42

— Что там происходит между Франческой и твоим братцем? — осведомился Ник, осторожно взглянув на Катарин.

— Ничего особенного, — ответила та, переменив позу в плетеном садовом кресле, Катарин многозначительно улыбнулась, озорно сверкнув глазами. — По крайней мере, пока — ничего, — добавила она.

— Ага! Значит, ты считаешь, что они готовы упасть друг другу в объятия?

Ник придвинулся к Катарин и, заметно заинтригованный, ожидающе смотрел на нее.

— Я этого не говорила! — рассмеялась Катарин, поднимая бокал с вином. — Но они как будто нравятся друг другу, и Райан, как ты сам знаешь, не отходит от нее, когда в последние месяцы бывает в Нью-Йорке.

— Да, знаю, поэтому и спросил.

Ник закинул ногу за ногу, откинулся в кресле и отпил глоток вина. Его беспокоила эта связь, он был недоволен ею. После разрыва с Виктором Франческа ни разу не была влюблена, и Нику казалось невозможным, чтобы она связалась с О'Рурком, которого он считал слабым и никчемным человеком. Он знал также, что Франческа — глубокая и серьезная натура, не умеющая легко относиться к любви, и если она соединит свою жизнь с неподходящим для нее мужчиной, ее могут ждать большие неприятности. Нику хотелось найти для нее кого-нибудь получше, нежели младший братец Катарин. Он задумался, представив себе их обоих, и еще раз убедился в том, насколько они несовместимы.

Катарин нахмурилась и несколько секунд задумчиво следила за Ником. Чем он недоволен? Что, ему не нравится Райан? Вопросы вертелись у нее на кончике языка, но она оставила их при себе. Она обвела глазами крошечный садик, устроенный Ником на заднем дворе своего нового дома на Семьдесят четвертой улице. В саду имелось всего одно дерево, но большое и раскидистое, чьи ветви давали густую тень в этот жаркий и солнечный день начала сентября. По периметру двора выстроились глиняные горшки с розовыми геранями. В одном углу тихо журчал старинный каменный фонтан, а посередине была устроена площадка для отдыха с солнечными часами в стиле английских Тюдоров. На площадке стояли выкрашенные белой краской круглый стол и большие садовые кресла, сваренные из железа, придававшие деревенский дух этому спокойному зеленому оазису посреди суеты Манхэттена. Катарин обернулась к Нику и одобрительно улыбнулась.

— Здесь прелестно, дорогой, а дом обещает быть восхитительным. Как ты считаешь, когда он будет совсем готов?

— Спасибо, — ответил Ник. — А как чудесно во дворе, не правда ли? Думаю, что через пару месяцев ремонт будет завершен. Я решил покончить со всеми перестройками, как только будет отделана гостиная. Верхний этаж может подождать. Мне надоело жить вместе с рабочими, — скривился он. — Такое впечатление, что они поселились тут навсегда.

— Год — это долгий срок, Никки. Потерпи, все трудности забудутся, когда ты увидишь результаты.

Она перевела взгляд в сторону фонтана и, понаблюдав немного за искрящимися на солнце струями воды, произнесла, будто размышляя вслух:

— Если наш спектакль будет иметь успех и продержится на сцене достаточно долго, то я начну всерьез подумывать о том, чтобы снять квартиру в Нью-Йорке.

Это заявление слегка удивило Ника, и он спросил:

— Но у Франчески же просторные апартаменты. Разве тебе не нравится жить у нее? Мне казалось, что вы обе просто счастливы быть вместе.

— О да, конечно, — быстро согласилась Катарин. — Там чудесно, но ведь эта квартира не совсем ее. Я имею в виду, что она принадлежит Дорис. Мне все время кажется, что она может в любую минуту нагрянуть вместе с графом и маленькой Мэриголд. — Катарин слегка пожала плечами и добавила так, будто эта мысль только что пришла ей в голову: — Мое решение снять квартиру никак не связано с Франческой. Ты же знаешь, что мы с ней сердечно любим друг друга. Но мне кажется, что было бы неплохо иметь собственную квартиру.

— Ты права, это неплохая мысль.

Ник немного помялся, но потом, подстегиваемый настойчивым желанием знать, насколько Франческа увлечена Райаном, он все же снова спросил:

— Так как там все-таки насчет Франчески и твоего брата? Их отношения могут вылиться во что-нибудь более серьезное?

— А почему это тебя так волнует? Тебе не нравится Райан?

Темные брови Катарин взметнулись вверх, и она в свою очередь испытующе уставилась на Ника.

— Похоже, что ты заразилась от меня некоторыми нашими национальными чертами, — рассмеялся Ник.

— Я не понимаю…

Замешательство отразилось в глазах Катарин.

— Знаешь ли, это типично еврейская черта — отвечать вопросом на вопрос. Конечно, Райан мне нравится. Он пригож собой, но если говорить честно, то мне кажется, что он слишком молод для нее.

Катарин залилась веселым смехом.

— Никки, что ты городишь? Он же всего на один год младше ее, такая разница в возрасте просто ничтожна.

— Я это помню, но двадцать семь лет Франки стоят иных девяноста. И я вовсе не имел в виду разницу в возрасте. Я хочу сказать, что она намного старше Райана во всех отношениях. Мне непонятно, что может их связывать, они же такие разные.

— Может быть, именно это и связывает, и, очевидно, они находят какие-то точки соприкосновения. Иначе они не поддерживали бы отношений. — Катарин с любопытством взглянула на Ника. — Я считаю, что Франки сейчас самое время немного пофлиртовать, пожить в свое удовольствие. Поэтому я рада, что она выбрала Райана. Он развлекает ее, и они весело проводят время. Надеюсь, ты ей не завидуешь?

— Милая моя девочка, мне не в чем завидовать Франческе. Только я не хочу, чтобы она снова страдала…

Ник скомкал конец фразы и готов был откусить себе язык за невольно сорвавшееся с него замечание. Много лет назад Франческа со слезами умоляла его не посвящать в историю ее любви с Виктором никого, а Катарин — в первую, очередь, и Ник обещал ей это. Теперь же он сам подставился для расспросов Катарин, бирюзовые глаза которой, внимательно смотревшие на него, широко распахнулись от удивления.

— Что ты имел в виду, Ник, говоря «снова страдала»?

Недоумение Катарин было настолько неподдельным, что Ник понял сразу — она пребывает в полном неведении относительно Виктора. Его мозг лихорадочно заработал, и он принялся импровизировать.

— Однажды, когда я навещал ее в Йоркшире, у меня создалось впечатление, что она повстречала кого-то, но их отношения не заладились. Мне показалось, что Франки немного страдала из-за этого.

— В каком году это было? — продолжала допрашивать его инквизиторским тоном Катарин.

— Дай мне подумать. Кажется, в году тысяча девятьсот пятьдесят девятом или около того, — солгал Ник и стал прикуривать сигарету, чтобы скрыть смущение и выиграть время.

— Нет, ты ошибаешься, — твердо заявила Катарин. — Я бы об этом знала непременно, — убежденно кивая головой, продолжила она. — В то время Франческа была слишком поглощена своим романом, чтобы поднять голову от пишущей машинки на время, достаточное чтобы заметить какого-либо мужчину, а тем более — увлечься им. В любом случае она бы поделилась со мной, у нас нет секретов друг от друга.

«Не скажи», — подумал Ник, но вслух сказал:

— Строить предположения — чисто мужское дело, не так ли? Каюсь, я тогда ошибся.

— Знаешь, Никки, — мягко промолвила Катарин, снова кивнув головой, — Райан — очень милый парень. Он мухи не способен обидеть.

— Вот уж слова любящей сестры, — ухмыльнулся Ник.

— Можешь называть это так, но я в нем не ошибаюсь. И вот еще что. Конечно, с твоей стороны очень мило заботиться о Франческе, но не перебарщивай. Ты сам сказал, что она достаточно взрослая и сумеет сама разобраться в своих сердечных делах.

Катарин сверкнула своей несравненной улыбкой и с живостью воскликнула:

— Я очень надеюсь на то, что у них действительно завяжется роман! В конце концов Франки еще никогда не любила, а любовь, как мне кажется, очень волнующая штука, ты не находишь?

Нику не оставалось ничего иного, как кивнуть в знак согласия и улыбнуться в ответ, стараясь выглядеть довольным, невзирая на всю свою предубежденность в отношении Райана. Ему также начинало казаться, что за всей этой историей ощущается направляющая рука Катарин. Хотя за последние три года его прежняя неприязнь к ней успела полностью улетучиться и она все сильнее ему нравилась, тем не менее он не был доволен ее вмешательством. Нику был хорошо известен блестящий, изощренный ум Катарин, щедрый на разные хитрые уловки. Он никогда не мог точно предвидеть, что она в данный момент замышляет, какие интриги плетет.

— У меня возникает сильное подозрение что ты приняла на себя роль сводницы, моя прелесть, — иронически заметил он.

Звонкий смех Катарин раскатился по двору.

— Ну, не совсем так, Никки. Но некоторые люди порой нуждаются в том, чтобы их вовремя легонько подтолкнули в нужную сторону. Ты не согласен со мной?

— Не полностью, — ответил Ник, подумав про себя, что тот легонький толчок, как она выразилась, наверняка представляет собой хороший пинок, и остается только надеяться, что он был нацелен не к краю пропасти, а именно туда, куда требуется. Ник тотчас же постарался выкинуть из головы эту тревожную мысль, убеждая себя в том, что Франческа вполне способна постоять сама за себя. Тут новая мысль пришла ему в голову, и он весело расхохотался.

— Что это тебя так развеселило? — спросила Катарин.

— Я подумал, что нашей компании вообще присуща склонность влюбляться в ближайших родственников друг друга. Сначала у тебя была любовь с Кимом, теперь похоже на то, что Франки готова влюбиться в твоего младшего брата, а…

— А ты сам сходил с ума по ее кузине Диане, — договорила за него Катарин. — Прямо какой-то замкнутый круг.

Она встала и прошлась по саду, легонько трогая цветы рукой, а потом вернулась обратно к солнечным часам. Потратив несколько минут на их изучение, Катарин подняла свою темноволосую голову и спросила:

— Они правда действуют, Никки, мой дорогой?

В той легкой интимности, с которой Катарин произнесла слова «мой дорогой», не было даже легкого намека на фальшь. Бросив на нее быстрый взгляд, Ник очень тихо, почти шепотом ответил: «Да», чувствуя, что не в силах отвести от нее глаз. Живые краски ее лица, освещенного косыми лучами клонящегося к закату солнца, казались ярче обычного, и она была столь красива сегодня, что у Ника невольно перехватило дыхание от восхищения. «Какой юной выглядит она сегодня в этом простеньком голубом полотняном платье и сандалиях без каблуков, — промелькнуло у него в голове, — какой тоненькой и хрупкой. Ей никак не дашь ее лет, которые мне хорошо известны». Незнакомые чувства к ней окатили его, напугав своей интенсивностью.

— Что ты так на меня смотришь, Никки? — спросила Катарин. — Во мне что-то не так?

— Нет-нет, все в порядке, — пробормотал Ник, подумав, что, наоборот, лучше не бывает. — Просто я подумал, как же ты красива.

— Ну что же, спасибо за комплимент, — ответила она, возвращаясь к столу. Ник, испытывая неожиданное и странное смятение чувств, вскочил и бросился к серебряному ведерку со льдом, которое он поставил в тень дерева, чтобы уберечь от жары.

— Как насчет еще одного бокала вина?

— Благодарю, это было бы чудесно.

Катарин взглянула на часы.

— Интересно, что могло так задержать Франки и Райана?

— Уверен, что через минуту-другую они будут здесь, — ответил Ник, наполняя вином бокалы. Он сел в кресло рядом с Катарин, испытывая необыкновенную легкость, даже эйфорию, с трудом подавляя в себе желание немедленно схватить ее в объятия и поцеловать. Его ноздри вдыхали аромат ее духов, и он остро ощущал ее присутствие рядом. Широко улыбнувшись, Ник воскликнул: — Как я рад, что ты приехала в Нью-Йорк! Уверен, что твой спектакль обязательно станет суперхитом. Мы все будем болеть за тебя.

— Очень надеюсь, что ты окажешься прав. — Она скользнула по нему взглядом. — И я очень счастлива здесь. Ты так мил со мной, а как чудесно снова быть рядом с Франческой. Она — просто клад, такая верная и преданная, я обожаю ее и вне себя от радости из-за того, что она решила постоянно жить в Штатах.

Ник наморщил лоб.

— Ты считаешь, что она действительно на это решилась? Это — серьезно? Ведь она тысячами нитей привязана к Англии.

— О да, я в этом совершенно уверена, — убежденно заявила Катарин. — Как сказала мне сама Франческа, она находит, что здесь ей гораздо проще писать о персонажах английской истории. Удаление от Англии дает ей необходимое ощущение перспективы. Потом, как тебе известно, она заключила контракт с американскими издателями еще на три книги. Кроме того, она без ума от Нью-Йорка, который ей нравится гораздо больше, чем Лондон.

Катарин помолчала немного, отпила глоток вина и убежденным тоном добавила:

— Конечно, ей придется курсировать взад-вперед, чтобы навещать отца время от времени, но Франческа считает, что после женитьбы на Дорис он не так сильно, как прежде, нуждается в ней. Граф поглощен своей новой семьей, обожает крошку Мэриголд. Дорис принесла ему счастье, из нее получились прекрасные жена и мать.

Губы Ника слегка скривились в усмешке.

— Мне всегда казалось, что ты недолюбливаешь Дорис, но сейчас ты говоришь о ней с большим уважением. Чему она обязана такой переменой в отношении к себе?

— О, это случилось далеко не сразу, — загадочно заметила Катарин. — Но, возвращаясь к Франки и ее планам на жизнь, я не думаю, что она привезла бы с собой Ладу, если бы не собиралась остаться тут. Теперь, если она надумает вернуться обратно в Англию, ей придется сдать собаку в карантин на полгода, а это бы просто убило Франки. Она обожает Ладу как ребенка.

«Да, — подумал Ник, — это потому, что собаку подарил ей Виктор», — и кивнул.

— Конечно, я просто не подумал о Ладе. А что собирается делать Франки с нашим четвероногим другом на Рождество? Когда мы ужинали с нею на прошлой неделе, она обронила вскользь, что намерена в декабре поехать на пару недель в Лэнгли.

— Франки так же, как и ты, убеждена в успехе нашего спектакля, и я обещала ей присмотреть за Ладой. Даже если спектакль не продержится на сцене до ее возвращения, я подожду ее. У меня нет причин торопиться с отъездом на побережье. В любом случае я собираюсь отпраздновать Рождество в Нью-Йорке. Надеюсь, что здесь в это время выпадет снег, и рождественские праздники пройдут в настоящем старинном духе, — мечтательно проговорила Катарин. В эту минуту она показалась Нику маленькой девочкой, взволнованной ожиданием праздника.

— Эй, это замечательное известие, — улыбнулся он ей.

Катарин встала и снова прошлась по садику. Остановившись у фонтана, она заметила:

— Как тут у тебя тихо и спокойно, Никки, и мне очень приятно быть с тобой вдвоем, но все-таки хочется, чтобы Франки с Райаном приехали поскорее. Я просто умираю от голода.

— Рад это слышать. Обычно ты ешь не больше птички. Я приготовил грандиозный ленч. Будет настоящий пир, — сообщил ей Ник.

— Ты — приготовил ленч? — хихикнула Катарин. — Ты сам? Не могу в это поверить!

— Конечно же, нет, глупышка, — отозвался Ник. — Тебе известны мои кулинарные способности. Просто я сегодня забежал пораньше к «Забару» и купил там омаров, творог со взбитыми сливками, копченого сига, селедку в соусе с луком, пикули, ржаной хлеб, паштет из печенки и кучу разных мясных деликатесов. Ну как? У тебя уже потекли слюнки?

Катарин улыбнулась и танцующей походкой, с глазами, искрящимися весельем, подошла к столу и заявила низким, с хрипотцой голосом:

— Еще бы, старина, это настоящая enchilada.

— Ты говоришь, как Катарин Темпест, изображающая Виктора Мейсона, пародирующего Катарин Темпест. Впрочем, у тебя это неплохо получается, — встрепенулся Ник.

— Gracia, малыш, — отозвалась Катарин, приподнимая в его сторону бокал и слегка кланяясь. — Кстати, у тебя нет никаких вестей от Виктора или Джейка? Когда они возвращаются в Штаты?

— На прошлой неделе Вик позвонил мне из Марокко. Они тогда уже складывали пожитки и сейчас должны быть в Париже, откуда дней через десять собирались вылететь в Лос-Анджелес. С его слов я понял, что съемки были изнурительными. Сейчас в Марокко стоит жуткая жара. Но Виктор говорил бодро и казался довольным тем, как много им удалось снять.

— Очень рада слышать, что у них все идет хорошо. В последний год «Sabers of Passion» были любимым детищем Виктора, и он полностью поглощен этим фильмом.

Катарин сморщила носик и внимательно посмотрела на Ника.

— Порой я просто отказываюсь понимать Франки. Она не только не проявляет никакого энтузиазма по поводу фильма, но даже вовсе не интересуется им. Подумать только, продать для экранизации первую же свою книгу, да еще за такие громадные деньги, и потом совершенно не волноваться по поводу того, как идут дела с картиной, что из нее получается! Мало того, что ей привалила такая удача, о которой большинство писателей могут только мечтать! Ты взялся написать сценарий, а Виктор снимается в главной роли. Так Франки относится ко всему этому с поразительным хладнокровием, почти с безразличием. Если бы я не знала ее так хорошо, то могла бы смело сказать, что она просто ломает комедию, причем самым бессовестным образом. Меня поразило, что она отказалась быть научным консультантом фильма. А как ты к этому отнесся? По крайней мере, она хотя бы объяснила причины своего отказа?

Ник ничего не ответил, с содроганием вспоминая, какие сражения с Франческой пришлось ему выдержать, когда она категорически отказалась поначалу продать права на экранизацию своей книги «Беллиссима Продакшнс». Он припомнил, сколько времени потратил тогда на переговоры, как Виктор поднимал и поднимал цену до заоблачных высот. Ее удалось уломать только тогда, когда наконец взволнованный, горящий от нетерпения ее литературный агент, взбешенный ее упрямством, не заявил ей прямо, что, во-первых, больше ни один продюсер не стоит в очереди у него под дверью, чтобы купить роман, а во-вторых, предлагаемая цена — самая высокая из тех, что платили когда-нибудь за литературное произведение. Конечно, со стороны Франчески то было чистой воды упрямством, но Виктор проявил настойчивость, хотя и заплатил за роман чрезмерно высокую цену. Может быть, он хотел сделать ей подарок? Или в нем говорило желание снова быть с нею рядом?

Ник сообразил, что Катарин все еще ждет от него ответа, и, откашлявшись, заявил безразличным тоном:

— Она мне сказала, что не в состоянии оторваться от своей новой книги о Ричарде Третьем в самый разгар работы, чтобы ехать вместе со съемочной группой в Марокко. — «И с Виктором Мейсоном», — добавил он про себя.

Вертя в пальцах ножку бокала, Катарин задумчиво проронила:

— У меня создалось вполне определенное впечатление, что Франческе не пришлась по вкусу идея Виктора самому сыграть в фильме роль Китайского Гордона, не могу понять — почему. Может быть, он показался ей недостаточно хорош для этого обожаемого ею британского генерала. Она, пока работала над книгой, стала просто одержимой этим Гордоном. — Катарин легонько пожала плечами. — Возможно, она предпочла бы видеть в этой роли какого-нибудь английского актера.

«О Господи, Катарин, знала бы ты, какую чушь несешь!» — подумал Ник. Он отпил вина и отрицательно помотал головой.

— Мне про это ничего не известно, — начал было он и остановился, услышав звук дверного звонка. — Вот и Франки с Райаном. Не затрагивай больше эту тему, любовь моя. Ты только разозлишь Франческу, — предупредил Ник Катарин, направляясь в дом.

— Да, я понимаю, — пробормотала Катарин, даже не догадываясь, что кроется за всем этим.

Через мгновение в саду показалась Франческа, веселая, беззаботная и очень хорошенькая в своем бело-розовом хлопчатобумажном платье.

— Прошу прощения, Кэти, что мы опоздали, — извинилась она, подходя поцеловать подругу.

Катарин, приветливо улыбаясь, обнялась с ней. Она рада была видеть Франческу столь очевидно счастливой, о чем лучше всяких слов говорило ее сияющее радостью лицо.

— Все хорошо, дорогая. Мы с Ником прекрасно провели время за болтовней. А где Райан?

— Он на кухне вместе с Ником. Тот смешивает ему ром с кокой, вот так-то, — ответила Франческа, плюхаясь в кресло рядом с Катарин.

— Фу! — скривилась Катарин. — Вкус моего братца оставляет желать много лучшего.

— Не могу с тобой согласиться, Кэти Мэри, — отозвался от дверей Райан и машинально взглянул на Франческу. — Я нахожу, что у меня прекрасный вкус.

— Да, несомненно, — с легкой улыбкой согласилась Катарин, — но только в том, что касается женщин, но не напитков. Почему бы тебе, скажем, не выпить бокал вина, как всем приличным людям?

— Вот это мне кажется сейчас в самый раз.

Райан, по-мальчишески привлекательный в легких хлопковых брюках и рубахе в крупную зеленую клетку, прошел в сад и склонился к Катарин, чтобы поцеловать ее в щеку.

— Приношу извинения за опоздание. Это — моя вина, я говорил по телефону с па.

— Ох!

Катарин взяла сигарету из пачки, оставленной на столе Ником, умоляя про себя Райана не злоупотреблять детским обращением к отцу.

— Чего он хочет? — спросила она у поднесшего ей зажигалку Райана. В ее холодном тоне отразилась прежняя, неизменная антипатия к Патрику О'Рурку. Райан сел рядом с Франческой, поставил свое питье на стол и настороженно взглянул на сестру.

— Ничего особенного, просто он хотел уточнить, когда мой самолет прилетает сегодня в О'Хейр.

«Ну конечно, он ни на секунду не способен выпустить тебя из поля своего зрения», — прокомментировала мысленно Катарин.

— Насколько я помню, — вслух произнесла она, — весь полет занимает около шести часов. Можешь взять мой лимузин, чтобы добраться до аэропорта.

— Спасибо, Кэти, я непременно им воспользуюсь. — Он взглянул на Франческу. — Ты поедешь со мной, моя прелесть?

— Конечно, дорогой, — ответила ему обожающим взглядом Франческа. — Я, если ты не возражаешь, возьму с собой Ладу.

— Все, что ты скажешь, милая.

Он взял ее руку и принялся нежно поглаживать. Ник поспешил к ним с бутылкой белого вина.

— Простите, что заставил вас ждать.

Он наполнил вином бокал и подал его Франческе.

— Спасибо, Никки, — поблагодарила она его.

— Как продвигается ваша новая книга, детка? — спросил Ник, опускаясь в кресло между Франческой и Катарин.

— Прекрасно. Надеюсь через полгода ее закончить.

— Боже мой, как быстро!

— Не так уж быстро, Никки. Не забывайте, что я принялась за нее сразу, как разделалась со «Всадниками», в марте тысяча девятьсот шестьдесят первого. Так что я уже работаю над ней намного больше двух лет. Кроме того, выражаясь фигурально, Ричард Третий — мой давнишний приятель. Поэтому книга о нем движется намного проще и легче, чем первая. А как продвигается ваш новый роман?

— Медленно, но уверенно, — ответил Ник и обратился к Райану: — Как провели эту неделю в Нью-Йорке?

— Благодаря Франческе — чудесно. Приношу свои извинения, сестрица, за то, что мы почти не виделись с тобой. Как идут репетиции?

— Спасибо, вполне прилично. Вначале я слегка волновалась, выходя на сцену После такого долгого перерыва. Ты же знаешь, что я почти семь лет не выступала в театре. Но все возвращается ко мне самым волшебным образом. Терри — великолепен, как всегда.

Катарин оживленно болтала, с энтузиазмом отвечая на расспросы Райана по поводу готовящегося спектакля, а потом развлекала их забавными анекдотами про их режиссера и других участников труппы всевозможными театральными сплетнями.

Ник, лениво развалясь в кресле любовался Катарин и радовался тому, что она сегодня сумела расслабиться и не так напряжена, как обычно. Прихлебывая вино, он незаметно следил и за Райаном. Тот сегодня был намного оживленнее, чем прежде и Ник, улыбнувшись, отметил, что такой веселый и возбужденный Райан нравится ему значительно больше. Безо всякого сомнения, он — очаровательный молодой человек, разговорчивый и острый на язык, с недурным чувством юмора, умеющий вовремя и к месту вставить острое словцо. «У него хорошо подвешен язык, — подумал Ник с некоторой долей иронии. — Он типичный ирландец, этот Райан О'Рурк, со своим широким, открытым, простодушным лицом, большим кельтским ртом, блестящими зелеными глазами и светлыми рыжеватыми волосами. Загорелый, с веснушками на носу он производит впечатление здорового школьника, а своим высоким ростом и мускулистостью — как нельзя лучше соответствует расхожему представлению о здоровяке-американце. Если не считать рта с такими же ослепительно-белыми зубами, то они с Катарин внешне почти не похожи». Неожиданно Ника осенило, что есть еще одна черта, роднившая Райана с сестрой. В нем тоже есть нечто актерское и он явно умеет держать слушателей в руках своими умелыми речами. «Подозреваю, что он со временем отточит свою способность до совершенства, — сказал про себя Ник. — Он — профессиональный обольститель, этот Райан О'Рурк!»

Чуть повернув голову, Ник перевел взгляд на Франческу. Внешне она казалась холодной, замкнутой и слегка отстраненной, но глаза, которые она не сводила с Райана, выдавали ее. «Все ясно, — решил Ник, — она по уши в него влюблена», и это почему-то огорчило его, он сам не понимал почему. Кажется, О'Рурк достаточно привлекателен внешне, совершенно безобиден и, в отличие от своей сестры, бесхитростен, прозрачен, как стекло. У него напрочь отсутствуют ее коварство, изощренность ума, и он явно намного глупее столь сложной натуры, как Катарин. Но, с другой стороны, в нем нет и ее неискренности, стремления манипулировать людьми, что говорит в его пользу. Да, он хороший парень, правда, немного слабохарактерный и несамостоятельный. Ник понимал, что он опять берется судить других, и осуждал себя за свои скороспелые суждения о Райане, которые наверняка были несправедливыми, учитывая, что они совсем малознакомы. «Какого дьявола! Катарин права, Франческа имеет право немного развлечься. Это поможет ей наладить полноценную жизнь».

Отбросив прочь свои рассуждения о достоинствах и недостатках Райана О'Рурка, Ник встал.

— Так как насчет ленча? И где вы предпочитаете завтракать — в доме или здесь, в саду?

Катарин поднялась за ним следом и, подхватив Ника под руку, заявила:

— Во дворе становится слишком жарко. Если остальные не против, я предпочла бы поесть в столовой.

Франческа и Райан не стали возражать, и они все вместе прошли в дом.

— Кстати, Кэти, — сказал Райан, — завтра я приступаю к работе на новом месте.

Катарин, не донеся чашку с кофе до рта, со стуком опустила ее на стол и с удивлением, написанном на лице уставилась на брата.

— Мне казалось, что тебе нравится работать в газете! — воскликнула она, награждая Райана испытующим взглядом.

— Да, нравилась, но то была для меня лишь промежуточная остановка, Кэти.

— И чем же ты собираешься заняться теперь? Что это за новая работа? — требовательным тоном спросила она.

— Я буду теперь работать на мэра, на мэра Дейли, — ответил Райан, с тревогой глядя на сестру.

Сердце Катарин заныло. Итак, все ее уговоры и предостережения пошли прахом. Ее отец выиграл этот раунд.

— Это означает лишь то, что ты все-таки лезешь в политику.

В голосе Катарин прозвучало разочарование.

— Да, готов поклясться, что это так, — повысил голос Райан.

— Не могу в это поверить! — Катарин резко откинулась на спинку кресла и холодно посмотрела на него. — Ты всегда говорил, что тебе ненавистна сама мысль об этом, что у тебя нет никакого вкуса к политической карьере. Теперь же ты вдруг передумал. — Она холодно улыбнулась и с сарказмом добавила: — Нет, Райан, это не твое решение. Это отец решил за тебя.

Райан слегка покраснел и отвернулся, не выдержав пронизывающего взгляда Катарин.

— Это мое собственное решение, Катарин, — мгновение спустя заявил он. — В последние два года я много размышлял о своем будущем и пришел к выводу, что папа, как всегда, прав. Такие люди, как я, у которых за спиной громадное семейное состояние просто обязаны служить обществу. Это наш долг, наша обязанность. Так говорит папа, и я с ним полностью согласен. И он всегда хотел, чтобы я стал политическим деятелем. Ты хорошо знаешь, что с этой мыслью он воспитывал меня, это — мечта его жизни.

— Он всегда добивается того, что хочет, но, к счастью, не все его мечты воплощаются в жизнь, — огрызнулась Катарин, и победный блеск мелькнул в ее глазах.

Райан проигнорировал ее замечание и торопливо продолжил:

— Папа строит в моем отношении большие планы, и я готов приступить к их реализации. Он наметил для меня план действий, если хочешь, целую программу. Он хочет, чтобы через пару годков я прошел в Палату представителей, а еще через несколько лет, как он считает, я буду готов стать сенатором.

— А еще в один прекрасный день — президентом наших старых добрых Соединенных Штатов! Это он тебе тоже обещал? — презрительно рассмеялась Катарин. — Но единственное, что тебе не удастся, так это стать первым президентом-католиком в этой стране. Кое-кто успел тебя опередить.

— Ну, тогда я, возможно, буду вторым, — парировал Райан, а потом, смутившись, беспокойно заворочался в кресле и взял в руки чашку с кофе.

Ник с большим интересом прислушивался к этому разговору. Он заметил, что Райан выглядел взволнованным и намного менее уверенным в себе, чем обычно. Перегнувшись через столик, Ник взял сигарету и, прикуривая, искоса взглянул на Катарин, которая кипела от злости, но внешне хорошо владела собой. Ему многое стало ясно, Ник встретился глазами с Франческой, которая молила его взглядом вмешаться. Было хорошо заметно, насколько она взволнована происходящим. Ник выпрямился в кресле и громко спросил:

— Как вы отнесетесь к рюмке коньяка, Райан, и еще чашечке кофе? Катарин? Франческа?

— Спасибо, Ник, но, боюсь, что я уже опаздываю. Мне еще надо заехать в «Карлайл» за вещами. — Он взглянул на часы. — Уже больше четырех.

Ухватившись за благовидный предлог прекратить неприятный разговор, Франческа поднялась с места.

— Думаю, что нам действительно пора ехать, Ник. Спасибо за чудесный завтрак.

Пробормотав: «Увидимся позднее дома, дорогая», она поцеловала Катарин и заторопилась к выходу. Катарин, кивнув ей на прощание, обратилась к Нику:

— А я, пожалуй, выпью коньяка. Налей мне, пожалуйста, Ник.

— Сказано — сделано, — отозвался Ник и, взяв Франческу под руку, повел ее из сада в дом.

Райан тоже встал и подошел к Катарин, положил ей руки на плечи и поцеловал в голову.

— Пожалуйста, не дуйся, Кэти, это единственное, о чем я тебя прошу.

Она промолчала, и Райан торопливо проговорил:

— Эта неделя в Нью-Йорке была чудесной. И я обязательно приеду на твою премьеру. Буду стоять в проходе и любоваться своей необыкновенной красавицей сестрой.

Катарин решительно стряхнула с себя охватившие ее огорчение и разочарование. Слишком долго в прошлом они были разлучены с братом, чтобы рисковать потерять его снова. Зачем ей настраивать его против себя? Чем ближе они будут друг к другу, тем сильнее она сможет влиять на него. Просияв своей неподражаемой улыбкой, Катарин встала и обняла брата.

— Приезжай лучше к самому началу спектакля, дорогой. Счастливого пути, береги себя.

— Я был уверен, что ты поймешь меня, Кэти, — повеселел Райан. — И ты тоже береги себя и не работай так много, — велел он ей и поспешил в дом.

Через несколько минут вернулся Ник с двумя коньячными бокалами в руках.

— Прошу, любовь моя, — сказал он, ставя бокалы на стол. — Я поставил кофе на плиту. Кстати, я не знал, чем ты собираешься заняться, и потому сказал Райану, чтобы он прислал лимузин из аэропорта сюда. О'кэй?

— Да, спасибо.

Катарин понюхала коньяк, отпила крошечный пробный глоток и откинулась в кресле. Заметив задумчивое выражение ее глаз, Ник спросил:

— Хочешь обсудить со мной новости?

Катарин тяжело вздохнула.

— Просто не знаю, что делать, — покачала она головой. — Он так жаден до власти…

— Кто? Райан? — воскликнул, нахмурившись, Ник. — Конечно же, нет. Он мне показался далеко не…

— Нет-нет, — перебила его Катарин, — мой отец. Он — ужасный человек и крутит Райаном как ему заблагорассудится, управляет им, как марионеткой.

— Ваш отец действительно говорил это? Я имею в виду, что он хочет сделать Райана первым президентом-ирландцем и католиком.

— Да, — тихо ответила Катарин.

— И Райан поверил этому?

— Я не знаю, поверил ли он тогда, в первый раз. Ему было всего десять лет. Думаю, что он был просто напуган. Но я лично уверена, что отец считает возможным с помощью своих денег, своих могущественных друзей, а также — подзатыльников, щедро раздаваемых Райану, посадить его в Овальный кабинет Белого дома. И это — не пустая болтовня. Думаю, что он много лет промывает мозги Райану, убеждая в том, что он способен занять высший политический пост в этой стране. Мне жаль брата. В глубине души он не хочет всего этого, и с самой первой минуты своего возвращения в Штаты, когда мы с ним встретились и подружились снова, я стараюсь убедить Райана порвать с отцом и жить своим умом. Мне начинало казаться, что я в этом преуспела. — Она устало вздохнула. — Если бы Райан послушался меня, когда ему исполнилось двадцать, и уехал в Париж учиться живописи! Он ведь поразительно талантлив. Я тогда обещала ему взять на себя все расходы, и Райан был согласен ехать, весь прямо-таки дрожал от нетерпения.

— Теперь я смутно начинаю припоминать, что ты была чем-то расстроена в первое время после приезда в Голливуд. Вик сказал, что у тебя неприятности с братом, но я не подозревал о его способностях к рисованию.

Тут Катарин медленно, осторожно подбирая слова и заново переживая все случившееся много лет назад, пересказала Нику давнишнюю сцену в детской их старого дома в Чикаго.

— Мне кажется, что я никогда не смогу забыть лица нашего отца в тот момент, когда он объявил свою волю, как он хвастался тогда тем, что собирается сделать, как он намерен спланировать политическую карьеру Райана. В тот день я окончательно поняла, что отец ненавидит меня, и именно тогда, в этот самый день, я поклялась себе спасти Райана, чего бы это мне ни стоило.

Ник сидел молча, уставившись куда-то в пространство перед собой.

— Безосновательные амбиции — страшная вещь, — наконец проговорил он. — Ваш отец пытается управлять жизнью Райана, и я не завидую твоему брату. Его жизнь не принадлежит ему.

— Я это знаю, Ник.

Он искоса взглянул на нее и осторожно спросил:

— Так вот почему ты столь усердно работала на Джона Кеннеди, так старательно поддерживала его избирательную кампанию? Чтобы насолить своему отцу?

— Нет, конечно, — пылко возразила Катарин. — Я верю в Кеннеди, мне кажется, что именно в таком человеке нуждалась и продолжает нуждаться эта страна. Он — уникум. Он сумел поразить мое воображение точно так же, как твое и еще многих.

— А мысль о мести отцу совсем не приходила тогда тебе в голову, не руководила твоими действиями? — продолжал настаивать Ник, скептически глядя ей прямо в глаза.

Пораженная тем, что Ник употребил такое сильное слово, как месть, Катарин было открыла рот, чтобы возразить, но неожиданно расплылась в медленной, самодовольной улыбке.

— Скажем так, возможность повернуть нож в нанесенной ему ране прибавляла мне энтузиазма, — созналась она. — Особенно меня радовало то, что ему известно, насколько активно я участвовала в компании ДФК. Я предвкушала, какой это будет для него удар, когда старый Джо Кеннеди перебежит ему дорогу, первым проведя своего сына в Белый дом. Потом Райан мне рассказывал, как взбешен был отец моей деятельностью, называл меня предательницей, и это был наиболее приличный из эпитетов, которыми он меня награждал. Мне повезло, что удалось хоть немного отплатить ему за то зло, что он причинил мне в детстве.

Ник предпочел не расспрашивать ее о причинах вражды с отцом.

— Могу себе представить, как он был тогда зол на тебя! — Сжав губы, он вертел в руках бокал с коньяком. — Человек должен иметь возможность сам распоряжаться, своей судьбой, Катарин, — тихо продолжил Ник, пристально глядя на нее. — Мне кажется, что у Райана есть все необходимое, чтобы бороться за это право, но сопротивляться твоему отцу — очень не просто, я знаю людей такого сорта. Поэтому мой совет — отступи немного, дай своему брату спокойно вздохнуть. Не вмешивайся и не пытайся, пожалуйста, строить из себя, подобно своему отцу, вершителя чужих судеб.

— Я не собираюсь этого делать, — с готовностью согласилась Катарин. — Ты совершенно прав, Никки.

Но про себя она решила: «Патрик Микаэль Син О'Рурк ни за что не победит в этой битве. В конце концов победителем стану я и спасу душу Райана. Он должен быть моим, а этого будет достаточно, чтобы сокрушить моего отца».

Почувствовав на себе изучающий взгляд Ника, Катарин пожала плечами и звонко рассмеялась.

— Довольно говорить о серьезных вещах в такой чудный вечер, давай поболтаем о чем-нибудь более приятном.

Опершись локтями на стол, Катарин подперла ладонями подбородок и посмотрела на Ника своими бирюзовыми глазами, в которых появилось мягкое, мечтательное выражение.

— Должна сказать тебе, Никки, одну вещь. Я страшно рада, что Райан так увлечен Франки. Совершенно очевидно, что они любят друг друга. Она хорошо влияет на Райана, и я надеюсь, что он будет ее слушаться.

— Очень может быть, — лаконично ответил Ник, задаваясь вопросом, не потому ли Катарин поощряет связь Райана с Франческой, что надеется через нее управлять своим братом? Эта мысль неотступно преследовала его весь вечер, несмотря на все его усилия избавиться от нее.

 

43

Катарин была неотразима, и Ник все сильнее очаровывался ею. Неделя шла за неделей, и они, сами того не замечая, все больше времени проводили вместе, что, конечно, не могло долго оставаться незамеченным в обществе. Они оба были фанатично преданы своей работе, полностью поглощены своей профессиональной карьерой и в напряженном каждодневном труде, который мог показаться иным каторжным, находили покой и удовлетворение, что еще сильнее привязывало их друг к другу.

Николас Латимер заканчивал свой роман. Когда октябрь пришел на смену сентябрю, слова, казалось, забили из него фонтаном, и готовые страницы рукописи с фантастической скоростью стали вылетать из его пишущей машинки, в то время как Катарин вновь обрела прежнюю трепетную любовь к театру и каждый день приходила с репетиций радостно-взволнованной и оживленной.

Свои вечера они проводили тихо и почти всегда вместе в доме Ника. Он, понимая, что Катарин полностью поглощена своей работой в театре и вкладывает большую часть эмоций в свою роль, оберегал ее от ненужной траты сил на вращение в свете. Часто к ним присоединялась Франческа, порой забегали Терри и Хилари Огдены, и тогда они все вместе предпринимали вылазки в небольшие уютные ресторанчики вдали от наезженных дорог. Постепенно Ник начал сознавать, что его чувства к Катарин становятся все более глубокими, и наконец был вынужден признаться себе, что влюблен в нее, но не был уверен во взаимности. Лишь однажды он осмелился проявить к ней нежные чувства и обнять ее, но Катарин с нервным смешком выскользнула из его объятий и выглядела при этом удивленной и слегка огорченной. Получив мягкий отпор, Ник больше не возобновлял своих поползновений, оставаясь по-прежнему нежным и заботливым. Он решил, что не стоит торопить события. Ник достаточно хорошо изучил внутренний мир Катарин. И он прекрасно понимал, что нельзя завоевать ее силой, она должна прийти к нему сама, по собственной воле.

Они редко вспоминали о ее брате и только — в связи с Франческой Каннингхэм, которая еще сильнее прежнего была влюблена в него. Мудрый Ник благоразумно помалкивал и никогда не заговаривал о Райане с того памятного субботнего ленча в сентябре. Даже когда Катарин называла его имя, Ник воздерживался от каких-либо комментариев, ничем не обнаруживая своего отношения к нему. Райан не приезжал больше в Нью-Йорк, не считая короткой однодневной поездки в начале октября, но ни Катарин, ни Ник не встречались с ним в тот раз. Франческа передала Катарин записку от брата, в которой он подтверждал свое обещание обязательно присутствовать на премьере ее спектакля. Катарин тогда сказала Нику, что Райан не нарушит своего обещания, какие бы аргументы ни придумывал их отец, чтобы убедить его держаться от нее подальше.

В середине октября холодным вечером во вторник состоялось первое представление «Троянской интерлюдии» в театре «Морозко». Такой блестящей премьеры Бродвей не видел много лет. К тому времени Катарин уже стала всемирно знаменитой кинозвездой, обожаемой публикой, и толпы ее поклонников осаждали театр, желая увидеть ее первый выход на сцену в Америке. Не сумевшие достать билеты толпились у входа, и пришлось вызвать наряд конной полиции, чтобы сдерживать толпу.

Франческа, очаровательно смотревшаяся в бледно-желтом парчовом платье и такой же накидке, сидела в зале рядом с элегантной Хилари, наряженной в черный бархат и сверкающей бриллиантами. Их сопровождали Райан и Ник.

Уже через пятнадцать минут после начала представления всем стало ясно, что спектакль ждет грандиозный успех. Катарин была великолепна в будто специально созданной для нее роли Елены, а Терри равным образом заворожил публику своим Парисом. Эта замечательная пара играла с такой слаженностью, что казалась единым организмом. Когда спектакль закончился, публика своими восторгами чуть не обрушила стены театра, стоя приветствуя актеров и устроив им нескончаемую овацию. Немного времени спустя Катарин получила новую порцию громовых аплодисментов при своем появлении на традиционном банкете у «Сарди». Она медленно, даже немного застенчиво вошла в зал, но выглядела ослепительно в белом вечернем платье из шерстяного крепа. Изумрудное колье на шее и длинные серьги с изумрудами в ушах, когда-то преподнесенные ей Бью Стентоном в качестве свадебного подарка, отблесками зеленого пламени освещали ее лицо.

Ник поджидал ее, сидя за столиком вместе с Франческой, Хилари, Райаном и с продюсерами спектакля и их женами. И пока Катарин шла к ним, с ослепительной улыбкой раскланиваясь по сторонам, ему казалось, что его сердце вот-вот разорвется от любви и гордости за нее. Появившийся в зале за ней следом Терри получил свою долю бешеных оваций. Тосты следовали один за другим, шампанское лилось рекой, и только через час им удалось вырваться в «Рейнбоу-рум», где уже вовсю гремел парадный бал для всей труппы и почетных гостей.

Весь вечер Катарин ни на шаг не отходила от Ника. Несмотря на все ее оживление и самоуверенный вид, он явственно ощущал, как она внутренне напряжена. Беспокойство не оставляло ее до тех пор, пока взбудораженный пресс-агент не доставил в зал первые выпуски утренних газет. Он ворвался, размахивая ими над головой и громко крича:

— Успех! У нас — полный успех!

За общим шумом и громом оркестра никто не разобрал его слов, но его сияющее, взволнованное лицо говорило само за себя. Рецензии во всех газетах были восторженными, и даже известный своей желчностью театральный обозреватель «Нью-Йорк таймс», которому трудно было угодить, способный одним росчерком пера превознести или уничтожить любой спектакль, в данном случае не нашел иных слов, кроме восхищения.

Сразу расслабившаяся Катарин засветилась нескрываемой радостью. Да, то была незабываемая ночь!

Неделю спустя, вечером после очередного спектакля, Ник повез Катарин в «Павильон» тихо поужинать. Случилось еще одно событие, которое им следовало отпраздновать. Он отправил издателям рукопись своего романа. Взяв Катарин за руку и подняв бокал с шампанским, Ник торжественно объявил, что посвятил свой новый роман ей. Катарин была так этим тронута, что даже прослезилась.

— Подумать только, ведь было время, когда ты страшно ненавидел меня, — пробормотала она, смахивая рукой с ресниц нависшие на них слезы.

— Было время, когда и ты сама ненавидела меня, — тихо ответил Ник, не сводя глаз с ее лица.

— Думаю, что с моей стороны то была просто защитная реакция на твою откровенную антипатию ко мне, — усмехнулась Катарин.

— Возможно, — ответил Ник и, снова взяв ее руку, прижал ее к лицу. — Тебе никогда не приходило в голову, что любовь и ненависть — две стороны одной медали, моя глупая, но обожаемая, боготворимая мною девочка?

Краска бросилась в обычно бледное лицо Катарин, и она, потупившись, промолчала. Но секунду спустя, бросив на него короткий взгляд из-под бахромы своих темных пушистых ресниц, чуть слышно прошептала:

— Да, приходило.

Ник вспомнил этот восхитительный вечер месяц спустя, когда он сидел за письменным столом в своем кабинете и, разговаривая по телефону с матерью, машинально рисовал сердечки в своем блокноте, надписывая их разными уменьшительными именами Катарин.

— Да, ма, конечно, я обязательно приеду на обед в День Благодарения. Как я могу пропустить его!

— Порой с тобой это случается, Николас, — мягко упрекнула его миссис Латимер. — Но я понимаю, что ты делал это неумышленно и что твои прогулы приходятся на те годы, когда ты болтался по заграницам. — Секунду поколебавшись, она торжественно заявила: — Знаешь ли, мы ждем Катарин тоже.

— Очень мило с вашей стороны, но я не уверен, что она сможет приехать, мама. Она уже и так пропустила пару спектаклей из-за больного горла.

— Весьма сожалею об этом. Надеюсь, с ней ничего серьезного?

— Нет, вероятно, завтра вечером она снова выйдет на сцену. Между прочим, чем меньше остается времени до Дня Благодарения, тем сильнее я начинаю подозревать, что театр будет работать в этот вечер.

— О, дорогой мой, какая жалость! Твой отец будет разочарован не меньше моего. Но ты сам все равно приедешь?

— Да, дорогая, обязательно.

— Чудесно. Теперь мне пора поторапливаться. Я записана на прием к стоматологу. О, Ник, дорогой…

— Да, мама? — быстро переспросил он, бросая взгляд на часы и торопясь поскорее приняться за новый сценарий, который писал для Виктора.

— Есть хоть доля правды во всех этих слухах? Нас с твоим отцом очень интересует…

Она, недоговорив, испуганно замолчала.

— Какие именно слухи тебя волнуют, мама? — спросил Ник, прекрасно зная, что она хотела узнать.

— Ну, все эти заметки в газетах по поводу вашего романа с Катарин, о том, что вас с нею видят то тут, то там, словом, всюду вместе. Может быть, у нас наконец-то появится невестка?

— Не торопи меня, ма, — рассмеялся Ник.

— Тебе уже сорок, Никки.

— Всего тридцать шесть, ма. До свидания. На той неделе увидимся.

— До свидания, Никки, — вздохнула его многострадальная мать и положила трубку.

Продолжая посмеиваться, Ник вставил в машинку чистый лист бумаги, поставил номер страницы и откинулся в кресле, глядя в стену перед собой и пытаясь воспроизвести перед глазами ту сцену будущего фильма, которую он собирался сейчас описать. Тут снова зазвонил телефон, и Ник, выругавшись про себя, повернулся вместе с креслом и поднял трубку. Звонил его литературный агент, который, извинившись за беспокойство, коротко рассказал Нику о возможной продаже прав на экранизацию его нового романа, после чего повесил трубку. Затем один за другим с небольшими перерывами последовали еще три звонка — от издателя, от секретаря Ника Филлис, работавшей у него по полдня, и, наконец, от «Тиффани», чей торговый агент сообщил Нику, что его заказ готов.

Закурив сигарету, чтобы прочистить мозги от всех этих отвлекающих звонков, Ник переставил оба телефона на пол, снял с них трубки и бросил поверх них две диванные подушки. Докурив, он сел за машинку и стал неторопливо печатать. Интенсивно проработав часа два, Ник сходил на кухню и, вернувшись в кабинет с большой кружкой кофе, снова с головой погрузился в свой сценарий. Увлеченный работой, он не замечал ничего вокруг, и ему потребовалось несколько минут, чтобы расслышать настойчивое дребезжание звонка у входной двери. Ник посмотрел на часы. Было около трех. Недоумевая, какой нежданный гость заявился к нему, он сбежал по лестнице вниз.

Отперев дверь, Ник с изумлением обнаружил за ней стоящую на ступеньках, укутанную в толстый платок и соболью шубу Катарин. Громадные темные очки прикрывали половину ее лица.

— Привет, дорогая, — обрадованно сказал Ник, пропуская ее с холода в дом и глядя вниз в поисках лимузина у входа.

— А где машина? — нахмурился он. — Неужели ты шла пешком…

— Ник, ты ничего не знаешь? — спросила Катарин, порывисто хватая его за руку, и, сняв темные очки, пристально посмотрела на него. Всегда бледная, она сейчас была белой как полотно и выглядела страшно чем-то потрясенной. Ник не успел ничего ответить, как Катарин, заикаясь, с трудом выговорила: — П-п-президент. В него стреляли, он убит. Я целую вечность пытаюсь дозвониться до тебя, но твои телефоны…

— О Боже!

Глаза Ника недоверчиво распахнулись, и он, будто получив сильный удар в солнечное сплетение, привалился к стене. Потрясенный, он потерянно повторял:

— О Боже! Ты уверена в этом? Где? Когда? О, ради Христа, нет!

— В Далласе, примерно в двенадцать тридцать, — дрожащим голосом ответила Катарин и с искривившимся лицом шагнула к Нику. Он обнял ее и прижал к себе. Смертельно побледнев, подобно Катарин, Ник стоял в полутемной прихожей, ничего не видя перед собой. Перед его взором неотступно стоял образ молодого красавца президента, полного жизни и надежд. Как мог он умереть? Нет, только не Джон Кеннеди! Этого не может быть! Это какая-то ошибка.

— Кэт, ты уверена? Как ты узнала? — кричал он срывающимся голосом.

Она отстранилась, глядя ему прямо в глаза, и слова стали торопливо слетать с ее губ:

— Это правда, Ник! У меня был случайно включен телевизор. Я сидела, читала и не очень приглядывалась к тому, что показывают. Кажется, шла мыльная опера «Если мир перевернется». Неожиданно Си-би-эс прервала передачу и запустила экстренный выпуск новостей. На экране появился ужасно взволнованный Уолтер Кронкайт, который сказал, что по президентскому кортежу в Далласе сделано три выстрела и президент тяжело ранен. Я посмотрела на часы и запомнила время. Было час сорок. Я принялась названивать тебе, но обе линии были постоянно заняты. Я все продолжала звонить, но потом сообразила, что ты снял…

— Идем к телевизору! — крикнул Ник и бросился наверх.

Он включил телевизор в кабинете и застыл, глядя на экран. Все сомнения рассеялись. Теперь Кронкайт владел полной информацией и мрачным, потрясенным голосом сообщал подробности. У него дергалась щека, когда он снова повторял сказанное им несколько минут назад для тех, кто только что включил телевизор. Президент Кеннеди скончался в мемориальном госпитале «Парк-лэнд» в Далласе.

Ник не мог поверить в случившееся. Факты не доходили до его сознания, и он переключал телевизор с одного канала на другой, улавливая обрывки информации, сообщаемой растерянными дикторами новостей. Он обернулся к Катарин, но ее не было рядом. Он даже не заметил, как она вышла. Минуту спустя она вернулась уже без шубы, неся в обеих руках кружки с кофе. Она молча поставила кофе на стол и опустилась на диван. Ник сел рядом, и Катарин, положив голову ему на плечо, проговорила дрожащим голосом:

— Ник, это же Америка, а не какая-то банановая республика. У нас здесь никогда не было террористов. О, Ник, я боюсь. Что происходит с этой страной?

— Я не знаю, — пробормотал Ник. — А самое главное — что будет со страной потом, после этого дня?

Он растерянно провел ладонью по лбу, достал сигарету и с трудом прикурил от метавшегося пламени зажигалки в его дрожащих руках.

Ник и Катарин провели многие часы перед телевизором, почти не разговаривая друг с другом, ловя страшные подробности коварного и безжалостного убийства их любимого президента. Несколько раз Катарин не выдерживала и заливалась слезами, и Ник, сам глотавший слезы, принимался утешать ее.

— Никак не могу в это поверить. Не могу забыть его остроумия, его юмора, того, как он был любезен со всеми нами, принимавшими участие в его избирательной кампании. О Боже, Никки, страшно подумать, как, должно быть, страдает сейчас его несчастная жена. И дети, они еще такие маленькие, — обреченно качала головой Катарин. — Но почему именно Джон? За что они его, Ник?

— Не знаю, Кэт, совершенно себе не представляю, — единственное, что мог ответить Ник, думая про себя: «А что они сделали со всеми нами? За что они убили его?»

Немного успокоившись, Катарин прошла на кухню, приготовила сандвичи с тунцом и салатом и принесла их в кабинет. Но они оба были не в состоянии сейчас есть, и сандвичи так и остались нетронутыми на их тарелках. Немного погодя Ник вспомнил, что трубки его телефонов по-прежнему сняты, и положил их на место. На него немедленно обрушился безумный шквал телефонных звонков. Звонили его литературный агент, его зять Хант, его отец. Все они пребывали в шоке, взрослые мужчины рыдали, как дети, не стыдясь слез. Из Коннектикута, где она проводила уик-энд, дозвонилась Франческа. Подавленная и испуганная, она задавала те же вопросы, что и Катарин: «Как такое могло произойти здесь, у нас? Что происходит со страной? Был ли это заговор?» Но у Ника не было ответов на эти вопросы, лишь страх, гнев и печаль переполняли его.

Ближе к вечеру из Калифорнии позвонил Виктор. Он говорил надтреснутым, искаженным от переполнявших его чувств голосом, и Нику казалось, что в грустном и растерянном тоне Виктора отражаются его собственные гнев и растерянность.

Вечером того же дня, в шесть пятнадцать на экранах телевизоров появился Линдон Бейтс Джонсон и впервые обратился к потрясенной скорбящей нации как ее президент. И только теперь Николас Латимер окончательно осознал тот факт, что Джон Фицджералд Кеннеди действительно погиб, сраженный пулей убийцы, и ощутил чувство громадной невосполнимой утраты, почти такое же, как семь лет назад, когда погибла в автомобильной катастрофе его любимая сестра Марсия.

Ник лежал на диване в своем темном кабинете и курил, не в силах уснуть. Беспокойные мысли непрестанно метались в его голове. Ник чувствовал, что в его стране происходит нечто злое и опасное, действуют какие-то темные силы, и это тревожило его и пугало. Ник всегда внимательно читал газеты и журналы, он изучал историю, древнюю и современную, и уже давно заметил, что правый радикализм набирает опасную силу, что в стране расцветают фанатизм и ненависть. Сейчас страна потрясена безумным и необъяснимым актом жестокости, но разве не была она давно и во многом ожесточена?

Неужели — фашизм? Ник вздрогнул. Будучи евреем, он не мог не знать о германском нацизме и сейчас вспомнил свой давний разговор с Кристианом фон Виттенгеном о приходе Гитлера к власти. Тогда он недоуменно спросил Кристиана: «Скажите мне, ради Бога, как удалось Гитлеру склонить такую культурную нацию, как немцы, к поддержке своей расовой политики, своего антисемитизма?», и тот, удивленно взглянув на Ника, ответил ему вопросом на вопрос: «А на что вообще способна культура?» Нику вспомнилось, как тогда он молча встряхнул головой в ответ, и Кристиан угрюмым тоном, тщательно выговаривая каждое слово, заметил: «Вы, родсовский стипендиат, постарайтесь вспомнить, что вы читали по истории, когда учились в Оксфорде. Тогда сами поймете, что ненависть, фанатизм и предрассудки — те чувства, которые очень легко охватывают как отдельных людей, так и целые народы под влиянием дурного и бессовестного человека, когда тот начинает свою дьявольскую работу. Эти фанатичные маньяки играют на людских слабостях, на их страхе и невежестве. Загляните в учебники истории, Николас, и убедитесь, что примеры невероятной жестокости так и скачут по их страницам. Испанская инквизиция, турки, вырезающие безоружных армян, еврейские погромы, начавшиеся в России после убийства террористами царя Александра Второго…

К нашему стыду и глубокому сожалению, звериная жестокость свойственна человеку, это — единственное, что человечество пронесло через века в полной неприкосновенности. Разве можно без содрогания вспоминать о всех отвратительных, не поддающихся воображению актах жестокости, которые совершали против себе подобных люди, осмеливающиеся называть себя цивилизованными? Мы обязаны быть постоянно настороже против любых проявлений слепой жестокости, иначе в самом недалеком будущем рискуем оказаться лицом к лицу с новым страшным террором. История, к сожалению, имеет склонность к повторениям».

Ник снова задрожал, вспоминая, как он, слушая предостережения Кристиана, смотрел в его суровое, страдающее лицо, а потом перевел взгляд на его безжизненные ноги и подумал: «Да, он знает, что говорит. Он сам прошел через это, побывал в пасти дьявола, но сумел вырваться из его зубов».

Ник загасил сигарету в пепельнице и натянул на себя одеяло. Интересно, спит ли Катарин в соседней комнате? Она попросила у него разрешения остаться переночевать, сказав, что не может даже подумать о том, чтобы возвращаться домой. Вскоре после полуночи она облачилась в его пижаму и забралась в постель в его спальне, выглядя при этом такой же утомленной и несчастной, как и он сам.

В этот миг Ник услыхал скрип приоткрывшейся двери и шепот Катарин:

— Ты не спишь, Никки?

— Нет, дорогая.

Катарин вошла в кабинет и, дрожа всем телом, обратилась к севшему на диване при ее появлении Нику:

— Не могу сомкнуть глаз.

Ник подвинулся, освобождая для нее место, и Катарин с благодарностью юркнула под одеяло и доверчиво прижалась к нему.

— Я так напугана, Никки, — сказала она немного погодя. — Боюсь за всех нас, но особенно — за Райана.

Ник чувствовал ее теплое дыхание у себя на щеке.

— Не хочу, чтобы он шел в политику. То, что случилось сегодня, может повториться.

Не дождавшись ответа Ника, она прошептала:

— Это может, может повториться!

— Да, — неохотно согласился Ник, вспоминая слова Кристиана и молясь про себя, чтобы этого не произошло.

Они продолжали разговаривать, тесно прижавшись друг другу и стараясь, как умели, утешить и успокоить один другого. Наконец Ник, которого стала постепенно возбуждать близость ее теплого, красивого тела, убрал волосы с лица Катарин и крепко поцеловал ее в губы.

— Я люблю тебя, Катарин, — сказал он, не в силах больше сдерживать себя.

— И я люблю тебя, Никки, — немедленно ответила Катарин, обвивая руками его шею и отвечая на его поцелуй.

Потом они любили друг друга, не стесняясь своих обнаженных чувств, и акт их любви стал жизнеутверждающим финалом этого страшного дня.

 

44

Однажды утром, примерно четыре месяца спустя, Катарин проснулась с удивительным и незнакомым ощущением легкости. Казалось, с ее плеч свалилась чудовищная тяжесть. Впервые за многие годы пропала та гнетущая тревога, в которой Катарин жила постоянно, и остались только радость и облегчение, даже легкая эйфория от обретенного наконец счастья с Николасом Латимером.

Катарин энергично выпрыгнула из постели, накинула халат и отправилась в кухню своих новых апартаментов, которые она недавно сняла по совету Ника. Она быстро приготовила себе чашку чая и маффин, составила все это на небольшой поднос и вернулась с ним обратно в постель. Прихлебывая чай маленькими глотками, Катарин не сводила глаз с фотографии Ника, стоявшей на тумбочке рядом с кроватью. Она любила его так, как ни одного мужчину в своей жизни, и не переставала дивиться силе и глубине своего чувства. Ее глаза скользили по худощавому привлекательному лицу Ника с искрящимися весельем глазами и озорной улыбкой на губах. Она находила в нем все, что только можно пожелать от другого любимого человека — любовь, заботу, образованность, мудрость, нежность и порой — удивительную забавность. Неужели было время, когда она находила его шутки резкими и жестокими? Да, иногда он бывает насмешливым, но, как она теперь хорошо понимала, в его словах не бывает жестокости. Его ироничность проистекает из его своеобразного взгляда на окружающий мир, из его умения во всем находить смешные стороны, из его способности подшучивать, в первую очередь над самим собой.

Неожиданно мысли Катарин обратились к Бью Стентону. Подобно Нику, Бью всегда внушал ей чувство защищенности. Она искренне любила его, пусть не так страстно, как Ника, и они были счастливы вместе, по крайней мере в начале их брака. Но постепенно отношения разладились, хотя Катарин до сих пор не понимала, почему так случилось. Бью стал отдаляться от нее, постоянно пребывал в дурном настроении, и в один прекрасный день Катарин поняла, что он стал относиться к ней как старший товарищ, но не муж. Она не придала значения случившейся перемене в Бью, но, очевидно, это беспокоило его. Их брак распался, возможно, потому, что Бью совершенно не понимал ее и склонен был считать ее ровное, спокойное отношение к себе равнодушием. Пожалуй, Катарин была удивлена больше, чем кто-либо, когда Бью стал настаивать на их разводе. Но даже теперь он продолжал опекать и по-своему любить ее. Они стали ближайшими друзьями. Но инстинктивно Катарин понимала, что если она когда-либо и нуждалась в Бью, то только в качестве покровителя.

Она громко рассмеялась, вспомнив, как Ник ревновал ее к Бью, когда пару недель назад тот специально прилетел в Нью-Йорк с побережья, чтобы увидеть ее на сцене. Хотя вначале предполагалось дать ограниченное число представлений их спектакля, но он продолжал идти, уже в два раза перекрыв это запланированное число и каждый раз собирая полный зал. Это привело Бью, который всегда предсказывал Катарин большое будущее и благоговел перед ее игрой, в полнейший восторг. Он настоял на том, чтобы отвезти их с Ником поужинать после спектакля и за столом ухаживал за ней с такой предупредительностью, что Ник стал испытывать недоверие и самые мрачные подозрения. Потом Ник в течение нескольких дней докучал Катарин бесконечными расспросами о ее семейной жизни с Бью и бомбардировал ее вопросами о том, почему распался их брак, но так и не добился от нее ясного ответа. Катарин не отвечала на вопросы Ника вовсе не потому, что не доверяла ему, но просто потому, что сама толком до сих пор не понимала, почему ее замужество, образно говоря, «разбилось о скалы». Вместе с тем ревность Ника забавляла Катарин. Они с Бью расстались в 1959-м, а сейчас шел март 1964-го. Трудно понять, как можно ревновать теперь, когда ясно, что между ними с Бью ничего нет.

Небольшие каминные часы от «Тиффани» пробили десять, напомнив Катарин, что сегодня — суббота, и это значит, что, наряду с вечерним спектаклем, у нее будет еще и дневное представление. Торопливо пройдя в ванную комнату, она отвернула краны, чтобы наполнить ванну, подлила в воду ароматный шампунь и заколола волосы. Катарин, всегда была помешана на чистоте, а с годами ее трепетное отношение к личной гигиене не только не ослабло, но даже усилилось. Теперь ритуал туалета стал еще продолжительнее и занимал не менее часа. Обработав себя несколькими сортами зубной пасты, полосканий для рта, дезодорантов и духов, Катарин расчесала волосы и, собрав их в конский хвост на затылке, перешла в спальню, где громадный комод ломился от сложенного аккуратными стопками изысканного, самого дорогого белья. Катарин выбрала белый шелковый комплект с кружевами, чтобы надеть его под белую шелковую блузку и ажурную голубую шерстяную кофточку ручной вязки. Сунув ноги в черные замшевые туфли на низком каблуке, она повязала конский хвост синей лентой, надела на запястье часики и браслет с аквамаринами и бриллиантами, нацепила на палец обручальное кольцо, подаренное ей Ником на Рождество. Затем она одела темные очки, взяла в руки замшевую сумочку и маленький чемоданчик с ночной рубашкой и туалетными принадлежностями и вышла из спальни. Поскольку сегодня была суббота, она намеревалась, как обычно, провести уик-энд с Ником в его доме. Она заперла за собой дверь квартиры и юркнула в лифт, где с удовольствием думала о том, как много приятных вещей предстоит ей в грядущие дни. Ник целую неделю провел у Виктора Мейсона на ранчо «Че-Сара-Сара», обсуждая с ним свой новый сценарий, и сегодня вечером, но не поздно, он должен был вернуться из Калифорнии. Катарин не терпелось поскорее встретиться с ним, поведать ему, как она соскучилась.

Спустившись в вестибюль своего дома, Катарин заметила своего шофера Говарда, занятого беседой со швейцаром. Шагнув ей навстречу, тот любезно поприветствовал ее и принял чемоданчик из ее рук.

— Привет, Говард, — улыбнулась ему Катарин, выглядывая через стеклянную дверь на улицу, — кажется, день сегодня чудесный. Я хочу пройтись до театра пешком.

— Ни в коем случае, мисс Темпест! Мистер Латимер убьет меня за это. Толпа поклонников в два счета растерзает вас.

— Да, — вздохнула Катарин, подумав про себя, что за славу приходится расплачиваться дорогой ценой и в первую очередь такими мелкими удовольствиями, как пешие прогулки.

Ее лимузин отъехал от подъезда, и, пока они ехали по семьдесят второй улице в сторону Парк-лейн, Катарин, откинувшись на подушки сиденья, перебирала в голове те дела, которые ей предстояли на следующей неделе. Нужно принять окончательное решение по закупке мебели и других вещей для ее новой квартиры, которую она обставляла с помощью Франчески. К середине месяца, когда Катарин собиралась устроить прием в честь Хилари Огден, квартира должна быть полностью готова. Ей еще надо будет переговорить с поставщиками по поводу меню для ужина а-ля фуршет, разослать приглашения, приобрести подарок для Хилари, обновить свой летний гардероб. Представления спектакля в марте заканчиваются, и в апреле они с Ником поедут на каникулы в Мексику, в маленькое местечко Лас-Бризас недалеко от Акапулько. Это должен быть чудесный, долгожданный и столь необходимый им обоим отдых перед тем, как Ник примется за свой новый роман, а она сама начнет сниматься в новом фильме.

Вспомнив про новую картину, Катарин нахмурилась. Ей нравились сценарий и ее партнер, ставить ее должен один из самых любимых ею режиссеров. Ее смущало лишь одно — студия, которая снимала фильм, «Монарх». Теперь она принадлежала Майклу Лазарусу, точнее контрольным пакетом «Монарха» владело его многоотраслевое объединение «Глобал-Центурион». Как ни странно, Катарин до сих пор была неравнодушна к Майклу, и то же самое, очевидно, можно было сказать и о нем. Ник ничего тут не мог поделать, хотя он неоднократно во всеуслышание заявлял о своей неприязни к Лазарусу и постоянно предостерегал Катарин от слишком тесной с ним дружбы. В конце концов Нику пришлось согласиться на то, чтобы она снималась в этом фильме, в основном потому, что, как ожидалось, из него должно было получиться высококлассное произведение искусства, а кроме того, потому, что студия пригласила Катарин на съемки за очень большой гонорар.

Потом Катарин подумала о том, что ей делать со своим домом в Бель-Эйр. Не стоит ли ей продать его, поскольку она собиралась перебраться на постоянное жительство в Нью-Йорк. Ей нравился этот город, и, кроме того, она хотела быть поближе к Нику, который совершенно недвусмысленно дал ей понять, что ни за что на свете не переедет в Калифорнию, находя воздух Голливуда совершенно не располагающим к продуктивной работе. Возможно, в конце лета она выставит дом на продажу. Они с Ником рассчитывали пожить там, пока она будет сниматься, но потом, когда съемки закончатся, нужда в доме отпадет. В ноябре они вместе с Виктором поедут в Африку, где начнутся съемки фильма по сценарию, который Ник только что закончил для «Беллиссима Продакшнс». «Так что почти весь предстоящий год у меня распланирован», — подумала Катарин, надув губки и выглядывая из окна лимузина. К ее немалому удивлению, они уже доехали до Таймс-сквер и готовились сворачивать на Бродвей.

Ник опрокинул Катарин на подушки и, распластавшись поверх нее всем телом, заглянул ей в глаза.

— Ну нет, я не позволю тебе сбежать, — тихо проговорил он.

Катарин рассмеялась в ответ:

— Никки, ты ненасытен.

Она попыталась высвободиться, но Ник усилил нажим, придавив ее всей своей массой. Он так сильно сдавил ее руками, что Катарин невольно застонала.

— Никки, пусти меня, пожалуйста…

— Нет, Кэт, не так скоро. И ты глубоко заблуждаешься, думая, что я снова хочу заниматься любовью. Вовсе нет, я просто хочу поговорить с тобой.

— Мы сможем потом разговаривать сколько твоей душе будет угодно, но позволь мне прежде сходить в ванную комнату.

Ник отрицательно покачал головой.

— Это как раз то, о чем я хотел тебя спросить. Почему ты спешишь сбежать из моих объятий в ту же минуту, как мы кончили любить друг друга? — С тенью огорчения в голосе он добавил: — Мне это не нравится, Кэт, дорогая. Более того, это тревожит меня. — Он кашлянул и пристально посмотрел на нее своими спокойными, честными, ярко-синими глазами. — Чтобы быть до конца откровенным, должен признаться, что это представляется мне даже слегка оскорбительным.

Катарин удивленно взглянула на него.

— Я не совсем тебя понимаю, — запинаясь, проговорила она и замолчала.

— Мне, без сомнения, известно твое неодолимое стремление к чистоте которое ты испытываешь в любую минуту дня и ночи, но разве это так необходимо — каждый раз резко срываться с постели? Создается впечатление, что тебе не терпится поскорее смыть с себя любые, оставшиеся от меня следы 1 на твоем теле.

Сказанное Киком поразило и обидело Катарин, и она поджала губы, нервно моргая ресницами. Протянув руку, она провела пальцем по его щеке.

— Не шути так, Никки, ты же знаешь, как сильно я люблю тебя. — Она принужденно улыбнулась, испытывая необъяснимое смущение. — Но я не могу себя переделать, я люблю чувствовать себя всегда чистой и свежей.

— Но ты и так безупречна в этом смысле, — вздохнул Ник. Его голос прервался, и он, отвернувшись, скатился с нее, освободив от давления своего тела. Катарин, как обычно, немедленно выскользнула из постели и, не говоря ни слова, исчезла. Ник нашел сигарету, закурил и лег на спину, размышляя. Он не солгал, сказав Катарин, что ее неистовое стремление поскорее сбежать под душ огорчает его. Хотя мысль об этом давно волновала, ранее он избегал обсуждать ее с Катарин, боясь обидеть. Но сегодня в самолете он все время раздумывал об этой удивительной, раздражавшей его привычке и сейчас решил объясниться. Нарыв должен быть вскрыт до того, как он успеет созреть. Ник подозревал, что излишнее внимание уделяемое Катарин личной гигиене, связано с чем-то более серьезным и важным, нежели простое стремление к чистоте. С любой другой женщиной он давно бы уже поговорил откровенно, но Катарин была очень застенчива и упорно уклонялась от любых разговоров о сексе, причем ее замкнутость во всем, что касалось этой интимной сферы, была неестественной и граничащей с жеманством. Он любил ее с неистовством, доводившим его порой до головокружения, и хотел, чтобы между ними не оставалось никаких недомолвок.

Через несколько минут дверь ванной комнаты отворилась, и Катарин, обернутая полотенцем, будто саронгом, подошла к нему, обдав его ароматным облаком своих изысканных духов.

— Могу поспорить, что я захватил с собой наверх бутылку вина, но, убей меня Бог, если я помню, куда я ее девал. После недельной разлуки у меня, клянусь, было единственное желание — поскорее затащить тебя в постель, — приветливо улыбнулся ей Ник, умоляя себя быть с нею как можно более тактичным и нежным.

Катарин рассмеялась, осмотрелась вокруг и обнаружила бутылку у окна на комоде. Она принесла ее, наполнила вином бокалы, стоящие на тумбочке около кровати, и протянула один из них Нику. Потом она вскарабкалась на постель и уселась посредине в позе лотоса лицом к Нику.

— Я так рада, что ты вернулся, Никки. Я соскучилась по тебе.

— Я тоже скучал по тебе, дорогая, — ответил Ник, беря ее руку и целуя кончики пальцев. Поколебавшись долю секунды, он сказал: — Между нами не должно быть никаких преград, Катанка.

— Но их же и не существует! — с удивленным видом вскричала она.

Ник промолчал, неотрывно глядя ей в глаза. Тогда Катарин робко спросила:

— Или они все-таки есть? Ты должен…

Ник предупреждающе поднял руку и покачал головой.

— Я хочу кое-что тебе сказать, но не желаю, чтобы это тебя как-то обидело или расстроило. Тебе уже двадцать девять лет, ты — взрослая женщина и должна научиться обсуждать некоторые интимные вещи осознанно и интеллигентно, без ложного стыда.

Катарин охватила паника. По выражению лица Ника, по серьезности его тона она поняла, что он намерен втянуть ее в разговор о сексе, и пришла в сильное возбуждение. Потупившись, она судорожно сглотнула и будто онемела. Догадавшись об испытываемом ею неудобстве, Ник с величайшей нежностью спросил:

— Несколько минут назад я уже говорил тебе, что ты безукоризненна в смысле чистоты. Почему же тогда тебе всегда кажется иное?

— Я не знаю, — совершенно искренне пробормотала она.

Решив сразу взять быка за рога, Ник спросил:

— Разве я не делаю тебя счастливой, Кэт?

— Ты прекрасно знаешь, что — да!

— Я имею в виду — в постели, в сексуальном смысле?

— Да, — прошептала Катарин и, подняв голову, взглянула ему в лицо. — А что, я не… не удовлетворяю тебя?

Когда она сумела выговорить свой вопрос, ее щеки залились краской, и она почувствовала огромное напряжение в Душе.

— В большинстве случаев — да, но тем не менее бывают моменты… — Ник запнулся, подумав: «Слишком часто бывает!» — и осторожно двинулся дальше: — Порой я не нахожу в тебе того отклика, на который рассчитывал, и чувствую, что тебе самой не удается со мной расслабиться в той мере, какаядолжна быть. Очень часто ты кажешься какой-то отстраненной и даже, откровенно говоря, слегка заторможенной.

Ну вот он и высказал то, что давно собирался. Наконец между ними нет ничего недосказанного. Ник внимательно следил за Катарин, ожидая ее реакции. Лицо ее стало пунцовым.

— Все-е-гда? Я всегда выгляжу заторможенной?

— Нет, — солгал Ник, стараясь щадить ее чувства. — Например, если ты до того немного выпьешь, то становишься немного раскованнее, — добавил он, и в его словах была доля правды.

— О! О! — закрыла она лицо руками.

— Послушай, моя дорогая, не стоит так расстраиваться. Мы должны этой ночью все спокойно обсудить. Это имеет большое значение для наших отношений в будущем.

— Не… не считаешь ли ты… — Катарин уронила руки на колени и потупилась. — Не считаешь ли ты меня ф-фригидной?

Она с трудом выдавила это ненавистное слово и поникла, не осмеливаясь взглянуть на него и еще более страшась его ответа.

— Быть фригидной, Кэт, дорогая, — не преступление, — ласково проговорил Ник, еще сильнее полюбивший ее в эти минуты. — Обычно она бывает вызвана какой-то серьезной причиной.

Наступило долгое молчание, а потом Катарин спросила тоненьким голоском:

— Какая причина?

Ник потушил сигарету и взял ее дрожащую руку в свои. Поглаживая ее, он теплым, убежденным тоном сказал:

— Я по-настоящему тебя люблю, Катарин, и хочу тебе помочь. Постарайся расслабиться, мой ангел. Я целиком и полностью на твоей стороне.

— Я постараюсь, Ник. Но все же, пожалуйста, скажи мне, что за причина?

— У некоторых женщин фригидность вызвана страхом перед близостью с мужчиной, — объяснил Ник. — Кроме того, здесь может скрываться подсознательное стремление отомстить всем мужчинам вообще за обиду, нанесенную когда-то одним из них. Порой фригидность проистекает из неудачного сексуального опыта, имевшего место в прошлом, и вызванной им психической травмы. Ну и встречаются, наконец, от природы холодные женщины, которых секс не волнует вообще.

— И что же из перечисленного тобой может иметь отношение ко мне?

— Моя дорогая, я боюсь ошибиться.

— Так ты считаешь, что мне следует обратиться к психиатру?

Ник рассмеялся.

— Нет. Зачем это тебе, если у тебя есть я? — Он обнял Катарин и привлек к себе. — Иди сюда, ляг рядом, выпей вина, выкури сигарету, успокойся, и давай поговорим еще немного.

— Хорошо, — пробормотала она, уткнувшись лицом ему в грудь. Потом Катарин последовала его совету — одним большим глотком выпила полбокала вина и взяла сигарету. Ник дал ей прикурить, приговаривая:

— Мне кажется, Кэт, что самое лучшее — проанализировать все те возможные причины, о которых я говорил.

Подумав немного, Катарин задумчиво проговорила:

— Я вовсе не хочу тебя наказывать, Ник, я тебя люблю. И я отнюдь не ненавижу мужчин…

Катарин осеклась, подумав, что это не совсем так. «А мой отец?» — подумала она. Но она же ненавидела его, а не Ника.

— Нет, определенно я не ненавижу мужчин, ни осознанно, ни подсознательно, — уверенно заявила она, стараясь выглядеть как можно увереннее. Искоса взглянув на Ника, она спросила: — Тебе не кажется, что я из тех женщин, что холодны по натуре?

Ник отрицательно покачал головой:

— Вовсе нет. Тогда остается одно, Кэт, — неудачный опыт. У тебя было что-нибудь в этом роде, дорогая? Может быть, именно тут зарыта собака.

— Нет! Нет!

Неожиданно пылкая реакция Катарин только лишний раз убедили Ника в справедливости его предположения.

— Причина — не в Бью Стентоне? — спросил он.

Катарин не ответила, и Ник мягко сказал:

— Когда на прошлой неделе он был здесь, а я потом расспрашивал тебя о вашем с ним браке, мною руководила отнюдь не ревность. Просто я пытался выяснить, почему распался ваш брак, надеялся пролить немного света на ваши отношения. Я имею в виду — сексуальные отношения.

— О Боже, неужели Бью тоже считал меня фригидной? И именно поэтому он тогда так переменился ко мне? — Не сумев вовремя остановиться, она высказала свою догадку вслух и затихла, выжидающе глядя на Ника. Он кивнул в ответ.

— Очень может быть, что Бью отвернулся от тебя из-за твоей излишней сдержанности, Кэт. Но меня удивляет, что он не сумел преодолеть ее. В конце концов, он до тебя уже был женат не один раз, и, кроме того, он намного старше и во всех отношениях опытнее тебя. Ну, ладно, довольно о нем. Если неприятных сцен с Бью Стентоном у тебя не было, тогда что ты скажешь о Киме Каннингхэме?

— Я ни разу не спала с Кимом, — призналась Катарин.

— Понятно, — немедленно отозвался Ник, скрыв свое удивление. — Тогда, может быть, какой-то другой мужчина причинил тебе страдания в прошлом? Я — не прав?

Катарин вытянулась на спине рядом с Ником, положив голову ему на плечо, и закрыла глаза, заставляя себя вспомнить во всех отвратительных подробностях тот ужасный день, переполняясь при этом неожиданным приливом противоречивых чувств. Многие годы она изо всех сил старалась подавлять в себе воспоминания о Джордже Грегсоне и том несчастном дне, когда тот пытался совратить ее. Катарин понимала, что ей следует поделиться этими воспоминаниями с Ником, рассказать ему все, рассчитывая на его понимание и помощь, и в то же время она боялась. Она хорошо помнила, как ее отец не поверил ей, назвав ее лгуньей, и сейчас страшилась раскрыть рот, опасаясь, что Ник Латимер тоже ей не поверит. Догадавшись интуитивно, что он своим вопросом всколыхнул в Катарин какие-то неприятные воспоминания, Ник погладил ее по голове.

— Расскажи мне все, Кэти, — нежно попросил он.

— Я боюсь, — прошептала она, дрожа всем телом.

— Неправда, ты одна из самых смелых особ, что приходилось мне встречать в жизни. Помни также, что я хочу тебе помочь.

Глубоко вздохнув и набрав полную грудь воздуха, Катарин наконец решилась:

— Это был один мужчина. Его звали Джордж Грегсон, он был деловым партнером моего отца. Однажды в воскресенье он заявился в наш дом. Он… он и раньше приставал ко мне с определенными предложениями, но я всегда его отталкивала, а в тот день… ну, в общем, он заставил меня…

Ник крепче прижал ее к себе и тихо спросил:

— Ты хочешь сказать, что он тебя изнасиловал?

— Не совсем так, — ответила Катарин, и слезы закапали у нее из глаз: — Он приставал ко мне, лапал меня всю, грудь, мою… ну, он запустил руку мне под юбку, заставил меня трогать руками его… член. Я была в ужасе, вся дрожала от отвращения, пыталась бороться с ним, но он был намного сильнее меня и держал мертвой хваткой. Он пригнул мне голову себе между ног и заставил меня, ну… сунул мне в рот… это. О, Ник, это было так омерзительно, мне казалось, что я вот-вот задохнусь…

И Катарин разрыдалась, содрогаясь всем телом. Ник старался успокоить ее, вытирая ей слезы своими нежными, чувствительными пальцами.

— Сколько тебе было тогда? — спросил он, потрясенный ее рассказом.

— Двенадцать, — прошептала Катарин в промежутках между всхлипываниями.

— О Боже! Кэт, ты была совсем ребенком! Грязная развратная скотина! Попался бы он мне сейчас, я бы вышиб из него его проклятую низкую душонку!

Взволнованный голос Ника выдавал испытываемые им гнев и возмущение. Теперь он наконец многое понял в ее психологии. Он долго баюкал ее, утешая, в своих объятиях, а потом, когда Катарин немного успокоилась и затихла, спросил:

— А как поступил твой отец?

— Никак. Он не поверил мне и назвал меня лгуньей.

Ник был поражен до глубины души.

— Безмозглый ублюдок!

Он зажмурился и еще крепче обнял Катарин. Теперь понятно, почему она испытывает такое отвращение к Патрику О'Рурку! Этого человека стоило бы отхлестать кнутом за его недоверие к дочери. Он виноват в перенесенной ею психической травме не меньше того сукиного сына, что пытался совратить ее. «Боже правый, нет ничего удивительного, что после того случая она стала такой скованной и фригидной. А мы еще смеем утверждать, что живем в цивилизованном мире! Не люди, а звери, дикие звери!» — думал Ник, преисполненный презрения.

Катарин, неверно истолковав его молчание, шепотом спросила:

— Ты мне веришь, Никки, ты веришь?

— Ну, разумеется, верю, дорогая.

Катарин рассказала ему, как потом, в ванной комнате, она изо всех сил скребла мочалкой свое тело, бесконечное число раз снова и снова чистила зубы и полоскала рот, осыпала себя пудрой и вылила на себя, наверное, целый флакон духов, но у нее все равно оставалось ощущение, будто она вывалялась в грязи. И еще она сгорала от стыда. Она сознательно испортила свое новое платье, которое было на ней в тот день, залив его красными чернилами, чтобы его нельзя было носить больше, чтобы оно не напоминало ей об этом, потрясшем все ее существо, происшествии. Поздно ночью, когда все уже спали, она потихоньку пробралась в подвал и сожгла в топке отопительного котла все бывшее на ней тогда белье, вплоть до носков.

«И она пытается очиститься по сей день», — сказал себе Ник, проникаясь все большим состраданием к ней. Переполненный любовью и сочувствием, он теперь до конца постиг душу Катарин Темпест.

Доверившись Нику, Катарин смогла по-новому взглянуть на себя. В последующие дни она наконец сумела осознать, насколько приобретенный в детстве ужасный опыт напугал ее, как разрушительно повлиял он на всю ее взрослую жизнь. По вине своего отца, не поверившего ей тогда, Катарин была вынуждена сохранять все в тайне, была обречена молчать и обвинять себя во всех мыслимых грехах. Поскольку она не имела возможности очиститься, излив кому-нибудь свои чувства, тот случай постоянно деформировал ее душу. Превратившись в постыдную тайну, он придавил ее всей своей тяжестью, разрушая ее природные женские инстинкты, данную ей природой немалую сексуальность. Наконец Катарин осознала, что за ней нет никакой вины в случившемся, что она не совершила ничего дурного, что она стала невинной жертвой злодеяния, свершенного над ней Джорджем Грегсоном. И это новое понимание принесло ей столь желанное умиротворение.

Ник осторожно объяснил ей, что фригидность не исчезнет немедленно только потому, что она осознала и откровенно обсудила с ним причины своих сексуальных затруднений. «Правильный диагноз еще не означает полного и немедленного излечения», — посмеивался он, но Катарин все чаще чувствовала себя более раскованной, и под умелым и нежным руководством Ника ее отношение к сексу и всему остальному, с ним связанному, становилось постепенно все более здравым и естественным. Она, всегда относившаяся к мужчинам с некоторым недоверием, видя в них продолжение Грегсона и своего отца, начала с удивлением сознавать, что безраздельно доверяет Нику.

Со своей стороны Ник очень быстро сообразил, что он был излишне самонадеян, уверовав в быстрый успех в ту ночь, когда Катарин открылась ему. Несомненно, он теперь лучше понимал ее, но все равно очень многое оставалось для него непостижимым в этой женщине. По мере сближения с нею он открывал для себя в Катарин множество противоречивых черт. Хотя Катарин была с ним оживленной, веселой, радостной и любящей, некоторые темные стороны ее натуры не переставали смущать его. У нее бывали внезапные резкие перемены настроения, когда она, совершенно неожиданно и, как говорится, не моргнув глазом, вдруг становилась замкнутой, холодной, придирчивой, надменной или подавленной. Она могла быть щедрой и бескорыстной, преданной и верной по отношению к тем, кто ей был дорог. Но с той же легкостью она становилась скрытной, коварной и расчетливой интриганкой, постоянно вмешивающейся в чужую жизнь. Это приводило Ника в бешенство, особенно потому, что Катарин любила маскировать свое вмешательство утверждениями о своих самых лучших намерениях. Он считал подобные ее действия самонадеянным эгоизмом и однажды ночью после того, как она в очередной раз бесцеремонно вмешалась в жизненные планы Терри Огдена, Ник откровенно высказал ей все, что думал по этому поводу. Повысив голос, он заявил Катарин, что та глубоко заблуждается, воображая, будто лучше всех знает, как люди должны строить собственную жизнь. Придя в ярость, он гневно выговаривал ей, что она должна научиться сдерживать себя и лучше управлять своими поступками. Но Катарин с легкостью отмахнулась от его обвинений, заметив при этом, что в ее душе скрывается много разных женщин и ему следует с этим смириться и научиться ладить с ними со всеми.

Минуту спустя она снова стала милой, любящей и соблазнительной, и Ник понял, что он не в силах сопротивляться ее несравненному обаянию, бывшему ее главным и самым опасным оружием. Его мрачное настроение постепенно отступило, и он убедил себя в том, что незаслуженно осуждает ее. Наутро он встал пораньше и отправился к «Картье» за подарком, который впоследствии ей очень понравился. Он выбрал для нее большую серебряную сигаретницу, на крышке которой попросил выгравировать надпись: «Всем обожаемым мною Катаринам». Надпись обрамлял тонкий узор, составленный из ее разных уменьшительных имен и факсимиле ее подписей.

После этой стычки, носившей, скорее, односторонний характер, в их отношениях воцарились мир и согласие, и они прожили несколько месяцев, не обменявшись ни единым сердитым словом. Три дня спустя после окончания представлений ее спектакля они вдвоем улетели в Мехико, где переночевали и откуда утром выехали в Акапулько. Следующие четыре недели, проведенные ими в Лас-Бризас, выдались спокойными и романтическими. За это время Катарин еще полнее раскрылась перед Ником, многое рассказав ему о своем детстве. Очень красноречиво и любовно говорила она о своей покойной матери и тех нежных чувствах, которые они питали друг к другу. Ник был глубоко тронут ее рассказами и понял, что именно со смерти матери поселилась в Катарин та грусть, что всегда пряталась в глубине ее души.

Но их каникулы в Мексике были переполнены не только грустными воспоминаниями, но и весельем. Они хорошо проводили время вместе. Ник приохотил Катарин к своей любимой рыбной ловле в открытом море, и, хотя Катарин никогда не брала сама в руки удилище, он замечал, что она явно наслаждается, сопровождая его на катере в море. Они купались и загорали, читали книги или бездельничали, радуясь тому, что они здесь одни, вдвоем, и изолированы от всего остального мира.

Вечерами они выбирались в город и захаживали отведать местные блюда в маленькие экзотические ресторанчики. Переполняемые любовью друг к другу, они сидели, взявшись за руки, попивая вино и слушая пение марьячос, или танцевали, тесно прижавшись друг к другу под звездным небом.

И вот однажды после такого чудесного вечера когда они лежали на громадной кровати в прохладном сумраке их комнаты, Катарин с неожиданной для нее пылкостью прижалась к Нику, приглашая его заняться любовью. Обвив его своим гибким телом, она срывающимся от нетерпения шепотом поведала ему о своем желании. Ник на секунду застыл, пораженный столь неожиданным проявлением страсти с ее стороны, но, воспламененный ею, принялся ласкать и целовать ее. Его руки и губы блуждали по телу Катарин, приводя ее в экстаз, и она отвечала на его ласки с такой страстностью, которой он даже не подозревал в ней. Вся ее прежняя заторможенность улетучилась, будто ее никогда не было, и она отдалась ему, громко крича о своем желании любить и быть любимой. Впервые в жизни Катарин испытала в эту ночь настоящую страсть и познала полное удовлетворение.

Текли дни и ночи. Они становились все ближе друг другу, растворялись один в другом. Ничто не омрачало это незабываемое время, и они оба знали, что никогда в жизни не были так счастливы прежде. Они не могли даже подозревать, что этот сказочный месяц, безвозвратно уходя в прошлое, был для них началом конца их любви.

 

45

Франческа сидела, уставившись на телефон, и никак не могла решить, стоит ли ей позвонить Николасу Латимеру или нет. Убирая за ухо выбившуюся прядь светлых волос, она даже застонала от недовольства своими сомнениями. Решительная по натуре, она внезапно для себя обнаружила, что за последние восемь часов была неспособна принять ни одного мало-мальски серьезного решения. Франческа боялась сказать ему, сама того не желая, слишком многое. Ей меньше всего хотелось взваливать на других свои неприятности. «Старые привычки не умирают, — пробормотала Франческа, затягивая потуже пояс халата. — Я всегда была склонна выгораживать Катарин и продолжаю это делать вот уже десять лет. О Боже! Как мне рассказать все Нику? Но у меня нет никого другого, кому я могла бы довериться!» — угрюмо рассуждала она.

Усталым движением Франческа потерла руками глаза. Она не спала ночь, и теперь непреодолимая свинцовая усталость всей тяжестью навалилась на нее. Стремясь стряхнуть ее с себя, Франческа вскочила, резко отбросив стул, и подошла к окну продолговатой обширной библиотеки. В этот июньский день небо было совершенно безоблачным. Голубым шатром оно раскинулось над зеленым морем Центрального парка, по которому пробегала легкая зыбь, поднимаемая слабым ветерком, колышущим листву распустившихся деревьев. Франческа прижалась пылающим лбом к оконному стеклу и прикрыла глаза, снова затуманившиеся слезами. Много лет назад, когда Виктор Мейсон разбил ее сердце, она дала себе слово, что никогда в жизни не позволит больше ни одному мужчине заставить ее так страдать. «И уж подавно, не Райану О'Рурку», — мысленно сказала себе Франческа, сжимая кулаки. Так почему же она льет теперь слезы из-за него? Или это — из-за Катарин? Трудно сказать, кто из них двоих обидел ее сильнее.

Вздохнув, Франческа отвернулась от окна и заметила сидящую посреди комнаты Ладу, глядевшую на нее своими одушевленными блестящими черными глазами.

— Как-нибудь переживем, не так ли, Лада? — спросила у нее Франческа и, нагнувшись, подхватила собачку с пола и крепко прижала к груди. Белый маленький песик лизнул ее в лицо и, устраиваясь у нее на руках поудобнее, теснее прижался к хозяйке. «Что же нам делать, Лада?» — пробормотала Франческа, снова подходя к письменному столу черного дерева. Собака выскользнула из ее рук, спрыгнула на пол и забилась под стол. Франческа тем временем придвинула к себе книгу для записей текущих дел и приглашений. Быстро пролистав страницы за июнь и июль, она еще раз убедилась в том, что они почти пусты, не считая нескольких светских мероприятий, да еще только предполагаемых, записанных карандашом: обед в доме Нельсона Эвери; несколько завтраков с разными людьми; уик-энд в Виргинии у Гаррисона, брата Нельсона, вот и все. Потратив минуту на изучение своих светских обязательств, Франческа захлопнула книгу. Неожиданно вся ее заторможенность прошла, уступив место обычной для нее энергичности. Разнообразные планы замелькали в ее голове. Быстро и четко продумав все в течение пятнадцати минут, она взглянула на часы. Было уже почти девять. Франческа придвинула к себе телефон, и, после полуторачасовых переговоров по нему, все закрутилось. Возврата назад не было. Последним она позвонила Нику. Обменявшись с ним обычными приветственными фразами, Франческа сказала:

— Я понимаю, что у вас, возможно, дел по горло, дорогой, но не могли бы мы сегодня встретиться? Я предполагаю оторвать вас от дел и позавтракать вместе.

— Вчера вечером я закончил окончательный вариант нового сценария и теперь весь в вашем распоряжении. Я как раз собирался позвонить вам, красавица, и пригласить на завтрак. Куда бы вы хотели пойти?

— Ах, мне все равно, куда хотите, Ник. Но не могла бы я предварительно заехать к вам выпить? Мне надо кой о чем поговорить с вами.

— Что случилось, Франческа? — спросил Ник, уловив беспокойные нотки в ее голосе.

— Ничего особенного, правда. Когда я могу заехать? Если примерно в двенадцать тридцать?

— Чудесно. До скорой встречи, детка.

— Договорились. Большое спасибо, Никки. Привет.

Опуская трубку, Франческа пробормотала: «Детка! Мне уже тридцать лет!» Спустя полчаса она, как всегда безукоризненно элегантная в своем темно-синем полотняном платье и с ниткой жемчуга на шее, с белокурыми волосами, собранными в небольшой пучок на затылке, уже пила в гостиной чай с Вэл, бывшей домоправительницей их замка в Лэнгли. В 1959 году общие знакомые познакомили ее на выставке ковров в Харроугейте с американцем Биллом Перри. Билл, бывший, подобно самой Вэл, вдовцом, стал за ней ухаживать, и пять лет назад они поженились, после чего Вэл вместе со своей дочерью Розмари перебралась в Штаты. Теперь, в 1966 году, они с Биллом жили в Форрест-Хиллз.

— Большое спасибо, Вэл, что вы сразу откликнулись на мой зов и приехали ко мне на Манхэттен. Очень мило с вашей стороны.

— Господи, миледи, это не составило мне ровным счетом никакого труда. Я всегда рада услужить вам. Сказать по правде, я немного скучала в последние дни. Не привыкла к тому, чтобы у меня было много свободного времени, а его теперь хоть пруд пруди, после того как Розмари уехала в колледж, а Билл столь много разъезжает по делам.

Франческа быстро подалась к ней.

— Вы уже переговорили с Биллом? Он согласен?

— Да, миледи, — улыбнулась Вэл. — Я позвонила ему на выставку по телефону перед тем, как ехать к вам. Он ничего не имеет против. Наоборот, он действительно считает, что здесь не должно быть пусто, раз вы уезжаете. У графини так много ценных вещей, картин и всего прочего. — Вэл огляделась по сторонам и закивала головой, приговаривая: — Не могу сказать, чтобы Агнесс была недостаточно прилежна или безответственна, это я отмечала еще несколько лет назад, но квартира не должна пустовать по ночам и в уик-энды. Ничего не знаешь заранее — столько развелось всякого жулья.

— Агнесс будет, как обычно, приходить ежедневно, — вмешалась Франческа, — так что дел у вас будет немного. Кроме того, я забираю, как уже вам говорила, Ладу с собой. Но меня не будет примерно два месяца. Вас это устраивает, Вэл?

— Да, леди Франческа. Теперь вы сможете не волноваться из-за вещей. Раз вы сейчас уезжаете на ленч, то я, пожалуй, начну собирать и укладывать ваш багаж.

— Думаю, что с этим можно подождать до Моего возвращения вечером. Но вы можете пока просто свалить на кровать все мои летние платья, сумки, туфли, купальные принадлежности, а потом мы вместе все это рассортируем. — Франческа встала. — Я уже начинаю опаздывать, так что мне пора сматываться. Агнесс подаст вам завтрак, Вэл.

— Благодарю, миледи. Кстати, во сколько ваш самолет завтра вечером?

— В восемь. О Боже, Вэл! — вскрикнула Франческа, — я совсем не оставила вам времени на сборы, не правда ли?

— Не беспокойтесь, леди Франческа, я буду готова к вашему отъезду. В крайнем случае Билл сможет перебраться сюда несколькими днями позже. После вашего утреннего звонка я уже успела переговорить с его сестрой. Она живет с нами в одном доме и согласна присматривать за нашей квартирой. Теперь — бегите скорее. Приятного вам завтрака. Передайте мои наилучшие пожелания мистеру Латимеру, он такой милый джентльмен.

— Обязательно передам. Еще раз спасибо, Вэл, я так вам признательна. Привет.

Несколько минут спустя Франческа уже торопливо шагала по Семьдесят девятой улице от Пятой авеню в сторону Мэдисон-авеню, сосредоточенно размышляя на ходу над тем, что ей сказать Нику, и спрашивая себя, сколь многое она может ему доверить. Так и не решив для себя этот вопрос, Франческа вспорхнула по лестнице к дверям его особняка и нажала на кнопку звонка. «Придется мне эту пьесу сыграть с листа», — решила она, нацепляя на лицо ослепительную улыбку.

Ник приветливо распахнул перед нею дверь и провел в небольшую прихожую, где чмокнув ее в щеку, предложил пройти в гостиную.

— Я там поставил на лед бутылочку белого вина, — сообщил он.

— Чудесно, — ответила Франческа и, сопровождаемая Ником, легко взбежала вверх по лестнице. Пока он разливал вино в хрустальные бокалы, она принялась весело болтать о всяких пустяках, но Ник решительно перебил ее.

— О чем вы хотели переговорить, Франки? — твердо спросил он, подавая ей бокал и садясь напротив. Он внимательно разглядывал ее своими проницательными, чуть встревоженными синими глазами, и Франческа решила, что тянуть дольше не следует.

— О Райане.

— Что с ним такое? — Ник напряженно выпрямился в кресле, и глаза его посерьезнели.

— Мы расстались, — безразличным тоном сообщила Франческа и, грациозным движением перегнувшись через журнальный столик, взяла сигарету и закурила.

Ник нахмурился, слегка обескураженный ее сообщением.

— Когда? И главное — почему?

— Прошлой ночью. В полночь, если быть совсем точной.

— Но почему? — хмурясь еще сильнее, повторил свой вопрос Ник.

Франческа, неспособная сразу ответить, молча покачала головой, а потом, собравшись с духом, выговорила:

— Это была его идея, а не моя.

Ник, крайне удивленный услышанным, пробормотал:

— Но он должен был сообщить вам какие-то причины…

— Следует признать, что для такого златоуста, как Райан, он был на удивление сдержан.

Ник, задумавшись, сидел молча. Он всегда находил их мало подходящими друг другу и сейчас испытывал даже некоторое облегчение узнав, что их связь наконец распалась. По правде говоря, в глубине души он немного радовался этому. Наблюдая в течение трех лет с растущей тревогой за развитием их отношений, он был убежден, что Райан недостаточно хорош для Франчески, и желал, чтобы она нашла себе кого-нибудь более подходящего. Сейчас он внимательно изучал ее лицо, стараясь понять испытываемые ею чувства и гадая про себя, насколько она реально подавлена случившимся. Но определить это точно было совсем непросто, учитывая природное самообладание Франчески и ее непревзойденное умение управлять своими эмоциями. Ник неожиданно поразился ее несравненной элегантностью, чувством стиля, умением себя вести. Она стала прелестнейшей из женщин. Ник очень радовался ее росту как личности, как писательницы, обладающей несомненным талантом, профессионализмом. Да, она очень выросла, и он гордился своей дружбой с нею.

— О чем вы задумались, дорогой?

— О вас, о Райане. Что вы имели в виду, говоря о его сдержанности? Обычно он весьма боек на язык.

— Наверное, я не совсем правильно выразилась, Ник, и тем ввела вас в заблуждение. Хотя он не был так оживлен, как обычно, но и не был так уж молчалив, особенно в конце нашего с ним объяснения. Правда, я сильно надавила на него, потребовав объяснений, и он в конце концов разговорился.

— Вот это на него больше похоже. Он никогда не отличался краткостью. Мы обсудим то, о чем вы с ним говорили, любовь моя?

Ник был несколько озадачен таким поворотом событий, но ему надо было понять душевное состояние Франчески. Она же набрала полную грудь воздуха и начала свое повествование.

— Вчера Райан приезжал по семейным делам в Нью-Йорк, и мы договорились с ним встретиться. Он заехал ко мне домой выпить, а потом мы поехали ужинать в «Каравеллу». Райан выглядел как обычно, может быть, чуть сдержаннее. После ужина мы вернулись ко мне, и мы… — Тут Франческа внезапно замолчала и слегка покраснела. — Ну, одним словом, Райан был очень нежен, но потом, одеваясь, он вдруг заявил, что ему нужно поговорить со мной, и попросил меня встать и пройти с ним в гостиную. Я очень удивилась, даже была немного ошеломлена серьезностью его тона. Накинув халат, я последовала за ним. Мне показалось, что произошло нечто ужасное, такое у него было выражение лица. Я никогда прежде не видела его столь решительным. Он сразу взял быка за рога, заявив, что считает самым разумным, если мы не станем больше встречаться.

«Сукин сын! — подумал Ник. — Не мог-таки устоять и не затащить ее в постель напоследок». Стараясь скрыть свое возмущение, он саркастически произнес:

— И он еще смеет называть себя джентльменом!

Франческа взглянула в его сторону и слегка пожала плечами.

— Понимаю, на что вы намекаете, Ник. Я сама была вне себя от злости на то, как он все это обставил. Мне кажется, что куда благороднее с его стороны было бы высказать мне все, когда он заезжал ко мне выпить перед ужином. Но потом мне пришло в голову, что у него не было намерения говорить об этом прошлой ночью, что решение пришло к нему внезапно. Знаете, как это бывает, минутный порыв…

Ник в этом сильно сомневался, но согласно кивнул.

— Очень может быть, что и так. Продолжайте.

— Понятно, что его заявление меня ошеломило, поставило в тупик, — виновато улыбнулась Франческа. — Сказать по правде, я меньше всего ожидала подобного, и несколько мгновений его слова не доходили до меня. Чтобы сосредоточиться, я налила себе бренди и закурила. Насколько я сейчас припоминаю, Райан очень нервничал и казался смущенным. Он отказался выпить и заторопился уходить. Но я потребовала от него объяснений.

— И какую же причину он сумел придумать? — подался к ней через столик Ник.

— Райан сказал, что ведет себя со мной нечестно, заставляя меня попусту тратить на него время, поскольку у наших с ним отношений нет будущего. — При этих словах выражение лица Франчески переменилось, стало холодным и спокойным. — Он подчеркнул, что мне уже тридцать и с годами я не становлюсь моложе, что мне следует подумать о замужестве, о том, что пора заводить детей. А раз он сам не может на мне жениться, то предоставляет мне свободу, дает шанс устроить свою жизнь с кем-либо другим.

— Он сказал, что не может или не хочет жениться на вас? — спросил Ник.

— Не может, — ответила Франческа и заморгала. — Я спросила его, почему? И тут он стал вилять, но я настаивала на своем. Наконец Райан заявил, что слишком молод, чтобы обременять себя семьей в этот критический для его политической карьеры момент, что у него нет времени, чтобы тратить его на жену. Я сказала, что это глупый предлог, но он заявил мне, что не хочет взваливать на себя такую ответственность, с которой он не в состоянии справиться. Потом он произнес длинную речь о своих честолюбивых политических планах, утверждая, что политика для него является абсолютным приоритетом. Он не преминул подчеркнуть также, насколько он перегружен своими конгрессменскими обязанностями. Вы же знаете Райана, Никки! Он честолюбив и амбициозен.

— Вы хотите сказать, насколько амбициозен его отец в отношении Райана, — резко вмешался Ник. — За всем этим чувствуется направляющая рука старика, Франки, он дергает за ниточки.

— Нет-нет, вы ошибаетесь, Ник, — возразила, энергично помотав головой, Франческа. — Я не думаю, что мистер О'Рурк имеет какое-либо отношение к решению Райана. Я даже специально спросила, не настаивал ли на этом его отец.

— И что?

— Райан твердо сказал «нет», он даже подчеркнул, что я нравлюсь его отцу.

Печальная ирония промелькнула в ее кротких янтарных глазах.

— Райан даже немного развил эту тему, заявив, что его отец ненавидит англичан вообще и английский правящий класс — в особенности за то, что они натворили с Ирландией, но тем не менее он считает меня исключением из общего правила.

— Что-то я не верю во всю эту историю, — фыркнул Ник. — Райану уже двадцать девять лет, самый подходящий возраст, чтобы жениться и обзавестись семьей. Что же касается его занятости и невозможности уделять много времени дому, то это вообще полная чушь. Для молодого конгрессмена он даже слишком хорошо обеспечен всевозможными советниками и помощниками, много лучше большинства сенаторов. И это заставляет меня вспомнить еще одно обстоятельство — деньги семейства О'Рурк. Они владеют сотнями миллионов, возможно даже миллиардами. Люди, обладающие таким непомерным богатством, как О'Рурки, не испытывают обычных, для простых смертных проблем, связанных с содержанием семьи. Он в состоянии нанять дюжину слуг, нянек и кого угодно.

Ник закурил сигарету и продолжил:

— Вы бы принесли ему существенную пользу в Вашингтоне, не говоря уже об избирательной кампании, а он просто обречен быть избранным через несколько лет в сенат, это ясно как день.

Ник покачал головой не менее решительно, чем минуту назад Франческа.

— Нет, Франки, все это звучит для меня неубедительно, какие-то жалкие оправдания.

— В отличие от вас, Никки, Райан вовсе не уверен, что я могу сильно поднять его активы у избирателей, — мягко возразила Франческа, — скорее даже наоборот.

— Какого дьявола! О чем вы говорите? — воскликнул Ник, и его светлые брови удивленно поползли на лоб.

— Он назвал мне целый список причин, по которым я не подхожу для его карьеры, для его избирателей. Я — англичанка, это раз, — принялась загибать пальцы Франческа. — Я дочь графа, два. У меня есть собственный титул, это три. У меня своя собственная карьера, поскольку я привержена писательскому труду. Совершенно очевидно, что все эти качества мало подходят для жены политического деятеля, — холодно рассмеялась Франческа. — И, ко всему прочему, я — известная в обществе личность В общем, ясно, что я для него неприемлема, а кроме тога есть еще одно препятствие.

— Вы меня разыгрываете! — взорвался Ник.

— Да, еще есть проблема с религией, — твердо продолжила Франческа.

— Религия! — эхом отозвался Ник, недоверчиво глядя на нее.

— Да. Райан счел необходимым напомнить, что он — католик и не может рисковать потерей голосов его избирателей-католиков, женившись на некатоличке, да еще такой, которая не пожелает перейти в их веру и не согласится воспитывать детей в католическом духе, на особе, известной своими предубеждениями против католиков.

— Прошу прощения, наверное, я что-то недопонимаю…

Ник выглядел совершенно обескураженным.

— Райан считает меня и всю мою семью ярыми антикатоликами.

— Ну-ну, Франческа, рассказывайте еще, — расхохотался Ник. — Вы, наверное, шутите. Не может быть, чтобы вы говорили все это серьезно. Трудно представить себе более терпимого человека, чем вы.

Он пристально взглянул на нее, и недоверчивое выражение в его глазах внезапно сменилось внезапной убежденностью.

— Все это — выдумки его отца!

— Нет, Никки, это отнюдь не влияние его отца. — Она прикусила задрожавшие губы. — Боюсь, что это разговоры Катарин, — выдавила она чуть слышно, и впервые за всю их беседу ее глаза наполнились слезами. Нику показалось, что он ослышался, и он недоуменно наморщил лоб.

— Вы хотите сказать, что Райан перекладывает ответственность за свое решение на сестру? Что он приписывает весь этот религиозный бред Катарин? Не могу в это поверить, не в состоянии!

— Вам придется в это поверить, Ник, поскольку это правда. — После секундного колебания Франческа осторожно проговорила: — Видите ли, Ник, я очень боялась вам это сказать, зная, как вы будете расстроены из-за Катарин. На мне кажется, вы обязательно должны это знать. — Ее взгляд, устремленный на Ника, стал прямым и беспощадным. — Когда Райан сделал это свое заявление о религиозных предрассудках, я была совершенно сбита с толку. Ведь это — ложь, и он об этом знал. В прошлом году, когда мы собирались с ним пожениться, мы всесторонне обсудили с ним эту проблему, и я сказала тогда, что готова пойти ему навстречу и перейти в другую веру. Естественно, он не мог отрицать того, что помнит тот разговор, но принялся что-то бормотать насчет своих сомнений в искренности тогдашних моих слов и обещаний. Он было вознамерился оборвать на этом разговор и уйти, но я ему не позволила и потребовала, чтобы он был честным и сказал, что заставило его переменить свое мнение обо мне. Он объяснил, что, будучи чрезвычайно озабоченным религиозными аспектами наших отношений, он отправился искать совета у Катарин. Я не поверила собственным ушам, когда он сказал, что Катарин уговаривала его не жениться на мне, предупреждала, что, сделав это, он сможет, нарваться на крупные неприятности.

У Ника от изумления отвисла челюсть, и он продолжал молча таращиться на Франческу. Наконец он сумел раскрыть рот.

— Это невероятно! Мне кажется…

— Можете думать на этот счет что угодно, Никки, но Райан совершенно твердо настаивал на всем этом, — сердито перебила его Франческа. — Более того, Катарин, по всей видимости, сказала Райану, что она в свое время порвала с Кимом именно из-за религиозных противоречий. Насколько я понимаю, именно она внушила Райану мысль о том, что все Каннингхэмы — ярые антикатолики. Но оба утверждения лишены всяких оснований. Она порвала с Кимом из-за своей карьеры. Никто в нашей семье никогда не был религиозным фанатиком, противником какой-либо религии.

Ник попытался вмешаться, но Франческа взмахом руки остановила его.

— Нет, минутку, дайте мне договорить, дорогой. Я поднажала на Райана, и он пробубнил что-то еще насчет предостережений Катарин. Мол, что наш с ним брак не будет удачным и что я сделаю его несчастным. Она также напомнила ему, что, женившись на мне, он будет ко мне прикован на всю жизнь, так как никогда не сможет развестись. Короче говоря, она сказала ему примерно так: «Не делай этого, братец!» Все, конец цитаты.

Разгневанная Франческа сидела с горящими щеками, пристально глядя на Ника, которому все услышанное показалось абсолютно неправдоподобным.

— Теперь послушайте меня, Франки, — торопливо, захлебываясь словами, заговорил он. — Райан — слабый человек, я всегда вам это говорил. Он хочет сделать из Катарин козла отпущения, поскольку у него не хватает мужества принять на себя ответственность за принимаемые решения. Вы хорошо и близко знакомы с Кэт и знаете, что она сама не слишком религиозна. Более того, она сама разведена.

— Вы приводите мне те же аргументы, что я сама привела Райану вчера. Но его ответ был прост: Катарин уже много лет не настоящая католичка. Он же сам очень верующий человек. Ему также кажется, что Катарин сожалеет о своем разводе, о том, что покинула лоно церкви, и желает быть принятой обратно в него.

— Все это — вздор! Райан выдает желаемое за действительное!

— Мне кажется, что он, возможно, прав. — Франческа нервно пыталась распечатать пачку сигарет. — Таким образом, вы считаете, что Райан сказал мне неправду?

— Да, именно так, — твердо ответил Ник, и тут ему в голову ударила мысль о том, так ли уж непричастна Катарин ко всему происходящему? Не принялась ли она снова за свои проделки? Эта мысль ужаснула Ника, и он беспокойно потер подбородок. Взглянув на поникшую Франческу, Ник пересел к ней на диван и обнял за плечи.

— Не плачьте, дорогая, он того не стоит.

— Я плачу не столько из-за Райана, сколько из-за Катарин, — всхлипнула Франческа. — Как могла она так поступить? Оказаться такой неверной, так предать меня? Уже десять лет, как мы с нею лучшие подруги. Мы никогда не ссорились, ну, почти никогда, а я всегда была ей так предана.

— Я это знаю.

До недавних пор Ник был убежден, что Франческе не грозит вмешательство Катарин в ее личную жизнь. Было время, когда Катарин пыталась вертеть своей подругой и влиять на нее, но Франческа решительно пресекала подобные поползновения. Она была для Катарин слишком сильной и стойкой, слишком самостоятельной. Неужели в конце концов Катарин все же взяла верх?

— Возможно, все было совсем не так, как вам кажется? Быть может, Катарин просто хотела показать Райану некоторые возможные теневые стороны вашего с ним брака, играла роль, так сказать, адвоката дьявола? Он мог, пересказывая вам свой разговор с нею, вольно или невольно исказить ее слова, представить дело так, чтобы отвести вину от себя.

Франческа, роясь в сумочке в поисках носового платка, молча кивнула. Отыскав платок, она вытерла глаза и виновато сказала:

— Простите меня, Ник! Мне не следовало так раскисать. Я понимаю, что вам нечего мне сказать, поскольку я сама сижу и не нахожу ответов на свои вопросы. Если бы здесь сейчас была Катарин, я бы смогла допросить ее, вытянуть из нее все. Но, пока она находится на Дальнем Востоке, я ничего не могу поделать.

— Да, пока она не вернется, с этим делать нечего, — согласился Ник, стараясь подавить поднимающийся в его душе гнев против Катарин. Он сжал руку Франчески. — А что с Райаном? Что вы сейчас испытываете к нему, дорогая?

— Я люблю его, — прошептала Франческа. — Невозможно перестать любить человека за одну ночь. Но, клянусь, я шокирована. Не только тем, что он бросил меня, и очень бесцеремонно. Но еще и тем, что он воспринял слова Катарин, как непреложную истину, и изменил свое отношение ко мне, даже не переговорив сначала со мной. Ну а что касается его сестры, то на этот раз она переступила грань.

Заметив несогласие, промелькнувшее в глазах Ника, и понимая, что он сейчас бросится защищать Катарин, Франческа торопливо договорила:

— Видите ли, даже если дать ей шанс оправдаться, на минуту допустить, что она действовала из лучших побуждений, то все равно ей не следовало совать свой нос в мои дела. Никто не давал ей такого права, независимо от того, брат ей Райан или нет. Мне это не нравится, Никки, и я не намерена с этим мириться.

Он кивнул, понимая, что Франческа права в каждом своем слове. В то же время его преследовала мысль о том, что Катарин проиграла свою партию, что она совершила самую большую в своей жизни ошибку, позволив себе вмешаться в судьбу Франчески.

— Боюсь показаться жестоким или невоспитанным, Франческа, но просто обязан спросить вас кое-что, — самым нежным и любящим тоном сказал Ник после небольшого раздумья. Помолчав еще немного, он спросил, тщательно выговаривая слова: — Как глубоко все это вас трогает? Я имею в виду ваши чувства к Райану, насколько они искренни? Ваша обида действительно вызвана любовью к нему или тем, что он пренебрег вами?

Франческа надолго задумалась.

— Думаю, что мои чувства неподдельны. Я была очень сильно и многими нитями привязана к Райану. Но мне действительно неловко, и поэтому я решила уехать.

— Куда вы едете? Когда? — потребовал ответа Ник.

— В Париж, завтра. Я забронировала себе место на последний рейс «Эр Франс» в восемь вечера. Я проведу в Париже пару дней, а потом поеду «Голубым экспрессом» в Монте-Карло пожить на новой вилле Дорис. Я обещала ей и папе приехать к ним в конце июля или в начале августа, но теперь решила, что вполне могу отправиться к ним немного раньше. Я не сбегаю, Никки, просто ничто больше меня не задерживает в Нью-Йорке. Я смогу приятно провести время в тишине и покое. Рассчитываю прожить там два месяца. Будет чудесно повидаться с ними со всеми. Я соскучилась по своей семье, и мне не терпится снова оказаться среди них, насладиться их обществом. Кроме того, это позволит мне немного прочистить мозги, все обдумать и решить, что мне делать дальше.

— А Райан? А ваше будущее? Вдруг это недоразумение с Катарин выяснится? Не думаете ли вы в этом случае помириться с ним?

— О, нет, Никки! С ним все кончено. Как же иначе? — вскричала Франческа, ужаснувшись его предположению. — Он сам не захотел продолжать наши отношения, и теперь, даже если он вдруг передумает, я уже сама ни за что на это не соглашусь. Нет, я приняла решение, и оно — окончательное. Возможно, вы всегда были правы насчет Райана по поводу его слабодушия и никчемности.

— Да, — лаконично подтвердил Ник, допил вино и заметил: — Конечно, он не слишком красиво повел себя в этой ситуации…

— О нет, Ник, — вмешалась Франческа стараясь восстановить справедливость. — Пожалуйста не делайте поспешных выводов. У меня создается впечатление, что мне удалось точно передать вам эмоциональный настрой той маленькой сценки, что разыгралась между нами прошлой ночью. На самом деле Райан был очень вежлив и мил со мной, он не хотел болтать лишнего и втягивать в это дело Катарин. Честное слово, это я заставила его говорить, буквально клещами тянула из него каждое слово. — Внимательно взглянув на Ника, она добавила в заключение: — Все-таки он еще во многих отношениях очень незрелый человек.

— Вот уж признание года детка, — ответил Ник, вложив в свое замечание больше яда чем сам того хотел. Франческа откинувшись, положила свою белокурую голову на спинку дивана и мрачно улыбнулась Нику, который в эту минуту внезапно заметил, какими мудрыми стали ее прекрасные глаза.

— Когда-то, в моей старой детской в Лэнгли, вы сказали мне, что все мы, рано или поздно, оправляемся от наших неудач в любви. Вы были правы. Я пережила это с Виком и, думаю, сумею вынести случившееся с Райаном.

— Да, разумеется, дорогая, я убежден в этом, — с готовностью подтвердил Ник, подумав, что на этот раз ей не понадобится для этого слишком много времени. Интуиция подсказывала ему, что Франческа никогда не любила Райана О'Рурка так страстно и глубоко, как она в свое время была влюблена в Виктора Мейсона.

Он повел ее обедать в «Ла Гренуй». Ник выбрал этот ресторан потому, что это было одно из самых любимых ими местечек, где они провели в прошлом немало счастливых минут. Этот ресторан отличался своей элегантностью, там собиралась приятная публика и хорошо кормили. Но сегодня, когда они уселись рядышком на банкетке, Ник чувствовал себя как на поминках. Вокруг царило обычное оживление, но Франческа была тиха и задумчива, ее угрюмое настроение стало еще более мрачным. У Ника душа обливалась кровью за нее. Искренне сочувствуя, он не знал, как помочь ей. Сказать, что ей будет только лучше без Райана, было бы жестоко и неблагородно с его стороны. Он от всей души хотел развлечь ее, помочь освободиться от гнетущих ее печальных мыслей.

Как будто прочитав его намерения, Франческа неожиданно повернулась к нему и тронула за руку.

— Прошу меня простить за мою угрюмость. Боюсь, что из меня сегодня получается плохая компа…

— Не извиняйтесь, дорогая, — перебил ее Ник и любяще улыбнулся. — Вы расстроены. Я хорошо понимаю, что вы чувствуете себя покинутой.

— Со мной все обойдется. Я собираюсь писать книгу о Плантагенетах. Я обязана писать. Хотя бы ради самосохранения. Если я не буду работать, то скоро свихнусь и очнусь в один прекрасный день в смирительной рубашке. Я должна выкинуть прочь из головы весь этот вздор, который туманит мои мысли, — слабо улыбнулась Франческа.

Ник коротко взглянул на нее.

— Я вас хорошо понимаю. Со мной бывает то же самое. Любовные страдания порой кажутся непереносимыми, но постепенно боль притупляется и неожиданно пропадает совсем. О, черт побери, Франки, мне нечего предложить вам сегодня, кроме холодного ресторанного комфорта.

Виноватая улыбка вновь промелькнула у нее на лице.

— Не очень-то мне везет с мужчинами, не находите, Никки? Я уже начинаю подозревать, что со мной что-то не так в этом плане.

— Вы не правы, Франческа! — горячо возразил он, сжимая ее руку. — Просто у вас было два неудачных эксперимента, вот и все. Это случается со всеми, а вам еще не попадался достойный вас мужчина. Но вы его еще встретите, уверяю вас.

Встретив ее скептический взгляд, Ник убежденно добавил:

— Вы — самая милая, добрая и нежная женщина из всех, кого я знаю. В равной степени умная и очаровательная. В вас есть все, о чем только можно мечтать, и еще больше. Пожалуйста, не падайте духом и не возводите на себя напраслины. На это всегда найдется немало желающих и без вас.

— Да, полагаю, что в последнем вы правы.

Франческа замолчала и принялась ковырять рыбу на стоявшей перед ней тарелке. Вдруг она отложила вилку.

— Кажется, мы с вами оба получили свою порцию обид и огорчений от О'Рурков, вы не находите? Я, например, начинаю жалеть о том, что вообще повстречала Райана. — Скосив глаза в сторону, она попыталась поймать взгляд Ника. — У вас никогда не возникало подобного чувства? Ощущения того, что вам было бы лучше никогда не быть знакомым с Катарин?

Вопрос Франчески застиг Ника врасплох. Его глаза на мгновение затуманились, а потом он улыбнулся.

— Нет. У нас с ней были свои взлеты и падения, с Катарин порой бывает трудно, но она стоит затраченных на нее усилий. Я по-настоящему и сильно влюблен в нее, вам это известно, — сказал он, подумав, что, говоря по правде, он любит ее, пожалуй, слишком сильно. Беспокойство и огорчения, доставляемые ему Катарин, бывают порой трудновыносимыми, особенно в последние полгода. Он даже был доволен, что она уехала на Дальний Восток. Разлука с нею позволяла ему прийти в себя и набраться снова сил и терпения, но он все равно скучал без нее, тосковал и с нетерпением ждал ее возвращения.

— О Боже, Ник, то, что я сказала, звучит, наверное, для вас ужасно, — торопливо заметила Франческа, введенная в заблуждение его затянувшимся молчанием. Она придвинулась к нему. — Сама не знаю, как это у меня вырвалось. Я знаю, что вы ее любите. И я тоже. Конечно, сейчас я сержусь на нее, не стану этого отрицать, но это никоим образом не меняет тех чувств, которые я к ней испытываю в глубине души.

— Да, — неторопливо кивнул головой Ник. — И в этом — она вся. Она способна чертовски злить и раздражать, но в то же время быть столь очаровательной, что немедленно перед ней капитулируешь. Выведенным из равновесия — вот как по большей части я с нею себя чувствую.

В последние месяцы Ник часто хотел поговорить с Франческой о Катарин, но всякий раз в последний момент откладывал. Но сейчас, неожиданно для себя, он вдруг заметил:

— В последнее время Катарин все больше тревожит меня. Ее поведение становится непредсказуемым. Вы не замечали за ней некоторых странностей?

Франческа погладила Ника по руке, лежавшей на столе, и негромко сказала:

— Да, замечала. И Хилари — тоже. Мы… мы только на прошлой неделе говорили с ней об этом. Тогда Катарин перед самым своим отъездом на съемки нового фильма вдруг ни с того ни с сего набросилась на Терри, и тот был этим весьма ошеломлен и обижен. Мы с Хилари… Ладно, Ник, если по-честному, то мы обе считаем, что Кэт следует показаться врачу. Вы не могли бы убедить ее в этом, когда она вернется в Нью-Йорк?

Ник повернул голову к Франческе и прочитал сочувствие в ее ясных глазах.

— Значит, уже все это начинают замечать, — пробормотал он, сжимая кулаки. — Вы, несомненно, правы. Я тоже считаю, что Кэт срочно требуется квалифицированная помощь. Как-то, всего один раз, я предложил ей обратиться к психиатру. Но, лишь услышав это слово, она впала в состояние, близкое к панике, но потом взяла себя в руки и вела себя какое-то время совершенно нормально со мной. — Он отодвинул тарелку и потянулся за сигаретами. — Да, до своего отъезда в мае она чудесно вела себя.

Видя его угрюмое, расстроенное лицо и печальные глаза, Франческа не решилась сразу произнести слова, вертевшиеся у нее на кончике языка. Она еще раз проговорила их в уме, после чего осмелилась произнести.

— Примерно четыре года назад, сразу после моего переезда сюда, в Нью-Йорк, Дорис рассказала мне, что еще в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году папа обратил внимание кое на что в Катарин.

Она сделала паузу, не решаясь договорить.

— Что именно? — спросил Ник, впившись в нее взглядом. — Пожалуйста, расскажите это мне.

— Папа сказал ей совершенно недвусмысленно, что чувствует в Кэт эмоциональную неустойчивость, — Франческа нервно закашлялась и понизила голос, — и умственную неуравновешенность. Мне очень жаль, Ник.

— Ничего, не беспокойтесь, — покачал он головой. — А что Дорис, она с этим согласна? А вы сами?

— Дорис сомневалась, не зная, согласиться ли ей с папой или нет, — пробормотала, с трудом подбирая слова, Франческа. — Вы знаете, она никогда особенно не любила Катарин, но Дорис очень справедливый человек и была готова отнести свои сомнения в ее пользу. Что касается меня, то тогда я просто рассмеялась и отмела все эти предположения, как беспочвенные. Но позднее у меня появились поводы усомниться в своей правоте. Даю честное слова Ник, но в январе, когда я вернулась в Англию, мне показалось, что Катарин находится на грани…

— На грани — чего? — нахмурился Ник.

— …нервного срыва.

У Ника перехватило дыхание.

— О, Франки, что такое вы говорите… — Начал было он и тут же замолчал, понимая, что Франческа права, а он просто не хочет смотреть в глаза фактам, прячет их в глубине сознания. — Ее настроение колеблется по параболе, — грустно заметил он. — Всего минуту назад — это та счастливая, очаровательная Катарин, которую мы все так любим, а еще через минуту — она впадает в глубочайшую депрессию. Подозреваю, что она — шизофреничка, а порой у меня даже возникает мысль, что у нее паранойя. — Он тяжело вздохнул. — Потом кривая ее настроения идет обратно, проходит через свою нижнюю точку, и тогда она становится властной, требовательной, упрямой. — Ник заметно переменился в лице. — В марте дело дошло до того, что она стала всячески оскорблять меня, причем не только словами, но и действием.

— О, Ник, не может быть!

— К сожалению, еще как может! А началось все из-за того, что я имел неосторожность заговорить о катании на лыжах в Кенигзее. Она разъярилась и стала обвинять меня в том, что я собираюсь ехать туда на свидание с Дианой, вопила, что я не люблю ее и волочусь за Дианой. Я отнес тогда этот ее взрыв на счет беспричинной ревности, но неделю спустя скандал с оскорблениями вспыхнул снова, уже безо всякого повода. Я даже не представляю, что послужило для него толчком. После двух этих срывов она впала в унылость и с самым жалким видом умоляла простить ее.

— Да, ее поведение иррационально и может раздражать, — сделала вывод Франческа. — И потом, мы оба знаем, что Катарин склонна к мании преследования.

Ник кивнул и сменил тему, завидев официанта, подошедшего к их столику, чтобы сменить грязные тарелки. Ник заказал кофе, а когда официант отошел и они снова остались одни, он разоткровенничался.

— Сейчас я мысленно вижу, как впервые познакомился с Кэт в пятьдесят шестом году, когда она была совсем молоденькой и очень озабоченной девушкой. Вы помните кинопробы к «Грозовому перевалу»? Тот день, когда мы все собрались вместе, чтобы просмотреть их?

— Да, помню и очень хорошо. Такое не забывается. Она была в них великолепна.

— Я тоже так считаю. Когда мы выходили из просмотрового зала, у меня возникло ужасное предчувствие надвигающейся беды, ощущение того, что все достается ей слишком быстро, и она не сумеет справиться с неожиданно свалившейся на нее славой. Мне тогда еще показалось, что ее ждут в будущем многие беды, но несколько лет спустя я смеялся над своими предчувствиями. Я оказался не прав, ошибался на ее счет целиком и полностью. Катарин переживала свои успех и славу с невероятным спокойствием. Вы согласны, дорогая?

— Абсолютно, Никки! Она не переставала поражать меня. Во многих отношениях она совершенно не переменилась, хотя уже давно стала большой звездой. Вот почему все это так обескураживает, я имею в виду те внезапные перемены в ней, происшедшие за последние месяцы.

— Если задуматься, то не такие уж они внезапные, — заметил Ник. — Готов поклясться, что я начал замечать в ней некоторые странности еще несколько лет назад, в шестьдесят четвертом, если быть совсем точным, когда мы с нею и Виктором ездили в Африку на съемки фильма, сценарий которого я написал специально для них двоих. Во время поездки, это было в ноябре, Катарин была ужасно раздражительной, сухой и резкой с Виктором и вела себя, как маленький диктатор, по отношению к нам обоим. Но в то же время она была невероятно, просто маниакально, энергичной. Казалось, что она способна вообще не спать. Когда вторая съемочная группа выехала на пейзажные съемки, у нее с Виктором выдалась целая неделя свободной, и Катарин настояла, чтобы мы отправились на сафари, поволокла нас в африканский буш в компании с каким-то странноватым местным хвастуном-охотником, на мой взгляд, слегка чокнутым. А еще ей непременно надо было таскаться по джунглям, общаться с туземцами и заниматься Бог знает чем еще. Всего не упомнишь. Мы с Виком едва таскали ноги, плавясь от жары, потные и грязные, как свиньи, а Кэт оставалась свежей, как огурчик, и наслаждалась каждой минутой, проведенной там. Это тем более странно, если учесть, и вы это хорошо знаете, как она ненавидит жару, считая, что она расстраивает ей нервы, как она помешана на чистоте. Можете мне поверить, она тратит безумно много времени на туалет в любых, самых примитивных условиях. — Ник пожал плечами. — Не могу понять, что с ней тогда произошло, но она сама на себя была не похожа. Перемена в ней была особенно разительной, если учесть, что год назад в Мексике она была совершенно иной, удивительно спокойной, раскованной даже, я бы сказал, безмятежной. Если хотите знать правду, то ни до того, ни после я никогда не видел ее такой довольной и счастливой, как тогда.

— Да, она мне рассказывала об этих поездках. Ей понравилась Мексика, но Африка покорила ее. Она часто повторяла, что хотела бы поехать туда снова, часами рассказывала о красоте африканского ландшафта, его безбрежности, о ночном африканском небе, о животных, о простой жизни туземцев. Порой она поднималась до поэтических высот, повествуя о розовых фламинго, парящих над каким-то невероятном сапфировом озером. И… — Франческа нахмурилась и, пораженная какой-то новой мыслью, взглянула на Ника. — А не была ли Кэт тем летом на побережье?

— Да, она снималась на «Монархе», когда мы вернулись из Мексики. Я тогда был вместе с ней, мы жили в ее доме в Бель-Эйр как раз перед тем, как она его продала. А что? Что вы хотите этим сказать, Франки?

— Вам может показаться нелепым, но мне внезапно пришло в голову, что Кэт всегда бывает несколько странной, когда она приезжает из Калифорнии. По крайней мере, за последние четыре года, что я провела здесь, мне это бросилось в глаза.

— Как? В каком смысле?

— С некоторого удаления начинаешь лучше различать детали, мелкие штрихи. Знаете ли, она всегда приезжает оттуда какой-то взвинченной, более напряженной и рассеянной, чем обычно, с частыми переменами настроения. Нет, пожалуй, она возвращается немного не в себе, вот, наверное, самое точное слово. И она часто бывала резка со мной по приезде. — Франческа задумчиво смотрела куда-то вдаль, сосредоточившись на своих воспоминаниях. — Забавно, как человек умеет выбрасывать из головы неприятные для себя мысли. Теперь я понимаю, что все эти годы я поступала именно так в отношении Катарин. Сейчас я отчетливо вижу свое собственное отношение к ней, когда она возвращалась из Голливуда. Она всегда меня нервировала, и мне требовались потом недели, чтобы отдохнуть от нее и обрести равновесие. Такое впечатление будто от нее исходит какое-то мощное возмущающее излучение. И потом, выражение ее глаз. У нее очень красивые глаза, сами знаете, необыкновенного бирюзового цвета, и очень выразительные. Но они очень переменчивы, настолько, что это невозможно описать словами. В них есть какой-то свет, нет, скорее блеск, точнее даже — некое призрачное сияние, какая-то дикость. — Франческа поджала губы. — Кажется, вы сомневаетесь в моих словах, но это правда, хотя вы можете все это считать плодом моего воображения.

— Нет, так я не считаю, — тусклым голосом произнес Ник. — Я сам замечал это в ее глазах. «Как бы мне хотелось не видеть его!» — подумал он про себя.

Наступила долгая пауза. Франческа отпила глоток кофе и потянулась за сигаретой. Поднося ей зажигалку, Ник пробормотал:

— Человеческий мозг — чертовски сложная штука… — Он устало покачал головой. — Катарин, должен сознаться, — непростой объект для изучения.

— Не знаю, дорогой Ник, удастся ли вам убедить Кэт обратиться к психиатру, но, как мне кажется, вы обязаны попытаться.

— О да, полностью с вами согласен. Если она кого-либо и слушается, так меня, — криво усмехнулся он. — Но задача эта будет непростой.

— Интересно, — задумчиво проговорила Франческа, внимательно, глядя на Ника, — не будь Катарин столь взвинченной, стала бы она вмешиваться в наши отношения с Райаном?

— Полагаю, что да. Видите ли, Франки, она по своей натуре очень любит влезать в чужие дела, — чуть виновато улыбнулся Ник. — Вы заметили, что практически весь наш ленч мы проговорили о Кэт и совсем не касались ваших собственных проблем?

«Но у меня и нет никаких проблем, пока я не думаю о них», — мелькнуло в голове Франчески, и ее сердце тревожно заныло, когда она вспомнила о трудной задаче, которую предстояло решать Нику.

— Не волнуйтесь за меня, со мной все обойдется. За прошедшие годы я обрела определенную стойкость, и не в последнюю очередь благодаря одному человеку, моему дорогому другу, — и она, подавшись к Нику, чмокнула его в щеку. — Не представляю, что бы я делала без вас, Никки!

— А вам и не следует этого знать, красавица. Я всегда и всецело — в вашем распоряжении, как я когда-то уже имел честь вам обещать. Ну а теперь мне следует отвезти вас домой. Вам пора складывать вещи.

Он потребовал у официанта счет и расплатился за завтрак.

— Кстати, я намерен доставить вас завтра в аэропорт, — и, не слушая ее протестов, добавил: — Никаких возражений, франки.

Бывали моменты, когда Катарин так изводила Ника, что тот начинал беспокоиться за собственный разум. То, что Франческа и Хилари также обратили внимание на странное поведение Кэт и считали ее нуждающейся в профессиональной медицинской помощи, подтверждая его собственное мнение на этот счет, развеяло его сомнения и укрепило решимость Ника предпринять соответствующие действия после возвращения Катарин с Дальнего Востока. Сейчас Ник не был занят новым романом или сценарием, у него было вдоволь свободного времени, и эта женщина, которую он продолжал нежно любить, полностью занимала его мысли. Он, бывало, часами сидел, раздумывая о ней, пытаясь уяснить причины переживаемых ею проблем.

Однажды, поздно вечером, по телевизору показывали старую комедию, в которой Катарин снялась в паре с Бью Стентоном в том памятном для них 1956 году, и Ник с удивлением обнаружил, что он полностью поглощен фильмом. Когда передача закончилась, он мысленно перенесся в Голливуд, в ту атмосферу, что царила в этом Сверкающем всеми красками, притягательном, сумасшедшем городе грез и фантазий. Ник никогда не любил его, считал Голливуд сугубо клановым городом, живущим по собственным законам, скучным и замкнутым. С его точки зрения, Голливуд был местом ложных ценностей и фальшивых чувств, где безраздельно властвовали деньги и секс, где немногие признанные мастера — тираны бесконтрольно распоряжались судьбой и самой жизнью многих простых людей, где правят бал безвкусица и вульгарность, распустившиеся там пышным цветом, и, сомкнувшись, подавляют, задвигают в тень подлинные таланты, искренность и честность. Многие способные люди захлебнулись и утонули в этом болоте Виктор, сам никогда не бывший постоянным жителем Голливуда предпочитая ему более тихую и спокойную Санта-Барбару, как-то сказал Нику: «Голливуд — это гигантская декорация, состоящая из одних фасадов. Не следует воспринимать его всерьез, старина, все это — шелуха».

Позднее, познакомившись поближе с его обитателями, Ник сам пришел к выводу, что Голливуд — это состояние души. Неужели Катарин не понимала этого? Неужели она продолжала считать его не бутафорским, а реальным миром? Ник, словно в компьютере, вновь и вновь мысленно прокручивал прошедшие годы. В самом начале кинокарьеры Катарин, пока у нее был контракт с «Беллиссима Продакшнс», под защитой Виктора была недоступна для хищников, бродивших в голливудских джунглях. Потом ее мужем стал Бью Стентон, укрывший ее за неприступной стеной крепости, называвшейся голливудским истеблишментом, который охватывал высшие круги кинематографического общества, знаменитые, но замкнутые и снобистские. С 1959-го по 1962-й Катарин почти постоянно жила за границей, либо бывая на съемках, либо путешествуя вместе с Франческой по Европе или Англии. Приезжая в Бель-Эйр, она, случайно или осознанно. Ник не мог сказать точнее, всегда держалась особняком, в стороне от местных подонков. Ник не мог понять, случайно это или осознанно. Скорее всего, она поступала так сознательно, решил он теперь. В этом проявился тот, хорошо известный Нику, консервативный стержень характера Катарин, который определял стиль ее жизни в годы, проведенные ею в Калифорнии. Он имел возможность неоднократно убедиться в этом. Она вела относительно тихий образ жизни, стараясь особенно не высовываться, не летать слишком высоко или слишком быстро, всячески сопротивлялась давлению местной среды. Катарина никогда не тратила безрассудно свои деньги, ради удовольствия их потратить. В городе, где показной блеск был нормой, она одевалась сравнительно скромно, естественно, по стандартам Родео-драйв. Разумеется, она покупала драгоценности и меха, заказывала туалеты «от-кутюр», но никогда не делала этого бездумно и не приобретала ничего лишнего. Нику было известно, что она сумела хорошо разместить заработанные ею деньги и зорко приглядывала за ними. Еще в 1956-м Виктор свел ее с одной старинной и надежной финансовой компанией, которая продолжала и теперь вести ее дела. Благодаря мудрым советам опытных финансистов и собственной проницательности, Катарин приумножила свой капитал и давно уже стала мультимиллионершей.

«Да, — решил Ник, — ей удалось избежать многих ловушек, расставляемых Голливудом, миновать их с минимальным для себя ущербом». Тогда почему же Франческа убеждена, что Катарин начинает странно себя вести всякий раз, когда она возвращается с побережья? Это оставалось для него загадкой, и он жалел, что не расспросил Франческу подробнее. Чем дольше он размышлял, тем очевиднее становилось для него, что Франческа на этот раз ошибается. Перемены в Катарин обусловлены чем-то иным. Но чем?

В один прекрасный миг ему открылось, что умственные расстройства не случаются внезапно. Они развиваются постепенно. Он припомнил детство Катарин, ее сложные отношения с отцом, ее привязанность к Райану, отвратительный сексуальный опыт, приобретенный в ранней юности, осуждение и недоверие отца, одержимость профессией. Переносясь мыслями с одного предмета на другой, Ник оценивал и взвешивал все, что ему было известно о жизни Катарин, и постепенно пришел к убеждению, что все ее нынешние невзгоды уходят корнями в детство и юность. Вот ответ на все вопросы!

Ник в поисках подтверждения своим догадкам отправился в поход по книжным магазинам и накупил гору литературы по душевным болезням. Несколько дней Ник штудировал купленные книги, задаваясь вопросом, действительно ли Катарин больна шизофренией. В конце концов он понял, что у него не хватает знаний, чтобы глубоко вникнуть в эту проблему, и стал осторожно интересоваться репутацией самых известных психиатров, чтобы составить для себя некий план действий и самому не свихнуться от тревоги за Катарин. Ник много размышлял о ее поведении в последние месяцы, стараясь постичь причины многих ее необъяснимых поступков. Разговаривая с Франческой, он утаил от нее некоторые факты, касающиеся Катарин, и тщательно следил за своими откровениями, внимательно их редактируя. При этом он руководствовался не только свойственным ему нежеланием вмешиваться в чужую личную жизнь, но и любовью к Кэт. Ну как, спрашивается, мог он сообщить Франческе, что ее подруга — закоренелая лгунья? А в этом у него не было ни малейшего сомнения. И что самое огорчительное с точки зрения Ника, она имела обыкновение лгать по самым ничтожным поводам. Как-то раз ему пришло в голову, что, возможно, это получается у нее непроизвольно. Он задавался вопросом, то ли это привычка, сохранившаяся с детства, то ли проявление ее теперешнего умственного расстройства.

Но гораздо сильнее Ника тревожила еще одна привычка Катарин, приобретенная ею незадолго до отъезда на Цейлон. Она стала надолго пропадать неизвестно куда, а все ее объяснения приводили Ника в изумление своей неправдоподобностью. Над ними оставалось только смеяться, если бы положение не становилось таким серьезным. Когда Ник спрашивал ее, куда она запропастилась так надолго, Катарин принималась рассказывать, что заходила в церковь или сдавала книги в библиотеку, хотя все церкви и библиотеки были в то время закрыты. Более того, Ник хорошо знал, что она не брала никаких книг в библиотеках, и он пытался убедить Катарин остерегаться придумывать подобную чушь, если она хочет, чтобы ей верили. Нисколько не смущаясь, она продолжала настаивать на своих выдумках, и Нику оставалось только в отчаянии разводить руками. Но однажды ей удалось напугать его по-настоящему, когда, как было между ними условлено заранее, Катарин не пришла на обед в доме Ника. Он звонил ей по телефону через каждые пятнадцать минут в течение двух часов, после чего, охваченный растущей тревогой, отправился к ней на квартиру. У каждого из них были свои ключи от обоих домов, и Ник зашел внутрь, распираемый волнением и страшась того, что могло его ждать в квартире. Но она была пуста. Катарин, безумно возбужденная, вернулась домой где-то около полуночи. Застигнутая врасплох поджидающим ее Ником, она стала неистово отрицать их договоренность насчет совместного обеда, а потом, придя в невероятное раздражение, обвинила его в том, что он шпионит за ней и читает ее личные бумаги. Нику оставалось одно из двух — либо ударить ее, либо повернуться и уйти. Он выбрал последнее и отправился домой, стараясь унять обуявший его гнев. В то же время он был немало напуган случившимся и задавался вопросом, не впадает ли Катарин в полное безумие.

На следующее утро Катарин, изменив своей обычной манере поведения, не признающей угрызений совести, униженно извинялась перед ним, умоляла простить ее и клялась, что подобное никогда больше не повторится. И, действительно, она вела себя безупречно все время, остававшееся до отъезда на съемки.

Теперь, когда Ник размышлял об этих ее странных привычках, ему в голову пришла неожиданная мысль. А может быть, все ее исчезновения, вся ее ложь объясняются одной простой причиной — у нее есть другой мужчина? Он всерьез и всесторонне обдумал это предположение и в конце концов решительно отмел прочь, признав его смехотворным. Мало того, что Катарин по своей натуре была мало склонна к беспорядочным связям, но она все еще оставалась до некоторой степени фригидной. Ник был уверен, что секс отнюдь не был движущей силой в ее жизни, и мысль о возможной связи Катарин на стороне больше до следующего года у него не возникала.

К середине июля, по мере приближения даты возвращения Катарин в Штаты, мрачные предчувствия, одолевавшие Никоса Латимера, только усиливались. В конце месяца она вместе со всей съемочной группой и другими актерами, занятыми в картине, перелетела с Цейлона в Гонконг, оттуда — в Калифорнию и, наконец, отснявшись в павильонах студии, приехала в Нью-Йорк.

С первой минуты их встречи в аэропорту Ник уже понял, что она снова переменилась. Катарин была совсем такой, как прежде, совершенно нормальной и намного более спокойной, чем за все предыдущие месяцы. Она определенно была довольна поездкой на Дальний Восток. Съемки прошли превосходно, без всяких накладок. Свежая и оживленная, с очаровательным румянцем на щеках, Катарин приятно удивила Ника своим видом. Не уверенный, надолго ли ее хватит, он тем не менее обращался с ней так, будто до ее отъезда между ними не было никаких недоразумений. Более того, он очень скоро понял, что вновь очарован ею, опутан ее сетями. Постепенно напряжение стало оставлять его, и он понемногу стал расслабляться, но не позволяя себе утратить бдительность. Он наблюдал за нею и ждал.

Ник также предусмотрительно решил оттянуть свой рассказ о разрыве Райана с Франческой, заметив, что последняя немного раньше намеченного уехала отдыхать на юг Франции. Только выждав некоторое время, пока Катарин полностью отдохнет и устроится в своей квартире, он поведал ей о случившемся. Искренне огорченная и расстроенная его сообщением, Катарин немедленно позвонила в Монте-Карло на виллу Дорис. Прислушиваясь к ее разговору с Франческой, Ник убедил себя в том, что Катарин ко всему этому не имеет отношения. Хотя он мог слушать только одну сторону, ему не составило труда связать слова Катарин с известными ему фактами. Несколько минут спустя после начала их разговора Ник уже убедился в том, что, как он и предполагал, Райан просто пожелал перевести огонь на сестру. Со слов Катарин Нику стало ясно, что она просто изложила Райану возможные теневые стороны его брака с Франческой, напомнила ему об их принадлежности к разным религиям и просила брата еще раз все тщательно обдумать и взвесить перед тем, как принимать окончательное Решение.

— И вот что я тебе скажу еще, Франческа, моя дорогая! — кричала в телефон Катарин. — Я тогда сказала Райану. что он будет держать ответ передо мной, если хоть чем-то посмеет обидеть тебя. И при первой же встрече я заставлю его ответить за все! Не могу тебе передать, как я зла на него.

Ник сидел на диване, покуривая сигарету и кивая головой в такт их разговору, смотрел в окно и думал, каким презренным трусом оказался Райан. Хорошо, что Франческа наконец от него избавилась, он был только рад этому. Она найдет себе другого, достойного ее мужчину, и скоро.

Несколько дней спустя, заехав к Катарин на квартиру, Ник застал ее занятой ожесточенной перепалкой с братом, забежавшим проведать ее во время своего краткого приезда на Манхэттен. Усмехнувшись, Ник удалился в спальню Катарин и не выходил оттуда до ухода Райана. Катарин, выглядевшая угрюмой и озабоченной, с трудом сдерживая гнев, заявила Нику, что разорвала всякие отношения с братом и умывает руки.

— Я оставляю его Богу и Патрику О'Рурку, если, конечна Райан сумеет вынести их обоих сразу, — спокойно сказала Катарин, встряхивая своей очаровательной головкой. — Не могу больше иметь с ним никаких дел, дорогой. Я начинаю думать, что ты был всегда прав. Он действительно слабый человек. Я велела ему не утруждать себя и не появляться здесь снова.

Ник молча кивнул, сильно сомневаясь в действенности ее заявления и не очень ему доверяя. На его памяти она много раз ссорилась с Райаном, но потом всегда первой начинала искать пути к примирению. Но неделя шла за неделей, а Катарин не делала никаких попыток наладить отношения с братом, и Ник поверил в то, что на этот раз ее решение было твердым. Он упрекал себя за то, что дурно думал о ней, подозревая в неискренности и лживости. С самого своего возвращения Катарин ни разу не обнаружила этих прискорбных черт своей натуры. Хотя она бывала порой странно тихой и покорной, иногда — даже рассеянной, но не подавала ему серьезных поводов для беспокойства. Это радовало Ника, но он не был настолько наивен, чтобы считать перемену в ее поведении признаком внезапного и полного исцеления. Он по-прежнему был абсолютно убежден в том, что она в лучшем случае сильно чем-то озабочена.

В конце сентября приехала Франческа, и эта замечательная осень прошла для них троих, как в добрые старые времена. Ничто больше не омрачало дружбы между женщинами, и они сблизились, как никогда прежде. Райан О» Рурк будто перестал существовать, так, по крайней мере, казалось Нику. Франческа пришла в восторг от перемен, происшедших в Катарин, и однажды, в конце октября, она призналась Нику, что, по ее мнению, они, вероятно, сильно преувеличили неблагополучие с рассудком Катарин. В тот момент они с Ником стояли гостиной ее апартаментов, где в самом разгаре был прием в честь приезда Дорис и отца Франчески.

— Кэт кажется мне совершенно нормальной и уравновешенной. Что вы на это скажете, Никки?

Ник, проследив направление взгляда Франчески, кивком подтвердил ее слова. Катарин беседовала с Хилари Огден и графом. Сегодня она была особенно красива в простом черном бархатном платье с бриллиантовыми серьгами и брошью, которых Ник раньше у нее не видел. Она зачесала назад свои каштановые волосы и уложила их в низкий шиньон у основания шеи. Обычно бледная, сейчас она слегка раскраснелась от жары в апартаментах, ее бирюзовые глаза весело блестели.

— Я не устаю благодарить Всевышнего за это, Франки, — сказал Ник, отводя взгляд от Катарин. — Не знаю, что произошло с ней на Дальнем Востоке, но она вернулась оттуда умиротворенной. — Он весело рассмеялся. — Не знаю, откуда у меня эта убежденность, но я уверен, что на нее там что-то повлияло.

Франческа удивленно взглянула на него.

— Она ничего мне об этом не говорила и вообще избегает разговоров об этой поездке. Так что давайте просто радоваться за нее. Не могу подумать без страха о том, чтобы она вернулась в то состояние, в котором пребывала в начале года, до своего отъезда.

— А я — и подавно. Привет, Терри, как поживаете?

Терренс Огден, как всегда красивый и жизнерадостный, подошел пожать Нику руку.

— Великолепно! Вы прекрасно выглядите. Чудесный вечер, Франческа. Должен заметить, Никки, что дама вашего сердца отлично смотрится сегодня. Я еще никогда не видел киску такой непринужденной. Не знаю секрета вашего обращения с нею, но результат говорит сам за себя.

— Спасибо, Терри, — улыбнулся в ответ Ник, — мы с Франческой как раз говорили о том, что у Кэт в последнее время очень здоровый вид.

— Слава Богу! Мне потребовалось немало времени, чтобы отойти после того скандала, что она мне закатила весной. Мы с Хилари до сих пор теряемся в догадках, какая муха ее тогда укусила. Кто знает, возможно, просто сказалось напряжение от работы. Ну да ладно, какого черта, главное, что она снова пришла в себя.

Поболтав с ними еще немного о новой картине, которую он недавно закончил в Голливуде, Терри отошел. Франческа отправилась на кухню переговорить с поварами по поводу ужина, а Ник, обрадованный услышанным от Франчески и Терри, присоединился к Катарин.

Терри заронил зерно сомнения в голову Ника, и в течение нескольких дней после того вечера он размышлял над словами актера. Возможно, Терри прав, и раздражительность Катарин, нелогичность ее поведения, частые и резкие перемены в ее настроении были действительно результатом перегрузок. Может быть, именно в них коренится главная причина. В этом не было бы ничего необычного. Всем актерам знакомы подобные кризисы, а Катарин постоянно снималась в одной картине за другой, успев в промежутке сыграть «Троянскую интерлюдию» на Бродвее. В таком случае предположение Терри объясняет все, и Ник решил пока наложить вето на свои планы относительно лечения Катарин. Если необходимость в нем отпала, то он мог только приветствовать это.

Тем временем Катарин затеяла поиски дома в сельской местности, где они с Ником могли бы проводить уик-энды. Ник всячески поддерживал ее, считая, что это предприятие отвлечет Катарин и благоприятно скажется на ее здоровье. Занятая устройством и меблировкой нового дома, Катарин пока не будет снова сниматься. Призвав на помощь Франческу, они провели все ноябрьские уик-энды, колеся втроем по Нью-Джерси, Лонг-Айленду, Коннектикуту и Беркширу в поисках подходящего места. Но именно Катарин нашла, «великолепное пристанище», как она выразилась, поехав однажды посреди недели в Коннектикут без них. Ник был очень удручен, когда она повезла его смотреть свою находку, и дом ему совершенно не понравился. С раннего детства он был убежден, что каждый дом имеет собственную, только ему присущую, атмосферу, хранит память Прошлого, а в этом доме Ник ощутил отчетливый запах беды, которым тот, казалось, был пропитан насквозь. Ему почудилось, что печаль и уныние просто сочатся из каждого уголка дома, но Ник предпочел держать рот на замке, видя волнение и энтузиазм, переполнявшие Катарин. Как он и предполагал, она энергично принялась за перестройку дома, отказавшись ради этого участвовать в постановке нового спектакля и в съемках очередной картины. Через пять месяцев после того, как Катарин оформила документы на право владения, дом был готов, и они с Франческой провели первый уик-энд в гостях у его новой владелицы.

Когда в пятницу после полудня они с Франки приехали к Катарин, она немедленно поволокла их в залитую солнцем, просторную гостиную и открыла бутылку «Дом Периньон». Стоя перед громадным камином, в каменном жерле которого полыхали дрова, она взволнованно воскликнула:

— Ник, ты обязан сказать тост в честь нового дома!

Ник усмехнулся.

— За дом! — провозгласил он, поднимая полный бокал с шампанским. — Пусть все его обитатели будут здоровыми, спокойными и счастливыми!

— Такое впечатление, что мы спускаем новый корабль на воду! — вскричала Франческа. — Действительно, мы же на крестинах дома. Как его зовут, Кэт?

Сморщив нос, Катарин на секунду задумалась.

— Как насчет «Байд-а-Ви»?

— Ужасно! — вздрогнула от отвращения Франческа. — Это так слащаво звучит. Совершенно отвратительное название, дорогая!

— Чудовищное, — с гримасой подтвердил Ник. — Не могла бы ты придумать чего-либо более впечатляющего, Катанка?

— Я просто пошутила, и вы это прекрасно поняли. Что касается названия, то вы с Франки — писатели, вам и карты в руки. Давайте придумывайте.

В последующие несколько часов Ник и Франческа весело состязались, придумывая название для дома, но ни одно не показалось им удовлетворительным, и дом так и остался безымянным.

В начале лета 1967 года Ник чувствовал себя спокойным и довольным в обществе Катарин. Он давно понял, что они никогда снова не будут так безумно счастливы, как три года назад в Мексике, но он продолжал любить ее и верил в то, что у них есть неплохие шансы хорошо прожить вместе оставшуюся жизнь. Он убедил себя в том, что Терри с абсолютной точностью угадал причину душевного кризиса Катарин. Да, все дело в ее работе. Вот уже целый год она не появлялась перед кинокамерой, не ступала на сцену и пребывала в добром здравии как физическом, так и душевном. По правде говоря, и это немало удивляло Ника, Катарин, казалось, вовсе не скучала по своему ремеслу. Воодушевленный своим открытием, он решил, что Катарин следует добровольно уйти в некоторое подобие полуотставки, и как-то одним воскресным вечером, когда они вместе сидели на террасе ее дома в Коннектикуте, он решился заговорить с нею об этом.

— Снимайся раз в год-полтора, играй время от времени в постановках на Бродвее. Побереги себя немного больше, чем прежде, — убеждал он ее.

Катарин рассмеялась в ответ.

— Мне еще рано уходить в отставку в мои тридцать два года. Люди уходят тогда, когда они действительно состарятся, а кроме того — я помру со скуки.

— Ничего, не умрешь. Настало время пожинать плоды тяжких трудов. В деньгах ты теперь, слава Богу, не нуждаешься.

— Но куда я буду девать время?

— Посвятишь его мне — с ребячливой улыбкой придвинулся к ней Ник. — Мы уже когда-то говорили о свадьбе. Так давай осуществим эта Кэт.

Она уставилась на него своими широко раскрывшимися от удивления бирюзовыми глазами, а потом опустилась перед ним на колени, опершись локтями на его колени.

— Вы всерьез делаете мне предложение мистер Латимер?

— Да-да, обожаемая мисс Темпест! — Он крепко поцеловал ее в губы. — Я люблю тебя, Кэт.

— И я люблю тебя, Никки.

— Ну, так что вы ответите мне леди?

— Конечно, да, дурачок, что же еще?

Его сердце рвалось из груди.

— Слава Богу! Когда? Когда мы поженимся?

— Скоро, дорогой.

— Скоро — это совсем не то, что «очень скоро», милая моя девочка, — потрепал ее по щеке Ник. — Как тебе известна мне уже сорок, и я не становлюсь с годами моложе. Самая пора нам обвенчаться и обзавестись парой детишек.

Губы Катарин дрогнули, но она ничего не ответила, а лишь долгим взглядом посмотрела ему прямо в глаза. Улыбка исчезла с ее лица.

— На следующей неделе я назначу точную дату, милый.

Но она так и не выполнила своего обещания, а потом неожиданно все снова стало рушиться вокруг них.

 

46

В «безымянном коннектикутском доме», как называла его теперь Франческа, всюду горел свет, но стояла мертвая тишина.

— Нам следовало назвать его «Луни-бин», — пробормотала Франческа себе под нос, стоя посреди прихожей. Она вздрогнула и, терзаемая дурными предчувствиями, еще крепче стиснула в руке поводок Лады. Ник внес их багаж, и она быстро обернулась к нему.

— Тут что-то нечисто! Я в этом убеждена! — воскликнула Франческа, сверля Ника глазами.

Ник сразу обратил внимание на царившую вокруг тишину, в которой ему почудилось что-то пугающее. Он уронил сумки на пол и стал озираться по сторонам, склоняя, как петух, голову набок и прислушиваясь. Обычно весь дом дрожал от звуков включенного радио или магнитофона, от суматохи на кухне, от раскатов громкого с материнскими интонациями голоса миссис Дженнингс, звонкого голоса Катарин, отдающей распоряжения или разговаривающей по телефону. Непривычным было также то, что она не вышла их встретить, как она всегда делала, когда Ник приезжал с Манхэттена. Но в последнее время она вообще была на себя не похожа. Ник беззвучно застонал. Может быть, она такая и есть на самом деле? Возможно, это странное, отстраненное, постоянно пребывающее в дурном настроении существо и есть настоящая Катарин Темпест?

Обменявшись обеспокоенными взглядами, они направились в гостиную. Ник бросил через плечо:

— Осмотрите кухню и заднюю часть дома, Франки. Посмотрите, не удастся ли вам обнаружить миссис Дженнингс или горничную. Может быть, Кэт пришлось внезапно уехать?

— Хорошо, Ник. Встретимся через пару минут здесь.

Франческа, забрав собаку с собой, прошла коротким коридором в кухню. Тем временем Ник, стоя в дверях, быстро осмотрел гостиную и не увидел в ней ничего необычного. Горело несколько ламп, все вещи, похоже, были на месте, подушки лежали на креслах и диванах. Единственное исключение составлял камин. Дрова в нем почти прогорели, и лишь несколько тлеющих угольков виднелось сквозь решетку. Катарин всегда питала слабость к большому пламени, и оно полыхало в камине постоянно, даже летними вечерами. Но сейчас на дворе стоял ноябрь, и вечерами бывало прохладно, как сегодня. Ник взглянул на часы, показывавшие без двадцати восемь. Куда бы ни ушла Катарин, ее не было дома уже давно, если судить по камину. Если… если только она вообще выходила из дому. Может быть, несчастный случай? Но тогда куда подевалась прислуга? Или они тоже пострадали? Вдруг это ограбление? Тут Ник вспомнил про ее драгоценности. О Боже, грабители вполне могли расправиться со всеми из-за подобной коллекции!

Ник выбежал обратно в холл, не обнаружив там Франчески, помчался, перепрыгивая через три ступеньки, по лестнице наверх. Он быстро обежал верхние комнаты и ворвался в спальню Катарин. Запыхавшийся, с трудом переводя дух, он застыл около двери. В спальне было спокойно и тихо. Все лампы горели ярким светом, постель была не примята, вся мебель стояла ровно, точно на своих местах, демонстрируя маниакальную страсть Катарин к идеальному порядку. Ник еще раз обшарил глазами помещение и только теперь заметил пустые футляры от украшений, лежавшие открытыми на туалетном столике. Он осторожно пересек комнату и взял в руки самый большой из них. Его он раньше у Катарин не видел. Футляр был абсолютно новым, обтягивающая его кожа была девственно чиста. Ник взглянул на внутреннюю поверхность крышки и прочитал тисненную золотом на белом шелке надпись: «Ван Клифф и Арпелс», и чуть ниже, мелкими буковками: «Беверли-Хиллз». Футляров всего было три штуки, разных размеров. Оставалось только выяснить, надела ли Катарин их содержимое на себя, или оно было украдено?

С замирающим от страха сердцем Ник выронил футляр из рук, распахнул ванную комнату и зажег свет. Там тоже не было никаких следов беспорядка. Стиснув зубы, он резко отдернул занавеску и заглянул в ванну. Она была пуста, ее единственным обитателем служила сухая мочалка из луфы.

Осмотрев все комнаты верхних двух этажей и не обнаружив в них ничего подозрительного, Ник сбежал вниз. Навстречу ему через холл шла Франческа, по-прежнему крепко сжимая в руке поводок, на котором она вела за собой Ладу.

— Там, наверху, нет ничего необычного, — сообщил ей Ник, останавливаясь на нижней ступеньке и вцепившись рукой в перила. — Но нет и никаких признаков жизни.

— Дом пуст, Ник, совершенно. Я была в комнате горничной, в столовой, кабинете и в библиотеке. Это просто — загадка!

— Вы не обнаружили чего-либо необычного?

— Практически ничего. Если только в кухне…

— Что там такое? — быстро переспросил Ник.

— Миссис Дженнингс занималась ужином и наполовину его приготовила, когда ее оторвали. Идите, взгляните сами, — и она повела его на кухню. — Вот, смотрите сюда, — Франческа кивком указала на разделочный стол. — Видите все эти недочищенные овощи, очистки? Такое впечатление, что они пролежали тут уже несколько часов. А этот передник валялся на полу. Это я его подняла и повесила на стул.

Ник взглянул на передник, обошел кухню, заглянул в кладовку и в чуланы для щеток и другого домашнего инвентаря.

— Оставайтесь здесь, Франки. Все это начинает казаться подозрительным. Я пойду осмотрю подвал.

— О Боже, Ник! Не думаете ли вы, что… — Она испуганно прикрыла ладонью рот.

— Сам не знаю, что и подумать. Не приставайте пока ко мне с расспросами, ладно?

Франческа кивнула и, машинально нагнувшись, подхватила собачку на руки. Ее сердце учащенно забилось, и мысли, одна страшнее другой, заметались у нее в голове. Она тоже вспомнила о драгоценностях Катарин, об ее известности. Вся округа знала, кто живет в этом доме. Кинозвезда, да еще такая знаменитая — лакомый кусок для бандитов. Франческа прикрыла глаза, мысленно умоляя Ника поторопиться.

— Все в порядке, детка, — громко сказал Ник, поднимаясь из подвала и захлопывая за собой дверь. — Ну, кажется, дом мы осмотрели весь. Пойду на разведку во двор.

Франческа только сумела молча кивнуть головой, обеспокоенно наблюдая за его сборами расширившимися от волнения глазами. Она видела, как Ник достал фонарь из стенного шкафа, распахнул дверь и повернул выключатель на наружной стене дома. Тотчас же подъездную дорожку и лужайку перед домом залил бледный свет небольших прожекторов, спрятанных в кронах деревьев.

— Хотите, я пойду с вами? — вызвалась Франческа, но Ник решительно замотал головой.

— Ни в коем случае, — отрезал он и, ступив на лужайку, двинулся к зарослям кустов около высокой каменной стены, опоясывавшей двор. Там было темно, и он направил в кусты луч фонаря. Дурные предчувствия, одолевавшие Франческу с первой минуты, как она вступила на порог этого дома, сменил неизъяснимый страх, и она была не в силах отогнать его. Она приросла к месту посреди холла, глядя через раскрытую дверь в сад и стараясь отыскать глазами Ника. Но тот куда-то исчез. Франческа задрожала, внезапно почувствовав себя ужасно одинокой и беззащитной перед этим домом. Хотя она никогда не говорила об этом вслух, Франческа разделяла нелюбовь Ника к нему, считая этот дом каким-то чужим, недружелюбным и действующим на нее угнетающе. Неожиданно Лада, будто услышав что-то, тревожно вскинула голову и залаяла, вырываясь из рук Франчески, чтобы спрыгнуть на пол.

Успокаивая собаку, Франческа огляделась и прислушалась. Что могло так встревожить Ладу? Вокруг все было тихо. Нервно сглотнув, Франческа вышла на крыльцо и глубоко вдохнула свежий ночной воздух, выругав себя за излишнюю впечатлительность. Ровным счетом ничего угрожающего не было тут. Место здесь чудесное, а все ее страх вызваны беспокойством за Катарин. Бояться дома! В этом было нечто иррациональное, совершенно ей несвойственное. Она оглянулась и посмотрела на его старые каменные стены, на окна, через которые наружу струился яркий свет, не находя объяснения тому, почему она не может никак избавиться от ощущения, что привидения и прочие разные ужасы притаились в этом доме. «Сейчас же прекрати это!» — приказала себе Франческа, шагая по усыпанной гравием дорожке к машине Ника.

Франческа оперлась на капот и, слегка дрожа на ветру, втянула голову в воротник толстого шерстяного свитера. Она посмотрела вверх на небо. «Темные облака на безлунном небе» — это, кажется, из Руперта Брука? «Твоя любовь уходит без следа…» Следующая строка известного стихотворения промелькнула у нее в голове и замерла, осененная новой мыслью: «В этом доме не было любви, одна только болезнь Катарин. Почему мы с Ником постоянно прощаем ей ее несносное поведение, почему мы миримся с ним? Наверное, потому, что мы любим ее и тревожимся за нее. Бедная, милая Кэт! Она в нас нуждается. Мы обязаны постараться помочь ей».

— Можете расслабиться, Франки, — донес до нее ветер голос Ника, который бежал к ней через лужайку, размахивая фонарем. — Сад так же пуст, как и чердак. Стоп, для полной уверенности следует осмотреть еще гараж.

— Вы совершенно правы, дорогой! — крикнула в ответ Франческа, и напряжение отпустило ее. Пару секунд спустя Ник вел ее в дом, недоуменно качая головой. Он запер входную дверь и пригладил ладонью растрепанные ветром волосы.

— Вот что чертовски странно — машина Катарин стоит в гараже. Пошли, детка, проходите в гостиную. Боже, да вы посинели от холода! Считаю, что нам необходимо что-нибудь выпить.

— Слава Богу, с Кэт и остальными ничего страшного не произошло. Убеждена, что она куда-то уехала. Кто-то заехал и увез ее с собой. Не нахожу других объяснений, Никки.

— Я тоже так считаю. Но где миссис Дженнингс? Она обычно остается тут до десяти. Что могло оторвать ее от дел посреди дня? И куда, черт побери, запропастилась Рената?

— Ник, мне сейчас в голову пришла одна мысль…

Франческа схватила его за руку.

— Может быть, Катарин похитили вместе со всеми остальными?

Ник посмотрел ей в глаза и отрицательно покачал головой.

— Непросто похитить трех женщин, не оставив при этом никаких следов борьбы. Нет, никакого насилия здесь сегодня совершено не было, я в этом убежден, честное слово.

— Миссис Дженнингс могли срочно вызвать домой, а у Ренаты, возможно, сегодня выходной. По каким дням она обычно отдыхает?

— По средам, — отозвался Ник, который, стоя на коленях перед камином, старался раздуть в нем огонь. — А сегодня — четверг. Вы не поищете лед, Франки, пока я воюю с дровами?

— Конечно.

Она повернулась и сделала шаг в сторону холла, когда Ник громко рассмеялся:

— Вы так стиснули в руках бедняжку Ладу, будто боитесь, что ее украдут. Оставьте ее здесь, дорогая, и спустите с поводка.

Смущенная Франческа рассмеялась вслед за ним. Она расстегнула ошейник и сняла его с Лады.

— Понимаю, это звучит глупо, но мне… всегда кажется, будто здесь кто-то или что-то есть, я ощущаю чье-то скрытое присутствие. Не могу найти этому объяснения. Наверное, в воздухе этого дома есть нечто такое… — Она пожала плечами. — Вы, наверное, считаете меня такой же ненормальной, как Кэт… — Франческа запнулась и принялась виновато оправдываться. — О, простите меня, Ник. Я вовсе не хотела сказать, что Катарин — сумасшедшая!

Ник печально улыбнулся.

— Тем не менее она балансирует на самой грани, и вам это известно. Порой мне кажется, что она действительно свихнулась. А что касается этого дома, то я хорошо понимаю, что вы хотите сказать по поводу этой груды кирпича. Я всегда ненавидел это место. Здесь правда какая-то неприятная атмосфера, что-то мрачное и гибельное разлито в воздухе. Ну а теперь бегите за льдом, и я приготовлю нам пару крепких. Вам водку, как обычно?

— Да, с тоником, пожалуйста. Почему бы вам не позвонить пока миссис Дженнингс?

— Я подумывал об этом, еще когда был в саду. Сейчас попробую разыскать ее. И вот еще что. Слушайте, детка, когда будете на кухне, поищите там чего-нибудь. Сыру и крекеров хотя бы. Я умираю от голода.

— Хорошая мысль. Я сама немного проголодалась.

Ник поднялся с коленей и подошел к письменному столу. Он отыскал в записной книжке номер телефона миссис Дженнингс и набрал его, но линия была занята. «Проклятие!» — недовольно пробормотал он, схватил карандаш и начал по своему обыкновению черкать им переплетенные между собой треугольники в блокноте для заметок, лежавшем на столе. С нарастающим волнением он вновь и вновь набирал номер. Наконец телефон освободился, и Ник с несказанным облегчением услышал в трубке голос домоправительницы. Он беседовал с нею минут десять, внимательно слушая, кивая головой и время от времени вставляя уточняющие вопросы. Тем временем вернувшаяся Франческа смешивала для них напитки. Когда он положил трубку, она сказала:

— Насколько я сумела понять из вашего разговора, Катарин сегодня выставила миссис Дженнингс вон.

— Да, и та очень уязвлена этим. Внезапно Катарин пришла сегодня днем в невероятную ярость. Она накинулась на миссис Дженнингс с оскорблениями и уволила ее с завтрашнего дня. Как сообщила мне миссис Джи, она не пожелала ни минуты дольше оставаться в этом доме, все бросила на кухне как есть, сняла с себя фартук и удалилась. И возвращаться назад она не желает. А Рената на сегодня отпросилась. Ей надо было поехать на Манхэттен повидаться с кузиной, приехавшей погостить из Италии. Она вернется только завтра.

— А Кэт? Миссис Дженнингс что-нибудь знает про нее?

— Она сказала, что Катарин, когда у них вспыхнул скандал, уже была одета для выхода и собиралась ехать то ли на обед, то ли на прием, домоправительница не знает точно. Кажется, у Катарин вчера была также стычка с Ренатой, которую она заставила целый день переглаживать все свои платья, независимо от того, что она собирается надеть вечером.

Ник тяжело вздохнул. «Старая история», — подумал он, уставившись взглядом в блокнот.

— Странно, что Кэт куда-то уехала. Она ведь знает, что мы должны были приехать сегодня. Вот черт, это не лезет ни в какие ворота, как мне кажется. Но, по крайней мере, мы смогли хотя бы расспросить домоправительницу, Ник.

— Не совсем. Мы так и не узнали, куда подевалась Кэт.

— Вот, выпейте это, дорогой, — настойчиво предложила ему Франческа видя, насколько встревожен Ник. — Убеждена, что она скоро вернется.

— Да — с отсутствующим видом ответил Ник, не сводя глаз с блокнота. Прямо под своими каракулями он заметил отпечаток каких-то записей, сделанных, по-видимому, на верхнем, вырванном листе, от которого остался только неровный край. Ник приблизил блокнот к лампе и в ее свете прочитал: «Майкл. Четверг. Семь часов. Гринвич». Под этими словами были еще какие-то цифры, но они отпечатались слишком слабо, и он, не смог их разобрать.

— Ник, чем вы там занимаетесь?

— Минутку, Франки. Кажется, я обнаружил ключ к загадке. У Катарин есть знакомый по имени Майкл, который живет в Гринвиче?

— Не знаю, а что?

— Вот, взгляните, — протянул он ей блокнот. — Она что-то записывала, и запись отпечаталась на нижнем листе.

Франческа сразу узнала почерк Катарин.

— Цифры отпечатались не очень отчетливо. Попытайтесь заштриховать это место карандашом. Они должны при этом проявиться яснее.

— Вы — умница, Франки, теперь они отчетливо видны! — воскликнул Ник, отбрасывая карандаш. — Готов держать пари, что это номер телефона.

Он схватил трубку.

— Сейчас мы узнаем, что это за таинственный Майкл и нет ли у него в Гринвиче Катарин.

Франческа остановила его, ухватив за руку.

— Обождите минутку, Ник. Послушайте, я понимаю вас. Вы сердитесь на Катарин, и есть за что. С ее стороны безответственно уехать вот так, не оставив даже записки, и заставить нас волноваться. Но если она там, по этому номеру, вы обязательно взорветесь, наорете на нее и создадите только лишние проблемы. Она потом будет бесноваться, считая, что за ней шпионят, а вы — в первую очередь. Будет намного проще, если туда позвоню я и попрошу разрешения переговорить с нею. Ну, прошу вас, пожалуйста.

Немного поколебавшись, он пожал плечами.

— Да, детка.

Встав из-за стола, Ник уступил ей телефон, а сам подошел к камину. Франческа набрала номер, подождала немного, и — вдруг ее глаза изумленно сверкнули.

— Прошу прощения, ошиблась номером, — пробормотала она, осторожно положив трубку, не решаясь взглянуть на Ника.

— Какого черта! Почему вы разъединились так быстро? — накинулся на нее Ник, сердито сдвигая брови. — С чего вы взяли, что ошиблись номером? — Не добившись от нее ответа, Ник быстро спросил: — И чему вы так удивлены?

Франческа медленно прошла обратно к дивану, где сидела прежде, из всех сил стараясь скрыть, насколько она шокирована, и решая про себя, не стоит ли ей, в его же интересах, скрыть правду. Но если она солжет, что попала в какой-то ресторан или бар в Гринвиче он ей не поверит. Хорошо зная Ника, Франческа была уверена, что он немедленно перезвонит сам по этому номеру, а этого нельзя было допустить ни в коем случае. Кашлянув, она мягко сказала:

— Думаю, что к телефону подошел дворецкий.

— И что?

Глубоко опечаленная Франческа опустилась на диван.

— Он сказал… — Слова застревали у нее в горле, и она снова нервно закашлялась. — Он… дворецкий… сказал, что это дом Лазаруса.

На какую-то долю секунды ей показалось, что Ник не разобрал ее слов. Расширенными от изумления глазами он уставился на нее, а потом взорвался.

— Проклятие! Я должен был сам догадаться. Этот сукин сын давно вьется вокруг Катарин, принюхиваясь.

Он сжал правую руку в кулак и ударил им изо всех сил в раскрытую ладонь левой.

— Черт побери, я сию же минуту позвоню этому ублюдку и выскажу ему все, что о нем думаю. И о Катарин тоже! — кричал Ник. — Я сверну ей шею. Я же предупреждал ее, предостерегал против него! И много раз!

Кипя гневом и возмущением, он с невероятной быстротой рванулся к столу и, протягивая руку к телефону, пронзительно выкрикнул:

— Она же прекрасно знает, как я отношусь к этому чудовищу! Почему же она так поступает со мной?

Франческа вскочила за ним следом и, схватив Ника за руку, попыталась оттащить его от стола. Ник упирался, но никак не мог освободиться от ее цепкой хватки. Он вцепился в телефон, а Франческа в свою очередь, повисла на нем, умоляюще глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Ради Бога, не делайте этого, Ник! Умоляю вас, не звоните туда, пожалуйста! Вы делаете слишком поспешные выводы! Неверные выводы!

Ник, багровый от гнева, продолжал бороться с нею.

— Пустите Франки! Я сам знаю, что мне делать.

Телефон рухнул на пол, стул опрокинулся, настольная лампа угрожающе накренилась. Вдруг Ник бессильно уронил Руки и прекратил сопротивление. Он пристально взглянул на Франческу и покачал головой.

— Вы правы, детка, — пробормотал он, наклоняясь, чтобы поднять с пола упавший телефон и поставить на место опрокинутый стул. Франческа, тяжело дыша, тронула его за руку.

— Давайте обсудим все спокойно, — предложила она, увлекая Ника к камину. Заставив его присесть на диван, она принесла их недопитые стаканы и опустилась напротив. — Не стоит осуждать ее, Ник, не располагая проверенными фактами. Ее присутствие в доме Майкла Лазаруса само по себе ни о чем не говорит, и вы прекрасно понимаете это сами. Это может быть совершенно невинная вечеринка. В конце концов — он реальный владелец «Монарха», и его кинобизнес сейчас на подъеме. Катарин же суперзвезда и, хотя она подумывает о том, чтобы в недалеком будущем бросить сниматься, тем не менее дала мне понять, что собирается участвовать в каком-то новом проекте. Может быть, Лазарус хочет, чтобы она снялась на «Монархе».

Ник взглянул на Франческу сквозь дым сигареты, которую он курил.

— Вы действительно в это верите? — с саркастической усмешкой спросил он.

— Это весьма вероятно, — ответила Франческа, сама не зная, что предположить, до сих пор не оправившись от потрясения. — Да-да, я убеждена, что она там именно поэтому, — более твердым тоном заявила она.

— Не будьте такой наивной, детка.

— Что вы имели в виду, говоря, что он многие годы обхаживает Катарин? — спросила Франческа, не обращая внимания на недоверчивые реплики Ника.

— Только то, что сказал. Лазарус, будучи председателем правления того конгломерата, что владеет «Монархом», обычно никогда не вникает в съемки отдельных фильмов, оставляя это своим директорам. Его волнуют только смета, предельный уровень расходов и прибыль. Но он даже перенес свой офис на студию, чего никогда прежде не делал, когда Катарин в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году снималась на «Монархе». Послушайте, Франки, я тогда был с нею там и сам наблюдал, как он строил ей глазки и постоянно облизывался на нее. Я был вынужден тогда молчать, у меня не было иного выхода. И я…

— Не может быть, чтобы он заинтересовал Катарин! Скорее всего, она лишь подлаживается под него, стараясь быть с ним предельно вежливой…

— Подлаживается, черт ее побери! — заревел Ник, привстав с места, а потом снова смущенно рухнул на диван. — Простите меня, Франки, я не имел никакого права сердиться на вас. Дайте мне немного успокоиться и самому все обдумать.

Она согласно кивнула, и Ник уставился в огонь камина, молча докуривая сигарету. Многие разрозненные факты, мгновенно прокрученные его острым и проницательным умом, встали на свои места. Стало глубокомысленным замечание Виктора, сделанное им много лет назад. Неожиданный смысл обрело недавнее замечание Джейка Уотсона. Ник неслышно вздохнул, искоса поглядывая на Франческу.

— Я убежден, что прошлым летом она много времени проводила в обществе Лазаруса. Вы помните, что тогда, после возвращения с Цейлона, она занималась дублированием их дальневосточной картины на студии «XX век». В голливудском «Репортере» я тогда прочитал заметку о чудесном приеме, который Лазарус устроил в своем новом доме в Бель-Эйр Эстейтс. В ней говорилось, что Катарин была на этом приеме почетной гостьей. Я был ошарашен. В конце концов ей было известно, как я ненавижу этого ублюдка. Я еще подумал тогда, что непорядочно с ее стороны появляться с ним в обществе, если к тому ее не обязывают деловые интересы.

— Вы говорили с нею тогда об этом?

— Конечно. Когда она вернулась домой, я заметил это самым безразличным тоном, по обыкновению трясясь над ней, как курица над яйцами, больше всего думая о том, как бы лишний раз не расстроить ее. Она отрицала, что была на приеме, утверждая, что приняла приглашение, чтобы не обидеть его, но в последнюю минуту извинилась и не поехала туда.

— Но вы ей, конечно, не поверили, не так ли?

— Разумеется, Франки, но мне тем не менее не хотелось раздувать это дело, поскольку она тогда была спокойной, и я отступил. Вы в последние месяцы были обеспокоены ее неискренностью, тем, что она куда-то исчезает в самое неподходящее время, — подался к Франческе Ник. — Неужели вы думаете, что для меня это новость? Она так вела себя весь прошлый год до самого отъезда на Цейлон.

— Ах, Никки, почему вы ничего не говорили мне об этом?

— Думаю, что во мне говорил инстинкт самосохранения.

Перечислив несколько случаев загадочных исчезновений Катарин, Ник заметил:

— Я начал подозревать ее в связи с Лазарусом еще тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом, когда она снималась на «Монархе». Теперь я в этом убежден.

— Мне кажется, что это предположение ни на чем не основано, — мягко проговорила Франческа. — У вас нет к тому никаких доказательств.

— Я никогда не стреляю холостыми патронами, детка! — Ник затянулся сигаретой и прищурился. — Когда немного раньше я поднимался наверх в ее спальню, то обнаружил там несколько пустых футляров от драгоценностей на ее туалетном столике. Я их раньше никогда не видел. Они абсолютно новые. Ясно, как дважды два, что их ей подарил Лазарус.

Франческа удивленно подняла брови и в замешательстве посмотрела на него.

— Она могла сама их купить…

— Но я точно знаю, что она их не покупала, — убежденно заявил Ник. — Эти украшения от «Ван Клиффа» из Беверли-Хиллз, а она не была там уже больше года. Потом, она всегда советуется со мной, перед тем как принять окончательное решение. И вообще, это в стиле Лазаруса. Этот проходимец всегда увешивает своих любовниц дорогими побрякушками. Достаточно вспомнить Хелен Верно с ее изумрудами.

— Я помню. Кстати, а что случилось с Хелен? Он женился на ней?

— Вы что, смеетесь? — насмешливо улыбнулся Ник. — Лазарус никогда не женится на своих любовницах. Он выбрасывает их вон, когда они начинают ему надоедать. Слава Богу, что Хелен весьма живучая особа. Она тут же выскочила замуж за одного английского герцога и живет припеваюче. Я был уверен, что вы это знаете.

— Да, теперь я что-то припоминаю, — усмехнулась Франческа. — Я не могу себе представить Катарин с Лазарусом. Фу! Красавица и чудовище! Что в нем могло ее заинтересовать?

— Его деньги.

— Но Кэт — сама миллионерша.

— Эх! Лазарус — один из самых богатых людей на этом свете, одного уровня с Людвигом или Гетти. Миллионы Катарин — сущий пустяк по сравнению с его миллиардами. И потом, я не имел в виду собственно деньги как таковые. Скорее я хотел сказать, что ее привлекают в нем его могущество, его влиятельность. А кроме того, что вы скажете насчет студии? Думаю, ей бы понравилось иметь такую небольшую игрушку в своем распоряжении.

Франческа молчала, с интересом наблюдая за Ником. Теперь он разговаривал относительно спокойно, его неистовый гнев, казалось, поутих, но лицо оставалось напряженным, в глазах читалось страдание. Он непрерывно курил одну сигарету за другой и время от времени принимался постукивать одной ногой об пол. Желая немного отвлечь его, Франческа сказала:

— Я уже говорила вам, что не стоит делать поспешных выводов. Давайте подождем возвращения Кэт и послушаем ее. Наверняка тогда все прояснится, я в этом убеждена.

— В последние месяцы она проводит здесь большую часть времени, хотя подразумевалось, что этот дом будет местом для уик-эндов, а не для постоянного проживания, — размышлял вслух Ник. — И не забывайте, что тут она одна, свободная, как птица, и я не путаюсь у нее под ногами. Она может вытворять здесь все, что ей заблагорассудится. А у Лазаруса есть, оказывается, дом в Гринвиче. Очень удобно, а?

— Мне кажется, Ник, что вы упускаете из виду только одно. Катарин обожает вас. Вы — самая большая ее любовь на свете, — сказала Франческа, не обращая внимания на его вопрос-утверждение.

— Хотите пари?

Не дожидаясь ответа, Ник отнес их стаканы к сервировочному столику у окна, наполнил их вновь и вернулся на место. Плюхнувшись на диван, он постарался расслабиться. Ему страстно хотелось выбросить из головы Катарин, но он хорошо понимал, что эта задача ему не по плечу. Внезапно он сел, резко распрямившись, и устремил на Франческу пронизывающий взгляд своих ярко-синих глаз.

— Я подозреваю… подозреваю, что… она… — осторожно заговорил он и запнулся, глубоко задумавшись.

— В чем дело? — удивленно взглянув на него, спросила Франческа.

— Может быть, она вовсе не такая уж и помешанная? Может быть, все это — игра, и очень неглупая? Что вы на это скажете?

— Не смешите меня! — воскликнула, застигнутая врасплох его вопросами, Франческа. — Порой она бывает совершенно ненормальной!

— Она, возможно, разыгрывает из себя такую и хочет убедить в этом нас с вами. Не забывайте, что Катарин — актриса, выдающаяся актриса. Знаете, Франки, она, должно быть, просто провела нас.

Кроткие глаза Франчески испуганно расширились, и она сильно побледнела.

— Если это правда, то она поступает с нами самым возмутительным образом. Мы оба сходим с ума от волнения за нее. Но зачем ей это?

Ник встал, прошелся по комнате и вдруг резко остановился.

— Какой спрос с безумного, — отчетливо, выговаривая каждое слово, проговорил он. — Таким способом убийцы часто уходят от наказания. Безумие извиняет все, что они совершили. Может быть, и Катарин пользуется таким приемом, чтобы вести себя как ей будет угодно, не неся ответственности за свои поступки.

— Никки! — пораженная Франческа откинулась на диване, с ужасом глядя на него. — Боже мой, Никки, какое чудовищное предположение!

— Еще бы…

Ник никак не мог решить, стоит ли ему позвонить Виктору Мейсону. Ему внезапно пришла в голову мысль о том, что Виктор, возможно, сумеет пролить свет, по крайней мере, на два волновавших Ника вопроса. Но именно в тот самый момент, когда он решился позвонить, в гостиную вернулась Франческа, неся на подносе бутерброды с копченой лососиной и фрукты, и стала настаивать на том, что им обоим следует подкрепиться.

Ник бросил взгляд на часы, стоявшие на дубовой полке над громадным, выложенным диким камнем камином. Сейчас двадцать минут двенадцатого, значит, в Санта-Барбаре еще только восемь двадцать. Он продолжал колебаться по двум причинам. Во-первых, с минуты на минуту могла вернуться Катарин, а во-вторых, у Виктора хватало и своих собственных проблем. Его последняя жена, Лин Мейсон, была тяжело больна, и два дня назад Виктор сказал ему, что прогнозы врачей на будущее неутешительны. У нее обнаружили лейкемию. «Бедный парень, ему так не везет в семейной жизни», — подумал Ник.

В комнату быстрым шагом вошла Франческа, облаченная в плащ цвета верблюжьей шерсти поверх кремового свитера и такого же цвета брюк.

— Я собираюсь вывести Ладу на прогулку, Ник, а когда вернусь, мы сможем с вами выпить кофе. Он уже закипает на плите.

— О'кэй, только не выходите за ограду.

— Разумеется. Пошли, Лада.

Собака, спавшая, свернувшись в клубок, на диване рядом с Ником, сразу встрепенулась, спрыгнула на пол и бодро засеменила к выходу. Ник задумчивым взглядом проводил уходящую Франческу. Виктор часто расспрашивает его о ней, но она сама никогда не называет вслух его имени. «Правда, наедине с собой она, наверное, его вспоминает», — подумал Ник и встал. Если он собирается звонить Виктору на ранчо, то сейчас для этого самое время, пока он остался один. Ник торопливо подошел к письменному столу и набрал номер. В трубке прозвучало несколько длинных гудков, а потом раздался голос Виктора, который сам подошел к телефону.

— Ранчо «Че-Сара-Сара».

— Привет, Вик, это Никки.

— Привет, старина. Наверное, это телепатия. Я как раз собирался тебе звонить.

— Ох! У вас там — все о'кэй? — озабоченным тоном перебил его Ник. — Как Лин?

— Ей немного лучше, чем вчера, — спокойным, но немного глухим голосом ответил Виктор. — Лекарства вроде помогают, и мы все видим заметное улучшение. Доктора очень надеются на то, что им удалось взять развитие болезни под контроль и они сумеют с нею справиться.

— Прекрасные новости, Вик. Передавай Лин мою любовь и наилучшие пожелания.

— Обязательно, Ник. Так вот, я уже начал тебе говорить, что почти держал руку на телефоне, чтобы позвонить тебе, но тут заявился Джейк. Он приехал на машине из Лос-Анджелеса погостить у меня несколько дней. Видеть его — большая радость для моих печальных глаз.

— Я тебя хорошо понимаю. На свете нет парня, лучше Джейка, и хорошо, что какое-то время он будет с тобой рядом. Я сам постараюсь приехать как можно скорее. Послушай, Вик, одна из причин, по которым я звоню, как раз связана с Джейком.

— Не может быть. Какая именно?

— Я хотел кое-что выяснить по поводу того замечания, которое Джейк как-то обронил недавно в разговоре с нами. У меня есть предчувствие, что он станет запираться, если я сам буду морочить ему голову. Но, стоп, я, кажется, бегу впереди паровоза. Вначале задам один вопрос тебе самому. У тебя есть несколько минут?

— Разумеется, малыш. Валяй, спрашивай.

— Ты помнишь то время, когда Катарин разошлась с Бью Стентоном?

На другом конце провода воцарилась короткая пауза, а потом Виктор, с явным испугом в голосе, который не смогли скрыть разделявшие их с Ником три тысячи миль, ответил:

— Конечно, помню, Никки.

— О'кэй. Не припоминаешь ли ты, как тогда сказал, что Бью обвинял Майкла Лазаруса в некоторых проблемах, которые у него возникли с Катарин, считая, что тот дурно на нее влияет. Помнишь?

«О Господи, кажется, он все узнал сам, без меня», — подумал Виктор.

— Да, припоминаю, — медленно ответил он. — Но Бью сам ничего не говорил мне про Лазаруса. Это было мое собственное мнение. В те дни они с Майклом еще были очень дружны. Лазарус постоянно бывал у них в доме, все время крутился рядом с ними. У меня создалось впечатление, что он без ума от Катарин. Еще до того, как Бью развелся с Катарин, я часто подшучивал над ним, говоря, что этот тип, страдающий манией величия, уведет у него жену. Но должен заметить, что Бью никогда не поддавался на мои провокации.

— Хочу выяснить у тебя кое-что еще. Когда месяца три назад я был у вас на побережье, Джейк начал было говорить мне, что видел Катарин с Лазарусом в «Ла Скала», мол, они там очень мило проводили вечерок тет-а-тет. Тогда ты оборвал его на полуслове и сменил тему разговора, а я не стал настаивать, решив пропустить это мимо ушей. Теперь мне надо знать все. Я думал, что ты сам сможешь просветить меня, но раз уж Джейк у тебя, мне лучше переговорить прямо с ним. Прошу тебя, Вик, передай ему трубку.

— Тебе незачем говорить с Джейком, Никки, — печально ответил Виктор. — В тот вечер я тоже был там вместе с Лин, и мы все трое видели их. Мне казалось, что тебе лучше ничего про то не знать, и поэтому оборвал Джейка. Я не хотел, чтобы он поднимал эту историю, в которой сам черт ногу сломит, тем более что их встреча могла быть совершенно невинной. Потом я ругал себя последними словами. Я обязан был все рассказать тебе сам, предупредить тебя еще три месяца назад. Возможно, не было бы теперешней ситуации.

— Какой ситуации? — настойчиво потребовал ответа Ник, стискивая в руках телефонную трубку. — О чем ты говоришь, Вик?

— Разве ты звонишь не по этой причине? Я полагал, что ты хочешь поговорить со мной насчет союза, заключенного между Катарин и Лазарусом?

— Какого такого союза? — загремел в трубку Ник.

— Господи, Никки, не говори только мне, что ты ничего не знал. Я был убежден, что ты до всего докопался сам…

— Я начал кое о чем догадываться только сегодня вечером, — прервал его Ник. — Расскажи мне все, что знаешь, Вик.

Дрожащей рукой он потянулся за сигаретой.

— Сегодня, чуть раньше твоего звонка, к нам забегал Чарли Робертс, чтобы проведать Лин. Ты же знаешь, что они старые друзья. Так вот, тут его, образно говоря, пришили к стенке. Лин, заметив его таинственный вид, принялась так усердно допрашивать его, что Чарли в конце концов раскололся и заявил, что не будет ничего страшного, если он все нам расскажет. Мол, все равно в понедельник об этом будет сообщение в газетах, и, кроме тога за последние сутки у них в Голливуде уже было несколько утечек информации. Как выяснилось, Чарли пишет сейчас сценарий для «Монарха». Предполагается, что он должен сдать окончательный вариант в начале следующей недели, ему осталось дописать всего несколько страниц. Этой картиной очень интересуется сам Лазарус, и именно он настоял на том, чтобы весь проект держали в глубокой тайне, пока он сам не даст добро на сообщение о нем прокатчикам. И еще Чарли сказал, что…

— …что Катарин будет сниматься в главной роли, не так ли? — срывающимся голосом перебил его Ник.

Виктор затаил дыхание.

— Да, но это не все, Никки. О Господи, что за проклятая мне выпала роль! В общем, так: сценарий, который пишет Чарли, это… экранизация «Флорабелль», малыш.

— «Флорабелль»! Мой роман!

— Да.

Ник судорожно зажмурился.

— Этого не может быть, — заговорил он, но слова застревали у него в горле. — Нет, это совершенно немыслимо!

— Это правда, Никки. Когда я впервые услышал об этом, то отреагировал точно так же, как ты сейчас. Я просто онемел, не в силах поверить в то, что ты согласился продать этот роман, да еще к тому же — «Монарху», зная, как мы оба относимся к Лазарусу после всех пакостей, которые он устроил мне в конце пятидесятых. Вот почему я собирался немедленно звонить тебе, но приезд Джейка на несколько минут отвлек меня. И тут вдруг звонишь ты сам! Когда я услышал в трубке твой голос, то был уверен, что ты уже почуял запах жареного. Но теперь мне стало ясно, что ты не только не замешан в этом деле, но даже не знал ничего о нем. Тогда, черт побери, как это могло произойти?

Ник застонал в трубку.

— Когда я продал роман «Корт Продакшнс», то не внес в договор обычное в таких случаях условие, что право его экранизации возвращается ко мне, если «Корт» не найдет в течение определенного срока средств и возможностей поставить по нему фильм. «Корт» выкупил у меня все права на роман — на экранизацию, на телепостановки по нему, на инсценировку для театра, короче говоря, всю enchilada. Таким образом, «Корт» стал безраздельным владельцем романа и теперь может делать с ним все, что им заблагорассудится: положить на полку, продать любому частному лицу или компании. Под словом «они» я подразумеваю, естественно, Катарин О'Рурк-Темпест, поскольку именно она — владелица «Корт Продакшнс», — закончил Ник, обуреваемый гневом и горечью.

— Не представляю себе, как она могла пойти на такое, Никки, проделать все это у тебя за спиной, вести дела с этим ублюдком, прекрасно зная, какое отвращение ты питаешь к нему, не говоря уже о моих чувствах. Проклятие! Это просто непостижимо! — яростно вскричал Виктор.

— Но теперь нам известно, что она все-таки это сделала. Они с Лазарусом — одна команда, работают рука об руку. У меня есть все основания полагать, что в данный момент она находится в его доме и замышляет с ним вместе один Бог знает что еще.

— Господи, Никки, мне очень жаль, что так все обернулось. Я имею в виду не только роман, но и то, что касается твоих личных дел. Ясно без слов, что у тебя возникли серьезные проблемы. Неприятности, и большие.

— Да. — Ник нервно затянулся сигаретой. — Ничего, я с ними справлюсь. Слушай, а Чарли не сказал, кого они наметили в постановщики картины?

— Уже подписан контракт с Александром Вагаси. Остальной состав пока не определен, только верхушка.

— Постарайся разведать все как можно подробнее… Кажется, хлопнула парадная дверь. Так что мне лучше вешать трубку. Спасибо, Вик, спасибо за все. Завтра я снова с тобой свяжусь.

— Ладно, разъединяйся и будь осторожен. Береги себя, малыш.

— Все понял, старина.

Ник положил трубку, и в ту же секунду в гостиную с встревоженным видом ворвалась Франческа.

— Никки, в ворота въехал черный «роллс». Она вернулась.

Он молча кивнул, не убирая руки с телефона, и часто заморгал, стремясь привести в порядок расстроенные чувства. Что-то говорить Ник был все еще не в состоянии. Франческа швырнула на кресло плащ и поспешила к нему.

— Господи, что случилось? Вы бледны как полотно. Такое впечатление, что вас сильно ударили…

Недоговорив, она подошла к письменному столу и пристально вгляделась в его лицо.

— Да, я действительно получил удар, — угрюмо ответил Ник, — и такой сильный, как никогда в жизни.

Он встал, подошел к заставленному бутылками сервировочному столику и налил себе большую рюмку коньяку, после чего обернулся к Франческе:

— Вам налить?

Его голос прозвучал тихо и бесцветно. Рука, державшая бутылку, заметно дрожала.

— Да, пожалуйста, — ответила Франческа, не в силах оторвать взгляд от лица Ника. Он выглядел ужасно: совершенно больным и страшно подавленным.

— Никки, что произошло? — прошептала она, охваченная внезапной тревогой. — Ясно, что вы с кем-то говорили по телефону, пока я гуляла с Ладой. Случаем, не с Лазарусом?

— Нет. Расскажу вам все позднее.

Ник залпом выпил свой коньяк. Франческа последовала его примеру, отхлебывая крошечными глотками свой. Тут они услышали перестук каблуков по паркету в холле и быстро переглянулись. Франческа успела заметить, как дернулась щека Ника, а его глаза стали совершенно ледяными. Она тут же вспомнила, как Катарин много лет назад говорила ей, что у Ника две голубые льдинки вместо глаз. Сердце ее упало. Она невольно вздрогнула при мысли о том, что произошло нечто ужасное за то время, пока ее не было.

На пороге появилась Катарин. Она остановилась в дверях и, увидев их, изобразила на лице удивление.

— Мои дорогие! — воскликнула она и звонко рассмеялась. — А что делают тут два моих голубка? Я не ждала вас раньше завтрашнего дня.

Она скинула с плеч соболью шубку и вплыла в комнату, сверкающая бриллиантами, поразительно красивая, в бордово-красном бархатном вечернем платье. Что-то заподозрив, Катарин задержалась у сервировочного столика.

— Думаю, что мне стоит составить вам компанию, мои дорогие, и выпить рюмочку на ночь! — воскликнула она, продолжая громко смеяться. Наливая себе бренди, Катарин обернулась через плечо. — Как же я могла так ошибиться? Я действительно ждала вас в пятницу.

Франческа ощутила, как чудовищный, с трудом сдерживаемый гнев овладевает Ником, заметила мрачное выражение его лица и с коротким нервным смешком поспешила заявить:

— Но ты сказала — в четверг, Катарин. Мы договаривались с тобой именно на четверг.

— Неужели, дорогая? Да, теперь я, кажется, начинаю припоминать.

Катарин повернулась и подошла к камину, держась тем не менее от них на некотором расстоянии.

— Бедняжки мои! Как же вы обошлись без ужина? Я же уволила сегодня миссис Дженнингс. Вы нашли, чем перекусить, Франческа, милая?

— Да, я…

Ник взглядом приказал ей замолчать и впился глазами в Катарин.

— Где-ты-была? — холодно, медленно цедя слова, чтобы придать им больший вес, спросил он.

— Кажется, когда мы говорили вчера по телефону, я забыла сказать тебе, Ник, что приглашена сегодня вечером на ужин.

— К кому?

— К Лонгли. Ты их знаешь, они живут в Риджфильде.

— Ты лжешь!

Катарин, слегка смутившись, заморгала, но потом, широко распахивая свои необыкновенные бирюзовые глаза, притворилась изумленной.

— Никки, дорогой, что с тобой? Какие чудовищные вещи ты говоришь! — Стараясь разрядить обстановку, она присела на краешек дивана. — Повторяю тебе, я была у Лонгли. Если ты не веришь мне, то позвони им и убедись.

Катарин с самым невинным видом улыбнулась ему, а ее глаза, обращенные на Ника, так и светились любовью.

— Назвать тебе их номер? — Катарин привстала, продолжая улыбаться, абсолютно убежденная в том, что Ник тотчас же остановит ее.

— Можешь не утруждать себя, — огрызнулся Ник. — Никто не собирается проверять.

Он язвительно взглянул на Катарин, отставил свой коньячный бокал на край стола и вскочил с места с поразившими обеих женщин бесшумностью и внезапностью. Подскочив к Катарин, Ник схватил ее за плечи и в неистовстве поднял на ноги. Она изумленно раскрыла рот и выронила бокал с коньяком, который, упав на пол, разлетелся вдребезги. Ник поставил ее перед собой и, неотрывно глядя ей прямо в глаза, крепко стиснул ее обнаженные плечи.

— Ты — сука! — прошипел он. — Отвратительная, лживая, расчетливая двуличная сучка! Ты заявляешься сюда со своими улыбочками и милыми речами, со своими хитростями, с этим своим знаменитым «шармом», ведешь себя, будто ничего не случилось, прекрасно зная, что ты натворила, что ты сделала со мной! Ты предала меня, и самым отвратительным образом.

— Никки, Никки! Отпусти меня, ты делаешь мне больно! — закричала Катарин, извиваясь всем телом и стараясь высвободиться. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Отпусти, у меня будут синяки…

— Ты продала мой роман! — загремел Ник, и его лицо исказила гримаса боли и отчаяния. Он принялся трясти ее за плечи так, что голова замоталась из стороны в сторону. — Мой роман, на который я потратил лучшие свои годы, вложил в него частицу собственной души. Роман, который я любил больше всех остальных своих книг, который так много для меня значит! А ты взяла и продала его этому выродку Майклу Лазарусу, человеку, который многие годы был моим врагом и врагом моего друга, Виктора. То, что ты сделала, не поддается воображению. Это все равно, если бы ты вонзила мне в сердце нож, а потом еще подставила чашку, чтобы собрать в нее мою кровь. Я никогда не прощу тебе этого, не прощу твоего предательства. Я… я…

Ника охватила такая ярость, он испытывал такую жгучую боль, что не смог закончить. Непрошенные слезы внезапно навернулись ему на глаза. Он был готов растерзать Катарин. Набрав полную грудь воздуха, чтобы обрести утраченное самообладание, он с силой отшвырнул ее от себя на диван, на который Катарин упала, как сломанная кукла.

— Убирайся прочь! Не желаю марать руки, ты, сука двуличная!

Он перешагнул через осколки бокала на полу и отошел к окну, где застыл, дрожа всем телом и молча глядя через стекло в сад. Его сердце мучительно ныло, кровь, пульсируя, шумела у него в голове. Постепенно глубокая грусть охватила его, и он почувствовал, как уходит его прежняя любовь к Катарин, опустошая его душу, не оставляя в его разбитом сердце ничего, кроме боли и печали. Он снова ненавидел ее, как когда-то, много лет назад. Все кончено между ними навсегда.

Катарин осталась лежать поперек дивана, трепеща всем телом, и, раскрыв рот, отчаянно боролась с подступающими к ее горлу рыданиями. Ее прекрасное лицо побледнело, стало пепельно-серым и несчастным. Она старалась собраться с мыслями, но они путались в ее затуманенной голове. Почему он так рассердился на нее? Она не отрываясь смотрела на широкую спину Ника, видела его поникшие плечи, искала слова, чтобы все ему объяснить. Но не могла найти. Потом она взглянула на Франческу и помотала головой, как бы отрицая все упреки Ника.

Франческа была поражена услышанным. Она боялась пошевелиться, не решалась произнести хоть слово, желая всей душой одного — скорее бежать отсюда, исчезнуть, испариться. Но она продолжала сидеть, будто парализованная в своем кресле, не в силах шелохнуться. Она боялась за Ника, за Катарин, страшилась того, как бы он чего-либо с ней ни сделал. Начиная кое-что понимать из его чудовищных обвинений, она недоумевала, откуда Ник сумел узнать все это, и боялась оставить их наедине.

Катарин думала о том же. Собрав в кулак все свои силы, она заставила себя сесть прямо, поправила чудесное бриллиантовое ожерелье на шее и высказала мучивший ее вопрос вслух, придав своему голосу детские, просительные ноты:

— Кто рассказал тебе про «Флорабелль», Ник?

Он медленно повернулся к ней и, глядя на нее ледяными глазами, ответил, но не сразу:

— Виктор.

— Ах да! Я обязана была сама догадаться, — пробормотала Катарин, глядя себе на руки. — Полагаю, что до него дошли какие-то сплетни, и он, естественно, не утерпел, чтобы не поделиться ими с тобой. Это так на него похоже! Он все испортил, разрушил все мои планы…

— Ты несешь чушь! — завопил Ник. — Виктор, конечно, заблуждается, а ты… О Боже, ты… ты… — задохнулся Ник от возмущения, сжимая кулаки. — Так вот, чтобы ты знала! Виктор не собирал никаких сплетен! Ему обо всем рассказал Чарли Робертс. О том, что он дописывает сценарий, что режиссером приглашен Александр Вагаси, с которым уже подписан контракт, что «Монарх» дает в понедельник сообщение в газеты об этом проекте. Виктор получил все сведения из первых рук. Ты, должно быть, продала мой роман много месяцев назад, раз дело зашло так далеко. Как же ты могла спокойно смотреть мне каждый день в глаза, зная, что ты сотворила? Впрочем, на последний вопрос можешь не отвечать. Это и так ясно.

Катарин неотрывно смотрела на Ника. Ее необычного цвета глаза стали совсем синими, в них застыла мольба. Убирая со лба выбившуюся прядь каштановых волос, она проговорила своим чистым, звонким, как колокольчик, голосом:

— Пожалуйста, успокойся, дорогой. Я было попыталась все объяснить, когда сказала, что Виктор разрушил мои планы. Завтра я собиралась сама тебе рассказать про эту сделку с «Монархом», думала сделать тебе чудесный сюрприз. Я знаю, как ты любишь «Флорабелль», как всегда хотел увидеть ее на экране, сделать фильм по этому роману. Вот почему прежде всего я выкупила его. Я рассчитывала осуществить твою давнюю мечту. Никто, как тебе известно, за много лет не пожелал финансировать постановку. Я обратилась к Майклу Лазарусу исключительно ради тебя, милый. Он давно меня обхаживал, упрашивая сняться у него на студии, и я заявила ему, что единственная роль, в которой я готова сниматься, — это Флорабелль. В конце концов он согласился и засадил Чарли Робертса за работу. Я собиралась рассказать тебе все завтра вечером и даже припасла бутылочку «Дом Периньон», чтобы отметить это событие. А на той неделе я думала показать тебе сценарий, тот окончательный вариант, что сделал Чарли. К тому времени я уже должна была получить его. Но мой чудесный, замечательный сюрприз пошел прахом из-за того, что Виктор успел рассказать все тебе первым, а ты, неверно все истолковав, вдруг возненавидел меня. Я же не сделала ничего плохого, кроме того, что хотела позаботиться о тебе, как обычно.

Слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам. Верхняя губа Катарин задрожала, как у обиженного ребенка, и она смущенно потупилась. Ник с восхищением следил за ней, думая о том, как она хорошо, просто великолепно играет свою роль. Сейчас ему удалось увидеть в деле эту превосходную актрису, посмотреть великолепное представление с ее участием. Он подошел к дивану и сверху вниз взглянул на сидящую там Катарин. Играя на губах иронической усмешкой, он спросил обманчиво мягким тоном:

— Так, значит, ты все это проделала ради меня, Катарин? Хотела сделать мне чудесный подарок? А нехороший Виктор испортил тебе все удовольствие?

Она подняла голову и ослепительно улыбнулась ему сквозь слезы.

— Ну конечно, милый, — кивнула ему Катарин. Думая, что сумела переубедить его, и не заметив угрозы, таившейся в его внешне спокойном поведении и тоне, она протянула руку и коснулась ею руки Ника. Но тот гневно отбросил ее руку и отшатнулся.

— Ты — лгунья! — прошипел он. — Проклятая обманщица! Очень вероятно, что я никогда не сумею понять, какими мотивами ты руководствовалась, но точно знаю одно: ты никогда ничего не делала ради меня. Как обычно, ты затеяла все это, преследуя исключительно собственные интересы. Мне известно… — Ник сделал небольшую паузу, снова подошел к дивану и, наклонившись, приблизил свое лицо к ее: — У тебя связь с Майклом Лазарусом, причем уже давно, много лет.

Молниеносным движением он протянул руку и сгреб в кулак ожерелье у нее на шее. Подержав его немного, он разжал ладонь и позволил ожерелью свободно упасть на ее обнаженную грудь.

— Отличительный знак! — презрительно бросил Ник. — Итак, ты пополнила собой длинную вереницу лазарусовских шлюх, поздравляю.

Катарин испуганно отпрянула, вжавшись спиной в диванные подушки, и, поднеся обе руки к горлу, попыталась прикрыть ими ожерелье. Только теперь Ник заметил такие же бриллиантовые браслеты, поблескивавшие на ее запястьях. Словно подброшенная невидимой тугой пружиной, Катарин выпрямилась, обронив с достоинством:

— У меня никогда не было связи с Майклом. Мы с ним только деловые партнеры, вот и все.

Ник насмешливо хмыкнул и отошел к камину. Судя по выражению лица, он немного пришел в себя, слегка восстановил самообладание и неожиданно разразился громким, сардоническим смехом.

— Не разыгрывай передо мной гранд-даму, Кэти Мэри О'Рурк! Мне прекрасно известно, откуда ты сейчас приехала, и я знаю, как мило ты проводишь время с Лазарусом. Но черт побери, не могу не признать, что ты нашла достойную себя пару.

— Ты сошел с ума! — голос Катарин прозвучал не менее холодно и твердо, а ее лицо внезапно стало непроницаемым.

— Ну-ну, Катарин, довольно вранья! Я просто сопоставил и свел вместе многие разрозненные факты, слухи, статейки в разделах светских сплетен. Даже Виктор видел тебя с ним в «Ла Скала» в прошлом году. Маленький, интимный тет-а-тет. И твое собственное поведение говорит о многом…

— Опять Виктор Мейсон! — вскричала, приходя в ярость и сверкая глазами, Катарин. Что-то оборвалось у нее внутри, она утратила самоконтроль. — Мне надоело слышать это имя! Я от него устала. Виктор Мейсон готов наговорить про меня что угодно, лишь бы меня дискредитировать. Он просто ревнует, как всегда ревновал меня в прошлом.

Ник переменился в лице и угрожающе посмотрел на нее.

— Ревнует? Виктор ревнует тебя? Ты, кажется, лишилась последних остатков своего жалкого умишка. Если кто из присутствующих здесь и сошел с ума, так это ты. Твое безумие нам хорошо известно. Ревнует! Это надо же такое придумать! — И он гулко расхохотался, мотая головой.

— Конечно, ревнует. Я в свое время его отвергла, и он никак не оправится после такого удара по самолюбию. Еще бы, женщины до меня никогда не покидали постель Виктора Мейсона по собственной воле. Они всегда дожидались, пока он…

— Ты пытаешься уверить меня, что спала с Виктором? — перебил ее Ник. Его лицо при этом выражало удивление пополам с недоверием. — Ну-ну, это просто готовый сюжет для романа.

— Да, я действительно спала с ним.

— Я не верю тебе, мне бы это стало известно.

— Откуда, спрашивается, ты мог это узнать? Ты же не вездесущий. Тогда ты был дома, здесь, в Штатах. Это происходило в то время, когда погибла твоя сестра, во время съемок «Грозового перевала».

Ник почувствовал, как перехватило горло, и самые ужасные подозрения змеями закопошились в уголках его возбужденного сознания. Он взглянул на Франческу, бледную, дрожащую, поникшую в своем кресле, и она твердым взглядом ответила ему. Ник снова обернулся к Катарин, застывшей на краешке дивана в напряженной, воинственной позе. Глаза Ника сузились и превратились в узкие щелочки на его худощавом умном лице.

— Ты говоришь это просто затем, чтобы унизить меня. Я могу…

— Ничего подобного. Я спала с ним. Виктор, если можно так выразиться, первым пригубил эту чашу! — шипя, как кошка, выдавила Катарин. — У нас не просто была с ним связь, но я была от него беременна, носила его ребенка. Его, ты слышишь? И я сделала тогда аборт. Это правда, Франки об этом известно. Скажи ему, что это правда, Франки. Скажи ему, что это истинная правда!

«О Боже, нет!» — подумал Ник. Грудь его напряглась, кровь застыла в жилах, превратившись в ледяную воду. Он медленно повернул голову и молча посмотрел на Франческу, а та, будучи не в силах, подобно ему, вымолвить ни слова, также молча утвердительно кивнула и отвернулась, пряча от него свое осунувшееся лицо.

Ник какое-то время наблюдал за Катарин, подмечая триумфальный блеск в ее глазах, неприятную холодную улыбку на красивом лице, превратившемся для него в синоним маски обманщицы.

— Ты сказала Франки, что у тебя была связь с Виктором и что ты беременна от него?

— Да, я всегда все ей рассказываю, она — моя лучшая подруга.

— И когда же состоялось это историческое признание?

— Летом тысяча девятьсот пятьдесят шестого. Именно тогда я была беременна. Мы жили на вилле, и Франческа была единственным человеком, с которым я могла поделиться, а Виктор тогда, помимо всего прочего, вернулся к Арлин.

Ник оцепенел.

— И вы поверили ей? — обратился он к Франческе.

— Да, — прошептала она.

— И совершенно напрасно. Она солгала вам.

Франческа молча смотрела на него горящими от потрясения глазами.

— Я не лгала! — пронзительно вскрикнула Катарин. — Я была от него беременна, почти три месяца.

— Возможно, что ты и была беременна, — грустно заметил Ник, — но это не мог быть ребенок Виктора. — Он придвинулся к Катарин, заглянул ей в глаза, и медленная усмешка раздвинула его губы. — Дело в том, что Виктор Мейсон стерилен, и всегда был таковым, ни одна женщина не может от него забеременеть.

— О Боже! — простонала Франческа, привстав с места, и снова, ломая руки, упала в кресло.

— Ах, Ник, почему ты снова норовишь выгораживать его? Он — стерилен? Ты шутишь, у него же двое сыновей.

— Сыновей Элли! — отрезал Ник. Его голос прозвучал, как удар хлыста. — Муж Элли сбежал от нее через месяц после свадьбы, бросил ее. Тогда ее брат познакомил ее с Виктором, с которым они вместе работали на стройке. Виктор и Элли полюбили друг друга, и она стала хлопотать о разводе. Потом ее бывшего мужа разнесло в клочья взрывом на нефтепромысле в Техасе. Это произошло за месяц до рождения близнецов. Виктор тогда немедленно обвенчался с Элли. Он признал Джейми и Стива своими сыновьями и всегда был им прекрасным отцом, но они не являются его плотью и кровью.

Франческа встала и, слегка покачнувшись, оперлась на каминную полку. Ник обнял ее, чтобы поддержать и не дать ей упасть.

— Вы говорите правду, Ник? — срывающимся голосом спросила она. — Поклянитесь мне своей честью, что это — правда.

— Клянусь, дорогая, — печально ответил он. — Если бы вы, Франки, тогда поговорили со мной или с Виктором, все бы могло обернуться совсем по-другому.

Пристально посмотрев на Франческу, Катарин сразу поняла, что та чем-то невероятно расстроена, но причина ее огорчения никак не связана с только что происшедшей ссорой между ней самой и Ником.

— Что случилось, Франки? Что имел в виду Ник? О чем он говорит?

Франческа промолчала, а Ник тусклым голосом сказал:

— Тогда, одиннадцать лет назад, Виктор и Франческа сильно любили друг друга и собирались пожениться, как только закончится его эпопея с разводом. Тем летом она неожиданно порвала с ним, наговорив кучу разных причин, совершенно надуманных, как мне теперь стало ясно. На самом деле все произошло из-за тебя. Эта история разбила ей сердце и послужила истинной причиной ее многолетнего затворничества в Лэнгли.

— О Господи, но я же не знала! Я не знала ничего! — вскричала Катарин, вскакивая с дивана и хватая Франческу за руку. — Я действительно ничего про это не знала! Честное слово! Я бы помалкивала о своих проблемах с Виктором, если бы мне все было известно. Ни за что на свете я бы не решилась причинить тебе вред.

— Но ты это сделала.

Франческа осторожно сняла со своей руки украшенную драгоценными кольцами руку Катарин. Она медленно подошла к сервировочному столику и застыла с ним рядом.

— Ты лгала мне о Викторе, Кэт?

— Нет, конечно же, нет! — Катарин подбежала к Франческе, обняла ее и тесно прижалась к ней. — Я говорю правду. Это Ник врет. — Она истерически разрыдалась. — Франки! Франки! Ты же моя самая дорогая подруга!

Франческу внезапно охватило отвращение к Катарин, испугавшее ее саму своей остротой, и она с силой оттолкнула ее от себя.

— Я верю Никки, а не тебе.

Катарин с ужасом взглянула на нее, и ее лицо обреченно вытянулось.

— Нет-нет, ты не должна ему верить. Я люблю тебя, ты мне нужна! — прерывисто всхлипывала она. — Прошу тебя, не смотри на меня с такой ненавистью. Я не вынесу этого. О, Франки, милая, я так люблю тебя.

— Прекрати твердить это! — резко оборвала ее Франческа. — Ты — чудовище, неспособное любить никого, кроме себя.

— О, Франки, пожалуйста, не будь так жестока ко мне! И не смотри на меня, как на какую-то мерзость! — причитала Катарин, вцепившись обеими руками в спинку кресла. — Не отворачивайся от меня! Только не ты, я не вынесу этого.

— Боюсь, что тебе придется это вынести, — холодно, монотонным голосом выговорила Франческа, подбирая с кресла свой плащ. — До конца жизни я не обмолвлюсь с тобой ни единым словом, до конца моих дней не попадайся мне на глаза. Ты сломала всю мою жизнь! — Она набросила плащ на плечи и обратилась к Нику: — Ни минутой дольше я не хочу оставаться в этом отвратительном для меня доме. Никки, я могу одолжить вашу машину, чтобы добраться до Манхэттена? Завтра я как-нибудь постараюсь вернуть ее вам.

— Неужели вы могли подумать, что я останусь здесь?

Он рассовал сигареты и спички по карманам и равнодушно, как мимо пустого места, прошел мимо Катарин, не сказав ей ни слова. Та вцепилась в полу его пиджака и попыталась остановить, удержать его, но Ник вырвался из ее рук.

— Ник! Ник! — пронзительно закричала Катарин, бегом следуя за ним. — Я люблю тебя! Не уходи! О, мой дорогой, я все исправлю, клянусь тебе! Я не хотела обидеть тебя. Я все делала ради тебя, с самыми лучшими намерениями.

Внезапно Ник остановился и повернулся к ней так резко, что чуть было не сбил ее с ног, и Катарин, отпрянув и почти падая, прислонилась спиной к стене.

— Я могу только повторить то, что недавно сказала тебе Франческа, — равнодушно произнес Ник. — И, как ты когда-то сказала своему брату, — я оставляю тебя Богу и Майклу Лазарусу.

Испуганная, дрожащая, с глазами, полными слез, Катарин подошла к двери и, привалившись плечом к косяку, молча провожала их взглядом. Вот через прихожую просеменила Лада, Франческа надела на нее ошейник и пристегнула поводок. Ник открыл парадную дверь и вынес их сумки, так и сваленные нераспакованными на полу в прихожей с самого их приезда сюда. Вот Франческа последовала за ним. И ни один даже не обернулся.

Катарин после того, как они уехали, еще долго стояла неподвижно.

Глубоко опечаленные, они ехали в сторону Манхэттена. Порой Ник пытался завязать разговор, но Франческа по большей части не поддерживала его и молчала. Время от времени слезы подступали ей к глазам, и она начинала плакать, вытирала руками и снова плакала.

— Не знаю, как вы, детка, но я подумываю о том, чтобы сбежать из Нью-Йорка, — проговорил Ник. — У меня такое предчувствие, что через несколько дней она примется барабанить в наши двери. Нам следует уехать куда-то, где от нее не будет ни слуха ни духа. Послушайте, может быть, придумаем что-нибудь вместе? Устроим себе зимние каникулы.

— Я тоже убеждена, что она попробует как-то все уладить. Очень мило с вашей стороны, Никки, пригласить меня, но я тем не менее решила поехать в Лэнгли. Сейчас уже конец ноября, а я все равно в десятых числах декабря намеревалась ехать туда, чтобы провести, как обычно, рождественские праздники в кругу семьи.

— А что вы намерены делать с этим клубком шерсти? Не хотите ли оставить его у моей матери? — предложил Ник, снимая руку с руля, чтобы погладить собачку.

— Спасибо, Ник, ее заберет к себе Вэл в Форрест-Хилл. Я уже договорилась с ней.

Они снова погрузились в печальные раздумья, стараясь высвободиться от сжимавших их в своих тисках страданий, и в машине надолго воцарилось молчание.

Когда они уже въезжали на улицы Манхэттена, Франческа закурила новую сигарету и легонько тронула руку Ника.

— Как бы я хотела знать всю правду много лет, даже год назад. Я смогла бы все уладить с Виктором. И кто знает… — Она не закончила фразу и устало вздохнула. — Но теперь — слишком поздно, он уже снова женат.

— Да, детка, поздно. И для меня — тоже.

* * *

Однажды утром, в начале декабря, Ник вышел к завтраку в доме Виктора на ранчо «Че-Сара-Сара», чувствуя себя намного бодрее, чем за все прошедшие несколько месяцев. Он застал Вика на крытой веранде, уткнувшимся в «Лос-Анджелес таймс». Заслышав легкие шаги Ника, Виктор поднял голову, быстро сложил газету пополам и положил ее рядом с тарелкой.

— Доброе утро, старина. Ты прекрасно выглядишь сегодня. Хорошо выспался?

— Да, спасибо, — ответил Ник, присаживаясь к столу. — Клянусь, что когда я приехал сюда, то был, оказывается, разбит намного сильнее, чем сам предполагал. Но здесь такой чудный воздух и такой покой, что невозможно не расслабиться. Было бы даже странным, если я не сумел бы сбросить с себя все напряжение. — Он улыбнулся. — Кроме того, и ты, и Лин, вы оба так замечательно со мной обращаетесь.

Виктор кивнул и с задумчивым видом отвернулся к окну. Потом он внезапно обернулся к Нику и взглянул на него своими темными глазами.

— Крепись, малыш. Не знаю, как тебе это лучше преподнести, и поэтому скажу прямо. Вчера Катарин Темпест вышла замуж за Майкла Лазаруса. Церемония состоялась в его доме в Бель-Эйр.

Веселье угасло в глазах Ника, и он замер, сидя на стуле.

— Так вот о чем ты читал так прилежно, когда я появился, не правда ли?

Виктор молча протянул ему газету. Ник быстро пробежал глазами заметку и скользнул взглядом по фотографии молодоженов. Потом он сложил газету и также молча вернул ее Виктору.

— «Че-Сара-Сара», — заметил тот. — Чему быть, того не миновать.