке в их сторону. На ее умном, типично галльском лице застыла любезная улыбка. Ник чуть не лишился чувств, когда она протянула ему руку.

— Привет, Николас. Как я рада снова с тобой встретиться.

Та естественность, с которой она его приветствовала, теплота тона и спокойное выражение глаз подсказали ему, что Лазарус — в курсе их прежних отношений и что ему можно не волноваться на этот счет. Он пожал ее руку, украшенную замечательным изумрудом, в котором, наверное, были все тридцать пять каратов, и сказал:

— Сколько времени прошло, Хелен, но ты осталась столь же красивой и привлекательной, как прежде.

Она улыбнулась, высвободила руку и встала рядом с Лазарусом. Ник представил ее присутствующим, и Хелен, обращаясь к Франческе, проговорила на своем забавном, слегка высокопарном английском:

— Как изящна мадам Астернан! Я просто счастлива быть здесь, участвовать в праздновании ее помолвки с вашим отцом и повидаться со старыми друзьями. Это всегда приятно, не правда ли?

— О да, несомненно! Не могу с вами не согласиться, — любезно ответила Франческа, смеясь про себя над выражением лица Ника. Она не сомневалась, что Хелен — его бывшая подружка. Интересно, догадывается ли об этом Диана?

— Как я слышал, Хелен, ты остановилась у Бью Стентона. Ты долго собираешься пробыть на Ривьере? — спросил Ник.

— Еще не знаю, Николас. Это зависит от Майка. Завтра его яхта приходит в Монте-Карло. Мы собираемся побывать на Греческих островах.

Она улыбнулась Лазарусу, как бы спрашивая его об их дальнейших планах, но тот загадочно посмотрел на нее и промолчал. Тогда Хелен спросила:

— Что-то нигде не видно Виктора?

Не дав Нику возможности ответить на уже заданный вопрос, Лазарус воскликнул:

— Да, где же Мейсоны? Я их всюду искал, надеялся, что они тут, с вами.

Ник похолодел. Он уловил слабый шелест платья Франчески и явственно ощутил, как она напряглась всем телом, почувствовал на себе вопрошающий взгляд широко распахнувшихся глаз Дианы. В этот момент ему страстно хотелось провалиться сквозь землю.

— Он еще не приехал, — пробормотал Ник, с трудом узнавая собственный голос. Про себя он беззвучно молился, чтобы Лазарус оставил эту тему и дал ей возможность заглохнуть самой по себе. Но тут Хелен звонко рассмеялась и весело сообщила:

— Сегодня я в аэропорту Ниццы столкнулась с Арлин Мейсон. Я туда прилетела из Парижа на самолете Майка, а она прибыла из Лондона. У нее не было машины, но я не могла позволить ей добираться на такси и привезла с собой. Шофер Майка доставил ее в «Ла Резерв».

Она снова рассмеялась.

— Сколько воспоминаний! Мы с нею проболтали почти всю дорогу до виллы Бью, вспоминая ту неделю, что мы вместе провели в Риме несколько лет назад.

— Да, — с усилием выдавил Ник, до полусмерти напуганный ее рассказом. Сама того не подозревая, Хелен приоткрыла ящик Пандоры.

С иронией в голосе Лазарус заметил:

— Кинозвезды всегда запаздывают. Им нравится прибывать всюду с помпой. Они, в своем большинстве, — сущие дети.

В ответ никто не произнес ни слова, а Диана смерила Лазаруса неодобрительным взглядом. Тот с обычной своей высокомерной усмешкой продолжил:

— Когда Виктор все же соизволит появиться, передайте ему, что мне хотелось бы перекинуться с ним парой слов, а также станцевать хотя бы один танец с его очаровательной супругой. Идем, Хелен, нам следует пройтись.

Он слегка поклонился, Хелен улыбнулась всем, и они отошли, оживленно болтая между собой. Джейк, не меньше Ника испуганный всем услышанным, тем не менее заметил ошеломленные лица обеих девушек, успел выработать стратегию поведения и отважно ринулся в атаку:

— Как насчет свежих напитков для всех? — Не дожидаясь ответа, он забрал бокалы из рук Франчески и Ника, после чего обратился к Диане: — Вы не откажетесь помочь мне, Диана?

— Конечно же, нет, — ответила она, переводя испытующий, недоверчивый взгляд с Ника на Франческу и обратно на Ника. Тот постарался также взглядом уверить ее, что все в порядке, молясь про себя, чтобы это так и было. Джейк увлек Диану за собой к ближайшему бару, пока она не успела что-либо спросить у Франчески. Он хорошо понимал, что в сложившихся обстоятельствах мудрее всего оставить Франческу наедине с Ником хотя бы на несколько минут. Ник же был не в состоянии поднять глаза и взглянуть на нее. Его мозг лихорадочно работал, но он не находил слов. Что, черт побери, он мог ей объяснить?

— Мне сразу показалось, что деловой звонок в субботу вечером звучит как-то неправдоподобно, — очень тихо, так, что он едва смог разобрать ее слова проговорила Франческа. — Зачем вы мне солгали, Ник?

Он медленно, со страдальческим выражением лица придвинулся к ней и внимательно взглянул ей прямо в глаза. Франческа казалась совершенно ошеломленной, вся ее былая живость куда-то улетучилась и сменилась полнейшей угрюмостью.

— Ну что мне оставалось делать? Так или иначе, но это была идея Виктора насчет телефонного звонка, а я просто следовал ей в надежде, что так будет лучше в сложившихся обстоятельствах. Арлин свалилась ему на голову совершенно внезапно, как раз в тот момент, когда мы уже готовились выезжать. Он был вынужден задержаться, чтобы переговорить с ней, но с минуты на минуту он должен быть здесь.

— Это правда?

— Можете быть уверены! В любую секунду я готов увидеть тут его противную рожу. Вы…

— И он прибудет под ручку со своей «ослепительной супругой»?

Хотя ее голос был по-прежнему едва слышен, в последних ее словах отчетливо чувствовалась злая ирония.

— Конечно же, ее с ним не будет. Он собирается приехать один.

— Подождем и посмотрим. Что нам еще остается?

Ее губы дрогнули. Она поспешно отвернулась.

— Вы должны были сказать мне всю правду, Ник, — обвиняющим тоном заявила Франческа. — Смешно, что Виктор заставил вас врать. Я — не ребенок.

— Но, милочка, он просто не хотел, чтобы вы расстроились безо всяких к тому оснований. Послушайте, он…

Ник замолчал на полуслове, заметив приближающихся к ним Диану и Джейка с бокалами в руках. Вручая им принесенное питье, Джейк заявил:

— Мы с Дианой собираемся пойти поискать Кристиана с Белиндой, если только нам удастся их обнаружить в этой толчее. Извините нас, ладно?

— Хорошо, старина, увидимся позже.

Ник испытывал искреннюю признательность Джейку за его изумительный такт, находчивость и умение быстро соображать в любой обстановке. Оставшись снова вдвоем с Ником, Франческа горестно прошептала:

— Не могу только понять одного, Ник. Почему она вдруг очутилась здесь?

— Честное слово, не знаю, детка, и на этот раз — это истинная правда, Богом клянусь. Вик был изумлен ее появлением не меньше моего. Но он просил меня убедить вас в том, что вам совершенно не о чем тревожиться. Вик сам справится. Он…

— Все сегодня идет кувырком, — причитала Франческа, — сначала несчастье с моим платьем, а теперь — еще это. Платье — дурное предзнаменование, и я чувствую, что сегодняшний вечер сложится вообще плохо.

Ник заметил слезы, блеснувшие в глазах Франчески, услыхал отзвуки печали и разочарования, прозвучавшие в ее юном голосе. Он стиснул ей руку с такой силой, что заставил ее поморщиться, притянул поближе к себе и, не отрывая пристального взгляда от ее лица, твердо заявил:

— Теперь послушайте меня, детка. Не стоит столь мрачно смотреть на все! Ваше платье — нечто невероятное, сами вы в нем — ослепительны, а Вик — дьявольски находчив. Он непременно сумеет вырваться сюда. Неожиданное препятствие задержало его, но имейте в виду главное: Виктор любит вас, не забывайте этого, милочка. — Не дождавшись ее ответа, Ник добавил самым вкрадчивым голосом и с величайшей нежностью: — Это — единственное, что имеет значение, дорогая моя Франческа!

Страшно подавленная, раздираемая противоречивыми чувствами, она тем не менее понимала, что Николас Латимер — прав. Глубоко вздохнув, она смахнула с глаз слезы, и на ее лице появилось некое подобие слабой улыбки, а ее голос прозвучал немного веселее, когда она промолвила:

— Да, вы, наверное, правы, дорогой Ник. Мне следует собраться и вести себя, как подобает взрослой девушке. Я обязана казаться веселой. Вон отец с Дорис уже спускаются по лестнице в сад. Я не имею права портить им этот вечер, который так много для них значит. Это было бы нечестно с моей стороны.

Она дотронулась до руки Ника и попросила:

— Не могли бы вы позвонить в гостиницу и узнать, выехал ли уже Вик сюда? Пожалуйста, Никки.

— Конечно, мой ангел. Я иду звонить прямо сейчас.

Он оставил Франческу рядом с ее отцом и Дорис, пересек лужайку и поднялся на террасу. Лавируя среди бесчисленных гостей, Ник миновал парадный зал и вышел в холл, где нашел телефон и вызвал по нему «Ла Резерв». Дождавшись ответа телефонистки отеля, Ник по-французски сказал:

— Добрый вечер, у телефона месье Латимер. Будьте добры, соедините меня с номером господина Мейсона, пожалуйста.

— Добрый вечер, господин Латимер. Господин Мейсон — в ресторане. Подождите минутку.

«Какого дьявола его понесло в ресторан?» — спросил сам себя Ник, крепче сжимая трубку. Его нервы были напряжены до предела. Ответ мог быть только один: Виктор прочно и надолго застрял около Арлин. Ник отпил большой глоток из своего бокала, поставил его на столик, достал из кармана сигареты и торопливо закурил.

— Господи, Ник, почему ты не позвонил мне раньше, — прошипел в трубку Виктор, подходя наконец к аппарату, — ты обязан был догадаться, что я не могу связаться с тобой сам. Я просто с ума схожу от беспокойства. Как там Чес?

— С ней все о'кэй, но ситуация — не из веселых. Должен тебя огорчить, все выплыло наружу, я имею в виду Арлин. О ее приезде случайно протрепалась Хелен Верно.

И Ник под аккомпанемент проклятий, вполголоса изрыгаемых Виктором на противоположном конце провода, повторил ему все, что рассказала Хелен. Закончив свой пересказ, Ник тихо спросил:

— Что ты собираешься делать, Вик? Франческа знает, что я пошел тебе звонить. Я должен буду ей что-то сказать.

— Слушай, Ник, у меня возникли серьезные осложнения с Арлин. Чертовски серьезные! Сейчас я не могу вдаваться в подробности. Мы сейчас заканчиваем ужинать. Я уже предупредил ее, что буду ночевать в твоем номере или в номере Джейка. Вот мой план: после ужина, минут этак через десять, я отвожу ее наверх, желаю ей спокойной ночи и исчезаю. Имеется в виду, что я отправляюсь к тебе в номер. Но я ускользаю и, задрав хвост, несусь к вам на бал. Какую машину вы взяли, мою или Джейка?

— Джейка. «Ситроен» припаркован там, где мы его оставили после ленча.

— Прекрасно! Арлин влила в себя хорошую дозу еще до ужина и добавила сейчас. Думаю, что с ней хлопот не будет. Займи мне место за столом, малыш, я скоро буду.

— Хорошо, Вик. Твой план выглядит вполне разумно, но, Бога ради, катись сюда поскорее.

— Передай Чес, что я уже выезжаю. Ладно?

— Хорошо, маэстро, — ответил с облегчением Ник и положил трубку. Он взял со столика свой бокал, повернулся и увидел спешащего к нему из зала Джейка Уотсона.

— Звонил Виктору? Он все еще в отеле? Он собирается наконец сматываться? — в темпе стаккато забросал его вопросами Джейк.

Ник кивнул в ответ.

— Ну, какие новости, малыш?

— Он вот-вот выезжает.

— Слава тебе Господи!

Джейк достал носовой платок и вытер вспотевший лоб.

— Фу! У меня такое ощущение, что весь вечер по мне ездил паровой каток.

— Хорошо тебя понимаю! Франческа по-прежнему вместе с отцом и Дорис?

— Нет, она сейчас беседует с Хилари Пирс и Терри Огденом.

— Они здесь вместе? — не сумел скрыть изумления Ник.

— Да еще как вместе! Полагаю, что они решили наконец обнародовать свои отношения, причем прямо сегодня вечером. Безо всякого стеснения Хилари заявила мне, что разводится с Марком, чтобы выйти замуж за Терри. Ничего себе вечерок выдался, а, старина?

— Для меня всего этого чересчур много, Джейк.

— Но зато ты не можешь пожаловаться на скуку. Какие тут подсобрались типажи, прямо-таки просятся на пленку, старик.

— Да, и добрая половина из них будто сошла с экрана какого-то второразрядного фильма.

Джейк усмехнулся:

— Твоя правда, но есть среди них и весьма забавные, можно сказать, классические типы. Удивительный коктейль: представители высшего света, воротилы шоу-бизнеса, звезды кино… Кстати, Дорис сообщила мне, что наше место — за столом номер три. Это рядом с эстрадой для оркестра. Столы пронумерованы, так что — найдешь сам. Встретимся прямо там.

— А ты куда направляешься?

— К машине. Забыл там свои сигары.

Ник отсалютовал ему рукой, быстрым шагом пересек террасу и сбежал по лестнице в сад. Там он встретил ослепительную Хилари в платье из ярко-розовой тафты, сопровождаемую преданным Терри и Джерри Массингхэмом. Обменявшись с ними приветствиями, Ник заявил, что ищет Франческу.

— Она там, старик, на танцплощадке с Бью Стентоном, — ответил Терри.

Ник окинул взглядом танцующих, отплясывавших ча-ча-ча под латиноамериканский оркестр, и нашел Франческу. Кажется, она попала в хорошие руки элегантного и жизнерадостного Стентона и выглядела как будто довольной жизнью. Ник мог теперь немного расслабиться.

— Я влюблен как безумный, — заявил Терри, кладя руку Нику на плечо и радостно глядя на него.

— Мои поздравления. Она — просто очаровательна, — он подмигнул в сторону Хилари.

— О, я совсем не ее имел сейчас в виду! — воскликнул Терри. — Уже многие годы я обожаю Хилари, но в данный момент говорю о Бью Стентоне. Я только что с ним познакомился. Какой он замечательный парень! В жизни его мягкий шарм столь же неотразим, как на экране. Я всегда восхищался его актерским талантом. Какое чувство стиля, изящество, настоящее чутье на умные комедии. Он сильно напоминает мне Кэри Гранта, это точно. Кстати, он собирается устроить парадный обед в честь нашего приезда в Голливуд, нечто вроде презентации. Чертовски любезно с его стороны!

— Да, — согласился Ник. — И должен вам сказать, Терри, что вы можете на него положиться. Он принадлежит к голливудской старой гвардии, так сказать, к числу отцов-основателей, и отдает предпочтение английским актерам. Давно, еще с тридцатых годов.

Музыка стихла, и Ник, стоявший лицом к танцевальной площадке, обратил внимание, что Франческа вместе с Бью Стентоном остановились поговорить с Катарин Темпест. Он сразу погрустнел. Катарин стояла, опираясь на руку Майкла Лазаруса, и было ясно, что она только что танцевала с ним. «Милая парочка, — со злой иронией подумал Ник. — Рыбак рыбака…»

Бью Стентон проводил к ним Франческу, обменялся рукопожатием с Ником и задержался ненадолго поболтать. «Ему уже около пятидесяти, но выглядит он лет на десять моложе», — отметил про себя Ник, искоса разглядывая Стентона. Бью сразу завладел общим вниманием, его звучный голос, в котором чуть заметный акцент лондонского кокни оживлял его изысканный великосветский английский, легко перекрывал остальные.

— Что же, черт побери, случилось с моим другом Виктором, — неожиданно требовательно обратился он к Нику. — Все его разыскивают, все отмечают его бросающееся в глаза отсутствие. Без него чего-то не хватает на этом сборище. Я, по крайней мере, рассчитывал на его компанию сегодня.

— Очень скоро он будет здесь, Бью, — ответил Ник.

— Вот и прекрасно.

Бью поднес к губам руку Франчески. В его исполнении этот старомодный жест выглядел совершенно естественно.

— Не забудьте, дорогая, что за вами еще несколько танцев. Вам не удастся легко от меня отделаться, тем более что мы сидим за одним столом.

Бью изящно поклонился и отошел, а Ник обратился к Франческе:

— Могу я перекинуться с вами парой слов, красавица?

— Конечно, Никки.

Она подхватила его под руку, и они, извинившись, отошли в сторону, подальше от посторонних ушей.

— По выражению вашего лица, Никки, я могу догадаться, что все в порядке и Вик уже в пути. Он выехал, не так ли?

— Почти что, детка. Я перехватил его как раз в тот момент, когда он выходил из отеля, — слегка присочинил Ник и быстро добавил: — В это время дороги уже пустеют, и он доберется сюда без проблем. Скоро он уже будет с нами.

— О, это чудесно, Никки!

Она обняла его и крепко прижалась к нему, а потом, отстранившись, спросила:

— Вы уверены, что он уже выезжает? Вы не обманываете меня?

— Да, я абсолютно уверен в этом, моя милая. Теперь давайте поищем себе чего-нибудь выпить и начнем веселиться. Давно уже пора!

Ник взял Франческу под руку, и они подошли вместе к бару, где Ник заказал бокал шампанского для нее и водку со льдом для себя. Они стояли рядом. Ник искал глазами Диану. Прелестное лицо Франчески радостно светилось. Черная меланхолия, давившая на нее в течение этого часа, стала медленно спадать, напряжение постепенно отпускало ее, вытесняемое ожиданием и приятным волнением, которые она испытывала прежде. Начало вечера было испорчено, но теперь все должно было прийти в норму. Виктор скоро приедет, и бал будет таким романтическим и памятным, как она мечтала.

Но Виктор Мейсон так и не появился.

 

36

«Артемис», двухтысячетонная океанская яхта, когда-то была фрегатом королевского военно-морского флота, ходившим под именем «Курлю». Майкл Лазарус приобрел судно за тридцать пять тысяч фунтов, после чего потратил еще три миллиона долларов, чтобы превратить его в одну из самых шикарных яхт в мире. Совершенная по своим очертаниям, яхта была роскошно обставлена, заполнена несравненными произведениями искусства, собранными со всего света, и представляла собой настоящий плавучий дворец.

Приобретя фрегат в свое полное распоряжение, Лазарус нанял самого искусного архитектора по отделке судов, который полностью перестроил его вместе с командой лучших кораблестроителей одной из самых престижных верфей в Ньюкасле-на-Тине. «Артемис» стала единственной вещью, заставлявшей всегда невозмутимого Лазаруса проявлять какие-то эмоции, и если можно было сравнить все его владения, составлявшие конгломерат под названием «Глобал-Центурион», с короной, украшавшей его седеющую голову, то «Артемис», безусловно, представляла собой редчайший драгоценный камень в самом центре ее. Яхта значила для него больше любых женщин на свете, была его единственной настоящей любовью, и ни одна из его многочисленных любовниц не могла потеснить или заменить ее собой в его привязанности.

Ранним воскресным утром сразу после бала на вилле Замир это великолепное судно пришло из Марселя в бухту Монте-Карло, где встало на якорь и пустовало в течение двух дней. Сегодня, впервые после того, как яхта бросила якорь, она была готова к приему гостей, приглашенных на обед в честь Бью Стентона. Лазарус предупредил капитана и команду, что он ожидает тридцать человек, приняв которых на борт, яхта должна отправиться вдоль побережья Франции до Сан-Ремо и вернуться обратно в порт отплытия в тот же день к вечеру.

Трое приглашенных уже прибыли в порт и с нескрываемым интересом разглядывали яхту с берега. Ими были Диана, Кристиан и Николас. Диана, прикрыв рукой глаза, с растущим возбуждением изучала белоснежную «Артемис», сверкающую в ярких лучах утреннего солнца.

— Тебе может не нравиться Лазарус мой дорогой Никки, но ты должен признать, что он обладает большим вкусом, по крайней мерю в том, что касается яхт! — воскликнула она.

— Возможно, у него хороший вкус и на многое другое, — ответил, усмехнувшись, Ник. — Он достаточно богат, чтобы позволить себе это.

Диана рассмеялась:

— О, но яхта так прекрасна! Ты только взгляни на ее чудесные обводы, свидетельствующие о ее быстроходности, на ее высокий, устремленный вперед нос. Нет, она — само совершенство. Интересно, сколько узлов она дает в час?

— Такое впечатление, что ты действительно хорошо разбираешься в кораблях, — сказал Ник, удивленно взглянув на нее.

Кристиан улыбнулся:

— Не позволяйте ей дурачить себя, Ник, старина. Она — настоящий кладезь знаний, унаследованных от нашей бабушки, чья семья владела верфями в Киле и насчитывает несколько поколений корабелов.

— Ты — темная лошадка, Диана, — подколол ее Ник. — Каждый день я узнаю о тебе что-нибудь новенькое.

— Я могу то же самое сказать о тебе, — мягко отпарировала Диана. — Ты сам порядочный хитрец. Достаточно вспомнить Хелен Верно.

Проказливая улыбка тронула губы Ника.

— У меня тоже хороший вкус — на женщин. Это особенно заметно именно в данный момент.

— Ну что ж, благодарю, — игриво улыбнулась Диана.

— Со своей стороны могу сказать, что мне чрезвычайно понравилась Хелен, — сообщил Кристиан. — Я просто поражен ее знаниями в экономике и финансах. В субботу вечером у нас с нею был очень интересный разговор, и она проявила прекрасное понимание большого международного бизнеса, по крайней мере мне так показалось.

— Она в этом разбирается, — сказал Ник. — У нее не только прелестное личико, но и прекрасный цепкий ум.

— Она очень элегантна. И это касается не только ее шикарной одежды, но и выражения ее лица, ее фигуры, ее манер. Почти весь вечер она рассказывала мне о яхте. Оказывается, в команде пятьдесят пять человек. Она мне также сообщила, что Лазарус держит на борту великолепную коллекцию живописи: Утрилло, Сислей, Писсарро, Брак, один или два Дега, не говоря уже о трех Ренуарах. Мне не терпится увидеть их.

— Мне кажется, что соленый морской воздух вреден для полотен, — пробормотал Ник.

— Насколько я поняла, картины забирают с яхты на зиму для хранения, — пояснила Диана. — Кажется, Лазарус живет на яхте только летом. По словам Хелен, он не любит подолгу задерживаться на одном месте и постоянно…

— Прошу прощения у вас обоих, но я должен сообщить, что показалась Белинда Амфер с родителями, — перебил ее Кристиан. — Мне следует поехать поприветствовать их. — Он поправил галстук, развернул коляску и отъехал.

— Дядя Дэвид, Дорис и Ким должны быть здесь с минуты на минуту. Когда они прибудут, мы сможем подняться на борт, — сказала Диана, беря Ника за руку. — Давай отойдем и постоим вон там, у стенки, пока они не приехали. Там попрохладнее.

— Мне бы хотелось, чтобы мы вообще не приезжали, — проворчал Ник и отвернулся. — Я совсем не в восторге от этой прогулки.

— О, дорогой, почему же ты не сказал этого раньше? Может быть, нам удалось бы отвертеться от нее, принести извинения…

Ник приложил палец к ее губам.

— Ш-ш-ш! Я знаю, что тебе хотелось поехать, а я не желаю чем-либо огорчать тебя. Кроме того, это выглядело бы странным. Я не нахожу Лазаруса слишком приятным человеком, но стараюсь держаться от него подальше. Здесь достаточно других, кто может скрасить его присутствие. — Ник придвинулся к Диане и обнял ее за плечи. — Я всегда рад быть с тобой, любовь моя.

Она улыбнулась ему, глядя на него снизу вверх.

— Да-да, я это знаю. Как чудесно чувствовать себя совершенно спокойной и счастливой, когда мы вместе, чем бы мы ни занимались.

Он кивнул, улыбнулся ей в ответ, а потом, слегка потускнев лицом, спросил:

— Как там Франческа?

— Немного лучше сегодня. А видел бы ты, как она расцвела вчера, после того как поговорила с Виктором. У меня еще не было возможности поблагодарить тебя, милый. Было весьма любезно с твоей стороны отвезти нас в «Ла Резерв» и устроить телефонный разговор с ним.

— Это была идея Виктора, Диана. Он очень был расстроен всем случившимся и продолжает переживать сейчас, насколько мне известно. — Ник пристально посмотрел в глаза Диане и продолжил: — Я понимаю, что Франческе все это представляется странным, я имею в виду неожиданный воскресный отъезд Виктора в Лондон, но в сложившихся обстоятельствах он был наилучшим решением. В конце концов…

— Мне самой все это показалось странным, — быстро перебила его Диана. — Я не стала распространяться на эту тему в присутствии Франчески, но я действительно не понимаю, зачем ему потребовалось лететь вместе с Арлин. Без сомнения, она могла сидеть в Лондоне одна и трудиться со своими поверенными над деталями своих расчетов с Виктором, а он мог спокойно оставаться здесь, пока они не закончат, и потом поехать в Лондон, чтобы все окончательно утрясти.

Ник промолчал, и Диана спросила еще напористее:

— Ведь он мог поступить именно так, не правда ли?

— Нет, из этого ничего бы не вышло, — сказал Ник, стараясь говорить по возможности сдержанно, чтобы скрыть свое волнение. Он был в курсе той истории относительно многочисленных и разнообразных финансовых разногласий с Арлин, которую сочинил Виктор, чтобы успокоить Франческу и оправдать свой внезапный отъезд. Хотя в ней были крупицы правды, но Ник понимал, что реальное положение вещей было намного сложнее и взрывоопаснее. Он не завидовал своему приятелю, очутившемуся в таких обстоятельствах. Импульсивно Ник решился посвятить Диану в некоторые известные ему факты.

— Мне кажется, что Виктору следовало бы быть немного откровеннее с Франческой.

Он стиснул руку Дианы.

— Нет-нет, не смотри на меня так. Он был честен с нею, но не обо всем ей рассказывал. Ему не хотелось волновать ее, лишний раз тревожить. Но во всем этом деле замешаны чертовски большие деньги, намного более значительные, чем вы с Франческой можете себе представить. Есть и многие другие трудности. Вот почему Вик счел необходимым быть там, полагая, что намного проще будет сговориться, если он лично будет присутствовать на переговорах. — Ник сделал паузу, чтобы закурить, после чего продолжил: — Виктор проявил невероятную щедрость по отношению к Арлин, и поначалу она была согласна с предложенными условиями, но потом стала требовать намного больше. В частности, она хочет получить его ранчо и половину акций кинокомпании. Это — удар ниже пояса.

— Да, — проговорила Диана, — я понимаю, что ты этим хочешь сказать.

— В настоящее время то, о чем я сказал, — главный объект разногласий. Виктор не мог себе позволить, чтобы им занимались юристы без него.

— Полагаю, что он прав, — согласилась Диана, пристально глядя на Ника. — Надеюсь, что он сумеет с этим справиться, не правда ли? — спросила она, явно обеспокоенная услышанным.

— Держу пари, что сумеет, — твердо заявил Ник, искренне надеясь в глубине души на то, что его прогноз оправдается.

— Это обнадеживает, — вздохнула Диана. — Мне ненавистна мысль о том, что Франческа может хоть в чем-то пострадать. Она так его любит. — Диана сжала губы и, поколебавшись немного, продолжила: — Возможно, мой вопрос покажется тебе не совсем деликатным, милый, но все же, как ты думаешь, Виктор собирается жениться на Ческе?

— Он довольно скрытный парень и ничего мне прямо об этом не говорил, но я уверен, что он очень сильно ею увлечен.

Ник задумчиво покачал головой.

— Тем не менее я со всей определенностью могу утверждать, что он не будет предлагать Франческе выйти за него, пока не освободится, и не сможет просить у отца ее руки. Он понимает, что она очень молода, и хочет все сделать по закону. Я уверен также, что он жаждет быть свободным, хочет развестись, и давно, намного раньше, чем он познакомился с нашей малышкой.

— Я доверяю твоим суждениям, дорогой.

Диана заметно успокоилась, но не окончательно. Она была уверена, что Ник говорит правду. У нее не было оснований также не доверять Виктору Мейсону. Но, с другой стороны, Виктор все еще оставался женатым, а финансовые проблемы и сложности раздела имущества могли оказаться намного серьезнее, чем она предполагала. Порой в подобных обстоятельствах многие мужчины считают, что им проще оставаться формально женатыми, чем развестись. Она знала многих, подобным образом женатых мужчин — несчастные создания, не имеющие будущего, обреченные на бесконечные сердечные муки.

— Ты, кажется, озабочена? Плюнь на них на всех, — сказал Ник.

Лицо Дианы осветила мимолетная улыбка, и она облегченно рассмеялась.

— Ты только что назвал Ческу малышкой. Я понимаю, что ты сделал это любя, но не думаю, что ты прав. На самом деле, она удивительно взрослая для своих лет. В субботу она вела себя безупречно. Не уверена, что я сумела бы вести себя так же в ее положении. Она была совершенно раздавлена, но только мы с тобой знали об этом. Внешне она оставалась поразительно спокойной, не так ли?

— Происхождение сказывается, Диана. Да, она владела собой превосходно. Мне бы хотелось, чтобы сегодня она поехала с нами. Тяжело думать о том, что она там, на вилле, совсем одна.

— Но она не одна там, с нею — Катарин.

— Да.

Диана нахмурилась:

— Ты не находишь, что, начиная с субботы, Катарин ведет себя несколько странно?

Ее брови выгнулись дугой над насмешливыми глазами.

— Это ее обычное состояние, — раздраженно проворчал Ник. — Мне кажется, что жеманство — основная черта ее характера.

— Думаю, что бедная девочка до сих пор никак не придет в себя после инцидента с платьем, — мягко проговорила Диана. — Ей кажется, что мы все убеждены в том, что она сделала это нарочно. Все, кроме Чески. Та уверяет, что Катарин поскользнулась, и очень мила с нею, старается всячески смягчить ее переживания.

— В этом — вся твоя кузина! Она всегда старается думать о людях как можно лучше. Но ничего, жизнь ее отучит от этого.

— Какой же ты циник, Никки!

Он пожал плечами.

— Какой уж есть. Ты должна любить меня со всеми моими недостатками и достоинствами, хотя первые существенно перевешивают.

— Я бы этого не сказала, милый.

Диана прижалась к нему, а потом, отступив на шаг, внимательно посмотрела в глаза и медленно улыбнулась своей печальной улыбкой.

— Знаешь, Никки, сказать по правде, я склонна согласиться с Ческой. Не думаю, что Катарин настолько коварна, чтобы залить красным вином новое вечернее платье своей лучшей подруги. Страшно подумать, что это было сделано намеренно. Сомневаюсь в этом и хочу, чтобы сомнения были в ее пользу. А почему ты сам этого не хочешь?

Появление Дэвида Каннингхэма с Дорис и Кимом в сопровождении Белинды Амфер с родителями и Кристиана выручило Ника, избавив его от необходимости отвечать на этот вопрос.

Стюарды в ослепительно белой форме разносили серебряные подносы, сиявшие на солнце. Шампанское пузырилось в роскошных хрустальных бокалах. Горы белужьей икры чернели в огромных вазах, обложенных льдом. Гости прогуливались или стояли, болтая между собой, на главной палубе. Кругом были знакомые лица, а действом с видом благожелательного ко всем римского императора руководил Майкл Лазарус. Но на взгляд Николаса Латимера, благожелательность Лазаруса была напускной. «Скорее он похож на Калигулу», — подумал про себя Ник, издали наблюдая за ним. Ник взглянул на бокал шампанского, который держал в руке. У него не было никакого желания пить вино этого человека, есть его хлеб, пользоваться его гостеприимством. Он не забыл угрозы Лазаруса при их расставании в Ритце. «Ты еще пожалеешь об этом, Виктор! Сильно, сильно пожалеешь. Я, черт побери, позабочусь об этом, друг мой». Ник вздрогнул при этом воспоминании. Его интуиция подсказывала, что Виктор недооценивает опасность, исходящую от этого человека. Ник испытывал к нему отвращение, его выводили из себя его надменная напыщенность и снисходительные манеры. Он помнил, как груб был Лазарус тогда с ним лично, и не переставал удивляться его нынешней сердечности. Он не доверял ему.

Диана помахала Нику рукой. В сопровождении Майкла Лазаруса она вместе с Дэвидом, Дорис, Кимом и семейством Уинтертон направлялась вниз смотреть коллекцию картин. Ник отказался присоединиться к ним: картины Лазаруса, также как его еда и питье, вызывали у него приступ тошноты. Он постоял несколько секунд рядом с Кристианом и Белиндой, беседовавшими о музыке, а потом извинился и пошел прогуляться по палубе, раскланиваясь на ходу с гостями, но ни с кем не останавливаясь поболтать. Ему хотелось побыть одному, привести в порядок путающиеся мысли. Мельком он подумал о Кристиане и Белинде. Они всюду были вместе и, кажется, испытывали взаимный интерес друг к другу. Ник надеялся, что их отношения перерастут в нечто серьезное. Ему хотелось этого не просто потому, что играло на руку его собственным планам в отношении Дианы, но еще и потому, что Кристиан ему нравился, и Ник искренне желал ему найти свое счастье.

Краем глаза Ник заметил Хелен Верно, беседующую с Бью Стентоном. Она, как всегда, была прекрасно одета: белые полотняные брюки, ярко-желтая шелковая блузка с множеством золотых украшений. Женщина с таким вкусом, умная и проницательная, как только ее угораздило связаться с таким одиозным типом, как Майкл Лазарус? По мнению Ника, они с ним были полярными противоположностями. И все же сейчас она принадлежала ему, носила подаренный им громадный изумруд, играла при нем роль хозяйки дома. «Должно быть, она здорово переменилась», — пробормотал себе под нос Ник. Впрочем, а кто не меняется? Ник с иронической улыбкой окинул взглядом многочисленных гостей. «Компания собралась довольно тесная, — подумал он. — Джейк был прав, когда назвал ее собранием типажей». Без Джейка будет скучно, впрочем, Ник уже начал скучать по нему. Сегодня рано утром Джейк улетел в Лондон, объявив, что ему наскучили солнце, море и бесконечные приемы. Но Ник знал, что на самом деле Джейк решил, что он обязан быть в Лондоне под рукой, если его помощь вдруг понадобится Виктору в его сложных обстоятельствах. Ник тоже вызывался полететь с Джейком, но Виктор пожелал, чтобы он остался присматривать за Франческой.

Ник подумал об Арлин Мейсон и ее притязаниях. Он подошел к борту, облокотился на поручень и, глядя в море, вновь проиграл в уме события субботней ночи.

Около часа ночи, встревоженный столь надолго затянувшимся отсутствием Виктора, Ник направился в дом, чтобы позвонить в отель. По пути он столкнулся с дворецким Ивом, который с извинениями сообщил, что мистер Мейсон несколько раз уже звонил по телефону и спрашивал Ника. Оказалось, что кто-то из нанятой на вечер прислуги только сейчас удосужился сказать ему об этом. Взлетев по лестнице в холл, Ник вызвал «Ла Резерв» и попросил телефонистку соединить с его собственным номером. Виктор был там, кипевший от гнева и волнения. Он уклончиво объяснил, что Арлин плохо себя почувствовала, и он вынужден остаться с нею. Потом Виктор попросил передать его извинения графу и Дорис, но ни словом не обмолвился о Франческе. Намек был понятен Нику: его друг был в номере не один. В четыре часа утра Ник с Джейком вернулись в отель, сгорая от любопытства и с нетерпением ожидая узнать, что же там произошло.

«И очень скоро нам все стало ясно», — мрачно осознал Ник. Он выплеснул шампанское за борт и подумал о том, не отправить ли бокал следом. Но вместо этого он осторожно поставил кусочек хрусталя на палубу у своих ног, скрестил руки на поручнях и, навалившись на них грудью, снова вернулся мыслями к прошлой субботе.

Он рассчитывал увидеть у себя в номере Виктора, но никак не Арлин, тем более в такое время. Но она была там, в вечернем платье из серебряной парчи, увешанная кучей драгоценностей, и со свирепым выражением лица. Виктор, без галстука, в рубашке с закатанными рукавами, растянулся на диване и, нацепив на кончик носа очки в роговой оправе, попыхивая сигарой и потягивая виски, изучал сценарий своего будущего вестерна. Нику сразу бросилось в глаза, что Виктор вел себя так, будто был один в номере, не обращая на Арлин ровным счетом никакого внимания. Изумленные Ник и Джейк ввалились в номер, встреченные сварливыми комментариями Арлин.

— Твое одинокое бодрствование подошло к концу, — резко сказал Виктор, обращая наконец свой презрительный взгляд на жену. — Николас сейчас проводит тебя в твой номер. Бал, очевидно, кончился, и тебе больше нет нужды играть при мне роль сторожевой собаки.

Виктор вскочил с дивана и торопливым шагом направился в спальню, захлопнув за собой дверь. Не говоря ни слова, Ник молча, кипя гневом, отвел Арлин в номер Виктора и поспешил назад.

— Я отложил все объяснения до твоего прихода, малыш, — сказал Виктор, когда Ник вошел обратно в номер и застал его вместе с Джейком, развалившимися на диване. — Боюсь, я недооценил Арлин. — Вик скривился и продолжил: — Я уже выписывал чек, чтобы рассчитаться за ужин, когда она извинилась и отправилась припудриться в туалет. Я остался сидеть за столиком, наивно планируя свое скорое бегство, когда вдруг сообразил, что прошли уже добрые пятнадцать минут, как она ушла. Я отправился на поиски. Консьерж сообщил мне, что она попросила запасной ключ и поднялась наверх.

Виктор немного помолчал и обреченно тряхнул головой.

— И вот здесь я совершил роковую ошибку. Я уже был готов слинять на бал, когда вспомнил про свой портфель с бумагами. Он остался незапертым в номере. Мне не хотелось, чтобы Арлин рылась в нем, и я решил подняться, чтобы убрать его. В номере меня встретили раскиданная повсюду одежда Арлин и она сама, уже облаченная в вечернее платье и сторожащая добычу. Видите ли, оказалось, что ей известно о бале — Хелен обмолвилась про него, когда подвозила ее на машине из аэропорта. Арлин нацелилась идти со мной. Мы с нею повздорили, завязалась настоящая схватка. Мне пришлось отступить. Я сказал, что отправляюсь спать к тебе в номер. Она последовала за мной и обосновалась тут.

— Но почему ты просто не встал и не ушел? — недоуменно перебил его Джейк в этом месте рассказа.

— О, я подумывал об этом, — ответил Виктор с усталой улыбкой, — но я понимал, что ей втемяшилось в голову пойти со мной и устроить там скандал, сцену, и я опасался, что стоит мне уйти, как она схватит такси и примчится следом. Поэтому я решил расположиться здесь на ночь. Со сценарием, более или менее успешно игнорируя ее и отказываясь с нею говорить о чем-либо.

Он подался к ним и взволнованно попросил:

— Ну а теперь расскажите мне про Чес. С нею все в порядке?

— Наверное, Ник сумеет лучше посвятить тебя во все подробности, — ответил Джейк, и Ник приступил к рассказу, не упуская малейших деталей. Когда он закончил, Виктор кивнул.

— Да, я понимаю, как она, должно быть, огорчена и расстроена, но, оставшись здесь, я старался избежать худшего.

Медленно, обильно пересыпая речь цветистыми ругательствами, Виктор посвятил их в новые угрозы Арлин. Ник и Джейк внимательно, с нарастающим беспокойством слушали его, но ни тот, ни другой не видели достойного решения дилеммы, стоявшей перед Виктором. Но сам Вик был полон планов.

— Я решил увезти Арлин подальше от этих мест и поскорее, пока она не успела здесь серьезно навредить. Когда мы с нею окажемся в Лондоне, я надеюсь, что мне удастся каким-либо способом нейтрализовать ее — уговорить, наконец подкупить.

Джейк, согласившись с тем, что это, возможно, самая разумная линия поведения, удалился к себе в номер, а они с Виком еще немного поговорили, после чего Виктор написал записку с извинениями графу и Дорис, а также — длинное письмо Франческе. Ник доставил оба послания адресатам в воскресенье ближе к вечеру, когда Виктор и Арлин были уже в пути к аэропорту в Ницце.

«Вот проклятие! — подумал Ник. — Может быть, Виктор в своем стремлении оградить Франческу просто недооценивает эту девушку? Он обращается с ней, как с ребенком, но она — вполне разумный взрослый человек». Ник пожалел, что он сейчас не на берегу, а на этой проклятой посудине. Будь он на твердой земле, он бы немедленно позвонил Виктору в Лондон и посоветовал бы тому поделиться своими проблемами с Франческой.

— Пи-пи, ту-ту! Привет тебе, мой милый Николас!

Ник обернулся и увидел улыбающуюся, машущую ему рукой Эстел. Ее компания показалась ему менее обременительной, нежели общение с остальными.

— Вы выглядите превосходно, Королева пера! — дружелюбно приветствовал он ее. И это была истинная правда: сегодня одеяние Эстел было простым, менее ярким, чем обычно, и хорошо скроенным. На ней были белые слаксы, темно-синяя матроска и белая широкополая панама, прикрывающая ее ярко-рыжие кудряшки.

Эстел запечатлела поцелуй на щеке Ника и спросила:

— Я всюду ищу Катарин. Она здесь?

— Нет, она решила остаться на вилле Замир вместе с Франческой. Думаю, что они устали от бесконечных приемов. А ты — нет? Разве они тебя не утомляют?

— Есть немного, — согласилась Эстел и весело рассмеялась. — Но, вращаясь в обществе, я зарабатываю себе на хлеб с маслом, Ник. Болтаясь там, я подбираю идеи для своих статей и заметок, вот так-то. Кстати, о статьях. Ты не встречал Хилларда Стида?

— Нет, я его не видел и даже не подозревал, что он должен был тоже поехать. Хотя, с другой стороны, он довольно близок с Бью.

— Мне казалось, что он собирался здесь подписать соглашение. Как ты считаешь, он подпишет его?

— Подпишет — что? Я не совсем уловил…

Эстел удивленно взглянула на него, придвинулась поближе и, понизив голос до доверительного шепота, спросила:

— Ты хочешь сказать, что не слышал сплетен насчет того, что Майкл Лазарус прибирает к рукам «Монарх пикчерс»? Точнее говоря, это собирается сделать его «Глобал-Центурион».

Ник в изумлении уставился на нее.

— Нет, я ничего об этом не слышал, — наконец выговорил он, подумав про себя: «И Виктор тоже! О Боже! Если это правда, то мы все сели в лужу. Ведь Виктор запланировал снимать вместе с «Монархом» целую серию картин. Мало того, его собственный договор на сценарий, который он собирался написать для Виктора и Катарин Темпест, уже находился в маленьких потных ручках Хилли Стрита. О Господи!»

— Эй, Николас, ты весь позеленел. Ты не болен? — спросила Эстел.

— Конечно, нет. Просто я анализирую возможные последствия этого слияния, вот и все. Теперь, моя прелесть, давай раздобудем бокал шипучки для тебя и отойдем поболтать куда-нибудь, где потише.

Ник решительно взял ее за руку и увлек за собой в укромный уголок на главной палубе, прихватив по дороге бокал шампанского с подноса пробегавшего мимо официанта.

— А как же Хиллард? — запротестовала Эстел.

— Ты найдешь его попозже. Он никуда отсюда не денется. Насколько ты могла заметить, мы уже прошли половину пути от порта.

— Ладно, — хихикнула она, прижимаясь к нему. Одарив Ника взглядом, не оставлявшим сомнений в его истинном значении, Эстел жарко зашептала: — О чем же ты хотел поговорить со мной, мой милый Николас?

Ник загадочно улыбнулся в ответ.

 

37

В то время, когда яхта «Артемис» подняла якорь и отплыла из бухты Монте-Карло, а празднично одетые веселые пассажиры на ее борту предвкушали приятную морскую прогулку, Франческа Каннингхэм сидела на террасе виллы Замир, отнюдь не сожалея о том, что осталась дома. По правде говоря, она даже радовалась, что у нее появилась возможность несколько часов побыть наедине со своими мыслями.

На вилле с утра воцарилась непривычная тишина, лишь изредка нарушаемая приглушенным щебетанием горничных. Время от времени доносился голос дворецкого, отдающего приказания своим подчиненным. Но это не мешало Франческе углубиться в свои раздумья.

Франческа вытянулась, лежа на спине в шезлонге, и ее маленькое тело томно расслабилось. Она прикрыла глаза, защищаясь от резкого и всепроникающего солнечного света. Несколько мгновений ослепительные вспышки еще продолжали сиять у нее под веками, а потом все погрузилось в темноту, и тут же перед ее мысленным взором всплыло лицо Виктора, такое знакомое и любимое, в мельчайших подробностях четко и ясно воссозданное ее страдающим воображением. Где он сейчас? С кем? Чем занимается? Ей неоткуда было получить ответы на мучившие ее вопросы, и она неслышно вздохнула, страстно желая, чтобы он сейчас очутился рядом, тоскуя по его нежности, по ласковым прикосновениям его рук, по звукам его раскатистого смеха. Она всем сердцем стремилась к тому, чтобы он каким-то волшебным образом перенесся к ней сюда, на террасу. Вдруг сейчас она откроет глаза, а он стоит перед ней со своей обычной чуть насмешливой улыбкой и смотрит на нее своим черными, полными доброго юмора глазами. Но нет, увы, это невозможно! Он — в Лондоне, с головой ушел в свои заботы и не собирается возвращаться на Ривьеру. Он сам ей это сказал вчера, когда она говорила с ним по телефону из номера Ника. Звук его голоса немного успокоил ее встревоженные чувства, слегка приглушил испытываемое ею ужасное волнение. Его решение остаться в Лондоне, безусловно, было для нее тяжелым ударом, повергшим ее в депрессию. Лето кончилось для нее. Так Франческа и заявила ему по телефону, охваченная столь острым разочарованием, что не сумела скрыть от него своих чувств. Со своей обычной проницательностью, Виктор сразу уловил перемену в ее настроении и принялся мягко утешать ее, уговаривать не быть смешной глупышкой, как он выразился. «Я же буду здесь, когда ты вернешься. Не ломай своих планов и поезжай с Дорис в Париж», — говорил он ей. В его словах звучала такая убежденность, что Франческе не оставалось ничего иного, как только согласиться с ним. Но все равно ей хотелось лететь без задержки домой в Лондон. Без него она чувствовала себя одинокой и покинутой. Какая-то и, наверное, лучшая часть ее существа улетела вместе с ним. Перед тем как положить трубку, Виктор еще раз попросил у нее прощения за то, что он испортил ей субботний вечер. Стремясь облегчить тяжесть гнетущей его вины, Франческа постаралась, как могла, уверить Виктора, что ничего страшного не произошло. И она действительно поверила в это. Живой ум помог Франческе справиться с постигшим ее страшным разочарованием, подсказал ей, что в конечном счете один испорченный бал мало что значит, если посмотреть на это событие с высоты всей оставшейся жизни. Нет сомнений в том, что ей еще не раз представится случай предстать перед Виктором во всем блеске своей красоты, насладиться жизнью с ним вместе. У них впереди еще годы и годы.

Но как бы там ни было, этот вечер оказался самым худшим в ее жизни. Франческа улыбалась, танцевала, болтала, развлекала гостей. Она выполняла свой долг, к чему ее приучили с детства, сохраняя хорошие манеры и внешнее самообладание, пряча за маской невозмутимости обуревавшие ее чувства. Ради своего отца она делала вид, что у нее все в полном порядке. Но это потребовало от нее чудовищных усилий и невероятно опустошило ее к концу бала. Лишь очутившись наконец в благословенном уединении своей спальни, Франческа смогла ослабить свой железный самоконтроль и полностью отдаться своему горю и разочарованию.

Все следующее воскресенье она, сославшись на усталость и головную боль, не покидала своей комнаты. Она не желала, чтобы кто-либо увидел ее опухшее лицо, покрасневшие от слез глаза. Ей не хотелось также быть вовлеченной в неизбежное, оживленное обсуждение подробностей минувшего вечера. Ближе к вечеру Дорис поднялась к ней, чтобы сообщить о приезде Ника. Тот явился с полной охапкой цветов и запиской с извинениями от Виктора, а также — с письмом от него для самой Франчески. Франческа дрожащими пальцами нетерпеливо вскрыла конверт. Для любовного послания в письме было маловато романтики, одни голые факты, но Франческа, понимая, что Виктор торопился, тут же простила его. Свершилось чудо: ее слезы немедленно высохли, новые надежды оживили ее сердце, печаль сменилась чистой радостью. Но позднее, уже ночью в тишине своей спальни, Франческа подумала о том, как поразительно умеет этот мужчина влиять, и столь кардинально, на ее самоощущение. Это открытие смутило и даже слегка испугало ее.

Франческа отогнала от себя воспоминания о субботнем вечере и села в шезлонг. Бал прошел как дурной сон, и довольно переживать, попусту тратить время. Она задумалась о предстоящих двух ближайших неделях. Сегодня — вторник, и ничего заслуживающего внимания не ожидается до пятницы, когда Бью Стентон устраивает парадный обед на своей вилле в Кэп-д'Антиб. Почетными гостями на обеде будут Катарин, Терри и Хилари. По словам Катарин, это мероприятие должно быть довольно забавным. На следующий день Катарин отправится в Лондон готовиться к поездке в Голливуд. Ким, которого ждут дела в Лэнгли, уезжает с нею вместе. В середине следующей недели отправятся в путь Диана с Кристианом и Никки, а она останется на вилле только с отцом и Дорис. Они уедут последними после того, как отец с Дорис побывают на торжественном завтраке в честь Уинстона Черчилля в доме Банки Амфера. На следующий день после завтрака они втроем на «роллс-ройсе» Дорис выедут в Париж, откуда отец, захватив с собой машину, проследует дальше в Англию. Они же с Дорис задержатся в Париже, где к ним должна присоединиться Диана, чтобы заказать для них троих наряды к свадьбе в Доме моделей Пьера Балмейна.

Итак, ей предстоит провести в разлуке с Виктором целых четырнадцать дней. «Не так уж и долго в самом деле», — подумала Франческа, и довольная улыбка осветила ее лицо. Скоро она вернется в Лондон, к своему ненаглядному Виктору. Как только Франческа вспомнила о нем, ее лицо расцвело и сразу похорошело. В нем одном заключался весь смысл ее существования.

Она погрузилась в мечты, стараясь представить себе их будущую совместную жизнь. Он попросит ее руки, как только разделается со своими семейными проблемами, в этом она не сомневалась. Леди Франческа Мейсон! Она несколько раз повторила про себя его фамилию, наслаждаясь ее звучанием. Вне всякого сомнения, они поселятся на его ранчо «Че-Сара-Сара». Впрочем, Франческу мало волновало, где они будут жить. Главное — они будут вместе. И у нее будет много-много детей, ну, по крайней мере двое, и они будут такими же красивыми, как их отец, и они с Виктором будут счастливы.

Тем временем Катарин Темпест тоже пребывала в задумчивом расположении духа, сидя за маленьким столиком в своей комнате на втором этаже. Подобно Франческе, она тоже чувствовала, что летние каникулы для нее закончились, и спешила уехать в Лондон, поглощенная заботами о предстоящих месяцах и обо всем, что они с собой несли, — Голливуд, ее новый фильм, карьера. Мысли обо всем этом, постоянно занимавшие ее последние дни, еще сильнее обострились в пятницу, накануне бала, после телефонного звонка из Лондона. Этот звонок совершенно выбил ее из колеи, поставил под сомнение все то, над чем она так долго и неустанно трудилась. Узнав о случившейся с нею неприятности, она пришла в отчаяние, вылившееся в невероятную нервозность, с которой, к ее великому сожалению, ей не удалось справиться.

Слава Богу, сегодня она чувствовала себя намного лучше. Проведя несколько ночей без сна, Катарин бесчисленное число раз проанализировала сложившееся положение и наконец пришла к некоторым жизненно важным для себя решениям, которые она намеревалась теперь осуществить любой ценой, чего бы это ей ни стоило. Наметив план действий, Катарин сгорала от нетерпения поскорее окунуться с головой в его претворение. Весьма рассудительная по своей природе, она хорошо понимала, что ее стремление действовать как можно быстрее было обусловлено лишь крайней необходимостью, но отнюдь не соответствовало особенностям ее характера и темперамента. Тем не менее за те две недели, что оставались до ее отъезда в Калифорнию, она должна была разрешить все стоявшие перед нею проблемы.

Катарин не сомневалась в том, что обязана действовать со всей решительностью, и, хотя некоторые аспекты принятых ею решений были несимпатичны даже ей самой, ее успокаивало ясное понимание того, что только она сама и никто иной имеет право распоряжаться своей судьбой. Она была убеждена, что сумеет провести оставшиеся несколько дней на вилле Замир, сохраняя полное самообладание и хладнокровие.

Катарин еще раз пробежала глазами список своих дел до отъезда в Лондон и, удовлетворенная тем, что, кажется, ничего не забыла, сунула лист бумаги в сценарий, который сейчас изучала. Поднявшись из-за стола, она подошла к окну. Распахнув ставни, которые она прикрыла, спасаясь от жары, Катарин взглянула вниз на террасу. Взгляд ее задержался на загорающей в шезлонге Франческе. Преисполнившись внезапным приступом грусти, Катарин подумала о том, что скоро ей предстоит расставание с любимой подругой. Франческа была ей ближе всех. Она — единственная, кто по-настоящему ее понимает. Вряд ли еще с кем-либо будут возможны такие отношения. Это трудно, даже невозможно себе представить. В ее жизни возникнет пустая брешь, когда она окажется в Голливуде. Вздохнув, Катарин снова прикрыла ставни и подумала, что зря тратит время. Ей следует немедленно спуститься вниз и составить компанию подруге. В конце концов, она и осталась сегодня дома специально для того, чтобы побольше побыть с Франческой. «Нет, не только», — подумала Катарин, вспомнив свою озабоченность, когда получила приглашение. Тогда она сразу почувствовала, что слишком поглощена своими неприятностями, чтобы выдержать целый день изнурительного светского общения, и буквально похолодела от одной мысли быть запертой на яхте. Она твердо решила не ехать еще и потому, что не желала оказаться в обществе тех двоих мужчин, которые действовали ей на нервы: Николаса Латимера с его открытой неприязнью к ней и плоскими шуточками и Майкла Лазаруса с его навязчивым вниманием, критическими оценивающими взглядами и испытующими многозначительными вопросами. Единственно, о ком она сожалела, отклоняя приглашение, был Бью Стентон. Вот он — милейший человек, добрый, внимательный, настоящий рыцарь. Он относился к ней как к личности, а не как к неодушевленному объекту купли-продажи, и в его обществе Катарин чувствовала себя женственной и уверенной в себе. Когда она встречалась с Бью, вся ее постоянная настороженность пропадала. Он умел рассмешить ее, проявить свои лучшие качества. Она искренне надеялась, что Бью не рассердится на нее за отсутствие сегодня на яхте, поскольку меньше всего на свете хотела чем-либо обидеть его.

Катарин повернулась к туалетному столику и несколько раз провела щеткой по распущенным каштановым волосам, думая при этом о Майкле Лазарусе. Надо признаться, он сильно занимал ее. Эта личность притягивала Катарин, и она, неравнодушная к любым проявлениям силы и могущества, не могла устоять перед масштабами его империи, раскинувшейся по всему свету. Его невероятное богатство действовало на нее, как наркотик, но все же она не была уверена в том, что Майкл ей нравится, инстинктивно чувствуя, что с ним надо проявлять осторожность. «Инстинкт самосохранения», — пробормотала она, беря в руки голубую атласную ленту. Она повязала ею голову, затянув бант на макушке, и щедро спрыснулась духами «Ма-Грифф», свежий аромат которых всегда нравился Катарин. Потом, скинув халат, она взяла со стула голубую хлопковую рубашку, натянула ее на себя, сунула ноги в белые сандалии на низком каблуке и, прихватив темные очки, вышла из комнаты.

На полпути вниз по лестнице Катарин внезапно остановилась, застигнутая новым ошеломляющим открытием. У нее же была еще одна и гораздо более веская, чем все остальные, причина, по которой она была просто обязана остаться сегодня на вилле. Она хотела побыть с Франческой наедине, чтобы довериться ей. Ну конечно же, эта мысль зрела в ее подсознании все эти дни, но только сейчас, окончательно оформившись, принесла Катарин глубочайшее облегчение. Франческа Каннингхэм — единственный человек на свете, которому она полностью могла доверять. Мало того, что ее подруга справедлива, сострадательна, практична и заботлива, но она к тому же сумеет понять чувства, движущие Катарин, не осуждая ее и не думая о ней дурно, поскольку последнее — совсем не в стиле Франчески. Подстегнутая этими мыслями, придавшими ей уверенности и укрепившими ее решимость откровенно поговорить с подругой, Катарин поспешила вниз.

Когда она вышла на террасу, ее обдало жаром. Яркое солнце на минуту ослепило ее. Катарин, хорошо представляя, что ее ждет несколько неприятных минут, заставила себя улыбнуться и весело воскликнуть:

— Доброе утро, дорогая!

Франческа испуганно вздрогнула, села в шезлонге и, прикрыв глаза рукой от солнца, уставилась на выросшую перед ней как из-под земли Катарин.

— А, вот и ты, лежебока. Я уже собиралась идти наверх вытаскивать тебя из постели.

— Я уже давным-давно встала, — со смехом ответила Катарин. Она подвинула кресло под большой желтый зонтик и села. — Я писала письма. Одно из них, в частности, я посылаю своей новой портнихе, Анне, и пишу ей, что ты, когда вернешься в Лондон, зайдешь к ней со своим вечерним платьем. Я прошу ее сшить для тебя точно такое же и прилагаю чек за работу, а также — на отрез органди и на отделку.

— О, Кэт, ты вовсе не обязана этого делать. Честное слово, ты…

Катарин подняла руку, чтобы остановить ее, обрадованная счастливым выражением лица Франчески.

— Тише, дорогая. Меня мучает мысль о том, что я погубила такое чудесное платье. Потом, что бы ты там ни говорила, но ты грустишь из-за него с самой субботы. Надо честно признать, что ты больше не сможешь его надеть, а я хорошо представляю, насколько дорого оно стоит.

— Как это мило с твоей стороны, Кэт, и как умно ты все придумала. Спасибо, я непременно зайду к Анне.

Франческа любовно улыбнулась подруге.

— Наверное, в целом мире не найдется человека, похожего на тебя, ни единого. Ты — чудо, я буду очень скучать по тебе, Кэт, очень-очень сильно.

— То же самое я могу сказать про себя.

Грустная улыбка скользнула по губам Катарин, и она, будто думая вслух, заявила:

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной!

Эта неожиданная идея так понравилась ей, что она тут же ухватилась за нее и принялась с жаром ее развивать:

— А почему бы и нет? Поездка ничего не будет тебе стоить. Ты сможешь жить со мной в моем номере в отеле «Бель-Эйр», твои билеты на самолет я оплачу. И не смотри на меня так! Я знаю, насколько ты щепетильна в таких вещах, поэтому могу тебя успокоить. Это — всего лишь малая компенсация за гостеприимство твоего отца в Лэнгли и за мой отдых здесь.

Возбуждение Катарин оказалось заразительным, и Франческа, склонив голову к плечу, довольно заулыбалась, обдумывая предложение.

— Боже, Кэт, как это было бы чудесно!

Но она тут же погрустнела.

— Но это невозможно! Приближается свадьба, и папа захочет, чтобы на Рождество я была дома. Традиции, сама понимаешь. Кроме того, я обязана помочь ему с организацией рождественской службы и угощением в замке для всех служащих и жителей деревни. Но сама по себе твоя идея превосходна. С другой стороны, ты будешь занята своей картиной, а я сама собираюсь тоже поработать. Думаю, что моя книга о Китайском Гордоне теперь пойдет гладко, спасибо за это Нику. Честно говоря, не уверена, что сумела бы справиться с нею без его советов, право слово.

— О, ты бы прекрасно справилась и сама! — вскричала Катарин с некоторым раздражением. Недовольная гримаса исказила ее лицо. — Тебе вовсе не нужны няньки. Уверена, что ты не менее талантлива, чем Николас Латимер, если не способнее его.

Франческа только улыбнулась в ответ на этот комплимент, но больше не обмолвилась ни одним словом о Нике. Зная об антипатии, которую питала к нему Катарин, она понимала, что любые ее возражения не нашли бы отклика со стороны подруги. Она поднялась с шезлонга.

— Ив только что принес мне большой кувшин свежего лимонного сока. Не выпьешь стаканчик? Я, например, так и сделаю.

— Да, благодарю, с удовольствием. Здесь очень жарко. Эта терраса — настоящее пекло.

Катарин взяла со стола последний номер «Нью-Йорк геральд трибюн» и принялась обмахиваться им.

— Просто не представляю, как ты переносишь такую жару!

Франческа, сосредоточенно потягивавшая лимонад, весело расхохоталась.

— Я люблю солнце. Наверное, потому, что родилась в холодной стране.

Она поставила стакан на стол и села рядом с Катарин.

— Что ты собираешься надеть на обед у Бью в пятницу? Ты уже решила?

— Я немного раньше покопалась в своей одежде и остановилась на белой шелковой тунике с такими же брюками.

— Ох!

Катарин сняла темные очки и, бросив внимательный взгляд на Франческу, заметила, как вытянулось ее лицо.

— В чем дело, дорогая? Мой туалет чем-то нарушает твои собственные планы?

— Да, в некотором роде, — со смущенной улыбкой призналась Франческа. — Накануне мы с Дорис заметили в Монте-Карло прелестный костюмчик, который очень сильно напоминает твой. Узкие брюки «капри» и свободный верх из белого шелка. Дорис понравилось, как он на мне сидит, и она настояла на том, чтобы купить его мне. Сегодня, после их прогулки на яхте. Но, в конце концов, я могу надеть голубое шелковое платье, если ты решила…

— Нет-нет, что за глупости! Я подберу себе чего-нибудь еще, — перебила ее Катарин, не желая лишать Франческу возможности покрасоваться в новом наряде, хорошо зная, насколько беден ее гардероб. — Послушай, я слишком бледна, чтобы надевать белое, но тебе, с твоим чудесным загаром, белый костюм будет как раз к лицу. Скорее всего, я надену розовое платье из тафты с хомутом вокруг шеи. Да, решено, и никаких возражений.

— Ты так решила, Кэт?

— Да, окончательно и бесповоротно.

Катарин взяла стакан с лимонадом и, отпивая глоток, взглянула на Франческу поверх его ободка. «Нельзя больше тянуть, — подумала она. — Я должна ей все рассказать. Мне самой это необходимо». Она осторожно опустила стакан на стол и кашлянула.

— Я очень довольна, что выдался случай остаться с тобой наедине, Франки. Мне надо кое-что рассказать тебе, объясниться с тобой…

Катарин почувствовала, что не в силах продолжать. Ее голос предательски дрогнул. Она опустила голову и принялась рассматривать свои крепко стиснутые руки. Франческу встревожил грустный тон Катарин, глубокая морщина между бровями, разделившая ее обычно гладкий лоб.

— Судя по твоему голосу, Кэт, дорогая, ты чем-то расстроена. Мне в этот уик-энд не раз казалось, что тебя что-то тревожит. Я твоя лучшая подруга, и ты можешь смело опереться на мои широкие плечи. С кем еще, как не со мной, ты можешь быть до конца откровенна?

Франческа напряженно ждала продолжения разговора. Катарин сидела молча, глядя на сверкающую под солнцем гладь Средиземного моря. Ее необыкновенные, бирюзового цвета глаза казались пустыми и тусклыми, лицо — спокойным и задумчивым. Минуту-другую спустя Франческа мягко спросила:

— Это как-то связано с Кимом?

Катарин повернула к ней голову, кивнула и с трудом выговорила:

— Да, я… я решила порвать с ним.

Франческа, не ожидавшая подобного ответа, была поражена.

— Нет, этого не может быть, Катарин! — вскричала она, недоверчиво глядя на нее расширившимися от изумления глазами.

— Но это так, — окрепшим голосом продолжила Катарин. — Я много размышляла в последнее время о наших отношениях и пришла к выводу, что из них не выйдет ничего путного. Чем больше я узнаю Кима, тем яснее мне становится, насколько важно для него поместье. Он обожает Лэнгли, в нем заключена вся его жизнь, в его ферме, в ваших старинных владениях. Он будет несчастлив, если ему придется сколь бы то ни было долгое время жить вдали от всего этого. А я сама не буду счастлива, если мне не удастся продолжить свою карьеру в Голливуде. Видишь ли, дорогая моя Франки, Ким уже намекал, что мне рано или поздно придется покончить с актерской профессией. Он недоволен, что нам приходится разлучаться на месяцы. Не думай, будто я не понимаю, что значат для него мои долгие отлучки, но, с другой стороны, моя жизнь будет полной только наполовину, если я не буду выступать как актриса. Убеждена, что только ты одна понимаешь, чем является для меня моя работа.

— Да, я это понимаю, — ответила Франческа. — Но разве нельзя как-то совместить работу с Кимом, поискать какое-то компромиссное решение?

— Не уверена в этом.

Любовь, испытываемая Катарин к Франческе, неожиданно выплеснулась наружу, и она, взволнованная, схватила ее за руку.

— Я знаю, какие большие надежды ты питала в отношении нас с Кимом, как ты хотела, чтобы мы с ним поженились, но, видно, не судьба. Мы с ним разные люди.

— Нет, неправда! — настойчиво твердила Франческа. — Вы прекрасно подходите друг другу, я в этом убеждена. О, дорогая, мне кажется, что ты слишком торопишься со своим решением.

— Нет, Франки, я долго раздумывала над этим, и мое решение окончательное. Не расстраивайся и не смотри на меня так печально.

— Ничего не могу с собой поделать, Катарин. Ты была бы прекрасной женой Киму и самой лучшей невесткой для меня.

Франческа подняла голову и посмотрела вверх, жмурясь от солнца. Глубокое разочарование было написано на ее лице.

— Это убьет моего бедного брата, разобьет его сердце.

— Но ненадолго. Он скоро забудет обо мне и, я в этом уверена, полюбит кого-нибудь еще. Сегодня утром я решила что будет разумнее и милосерднее сообщить ему обо всем попозже, когда закончатся каникулы. Здесь на вилле это было бы слишком мучительно для нас обоих. Я позвоню ему из Калифорнии недель через шесть и скажу, что решила остаться в Голливуде. Понимаю, что ему будет нелегко, когда бы я ему ни сказала о нашем разрыве но, думаю, он перенесет это не так болезненно, если в этот момент я буду вдалеке от него. Как ты считаешь?

— Честное слово, я не знаю, — ответила Франческа, растерянно и немного подозрительно глядя на Катарин.

— Если ты думаешь, что я струсила то это неправда, — запротестовала Катарин, и ее щеки порозовели. — Просто я хочу пощадить чувства Кима, его гордость, его чувство собственного достоинства. Кому понравится быть отвергнутым, а именно так он и воспримет это. Вряд ли он согласится, что в данном случае я забочусь о нас обоих. Кроме того, тебе не кажется, что Ким будет смущен и унижен, если я ему скажу все теперь, когда вся семья здесь в сборе?

— Полагаю, что так, — неохотно была вынуждена согласиться Франческа. Она вспомнила, как ее брат всегда защищал Катарин, как он сражался за нее. Конечно же, Ким окажется в глупом положении, учитывая его преданность Катарин перед лицом скрытого сопротивления и неодобрения со стороны их отца. Об этом никогда не говорилось вслух, но Франческа догадывалась, что отец не в восторге от намерения Кима жениться на Катарин. «Да, папа и Дорис будут обрадованы таким оборотом событий, — решила про себя Франческа. — Они оба недолюбливают Катарин, считают, что она — не пара Киму. Как они ошибаются!» Тут ей в голову пришла новая мысль, осветившая улыбкой ее угрюмое лицо.

— Ты совершенно права, что решила подождать и переговорить с Кимом позднее, — с неожиданной убежденностью заявила она. — И не только потому, что желаешь пощадить его чувства. Очень может быть, что ты станешь так скучать по нему, что в конце концов раздумаешь порывать с ним. Пока ты будешь в Голливуде, у тебя будет возможность по-настоящему проверить свои чувства, и, вполне вероятно, ты передумаешь, Кэт. Надо принимать в расчет и такую возможность.

— Я не передумаю, дорогая, — ответила Катарин так тихо, что Франческа с трудом разобрала ее слова. — Если даже мне покажется, что из нашего брака с Кимом может что-то получиться, то я все равно не выйду за него. Я не могу сделать этого ни сейчас, ни потом.

Франческа напряженно слушала и старалась понять сказанное подругой, неотрывно глядя в побледневшее, расстроенное лицо Катарин.

— Почему? — потребовала она ответа, повысив голос, в котором сквозила тревога.

— Есть еще одно препятствие.

— Господи, что еще ты имеешь в виду? — нахмурилась Франческа. — Препятствие! Что за странное слово ты употребила?

Катарин отвернулась. Несмотря на страстное стремление довериться Франческе и тем самым облегчить душу, слова застревали у нее в горле. Она стиснула зубы и наконец тихо, но твердо и отчетливо выговорила:

— Я беременна, Франки. Вот то самое препятствие, которое я имела в виду.

Франческа открыла округлившийся от удивления рот, но не смогла вымолвить ни слова и осталась сидеть молча, изумленно уставившись на Катарин.

— И, как это совершенно очевидно, не от Кима, — добавила Катарин. Она откинулась на спинку кресла, в котором сидела, испытывая несказанное облегчение, даже какую-то необыкновенную легкость на душе, радуясь тому, что наконец все было сказано.

— О, Кэт, дорогая! О, Кэт. — Франческа оказалась не в силах произнести еще что-либо, но ее сердце устремилось навстречу подруге, переполняемое сочувствием и нежностью.

— Полагаю, что нет необходимости просить тебя никому об этом не рассказывать, — сказала Катарин. — Я всецело тебе доверяю, Франки.

— И ты можешь всегда доверять мне, дорогая. Я никогда никому ничего о тебе не скажу. Я слишком люблю тебя, чтобы причинить тебе хоть какой-нибудь вред. Что же ты собираешься делать? — Глаза Франчески расширились и стали огромными.

— Существует одна-единственная вещь, которую я могу сделать, — аборт.

— О Боже, нет! Ты не можешь этого сделать, Кэт, ты не должна! Это так опасно, так рискованно. Аборты запрещены, и тебе придется обращаться к какому-то шарлатану. Я знала одну девушку, еще в школе, которая пошла к одному такому, а потом чуть не умерла от кровотечения.

У Катарин пересохло во рту, и она отпила глоток лимонада, чувствуя, что должна что-то возразить.

— Я не собираюсь обращаться к шарлатанам. Когда мой врач позвонил мне сюда в пятницу и сообщил, что результаты анализов положительные, он также сказал, что может устроить меня в частный родильный дом, где есть квалифицированные специалисты. Это, конечно, недешево, но безопасность гарантируется. Со мной все будет в порядке, — закончила Катарин, пытаясь изобразить уверенность, но мрачные предчувствия не оставляли ее, когда она представила себе ожидающие ее испытания.

Сама мысль об аборте ужасала Франческу, независимо от того, кто его будет делать и где. Она живо припомнила свою школьную подругу, так глупо подвергнувшую смертельной опасности свою юную жизнь.

— Пожалуйста, не делай этого, Кэт, — умоляла она ее, придвинувшись к ней поближе. — Ну, пожалуйста, дорогая! Ты такая хрупкая. Я боюсь за твое здоровье. Кстати, а кто отец ребенка? Почему он не проявляет никакого участия во всем этом?

Не получив ответа, Франческа, преодолев свою обычную деликатность, переспросила:

— Кто он, Кэт? Кто отец?

Катарин покачала головой:

— Я предпочла бы не называть его имени.

Ее ответ удивил Франческу, но она не подала вида и твердо сказала:

— Послушай, Кэт, думаю, что тебе надо оставить ребенка, неважно, от кого он. Аборт так рискован и…

— Я не могу! — срывающимся голосом вскричала, взорвавшись, Катарин. — Пожалуйста, не пытайся разубедить меня. Не хочу, черт побери, даже пересказывать тебе всего, что я передумала, пока не пришла к этому решению. Я родилась в католической семье, и, хотя уже давно не хожу в церковь, в душе я осталась католичкой. Я собираюсь совершить смертный грех, убив собственного ребенка. О Боже, Франки, не заставляй меня страдать еще сильнее…

Впервые за все время их разговора в глазах Катарин блеснули слезы, и она, достав из кармана носовой платок, принялась утирать им глаза, безуспешно стараясь обрести утраченное самообладание.

— Не плачь, Кэт, — пробормотала Франческа гладя ее руку и стараясь успокоить. — Прости меня, я не хотела еще больше тебя расстраивать. Ты же знаешь, что я на все готова, чтобы тебе помочь.

Франческа немного помолчала, подумала и заговорила вновь:

— Что касается мужчины…

— А что может его касаться? — раздраженно перебила ее Катарин.

— Я не спрашиваю его имени, но просто интересуюсь, что думает он по поводу твоего решения?

— Он ничего не знает.

— Господи, почему ты ему ничего не сказала?

— Потому что я не знаю, как он себя поведет. — Катарин сжала губы и поморщилась. Именно это мучило ее уже много дней. Тусклым голосом она произнесла: — Он даже не знает о моей беременности.

— О, Кэт!

Франческа выпрямилась. На ее лице промелькнуло испуганное выражение.

— Боже мой! Ты обязана ему сказать! Немедленно! Эта ужасная ноша слишком тяжела для тебя одной. В любом случае какая-то доля ответственности приходится и на него. Ты должна ему сообщить, чтобы он имел возможность помочь тебе, облегчить твое положение, поддержать тебя.

— Спасибо тебе за понимание, я очень тебе благодарна…

Слезы снова навернулись на глаза Катарин, и она смахнула их рукой.

— Жалею, что не рассказала тебе обо всем раньше, но я не сделала этого потому, что не знала, как ты все это воспримешь. Я думала, что ты станешь презирать меня. Кроме того, я знаю о твоем отношении к Киму, о том, как ты заботишься о нем. Хотя мне нет прощения за все, что я натворила, мне все-таки хочется, чтобы ты знала, что я вовсе не так неразборчива в своих связях и что я…

— Я никогда так не думала!

— …не сплю с кем попало, — понизив голос, продолжила Катарин. — Я хочу сказать, что никогда не сплю с двумя мужчинами одновременно. За все время нашего знакомства у нас с Кимом ничего не было.

— Я в этом не была уверена, но в любом случае это не мое дело. Кроме того, ты должна знать, что я ни в коем случае не стала бы заниматься морализаторством и тем более осуждать тебя, Кэт.

— Спасибо тебе, дорогая! Благодарю тебя за то, что ты неизменно по-дружески ко мне относишься.

— И как твоя подруга, считаю своим долгом сказать тебе кое-что еще, — нерешительно начала Франческа. — Я не могу понять твоего поведения. Не хочу досаждать тебе расспросами о том мужчине, но все-таки почему ты не хочешь рассказать ему о своих трудностях?

— Потому что не вижу в этом никакого смысла. Зачем зря беспокоить его по тому делу, с которым я могу справиться сама? Вполне достаточно того, что пострадаю я.

Франческа с трудом скрыла охватившее ее раздражение.

— Это так характерно для тебя — думать о других больше, чем о себе самой! Но не очень умно с твоей стороны. Вполне может статься, что он не согласится с твоими намерениями. Тебе не приходило в голову, что он вдруг захочет на тебе жениться, пожелает сохранить ребенка от тебя? А ты? Ты бы согласилась выйти за него, если он попросит тебя об этом?

— Он не попросит, так как уже женат.

— О нет!

Катарин потупилась, остро сожалея о том, что затеяла этот разговор. Она вовсе не собиралась заходить так далеко и рассказывать Франческе столь много. Она хотела только объяснить причины разрыва с Кимом, может быть, поделиться своими тревогами по поводу беременности. Неожиданно для себя самой, она нырнула слишком глубоко, возможно, потому, что не ожидала столь настойчивых расспросов со стороны всегда сдержанной Франчески.

— Он мог бы получить развод, не так ли, Кэт? — предположила Франческа.

— Не знаю, но, честно говоря, я не хочу этого. Я не хочу выходить за него замуж, и он, я в этом убеждена, думает точно так же. Мы не настолько влюблены друг в друга, хотя, конечно, очень нравимся один другому.

Катарин энергично помотала головой из стороны в сторону, подкрепив этим жестом упрямую решимость, написанную у нее на лице.

— Брак — серьезное дело, и для того чтобы быть удачным, должен покоиться на более серьезном основании, на более глубоких чувствах, нежели наши.

Она устало вздохнула.

— Так что замужество вряд ли может быть решением проблемы, это несомненно.

— Понимаю.

Франческа не знала, что сказать еще, что еще предложить. Она зашла в тупик с Катарин, чья несгибаемая воля граничила с упрямством. Она встала с места, подошла к бару и, наливая в стакан лимонад, еще раз быстро продумала все услышанное. Франческа была убеждена в том, что в рассуждениях Катарин есть серьезные изъяны и что она обязана посвятить в свое положение того мужчину, с которым она состоит в связи, хотя бы затем, чтобы получить от него моральную поддержку, если ничего более серьезного. Торопливо вернувшись на место, Франческа села и принялась снова лихорадочно просеивать сквозь сито своего сознания свои беспорядочные мысли. Наконец она ухватилась за одну из них.

— Ты боишься сказать ему, Кэт?

Очнувшись от оцепенения, в котором она пребывала, Катарин вскинула свою темноволосую голову и отрицательно покачала ею.

— Конечно же, нет. Почему ты это спросила?

— Мне пришло в голову, что, возможно, есть какие-то веские причины, по которым ты не можешь рассказать ему о своем положении. Может быть, я тебе уже надоела, но он действительно должен все знать. Я готова сама переговорить с ним, если ты…

— Нет! — почти закричала Катарин, встревоженная столь неожиданным предложением. — Это абсолютно исключено!

Франческа отпрянула, озадаченная таким резким отпором. Заметив это, Катарин мягко сказала:

— Прости, дорогая, я не хотела тебя обидеть. Очень мило с твоей стороны вызваться мне помочь.

Она заметила еще кое-что, промелькнувшее, как ей показалось, в устремленных на нее глазах Франчески, и еще внимательнее взглянула на нее.

— Ты сердишься на меня за то, что я скрываю его имя от тебя, не правда ли?

— Нет, Катарин, вовсе нет! Хотя я и удивлена немного. Ты уже рассказала мне столько всего, что я не могу себе представить, чтобы ты мне не доверяла целиком. Все же…

Франческа пожала плечами.

— Я вовсе не из любопытства предложила тебе поговорить с ним. Я хотела помочь.

— О, Франки, я это прекрасно понимаю, — задумчиво проговорила Катарин. Она твердо решила никому не открывать его имени. Хотя бы в целях самозащиты. Она должна сама распоряжаться своим будущим, своей судьбой. Бог его знает, какие эмоции могут выплеснуться наружу, если он обо всем узнает. Она не должна давать ему такую власть над собой, возможность диктовать ей, как жить. — Как бы размышляя вслух, Катарин добавила: — Он странный человек. Понять его порой бывает непросто.

Она откинулась назад, погрузившись в раздумья. Ее прекрасное тонкое лицо стало отчужденным, слабая улыбка блуждала на ее губах.

— Как я уже тебе говорила…

Но она не успела досказать фразу до конца. Смущенная Франческа вдруг переспросила:

— О чем ты говорила? Я что-то не поняла…

Катарин вздохнула и смиренно заметила:

— Я говорила, что Вик забавный мужчина, такой одинокий и…

— Вик?! Почему ты вдруг заговорила о нем?

Покачав головой, Катарин тихо произнесла:

— Я не хотела называть его имени, но раз ты сама его назвала, то, видно, ты сама о многом догадываешься. Ну, ничего, я уверена, что могу рассчитывать на твою скромность, Франки. Вик — отец ребенка.

Франческа оцепенела. Оглушенная, не в силах ничего понять, она испуганно уставилась на Катарин. Что такое она только что сказала? Вик — отец ребенка? Это невозможно! Только не он. Катарин и Виктор? На долю секунды Франческе показалось, что она ослышалась. Она растерянно заморгала.

— Ты имела в виду Виктора Мейсона, я правильно поняла?

Как только это имя было ею произнесено вслух, Франческу обуял ужас. Ее мозг отказывался принимать столь чудовищное предположение.

— Ну конечно же, его самого, — с неожиданной грустью подтвердила Катарин. — Ты, кажется, удивлена, но кому, как не тебе, лучше других известно, как мы с ним сильно привязаны друг к другу.

Голос Катарин громом отдавался в голове Франчески. Нет, не может быть! Этого не может быть! Широко раскрытыми от постигшего ее удара и страшного разочарования глазами она неотрывно смотрела на Катарин. Она безмолвно открывала рот, но из него не выходило ни звука.

Катарин с умоляющим видом перегнулась к ней через стол.

— Ты должна мне обещать, что ничего ему не скажешь. Он ничего не должен знать о ребенке. Ни за что на свете! Обещай мне Франки, дай мне честное слово. Поклянись мне честью Каннингхэмов, — настаивала Катарин. О том же молили ее глаза, ставшие сейчас синее обычного.

— Д-да, — простонала Франческа, почти теряя сознание от боли, терзавшей ее сердце, — я обещаю, даю честное слово.

Ей казалось, что она сейчас упадет в обморок. Невидимая рука клещами сдавила ее грудь, сердце бешено забилось, будто стремясь вырваться наружу из-под ребер. «Это не может быть правдой! Катарин лжет. Но зачем ей лгать? Зачем ей упоминать Виктора, если отец ребенка — не он? Чтобы просто ужалить меня из ревности? Нет, Катарин не станет вредить мне, она меня любит. И потом, она же ничего не знает про нас с Виктором, из-за чего ей тогда ревновать? Это Виктор настаивал на том, чтобы все держать в тайне. Конечно, у него были к тому основания. Из-за Катарин. Он спал с нами обеими одновременно. О Боже! Вик, Вик! Как ты мог! Зачем? И почему именно с Катарин, моей лучшей подругой? Ты предал меня, Вик! Нет, вы оба меня предали, и так вероломно! Нет, Катарин тут ни при чем. Она ничего про нас не знала. Мне надо сказать ей. Нет, подожди, ничего ей не говори. Вначале выясни все о ней и Викторе. Нет, я не хочу ничего знать! Ты должна! Я не вынесу этого. Ничего, ты обязана узнать обо всем, хотя бы ради того, чтобы сохранить рассудок». Эти хаотические мысли метались в голове Франчески, сталкиваясь и причудливо переплетаясь, сопровождаемые бившимся в ее ушах беззвучным криком боли и гнева. Она сцепила на коленях дрожащие руки и, впиваясь ногтями в ладони, изо всех сил старалась восстановить самообладание, принудить себя продолжать этот страшный для нее разговор.

— Я никак не могла даже предположить, что он… что это был он, — услышала откуда-то издалека свой собственный голос Франческа, показавшийся ей хриплым скрежетом.

— Мне казалось, что это ясно как дважды два, — ответила Катарин.

Теперь Франческа заставила себя задать самый трудный вопрос:

— Как долго, я хотела сказать, как давно это у вас началось?

Она страшилась услышать ответ. Ей безумно хотелось одного — бежать отсюда и поскорее. Бежать прочь от этого ослепительно красивого лица, прочь с этой террасы, прочь из этого дома. Бежать, бежать, куда глаза глядят. Но она молча сидела и ожидающе смотрела на Катарин. Она обязана знать правду, какой бы болезненной, какой бы разрушительной для нее она ни была.

— Это давно у вас? — переспросила она.

— Нет, не очень, — с отсутствующим видом ответила Катарин, глядя на море и вновь погрузившись в свои переживания. Очнувшись, она добавила: — Как тебе известно, мы всегда были близки с ним, но не в сексуальном смысле этого слова. Это случилось в мае, на натурных съемках. Все произошло так внезапно, что мы сами не сразу опомнились. Оглядываясь назад, я теперь понимаю, что это было неизбежным. Мы оба были так захвачены работой над фильмом, теми волнующими любовными сценами, в которых снимались. И потом, в Викторе, конечно, есть нечто, делающее его неотразимым — сила, мужественность.

Катарин вздохнула и грустно покачала головой.

— Даже помня о Киме, я не в силах была перед ним устоять, хотя в глубине души понимала, что со стороны Вика глубокого чувства ко мне не было. Он привык к тому, что женщины сами падают к его ногам. Ты же знаешь, какой он бабник. И на самом деле, мне не потребовалось много времени, чтобы понять: наш с ним роман рассосется так же быстро, как и возник. Совершенно ясно, что он для него ничего не значит. — Она еще раз тихо вздохнула. — На свой лад, он даже нежен и внимателен со мной. В сложившихся обстоятельствах мне не остается ничего иного, как смотреть на все философски. К сожалению, я не была готова к возможным последствиям.

Франческа не способна была промолвить хотя бы слово.

«Для него не имеет значения! Но не для меня! О, нет, Вик! Она называет его — Вик. Он никому не позволяет так обращаться к себе, только самым близким людям. Мне, Никки и, очевидно, Катарин. О Боже, это случилось на съемках в Йоркшире. Должно быть, он спал с нею в тот уик-энд, который они провели у нас в замке Лэнгли. Он тогда еще отказался прийти ко мне, якобы из-за папы, из-за того, что это мой дом. Он сказал тогда, что это будет нечестно. Нечестно! О, Вик, ты врал мне, ты обманывал! Ты был нечестен со мной».

Перед мысленным взором Франчески вдруг предстали они вместе. Картина получилась удивительно четкой, живо воспроизводящей мельчайшие подробности. Вот Катарин в объятиях Вика, целует его, дотрагивается до его тела. А вот Вик отвечает на ее поцелуи, ласкает ее, овладевает ею. Неужели он занимался любовью с ней точно так же, как со мной? Говорил ей то же самое, все те нежные, любовные, интимные слова? Это непереносимо! Крепко зажмурив глаза, она прогнала это видение. Неожиданно на нее нахлынул приступ дикой ревности, и бурлящий в ней гнев сменился столь же неистовой ненавистью к Катарин. «Это она во всем виновата! Она соблазнила его, околдовала, обольстила. Да, вот в чем правда! Вик по собственной воле никогда бы не предал меня, не изменил бы нашей любви».

Открыв глаза, но стараясь не смотреть на Катарин, Франческа негромко спросила:

— Когда? Когда ты забеременела, как тебе кажется?

Бившая ее внутренняя дрожь усилилась, и Франческа была вынуждена изо всех сил вцепиться руками в железные подлокотники кресла, на котором сидела, чтобы скрыть ее.

— В июне. Должно быть, это случилось в июне.

— Значит, сейчас ты уже на третьем месяце…

— Почти.

— А не поздно делать аборт? Это не опасно?

— О нет, дорогая. Доктор заверил меня, что все будет в порядке. Не волнуйся за меня, Франки, со мной все обойдется.

Катарин тепло ей улыбнулась, глубоко тронутая заботой подруги о ее здоровье и благополучии. Встретив устремленный на нее прямой взгляд Катарин, Франческа потупилась и принялась пристально разглядывать свои босые ноги. «Я хочу, чтобы она умерла. Она собирается убить своего ребенка, а он должен был бы быть моим! Я тоже хочу умереть. Мне незачем больше жить. Я потеряла его. О, Вик, зачем ты все это натворил?»

Франческа с трудом встала, сомневаясь, будут ли держать ее дрожащие ноги. Силы совсем покинули ее, и она двигалась очень медленно. Жестокая боль где-то в области сердца терзала ее, накатываясь длительными спазмами, от которых у нее перехватывало дыхание. Не начинается ли у нее сердечный приступ? — отстраненно, как о постороннем человеке, подумала она. Интересно, случаются ли у девушек в ее возрасте апоплексические удары? Хорошо бы, если с нею он случится. Вот тогда Виктор пожалеет, нет, они оба с Катарин горько пожалеют о том, что они с нею сделали! Она ослепла от слез, застилавших ей глаза и капавших на ее обнаженную грудь, стекая вниз по купальнику. С трудом преодолевая головокружение, она добралась до шезлонга.

Катарин с тревогой следила за ней.

— С тобой все в порядке, дорогая? — спросила она. — Мне показалось, что тебя слегка шатает. Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?

Не оборачиваясь, Франческа неразборчиво пробормотала:

— Да, немного. Слабость. Подташнивает. Жара. Солнце.

Она перегнулась через шезлонг, стараясь, чтобы Катарин не увидела ее искаженное переживаниями лицо, схватила полотенце и прижала его к истекающим слезами глазам. Потом несколько минут она старательно протирала полотенцем шею, плечи, грудь. Она буквально обливалась потом, хотя чувствовала, что внутри у нее все заледенело в оцепенении. Франческа уронила полотенце, нашла свои темные очки и очень медленными, неуверенными стариковскими движениями нацепила их на нос. Такими же неловкими движениями она подобрала с пола широкополую шляпу и надела ее на голову.

Катарин вскочила и задвинула освобожденное Франческой кресло подальше в тень.

— Надеюсь, что ты не заработала солнечный удар! — воскликнула она. — Ты сидишь на самом солнцепеке, глупышка. Неудивительно, что ты плохо себя чувствуешь. Может быть, мне стоит пойти и принести тебе аспирин?

— Не надо. Со мной все о'кэй. Спасибо.

Франческа медленным черепашьим шагом двинулась в сторону Катарин, стараясь ступать одной ногой точно в след другой и тщательно пытаясь сохранять равновесие. Неожиданно ей показалось, что мраморные плитки пола вспорхнули вверх и полетели ей прямо в лицо. Не понимая еще, что она падает лицом вниз, Франческа попыталась защититься взмахом руки. Катарин бросилась к ней и, крепко ухватив ее за локоть, помогла устоять на ногах.

— Может быть, нам лучше пойти в дом? Там попрохладнее, и ты сможешь прилечь. Как ты считаешь? — участливо и озабоченно спросила она.

— Ради Бога, не надо, я не хочу ложиться. — Франческа нетерпеливо, с необычной для нее резкостью выдернула руку и села в кресло. — И мне не нужно никаких таблеток. Лучше я выпью глоток лимонада. Не суетись! Говорят тебе, что со мной все в порядке.

— Да, конечно, Франки, как скажешь, дорогая.

Катарин тоже присела и принялась изучающе разглядывать подругу, слегка озадаченная ее резким тоном, ее непривычной и неожиданной грубостью. Потом она сообразила: «Франческа сердится на меня из-за Кима. И ее можно понять. Факты красноречивее всяких слов, и теперь она обижена за него и, естественно, настроена против меня». Катарин вздохнула и подумала про себя, не была ли большой ошибкой с ее стороны излишняя откровенность. Они обе какое-то время сидели молча, а потом Франческа приглушенным голосом поинтересовалась:

— Почему ты мне раньше не рассказывала, что у вас с ним роман?

Катарин растерянно посмотрела на нее.

— Но, Франки, как я могла? Кроме того, тут еще Ким… — Она виновато улыбнулась. — Может быть, тебе я бы и рассказала обо всем, ведь мы так близки и у нас нет друг от друга секретов. Но я постеснялась говорить об этом из-за своих отношений с твоим братом. Сама посуди, как я могла рассказывать о своих делах с Виком?

Франческа пробормотала что-то неотчетливое в ответ, и Катарин торопливо принялась оправдываться дальше:

— Кроме того, Виктор очень боялся, что наши отношения выплывут наружу. Ты знаешь, он просто панически боится скандалов и совершенно помешан на журнале «Конфидэншл». Виктор настаивал на абсолютной тайне. Теперь ты понимаешь, что заставляло меня помалкивать, Франки? — волнуясь, настаивала Катарин.

— Да, — ответила Франческа, подумав с горечью: «Еще как понимаю! Ты очень хитро укрепил свои позиции с флангов, Виктор».

— Я понимаю, что ты безумно сердишься на меня за то, что я так поступила с Кимом, но ничего не могу с этим поделать, — отважилась после долгих колебаний произнести Катарин, молясь про себя, чтобы окончательно не рассориться с Франческой после всех причудливых поворотов их разговора. He зная ничего об увлечении Франчески Виктором, она не подозревала, какие опустошения произвела своими откровениями в душе подруги, к каким немыслимым последствиям приведет ее искренность. — Почему ты не отвечаешь?

Катарин еще напряженнее и пристальнее смотрела на Франческу, готовая разрыдаться при виде непривычно холодной подруги.

— Ах, прости, пожалуйста. Что ты сказала? — с отсутствующим видом проговорила Франческа, тщетно пытаясь обрести способность мыслить и рассуждать.

Повторив сказанное, Катарин с неистовой настойчивостью прибавила:

— Я совершенно не собиралась намеренно обидеть Кима, поверь мне.

— Да, конечно. — Франческа закрыла глаза, радуясь тому, что у нее они скрыты за темными стеклами очков. После короткой паузы она спросила тусклым, бесцветным голосом: — Так почему же ты не хочешь, чтобы… он знал о твоей беременности?

— По всем тем причинам, которые я уже называла, но, кроме того, я не хочу осложнять наши отношения с Виктором, создавать в них ненужную неловкость. Не забывай, что я, помимо всего, связана с ним профессионально и не желаю портить наших с ним деловых отношений. В его руках — моя карьера. Ты разве не помнишь, что у меня с ним контракт, точнее — с его «Беллиссима»?

— Нет, я помню об этом.

— Вот еще одна причина. Мне предстоит работать вместе с ним несколько лет и…

— Ты не находишь это странным? Постоянно общаться с ним после… всего, что произошло?

— Я совершенно искренне надеюсь, что все будет нормально.

Катарин беспокойно заворочалась в своем кресле и закинула ногу за ногу.

— Но мне станет по-настоящему неуютно, если он прознает о ребенке и о том, что я собираюсь с ним сделать. Я не могу поручиться за то, как он поведет себя в этом случае. Наверное, об этом не знает никто, кроме него самого. Но я твердо убеждена только в одном, в том, что он не намерен продолжать наш роман. Повторяю тебе, что с этим все кончено. Полагаю, что я была для него минутным увлечением, и он именно так на это смотрит. Мы с ним остались хорошими друзьями, какими были раньше, но не более, и я сама решительно настроена сохранить наши отношения именно в таком виде.

— Да.

Франческа стиснула переплетенные руки, надеясь, что боль в сердце оставит ее.

«Он разрушил нашу любовь ради пустяка, ради того, что она называет «мимолетным увлечением»! О Господи», — думала Франческа, и ее сердце было готово разорваться.

Искренне желая достучаться до Франчески через возникшую между ними стену отчуждения, Катарин протянула руку и дотронулась до плеча Франчески.

— Пожалуйста, скажи, что ты не ненавидишь меня… из-за Кима, — умоляла она. — Ну, пожалуйста, Франки. Я не перенесу, если потеряю тебя!

Франческа безмолвствовала. Тогда Катарин вскричала:

— Я просто обязана порвать с ним. Это — единственно возможный честный выход из положения для меня.

Тихо вздохнув, Франческа кивнула.

— Да, было бы неправильным поступить по-другому, действительно нечестно. Ким, в конце концов, это переживет.

Она судорожно сглотнула.

— Нет, я не сержусь на тебя из-за Кима.

Франческа поторопилась закрыть рот, боясь продолжить, опасаясь, что может проболтаться. Она не желала, чтобы кто-нибудь узнал о ее собственной связи с Виктором. Это было бы теперь слишком унизительно.

— Слава Богу! Ты так много значишь для меня, Франческа, что я бы не перенесла, если бы знала, что ты дурно думаешь обо мне. — Понизив голос, Катарин прошептала: — Мне бы очень хотелось, чтобы ты была в Лондоне, когда я лягу на операцию. Одна мысль о ней ужасает меня и, боюсь, будет преследовать до конца моих дней. — Срывающимся от волнения голосом она заключила: — Просто не знаю, как я смогу с этим жить дальше, оставаться наедине с собой.

У Франчески не осталось сил, чтобы ответить. Меньше всего в данный момент ее волновало, как Катарин «дальше с этим жить». Она обернулась на звук приближающихся шагов дворецкого.

— Мадемуазель Темпест просят к телефону, — провозгласил он.

— О, спасибо. Мерси, Ив.

Катарин поднялась, бросив на ходу Франческе:

— Я вернусь через минуту, дорогая.

Катарин ушла следом за дворецким в парадный зал, но ее присутствие еще явственно ощущалось на террасе. В воздухе остался висеть запах ее духов, а ее звонкий, как колокольчик, голос со сладкозвучными интонациями продолжал звенеть у Франчески в ушах. Чудовищный рассказ Катарин с оглушающей ясностью запечатлелся в ее голове во всем своем неумолимом смысле. «Смогу ли я когда-нибудь забыть то, что она сказала? Может быть, это просто кошмарный сон?»

Внезапно ей захотелось встать, выйти в сад и броситься на землю, зарыться пылающим лицом в прохладную нежную траву и разрыдаться, выплакать свою боль, свое горе, свое разбитое сердце. Но она была не в силах шелохнуться, совершенно парализованная обрушившимся на нее неожиданным ударом.

— Франки! Франки! Произошло нечто ужасное!

«Да, — оцепенело подумала Франческа, — моя жизнь разбилась вдребезги».

— Франки! — пронзительно крикнула Катарин. — Ты что, не слышишь меня?

— Слышу. Что случилось? — громко, но без особого интереса спросила Франческа. Она поморгала глазами, спрятанными за темными очками, и увидела перед собой Катарин, нервно теребившую листок бумаги, зажатый между пальцами. Ее вид — побледневшее, ставшее пепельным лицо, горящие глаза — не оставлял сомнения в том, что она взволнована до крайности.

— Несчастный случай! — кричала Катарин. — Ужасная автомобильная авария. Хилари и Терри! Они сейчас оба находятся в больнице в Ницце. Звонил Норман, Норман Рук. Терри зовет меня. Я должна немедленно ехать, помочь им, чем смогу.

— О Боже!

Франческа стряхнула с себя оцепенение и села прямо. Принесенное Катарин известие с трудом проникло в ее сознание.

— Они сильно пострадали?

— Норман сказал, что довольно сильно. Они оба серьезно ранены, а Хилари… Хилари… — Катарин не смогла найти и выговорить подходящие слова своими дрожащими губами. — Она пострадала гораздо серьезнее, чем Терри. Ты не отвезешь меня в Ниццу, дорогая? Я не знаю дороги, и потом — из меня плохой водитель.

Катарин подбежала к шезлонгу, схватила лежавший на нем пляжный халат Франчески и бросила его ей.

— Надевай это. У нас нет времени на переодевание. Я понимаю, что ты неважно себя чувствуешь из-за жары, но тебе надо только…

— Конечно же, я отвезу тебя, — откликнулась Франческа.

Она с трудом оторвала свое обмякшее непослушное тело, накинула на себя брошенный Катарин халат и стала застегивать пуговицы на нем спереди. Она заметила, как дрожат у нее пальцы, и ее сердце затрепетало вновь.

— Не думаешь ли ты, что они могут… ну, это самое…

— Надеюсь, что нет. Боже, я так на это надеюсь!

 

38

Они ехали по так называемому среднему карнизу, по дороге, которая на всем своем протяжении от Ментона до Ниццы проходит между высокогорной трассой и прибрежным шоссе, проложенным по самому берегу Средиземного моря. Дворецкий Ив объяснил Франческе, как проехать в Ницце к госпиталю, порекомендовал им воспользоваться именно этой дорогой, где не бывает столь оживленного движения, как по двум другим, чтобы сэкономить время. Несколько минут назад они выехали из Монте-Карло. Внизу, в отдалении, виднелся старый порт Виллефранс. Белые паруса яхт трепетали на ветру на фоне безоблачного лазурного неба, отражавшегося в аквамариновом зеркале моря, по спокойной глади которого изредка пробегали мелкие белые гребешки. Безжалостное солнце заливало все вокруг своим ослепительным сиянием.

Дорис утром уехала на своем «роллсе», и Франческа была вынуждена воспользоваться взятым напрокат «рено», стараясь выжать максимум возможного из этой намного менее мощной машины. Она сидела за рулем, не отрывая глаз от дороги и почти до упора вжав педаль газа. Погруженные в собственные мысли, они с Катарин почти не разговаривали после отъезда с виллы.

Собственные заботы Катарин отступили под напором тревоги за Терри и Хилари, лежавшими сейчас в госпитале в Бог знает в каком состоянии. Находившийся в истерике Норман мало что сумел ей сообщить, и разыгравшееся воображение Катарин диктовало ей самые худшие предположения. «Пусть с ними будет все хорошо», — снова и снова твердила она в уме. Она отчаянно цеплялась за мысль о том, что Терри, по-видимому, находился в сознании, раз сумел приказать Норману связаться с нею по телефону. Это немного успокаивало ее, но она боялась даже подумать о Хилари, которую, по словам Нормана, при аварии выбросило из машины, в результате чего она из них двоих получила более серьезные повреждения. Катарин съежилась в уголке сиденья и равнодушно смотрела в окно на открывавшиеся превосходные виды.

Франческа, сделав над собой чудовищное усилие, сумела собрать в кулак свои растрепанные чувства и слегка ослабить хватку обуревавших ее неистовых эмоций. Она восстановила самообладание и способность действовать в соответствии с возникшей драматической ситуацией. Весть об аварии на какое-то время просто вытеснила из ее сознания все постороннее, хотя и не могла ослабить боль от душевной раны, нанесенной Виктором. Стойкая от природы, прекрасно умеющая владеть собой Франческа прекрасно вела машину, мобилизовав для этого все свои внутренние ресурсы. За последние две недели она намного ближе узнала Терри и Хилари, а с художницей по костюмам у нее даже успела установиться сердечная привязанность. В субботу вечером Франческа часто думала о том, какая прекрасная пара из них получилась. На балу ее поразила красота Хилари, и сейчас, когда она мысленно представляла себе их истерзанные в аварии тела, ее горло сжимали спазмы, а сердце начинало ныть от горя.

Крепче ухватившись за рулевое колесо, Франческа до предела разогнала «рено», жалея о том, что автомобили не могут летать. Если бы у них сегодня был «роллс», они бы добрались до Ниццы вдвое быстрее. Впереди открылся прямой и свободный от автомобилей участок дороги, и Франческе удалось еще увеличить скорость. Она постаралась как можно дольше выдерживать ее, но потом ей все же пришлось сбавить ход перед крутым, плохо просматриваемым поворотом.

Впереди показались тяжелый грузовик и пара легковых. Франческа сбросила газ и теперь ехала совсем медленно, почти ползла. Дорога здесь сужалась, и для разъезда со встречными машинами оставалось всего несколько ярдов, что требовало от водителей осторожности и немалого мастерства. Когда опасное место осталось позади и дорога впереди снова освободилась, Франческа краем глаза взглянула на угрюмо-молчаливую, охваченную тревогой Катарин и вдруг подумала о том, какой самоотверженной и внимательной к другим может быть ее подруга, особенно в критические минуты. Она ни перед чем не остановится, чтобы помочь своим друзьям, оказавшимся в беде. Франческа снова перевела взгляд на дорогу и почувствовала, что ненависть к Катарин начинает потихоньку улетучиваться.

Трезвый аналитический ум Франчески заработал ясно и точно. Внезапно вся эта история с Катарин и Виктором открылась ей во всей своей суровой правде. Конечно же, их связь была неизбежна и развивалась прямо у нее перед глазами. Она предпочитала ничего не видеть и не замечать. Те любовные сцены, в которых они участвовали на съемках, послужили для них прелюдией к подобным отношениям в жизни. Они были обречены перенести исполняемые в фильме роли в свою частную жизнь. Виктор был неотразим, а Катарин загипнотизирована им. Франческе теперь все стало понятно, как дважды два: недоступность Виктора во время съемок, так злившее Кима постоянное уклонение Катарин от свиданий с ним, повышенное внимание, уделяемое Виктором Катарин во время работы над картиной, их завтраки в его фургоне, непрестанные заботы Виктора о ней, их совместные репетиции. Даже Ник заметил, как Виктор носится с Катарин. Франческа крепко стиснула зубы, вспомнив прощальную вечеринку после окончания съемок. Как они тогда интимно льнули друг к другу, смеялись, болтали о вещах, в которые она не была посвящена! В ее ушах прозвучал голос Ника, сказавшего ей тогда: «Вы едете по опасной дороге, детка, в компании с сумасшедшим гонщиком». Несомненно, Ник пытался иносказательно предупредить ее. А еще был этот бриллиантовый браслет, небрежно преподнесенный ей Виктором, так сказать, в знак признательности. Только признательности — за что?

Легкая дрожь пробежала по телу Франчески, когда она совершенно отчетливо осознала еще одно. Раньше она всю вину возлагала на Катарин, но совершенно очевидно, что инициатором их связи был Виктор, и, следовательно, вся ответственность и вся вина за случившееся падает исключительно на него. Катарин на самом деле в известной степени является жертвой. Нет, они обе его жертвы, он использовал их для удовлетворения своих сексуальных и прочих потребностей. Франческа внутренне содрогнулась. Боль и обида, гнев и возмущение стальным обручем сдавили ее бедное сердце, которое она так охотно и так глупо отдала ему.

Ее размышления прервала обратившаяся к ней Катарин.

— Спасибо, что поехала со мной, Франки. Я ведь представляю, как отвратительно ты себя чувствовала, перегревшись на солнце. Тебе по-прежнему нехорошо?

— Нет, спасибо, мне намного лучше. Я рада, что могу отвезти тебя, Кэт, побыть там с тобой. Я не меньше твоего переживаю за Терри и Хилари.

— Норман был в такой истерике, что у него ничего нельзя было узнать толком. Очень жалею, что не смогла задать ему нужных вопросов. Незнание всегда пугает.

— Согласна с тобой, но постарайся немного расслабиться, Катарин, мы уже скоро приедем.

— Это не так просто. Можно мне включить радио?

— Почему бы и нет.

Катарин принялась возиться с кнопками, настраивая приемник, и неожиданно в тесное пространство их автомобиля ворвались звон гитар и мужской голос, певший:

— Yo sé que soy una ilusión fugace para ti, un capricho del alma, que hoy te una a mi…

Франческа вцепилась руками в руль, сжав его обод так, что побелели костяшки пальцев. У нее перехватило дыхание. Опять эта песня, с которой связано столько воспоминаний! Во время субботнего бала марьячос исполняли ее столько раз, что для Франчески эта песня стала своеобразной литанией ее горя. «…Una aventura mas para ti», — выводил певец, и радио швыряло слова песни прямо в лицо Франчески, повторявшей их про себя по-английски, поражаясь их пророческому смыслу, ранее ускользавшему от нее.

«Знаю, что я для тебя лишь очередное приключение, что после этой ночи ты забудешь обо мне. Знаю, что я для тебя быстротечный мираж, что лишь твой минутный каприз связал нас. Но все же целуй с дикой страстью меня, и я с радостью отвечу на твои поцелуи, а когда наступит час, мое сердце умрет для тебя».

Любимая песня Виктора Мейсона, — подумала Франческа, — но какими пророческими оказались ее слова. Мое сердце умерло. И он оказался всего лишь миражем для меня. Все кончено. Я больше никогда не увижу его». Слезы хлынули из ее карих глаз и залили лица. Столь долго сдерживаемые чувства наконец устремились наружу, и она, не таясь, разрыдалась. Катарин резко обернулась и с удивлением посмотрела на нее:

— Дорогая, что случилось?

— Сама не знаю, — прошептала Франческа, отчаянно моргая и силясь разглядеть дорогу сквозь застилающие глаза слезы. — Но думаю, что мне надо на минутку остановиться.

— Вон там есть место, куда можно свернуть! — крикнула Катарин. — Вот сюда, на подъездную дорожку к тому дому. — Указала она рукой.

Она, охваченная тревогой, не могла понять, чем вызван этот поток слез. Франческа свернула с шоссе на небольшой, усыпанный гравием съезд, резко затормозила и, уронив голову на руль, зарыдала с новой силой. Катарин выключила радио, придвинулась к ней, крепко обняла и погладила по голове.

— Что такое, Франки? Что тебя так расстроило?

— Я не знаю, — прошептала Франческа.

Она повернулась к Катарин и была уже почти готова открыться ей, но в последнюю минуту передумала. Нет, она никогда не сможет рассказать Катарин о своей связи с Виктором. Никогда. Постепенно ее рыдания стихли, она высвободилась из объятий Катарин и, вытерев ладонью мокрое от слез лицо, попыталась улыбнуться.

— Прошу прощения, — нерешительно проговорила Франческа, глядя на Катарин, сидевшую рядом. — Все пошло кувырком, — медленно, запинаясь, продолжила она. — Такое чудесное лето обернулось трагедией.

Катарин закрыла рукой ей рот.

— Не говори так! — воскликнула она, и ее глаза наполнились ужасом.

Когда они подъехали к госпиталю, Катарин легко выпорхнула из машины, а Франческа поехала искать место для парковки. Катарин тем временем бегом взлетела по лестнице и распахнула дверь. В приемной она обнаружила Нормана, который сидел, по-стариковски сгорбившись, в кресле, опустив плечи и уронив голову на руки. При виде Катарин его лицо исказилось гримасой, и он медленно покачал головой.

— О нет! — вскричала Катарин, подбегая к нему. Она села рядом, схватила и крепко стиснула руку Нормана, продолжая молча, похолодев от страха, смотреть на него, не ре таясь задавать вопросы.

— Хилари все еще без сознания, — проговорил он.

— А Терри? — прошептала Катарин.

— Только что уснул. Я не мог с ним справиться, когда сидел рядом. Он совершенно обезумел, вскакивал с кровати и порывался идти искать Хилари. Мне пришлось позвать врача, чтобы тот сделал ему укол.

— Они сильно пострадали, Норман, дорогой?

— У Терри, слава Богу, все повреждения только поверхностные. Синяки, ссадины, глубокая резаная рана на лице, не считая сломанного ребра и растяжения плеча. Его выпустят отсюда через несколько дней…

Глаза Нормана налились слезами, и, достав из кармана носовой платок, он громко высморкался.

— Но Хилари — я просто не знаю, что про нее сказать. Она в коме, и это очень беспокоит врачей.

— У нее есть другие повреждения?

— Да, но так же как у Терри, они не слишком серьезны. Сломаны рука и нога, ободрана половина лица, но доктор, который говорил со мной, считает, что пластическая операция ей не потребуется.

Норман крепко сжал руку Катарин и с неистовством крикнул:

— Она не должна умереть, Катарин! Она не может умереть! Не могу даже подумать о том, что будет с Терри, если она… если это произойдет. Он не перенесет этого, без Хилари ему не жить.

— Все обойдется, Норман, — попыталась его мягко утешить Катарин, но в ее голосе не чувствовалось большой уверенности. — Мы не должны сейчас думать о худшем. Мы должны надеяться на лучшее.

— Да, — пробормотал Норман. Он отвернулся и несколько минут смотрел в окно, после чего вдруг повернулся всем телом к Катарин и пронзил ее взглядом.

— Это мы во всем виноваты, — мрачно заявил он. — Нам не следовало этого делать.

— Что нам не следовало делать, я не совсем понимаю? — спросила поставленная в тупик его заявлением Катарин.

Норман отстраненно посмотрел на нее и часто заморгал глазами. Помолчав немного, он тихо сказал:

— Мы тогда сговорились и уговорили их работать вместе в том фильме. Они снова влюбились друг в друга. Мы вмешались в чужую жизнь, а это неправильно. Никто не смеет брать на себя роль Бога, Катарин.

Катарин ошеломленно уставилась на него.

— Как ты можешь такое говорить, — увещевала она его таким же тихим голосом. — Вспомни, ведь мы же старались помочь Терри справиться с его проблемами. Кроме того, не мы же с тобой вели машину сегодня. Ты ведешь себя просто глупо, Норман.

Но Норман Рук, казалось, не слышал ее. Он продолжал сидеть, упрямо уперев взгляд в свои, обутые в сандалии, ноги.

— Я никогда себе не прощу, если Хилари умрет, — заявил он. — Лезть в чужую жизнь — это неправильно. Будь уверена, Бог лучше нас знает, что делать. Мы оба должны были это понимать.

Он встал и пошел к двери.

— Пойду еще взгляну на них. Я сию минуту вернусь.

Катарин снова опустилась в кресло, не отрывая взгляда от закрывшейся за Норманом двери. Она испытывала смешанное чувство горечи и испуга от его неожиданного заявления. Она не могла принять его упреков. Каким образом могли они оказаться виновными в автомобильной аварии? Нет, Норман просто в шоке, он бредит, убеждала она себя, он не соображает, что говорит. Катарин встала, подошла к окну и выглянула наружу. Она действительно рассчитывала на старую привязанность Хилари к Терри, но никак не ожидала, что прежняя любовь вспыхнет между ними, что Хилари бросит Марка и сбежит от него к Терри. «Что бы я ни сделала, я действовала в их интересах, — заявила себе Катарин, всегда готовая оправдывать себя, — у меня были самые лучшие намерения. Норман может говорить что угодно, но мы с ним не виноваты. Ни в чем, а тем более — в катастрофе».

Она прижалась лбом к холодному стеклу и закрыла глаза, припоминая, как прелестна была Хилари в субботу вечером на балу. У нее перехватило горло. «Живи, Хилари! — беззвучно кричала она. — Борись! Ты обязана бороться! Не поддавайся, борись за свою жизнь. Ради Терри. О, Хилари, ну, пожалуйста, пожалуйста, не умирай». Она вновь и вновь повторяла в уме эти слова, неподвижно стоя у окна и сосредоточив все свои мысли и чувства на раненой, вкладывала все свои душевные силы в посылаемые ей волны любви и поддержки.

Катарин была так глубоко погружена в свои мысли, что не расслышала, как отворилась дверь, Франческа тихо вошла в приемную и остановилась посреди комнаты, пристально вглядываясь в застывшую у окна фигуру Катарин. Сейчас в ней было нечто беззащитное, и Франческа подумала: «Она кажется такой хрупкой, такой крошечной, словно ребенок, честное слово», и ее сердце окатила теплая волна нежности к подруге, смывшая остатки гнева и обиды на нее. Она подошла к ней поближе.

— Кэт! Кэт!

Катарин обернулась и печально покачала головой.

— Плохо дело, Франки, и…

Останавливая ее взмахом руки, Франческа радостно замотала головой:

— Все хорошо, Кэт. Все будет в порядке. Я только что видела Нормана, когда он говорил с доктором. Хилари наконец очнулась. Через несколько минут мы сможем ее навестить.

На лице Катарин, до того бледном как полотно, появилась радостная улыбка облегчения. Она вихрем промчалась через приемную и упала в объятия Франчески, девушки крепко обнялись и, постояв так немного, залились счастливыми слезами.

 

39

— Ну вот, последний ваш чемодан готов, ваша милость, — сказала миссис Моггс. Ее шляпка, украшенная ярко-красными маками, заходила в такт кивкам головы, которыми она отмечала каждое место багажа Франчески, указывая на них пальцем.

— Итого семь мест, — объявила она. — Надеюсь, что они все влезут в машину миссис Астернан.

— В этом можете не сомневаться, миссис Моггс. «Роллс» — это целый дом на колесах, — ответила Франческа. — Спасибо, что помогли мне. Теперь пошли на кухню, выпьем по чашечке чая и обсудим все остальное.

Миссис Моггс радостно заулыбалась:

— Конечно, миледи, я уже поставила чайник на огонь.

Тяжело ступая, она протопала вслед за Франческой, которая уже успела миновать столовую и вошла в кухню. Усевшись за кухонный стол, Франческа вытряхнула на него содержимое конверта из плотной манильской бумаги. Миссис Моггс, заливая кипятком заварной чайник, спросила:

— Как вы посмотрите на кусочек великолепного шоколада «Кэдбюри» к чаю?

— Нет, спасибо, — пробормотала, не глядя на нее, Франческа.

Миссис Моггс поджала губы и осуждающе взглянула на нее своими маленькими глазками цвета кремня.

— Если позволите заметить, ваша милость, вы слишком мало кушаете, — закудахтала она. — Вам идет загар, миледи, сохранившийся еще с лета, но вы такая худенькая.

— Я действительно сейчас не хочу есть, миссис Моггс. Перед отъездом в Йоркшир я чего-нибудь перехвачу за обедом. Теперь, пожалуйста, подойдите сюда и присядьте.

— Да, конечно, сию минуту.

Миссис Моггс поставила на стол чайный сервиз и взгромоздилась на стул напротив Франчески, изготовившись разливать чай.

— Вот ключи от квартиры мисс Темпест, — показала ей связку ключей Франческа. — Она просит вас раз в неделю заходить к ней вытереть пыль и вообще присмотреть за порядком. — Франческа опустила ключи в конверт. — Все складывайте сюда, миссис Моггс, тогда ничего не потеряется.

— Хорошо, ваша милость. А как мисс Темпл поживает в Голливуде? Как у нее там идут дела?

— Очень хорошо. Ей там нравится.

Франческа и не подумала поправлять миссис Моггс, которая упорно коверкала фамилию Катарин.

— Вот еще чек от нее за три месяца вперед. Если она задержится, то вышлет еще один. Ваш адрес у нее есть.

— Премного ей благодарна.

Миссис Моггс сложила чек и сунула его в карман фартука. Указав на маленький белый конверт, лежавший на столе, Франческа пояснила:

— Здесь ваш проездной на трамвай и десять фунтов на непредвиденные расходы. Сюда же я положила ваше жалованье за предстоящие месяцы.

Удрученная миссис Моггс пристально взглянула на Франческу.

— Так, значит, вы не собираетесь приезжать до свадьбы его светлости?

— Боюсь, что вы правы, миссис Моггс. Я останусь в Йоркшире и буду работать там над своей книгой. Если у вас возникнут какие-то проблемы, вы в любой момент можете позвонить мне по телефону, а я вам сообщу, если отец соберется в город.

— Да, миледи. Мне будет очень не хватать вас, когда вы уедете, но, не волнуйтесь, я за всем присмотрю.

— Я в этом не сомневаюсь, миссис Моггс.

— А вы не забыли про мою шляпку, леди Франческа?

Франческа, возможно первый раз за последние недели, весело рассмеялась.

— Конечно же, нет, не забыла. На самом деле я уже приступила к ней и, думаю, хорошо продвинусь с нею вперед в ближайший уик-энд в Йоркшире. К свадьбе она непременно будет готова. Шляпка получается прелестная и будет хорошо гармонировать с вашими голубыми пальто и платьем. Вы, кажется, говорили именно о голубых, не так ли?

Просиявшая от удовольствия миссис Моггс кивнула:

— Да, и большое вам спасибо за шляпку. Я так ценю вашу заботу.

Поколебавшись немного, миссис Моггс осторожно кашлянула.

— Мне бы хотелось что-нибудь вроде тех шляпок, что обычно носит ее величество королева-мать. Знаете, такие, с вуалью и с перышком, либо с розочкой, с красной.

— Именно такую я и имела в виду, — заверила ее Франческа. — Я…

В этот момент зазвонил телефон на стене.

— Простите, миссис Моггс.

Франческа подбежала к аппарату и сняла трубку.

— Алло?

— Привет, Франческа, — раздался голос Николаса Латимера. — Как поживаете?

— Превосходно, Ник, а вы?

— Без Дианы — ужасно. Я решил слетать к ней на этот уик-энд.

— Опять, — пробормотала Франческа, принужденно рассмеявшись.

Ник довольно хихикнул в ответ.

— Вот так-то. Послушайте, детка, кажется, я нашел себе квартиру. Буквально за углом от вас, на пересечении Гросвенор и Норт-Одли. Что, если вы забежите взглянуть на нее и выскажете свое мнение?

— Когда, Ник?

Франческа недовольно нахмурилась. Она держала в секрете свой отъезд в Лэнгли и не хотела, чтобы Ник узнал, что она уезжает сегодня после обеда, и попытался удержать ее.

— Надеюсь, что вы сможете прийти прямо сейчас, скажем, через полчасика. Что на это скажете?

— Да-да, прекрасно. Говорите адрес.

Ник продиктовал ей адрес, а потом добавил:

— Я буду ждать вас прямо в квартире — она на первом этаже. Рад буду повидаться с вами, детка. До свидания.

— До свидания, Ник.

Франческа повесила трубку и обернулась.

— Мне кажется, что мы обо всем договорились с вами, миссис Моггс.

Она собрала все разложенные на столе вещи обратно в конверт, который вручила миссис Моггс.

— Я выйду ненадолго. Вернусь примерно через час.

Спрятав бесценный конверт в карман передника, миссис Моггс интенсивно затрясла головой.

— Хорошо, ваша милость, а я пока продолжу уборку.

Сентябрьское утро было прекрасным, почти летним. Легкие молочно-белые облачка неторопливо проплывали по синему, цвета барвинка, небу. Но улицы, по которым Франческа торопливо шагала в сторону Гросвенор-сквер, казались ей странно неприветливыми. Высокие серые дома навевали на нее тоску и уныние. Ей не терпелось поскорее очутиться в Лэнгли. Она соскучилась по уюту родного дома, тихой мирной атмосфере старого замка, по бескрайним просторам обожаемых ею вересковых пустошей. Скорее туда, к пологим пустынным холмам, сейчас багряно-пурпурным от завядших кустарниковых зарослей, где воздух бодрящ и прохладен. Там она найдет покой и отдохновение от постоянной, непроходящей боли по утраченной любви. Вдвоем с Ладой они будут совершать далекие прогулки, проходить милю за милей по этим пустынным, внушающим благоговение местам, не встречая ни единой живой души, и одиночество будет для нее благословением.

С самого своего возвращения из Парижа вместе с Дорис Франческа жила, замкнувшись в себе, постоянно погруженная в свои мысли и переживания, отгородившись от всего остального мира и находя утешение лишь в Ладе да в своей работе. Ее изыскания в Британском музее подошли к концу, и теперь ей предстояли долгие одинокие дни собственно писательского труда. Но это ее только радовало. Погружение в прошлое давало ей возможность отвлечься от настоящего, ставшего столь мучительным.

Когда Франческа дошла до Гросвенор-сквер, ее мыслипереключились на Ника и на ту квартиру, что ей сейчас предстояло осматривать. Он решил прожить в Лондоне до самого Рождества, которое намеревался отпраздновать в Виттенгенгоффе вместе с Дианой и Кристианом. Прямо оттуда он намеревался заехать в Нью-Йорк навестить родителей, а потом двинуться дальше в Калифорнию. Он продолжал работу над новым сценарием и, по его словам, хотел бы пожить в уединении в Лондоне, чтобы скорее завершить его. Но Франческа понимала, что настоящей причиной, удерживавшей Ника по эту сторону Атлантики, была Диана. Она искренне хотела, чтобы у Ника и ее кузины, влюбленных друг в друга, все сладилось. «Но бывает ли хеппи-энд в реальной жизни?» — спрашивала себя Франческа и грустно сама себе отвечала, что крайне редко, вспоминая о собственном горе и о несчастье, ожидающем ее брата, о котором ему предстоит в скором времени узнать. Вчера вечером ей позвонила из Калифорнии Катарин. Волнуясь, переполненная восторгами по поводу своего нового фильма, Голливуда и всего там увиденного, она взахлеб расхваливала Бью Стентона, который стал ее постоянным спутником, причем, кажется, не только на съемках. О Киме речь зашла только в самом конце их разговора, и Катарин подтвердила свое намерение порвать с ним, но не раньше свадьбы их отца с Дорис, которая была назначена на декабрь. При этом известии настроение Франчески сразу упало. Сердце ее брата неминуемо будет разбито.

Терри Огден тоже был там, в Калифорнии, и Катарин минут пять болтала о нем. Он был один, без Хилари, которая еще не оправилась после аварии и лежала в лондонской клинике на обследовании. У нее не все было ладно с координацией движений и чувством равновесия. Это тревожило докторов, запретивших ей лететь в Америку, пока они не разобрались в причинах ее недуга. Франческа на прошлой неделе навещала Хилари в больнице, и та, обливаясь слезами, с таким пылом говорила, как она тоскует по Терри, что Франческа, хорошо понимавшая ее чувства, была глубоко тронута. «Как много потом всегда бывает слез!» — подумала она, ускоряя шаг и стараясь отогнать нахлынувшие на нее видения.

Незаметно для себя, она очутилась перед домом, где помещалась та самая квартира. Это было внушительного вида строение с громадными двойными стеклянными дверями за кованой железной решеткой. Франческа толкнула входную дверь, прошла через холл и, остановившись перед входом в квартиру, позвонила. Дверь немедленно распахнулась, и перед нею возник широко улыбающийся Ник.

— Привет, Никки, — тепло поздоровалась Франческа, всегда довольная встречами с ним.

— Добро пожаловать, красавица, — ответил Ник.

Продолжая улыбаться, он затащил ее в квартиру и заключил в объятия, крепко прижав к себе. Потом он немного отстранил ее от себя и заглянул в лицо, стараясь угадать, в каком она настроении.

— Спасибо, что пришли. Премного вам благодарен.

— Всегда рада вам помочь, чем могу, Никки.

Она оглядела просторную прихожую и одобрительно кивнула.

— Ну, судя по началу, вы нашли то, что нужно.

Она обвела взглядом прелестные античные вещицы, украшавшие прихожую, шикарную хрустальную люстру, восточный ковер на белом мраморном полу.

— Кому принадлежит все это великолепие?

— Одному моему знакомому продюсеру, Сэму Лигаллу. Он уезжает на три месяца в Лос-Анджелес и хочет на это время пустить в квартиру жильца. Поскольку я не собирался снимать жилье на более долгий срок, оно мне вполне подходит. Пошли, хочу показать вам самое главное — библиотеку, то место, где я смогу работать.

Ник распахнул перед нею дверь и, пропустив Франческу вперед, застыл, ожидая ее реакции.

— Какой замечательный письменный стол! И все эти книги. О, Ник, она превосходна. У нее такой мужественный вид, и она так располагает к работе.

Франческа протянула ему руку, желая поздравить.

— А сколько тут еще комнат?

— Гостиная, спальня, пара ванных комнат и еще комната для гостей. Ах да, еще есть кухня, она — вон там. Сэм ее переоборудовал на современный лад, и она теперь вполне отвечает своему назначению. Правда, нет столовой. Думаю, что Сэм не питается дома.

Франческа осмотрела сияющую белизной и хромом кухню, показавшуюся ей слишком стерильной, но вполне подходящей для Ника.

— Итак, квартира мне нравится. Думаю, что Дибс ее тоже одобрит, — слегка подковырнула она Ника, улыбнувшись. — Но мы еще не закончили экскурсию. Как насчет спальни и гостиной?

— Конечно, детка. Вначале осмотрим гостиную.

Он подтолкнул ее к высокой дубовой двери и задержался, чтобы пропустить ее. Франческа сделала два шага вперед и как вкопанная застыла на месте. Виктор Мейсон, ослепительно красивый в темно-синем костюме, превосходной голубой рубашке с синим галстуком, собственной персоной расположился перед камином, с сигаретой в одной руке и со стаканом в другой.

— Привет, Чес, — серьезно, без малейшего намека на улыбку, произнес он.

Не в силах ответить, Франческа промолчала. Вик не попадался ей на глаза с того дня, как он уехал тогда с юга Франции, и теперь, увидев его, она лишилась дара речи и совершенно была выведена из равновесия. Ее обуял бешеный гнев на Ника, заманившего ее в западню самым предательским образом. Сверкая глазами, она обернулась к нему, всем своим видом выражая возмущение и недоверие. Обретая способность говорить, она прошипела:

— Никогда не ожидала от вас ничего подобного! Как это глупо и нечестно с вашей стороны…

Ник предупреждающе поднял руку и, не давая ей высказать все, что она о нем думает, воскликнул:

— Человек хотел с вами поговорить. По крайней мере, хоть это вы можете ему позволить, Франческа?

Он вышел, бесшумно притворив за собой дверь. Осознав, что ее оставили с Виктором наедине, Франческа ударилась в панику. О Боже, что ей делать? Сейчас он начнет ее расспрашивать. Как ей объяснить ему свое поведение, не нарушив данное Катарин слово и не разглашая того, что та ей доверила по секрету? Она покрепче прижала к себе сумочку, которую держала в руках, желая только одного — поскорее бежать. Но она будто приросла к месту, боясь шевельнуться, чтобы не упасть. Ноги не держали ее, дрожь пробегала по всему телу, она с трудом сохраняла равновесие.

— Почему бы тебе не присесть? — спокойно предложил Виктор и прошел мимо нее к открытому бару, рядом с которым стояли рыцарские доспехи. Франческа опустилась в ближайшее кресло. Она села вовсе не потому, что намеревалась остаться. Просто ноги отказывались ей служить. На мгновение она прикрыла глаза, уговаривая себя сохранять хладнокровие и одновременно продумывая линию своего поведения, формулируя достаточно убедительные причины разрыва своих отношений с ним, о чем она заявила Виктору по телефону неделю назад. Она проклинала про себя коварство Николаса Латимера и упрекала себя за свою доверчивость, за то, что не сумела предвидеть подобную ситуацию. Ведь все это так типично для них двоих, близких, как кровные братья. Смутно, оглушенная шумом крови в голове, она расслышала, как Виктор спросил, что она желает выпить.

— Ничего, благодарю вас, — ответила она и сама поразилась тому, как спокойно прозвучал ее голос.

Виктор промолчал. Франческа слышала звяканье льда в его стакане и множество других посторонних звуков. На нее упала его тень, и она остро ощутила его близость, когда он, не проронив ни слова, наклонился и поставил перед ней на кофейный столик бокал с каким-то питьем. Он стоял от нее так близко, что она почувствовала его дыхание, ощутила знакомое тепло, исходящее от его тела. Она тревожно затрепетала, когда до нее донесся такой родной, незабываемый запах, пряный смешанный аромат мыла и шампуня, крема для бритья и одеколона, которыми он всегда пользовался, чуть различимый запах табака. «Я сейчас упаду в обморок!» — подумала Франческа, не осмеливавшаяся дышать, пока он не отошел. Теперь он снова стоял, оперевшись на каминную полку, имея при этом, как она успела заметить краешком глаза, весьма непринужденный и даже вызывающий вид. Это привело ее в бешенство, и она уже была готова обрушить на него брань и выплеснуть свои обвинения, высказать немедленно все, что ей было известно о его связи с Катарин, о ее ребенке от него и об аборте. Но она тут же сумела справиться с искушением. Она не имела права рассказывать про Катарин этому человеку, предавшему их обеих. Кроме того, она поклялась честью своей семьи никому не раскрывать доверенной ей тайны и не могла нарушить данное ею слово.

— Там, в бокале, твой любимый напиток — водка с соком лайма и с содовой. Твое здоровье!

— Салют, — пробормотала Франческа, поднимая бокал и не зная, как ей поступить. Ей следует немедленно, как только силы вернутся к ней, встать и уйти. Она чувствовала на себе его взгляд, но продолжала сидеть, отвернувшись, боясь взглянуть на него, чувствуя себя растерянной и покинутой. Чиркнула спичка. Он закурил, после чего медленно пересек комнату и сел напротив нее.

Виктор молча курил, скрестив свои длинные ноги и не отрывая внимательного взгляда от Франчески. Он хорошо понимал, как она взволнована. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Она была застигнута врасплох, и он хотел дать ей время прийти в себя и успокоиться. Он отметил, что она похудела, даже чересчур, на его взгляд, но это все равно не могло отразиться на ее юной прелести. Она была одета просто и скромно, так, как всегда предпочитала одеваться, — белая шелковая блузка, серая юбка из фланели и темно-синий блейзер. «Да, — подумал он, — в ней есть тот неуловимый шик, который дается только принадлежностью от рождения к высшему обществу. Она никогда не теряет его, это у нее в крови». Он с содроганием вспомнил о той лощеной дворняжке, которая поджидала его сейчас в «Кларидже», об этой своей петле на шее, и его глаза потемнели от ненависти к Арлин.

Неожиданно Франческа сменила позу и повернулась, чтобы оглядеться, по-прежнему избегая встречаться с ним глазами. Яркие солнечные лучи подсвечивали ее волосы, окрашивая их в цвет золоченой бронзы. Сердце Виктора заныло. Он испытывал жгучее желание обнять ее, прижать к себе, излить ей свою душу, сказать, что хочет навсегда остаться с нею, схватить ее за руку и немедленно увести с собой. Прочь из этой комнаты, прочь из Англии. Сесть на первый самолет, летящий в Лос-Анджелес. Да, плюнуть на все последствия и бежать с нею. Послать ко всем чертям этот поганый мир, освободиться от всех этих людей, мешающих ему жить, как он хочет, от Арлин, Хилли Стрита, от Катарин Темпест, бежать от всего, что осложняет жизнь. Продать «Беллиссиму», порвать с «Монархом», выплатив им неустойку. Покончить с кино, скрыться, уехать вместе с нею к себе на ранчо. Что бы там ни случилось, но они будут вместе, и будь что будет. Решайся, подсказывал ему внутренний голос. Но тут сразу же в нем заговорило врожденное чувство ответственности, боязнь скандалов. Ему в голову снова пришли старые сомнения относительно ее слишком юного возраста и аристократического происхождения. Вся его смелость растаяла как дым, и он оставил мысль о немедленном бегстве, совершив в эту минуту величайшую ошибку в своей жизни.

Желая узнать причину их размолвки, Виктор сказал:

— Обычно я стараюсь избегать нечестных приемов в игре, но я не знал, что мне делать, каким образом повидаться с тобой. Нам необходимо поговорить, Чес.

— О чем же?

— По-моему, это и так ясно. С момента своего возвращения в Лондон ты не желаешь встречаться со мной, отказываешься говорить со мной по телефону, а когда мне наконец удается заставить тебя подойти, ты непринужденно объявляешь, что между нами все кончено, и вешаешь трубку. Боже правый, Чес, неужели ты не находишь нужным даже объясниться со мной?

Она медленно подняла голову.

— Объясниться? — Она мрачно улыбнулась. — Если что-либо и очевидно, то это ваше положение, положение женатого мужчины. Вы вернулись к своей законной жене. Она живет с вами в «Кларидже», — резко заявила Франческа.

Виктора ошеломил ее непривычно ледяной тон, и он горячо воскликнул:

— Но она вовсе не живет со мной! Да, она действительно остановилась в «Кларидже», но у нее свой собственный, отдельный номер.

— Меня абсолютно не интересуют подробности постельных отношений в вашей семье, — парировала Франческа. Ее лицо при этом осталось по-прежнему неприступным и непроницаемым.

Виктор вздрогнул, но решил не придавать значения ее насмешливому, издевательскому тону.

— Единственная причина, по которой Арлин находится в Лондоне, так это — раздел имущества, и тебе это прекрасно известно, Чес. Рано или поздно с этим будет покончено, но процедура раздела заняла из-за многочисленных осложнений намного больше времени, чем я ожидал. Но, послушай, я не за тем упросил Ника заманить тебя сюда, чтобы рассказывать о своих проблемах. Я хотел поговорить с тобой о тебе. Почему ты так странно себя ведешь? Что произошло между нами такого, из-за чего могла возникнуть эта… трещина в наших отношениях?

Франческа открыла было рот, чтобы ответить, но тут же испуганно его закрыла, крепко стиснув зубы. Она боялась, что выскажет ему всю правду. Впервые с того момента, как вошла сюда, Франческа сумела как следует рассмотреть его, и внешний вид Виктора поразил ее. Глаза налились кровью, веки покраснели, красивое лицо осунулось и казалось изможденным. На нем читалась смертельная усталость. Несмотря на свой неизменный загар, Виктор выглядел совершенно больным. На долю секунды сердце Франчески дрогнуло, ей захотелось протянуть руку, чтобы приласкать и успокоить его. «Я люблю его и не перестану любить до конца своих дней. Чтобы там ни было, но он всегда останется со мной, в моем сердце», — подумала она, и комок подступил к ее горлу. Ей показалось, что она сейчас лишится чувств, но тут же подумала: «Он вовсе не болен. Просто переусердствовал, вращаясь в свете». Мысль о его измене снова пронзила ее сознание. Виктор Мейсон разбил ее сердце, никогда больше она не сможет доверять ему. «Я не позволю ему больше себя обманывать», — твердила Франческа, настраиваясь против него. Глубоко вздохнув, она тихо повторила вопрос Виктора:

— Так ты спрашиваешь, что случилось?

Не поднимая взгляда от собственных рук, не решаясь встретиться с устремленным на нее неотрывным взором его темных глаз, Франческа с непередаваемой холодностью проговорила:

— Просто ко мне вернулся рассудок, Виктор.

— Что ты этим хочешь сказать?

Он так резко и неожиданно склонился к ней, что Франческа отпрянула в кресле и подняла на него свои красивые янтарные глаза. Заглянув в них, Виктор заметил в их глубине нечто, не поддающееся объяснению, и его сердце сжалось от горя. Он потянулся к своему стакану с виски и, к немалому своему изумлению, обнаружил, что у него дрожат руки. Неуверенно поставив стакан на столик, он настойчиво переспросил:

— Я спрашиваю тебя, что это все значит?

Он ждал, терзаемый дурными предчувствиями. Франческа понимала, что назад у нее дороги нет. Она обязана довести их разговор до логического завершения и постараться уйти с достоинством и как можно скорее. Она не может дольше оставаться с ним рядом.

— Приезд Арлин на многое открыл мне глаза, и я впервые увидела все в истинном свете. Ты женат, Виктор, твой развод может растянуться на годы. Я поняла, что из наших отношений не выйдет ничего путного, слишком многое против нас.

— Что, например, будь поточнее? — напряженным голосом спросил Виктор.

— Начнем с нашей разницы в возрасте. Ты слишком стар для меня.

Виктор сдержал изумленный вздох, но не сумел скрыть обиды, ясно проступившей на его лице.

— Я тебе не верю! — пылко воскликнул он.

— Но тебе придется с этим согласиться. Я не забыла, как ты переживал по поводу того, что я на двадцать лет моложе тебя. Кроме того, есть существенные различия в нашем происхождении и образе жизни. Я знаю, что ты умный и хорошо образованный человек, и, возможно, ты сумеешь понять тот мир, в котором я живу. Но твой мир я не понимаю совершенно и сомневаюсь, что сумею его когда-нибудь понять. Я буду чувствовать себя в нем как рыба, вытащенная из воды. И наконец, мой отец. Откровенно говоря, ты ему нравишься как мужчина мужчине, но с трудом могу себе представить, чтобы он признал и принял тебя в качестве моего… любовника.

Она помолчала немного, глядя куда-то в сторону.

— Все это стало для меня ясным. Вот что произошло. Нет смысла продолжать эту и без того сильно затянувшуюся встречу. Между нами все кончено, все уже в прошлом.

В своей жизни Виктору не часто приходилось испытывать подобные потрясения. Какое-то время он не нашелся, что возразить. Со свойственным всем англичанам вежливым коварством она ловко разбила его по всем пунктам. В ее голосе прозвучали твердые, даже жестокие ноты, столь несвойственные той Франческе, которую он знал прежде. Единственным способом отмести разом все ее аргументы было предложить ей выйти за него замуж, но как раз этого он не мог сделать. Он не был свободен! Дрожащими пальцами Виктор достал и закурил сигарету. Им владело странное чувство: он не верил ей, не верил тем доводам, которыми она объяснила их разрыв.

Франческа встала.

— Мне лучше уйти.

Виктор бросил сигарету в пепельницу, вскочил на ноги и в два широких шага очутился с ней рядом. Он схватил ее за плечи и развернул к себе лицом. В глазах его стояло отчаяние, губы побелели.

— Пожалуйста, Чес, ты не можешь уйти вот так. Пожалуйста, детка. Ты должна понимать, что я сейчас чувствую, как я люблю тебя, моя дорогая!

Он порывисто обнял ее и крепко прижал к себе.

«Нет, ты меня не любишь, — сердито подумала Франческа. — В тебе говорит оскорбленное самолюбие». Она высвободилась из его рук.

— Пожалуйста, Вик, давай расстанемся, как положено цивилизованным людям.

Он уставился на нее, пораженный ее расчетливостью, холодным самообладанием.

— Ты не любишь меня больше, Чес?

— Нет, — солгала она и повернулась, чтобы уйти. — Пожалуйста, не провожай меня, я сама найду дорогу.

— Хорошо, — глухо ответил Виктор. «Это уходит моя жизнь, — подумал он, глядя ей вслед, — и я ничего не могу с этим поделать».

Хлопнула дверь, и Виктор остался один, в таком полном одиночестве, какого не испытывал почти сорок лет, не считая того дня, когда умерла Элли. Он упал в кресло, ошеломленный той резкостью, с которой Франческа оборвала их встречу. Он рассчитывал совсем на иное. Все его планы пошли вкривь и вкось, один Бог знает почему. Он спрятал лицо в ладони и с изумлением обнаружил, что его щеки мокры от слез. Он протер пальцами болевшие глаза. За дверью послышались шаги, и Виктор с вновь пробудившейся надеждой поднял голову. Но то была не она, а всего лишь Никки.

— С тобой все в порядке?

Ник медленно пересек гостиную, явно потрясенный расстроенным видом Виктора, его мокрыми от слез глазами.

— Конечно, я жив и здоров.

Виктор кашлянул.

— Прости, что предстал перед тобой в таком состоянии. — Он провел ладонями по лицу и покачал головой. — Она поимела меня только что, Ник, да так, как еще ни одна женщина до нее.

— Господи, мне очень жаль, Вик. Я надеялся, что дела обернутся по-другому, но, когда она уходила, понял, что все пошло прахом. Я стоял на лестнице и дышал воздухом, когда она пролетела мимо, напугав меня до полусмерти. Она выглядела ужасно и показалась мне не менее расстроенной, чем ты сам.

— Наверное, это наказание Божье для нас обоих, клянусь.

Он долго молча смотрел на Ника.

— В моей жизни было всего две женщины, которых я любил. То есть хочу сказать, любил по-настоящему. Одна из них умерла, а другая — только что ушла от меня.

Он сделал большой глоток виски и закурил очередную сигарету, стараясь успокоиться.

Ник подошел к бару, налил себе водки, добавил лед и, захватив с собой стакан, сел на диван и внимательно посмотрел на Виктора.

— Что она тебе сказала?

Виктор вкратце пересказал ему свой разговор с Франческой, а в конце задумчиво добавил:

— Все же у меня в какую-то минуту возникло ощущение, что она врет. Но, держу пари, я ошибался. Лгать — совсем не в ее духе. Она высказала мне все в том свете, в каком она видит наши отношения. Проклятая Арлин, все мои неприятности — из-за нее. Если бы она не свалилась мне на голову там, на юге Франции, ничего бы этого не было.

— Ты рассказал Франческе про детективов и об угрозах Арлин?

— Нет, случай не представился.

— Господи, Вик, ты был обязан все ей рассказать.

— Не вижу в этом никакого смысла. Все это только бы напугало ее, но, черт побери, мало бы мне помогло. Кроме того, Чес была ужасно несговорчива. Неделю назад она вбила себе в голову определенное мнение и не намерена его менять. Малышка слишком упряма.

Виктор вытянулся в кресле и прикрыл глаза.

— Чес еще слишком юна, Никки, во всех отношениях, а молодые страшно нетерпеливы. Они хотят мгновенных решений, склонны видеть все только в черно-белом цвете, не признавая других оттенков. А этот проклятый мир — он ведь серый. — Он вздохнул и тихо продолжил: — Я знаю, что Чес умна и невероятно хорошо чувствует некоторые вещи. Но все равно она недостаточно… взрослая, чтобы понять мои проблемы, принять в расчет все сложности, которых в моей жизни хватает с избытком. Она прожила на этом свете еще слишком недолго, чтобы научиться этому.

Виктор открыл глаза и выпрямился, не вставая с кресла.

— А может быть, это и к лучшему? Я имею в виду, что она меня бросила.

— Ты шутишь? Разве ты не собираешься что-либо предпринять?

— Я не собираюсь ее преследовать, Никки, и не пытайся меня переубедить. Она заявила, что я слишком стар для нее, и она, несомненно, в этом права. Сегодня я действительно чувствую себя стариком.

— Не городи чушь, Виктор! — воскликнул Ник, но в глубине души он не мог не признать, что Виктор не имел сегодня своего обычного здорового вида, который утратил, по крайней мере, несколько недель назад. Сказывались те долгие часы, которые он проводил с Марком Пирсом и редактором за монтажом окончательного варианта «Грозового перевала», решая попутно бесчисленные проблемы, возникавшие вокруг проката фильма. Когда он не был занят картиной, то Виктор сражался с Арлин или проводил время в бесконечных дискуссиях с адвокатами и со своим братом Армандо, которому он поручил управление частью своих дел. Нет ничего удивительного в том, что он совершенно вымотался.

— Мне кажется, что тебе следует заняться своим здоровьем. Ты неважно выглядишь.

— Я — в полном порядке, просто устал. Несколько последних ночей я провел у телефона, разговаривая с Лос-Анджелесом, и у меня не было возможности отоспаться. Кстати, и прошлую ночь я провел таким же образом, Джонни Зельтцер и Перри Лукас тому свидетели. Мы с ними раз шесть общались по телефону, обсуждая ситуацию с «Монархом».

Ник понимающе кивнул.

— «Монарх» на грани полного краха?

— Очень может быть, но я все же надеюсь, что это не так. Джонни одержим идеей помочь Перри перехитрить Майка Лазаруса. Меня они тоже втянули в это дело, хотя, даже если бы я сам не желал этого, у меня не оставалось бы иного выхода. Черт побери, Никки, у меня столько акций «Монарха», что я просто утонул в них.

— Сколько?

— В общей сложности примерно на пять миллионов.

Ник присвистнул:

— Боже правый!

Тут ему в голову пришла одна мысль:

— Помнишь, что я тебе говорил? Насчет того, что Хилли Стрит, и я в этом убежден, работает рука об руку с Лазарусом, хотя разыгрывает свою независимость от него.

Виктор кивнул, и Ник продолжил:

— Так вот, чем больше я размышляю об этом, тем крепче становится моя уверенность в том, что я был прав. Это ясно как день. Он хочет прибрать студию к своим рукам, выйти из-под контроля Перри.

— Можно не сомневаться, что Перри очень скоро придется в это поверить, хотя он отказывается признать, что его собственный зять точит нож, который собирается вонзить ему в спину. Это Голливуд, старина, и здесь такие же нравы, как всюду, где ворочают большими деньгами.

Виктор иронически улыбнулся:

— Джонни Зельтцер — самый искусный адвокат из тех, что видел свет. Очень жесткий, блестящий делец и умелый манипулятор. Скор на язык, но очень осторожен. Перри попал в хорошие руки.

— Ты думаешь, что твоя команда сумеет устоять против Лазаруса и победить?

— Если кто и способен обскакать Лазаруса, так это Джонни Зельтцер. При небольшом везении он вполне способен побить его, и этот момент близок.

— Что ты имеешь в виду?

— Лазарус положил глаз на «Монарх пикчерз корпорейшн оф Америка» и жаждет заполучить ее. Хотя на этот раз он, скорее всего, пролетит мимо. Этот ублюдок будет пытаться достичь своего снова и снова, и в один прекрасный день может добиться этого. Но к тому времени я сам успею сбросить свои акции, а Перри найдет какой-нибудь способ защитить фланги.

— Что вы собираетесь делать дальше?

— На следующей неделе Перри устраивает специальное собрание акционеров, а Джонни сейчас собирает голоса держателей акций. Они оба уговаривают меня прилететь в Лос-Анджелес, и я, наверное, соглашусь. Здесь меня больше ничего не задерживает, а там, помимо акций «Монарха», мне надо позаботиться о своей новой картине. Кроме того, у меня есть в резерве Бен Чаллис. Надеюсь, что он сумеет разумно поговорить с Арлин. Вот почему еще я намерен уехать. У меня становится легче на душе, когда она держится подальше от этого города.

— Мне кажется, что ее будет не просто уговорить, Вик.

— Ты мне это рассказываешь! — холодно рассмеялся Виктор.

— А что будет с Франческой?

— Я ничего не способен предпринять в отношении Чес, пока не разберусь со своими делами, пока не стану свободным человеком.

— Но может оказаться поздно, маэстро.

Виктор ничего не ответил.

Зима в Йоркшире в этом году выдалась суровой. Багряно-золотой наряд, украшавший деревья и кустарники, как языком слизнуло в одну ночь, а яркие, солнечные, почти летние дни сменились в конце сентября — начале октября непогодой. Свинцовые облака заволокли небо. Бешеные ветры налетели с Северного моря. В середине октября первые заморозки украсили черные поля серебряными нитями. А в конце ноября пошел снег и шел непрерывно, укутывая пушистым белым одеялом дикие угрюмые вересковые пустоши, смягчая их нелюдимую пустынность и придавая окрестностям Лэнгли невыразимую прелесть.

Невзирая на снег и метели, штормовые ветра и непогоду, приготовления к свадьбе шли своим чередом, не прерываясь ни на минуту, и замок гудел, как растревоженный улей. Дорис фактически переселилась в Лэнгли. Хотя ей достало мудрости не вмешиваться в текущие дела управления домом, оставив их в умелых руках Вал, она с жаром взялась за переустройство жилой части замка, стараясь сделать ее более удобной для проживания. Были сшиты новые чехлы для диванов и кресел, чья ситцевая обивка слегка поблекла от времени, в ванных комнатах появились современные сушилки для полотенец, в холодных спальнях были установлены радиаторы. К немалому удовольствию Вал, для старинной кухни были приобретены плита самой последней модели и громадный холодильник.

Франческа не принимала участия в бурной деятельности Дорис, и ее все оставили в покое. Дни напролет она работала над своей книгой. Сразу после своего возвращения домой в конце сентября Франческа превратила свою бывшую детскую в рабочий кабинет. В этой уютной, обжитой комнате был огромный камин из дикого камня. Необъятных размеров окна глядели на вересковые пустоши. Роясь в старой мебели на чердаке, Франческа обнаружила там вполне пригодный к употреблению старинный викторианский письменный стол. Ким с управляющим сволокли его вниз и поставили перед окнами в ее импровизированном кабинете. Рядом с письменным располагался старый обеденный стол, за которым когда-то в детстве они питались вместе с Кимом и Мелли. По-прежнему покрытый скатертью с детскими рисунками, этот стол теперь был завален справочниками, словарями и материалами к книге, на сбор и систематизацию которых у Франчески ушло более года.

Старая детская, заполненная любимыми игрушками и детскими воспоминаниями, стала ее убежищем. Их старый игрушечный конь-качалка Доббинс стоял наготове в одном углу, в другом — располагался игрушечный домик. Выкрашенные белой краской полки были уставлены детскими книжками; кукла Кларисса и плюшевый мишка, потертый и давно лишившийся уха, молча взирали вокруг своими мудрыми, много повидавшими глазами. Никто не осмеливался без приглашения Франчески заходить в эту комнату, где она трудилась с раннего утра и дотемна, настойчиво приводя в порядок первые, самые важные главы книги. Руководствуясь советами Ника Латимера, она старалась придать им кристальную ясность. Постоянным и преданным спутником Франчески была ее крохотная белая собачка Лада, которая тихо лежала, свернувшись в клубок у ее ног, пока она писала, или семенила за ней следом, когда она выходила прогуляться вокруг замка. Франческа прерывала работу только для того, чтобы перекусить или вывести Ладу погулять по поместью. После того как выпал снег, вересковые пустоши стали запретной зоной для гуляния. Снег замел все тропинки, спрятав под собой опасные расселины, и теперь стало очень легко пропасть в этих диких горных местах.

Хотя графа и Дорис несколько смущали рассеянность и добровольное самозаточение Франчески, они предпочитали не вмешиваться и воздерживались от замечаний на этот счет, объясняя ее отстраненность и стремление к уединению только увлеченностью работой над книгой. Это полностью устраивало Франческу, для которой работа стала спасением от душевных мук. Но бывали дни, когда печаль и внутренняя тревога одолевали ее. Тогда она срывалась с места и часами бродила с Ладой по окрестным полям. Порой во время этих долгих одиноких скитаний ею овладевала неясная тоска по чему-то, что она сама не могла точно определить, пугавшая и ставившая ее в тупик.

Одним ноябрьским днем, когда они с Ладой шли по берегу живописного озера Кэпабилити-Браун, перед мысленным взором Франчески возникло знакомое лицо, и ей стало ясным, что именно он, Виктор Мейсон, был причиной ее неосознанной бесконечной тоски. На какое-то мгновение Франческа засомневалась, не совершила ли она ошибки, порвав с ним. Может быть, он действительно любил ее? Ведь в конце концов Катарин сама призналась, что их связь мало что значила для него. «Но для меня это значит слишком много, — тяжело вздохнув, решила Франческа. — И будет значить всегда, вставая между нами, порождая сомнения в его искренности. Виктор из-за своего эгоизма и необдуманного поведения навсегда потерян для меня, никогда уже не будет со мною». С грустной покорностью судьбе Франческа призналась себе в том, что должна смириться с этим, и, снова тяжело вздохнув, решительно повернулась и пошла прочь от озера.

Небо потемнело, ветер усилился, и Франческа, подхватив Ладу на руки, ускорила шаг. Она упрямо карабкалась вверх по склону холма, на котором стоял их замок, и бесчисленные воспоминания, горькие и безнадежные, нахлынули на нее. Она, ничего не видя перед собой, шла вперед не замечая, что плачет, и не чувствуя, как Лада слизывает слезы, текущие у нее по щекам.

Одинокие, бесконечно длинные дни текли, незаметно слагаясь в недели, и Франческа, отгородившись от всего остального мира, все глубже уходила в себя. Неутомимо, камень за камнем, она возводила вокруг себя неприступную стену, пока окончательно не отгородилась ею от текущей рядом жизни. Эта непроницаемая, глухая стена должна была защитить ее от будущих страданий и унижений. Никому не дозволяла она проникнуть внутрь возведенной ею крепости, и потребовались годы, чтобы наконец пали ее стены. Но на несколько коротких дней в середине декабря Франческа была вынуждена покинуть эту неприступную крепость, чтобы позволить себе, пусть временно, на недолгий срок стать прежней по случаю свадьбы отца.

Приехали Диана и Кристиан вместе со своей бабушкой, княгиней Хетти. Старая и дряхлая, она из уважения к графу не могла не откликнуться на его приглашение. Но мать Дианы и Кристиана так и не приехала с ними. Арабелла фон Виттенген не сумела превозмочь себя и покинуть Берлин даже ради венчания своего родного брата. Ник, которого Дорис попросила быть ее шафером, доставил их из Лондона на своем автомобиле. Ким должен был быть посаженым отцом. Многочисленные гости прибыли накануне свадьбы и остались ночевать в замке, и Франческе пришлось соответствовать столь важному событию. Выступая в последний раз в роли хозяйки отцовского дома, она была очаровательна и радушна со всеми.

Утром в день венчания на улице неистово дул ветер, мела метель и стоял ледяной холод. Но в самую последнюю минуту перед прибытием Дорис в сопровождении Ника в старинную, выстроенную еще норманнами, церковь в деревне Лэнгли чудесным образом выглянуло солнце. Невеста была очаровательна в сером шерстяном платье и такого же цвета накидке, отороченной песцом. Песцовая шляпа прикрывала ее каштановые волосы, букет зимних белых роз в ее руках хорошо гармонировал с молочно-белым жемчужным ожерельем у нее на шее. Хотя для них обоих этот брак был не первым, Дорис не стала входить в храм через боковой придел, но направилась прямо к главным вратам в сопровождении грума и других членов свадебной процессии. Франческа и Диана в розовых шерстяных костюмах, неся в руках букет полураскрывшихся розовых роз шли следом за невестой и грумом. Украшенная россыпью цветов церковь выглядела великолепно, а когда процессия двинулась к алтарю, мощные звуки органа, исполнявшего гимн «О'Perfect Love», торжественно загремели под ее древними сводами, заставив сердце Франчески мучительно сжаться. Она чуть было не споткнулась, но Диана, бросив на нее встревоженный взгляд, успела поддержать ее. Франческа слабо улыбнулась ей в ответ и чудовищным усилием воли заставила себя забыть о собственной несчастливой судьбе и полностью сосредоточиться на свадебной церемонии. Но она почти не слышала ни слов викария, обращенных к новобрачным, ни их ответов. Неожиданно для нее обряд венчания уже подошел к концу. Она увидела, как граф целует Дорис. Услышала знаменитый свадебный марш Мендельсона из спектакля «Сон в летнюю ночь». Все двинулись к выходу вслед за невестой, ведомой грумом.

Хрустально поблескивающие в лучах яркого зимнего солнца снежинки носились в воздухе вперемешку с подхваченными ветром конфетти. Радостный звон колоколов, поднятые в приветствии руки, оживленные лица, громкие голоса, веселый смех. Охваченная глубокой печалью, Франческа стояла вместе с отцом, Дорис, Кимом, Дианой и Ником на ступенях церкви. Вдруг она вспомнила, что сегодня праздник, день свадьбы отца, заставила себя улыбнуться и до конца дня улыбка больше не сходила с ее лица.

После приема и торжественного обеда в замке Лэнгли граф с новой графиней отбыли в Париж, где они намеревались провести медовый месяц. Большинство гостей уехало в тот же день, ближе к вечеру, и в замке остались только княгиня Хетти, Диана с Кристианом и Ником. Они решили провести в Лэнгли уик-энд, чтобы вместе в понедельник уехать в Лондон, а во вторник улететь оттуда в Зальцбург. Ник тоже собрался лететь с ними в Кенигзее, поскольку Рождество, которое он должен был провести у них в гостях, было уже почти на носу.

Уик-энд пролетел быстро, но Франческа радовалась возможности хоть недолго побыть вместе с Дианой. Ни Ник, ни Диана в ее присутствии ни разу не упомянули имени Виктора Мейсона. Они оба просто не решались делать этого и тем более не осмеливались расспрашивать Франческу о причинах столь разительного изменения ее отношения к Виктору. Робкие наводящие вопросы с их стороны были встречены неприязненными взглядами и упрямым молчанием Франчески. Во время уик-энда были минуты, когда она хотела поговорить обо всем откровенно с Дианой, но данное Катарин слово всякий раз останавливало ее. Кроме того, Франческе не хотелось унижать себя в глазах кузины, обсуждая с нею свои неудачи в любовных делах.

Незаметно наступило утро понедельника, когда Ким и Франческа должны были распрощаться с родственниками и Ником и пожелать им всем счастливого пути. Огорченная их отъездом Франческа поочередно тепло обнялась с каждым из отъезжающих и поспешила к себе в детскую, предоставив Киму и Нику возможность заняться погрузкой багажа. Несколько минут спустя раздался стук в дверь, и вошел Ник, неся в руках портативную пишущую машинку.

— Это вам, детка, — громко сказал он, подходя к ее письменному столу.

— Мне?

Глаза Франчески широко распахнулись, пока она, недоуменно переводила взгляд с машинки на Ника и обратно. Он поставил машинку на пол рядом со столом.

— Да. Это мой прощальный подарок. Она практически новая. На ней я напечатал всего один сценарий.

— Я не могу принять такой…

Ник, слегка нагнувшись, привлек ее к себе, не давая договорить.

— Конечно, вы ее возьмете и доставите тем мне удовольствие. Уверен, черт побери, что вы не заставите меня таскать ее с собой на край света.

— Спасибо, Никки, это так мило с вашей стороны, так заботливо!

Он ничего не ответил, а просто продолжал стоять молча, прижав к груди ее голову и гладя рукой ее длинные чудесные волосы Его сердце разрывалось от сострадания к ней, но он не находил для нее слов утешения. Наконец он отпустил ее, прошел к камину и встал там, повернувшись спиной к огню. Не сводя глаз с Франчески, он закурил сигарету и сказал:

— Диана обещала в феврале навестить меня на побережье. Не хотите ли приехать с нею вместе? Вы обе будете моими гостьями.

Франческа поморщилась:

— Вы знаете, Никки, я не смогу.

— Нет, клянусь вам. Это только что пришло мне в голову, — тихо пробормотал он.

— Тем не менее благодарю за любезное приглашение.

Какое-то время Ник молча смотрел вниз на носки своих ботинок, а потом поднял голову и впился в нее своими ярко-синими глазами.

— Вы переживете разрыв с ним и полюбите кого-нибудь снова. Рано или поздно, но все справляются с неудачами в любви.

— Да, — согласилась с ним Франческа, внутренне оставаясь далеко не убежденной в справедливости его слов, и отвернулась к окну.

Ник тяжело вздохнул и, не сумев сдержаться, горячо воскликнул:

— Клянусь Богом, как бы мне хотелось, чтобы вы никогда не встречались с нами! Мы — просто банда убийц! Ваша жизнь уже никогда не станет прежней, Франческа.

— Думаю, что вы правы.

Не желая больше развивать эту, столь болезненную для нее тему, Франческа оживленно заявила:

— Можете со мной спорить сколько угодно, но я изменила название книги.

Ник неодобрительно покачал головой и улыбнулся:

— О Боже, опять, детка! Вы уже перебрали пяток названий.

Франческа невольно рассмеялась при виде забавной гримасы на умном продолговатом лице Ника.

— Это название — самое лучшее. Даю слово, что на этот раз оно уже окончательное.

— Ну-ну, не томите меня, — потребовал Ник. — Как же, черт возьми, оно звучит?

— «Меч страсти». Мне кажется, оно лучше всего подходит для биографии такого человека, как Китайский Гордон, поднявшего свой меч за христианскую веру, за своего Бога. Ну, как вам оно нравится?

— Прекрасно. Оно лучше всех прежних, так что постарайтесь его сохранить.

Она молча кивнула, а Ник, подойдя к ней, приподнял ее голову за подбородок.

— Все обойдется, Франческа. Но я хочу, чтобы вы знали: где бы я ни находился, я всегда в вашем распоряжении, достаточно вам снять трубку и позвонить мне. Обещайте, что вы так и поступите, если возникнет нужда во мне.

— Обещаю, Ник.

— До встречи, детка.

Он быстро поцеловал ее и вылетел из комнаты, чтобы не оказаться в глупом положении, когда она заметит его влажные от невольно навернувшихся слез глаза. После его ухода Франческа долго сидела в своей детской, задумчиво глядя через окно на вересковую пустошь. Итак, теперь она осталась в полном одиночестве. Совсем одна. В течение года она общалась с пришельцами из иных миров и имела несчастье полюбить их. А теперь все они исчезли, будто их никогда и не было. «Перелетные птицы», — подумала Франческа и встала. Она убрала со стола свою допотопную пишущую машинку и поставила на ее место блестящую свежей краской, обтекаемой формы портативную машинку Ника. Сняв крышку, она обнаружила оставленную им для нее в каретке записку. Провернув валик, Франческа вынула лист бумаги и прочитала: «Я всегда буду следить за вами. Постарайтесь написать хорошую книгу, детка».

— Да, Никки, я постараюсь, — громко произнесла Франческа, целеустремленно усаживаясь за стол. Она вставила в машинку два листа бумаги, проложенные копиркой, и принялась за работу.

Сидя за пишущей машинкой в своей комнате, Франческа Каннингхэм еще не могла знать, что эта книга отнимет у нее почти пять лет. Еще менее того могла она подозревать, что, будучи изданной в 1962 году, книга сразу сделает ее знаменитой, принесет ей богатство и независимость, а критики станут называть ее «блестящим и выдающимся специалистом историко-биографического жанра», что она принесет ей две самые престижные литературные премии. Единственное, что точно знала Франческа в тот декабрьский понедельник 1956 года, так это то, что уехал Ник Латимер и вместе с его отъездом оборвалась последняя нить, связывавшая ее с Виктором Мейсоном.