На Западе американский английский избежал контроля отцов-пилигримов с Восточного побережья и их образованных, конкурентоспособных, доминирующих и лингвистически подкованных наследников и преемников, державших в руках бразды правления по всему Атлантическому побережью. Ему предстояло покорить континент и дать названия равнинам и горным цепям, пустыням и лесам, еще не тронутым его беспокойным авантюрным духом. Английский язык проявил свою неукротимость, даже когда его холили и лелеяли достопочтенные потомки мейфлауэрских колонистов и тех, кто приплыл вслед за ними.

Кто мог тогда подумать, что благоприятную возможность устремиться в Северную Америку английскому языку предоставят французы? А началось все с Луизианской покупки. В 1804 году президент Джефферсон от имени Соединенных Штатов приобрел у французов земли, именуемые в те дни Луизианой, по цене три цента за акр. Это обошлось стране примерно в $15 млн. Территория страны удвоилась. Это как нельзя более наглядно иллюстрировало главное различие между французами и англичанами в Северной Америке: первые прибыли сюда ради торговли, вторые — чтобы осесть навсегда.

Французское господство над центральной частью Америки препятствовало освоению Запада. Там были Великие равнины, бескрайние земли, дренированные Миссисипи и ее притоками, Миссури, Огайо и Теннесси. Французская территория простиралась от Нового Орлеана на юге до Скалистых гор и сегодняшней границы с Канадой на севере.

Молодым независимым Соединенным Штатам, когда они еще делали первые шаги на мировой арене, повезло с лидерами. Президент Джефферсон не только выкупил Луизиану (приобретение, достойное звания лучшей сделки всех времен), но и немедленно снарядил экспедицию в составе 45 человек во главе с капитаном Мериуэзером Льюисом и Уильямом Кларком (трудно представить себе два более английских имени). Им предстояло найти путь на Западное побережье по судоходной реке. Одной только Луизианской покупки было бы уже достаточно, чтобы Джефферсон вписался со славой в историю молодой страны, а последовавшая экспедиция стала предприятием, на которое способны, пожалуй, только лучшие политики. Для нашей истории о приключениях языка особенно важно то, что Джефферсон прозорливо убедил членов экспедиции вести ежедневные путевые заметки. Те согласились и сдержали слово, в результате чего возникло блестящее вводное описание зачастую причудливых новых миров, открытых английским языком. При этом языку пришлось в огромном количестве изобретать и заимствовать слова для описания нового опыта.

Льюис и Кларк были армейскими офицерами и имели богатый опыт выживания в приграничной территории и лесной глуши. Когда они принялись вести дневник, все мечты Джона Адамса о чистоте языка, а также назидания Уэбстера и Франклина, да и вообще вся пуританская пристойность испарились, унесенные западным ветром.

It was after dark before we finished butchering the buffaloe, and on my return to camp I trod within a few inches of a rattle snake but… fortunately escaped his bite… late this evening we passed another creek… and a very bad rappid which reached quite across the river… a female Elk and its fawn swam down through the waves which ran very high, hence the name of Elk Rappides which (we) instantly gave this place… opposite to these rappids there is a high bluff and a little above on the lard (larboard) a small cottonwood bottom in which we found sufficient timber for our fire and encampment.

(Разделывать бизона мы закончили уже затемно, а по возвращении в лагерь я чуть не наступил на гремучую змею, однако… чудом избежал укуса… Позже в тот же вечер мы прошли очередной ручей (creek)… и одолели очень опасный порог, перегородивший реку… В разбушевавшихся волнах плыла лосиха с детенышем, так что мы тут же дали этому месту название Лосиные пороги (Elk Rappides)… Напротив них высится отвесный утес, а немного севернее по левому борту расположена небольшая Тополиная лощина, где нашлось достаточно древесины для костра и стоянки.)

По сравнению с тем ураганом, который вскоре предстояло укротить на Западе, этот текст выглядит еще вполне ручным и послушным. Тем не менее он явно свидетельствует о том, что языка Восточного побережья и тем более лондонского английского оказалось недостаточно. В Англии creek означает приливную протоку, в Америке же это понятие вбирает в себя всевозможные виды потоков. Имя прилагательное преобразовалось в существительное, и быстрый стало быстриной, вызванной порогами. Bluff (утес) — американский термин, обозначающий череду отвесных скал, обрывистый берег. Термины rattle snake (гремучая змея) и cottonwood (тополь) демонстрируют, как два английских слова могут объединить силы, оказавшись лицом к лицу с новым материалом. Elk (лось) — пример слова, привезенного из Англии, но использованного для обозначения другого животного. Buffalo (буйвол), как ни странно, уже 200 лет было английским словом, заимствованным из португальской книги о Китае. А американский буйвол — это бизон.

Уэбстер утверждал, что в его словаре нет и 50 слов, характерных для Америки, в то время как в безыскусных путевых заметках двух жителей пограничья (или фронтира, как часто называют территории, вплотную прилегавшие к границам освоенных я в то время земель), Кларка и Льюиса, мы обнаруживаем сотни новых слов, которые можно отнести именно к американскому английскому.

Примечательно, что члены экспедиции и те, кто впоследствии повторил их путь, были гораздо более открыты для индейских слов. Отчасти потому, что вокруг было столько всего неназванного и неописанного, а индейские слова были всегда под рукой. Но, полагаю, отчасти и потому, что они не были охвачены стремлением победить лондонское общество на его же поле или слепить из английского классический язык по образцу латыни, придав ему имперский масштаб, чтобы превзойти Рим.

К тому же, у этих жителей фронтира было, пожалуй, более тонкое демократическое чутье по части культуры. В их дневниках впервые встречается 500 индейских слов. Не так уж и много, но все же значительно больше, чем раньше. Одни слова со временем исчезли, другие уже были упомянуты, но все же перечислим их снова среди слов, корнями уходивших в местные языки: hickory (пекан, гикори), hominy (дробленая кукуруза), maize (кукуруза, маис), moccasin (мокасин), moose (американский лось), opossum (опоссум), pecan (пекан), persimmon (хурма), squaw (скво, индианка), toboggan (тобогган), powwow (знахарь, совет, церемония) и totem (тотем), а также менее известные kinnikinnic (сбор листьев или трава для курения), pemmican (пеммикан, консервы из мяса, жира и ягод) и tamarack (американская лиственница). Среди первых 13 штатов индейские названия носят только Массачусетс и Коннектикут, но по мере удаления на Запад их становилось все больше: Дакота (на языке индейцев сиу означает союзник), Вайоминг (на языке алгонкинов — большие прерии), Юта (на языке индейцев племени навахо означает верхние или высокие земли или земля юте), Миссисипи (большая река на языке чиппева) и Кентукки (земля лугов у ирокезов).

Встречаются, конечно, в этимологии и белые пятна. Неизвестно, например, происходит ли название whippoorwill (козодой) от индейского слова или это просто английская имитация звука, издаваемого этой птицей. Название mocking bird (пересмешник) явно придумано в английском языке и намекает на привычку этой птицы подражать пению других птиц.

В этих путевых дневниках начала XIX века, иногда впервые в печати, встречаются названия и выражения, составленные путем сложения древнеанглийских слов; чаще всего односложных: black track (труднопроходимая тропа), black bear (барибал, черный медведь), blue grass (мятлик; блюграсс), box alder (клен), brown thrush (дрозд), buck-eye (каштан), bull-frog (лягушка-бык), blue jay (голубая сойка), bull snake (сосновая или гоферовая змея) и далее к концу алфавита night-hawk (североамериканский козодой, ночная птица), sage brush (полынь обыкновенная; чернобыльник), snow-shoe (снеговой башмак, снегоступ), war-party (партия войны, военный рейд) и wood duck (каролинская утка).

Некоторые встретившиеся здесь английские слова со временем обросли дополнительными значениями: braid (шнурок, коса), crab apple (дикая яблоня), dollar (доллар), fork (вилка), gang (бригада, банда), grouse (тетерев), meal (пища), mammoth (мамонт), hump (горб) и rush (спешка). Одни стали существительными, как boil (кипеть — кипение) и lick (лизать — лизание, капелька); другие — глаголами: snag (коряга — налететь на к., очищать от к.) и scalp (скальп — скальпировать).

Во время этой экспедиции английский язык захмелел от изобилия слов и после еще долго оставался на Западе в состоянии словесного опьянения. Льюис, Кларк и их команда собаку съели в именованиях: они задействовали физические свойства: Crooked Falls (водопады Грейт-Фолс, или Кривые водопады) и Diamond Island (Бриллиантовый остров); происшествия: Colt-Killed Creek (ручей Убитого Жеребенка); имена членов экспедиции: Floyd’s River (река Флойда), Reuben’s Creek (ручей Рубена); имена оставшихся дома прекрасных дам тоже были увековечены в рельефе: Fanny’s Island (остров Фанни), Judith’s Creek (ручей Юдифи); не забыли, разумеется, упомянуть и самого Джефферсона: Jefferson’s River (река Джефферсона).

Это, полагаю, наглядно демонстрирует, что перед языком все Равны: он может родиться где и когда угодно. Есть в этом процессе что-то удивительно безымянное: какой-нибудь сутенер может придумать столь же долговечное слово, как и поэт, уличный торговец — как государственный деятель, неотесанный фермер — как ученый, сквернослов — как латинист, простолюдин — как аристократ, неуч — как академик. Язык порождается устами независимо от класса, пола, возраста или образования: он видит нечто, что нужно сказать или закрепить в слове, и набрасывается на это. На американском Западе английский: язык охотился таким образом более полувека.

Отчасти это объяснялось, видимо, тем, что освоение новых земель сопровождалось опасениями, волнениями и надеждами (а все это сильные стимуляторы), и переселенцы, намеренные оставить свой след, часто черпали силы в опоре на язык, которым надо было овладеть, чтобы стать полноправным членом нового общества. Иммигранты. Это слово было придумано в Америке. В Старом Свете люди тоже, случалось, переезжали с места на место, но в Новом это явление стало повсеместным и определяющим.

Переселенцы, как и в наши дни, приносили новые языковые ресурсы. Если отцы-основатели были в основном с юга и востока Англии, то 200 лет спустя новые американцы из Великобритании чаще прибывали из Шотландии или Ольстера, откуда их гнали стихийные бедствия, высокая арендная плата и религиозная нетерпимость. Среди шотландцев и ирландцев были те, кто, как и многие другие, отправлялись на поиски лучшей жизни в надежде устроить ее на новом месте. Утверждали, что в Америку отбыла едва ли не половина населения Ольстера. Вновь прибывшие обнаруживали, что Восточное побережье и ближайшие к нему земли уже заняты и разделены, и тогда они продолжали путь — на Запад. Их считали отважными бойцами и советовали осваивать фронтир, не страшась никаких опасностей. Уроженцев Ольстера несправедливо считали неотесанными, и оттуда, где им не были рады, они устремлялись в дикие пустынные места и обустраивались там. Их более древнее произношение можно до сих пор услышать от фермеров Аппалачских гор и в песнях стиля кантри и вестерна.

Шотландцы и ирландцы прихватили с собой свои слова, и те становились частью американского английского. Шотландский глагол scon, означающий скользить над водой, стал schooner (шхуна). Можно до сих пор встретить отголоски старых шотландских диалектов и произношения: ingine в значении engine (двигатель), brickie (brittle, ломкий), donsie (sickly, хилый), poke (boy, мальчик) — все из XVIII века. От ирландцев язык получил speakeasy (магазин или бар, незаконно торгующий спиртными напитками), smithereens (вдребезги), shillelagh (дубинка) — слов немного, зато они повлияли на речевые навыки: shall вместо will, ag’in вместо against, ketch вместо catch, drownded вместо drowned, утверждения yes indeedy и yes sirree.

Льюис и Кларк открыли путь на Запад. Это потребовало колоссальных усилий, однако запомнились они в первую очередь не столько этим, сколько своими ежевечерними путевыми заметками: бессмертную славу снискали им описания и слова. Великие реки стали магистралями, а места, подобные Сент-Луису, именуемому воротами на Запад, стали местом стоянки десятков колесных пароходов, перевозивших, помимо прочего, грузы слов.

Французский язык взял свое вдоль по течению Миссисипи. Его присутствие проявляется в названиях: на юге — Новый Орлеан, Батон-Руж, Лафайетт, на севере — Сент-Луис, Кейп-Жирардо; и повсюду россыпь «виллей» — Белвилл, Эббивилл, Центрвиль, Пайнвилл, Джексонвилл. Shanty (лачуга), sashay (дефилировать), chute (спуск) все родом из Франции, как и одно из самых популярных на Западе мест встречи — hotel (гостиница).

Во Франции гостиницы представляли собой богатые частные дома или муниципальные здания. В Америке лучшие гостиницы стали дворцами для народа, давая сто очков вперед тавернам и постоялым дворам Англии, предоставляя удобный и безопасный приют в бурно менявшемся мире, предлагая самое лучшее любому, кто способен наскрести мелочи на более чем умеренную оплату. Само слово встречается еще в 1765 году у Смоллетта, но является наглядным примером того, как слово не только меняет свое значение, но и набирает обороты — сначала в Америке, а позднее и повсеместно — за счет целого букета Других богатых и разнообразных оттенков значений: гостиницы в центре Лос-Анджелеса у Рэймонда Чандлера, гостиницы

1820-х годов у Скотта Фицджеральда, блеск и роскошь у Трумэна Капоте в середине века; места, открытые для всех, кто способен заплатить; оазис, а то и подлинный рай. В былые времена некоторые действительно называли гостиницы народными дворцами.

Многие клиенты гостиниц были предпринимателями — businessmen. В Англии XVIII века предпринимателями называли купцов, но слово это, достигнув Америки, пополнило список своих значений — от финансовых магнатов, основавших Уоллстрит и отель «Плаза», до мелких предпринимателей, чьи коммивояжеры олицетворяли стремление к американской мечте. Позднее племя предпринимателей пополнилось администраторами и служащими (executive), маститыми и состоятельными (well heeled), «денежными мешками» (fat cat), предприимчивыми дельцами (go-getter), подпевалами (yes-man), конвейерами (assembly line) и закрытыми предприятиями, или «профсоюзными цехами» (closed shop).

Фермеры южных штатов получили прозвище rednecks (ред-неки, буквально — красношеие), так как их шеи докрасна загорали от работы на полях. Бедняки перемещались на плотах (rafts), управляемых веслами (riffs), а отсюда и слово riff-raff (хотя аналогичное выражение, rifet raf, существовало и во Франции еще в 1470 году и означало «абсолютно ничего»). Путешествующих на борту более крупных судов называли highfalutin (напыщенными) из-за высоких дымовых труб, отводивших сажу и пепел подальше от пассажиров. К тому же они играли в азартные игры.

Колесные пароходы, речные суда, неторопливо плывущие i по Миссисипи и другим водным артериям, перевозящие грузы и пассажиров к новым для иммигрантов землям… разве можно представить лучшее место для азартных игр? Среди пассажиров речных судов это занятие вскоре приобрело большую популярность. Некоторые даже путешествовали только ради того, чтобы играть, а бывали и такие, кто вообще не покидал судна. Английский язык пристрастился к картежной забаве.

Из карточных игр в язык вошли выражения pass the buck (передать колоду другому игроку, что впоследствии стало означать «снять с себя ответственность») и the back stops here (фишка дальше не идет, или последняя инстанция). Словом buck (фишка) ранее обозначали нож с рукояткой из оленьего рога, который передавали по кругу тому, кто раздавал карты. Игроки внесли в словесный фонд немало прекрасных выражений. Само слово deal (раздавать), к примеру, стало основой таких выражений, как new deal (новый курс), square deal и fair deal (справедливый курс, честная сделка), raw deal (нечестная сделка), big deal (крупная сделка, важная персона). За американским карточным столом, возможно, на судне, спускающемся к Новому Орлеану, родились такие выражения, как you bet! (ясное дело!), put up or shut up! (докажи на деле или не выступай!), I’ll call your bluff (заставить раскрыть карты, вывести на чистую воду). В наши дни именно благодаря тем заядлым игрокам у вас может оказаться an асе up your sleeve (туз в рукаве), так что вы put up the ante (повышаете ставку), а когда кто-то throws in his hand (пасует), вы сохраняете poker face (невозмутимое лицо). Даже если ситуация предвещает неудачу (chips are down) и игра складывается не в вашу пользу (cards are stacked against you), можно сделать непредсказуемый ход (play a wild card) и сорвать куш (scoop the jackpot).

Во время игры, естественно, пили. Выпивка щедро поделилась с английской лексикой. В первой половине XIX века в обиход вошли bar-room (бар) и saloon (кабак), за которыми вскоре последовали bar-tender (бармен, содержатель бара), set ‘ет up (покупать выпивку). Такие емкости, как snifter (суженный кверху бокал, рюмка), jigger (мерный стаканчик для разливания спиртных напитков) и finger (количество алкоголя «в палец» в стакане) все родом из Америки. Как, между прочим, и коктейль. Не из 20-х годов прошлого века, а из фронтира 1806 года, когда это слово обозначало смесь алкоголя, сахара, воды и горького пива. Бутлегерство, ставшее позднее бизнесом, преступлением, общественным бедствием, корнями уходит в те дни, когда плоскую бутыль с виски прятали в обуви, чтобы незаконно продать его индейцам.

Выражений, обозначавших пьяницу, была уйма: еще до Американской революции Франклин насчитал их 229! Вот некоторые из них, собранные в «поэму» в память о тех, кто был опьянен американским английским:

He’s casting up his accounts (Выблевал потраченные деньги)

He’s pissed in the brook (Напился так, словно ручей выхлебал)

His head is full of bees (Голова полна пчел)

He sees the bears (Видит медведей)

He’s cherry merry (Покраснел, как вишня, и развеселился)

He’s wamble crop’d (Набрался [собрал такой урожай], что на ногах не держится)

He’s halfway to Concord (На полпути в Конкорд)

He’s kill’d his dog (Убил свою собаку)

He’s eat a toad and a half for breakfast (Съел полторы жабы на завтрак)

He’s spoke with his friend (С друзьями заболтался)

He’s groatable (Всегда найдет грош на выпивку)

He’s as dizzy as a goose (Качается, как гусь, идущий по земле)

He’s globular (В шар превратился [того и гляди покатится])

He’s loose in the hilts (Запутался в рукоятках ножей)

He’s going to Jerusalem (Отправляется в Иерусалим)

He clips the King’s English (He выговаривает «королевский английский» [выше было отмечено, что одним из первых отличий американского английского языка от его прародителя было восстановление проглатываемых при произношении звуков])

He sees two moons (Видит две луны)

He’s eat the cocoa nut (Ест кокосовый орех)

He’s oil’d (Намаслился)

He’s been among the Philistines (Попал к филистимлянам)

He’s wasted his paunch (Зря потратил жратву)

He’s religious (Проникся верой)

He’s been too free with Sir Richard (Слишком вольно обращается с сэром Ричардом)

He’s like a rat in trouble (Словно крыса, попавшая в беду)

He’s double tongu’d (Язык раздвоился)

He’s tramel’d (В сети запутался)

He’s got the Indian vapours (Заставил индейца разболтаться)

He’s out of the way (Сбился с дороги)

Было и множество других, и еще больше появилось с тех пор. За такое изобилие язык может смело провозгласить тост: «Будем здоровы!»

On the wagon (бросивший пить) — впервые зарегистрировано в XX веке. Вероятно, это связано с тем, что управлять повозкой с пьяных глаз — не очень-то хорошая идея.

Прокладка больших проезжих дорог, по которым ездили караваны фургонов, в частности Орегонской тропы и тропы Санта-Фе, обострили отношения пришельцев и коренного индейского населения. Так, например, уже упоминавшееся безобидное английское слово скальп стало глаголом, от которого волосы вставали дыбом. Появились такие словосочетания, как war-path (тропа войны), war-whoop (боевой клич), war-dance (пляска воинов перед походом) — так белый человек определял вражеские обычаи. Осталось и несколько неясностей: выражения, ранее считавшиеся переводом с индейских языков (хоу — приветствие, бледнолицый, рай для охотников и другие), могли на самом деле возникнуть в ломаном английском, на котором говорили индейцы фронтира, или в воображении писателей, таких как Фенимор Купер. Фразы вроде по can do (этого я не могу сделать) или long time по see (давно не виделись) могут показаться дословным переводом с индейского наречия, но они типичны для пиджина, а услышать их можно и на мексиканской границе. Слово brave (индейский воин) французского происхождения. Однако тот, кто ввел в обиход фразу «белый человек говорит раздвоенным языком» (то есть лживый), доподлинно описывал Жизнь фронтира. Друг другу американцы заявляли перед Богом, что действуют честно, и иногда даже старались придерживаться своих слов, а вот их обещания, данные туземцам, коренным американцам, не стоили и ломаного гроша. Слово резервация приобрело поистине печальное значение.

Тем временем взору американцев открывались пейзажи немыслимого и невиданного ранее масштаба и великолепия, но они, не утратив присутствия духа, позволили своему языку наброситься на увиденное. Фронтир звенел словами громогласно, как топор, бьющий по дереву. Язык фронтира ворвался в жизнь, подобно голодной пуме, безумному гризли, свирепой дикой кошке. Если вы полагаете, что это преувеличение, то вот вам слова, приписываемые легендарному Дэви Крокетту, американцу из семьи шотландско-ирландского происхождения:

There is times that come upon us like a whirlwind and an airthquake; they are come like a catamount on the full jump! We are called upon to show our grit like a chain lightning agin a pine log, to exterminate, mollify and calumniate the foe…! Pierce the heart of the enemy as you would a feller that spit inyer face, knocked down your wife, burnt up your horses and called your dog a skunk! Cram his pesky carcase full of thundet and lightning like a stuffed sessidge and turtle him off with a old hot poker so that there won’t be a piece of him left big enough to give a crow a breakfast and bit his nose off into the bargain..!

And while the Stars of Uncle Sam and the Stripes of his country wave triumphantly in the breeze, whar, whar, whar is the craven, low-lived, chicken-bred, toad-hoppin’, red-mounted, bristle-headed mother’s son of ye who will not raise the beacon light of triumph, storm the citadel of the aggressor and squeeze ahead for Liberty and Glory!

(Бывают времена, которые обрушиваются на нас, как смерч или землетрясение; они приближаются одним прыжком, как рысь! Мы призваны проявлять твердость характера, как молния, бьющая по сосновому бревну, истреблять, умиротворять и оговаривать противника!.. Пронзи сердце врага, как если бы имел дело с парнем, плюнувшим тебе в лицо, ударившим твою жену, спалившим твоих лошадей и назвавшим твоего пса скунсом! Начини его дрянную тушу громом и молнией, как колбасу фаршем, и опрокинь его раскаленной кочергой, чтобы от него не осталось ни кусочка даже вороне на завтрак, и в придачу откуси ему нос!..

И пока звездно-полосатый флаг дяди Сэма победоносно развевается на ветру; где, где, где найдем мы такого жалкого, трусливого, пухлогубого, стриженого маменькина сынка с цыплячьей душонкой, который не разожжет сигнальный огонь торжества, откажется штурмовать крепость и не ринется вперед во имя свободы и славы?)

Дэви Крокетт родился, как поется в песне, на вершине горы в Теннесси. Отец его был ветераном Революции. Крокетт стал «королем Дикого фронтира», легендой Запада и главным героем серии книжек. Он стал членом Конгресса, был известен своей прямотой и погиб в 1836 году, защищая крепость Аламо. Крокетт стал первым известным популяризатором манеры речи, которая, казалось, стремилась соответствовать масштабам страны. Называлась такая манера tall talk (хвастовство, бахвальство).

Задача колонистов Восточного побережья — стать хранителями усовершенствованного классического английского языка — осталась далеко позади. В цене теперь был стиль цветистый и витиеватый: shebang (вещь, дело, хижина), shindy (суматоха, веселье) и slumgullion (варево, пойло); kerbing (сильный удар), kerflop (со звуком шлепка) и kerthump (тяжело падать). Американский английский предполагал, что американцу не нужно просто поспешно уходить: он может смыться (absquatulate) или драпануть (skedaddle); лучше не просто использовать что-либо, а истощить (exfluncticaté). Язык был что надо (hunky-dory), буйный (rambunctious) и изумительный (splendiferous). Трудно удержаться и не провести параллель с Кембриджем XVI века и всеми его латинизированными «чернильными терминами», многие из которых любил и сочинял сам Шекспир. Новые слова требовались не только ущельям и стремнинам, лесам и высоким горам; появлялись и новые «уличные» слова. Например, вот такие:

It’s not my funeral if you fly off the handle because you have a chip on your shoulder and an axe to grind. I won’t sit on the fence or dodge the issue. I won’t fizzle out. I won’t crack up. No two ways about it, I’ll knuckle down and make the fur fly, I’ll go the whole hog and knock the spots off you and you’ll be a goner. You’ll kick the bucket. So face the music. You’re barking up the wrong tree. You won’t get the drop on me. I’m in cahoots with some people with the know-how. So keep a stiff upper lip and have the horse sense to pull up stakes. OK?

(Меня не касается [немой похороны], что ты лезешь в бутылку, потому что жаждешь подраться [у тебя заноза в плече] и навостряешь топор. Я не стану отсиживаться на заборе и делать вид, будто ничего не происходит. Я не отступлю. Я не сдамся. Другого выхода нет: я решительно возьмусь и задам жару на всю катушку, заткну тебя за пояс, и тебе крышка. Ты сыграешь в ящик. Так что расхлебывай кашу. Ты брешешь) не на то дерево. Тебе не взять меня на мушку. Я вась-вась с кое-какими толковыми людьми. Так что стисни зубы, пошевели мозгами и сматывай удочки. Окей?)

Все по-американски.

Происхождение слова «окей», предположительно самого популярного слова в мире, стало в этимологии хрестоматийным примером. Накопилось бесчисленное множество всяческих теорий и гипотез, и кто только не претендует на знание авторства! В какой-то момент мне подумалось, что ответ всецело зависит I от того, кто вы, поскольку за права на слово номер один в мире I сражаются различные этнические, политические и академические группы.

Вот лишь несколько из заслуживающих уважения теорий, собранных Майком Тоддом. А есть еще сотни…

У индейцев племени чокто было слово okeh, означавшее «так и есть». Есть сведения, что это слово услышал в битве за Новый Орлеан в 1815 году Эндрю Джексон. Слово ему понравилось, и Джексон стал использовать его в речи. Употреблял его и Вудро Вильсон, утверждая деловые бумаги.

В Либерии есть Оке, у бирманцев — hoakeh, и оба они могли просочиться в Америку до 1840 года, когда слово уже вошло в широкое употребление.

Есть еще бостонская молодежь, которой нравилось играть со словами (точнее, издеваться над языком). Они, к примеру, сокращали It shall be done (будет сделано) до ISBD, a SP означало small potatoes (пустяки). В газете Boston Morning Post за март 1839 года ОК объявили сокращением от orl korrekt — неграмотно написанного all correct (все верно). Что, между прочим, возвращает происхождение от индейцев к потомкам англичан.

В 1840 году Мартин ван Бюрен выступал кандидатом на пост президента от демократической партии и взял себе псевдоним Old Kinderhook — Старый Киндерхук (он родился в Киндерхуке). В марте того же года демократы основали в Нью-Йорке клуб под названием OK Club на основе его псевдонима.

Сто лет спустя в «Таймс» было написано, что это слово из кокни — Orl Korrec. Французы утверждали, что так французские моряки назначали американским девушкам свидания аих quais (у причала). У финнов есть слово oikea, означающее «правильно». В «Таймс» была опубликована еще одна теория, согласно которой законопроекты, проходившие через палату лордов, должны были быть одобрены лордами Онслоу и Килбракеном, и каждый подписывал документы инициалами О. К. Латинисты отмечали, что многие поколения школьных учителей оценивали экзаменационные работы, ставя на них Omnis Korecta, иногда в виде сокращения. Кораблестроители помечали древесину для наружного киля словами OK Number I (наружный киль номер такой-то). Шотландцы подчеркивали, что ОК может быть адаптацией их выражения Och aye (ну ладно). Пруссы предполагали, что инициалами О. К. подписывал свои распоряжения один из их генералов, сражавшихся за американские колонии в войне за независимость. Грекам представлялось, что это древнее магическое заклинание Omega, Khi: повторенное дважды, оно якобы отгоняло блох. В американской армии бытует мнение, что во времена гражданской войны военное ведомство США приобретало припасы печенья марки «Орринс-Кендалл»; надпись ОК на коробках стала впоследствии ассоциироваться с высоким качеством… и т. д. и т. п.

Дальнейшее перечисление было бы утомительным. Мудрые лингвисты теперь говорят в подобных ситуациях о совпадающих неологизмах. Окей, я с ними вполне согласен.

Два поколения спустя после открытия Луизианы американскому английскому было бесцеремонно задано другое направление. Теперь это был тот демократический язык, появление которого предвидел Адамс, хотя вряд ли он был бы в восторге от стихийной лепты, вносимой каждым встречным. Благопристойность, этикет и такт были на этом пиру не в чести.

Золотая лихорадка повлекла на Запад еще больше народу, и снова язык был наготове. Старатель, prospector, стал новым термином: он мог застолбить участок, намывать золотой песок в русле реки, мог поймать удачу или даже напасть на золотую жилу и найти бонанзу (этим словом испанцы обозначали хорошую погоду) — золотое дно. Перспективное капиталовложение отныне называлось не иначе, как «золотая жила».

И вот на сцену выходит Леви Стросс, сколотивший состояние на изготовлении практичной одежды для рудокопов. Он применял в производстве ткань geane fustian: этому английскому названию было уже 300 лет, и пришло оно, как подсказывает написание geane, от производителей ткани в Генуе. Родились «Левис» и джинсы, не стареющие уже третью сотню лет.

Однако Леви Стросса следовало бы особо отметить за то, что он дал своим изделиям столь скромное название. Это ведь было время хвастливой манеры речи tall talk и прямого откровенного разговора, как если бы слова могли творить реальность. Особую страсть к такой манере питали зазывалы, чья работа заключалась в расхваливании недвижимости, перспектив, золота, Запада, подстегивая десятки тысяч жителей обустроенных городов Востока покидать насиженные места и устремляться на поиски Эльдорадо. Однокомнатную школу могли назвать колледжем, грязную развалюху — отелем, и в духе не столько преувеличения, сколько предвосхищения поселение в одну улицу уже гордо именовали городом. И какие это были города! Здесь, на Западе, были свои Рим, Каир, Париж и даже Парадайс — Райский город. Среди крупных ныне покинутых городов можно отметить Александрию, Афины, Берлин, Калькутту, Лондон, Москву, Оксфорд и Спарту. Громкие названия носили и рудники: Бонанза, город Богатств, Золотой Холм или Драгоценный Слиток. Не был забыт и дух Дэви Крокетта: среди названий появлялись и Каньон Мертвого Мула, Ущелье Джексона, ферма Захудалая, Скудный Холм, город Во-Всю-Прыть, Варево, Одноглазый и Шарлатанский Холм. Сила и энергия черпается в речи — речи людей активных и горячих, любителей отправить кого-нибудь в нокаут (land а КО) с помощью слов.

Газеты выступали в поддержку охваченных золотой лихорадкой людей и языка и непрестанно били в барабаны. В 1859 году в газете Rocky Mountain News («Новости Скалистых гор») писали: «Вниманию наших уважаемых читателей. Теперь уже достоверно известно, что на значительном протяжении страны существуют богатые залежи золота… Желающие попытать счастья в новом Эльдорадо могут начинать с уверенностью планировать дальнейшие действия».

История американского Запада в середине XIX века развивалась стремительными темпами. Каждое десятилетие происходили не столько изменения, сколько преобразования. Очередной вихрь деятельности закрутился с появлением железной дороги, открывшей новые возможности, и развитием связанной с ней промышленности, подарившей Западу его наиболее характерный лексический слой.

У Джозефа Маккоя родилась грандиозная идея: он задумал перегонять скот к железной дороге, часто на расстояние сотен миль, откуда его перевозили на Восток, на рынки больших городов. До этого скот забивали только для местного использования. Маккой разбогател — настолько, что многочисленные подражатели пытались выдавать себя за него, а у самого Маккоя появилась привычка представляться незнакомцам не иначе как «настоящий Маккой».

И вот мы приближаемся к ковбоям. Если можно одним-единственным словом выразить типичный идеал американского мужчины (и в последующие годы мужчин во многих других странах), если есть в языке слово, которое повлияло на поведение и манеры американского мужчины и которое переняли президенты, которое беспомощно проскользнуло между правдой и вымыслом и способно вызывать в воображении образ человека мужественного, выносливого, полного решимости, неподкупного, порядочного, уважающего женщин, соблюдающего законы, но при необходимости всегда готового действовать по своим понятиям, то это слово — ковбой. Оно происходит из английского языка XVIII века и в то время означало неграмотного парнишку, присматривавшего за несколькими смирными животными. В Америке же оно стало и остается многогранным, знаковым, исполненным героизма словом, которым страна с гордостью определяет себя.

Ковбои у мексиканской границы годами подхватывали испанские слова. Они привели эти слова с собой на Север и слили прямо в углублявшийся резервуар своего языка. Из испанского пришли такие слова, как ранчо, мустанг, а также кожаные или меховые гамаши (chaps), сомбреро и пончо, которые носили ковбои. Они пользовались подпругами (cinch) для седел, арканом (lariat) и лассо (lasso). Они выкрикивали испанское Vamoose! и Pronto! (Давайте! Живо!) и больше всего боялись stampede (давка, паническое бегство табуна). Появлялись и испано-американские гибриды вроде plumb loco (совсем с ума сошел). Из испанского в язык попали вигиланты (линчеватели, члены «комитета бдительности»), родео и фиеста.

Не остались в стороне и сами американские ковбои: благодаря этим неутомимым наездникам язык пополнился такими словами и выражениями, как cow-poke (ковбой), cowhand (скотник, пастух), cow-puncher (гуртовщик, погонщик), wrangler (работник ранчо), range-rider (наездник), bronco-buster (объезжающий: полудиких и диких лошадей), hot under the collar (бешеный) и bite the dust (быть поверженным в прах). Rustler было американским словом от подражательного глагола rustle (шуршать; действовать быстро, красть): ковбои приспособили его для обозначения угонщика скота. Сэмюэл Маверик был знаменит тем, что отказался клеймить скот, утверждая, что это жестоко (его критики полагали, что причина в том, что так он мог присваивать себе весь неклейменый скот). Его наследием стало слово maverick (бродяга, неклейменый теленок, диссидент).

Затем ковбои взялись за индустрию развлечений и распространили по ошарашенному миру свои словечки, образ жизни, историю и причуды. Началось все в цирковой палатке, а задумано и осуществлено настоящим ковбоем по имени Уильям Ф. Коуди, ставшим знаменитым Баффало Биллом.

Шоу Баффало Билла «Дикий Запад» имело ошеломительный успех по всей Америке и в Европе на протяжении 30 лет. В рамках шоу инсценировали театральные сражения с настоящими индейцами, нападавшими на почтовую карету задолго до того, как индейское сопротивление было окончательно подавлено. Индейцы и Баффало Билл на белом коне гоняли по арене живых бизонов в дни, когда бизонов почти полностью перебили, а индейцев согнали в резервации. Этот абсурд, тем не менее, оставался хитом сезона. Представление в Лондоне посетила сама королева Виктория, первая из британских монархов во всеуслышание признавшая Америку после Революции. Кульминацией представления служила имитация разгрома индейцами отряда генерала Кастера при Литтл-Бигхорн.

Вскоре появились ковбои поющие, метко стреляющие, бросающие лассо и джигитующие. К этой золотой жиле устремились все: художники, писатели, газетные обозреватели, а с появлением кино ковбои заскакали по кинопленке, далеко продвинувшись вглубь XX века, в умы и сердца миллионов детей, как и я, верхом на воображаемых конях, несущихся во весь опор после просмотра этих фильмов по нашим улицам, палящих из воображаемых пистолетов по воображаемым индейцам, стараясь выглядеть и звучать точь-в-точь, как бравые киношные ковбои, а взрослые выговаривали им за американский акцент и за то, что иногда о Диком Западе они знали больше, чем о собственной стране, охваченные незамысловатым эпосом американских прерий.

Это было замечательно. Это была мечта — и наша, и их, — говорившая с нами на нашем языке… Или это уже был их язык? И не было проблем, которые порядочный человек, вооруженный истиной и кольтом 45-го калибра, не был бы способен разрешить.

Но вернемся к Миссисипи, где родилось еще одно выражение: sold down the river — продан на Юг, вниз по реке. Так поступали с непокорными рабами на плантациях: продавали их другим рабовладельцам дальше по реке, где условия существования были гораздо хуже. Свой язык был и у рабов.