Я выхожу на огромную лужайку, где девушки наслаждаются свежим воздухом. Солнце светило с самого утра, и теперь наступил такой же ясный полдень. Кое-где по небу лениво плывут низкие облака. На вершине холма красуется высокая церковь. В стороне младшие девочки играют в жмурки; одной из них, с каштановыми волосами, завязали глаза. Остальные, раскружив ее на месте, бросаются врассыпную, как мраморные шарики. А она, неуверенно вытянув руки, неловко шагает по лужайке, приговаривая: «Слепец идет!» Девочки в ответ выкрикивают: «Уфф!», — и она спешит на голоса. Энн сидит на скамейке, читая очередную книжонку за полпенса. Она меня заметила, но я притворяюсь, что не вижу ее. Это не слишком хорошо с моей стороны, но мне хочется побыть одной.

Лесок неподалеку выглядит весьма заманчиво, и я спешу в его прохладное укрытие. Солнечные лучи сочатся сквозь листву, падая на землю теплыми пятнами. Я пытаюсь поймать луч, но его тепло проливается между пальцами. Вокруг тихо, покой нарушают только выкрики играющих в жмурки девочек. Дневник Мэри Доуд притаился в моем плаще, и его тайны оттягивают карман.

Если я смогу выяснить, чего хотела от меня Мэри, что именно я должна узнать из ее дневника, то, возможно, найду способ понять, что происходит со мной. Я открываю дневник и продолжаю чтение.

31 декабря 1870 года.

Сегодня мой шестнадцатый день рождения. Сара восприняла это весьма насмешливо.

— Ну, теперь ты узнаешь, каково это, — сказала она.

Но когда я стала требовать, чтобы она объяснила свои слова, она отказала мне… мне, а ведь я ей почти сестра!

— Я не могу тебе ничего сказать, моя дорогая, дражайшая подруга. Но ты и сама очень скоро все узнаешь. И это будет так, будто перед тобой открылась некая дверь.

Должна признать, я на нее очень рассердилась. Ей-то уже есть шестнадцать, и она знает куда больше моего, милый дневник. Но потом она взяла меня за руки, и я уже не могла чувствовать ничего, кроме любви к ней, ведь она всегда была так добра ко мне.

Что такого особенного в том, что человеку исполнилось шестнадцать лет, остается мне непонятным. И если я надеялась, что дальше дневник Мэри Доуд станет более интересным или познавательным, то я ошибалась. Однако делать все равно нечего, и потому я снова углубляюсь в чтение.

7 января 1871 года.

Со мной происходят настолько пугающие вещи, мой дорогой дневник, что я боюсь даже описывать их. И я боюсь говорить о них с кем бы то ни было, даже с Сарой. Что же со мной будет?

Тут у меня самым странным образом сводит живот. Что же могло оказаться настолько ужасным, что Мэри не смогла довериться даже собственному дневнику? Ветер донес голоса девочек. «Слепец идет! — Уфф!» Следующая запись датирована двенадцатым февраля. Я читаю, и сердце бьется все быстрее и быстрее.

Дорогой дневник, наконец-то столь благословенное облегчение! Я не сумасшедшая, как я того боялась. Видения больше не одолевают меня, потому что я начала — наконец-то! — управлять ими. Ох, дневник, они совсем не пугающие, они прекрасны! Сара ведь и обещала, что это будет именно так, но признаюсь: я слишком боялась их сияния, чтобы позволить себе полностью углубиться в них. Я могла только втягиваться в них против собственной воли, пыталась с этим бороться. Но сегодня — ох! — это было воистину ослепительно! Когда я почувствовала, что приближается жар, я сама попросила, чтобы это пришло. Я это выбрала, я набралась храбрости… И я не чувствовала на этот раз сильного давления, меня ничто не толкало. Нет, в этот раз я ощутила лишь легкое содрогание, и тут появилось это — прекрасная дверь в свет. Ох, дневник, я прошла сквозь нее — и очутилась в мире невероятной красоты, там был огромный сад, в котором пела река, и цветы сыпались с деревьев, как нежнейший дождь. Там было все, что только можно вообразить. Я побежала, быстрая, как лань, и мои ноги были сильными, а шаг упругим, и меня наполнила радость, которую невозможно описать. Казалось, я провела там многие часы, но когда я вышла через ту дверь обратно, все было так, словно я никуда и не уходила. Я снова очутилась в своей комнате, и там меня ждала Сара, и она обняла меня.

— Дорогая Мэри, ты это сделала! Завтра мы возьмемся за руки и воссоединимся с нашими сестрами. А потом мы познаем все тайны сфер…

Меня охватывает дрожь. Обеих этих девушек, Мэри и Сару, посещали видения. Я не одинока. Где-то существуют две девушки — две женщины, — которые, возможно, сумеют мне помочь. Может быть, именно это и хотела сообщить мне Мэри? Дверь в свет. Я не видела ничего подобного… и сада тоже. Мне пока вообще не представлялось ничего прекрасного. А что, если мои видения совсем не похожи на видения Мэри? Картик сказал, что они опасны, и все, что я до сих пор испытывала, как будто доказывает правоту его слов. Картик, который вполне мог наблюдать за мной прямо сейчас, затаившись в лесу… Но что, если он ошибается? Что, если он просто лжет?

Для моей головы все это чересчур. Я закрываю тетрадь и принимаюсь прогуливаться между огромными деревьями, легко касаясь пальцами грубых неровностей древней коры. Земля под ногами усыпана желудями, сухими листьями, мелкими веточками, вокруг шевелится лесная жизнь…

Я выхожу на поляну, и передо мной возникает маленькое озеро, с поверхностью гладкой, как стекло. На другой его стороне стоит навес для лодок. И к обрубку дерева привязана старая голубая гребная шлюпка, с одним-единственным веслом. Она слегка раскачивается под порывами ветра, отчего по воде идет рябь. Вокруг никого нет, никто не может меня увидеть, и потому я, обойдя озерцо, отвязываю лодку от причала и забираюсь в нее. Теплый солнечный луч целует меня в щеку, когда я ложусь на носу лодки. Я думаю о Мэри Доуд и ее прекрасных видениях, о двери в свет, о фантастическом саде. Но если бы я управляла своими видениями, я бы больше всего хотела увидеть матушку.

— Я выбираю ее, — шепчу я, моргая, чтобы смахнуть слезы.

«Не лучше ли выплакаться, Джемма…»

Я закрываю лицо ладонями и тихо рыдаю; я плачу, пока у меня не распухают глаза. Ритмичный плеск воды о борт лодки лишает меня воли, и вскоре меня охватывает дремота…

…И сразу начинается сон. Я бегу по лесу сквозь ночной туман, дыхание вырывается изо рта маленькими белыми облачками. Я гонюсь за ланью, ее светло-коричневое тело мелькает между деревьями, как будто дразня меня, как будто она сама — часть тумана и вот-вот растает… Но я понемногу догоняю ее. Мои ноги все набирают скорость, и вот я уже почти лечу, я протягиваю руки, чтобы коснуться лани. Пальцы ощущают теплый мех — но это уже не лань, это синее платье моей матушки. Это моя мать, моя мать — здесь, в этом месте, и ткань ее платья совершенно реальна под моими пальцами. Матушка улыбается.

— Найди меня, если сможешь, — говорит она и бросается бежать.

Подол ее платья цепляется за ветку дерева, но она тут же высвобождается, сильно дернув юбку. Я хватаю лоскут ткани и прячу в лиф, и гонюсь за ней по затянутому туманом лесу, и выбегаю к руинам древнего храма, где пол усыпан лепестками лилий. Я боюсь, что потеряла ее, но она манит меня, стоя на тропе. Я снова бегу сквозь туман, и вдруг мы попадаем в школу Спенс, и взбегаем по бесконечным ступеням, мчимся по коридору третьего этажа, где длинным рядом висят портреты. Я бегу на звук смеха матушки, и мы взлетаем по лестнице еще выше, — и вдруг я остаюсь в одиночестве на площадке перед запертой дверью в восточное крыло… Воздух тихо нашептывает колыбельную… «Приди к нам, приди к нам, приди к нам…» Я сильно толкаю дверь ладонью. Но за ней вовсе не обгоревшие руины. Там комната, полная живого света, с золотыми стенами и сверкающими полами. Матушка исчезла. Вместо нее я вижу маленькую девочку, сжимающую в руках куклу.

Девочка смотрит на меня большими немигающими глазами.

— Они обещали мне куколку…

Мне хочется сказать: «Извини, я не понимаю», но стены вдруг начинают таять. Мы оказываемся среди голых деревьев, снега и льда, на режущем холодном ветру. С горизонта надвигается тьма. Надо мной нависает лицо мужчины. Я знаю его. Это Амар, брат Картика. Он замерз, заблудился, он убегает от чего-то, чего я не вижу. А потом тьма говорит мне:

— Так близко…

Я внезапно просыпаюсь и какое-то мгновение, глядя на солнечные блики на воде, не могу понять, где нахожусь. Сердце в груди колотится как сумасшедшее, словно готово выпрыгнуть наружу. Сон кажется куда более реальным, чем вода, лижущая мои пальцы. И мама… Она была так близко, что могла коснуться меня… Почему она убежала? Куда она меня вела?

Мои мысли прерывает негромкий девичий смех. Я не одна. Смех повторяется, и я понимаю, что это Фелисити. В голове все перепуталось. Стремление догнать маму, ускользнувшую от меня даже во сне. Мистическая загадочность дневника Мэри. Ослепляющая ненависть к Фелисити и Пиппе, и ко всем, кто идет по жизни легко, без забот. Они выбрали не тот день и не ту девушку, чтобы устраивать свои жестокие шутки. Я им покажу настоящую жестокость. Я сломаю их тонкие шейки, как сухие веточки…

«Поосторожнее, вы! Я — чудовище. Лучше бегите и прячьтесь. Скачите прочь на своих маленьких оленьих копытцах…»

Я выбираюсь из лодки бесшумно, как перышко, упавшее на снег, и осторожно огибаю навес, прячась за густыми кустами. Нет, больше вам меня не напугать, леди. Никогда вам меня не напугать. Смех превращается в нечто вроде мурлыканья. И я слышу другой голос, более низкий. Мужской. А, так девочка-пытка не одна? Это только к лучшему. Я их всех удивлю, я им покажу, что не стоит и пробовать еще раз одурачить меня…

Я подбираюсь на пару шагов ближе, а потом резко выскакиваю из-за кустов, — и как раз вовремя, чтобы увидеть, как Фелисити крепко обнял какой-то цыган. Фелисити замечает меня и пронзительно вопит. Я тоже ору. Она визжит снова. Мы смотрим друг на друга, задыхаясь, а цыган в белой рубахе весело переводит взгляд с Фелисити на меня и обратно, изумленный, и его золотистые глаза под темными густыми бровями вспыхивают искрами.

— Что… что ты здесь делаешь? — выдыхает наконец Фелисити.

— Я могла бы задать тебе тот же самый вопрос, — отвечаю я, кивком указывая на приятеля Фелисити.

Оказаться застуканной наедине с мужчиной — это чудовищный позор… это повод к быстрому вынужденному венчанию. Но быть застуканной наедине с цыганом! Если бы я сказала об этом кому-нибудь, жизнь Фелисити была бы полностью загублена. Если бы я сказала.

— Я Итал, — произносит молодой человек с сильным румынским акцентом.

— Не говори ей ничего! — резко бросает Фелисити, все так же сильно дрожа.

Резкий голос миссис Найтуинг доносится до нас через лес:

— Девушки! Девушки!

Серые глаза Фелисити наполняются паническим страхом.

— Боже милостивый, она не должна нас тут найти!

С десяток других голосов принимаются выкрикивать наши имена. И они все приближаются и приближаются.

Итал обнимает Фелисити.

— Вот и хорошо. Пусть они нас найдут. Мне не нравится прятаться.

Фелисити грубо отталкивает его:

— Прекрати! Ты что, с ума сошел? Нельзя, чтобы меня увидели с тобой! Уходи скорее!

— Идем со мной.

Он берет ее за руку и пытается увести, но Фелисити противится.

— Ты что, не понимаешь? Я не могу пойти с тобой.

Она поворачивается ко мне.

— Ты должна мне помочь!

— И это просьба девушки, которая всего лишь на прошлой неделе заперла меня в церкви? — насмешливо говорю я, складывая руки на груди.

Итал пытается обнять ее за талию, но Фелисити уворачивается.

— Я же не имела в виду ничего особенного! Это была просто шутка, только и всего!

Но, видя, что я совсем не расположена веселиться, Фелисити решает сменить тактику.

— Прошу тебя, Джемма! Я отдам тебе все, что захочешь. Мои карандаши. Перчатки. Кольцо с сапфиром!

Она пытается снять кольцо с пальца, но я удерживаю ее руку. Как ни хочется мне увидеть Фелисити съежившейся под убийственным взглядом миссис Найтуинг, мне все же выгоднее знать, что Фелисити в долгу передо мной. Для нее одно это уже стало бы мучительной пыткой.

— Ты будешь в долгу передо мной, — говорю я.

— Да, я понимаю!

Я хватаю Фелисити за руку и тяну к озеру.

— Что ты делаешь?

— Спасаю тебя, — отвечаю я и сильно толкаю ее в спину. Пока она визжит и барахтается в холодной воде, я показываю Италу на лес. — Уходи немедленно, если хочешь еще когда-нибудь ее увидеть.

— Мне не нравится, когда со мной обращаются как с трусом!

Он упрямо топает ногой, изображая, как ему, видимо, представляется, героическую позу.

— Ты всерьез думаешь, что увидишь хотя бы пенс из ее наследства? Да ее выгонят из дома голышом! Впрочем, сначала тебе наденут на ноги кандалы и повесят в Ньюгейте, — говорю я, отчетливо произнося название самой известной лондонской тюрьмы.

Он бледнеет, но не двигается с места. Мужская гордость! Но если я не сумею прогнать его, мы пропали.

И тут из-за деревьев появляется Картик, поражая и пугая меня. Если не считать его черного плаща, он одет как цыган, — на шее повязан цветной платок, на нем яркий жилет, штаны заправлены в высокие ботинки… Он заговаривает с Италом на не слишком уверенном румынском языке. Не знаю, что он сказал, но цыган молча пошел за ним. Картик, ступив на лесную тропу, оглядывается, и наши взгляды встречаются. И я, сама не знаю почему, благодарно ему киваю. Он отвечает таким же коротким кивком, и молодые люди быстро шагают в сторону стоянки цыганского табора.

— Эй, хватайся!

Я протягиваю Фелисити руку и вытаскиваю ее из озера. Она ничего не заметила, поскольку была слишком занята, барахтаясь в воде.

— Зачем ты это сделала?

Фелисити промокла насквозь, ее щеки пылают от ярости.

И тут нас обнаруживает миссис Найтуинг.

— Что здесь происходит? Кто так ужасно кричал?

— Ох, миссис Найтуинг… Мы с Фелисити решили вытащить лодку из воды, и, видите, Фелисити случайно упала в озеро! Это было очень глупо с нашей стороны, и мы ужасно сожалеем, что так напугали всех…

Я говорю быстрее, чем когда-либо в жизни. Фелисити застывает в ошеломлении, но очень вовремя чихает. Миссис Найтуинг начинает суетиться и хлопотать в ее обычной раздраженной манере.

— Мисс Дойл, набросьте на мисс Уортингтон свой плащ, пока она не простудилась насмерть! Надо немедленно вернуться в школу! Это место не слишком подходит для юных леди. В лесу подальше бродят цыгане! Мне становится не по себе при одной только мысли, что могло бы случиться!

И я, и Фелисити упорно смотрим в землю. Но, к моему удивлению, Фелисити вдруг тычет меня локтем в бок.

— Да, — заявляет она без намека на улыбку. — Это весьма здравая мысль, миссис Найтуинг. Я уверена, нам обеим стоит поблагодарить вас за добрый совет.

— Да-да, только впредь будьте поосторожнее! — хмыкнув, отвечает миссис Найтуинг, приосаниваясь; Фелисити сумела польстить ей. — Хорошо, девушки, быстро возвращаемся в школу! Вам еще многое нужно сегодня сделать.

Миссис Найтуинг гонит девушек назад по тропе. Я набрасываю свой плащ на плечи Фелисити.

— Немножко попахивает мелодрамой. Значит, мы обе должны быть благодарны за добрый совет?

Мне не хочется, чтобы Фелисити думала, будто ей и на меня удалось произвести впечатление.

— Но ведь это подействовало. Если говоришь им то, что они хотят услышать, они уже ничего не хотят видеть, — возражает Фелисити.

К нам подбегает Пиппа.

— Боже мой, но что же тут случилось на самом деле? Ты должна мне рассказать, пока я не умерла от любопытства!

Рядом со мной внезапной тенью возникает Энн. Она молчит, просто идет следом за нами уверенным ровным шагом.

— Да то и было, что сказала Джемма! — лжет Фелисити. — Я упала в воду, а она меня вытащила.

Пиппа откровенно разочарована.

— И все?

— Да, и все.

— И ничего больше?

— Разве недостаточно того, что я едва не утонула? — фыркает Фелисити.

Она лжет так уверенно — я могла бы поклясться, что она сама себе почти верит. И я теперь знаю, что она ни слова не говорила о цыгане Пиппе, своей лучшей подруге. Ныне у нас с Фелисити имеется общая тайна, такая, которой она ни за что ни с кем не поделится. Пиппа чувствует, что ей не хотят говорить правды. В ее глазах вспыхивает то задумчивое подозрение, какое охватывает девушек, когда они вдруг ощущают, что могут упасть с высшей ступени дружбы, и кто-то другой проскочит туда мимо них, — вот только они не знают, кто это будет и когда это случится.

Она придвигается к Фелисити поближе.

— Но что вообще ты делала здесь с ней?

— Знаешь, Пиппа, мне вполне достаточно одной директрисы, — огрызается Фелисити. — Ну в самом деле, у тебя такое яркое воображение, что тебе надо бы попытаться стать романисткой. Джемма, иди сюда…

Она подхватывает меня под руку, и мы проходим мимо Пиппы, которой, чтобы сохранить лицо, приходится окинуть пренебрежительным взглядом Энн и присоединиться к другим девушкам.

— Иной раз она ведет себя как ребенок, — говорит Фелисити, когда мы на несколько шагов отстаем от всех.

— Мне казалось, вы очень крепко дружите.

— Я обожаю Пиппу! Правда! Но она уж очень прилипчива. И есть вещи, о которых я никогда ей не скажу. Вроде Итала. Но ты понимаешь. Я вижу, что ты понимаешь. Думаю, мы станем большими друзьями, Джемма.

— Но останемся ли мы большими друзьями, если я разболтаю твой секрет? — спрашиваю я.

— Но разве друзья не делятся между собой тайнами?

Стала бы я делиться своими тайнами с кем-нибудь из этих девушек? Или они убегут в ужасе, если узнают правду обо мне? Впереди мы увидели мисс Мур и младших девочек на большой лужайке; она то и дело выгоняла их из тени деревьев и заставляла вернуться на открытое место. Она смотрит на нас со странным удивлением, как будто мы — окно в прошлое. Призраки.

— Поскорее, девушки! — окликает она нас. — Довольно волочить ноги!

— Волочить ноги? — фыркает Фелисити. — Да я едва дышу после всего!

— А давно мисс Мур преподает в школе Спенс? — спрашиваю я.

— Она приехала сюда прошлым летом. И должна тебе сказать, она внесла в это протухшее старое местечко струю свежего воздуха. О, а это что такое? — восклицает вдруг Фелисити.

— О чем ты? — не понимаю я.

— Да вот об этом лоскуте за твоим воротом. Обрывок какой-то. Ух, он еще и грязный! Если тебе нужен хороший носовой платок, только скажи. У меня их целая куча!

Она хватает лоскуток и сует его мне в ладонь. Это кусочек синего шелка, разлохматившийся и испачканный по краям, как будто оторванный колючей веткой… У меня так задрожали ноги, что пришлось прислониться к ближайшему дереву.

Фелисити недоуменно смотрит на меня.

— В чем дело?

— Ни в чем, — отвечаю я напряженным шепотом.

— Ты как будто привидение увидела!

Возможно, так оно и есть.

Испачканный лоскуток синего шелка — как обещание в моей руке. Моя матушка здесь. «Я выбираю ее…» Именно эти слова я прошептала перед тем, как заснуть. И каким-то образом я изменила порядок вещей. Я привела ее обратно благодаря своей странной, непонятной силе. Впервые мне захотелось узнать о ней все. И если Картик не хочет мне это рассказать, я сама во всем разберусь. Я отыщу Мэри Доуд и заставлю ее объяснить то, что мне необходимо знать. И им меня не остановить.

Фелисити тянет меня за руку.

— Ну же, не стой на месте!

— Иду-иду, — отвечаю я и спешу за ней, из-под деревьев — на лужайку, согретую солнечными лучами.