Предательство и спасение

Убийцу по найму звали Гаспаром. Онгора быстро вывел его на дорогу к любимой таверне Сервантеса. Сервантесу по пути домой придется пройти мимо места, где они будут его поджидать. Онгора описал его: высокий мужчина приятной внешности, обычно преисполненный упоения и пива. Если бы Онгора задержался на своем описании, то заметил бы, что в нем нет и намека на повод для ненависти. Но он продолжал все тем же мягким тоном задумчивой угрозы и предупредил Гаспара, что предназначенная ему жертва хотя и выглядит благодушно, но всегда при оружии по праву ветерана и умеет им владеть.

Затем Онгора ушел. И Гаспар, пока уличные факелы догорали, нашел себе для ожидания укромно-коварную тень.

На самом же деле Онгора никуда не уходил. Незаметно для Гаспара он нашел себе дверную нишу менее, чем в десяти метрах от него. Его план требовал проверить, что Гаспар действительно убил Сервантеса. А затем, едва Гаспар сбежит с места преступления, окончательно обеспечить превращение своего мучителя в труп. Рука Онгоры дернулась, и он коснулся кинжала за поясом. Он представил себе, как торжествующе улыбнется в мертвое лицо Сервантеса. Как будет пинать ногами труп, как пройдется подошвами по творческим замыслам этого недавнего писателя, а теперь падали.

Он закутался в плащ поплотнее и предался ожиданию.

Вот так двое убийц поджидали Сервантеса в ночь его триумфа.

Появился, однако, не Сервантес, а Старый Рыцарь. Подчиняясь внутреннему зову, он прервал свое бдение перед Святым Граалем и отправился на розыски того, что истолковал как страшную опасность, угрожающую его другу сэру Галахаду.

Преимущество Старого Рыцаря заключалось в том, что без света догоревших факелов на улице или от фонаря, которому полагалось быть в руке предполагаемой жертвы, Гаспар попросту ничего не видел. Он только слышал странное полязгивание шагов Старого Рыцаря, и внезапно голос произнес пугающе близко:

– О враг, ты, который затаился в этой непотребной тени, чтобы успешнее совершить свое гнусное деяние, выходи! – Как всегда, тон Старого Рыцаря был бодрым и полнился энтузиазма. – Выходи, волк греха, и испытай свое жуткое оружие на том, кто бросает тебе вызов, на смиренном рыцаре, слуге Высочайшего!

Гаспар, уже сообразивший, что вызов ему бросает умалишенный, ничего не видя и все же желая выполнить свой долг, храбро вышел из своего укрытия и выхватил шпагу. Он надеялся, что это движение снабдит его новыми глазами. В действительности же оно просто поместило его в пределы окружности, которую с божественной помощью описывал котелок Старого Рыцаря, каковой, если вы не забыли, кроме того, в двойном своем существовании был мечом сэра Ланселота. Котелок торжествующе зазвенел о череп убийцы, и Гаспар рухнул на землю, даже не застонав. Его шпага звякнула о булыжники.

Онгора, скорчившийся в жалкой дверной нише, сразу понял, что произошло: он узнал голос Старого Рыцаря и, разумеется, особый звук соприкосновения котелка с черепом. Чертова насмешка судьбы, приведшей Старого Рыцаря разрушить простейший план. Он до крови прикусил губу. Подкрался поближе и прислушался.

Точно так же, неведомо для него, поступил Старый Рыцарь, знавший изнутри, что его истинный враг еще не появился. Гаспар, совершенно очевидно, был прислужником, sanglier с единственным клыком. Темнота подстерегала опасностью иного рода. По мере того как пауза прислушивания длилась и длилась, Старый Рыцарь неопровержимо понял, что в пугающих тенях таится его старый враг, злой волшебник дурных виршей. Старый Рыцарь весело усмехнулся такому повороту событий.

– А ну, выходи, ты, злобный селезень, адское ты исчадие. Значит, снова захотел получить по заслугам?

Онгора, дрожа, пригнулся пониже.

И под этот самый последний вызов появился Сервантес с фонарем в руке. Он уже услышал голос Старого Рыцаря и торопился ему навстречу. Свет фонаря упал на безмятежное лицо Старого Рыцаря и на распростертую ничком на булыжниках фигуру Гаспара.

– Привет тебе, благородный рыцарь и милый сын, – сказал Старый Рыцарь.

– Как вижу, ты нашел врага, – сказал Сервантес.

– Твоего, и ждал он тебя, – сказал Старый Рыцарь. – Но Святой Дух наставил меня об опасности, грозящей тебе. – Он посмотрел вниз на Гаспара. – Он прислужник подлинного врага, а тот, говорят мои чувства, выслеживает нас совсем близко.

Сервантес подавил тревогу перед ночью, переполненной угрозами ему и его другу.

– Я вижу, меч сэра Ланселота показал нашему врагу свою мощь. – Он тоже оглядел темную улицу, а потом посмотрел вниз на Гаспара. – Но что нам делать с этим беднягой?

Гаспар, все еще не приходя в сознание, зашевелился от звука голосов над ним.

В этот миг Старый Рыцарь, ощутив замыслы зла, втянул носом воздух, как охотник, и ухватил Сервантеса за локоть.

– Взгляни, вот он! – сказал он, указывая.

Для Онгоры этот момент оказался самым ужасным во всех страшных тревогах, какими для него оборачивались встречи со Старым Рыцарем. Он все больше скорчивался, укрытый дверной нишей и слепой синевой ночи, а тем временем фонарь Сервантеса обнаружил распростертую фигуру Гаспара, и теперь его враги обсуждали его присутствие где-то поблизости. А затем Старый Рыцарь испустил восклицание и указал прямо на него, хотя ни одно из пяти чувств, как бы они ни были отточены, не могло проникнуть сквозь тьму, к тому же забаррикадированную фонарем в кулаке Сервантеса. Его страх еще усилился, когда Сервантес посмотрел туда, куда указывал Старый Рыцарь, – прямо на него. Сервантес сказал старому Рыцарю:

– Твои чувства вдохновлены свыше. Я ничего не вижу.

Онгора счел это сигналом и кубарем кинулся прочь по скользкой улице, ужасаясь своим поразительным неудачам, бессильный перед своей судьбой, исполненный визгливого страха при мысли о том, что получит новое телесное повреждение от старика. Да, от старика!

Сервантес, несколько растерявшись от звука убегающих шагов, спросил:

– Кто это?

Старый Рыцарь сказал:

– Давний враг, чья вражда прежде была обращена только на меня. – И он пустился в погоню за Онгорой.

Сервантес смотрел вслед Старому Рыцарю с болью в сердце: увидев, как тот гонится за невидимой злокозненностью, он преисполнился тяжкого предчувствия.

Но тут внезапно Гаспар пришел в себя. Обнаружив, что лежит на земле, и предположив, что удар, сваливший его с ног, был нанесен Сервантесом, он яростно взмахнул шпагой.

Сервантес в изумлении парировал фонарем. Гаспар заорал:

– Эй, бери свое оружие, ты уже нанес мне увечье, и я проткну тебя десяток раз за такое оскорбление и бесчестное нападение врасплох. Убить тебя доставит мне не меньше радости, чем мой гонорар.

Гаспар сделал выпад, дородное брюхо никак не предупреждало о стремительности его ног. В свете фонаря Сервантес разглядел белесую ярость викинга в глазах своего врага. Хотя и сбитый с толку такой смертоубийственной иррациональностью, Сервантес оставался опытным воином и не допустил, чтобы внезапность нападения повлияла на его уже напрягшиеся мышцы. Но его положение оставалось крайне невыгодным: здоровая рука держала фонарь, и он не мог выхватить саблю. Однако меньше всего этот момент подходил для паники. Он снова отбил шпагу фонарем, набросил свой плащ на голову Гаспара и сильно его оттолкнул. Затем быстро поставил фонарь на булыжник и повернулся с саблей в здоровой руке, пока Гаспар бултыхался в плаще.

Голова Гаспара возникла из плаща в холерическом бешенстве.

– Да успокоит тебя Бог в эту ночь, – начал Сервантес, но его убийца был слишком зол, чтобы слушать.

– Песья кровь, сукин ты сын, я от тебя избавлюсь! – сказал Гаспар и сделал выпад.

Сервантес хладнокровно парировал.

– Кто тебя подослал? – спросил он.

– Я тебе скажу, – съязвил Гаспар, – когда проткну тебя насквозь. – И он сделал новый выпад, рассчитывая, что его противозаконно длинный клинок достигнет цели. Сервантес, в руке которого тоже было сверхдлинное оружие, пропустил шпагу мимо себя, а затем, как предупреждение, ранил Гаспара в бедро.

Реакция Гаспара была задним числом предсказуема. Он завопил от бешенства и бросил шпагу на землю.

– Да будь ты проклят, съеденный сифилисом пес, ты ранил мою плоть! – Он поглядел на раненую ногу. – Она кровоточит, шлюха ты! Эй, подайте мне пистолет, – закричал он несуществующим подручным, – и я прикончу его свинцом! – Не дожидаясь ответа, который и не мог последовать, он подобрал шпагу за лезвие – толстые перчатки предохраняли его от холодной режущей стали – и взмахнул эфесом над головой Сервантеса.

Бешенство Гаспара и исступленность его поведения могли бы оказаться забавными, но Сервантес знал, это был наиболее опасный момент схватки. Он также знал, что Гаспар зашел уже слишком далеко, чтобы благоразумие могло утишить его гнев, и воспрепятствовать ему можно было, лишь обезвредив. Дай Бог, чтобы не убив. Он мог бы убежать, но ведь Гаспар нагнал бы его, непрерывно вопя. И потому настолько хирургически, насколько было возможно, он подставил Гаспару ножку, а затем на дюйм воткнул острие сабли в живот своего убийцы.

И вновь, как вспоминал Сервантес позднее, реакция Гаспара была абсолютно предсказуемой. Он сидел на земле, обхватив живот, и с возмущенной обидой разревевшегося младенца осыпал Сервантеса оскорблениями и упреками:

– Ах ты навозномордый, жрущий падаль, раздутый сифилисом адский кусок дерьма! Ты СНОВА меня ранил! – И сгребя весь оказавшийся рядом мусор, он швырнул его в Сервантеса.

К этому времени пробудился весь квартал, слышалось все больше голосов. Скоро появится ночной дозор. Сервантес еще раз взглянул на своего раненого убийцу. Гаспар снова лежал на булыжниках, держась за живот и стеная. Сервантес больше тревожился за Старого Рыцаря. Тут Гаспар приподнялся, сел и завопил:

– Ты, проклятый, сгнивший от чумы тупомордый подлец, ты меня убил! – После чего потерял сознание.

Старый Рыцарь бросился в погоню, но Онгора был быстр на ногу, и он знал, что его единственная надежда – незамедлительное бегство. Он бежал, петляя в лабиринте улочек, в паническом ужасе поражая кинжалом всякого, кто оказывался на его пути. Улицы теперь преобразились в вопли и стоны раненых, а Онгора – в окутанного тенью либертина кровавых насилий, даже когда кидался прочь от тех, кого ложно принимал за своего подлинною врага.

Ну а Старому Рыцарю не требовалось гнаться за ним во всю мочь. Ему было достаточно прослеживать путь бегства злого волшебника по раненым, пошатывающимся бедолагам, взывающим о помощи в бешеной пляске фонарей и теней. Стражники в полном составе бежали взводами, щерящимися пиками и дубинками. И повсюду из окон свешивались головы, окликали всех, кого видели на улице.

Онгора плакал, скорчившись в дверной нише, и пытался усмирить свой страх, грызя руку. Его кинжал был выпачкан кровью, а в голове у него теснились образы ужаса, те, кого он поражал кинжалом, офонаренные лица, напугавшие его. И в мыслях он вновь поражал их. Дурачье, истерически думал он. Никто не имеет права на такую ни в чем не повинность. Их следует карать.

Мистически стражники появились в переулке, где он укрывался, и пробежали мимо, даже не трудясь заглядывать в дверные ниши. Звуки их погони затихли, и он понял, что они его не нашли. И предположил, что Старый Рыцарь был с ними. Нет, его им никогда не поймать. Сидя на приступке у двери, он, зажав рот ладонью, измученно расхохотался. Душевное облегчение исполнило его торжеством, но он попытался его умерить. Ему все еще предстояло пробраться домой, почиститься, полностью отъединить себя от ночных происшествий. Гаспар, его наемный убийца, вероятно, схвачен стражниками. Что, если Гаспар его опознал? При этой мысли он содрогнулся. События вечера преобразились в лабиринт, пока он извивался на своем пути к мести. Возможности его разоблачения были вполне реальны. Пожалуй, лучше сейчас же отправиться в Мадрид. Он заставит пьянчугу-печатника солгать в его пользу. Печатание пиратского издания подтвердит его пребывание в Мадриде.

Изящно встряхнувшись, он бесшумно отошел от двери и тихо направился в сторону, противоположную той, где затихли звуки погони.

Старый Рыцарь продолжал его преследовать, но затем его ненадолго остановили стражники и расспросили, что он видел. Его описание внешности и побуждений злого волшебника они приняли, так как, по их мнению, его безумие было благотворным в сравнении с вакханалией убийств, затеянной беглецом. Старый Рыцарь указал им верное направление, и, поблагодарив его, они отправились дальше. Теперь, зная, что этим блюстителям рыцарственности приказано схватить злого волшебника, он почувствовал, что его временная миссия завершена. Галахад вне опасности. Пособник усмирен. А злой волшебник будет схвачен. Ему не было нужды знать, какая кара уготована его врагу. И он вернулся к своему бдению.

Онгора знал, что оказался в квартале, где спланировал убийство Сервантеса. Но риск был невелик. Стражники все еще гнались за ним в неверном направлении. Однако, насколько близко он оказался от своих избранных врагов, ему стало ясно, лишь когда он прокрадывался мимо входа во двор Сервантеса. Он был очень осторожен, потому что дом светился окнами. Затем его сердце екнуло паникой. Его чувства сказали ему, что во дворе кто-то есть. Он распластался на стене. И вслушивался, не раздадутся ли звуки тревоги, свидетельствующие, что он замечен. Кинжал он сжал крепче, готовясь. Ничего! Он опасливо заглянул во двор. В смутном сумраке, смеси ночного мрака и света из дома, он различил одинокую фигуру. Странно, фигура выглядела коленопреклоненной. Он изо всей мочи напрягал слух, пытаясь разметать неподдающиеся определению силуэты и формы во дворе. Он пытался слышать и видеть сквозь собственную оглушающую панику и бурление крови. Затем на мгновение свет в одном из окон вспыхнул ярко. И он неопровержимо различил врага из своих кошмаров, сумасшедшего старого дурня, который всякий раз брал над ним верх, стал причиной его полного ужасов бегства в эту ночь и всякий раз наносил ему поражение. Он увидел, что Старый Рыцарь преклоняет колени в каком-то жалком религиозном ритуале, закрыв глаза, шевеля губами. Бормочет молитву, решил он, как уместно! Ведь я его убью и отправлю на бессвязные небеса, где Бог и ангелы будут ярко раскрашенными куклами из гипса, изъясняющимися на поддельно высокопарном языке ярмарочных балаганов. Он был вне себя от ужаса, но его решение осталось неколебимым. Он принадлежит теням. Онгора стремительно вошел во двор и погрузил клинок в теплоту старика. В конце-то концов, подумал он, когда густая влажность остановила его руку, ведь слава Сервантеса в нем. Убить его – значит покончить со всем этим. Старый Рыцарь не задрожал и не вскрикнул, а Онгора не остался ждать результата своего единственного удара. Вновь он бросился бежать, но на этот раз с чувством финальной удовлетворенности. Наконец-то он осуществил свою месть.