Патронажную сестру звали Танжерин, и она могла быть сестрой Ромашки, настолько было похоже их происхождение. Рожденная в шестидесятых у пары, зачавшей ее на фестивале на Айл-оф-Уайт, и получившая имя, потому что это был их любимый фрукт, цвет и половина названия группы Танжерин Дрим. Тан, как она себя называла, пришлось просто смириться с этим; на самом деле она обладала талантом комедийной актрисы, потому что люди часто спрашивали ее о полной версии имени Тан, и она отвечала так, словно на самом деле была актрисой-комиком, не попавшей на телевидение. Танжерин, как и предсказывали книги по психологии, учитывая ее происхождение, имела консервативный подход к воспитанию детей и ужас ребенка, которого часто засовывали в некое подобие рюкзака и таскали по всему миру, в то время как ей явно не хватало обычного спокойного существования.

Она совершала обход по муниципальным квартирам в южном Лондоне, переходя из квартиры в квартиру, от матери-одиночки к семьям, где дети были от нескольких разных отцов, в дома, где алкоголь, наркотики и насилие были на высоких позициях в топ-листе местных развлечений. На ее лице всегда было застывшее болезненное выражение Мадонны, словно эти люди намеренно мучили ее.

В общем, когда Тед открыл ей дверь, урод уродом, как он есть, бедняга, то Тан, по крайней мере, разглядела в нем некую потугу к респектабельности по манере одеваться и вздохнула с облегчением.

Потом она вошла в квартиру и увидела царивший там хаос. Марта сидела, сгорбившись, на краю дивана и яростно поглощала кукурузные хлопья, не осознавая, что одна ее грудь вывалилась из халата

– Чаю? – предложил Тед, и Тан взяла у него из рук чашку дешевого, безвкусного пойла, от чего Марта тут же почувствовала к ней симпатию. Тан за свою жизнь перепробовала уже столько чайной дряни, что принимала любое угощение.

Когда Тед вернулся в комнату с коробкой печенья, Тан расслабилась еще больше и, глядя на двух идеально подходивших друг другу персонажей, спросила

– Ну, как дела?

Марта и Тед одновременно ответили: «Дерьмово» и «Прекрасно», и работа Тан по устранению последствий эмоционального потрясения, связанного с рождением нового человека, началась. Она начала с Марты, так как считала, что, если сможет расположить к себе мать и успокоить ее, все остальное уладится само собой, и надо сделать это как можно быстрее, ведь у нее оставалось всего восемь дней из десяти, чтобы основать «Династию Тан», прежде чем какой-нибудь докторишка с либеральными взглядами не вмешался в процесс.

– Просто расскажите мне, как вы себя чувствуете, – попросила она, и Марта снова расплакалась.

– Очень тяжко, – ответила она, доставая Иисуса из колыбельки и прижимая его к той груди, которая была под халатом. – Я люблю его до смерти, но просто не знаю, что мне делать. Он постоянно голодный, я на стенку лезу, когда его грудью кормлю, но в больнице сказали, чтобы я не давала ему никаких смесей, хотя это просто пытка. Мы с Тедом всю ночь не спали, правда, Тед?

– Да уж, – подтвердил Тед, вместив в эти два слова всю родительскую боль.

– А иногда, – продолжила Марта, – я чувствую себя полным ничтожеством, единственное предназначение которого – быть кормушкой для Иисуса.

– Кем? – переспросила Тан, не веря своим ушам.

– Это так – глупая семейная шутка, – поспешно сказал Тед, и Марта согласно кивнула.

– Не знаю, будет ли вам легче от этого, но могу вам сказать, что почти все новоиспеченные мамаши чувствуют себя так, будто дрейфуют без якоря в незнакомом море, и один из способов с этим бороться – попробовать упорядочить свой день, даже если это значит всего лишь расписание часов кормежки Ии… вашего малыша или укладывание его спать в одно и то же время.

Марта откуда-то выудила пакет чипсов и захрустела ими.

– И хватит жрать всякую дрянь, если кормишь ребенка грудью, – сказала Тан, которая, хоть и не маршировала со сторонниками кормления грудью в коричневых рубашках, подумала, что Марта могла бы попытаться делать все по правилам.

– Не стоит так же посвящать много времени уборке квартиры, – заметила она и, оглядевшись по сторонам, тут же поняла, что поддержание чистоты в этом доме никогда не являлось основной задачей. Тан взяла Иисуса кз рук Марты и, распеленав, осмотрела.

– Как насчет купания, смены белья и все такое? – поинтересовалась она.

– А мне уже можно принимать ванну? – обрадовалась Марта.

– Я имела в виду ребенка.

Тед чуть не описался от хохота, и Тан подумала, какой он приятный парень, даже несмотря на негативное первое впечатление – но с такой внешностью ничего не поделаешь.

– Еще чаю, сестра? – спросил Тед, и Тан кивнула, чувствуя себя весьма комфортно в этом бардаке с двумя профанами-родителями и их бедняжкой-малышом.

Внезапно кто-то начал ломиться в дверь. Тед пошел открыть ее и увидел Ромашку, которая явно была на взводе. Он только начал знакомиться с друзьями Марты, и, естественно, Марта пока что мало ему в этом помогла: они либо валились от усталости, умиляясь мордашке Иисуса, либо истерически хохотали, когда Тед схлопотал полный рот мочи, меняя Иисусу пеленки.

– Что с тобой, Ромашка? – спросила Марта – она даже сквозь туман материнства смогла понять, что с подругой что-то не так.

– Я-то в порядке, а вот Сара нет, – ответила Ромашка, – вот и решила заскочить к тебе. По телефону не хотела обсуждать, и потом я знала, что ты будешь дома.

Ромашка понимала, что с приходом Теда динамика в доме Марты изменилась, и не знала, можно ли вывалить все в его присутствии, или нужно играть в игру Тихо-Здесь-Мой-Бойфренд, в которой Марта была изначально безнадежна. Ромашке однажды пришлось преподать урок подруге, после того как та заорала ей через всю комнату на вечеринке, где Ромашка была с Чарли, с которым они только познакомились: «Эй, Ромашка, помнишь тех двух братьев со свинофермы, которых ты трахнула, когда путешествовала автостопом по Франции?»

– Тан – Ромашка, Ромашка – Тан, – представил их Тед, прежде чем Ромашка успела разразиться тирадой о Саре и ее проблемах.

– Привет, Тан, – поздоровалась она. – Это ведь сокращенное от Танжерин?

– Вообще-то да, – удивилась Тан. – Как ты, черт возьми, догадалась?

– Я – «Ромашка» и могу унюхать хипповое имя за двадцать шагов, – объяснила она и поинтересовалась: – А на каком фестивале тебя заделали?

– Айл-оф-Уайт, – Тан засмеялась. – А тебя?

– Не так романтично. Сквот в Кеннингтоне.

– Ну что же, – сказала Тан. – Я, пожалуй, пойду. Вижу, вам многое нужно обсудить. Приятно было познакомиться, и, если надумаете основать группу поддержки – дайте мне знать.

– Я вас провожу, – вызвался Тед, который просто был вежливым, но Марта ощутила, как в груди что-то шевельнулось. Ревность? Конечно же нет! Как она может предъявлять права на обладание таким прекрасным человеком, когда в поле бродят стада тварей, которые могут попытаться его заполучить? Она списала это на гормоны и повернулась к подруге.

– Ну, рассказывай, – начала она с сарказмом. – Билли и Сара не ладят, да? Он ведь никогда не был милым парнем?

– Не надо глумиться, – осадила ее Ромашка. – Все очень серьезно.

Она удивилась тому, что Марта слушала ее вполуха, и, хотя она никогда не была благодарной слушательницей, Ромашке всегда удавалось заполучить ее внимание, когда в истории присутствовали все составляющие мыльной оперы, как и было в случае с Сарой и Билли. Она пока не понимала, что Марта осторожно примеряет на себя мантию материнства, хотя сама вряд ли призналась бы в этом. Да и странно было бы, если бы это было не так.

Теперь до конца дней своих Марта будет жить, проявляя гораздо меньше интереса к тому, как живут другие. Теперь ее внимание большей частью будет обращено на то, чем занимается ее ребенок или дети, и Ромашке придется смириться с этим до тех пор, пока она сама не родит и не станет такой же. До тех пор ее будет раздражать невнимательность Марты.

Марта вынула Иисуса из колыбельки и начала кормить, чувствуя себя неловко из-за того, что приходится это делать в присутствии других.

– Ну, и как прошло твое выступление? – спросила она, и, хотя Ромашке не терпелось перейти к последним новостям о Билли и Саре, она не смогла удержаться, чтобы не рассказать об этом.

– Тот насмешник снова был там, и, честно говоря, мне становится страшно, – поделилась она.

– Проводил Тан до ее машины, – крикнул, входя, Тед, но, увидев, что Ромашка и Марта беседуют, а Иисус либо спит, либо ест – его modi operandi составляли еда, сон или плач, – отец семейства пошел на кухню помыть посуду и послушать по радио футбол.

– Ну и как у тебя с? – Ромашка кивнула головой в сторону кухни.

– Да вроде нормально, – ответила Марта. – Хотя мне нельзя трахаться еще шесть недель, и я чувствую, что это необходимо, ведь мы это сделали лишь однажды за всю историю наших отношений, а я даже не помню, хорошо ли мне было. И вообще, поговорим об этом потом, когда будем вдвоем.

– Хорошо. Так вот, насчет выступления вчерашнего… Господи! Конферансье был пьян в жопу. Ты никогда не догадаешься, что он отмочил, когда…

Зазвонил мобильный, и Ромашка, увидев, что это Сара, ответила. Разговор был коротким и раздражающе-непрозрачным для Марты, которая поняла только, что у Сары дела даже хуже, чем прежде, и что-то произошло, судя по ответам Ромашки «Вот блин!» или «О Боги!». Напоследок Ромашка сказала:

– Ладно, давай там и встретимся. Да, Сар, нормально, не беспокойся.

– Ну и? – спросила Марта.

– Она только что ушла от Билли, – сообщила Ромашка, – Не могу поверить. Теперь нам не нужно с ним разбираться, – это было сказано с некоторым сожалением. – Разве не этого мы хотели? И слава богу.

– Она вернется к нему через пару дней, – сказала Марта как бы между прочим.

– Не будь такой пессимисткой, – возразила Ромашка – Мы поддержим ее морально. Сделаем с ней то, что делают с одумавшимися последователями всяких странных религий, вроде как перепрограммируем ее.

– Знаешь, у меня тут небольшая проблема в виде трехдневного ребенка, – заметила Марта.

– Извини. Но ведь он много спит? И Тед мог бы посидеть с ним часок-другой, правда? И знаешь что? – Она посмотрела на Марту и понизила голос до театрального шепота – У меня есть пистолет.

Марта выпрямилась, и Иисус, оторвавшись от груди, заплакал. Мать стала поспешно прилаживать его на место.

– Ты шутишь, – сказала она.

– Нет, не шучу. Я собираюсь его наставить на Билли и как следует припугнуть.

– Что на кого направить? – спросил Тед, входя в комнату.

– Мы тут говорили о том, как Иисус написал тебе в рот, – ответила Марта, шокированная тем, что ее измочаленный мозг сумел хоть что-то придумать, и сообщением Ромашки.

– Ладно, – сказала Ромашка, – я, пожалуй, пойду. Надо с Сарой увидеться.

– Но ты мне не рассказала о том, что произошло у Сары, – спохватилась Марта.

– У меня нет времени. Позвоню тебе позже.

Пока, Тед, пока, Иисус, – и с этим Ромашка ушла.

– Приятно было повидаться с подругой? – спросил Тед. Если бы он знал, о чем был разговор, то вряд ли выражение его лица было бы столь благодушным.

– Иди ко мне, сынок, – он взял Иисуса из рук Марты, глядя на него с улыбкой такой же широкой, как его костюм. – Как поживаешь, радость моя? – и засмеялся, как ему самому казалось, смехом чистой радости. Иисус срыгнул, попав Теду в смеющийся рот. Марта будучи верной матерью и партнером, засмеялась, и все ее попытки не смеяться вызвали вулкан веселья, к которому Тед, даже несмотря на то, что его самого чуть не стошнило, не мог не присоединиться.

Успокоившись и усевшись у телевизора с пиццей и чипсами, не слишком серьезно восприняв совет Тан насчет питания, Тед повернулся к Марте и спросил:

– А мы правда должны называть маленького говнюка Иисусом?

Марта, которая давно хотела как-то перейти к этому вопросу, но боялась потерять лицо, обрадовалась.

– Хорошо, – сказала она, пытаясь скрыть радость, – но отец, к сожалению, будет просто счастлив. Он постоянно будет здесь ошиваться, доставать нас и совать везде свой нос

– В общем-то, мне плевать. Просто не хотел бы, чтобы нашему мелкому отвешивали пинков в песочнице, как это было со мной.

– За что? Неужели имя Тед было особенно непопулярным в твоей школе?

– Не из-за имени, – объяснил Тед, – из-за физии моей долбаной.

– Твоей долбаной чего?

– Физии, – повторил Тед, – из за, ну… лица.

– Что это за язык и из какой он эры, старикан?

– Вот корова наглая! Я всего на одиннадцать лет старше тебя.

– Как, по-твоему, мы с тобой ладим? – спросила вдруг Марта. – По десятибалльной шкале?

– Ну, скажем, семь, – ответил Тед. – А ты как считаешь?

– Около двух, – сказала Марта, и Тед повернул голову, чтобы посмотреть, не улыбается ли она.

– Я бы сейчас не против… – он замолчал.

– Чего?

– Ну, ты знаешь.

– Это не безопасно. Я не думаю… – внезапно Марту охватило желание. – А, к черту! Давай попробуем. Только осторожнее там… – и она почувствовала странную робость, – ты понимаешь.

На ковре, перед телевизором, рядом с орущим, недавно потерявшим имя Иисусом, Марта и Тед попробовали некую форму секса, которая состояла больше из оральных ласк, чем из традиционных приемов этого спорта. Секс был горячим, страстным, смешным и очень приятным. Марта снова расплакалась, и Теду, лежавшему на спине и переводившему дух, стало интересно, будет ли Марта так плакать до конца своей жизни.