Персонал приемного покоя «скорой помощи» не особенно впечатлился Мартой и львиную долю внимания оказывал пострадавшему бармену. Для Марты же это был один из важнейших моментов ее жизни, в то время как для них перспектива чествовать появление в этом мире еще одного вопящего куска красного мяса была чем-то рутинно-скучным.

– Но у меня воды уже отошли! – прокричала Марта вслед удаляющейся заднице официозной, бездетной и явно давно не дотраханной медсестры. Та заявила:

– Вообще-то это воды ребенка, к вашему сведению. Я предлагаю вам вернуться домой и ждать схваток.

Марта, чье знание о родах было скорее почерпнуто из голливудских фильмов и рекламы, чем из медицинских книг, которые она давно планировала купить, но так и не удосужилась, расстроенно повернулась к Ромашке и предложила последовать совету медсестры и поехать домой. Ромашка кивнула и достала спрятанную в чехол для мобильного десятку, заначенную для пожарных случаев, чтобы заплатить за такси. Ее телефон был выключен, пока они находились в больнице, и, когда она его снова включила, он тут же завибрировал, показав, что ей пришло шесть сообщений, которые, естественно, были от Чарли, и каждое приходило со все более тревожным писком, словно намекая на неприятности, приключившиеся с Чарли во время демонстрации, и, пока водитель такси рассказывал Марте о появлении на свет каждого из его шестерых отпрысков, она решила ему позвонить.

– Дерьмово, – ответил он на вопрос о самочувствии, после чего последовало описание траектории полицейского ботинка.

– И как глубоко он вошел в твою задницу? – спросила Ромашка, не зная, что водитель, старый гомофоб, понял это превратно. Марта посмотрела на нее так, что после этого подруга перешла чуть ли не на шепот, и Чарли, подумав, что она вышла из зоны действия сети, отключился.

Схватки начались до того, как машина достигла пункта назначения, и Марта предложила вернуться в госпиталь, но Ромашка смутно помнила, что надо подождать несколько часов, но потом выразилась совсем ненаучно: «Это мудачье тебя просто убивает» – и предложила поехать в госпиталь рожать.

– Может, тебе стоит поехать и присмотреть за бедняжкой Чарли? – спросила Марта, отчаянно моля Бога, чтобы Ромашка осталась с ней.

Ромашка, привыкшая к стычкам Чарли с констеблями и травмами, которые вызывали эти стычки, пообещала остаться с Мартой.

Итак, что надо делать в тот день, когда Живот должен вот-вот превратиться в реального ребенка?

Марте казалось, что ей следует сделать что-нибудь драматическое и запоминающееся.

Ромашка сказала, что в таком случае она могла бы убрать свою спальню, и, как ни странно, как это уже не раз было замечено у беременных, у Марты внезапно взыграл гнездовой инстинкт, и она с энтузиазмом взялась за уборку следов их с Билли связи. Спустя несколько часов боль усилилась, а Марта поняла, что свила уютное гнездышко, в котором она и Ребенок могли прекрасно себя чувствовать в течение нескольких недель. К вечеру схватки стали достаточно частыми для того, чтобы Марта, посмотрев в книжку для рожениц, решилась набрать номер больницы и сказать, что время пришло. Медсестра в приемном покое была вынуждена согласиться, но, когда Марта спросила, приедет ли за ней машина, на другом конце трубки раздался смешок, и Марте стало понятно, что ехать придется за свой счет. Поскребя по сусекам, она нашла только один фунт семьдесят пенсов, а заначка Ромашки была потрачена на дорогу из больницы.

Марте стало совсем плохо:

– Ромашка, что же нам делать?

– Можем проехать на такси на эти деньги, а потом автостопом до госпиталя, – предложила Ромашка, тут же поняв, что сморозила глупость.

Марта предпочла пропустить это предложение мимо ушей.

– Кто у нас из знакомых с машиной? – спросила она.

– Билли?

– Не уверена. Если с ним поедет Сара, я во всем ей признаюсь, – за этим предложением последовал вскрик от пронзившей таз вспышки боли, от чего ее сосед Джуниор подумал, что Пэт снова веселится.

– А как насчет Теда? – предложила Ромашка.

– Ты можешь придумать что-нибудь дельное? – прошипела Марта сквозь сжатые зубы. – Может, пригласим моего папочку и повеселимся, или, может, кто-то, кого я трахнула и сожалею об этом, имеет машину и мог бы отвести нас в больницу в той вымученной тишине, которую могут вызвать только воспоминания о нежелательном сексуальном контакте.

– Ага. Как звали того, от которого ты подцепила бородавки?

– Генри, – вспомнила Марта. – Точно, у него отличная тачка. Давай, звони ему.

Ромашка слегка обалдела, поняв, что Марта дошла до стадии, когда от всего свалившегося на нее за последнее время у нее поехала крыша и она была готова на все.

– Я не знаю номера Генри, – ответила Ромашка и услышала, как Марта начала всхлипывать.

– Я не поеду на сраном автобусе, – донеслось до нее сквозь рыдания.

Джуниор, услышавший движения в квартире, вылез на балкон полюбопытствовать.

– Что там у вас происходит? – поинтересовался он.

– Блядский ребенок вот-вот родится, а у меня нет ни ебаных денег, чтобы добраться до ебаного госпиталя, ни ебаных соображений, где их достать, и меня, блядь, достало все, и я не хочу рожать в этой ебаной крысиной дыре, – вкратце изложила Марта суть ситуации.

– Офигеть, – удивился Джуниор, – я-то был уверен, что обычно девки кроют все матом, только когда ребенок уже, типа, выходит, – от этой картинки ему так стало тошно, что он присел.

– Да сделай же что-нибудь, Джуниор! – заорала Ромашка, потеряв контроль и не осознавая, что слишком многого требует от четырнадцатилетнего подростка.

– Ага, – ответил тот, – щас вернусь.

Джуниор выскочил на улицу и спер БМВ, в этом-то он знал толк. Подъехав к парадной, он принялся сигналить, пока Ромашка не выглянула с балкона и не увидела, как он машет из машины, показывая отчаянно знаками, чтобы они побыстрее спускались.

– Где твоя сумка? – спросила Ромашка.

– Там, – Марта указала на уродливую сумочку.

– Не эта, глупая, другая, та, что ты собрала для больницы со всем необходимым для ребенка и халатом.

– Ты что, думаешь, что я ебаная домохозяйка? Конечно я ни хрена не собрала. Есть намного более интересные вещи в этом мире, чем выбирание халатика и размышления о том, какой из них будет наиболее привлекательно выглядеть с разбрызганной по нему плацентой.

– Господи, Марта, – опешила Ромашка и стала носиться по квартире, как обезглавленная курица, бросая в пластиковый пакет все что ни попадя.

Снизу раздался еще один гудок. Джуниор увидел патрулирующую район полицейскую машину и подумал, что арест был бы нежелательным исходом в данной ситуации.

– Все. Пошли, – сказала Ромашка.

Марта лежала на полу и выла:

– Я не хочу, чтобы он родился! Что я буду делать? У меня нет ни денег, ни постоянной работы, и я не смогу справиться.

– С тобой все будет в порядке, – успокоила ее подруга бесцеремонным тоном санитара из психушки – ее начало раздражать происходящее, и она удивилась тому, что она, хиппи-соцработник, не могла этому противиться.

Марта, ощутив перемену в ее голосе, решила взять себя в руки, схватила сумку, нашла ключи и направилась к двери в сопровождении Ромашки.

Та на ходу говорила по мобильному.

– Да, она уже рожает, нет, не буквально, Чарли, из нее еще ничего не вылезло, но нам срочно нужно в больницу. На машине Джуниора. Нет, Чарли, мне не нравится Джуниор, и я его никогда не хотела и не захочу. Я позвоню тебе, когда у меня будут новости.

Джуниор буквально зашвырнул Марту на заднее сиденье головой вперед, и Ромашке пришлось бегом догонять резко тронувшуюся машину. Полицейских видно не было, но они попали в час пик и еле двигались. Джуниор оказался между молотом и наковальней. С одной стороны, он был черным четырнадцатилетним подростком, который только что угнал БМВ, с другой – ему хотелось как можно быстрее доставить Марту в больницу, потому что он знал – его стошнит от вида крови, а роженица к тому же издавала ужасные звуки, из-за которых он не мог слышать радио.

Зазвонил мобильный Джуниора. Это была его мать, единственный человек, который старался, чтобы Джуниор не стал еще одним малолетним гангстером. Ромашке было слышно, как она на него орет.

– Мама, я не могу сейчас говорить. У меня дела, – запротестовал он.

– Не вздумай отключать телефон…

Он отключил.

Прибытие в больницу было хаотичным безумием, поскольку сначала они не туда въехали и перегородили дорогу машине, в которой находился серьезно больной человек, и, если бы Джуниор не вступил в перебранку с водителем «скорой» о том, у кого больше прав на проезд, они бы попали на место в два раза быстрее. В конце концов Марта с облегчением ощутила, как ее погрузили на каталку, и лежала с закрытыми глазами, пока ее везли по многочисленным коридорам. До ее носа донесся запах сигаретного дыма, и она поняла, что умирает, как хочет покурить. Открыв глаза, она увидела морду Мистера Рака всего в нескольких дюймах от лица.

– Дай покурить, – сказала она и, забрав у него сигарету, крикнула «Пошел! Пошел! Пошел!» Джуниору, и тот погнал ее, пыхающую сигаретой, словно толстый паровоз, дальше по коридору, до самой родильной.

Джуниор чувствовал себя брошенным женихом, в то время как Ромашка объясняла, что он не является отцом ребенка, суровой акушерке, которая не верила ни единому слову, считая, что женщина в возрасте Марты не будет особо разборчивой в выборе партнеров, для того чтобы забеременеть. В качестве альтернативного варианта акушерка предположила лесбийскую связь с Ромашкой – стервятником в одежде, как она ее определила про себя.

Следующие двенадцать часов оказались для Марты полными сюрпризов, учитывая, что ей пришлось делать какие-то немыслимые вещи. Естественно, была боль, и она вполне отдавала себе отчет, что это часть процесса деторождения. Однако способы обезболивания были не настолько удовлетворительными, как ей рассказывала сестра и некоторые из друзей. Попробовав кислород и газ и найдя их столь же эффективными, как парацетамол при мастектомии, она поэкспериментировала с петидином(ерунда) и епидуралом, который действовал, но совсем не так, как ожидалось.

Ромашка превратилась в размытое лицо, которое периодически мелькало у Марты перед глазами и отдавало указания, которые она послушно выполняла. Она дышала, когда ей говорили дышать, и тужилась, когда говорили тужиться, и в 3.30 утра родильную огласил вопль здоровенного засранца-младенца, вышедшего из ее вагины и покрытого слизью и кровью. Суровые черты лица акушерки слегка смягчились, Ромашка зарыдала, а Марта, издав крик, в котором смешались огромная радость, боль, печаль, усталость и удивление, уснула.

Проснувшись через несколько часов и открыв глаза, она увидела очередь, в которой были: Ромашка и Чарли, Преподобный Брайан и Пэт, Сара с синяком и Билли, а также Жирный Тед, отец говнюка.