Сольвейг прогуливалась по купеческому кварталу. Каждый третий день с начала весны устраивался базарный день, и она приходила сюда. Добравшись до большой площади с несметным числом лотков, Сольвейг стала прохаживаться будто бы бесцельно. Сначала остановилась у навеса, в котором продавались ярко накрашенные ожерелья. Потом ее взгляд упал на украшения для волос и искусно вырезанные из дерева гребни. Она долго рассматривала набор гребней и расчесок, сделанных из редких пород дерева с островов и инкрустированных жемчугом, потом с сожалением покачала головой и двинулась дальше.

Краем глаза она увидела женщину, которая внезапно перестала разглядывать ремень и поспешила поравняться с ней. Сольвейг слежка показалась оскорбительной. Возможно, ей стоило почувствовать облегчение от того, что ее посчитали слишком незначительной персоной и приставили шпиона, который не способен проследить незаметно.

Пока эта женщина – единственный наблюдатель. По сведениям Сольвейг, шпионку могли использовать, чтобы отвлечь внимание, а более умелому напарнику дали задание присматривать за каждым ее движением и докладывать о людях, с которыми она общалась.

В последнее время трудно найти уединение. Жизнь в Кингсхольме напоминала существование в доме без стен. Каждое слово и каждое движение должным образом протоколировалось и доносилось. Даже самые красноречивые сторонники короля Олафура заработали себе нервный тик и привычку осторожно оглядываться по сторонам, прежде чем начать разговор. И неудивительно. Никому нельзя доверять. Любой мог оказаться доносчиком. В эти дни никому не нужны доказательства. Несколько упреков в неверности, и при благоприятном исходе обвиняемый оказывался запертым в своих покоях под стражей.

Другие исчезали на несколько дней в темницах, которые, как все знали, находятся в подземелье дворца, однако никто не говорил об этом вслух. Когда кто-то из несчастных появлялся, его или ее соответствующим образом наказывали.

Некоторые пропадали навсегда.

Многие считали, что капитана Драккен казнили за государственную измену, тайно убили, прежде чем преданные люди смогли за нее заступиться. Эмбет теперь занимала должность капитана стражи и отказывалась отвечать на вопросы о своей предшественнице.

Сольвейг знала, что Драккен удалось бежать, но этой новостью она ни с кем не могла поделиться. Драккен, ее брата Стивена и остальных в последний раз видели на конюшне недалеко от Кингсхольма. С тех пор прошли недели, а вестей от них не поступало.

Сольвейг не знала, на что надеяться. Если они спасут Девлина, что он предпримет? Удастся ли поднять восстание на востоке? Или же Избранный вернется в Кингсхольм и попытается противостоять трусливому королю, который предал свой народ? Справедливо ли возлагать все надежды на спасение на плечи одного человека? У Избранного достаточно смелости, а также сильно развито чувство долга. Однако он еще и человек, которого предали. Даже если Девлина освободят, он вправе оставить Джорск на волю провидения так же, как король оставил его самого.

Если Девлин так и поступит, Сольвейг не станет осуждать его. Она по крайней мере помнила, что Избранный – больше, чем титул, больше, чем герой. Он еще и человек, у которого есть право вершить свою судьбу. Она восхищалась Девлином, однако не хотела бы поменяться с ним местами.

Девушка ненадолго остановилась, чтобы посмотреть на жонглера, который неустойчиво балансировал на ходулях, одновременно подкидывая в воздух десяток ярких разноцветных шаров. Дети пронзительно завизжали от восторга, когда один из шаров превратился в белую птицу. Каждый шар по очереди видоизменялся, пока не появилась последняя птица. Прежде чем улететь, она сделала три круга над толпой.

Сольвейг присоединилась к аплодисментам и, когда жонглер протянул свою шляпу, кинула два медяка.

– Никогда не думал, что подобные развлечения вам по вкусу.

Девушка повернулась и увидела, что советник Арнульф подошел к ней сзади, пока она с интересом смотрела представление фокусника.

– Я восхищаюсь всеми искусными артистами, – ответила Сольвейг и повернулась, чтобы уйти, но Арнульф преградил ей дорогу.

Интересное развитие событий. Советник считался опорой консервативной группировки при дворе и был известен как человек короля Олафура. Он – мелкий дворянин, однако корни его предков можно проследить до самого основания Кингсхольма. А семейные землевладения Арнульфа находились к западу от реки Каллы, в самом сердце Джорска, однако и им могли угрожать захватчики.

Арнульф выступал против Девлина на каждом совете, обвиняя его в дерзости и импульсивности. Советник противился отправке войск на защиту приграничных земель, настаивая, чтобы они оставались в гарнизоне, готовясь защищать сердце королевства. Сольвейг считала, что из всех людей именно Арнульф выигрывал от существующего положения вещей. И все же он казался несчастным и расстроенным.

– Что привело вас на рынок? – поинтересовалась она.

– Любопытство, – ответил советник. – А вас?

– Приближается день рождения принцессы, и я должна найти подходящий подарок, – призналась Сольвейг. – Поскольку я представляю отца здесь, в Кингсхольме, на мне лежит ответственность за поиск достойного подарка от народа Эскера.

– Да, конечно, – нахмурился Арнульф. – Из-за всех этих… хм… перемен я практически позабыл о торжествах.

Разговор становился все интереснее. Такой опытный придворный, как Арнульф, не должен игнорировать столь важные события. День рождения принцессы – возможность подольститься к королю. А поскольку, по-видимому, Рагенильде суждено стать женой сельваратского принца, то любое пренебрежительное отношение к ней будет расцениваться как неуважение к новым хозяевам.

– Будьте добры, посоветуйте, что выбрать в подарок? Я очень ценю ваше мнение, – попросила его Сольвейг, повысив голос, чтобы их услышали наблюдатели.

– К вашим услугам, – ответил советник.

Он предложил ей свою руку, и она приняла ее. Сольвейг привела советника назад к тому лотку, где видела набор гребней и расчесок.

Арнульф взял гребень в руку и задумчиво повертел его, исследуя подушечкой пальца инкрустированную жемчужину.

– Моим дочерям нравились такие вещицы. Когда они были поменьше, – мягко произнес он.

– А как поживают ваши дочери сейчас? – спросила она, понизив голос.

– Я недавно получил весточку из Калларны. Войска Линнхайд вернулись в гарнизон, однако ее с ними не было, – поделился Арнульф. Он огляделся вокруг, прежде чем вернуть расческу. – Ее и еще нескольких офицеров попросили остаться, чтобы консультировать сельваратцев.

– Понятно, – сказала Сольвейг.

Значит, младший капитан Линнхайд Арнульфсдаттер осталась в заложниках. Она – не первая, о ком слышала Сольвейг. Майор Миккельсон не вернулся со своим войском, и от него не было слышно ни слова. Некоторые из его офицеров тоже не возвратились в гарнизон.

Сольвейг мимоходом упомянула об их отсутствии в разговоре с маршалом Ольварсоном, который объяснил, что откомандировал нескольких офицеров для консультирования новых союзников.

Как оказалось, большинство придворных приняли его объяснение или уже знали об этом и не задавали вопросов. Никто не заметил очевидного. Офицеры, которых оставили у сельваратцев, выбирались не по рангу или компетентности, а по родословной. Действительно, офицерский состав королевской армии состоял из членов дворянских семей. Из тех, у кого не было перспектив получить большое наследство или высокий титул, но кто тем не менее являлся членом семей. Это и делало их идеальными заложниками и обеспечивало покладистость титулованных родственников. Как, например, Линнхайд, младшая дочь Арнульфа.

– Вы, должно быть, гордитесь своей дочерью, – продолжила Сольвейг. – Я уверена, сельваратцы оценят ее советы.

– Она всего лишь ребенок, – покачал головой Арнульф.

– Она – младший капитан войска, – возразила Сольвейг.

Звание, следующее за сержантом, означало, что под ее командованием находилось не менее сорока солдат. Вне сомнения, как и большинство офицеров в армии, Линнхайд обязана своему положению должности отца, а не собственной компетентности, однако это не снимало с нее ответственности. Слишком поздно отцу вступаться за дочь.

– Если бы вы поговорили с послом и объяснили ему, что Линнхайд принесет больше пользы дома, я был бы вашим должником.

– А вы сами обращались к графу?

– Он отказался устроить частную аудиенцию, – признался Арнульф. – Однако он прислушается к вам.

– Мне кажется, вы переоцениваете степень моего влияния на графа Магахарана, – развела руками Сольвейг.

Взяв в руки гребень и расческу, она сделала знак рукой владелице лотка, которая занималась другими покупателями, пока они разговаривали.

– Вы говорили, серебряный латт?

– Три, – ответила с улыбкой женщина, готовая поторговаться.

– Они прекрасны, но… – начала было Сольвейг.

– Договорились, – прервал их советник.

Он достал из-за пояса кошелек и копался в нем, пока не нашел три серебряных латта, которые и вручил купчихе. Та от удивления быстро заморгала, но крепко сжала монеты в кулаке.

Хозяйка аккуратно завернула расческу и гребень в отрез бархата и положила их в резной деревянный ларец. Она протянула его Арнульфу, но тот отмахнулся, и владелица лавки передала покупку Сольвейг.

Когда они отошли от купчихи, девушка отчитала советника:

– Я не могу принять подарок. О чем вы думали, заплатив так много?

– Они ваши, – ответил он. – В знак моей дружбы.

Значит, это подкуп. Неловкий поступок, однако теперь Сольвейг больше не сомневалась, что советник искренне беспокоится за безопасность дочери.

– Я не могу вам ничего обещать, – сказала Сольвейг.

Она разделяла страх Арнульфа, но на карту было поставлено больше, чем жизнь одного младшего капитана.

– Помогите освободить Линнхайд, и вы заслужите мою благодарность, а она дорогого стоит. Многие при дворе обязаны мне, а вам в ближайшие дни могут понадобиться друзья, – продолжил он.

В просьбе прозвучала завуалированная угроза. Теперь Арнульф вел себя как настоящий придворный, которых она так хорошо изучила.

На ее удачу, на следующий день Сольвейг пригласили на частный ужин с графом Магахараном. Как посол граф располагал несколькими комнатами в королевском дворце, но помимо этого он содержал еще и отдельную резиденцию в городе. Именно там граф предавался развлечениям и туда же он уходил, когда хотел скрыться от чужих взглядов. Некоторые считали, что посол содержит любовницу, но скорее всего он удалялся в резиденцию, когда хотел обсудить вопросы подальше от любопытных глаз или ушей во дворце.

За два года, в течение которых Сольвейг находилась при дворе, она подружилась с послом. Казалось, он получал удовольствие от ее компании или, возможно, ему были приятны разговоры с человеком, который знал его родной язык. Она и раньше несколько раз ужинала наедине с ним, но это – первое приглашение, которое она получила с момента создания так называемого протектората.

К ужину Сольвейг оделась с особой тщательностью, выбрав шелковое темно-синее платье, подчеркивающее фигуру. К наряду она надела единственное украшение – золотой кулон с выгравированной печатью рода ее отца. Магахаран достаточно умен, чтобы понять намек. Ей не нужны драгоценности, чтобы демонстрировать свое богатство, поскольку она – следующая баронесса Эскера.

Как только Сольвейг пришла, слуга отвел ее в сад, где стоял стол, накрытый на двоих. Посол угостил гостью бледно-желтым вином, которое привез из родных краев, а потом они немного прогулялись по саду.

Сольвейг умела играть в дворцовые игры как никто другой. Она восхищалась растениями, особенно белоснежным цветком из Сельварата, поинтересовалась, привез ли он эту изысканную редкость из родных краев или вырастил из семян уже в Джорске. За ужином они обсудили разницу в климате двух государств и возможность вырастить тропические сады на его родине, как это часто делается в южных землях Джорска. Девушка высказала мнение, что это вполне возможно, если защищать сад зимой стеклянными стенами, а Магахаран возражал.

Ужин проходил в обстановке взаимного уважения. Сольвейг никак не удавалось выяснить причину приглашения, если только встреча не имела целью привлечь внимание к тому факту, что они наслаждались приватным ужином. Это укрепило бы ее положение при дворе и гарантировало, что не только советник Арнульф начнет искать ее расположения. Но Сольвейг не догадывалась, почему граф Магахаран даровал ей свое покровительство, не требуя ничего взамен.

Граф и раньше оказывал ей знаки внимания. Сольвейг постоянно выпытывала у него новости о матери и сестре Мадрин, однако каждый раз граф вежливо отмахивался от ее просьб, объясняя, что новоиспеченная невеста Мадрин, вне сомнений, погружена в обучение светским тонкостям и налаживает отношения с семьей мужа. Он заверил Сольвейг, что со временем Мадрин возобновит переписку, а их мать, леди Гемма, вскоре вернется домой.

Девушка поняла намек и перестала задавать вопросы. Когда же пришло краткое письмо от сестры, она упомянула о нем в разговоре с послом и рассказала, как Мадрин нахваливает мужа. Правда, она утаила, что сестра воспользовалась кодовыми фразами, которые указывали, что она в заключении, а письмо наверняка прочитают.

Даже письма от отца стали приходить все реже. Сольвейг подозревала, что по крайней мере половину из них перехватывали по дороге. Но даже не в этом дело. Общее настроение оставалось прежним. Лорд Бринйольф, барон Эскера, хвалил дочь за чувство долга, однако сетовал на ее долгое отсутствие на родной земле. Отец настаивал на ее возвращении домой. Барон понимал, что находиться в Кингсхольме сейчас небезопасно. Сольвейг держала наготове упакованные сумки, а сильная лошадь стояла в конюшне таверны у западных ворот – на случай, если придется бежать.

Если новости и придут, то прежде всего в Кингсхольм. Она постарается пробыть здесь как можно дольше.

Погруженная в свои мысли девушка не заметила, как слуги убрали тарелку с нетронутым десертом, оставив чашку с подслащенным чаем в сельваратском стиле.

– Вас что-то беспокоит?

– Небольшая проблема, пустячок, на который даже не стоит тратить ваше время, – начала она.

– Пожалуйста, поделитесь со мной.

Сольвейг сделала глоток чая. Она недолюбливала сладкие напитки, но пришлось улыбнуться будто бы от удовольствия, прежде чем поставить чашку на стол.

– На днях я столкнулась на рынке с советником Арнульфом. Мне показалось, что он очень переживает из-за своей дочери, которая помогает вашим дивизиям на востоке. Казалось бы, советник должен гордиться, что Линнхайд удостоена подобной чести, но он возразил мне. По его мнению, здесь она принесла бы больше пользы отечеству. – Девушка изящно повела плечами. – Возможно, у него на уме выгодная партия для дочери или просто любовь пожилого человека к юному чаду.

Магахаран сидел молча в течение долгого времени, по-видимому, раздумывая.

– Думаю, мне удастся навести справки, – наконец вымолвил он.

– Что ж, буду у вас в долгу, – произнесла она.

– А Арнульф – у вас, – широко улыбаясь, добавил он.

– Точно, – улыбнулась ему в ответ Сольвейг. – Приятно общаться с человеком, который понимает все тонкости придворных игр.

– У вас новые друзья, – заметил посол. – Советник – член группировки короля при дворе, не так ли? А совсем недавно вы поддерживали Избранного и его радикальных соратников.

Магахаран – не единственный, кто удивлялся переменам в ее предпочтениях.

– Эскеру необходим сильный союзник при дворе. У Девлина был потенциал. Он поднялся из ниоткуда и стал генералом королевской армии. Он обладал мощью, но не знал, как ею воспользоваться. Он промотал свой политический капитал, а потом испарился, выполняя очередную миссию, да еще впутал в историю моего брата, – проговорила она со злостью.

Сольвейг знала, что граф воспримет ее слова так, словно она обвиняет Избранного в потере брата, который, по предположениям многих, был убит теми же ворами, которые лишили жизни Девлина.

– В смутные времена полезно иметь влиятельных друзей, – заявил посол. – Вот ваш король увидел преимущества в союзе с нами.

– Да, протекторат – дерзкий ход. Принц Арнауд обезопасил восток, и у вас есть возможности расширить свое влияние, – поделилась Сольвейг.

Граф Магахаран приподнял в удивлении бровь.

– Считается, что Эскер – ключ к северо-западным землям, – продолжала Сольвейг. – Мой отец не воспользовался своим влиянием, он никогда не любил находиться при дворе. Я, со своей стороны, вижу только преимущества от создания частного союза.

– Ваша сестра Мадрин…

– Моя сестра красива, однако она – не наследница отца, – перебила она. – И не пользуется доверием народа. А меня на родине знают: я патрулировала границы, следила за сбором налогов, принимала решения от имени отца. Когда придет время, возможно, много времени, народ примет меня как баронессу. Меня и моего мужа.

– Вы тщательно обдумали вопрос, – сказал посол.

– Пустой каприз, даже не стоило уделять этому столько времени, – ответила Сольвейг. Зерно посеяно, теперь пришло время сменить тему разговора, пока он не стал слишком напряженным. – Лучше поделитесь последними новостями. Вы уже решили, станет ли участвовать ваша лошадь в летних скачках? Я слышала, сын леди Венделы тренирует жеребца, который поразит наше воображение.

Граф Магахаран подхватил инициативу, и они разговаривали о всяких пустяках, пока не пришло время расставаться.

Сольвейг знала, что дала графу немало тем для размышления. Только глупец мог поверить, что сельваратцы удовлетворятся правлением в западных провинциях и так называемым протекторатом. Очевидно, укрепив свою власть, они станут искать способы расширить владения и на остальной территории Джорска.

Но война, как правило, изматывающее и дорогостоящее дело. Если северо-западные провинции можно будет убедить в преимуществе союза с Сельваратом, а, скажем, один из их лидеров свяжет себя узами брака с кем-то из сельваратской знати, тогда центральная часть королевства будет окружена с обеих сторон. И у короля Олафура больше не останется выбора, кроме как сдаться.

Не то чтобы у Сольвейг были намерения найти себе выгодную партию. Просто она хотела немного подразнить посла. Интересно, как быстро он попадется на удочку. Если он поддержит союз, это откроет многое о положении Сельварата и планах захватчиков.

Сольвейг отдавала себе отчет, что играет в опасные игры. Она будет в безопасности до тех пор, пока все верят, что она причастна к союзу. Но как только все заметят обман, ей придется спасать свою жизнь. Это вопрос времени. Как долго она сможет участвовать в этой партии, вернется ли Девлин до того, как она откроет свои истинные намерения?

А если Избранный не вернется? Вдруг спасители появятся слишком поздно? Сольвейг каждую ночь молилась за безопасность Девлина и своего брата, и если самые ужасные предчувствия сбудутся, только ей придется решать, что нужно делать. Она найдет в себе силы осуществить все необходимое и обеспечить безопасное будущее своему народу.