Он был прекрасно одет, в петлице — гвоздика такого размера, которого требовали правила, в руке — шляпа и трость. Он держался свободно, но почтительно.

— Как любезно с вашей стороны, что вы приняли меня, мэм! — Он склонился над рукой миссис Грешем, затем — легкий поклон мистеру Грешему: — Надеюсь, вы в добром здравии, сэр! — еще поклон. — Ваш покорный слуга, барышни!

Наступила тишина, и я сказала:

— Здравствуйте, мистер Фолкон! — и получила испепеляющий взгляд от миссис Грешем. Ее муж откашлялся и проморгал раз пять.

— Буду вам признателен, если вы сообщите о цели вашего визита, Фолкон, и о причинах, побудивших вас сделать такой… подарок. — Он поднял руку, в которой держал карту.

Роберт Фолкон обезоруживающе улыбнулся.

— Все очень просто, сэр. Во время своего путешествия за рубежом я много размышлял и пришел к выводу, что мне очень жаль, что наши семьи не могут быть друзьями из-за того, что произошло много лет назад. Я пришел к вам по двум причинам. Первая состоит в том, чтобы протянуть вам трубку мира, а в доказательство своей искренности, я преподношу вам этот подарок.

Мистер Грешем взвесил в руке карту с серьезным видом.

— Ваш отец знает об этом?

— Естественно, сэр. Я получил его одобрение. Как вы, наверное, знаете, он не придает особого значения материальным ценностям. Я сам пытался отыскать сокровище вождя, но — увы! Надеюсь, вам повезет больше.

Мистер Грешем был озадачен.

— Невероятно, — пробормотал он. — Совершенно не… неожиданно. Вы упомянули две причины. Я не ошибся?

— Да, сэр. Должен признать, что у меня есть свой интерес желать, чтобы та неприязнь, которую наши семьи так долго испытывали друг к другу, наконец, прошла. — Он повернулся ко мне и улыбнулся, затем снова обратился к мистеру Грешему: — Я прошу разрешить мне навещать мисс Люси. Надеюсь, вы позволите.

Я услышала, как пискнула от удивления Эмили. Миссис Грешем схватилась за сердце и смотрела на Роберта Фолкона, как громом пораженная. Аманда открыла рот и заерзала. Наступила долгая тишина. Роберт Фолкон спокойно ждал, вежливо улыбаясь, и было видно, что он нисколько не смущен. Мистер Грешем в отчаянии смотрел на жену. Я тоже посмотрела на нее, не ожидая увидеть ничего, кроме негодования. Но к моему удивлению, миссис Грешем вдруг задумалась.

— А… хм, — произнес неуверенно мистер Грешем, — не хотите ли присесть, Фолкон? Может быть, чаю?

— Благодарю вас, сэр, но чувствую, что и так отнял у вас слишком много времени неожиданным вторжением. Вы, конечно, захотите посоветоваться с миссис Грешем по поводу моего предложения. — Он снова улыбнулся, улыбка казалась белоснежной на загорелом лице. — Я с нетерпением буду ждать вашего решения, но будьте уверены, что мой небольшой подарок останется с вами, независимо от того, какой ответ вы мне дадите.

Он поклонился миссис Грешем:

— С вашего разрешения, мэм, я удалюсь.

Мистер Грешем, ошеломленный, позвонил, и к тому времени, как Роберт Фолкон со всеми распрощался, как того требуют приличия, появился Марш и проводил гостя. Как только мы услышали, что экипаж тронулся с места, все снова заговорили хором, кроме меня.

Эмили чуть не визжала от раздражения.

— Абсурд! Да с чего вдруг ему захотелось ухаживать за Люси? Мама, ты ведь никогда не разрешишь, правда?

В это время миссис Грешем говорила мужу:

— Мы должны обсудить это, Чарльз. Я, конечно, не хочу дружить с Фолконами, но нужно понимать, что шанс выдать Люси замуж не особенно велик, и наша ответственность за нее может длиться бесконечно.

Мистер Грешем ликовал, склоняясь над картой.

— Да, Бекки, да. Мы поговорим об этом. Но не сейчас, моя дорогая, не сейчас. Посмотри! У нас есть карта Фолконов! С этой картой мы с Люси без всякого сомнения, сделаем значительный шаг в наших поисках.

— Чарльз! Постарайся понять, что должно быть на первом месте, а что — на втором, очень тебя прошу! Я уверена, что эта несчастная карта бесполезна, иначе этот молодой человек не отдал бы ее тебе.

— Чепуха, Бекки! Дело в том, что он понятия не имеет о дедуктивном мышлении, так же, как и ты.

— Эмили злится, мама! Посмотри, она ревнует!

— Я не ревную! Мама, скажи Аманде, чтобы она так не говорила!

— Пожалуйста, вы обе, замолчите!

Я в это время пыталась разобраться в собственных чувствах. Хочу ли я, чтобы Роберт Фолкон навещал меня? Я знала, что это первый этап ухаживания. Хочу ли я, чтобы за мной ухаживали? Я вдруг почувствовала дрожь в руках и ногах, странное тепло внутри, словно во мне разгорался костер, а с ним — непонятное томление.

Да… я хочу быть в объятиях того, кто любит меня. В Китае женщинами становились рано, и я иногда слышала, как четырнадцатилетние девушки в миссии шептались о красивых юношах из деревни. Тогда мне это казалось забавным. А сейчас я поняла, что они могли чувствовать. Может быть, если бы я выросла в Англии, может быть, если бы я с четырнадцати лет не принимала роды, я бы решила, что мои мысли неприличны, и устыдилась бы их. А так, я была заинтригована и сгорала от любопытства.

Но хочу ли я, чтобы Роберт Фолкон за мной ухаживал? Меня охватила паника, и я не могла понять ее причины. Передо мной возникло лицо Николаса Сэбина, я видела каждую черточку. Меня вдруг охватила боль утраты, такая сильная, какую мне еще не приходилось испытывать.

С трудом я отогнала от себя печальные мысли. Как раз в этот момент спор между Эмили и матерью затих на мгновение: они переводили дыхание. Мистер Грешем достал из кармана складное увеличительное стекло и погрузился в изучение карты.

Я сказала:

— Извините, но мне бы не хотелось, чтобы Роберт Фолкон навещал меня, миссис Грешем.

Эмили изумилась, но, торжествуя, закричала:

— Видишь, мама, даже она понимает, что смешно иметь кавалера первой, пока у меня нет!

Миссис Грешем проигнорировала ее замечание и холодно посмотрела на меня с видом человека, вынужденного страдать от черной неблагодарности.

— Было бы очень приятно, Люси, если бы, хотя бы для разнообразия, ты проявляла хоть изредка признаки благодарности за все, что мы для тебя сделали.

— Ах, я благодарна вам, миссис Грешем, — поспешно сказала я. — Я всегда помню, что вы взяли меня в свой дом и дали мне все, о чем можно только пожелать.

— В таком случае я уверена, что ты позволишь старшим решать, должен или не должен Роберт Фолкон навещать тебя. Это наш долг, и не девушке решать, хочет она этого или нет.

Мистер Грешем оторвался от карты и сказал:

— Совершенно верно. Но обсудим это позже, Бекки. Я хочу, чтобы Люси сейчас пошла со мной в кабинет, чтобы сравнить две карты. Господи! Если нам повезет, мы сможем значительно сузить район наших поисков!

Весь вечер, до и после ужина, был посвящен нанесению на новую карту всех сведений с двух старых карт. Когда эта работа была завершена, я села и стала внимательно рассматривать новую карту. Мистер Грешем копался в книгах и бумагах, отыскивая имена городов и деревень и произнося их с таким странным акцентом, что даже мне было трудно разгадать в них китайские названия. Я видела всего несколько деревень, кроме Цин Кайфенг. А что до местности, с которой мы пытались разобраться, то я ее вообще никогда не видела и просто ничего не могла распознать на карте. Даже полная карта, которую мы теперь имели, могла быть картой дюжины таких мест, как окрестности Цин Кайфенг. Таких мест, похожих одно на другое, в Китае было сколько угодно.

После вновь возродившейся надежды и воодушевления, вызванного подарком Роберта Фолкона, энтузиазм мистера Грешема длился почти неделю, затем снова пошел на убыль, хотя ему и не хотелось в этом признаваться.

— Вопрос терпения, — говорил он, медленно набивая трубку с изогнутым черенком. Эту привычку он приобрел недавно. — Нам не хватает одного-двух фрагментов мозаики, Люси. Не сомневаюсь, скоро они нам попадутся на глаза. Может быть, всего лишь один факт поможет нам понять всю схему, и все встанет на свои места. — Он поднес спичку к трубке. — Просто еще один ключик.

Я устало подумала, что еще один ключик будет так же бесполезен, как и все остальные. Я и не подозревала, как сильно ошибаюсь.

Короткая записка была отправлена Роберту Фолкону, в которой довольно холодно сообщалось, что он пока что может навещать меня. Миссис Грешем не хотела себя слишком связывать обязательствами. Я поняла, что теперь даже в Англии с дочерьми было все не так просто. Очень мало молодых женщин из благородных семей работало, поэтому, если им не удавалось найти себе мужа, они оставались на содержании родителей. Важной задачей для родителей было найти достойную пару своим дочерям. Я очень хорошо знала, что миссис Грешем ни за что не позволила бы Роберту Фолкону ухаживать за своей дочерью Эмили. Но я — не дочь. Я была лишней молодой женщиной, которую следовало выдать замуж как можно скорее за любого молодого человека подходящего положения, лишь бы он захотел на мне жениться. Даже Фолкон подойдет.

Роберт Фолкон приходил ко мне два раза в неделю, и мы, в присутствии миссис Грешем, вели светские беседы. Для меня это было тяжелым испытанием. Я чувствовала себя неловко. Мне казалось, что все, чтобы я ни говорила, звучит высокопарно. Роберт вел себя прекрасно, говорил свободно, доброжелательно, словно и не замечал моей скованности. Я знала, что позже, если миссис Грешем решит, что ухаживание можно продолжить, нам позволят оставаться вдвоем ненадолго. Я не знала, станет ли мне от этого легче. Мне было бы интересно с Робертом и в присутствии миссис Грешем, если бы он за мной не ухаживал.

Из-за этих визитов я не могла уже так часто встречаться с Метью.

— Ты выйдешь за Роберта? — спросил он меня однажды. Мы с ним наблюдали, как наша ежиха кормит ежат, появление которых было для нас полной неожиданностью. — Мне бы хотелось, чтобы ты была моей сестрой.

— Он очень красивый и очень внимательный, но я совсем его не знаю, Метью.

— Да, — Метью согласно кивнул. — Забавно, он — мой брат, а тебя я знаю лучше. Я бы сам хотел на тебе жениться, Люси, но я слишком молод.

— Все равно, ты сделал мне чудесный комплимент, Метью, спасибо! Я уверена, что сейчас где-то подрастает очень маленькая девочка, которая будет как раз для тебя.

— Она должна быть такой, как ты, Люси. То есть не бояться пауков, как все девчонки.

— Да, это очень важно.

Через неделю Метью уехал в свою частную школу, а Аманду, при всеобщем возбуждении, родители отвезли в школу для благородных девиц в Челтнем. И жизнь показалась мне еще более бесполезной и пустой. Утренние визиты и время, проводимое в столовой, превратились для меня в еще большую пытку без Аманды, которая их оживляла. Я скучала по тайному убежищу Метью. Мне так хотелось, чтобы он снова взял меня за руку и показал мне нового обитателя своего зоопарка.

Я стала больше читать и начала разбивать маленький садик возле родника на тайной полянке, пересаживая туда лесные цветы. Иногда мне становилось так одиноко, что я начинала разговаривать сама с собой, притворяясь, что рядом Метью. Я обнаружила, что с нетерпением жду визитов Роберта, потому что они вносили какое-то разнообразие в серую монотонность моей жизни. Он был добр и внимателен, старался меня расшевелить. Тем не менее я понимала, что по-прежнему не знаю его. Этот улыбающийся, внимательный молодой человек был совершенно не похож на того решительного и вспыльчивого незнакомца, которого я встречала в Китае. Интересно, который из них настоящий Роберт Фолкон?

На уик-энды в «Высокие заросли» приезжал Эдмунд. Я ждала его приездов, потому что это был еще один голос, звучащий в доме, еще одно лицо, на которое можно смотреть. Он всегда был вежлив со мной, мы иногда играли в шашки, или он учил меня играть в шахматы.

Но я отводила душу, лишь когда могла поговорить с Маршем. Это были самые счастливые мгновения. Однажды я сказала ему:

— Я хочу попросить мистера Грешема об одном одолжении, но сначала мне хочется узнать ваше мнение. Можно попросить у вас совета? Я была бы вам признательна.

— Конечно, мисс Люси. Что вы хотите спросить?

— Я видела доктора Чейна один или два раза, когда мы были с визитами у его жены. Похоже, он хороший человек. Может быть, я могла бы помогать ему, как сиделка, или ездить с ним на вызовы, как медсестра или санитарка. Он постоянно занят, а я умею принимать роды.

Марш изумился:

— Принимать роды? Господи! Моя дорогая… прошу прощения, мисс Люси, вы понимаете, что вы говорите?

— Да. Я с четырнадцати лет помогала мисс Протеро принимать роды, а когда она заболела, мне пришлось заниматься этим уже одной. Я умею принимать роды, честно! Я могу оказать первую помощь, промыть и зашить рану, например, или наложить шину на сломанный палец. Может быть, моя помощь и пригодилась бы.

Он чуть не рассмеялся.

— Вы продолжаете меня удивлять, мисс Люси. Но, умоляю, никогда не упоминайте о своей акушерской практике в светской беседе. Это совершенно ни к чему.

— Я не буду. Я прекрасно поняла, что не стоит рассказывать об этом, с того первого воскресенья, когда миссис Грешем сказала, что я не должна петь ту строчку, про чрево Пресвятой Девы, из «Те Deum». Это было после того, как вы рассказали мне про ножки рояля. Но мне казалось, что нет ничего неприличного в том, чтобы помогать доктору Чейну. В конце концов, и у дам рождаются дети.

— Совершенно верно. Но рождение детей не обсуждается и как бы не признается, мисс Люси, — его лицо оставалось беспристрастным, но глаза улыбались. — Многие дамы считают, что Создатель мог бы придумать менее вульгарную процедуру. Боюсь, я должен отговорить вас. Не стоит спрашивать разрешения у мистера и миссис Грешем, можно ли вам помогать доктору Чейну. Вам непременно откажут, а возможно, и выбранят за такое предложение.

Я очень расстроилась. Когда мне пришла в голову эта идея, у меня поднялось настроение. Теперь я еще больше пала духом. Марш пришел мне на помощь и сделал это очень дипломатично. Не говоря мне ни слова, он обратился к мистеру Грешему и сказал, что мое поведение и манеры не имеют того лоска, которым должна обладать английская барышня, прежде всего потому, что я получила воспитание не в Англии, а в миссии на Дальнем Востоке. Он предположил, что для репутации семьи и для всеобщего блага было бы разумно позволить ему заниматься со мной по часу ежедневно. Он смог бы обучить меня этикету и тем традициям, соблюдение которых общество требует от своих граждан.

Впервые я услышала об этом, когда мы пили кофе в гостиной после ужина. Марш подал кофе, и миссис Грешем спросила:

— Марш, что это за идея, о которой вы рассказали хозяину, насчет обучения мисс Люси правилам хорошего тона?

— Не больше, чем просто предложение, которое, я надеюсь, вам понравится, мадам. Я могу найти час, не нанося ущерба моим обязанностям, и, если вы пожелаете, я буду счастлив поделиться некоторыми советами с мисс Люси.

— Очень необычное предложение, — медленно сказала миссис Грешем, — однако Люси сама — необычная девушка, и мы бы хотели сделать для нее все, что возможно, особенно сейчас, когда Роберт Фолкон стал посещать нас. Что конкретно вы собираетесь делать?

— Я думал использовать для этих целей комнату для шитья сразу после обеда, мадам. Конечно, для обучения мисс Люси мне придется осмелиться взять на себя роль джентльмена, а иногда и дамы. — Марш был абсолютно серьезным, как всегда, но я знала его гораздо лучше, чем Грешемы, и могу поклясться, что чувство юмора ему не изменило, несмотря на маску почтенного дворецкого.

Мистер Грешем сказал:

— Мне кажется, это отличная идея, Бекки.

Миссис Грешем посмотрела на меня.

— Что ты об этом думаешь, Люси?

Я посмотрела на Марша и заметила, как он, едва заметно, отрицательно покачал головой. Глядя в подол, чтобы не выдать своей радости, я сказала:

— Мне кажется… что я уже многому научилась. Мне не нужны занятия.

— Фу! — сказала Эмили. — Она до сих пор не может сесть в экипаж, чтобы не продемонстрировать своих конечностей, мама. А когда мы ездим с визитами, она улыбается слугам и говорит им «спасибо». Ты слышала, мама?

— Мы должны быть снисходительны к чужим ошибкам, дорогая Эмили, — ласково сказала миссис Грешем. — Я знаю, что Люси старается, но ей еще многому нужно научиться. А Марш в этом смысле будет отличным учителем. Я сама слишком занята. Очень хорошо, Марш. Решено. Ваше предложение одобрено. А сейчас можете идти.

— Хорошо, мадам.

Когда Марш вошел после обеда в комнату для шитья, я подошла к нему и обняла, чем совершенно его обескуражила.

— Мисс Люси! Ведите себя прилично!

— Да, я буду вести себя прилично! Я обещаю. Спасибо вам от всего сердца, Марш! Вы такой славный!

С этих пор тот час, что я проводила в обществе Марша, был самым счастливым временем за весь день. Я внимательно слушала, когда он объяснял правила этикета, озадачивавшие меня, и учил, как, например, помешивать чай или как подавать руку для рукопожатия, чтобы только пальцы оказались в чужой ладони. Когда он обучал меня какой-нибудь церемонии и для этого изображал даму или джентльмена, нам приходилось останавливаться, чтобы отдышаться от подступавшего смеха. Но я старалась учиться прилежно. Я знала, что, чем быстрее усваиваю все премудрости, тем больше у нас остается времени на искусство беседы. А это означало, что мы могли спокойно обсуждать с Маршем самые разные темы, получая при этом удовольствие. Он рассказывал мне о своей службе в Британской армии и с интересом слушал мои рассказы о Китае.

Я рассказала ему о мисс Протеро, докторе Ленгдоне, и мне иногда очень хотелось рассказать ему о Николасе Сэбине. И хотя я полностью доверяла Маршу, это была не моя тайна. Если мне суждено исполнить последнюю волю человека, за которого я вышла замуж при таких странных обстоятельствах, я ни с кем не должна говорить об этом, пока не увижусь с адвокатом.

В этом была проблема. Шесть месяцев, о которых просил Николас Сэбин, почти прошли, и я стала плохо спать по ночам, размышляя над тем, как мне удастся попасть в Лондон и встретиться с поверенным, не объяснившись сначала с мистером Грешемом. А это, я знала, будет неприятное объяснение. Мне хотелось поговорить с мистером Грешемом после того, как я сделаю то, о чем просил меня Николас Сэбин, иначе мистер Грешем может не разрешить мне встречаться с адвокатом.

У меня не было своих денег, и я не могла купить билет на поезд, значит, придется идти пешком. Если я выйду рано утром, в семь, и надену свои старые войлочные сапоги, которые привезла из Китая, то смогу пройти шестнадцать миль до полудня. Два часа я оставляла себе на встречу с адвокатом. Дома я буду часов в шесть или семь вечера. Но меня не будет в «Высоких зарослях» слишком долго. Мое отсутствие заметят. Когда же я задумалась над этим серьезно, то поняла, что, если даже одолжу денег у Марша на билет, все равно меня не будет слишком долго, чтобы этого не заметили.

В середине октября я решила, что отправлюсь в Лондон на следующей неделе. На худой конец, оставлю мистеру Грешему записку, что вернусь вечером и все ему объясню. И снова Марш пришел на помощь, на этот раз совершенно случайно. У него раз в месяц был выходной, и, когда подошел очередной выходной в октябре, он обратился к мистеру Грешему с предложением разрешить ему свозить меня в Лондон и показать достопримечательности для продолжения моего образования, а также для того, чтобы у меня были новые темы для светской беседы.

Как обычно, ответ на предложение должна была дать миссис Грешем. Ей казалось не совсем приличным то, что меня будет сопровождать дворецкий. Но поскольку Марш оказался хорошим наставником и она вот уже целую неделю была довольна результатами моего обучения, миссис Грешем решила, что поездка в Лондон будет для меня полезной. Она попросила мистера Грешема дать Маршу денег на билеты и экипаж, который нам придется нанять в Лондоне, а также на обед в приличном ресторане.

В Лондон мы отправились в среду. Прежде чем поехать с Маршем на станцию на десятичасовой поезд, я еще раз проверила, на месте ли моя сумочка и конверт с документами. В купе, кроме нас, никого не было. Я подождала, пока поезд отойдет от Чизлхеста и сказала:

— Марш, вы выполните одну необычную просьбу?

— Да, конечно, если смогу, мисс Люси. Вы хотите посетить какое-то место? Я думал сначала показать вам Тауэр…

— Нет, мне нужно кое-что сделать, — от волнения я его перебила. — Мне очень трудно объяснить, потому что это тайна, и сейчас я не могу вам ее рассказать. Но мне нужно в адвокатскую контору на Грейз Инн.

— Адвокатскую контору? — он смотрел на меня очень серьезно и озадаченно. — Я не хочу вмешиваться в ваши дела, мисс Люси, но вам следовало поговорить об этом с хозяином.

— Я поговорю с ним сегодня вечером, я должна это сделать. Но я не могу рассказать ему сейчас. Понимаете, в Китае произошло одно событие, и я поклялась, что через шесть месяцев после приезда в Англию я… отнесу бумаги в адвокатскую фирму и не пророню ни слова, пока этого не сделаю.

Марш, нахмурившись, покачал головой.

— Обещания нужно выполнять. Но не дали ли вы его слишком поспешно? Вы уверены, что это не какие-нибудь махинации?

— Уверена. О, пожалуйста, поверьте мне. Я дала обещание человеку, который спас меня от беды. Я… я не хочу об этом говорить, но вам расскажу. Нам в миссии было нечего есть, и я пробовала воровать в Ченгфу, я так уже раньше делала, но на этот раз меня поймали. Мне отрубили бы руку, если бы этот человек не дал денег доктору Ленгдону, чтобы он подкупил чиновников.

— О, боже, дитя мое! — тихо сказал Марш. Он потер глаза и осторожно взял мою руку в свою: — И вы пообещали. Я догадываюсь, что этот человек англичанин, раз он просил вас передать бумаги английскому адвокату. Он все еще в Китае?

— Нет… в каком-то смысле, да, — мне пришлось остановиться, чтобы проглотить комок в горле. — Он осквернил могилу, и мандарин приказал его убить на следующий день. Я видела, где он похоронен, когда ходила прощаться с доктором Ленгдоном.

— Итак, это — просьба покойного, — медленно произнес Марш, — вы, конечно, не можете не выполнить ее, мисс Люси. Мы поедем на Грейз Инн, и, если мистер Грешем будет недоволен, а я не сомневаюсь, что он будет недоволен, мы ответим за это вместе.

Я испугалась.

— О, Марш! У вас тоже будут неприятности. Извините меня, я не подумала об этом!

— Не переживайте за меня, мисс Люси. — Он крепко сжал мою руку и отпустил. — Поверьте мне, если мистер Грешем решит уволить меня за то, что я помог исполнить просьбу, данную человеку, приговоренному к смерти, то я с радостью найду другого хозяина.

Мы замолчали, слушая мерный стук колес. Мне стало легко и стыдно одновременно: ведь Марш теперь знает, что я была воровкой. Наконец, я виновато сказала:

— Я знаю, что воровать грешно, но мне нечем было кормить детей. Пожалуйста, не думайте обо мне дурно.

Он очнулся от своих мыслей и так посмотрел на меня, как будто мои слова его потрясли.

— Думать о вас дурно, мисс Люси? Не бойтесь, я никогда не буду думать о вас плохо. Я видел голод, и мне нетрудно представить, в какой ситуации вы оказались. Вы рисковали и могли получить увечье ради детей, которые от вас зависели, — он играл желваками. — А они презирают вас за то, что вы не умеете размешать чай, как положено!

Вот тут я заплакала, взяв его под руку и уткнувшись ему в плечо: я была счастлива, что он по-прежнему мне друг.

С Чаринг-Кросс мы пошли на Грейз Инн пешком. Я попросила об этом. Отчасти, потому что так было легче разглядывать улицы, дома, коляски и прохожих, но еще и потому, что я очень волновалась и мне хотелось оттянуть встречу с адвокатом. Никто бы не подумал, что Марш — дворецкий. На нем был прекрасно сшитый, хоть и немного старомодный, костюм и серый галстук с маленькой жемчужной булавкой, черный котелок, в руке — зонт. Он держался прямо и легко двигался. Как странно, что в первый раз я приняла его за очень пожилого человека.

Дорога заняла у нас полчаса. Мы шли через Ковент-Гарден, огромный рынок фруктов и овощей, где сотни груженых повозок теснили друг друга в невероятном хаосе. Но Марш объяснил мне, что сейчас на рынке — затишье. Самый разгар торговли — утром.

В Холборне я увидела омнибус. В нем было полно пассажиров. Пятеро сидели на длинной скамейке, над кабиной водителя. С обеих сторон кабины тоже были скамейки. Если бы не предстоящий разговор, камнем лежавший на сердце, я бы пришла в восторг от того, что видела. Грейз Инн была большой площадью, окруженной с трех сторон высокими зданиями и тяжелой решеткой — с четвертой. В центре был прямоугольный газон с деревьями.

— Вы хотите, чтобы я пошел с вами, мисс Люси? — спросил Марш, когда мы остановились на углу. — Я могу подождать в приемной, пока вы будете говорить с адвокатом.

Я колебалась. Мне было бы легче в его присутствии, но я собрала все свое мужество и сказала:

— Мне кажется, я должна сама.

— Очень хорошо, — он одобрительно кивнул. — Я подожду на той скамейке под деревом, — он показал зонтиком. — Пожалуйста, поймите, что нет необходимости мне рассказывать, мисс Люси. Я не хочу быть назойливым, я не стану задавать вам вопросы, когда вы вернетесь. Я рекомендую вам поступить так, как посоветует адвокат. Так будет лучше всего.

Две минуты спустя я стояла перед дверью с медной табличкой, на которой было написано: «Герлинг, Чиннери и Бренд». В дальнем углу газона Марш усаживался на скамейку. Когда я позвонила, дверь мне открыл худой пожилой человек в черном костюме и белой рубашке с очень высоким воротничком. Он предложил мне войти, проводил через холл в затхлую комнату, на столе в которой валялось несколько номеров «Панча», предложил мне сесть и спросил, по какому делу я пришла.

Я глубоко вздохнула и произнесла заранее приготовленные слова.

— Я — миссис Николас Сэбин. Мой муж умер за границей шесть месяцев назад. Он просил меня прийти сюда именно в это время и встретиться с его адвокатом. У меня с собой документы, включающие и завещание, составленное мужем незадолго до смерти.

Маленький седой человек серьезно кивал в такт моим словам, но не выразил никакого удивления.

— Понятно, миссис Сэбин. Пожалуйста, примите мои соболезнования. Я — старший клерк фирмы, но ваш муж бывал здесь редко, и я его не припоминаю. Не могли бы вы сказать, с кем из партнеров фирмы он имел дело?

— О! Вы имеете в виду мистера Герлинга или других?

Он грустно улыбнулся.

— С нами нет больше ни мистера Герлинга, ни мистера Бренда. С некоторых пор в фирме другие партнеры, миссис Сэбин.

— Я не знаю, с кем из них мистер Сэбин имел дело, извините.

— Ничего страшного, миссис Сэбин. Не могли бы вы подождать несколько минут, пока я узнаю. Если желаете, можете посмотреть журналы. Боюсь, «Панч» уже не тот, что был раньше. Слишком радикальный. Тем не менее…

Голос его затих, пока он медленно шел по комнате. Я взяла журнал, но ничего понять не смогла. Минут через пять он вернулся и проводил меня по широкому коридору к последней двери. Он постучал, открыл дверь и придержал ее, чтобы я вошла.

— Миссис Николас Сэбин! — объявил он. Я поблагодарила его, улыбнувшись, и вошла.

Эдмунд Грешем встал из-за большого письменного стола и сказал:

— Доброе утро, миссис Сэб… — он запнулся. Дверь за мной тихо закрылась.

Эдмунд? Я уже немного успокоилась, как только процедура, которой я так боялась, началась, а теперь остолбенела. Эдмунд был не менее потрясен. Мы молча смотрели друг на друга, и я понимала, что он не верит своим глазам. Но он первым пришел в себя.

— Вы, Люси? Что все это значит?

— Извините, я понятия не имела… Мистер Сэбин не говорил, что это вы. Я хочу сказать, что он просто написал адрес. Адрес и название фирмы. Я не знала, что это ваша фирма. Я хотела сказать, что я не знала, что это та фирма. Я хотела сказать, та фирма, в которой вы работаете…

Окончательно запутавшись, я замолчала. Эдмунд пристально смотрел на меня. Он обошел стол и пододвинул ко мне стул.

— Садитесь, Люси. Отдышитесь. Мы должны поговорить спокойно. — Он вернулся к столу и сел, сцепив руки. Лицо его было серьезным.

Постепенно мне удалось оправиться от потрясения, и я смогла немного собраться с мыслями. Я знала, что Эдмунд является партнером в адвокатской фирме, но он редко рассказывал о своей работе обитателям «Высоких зарослей» и никогда не упоминал при мне названия своей фирмы. То, что он оказался поверенным Николаса Сэбина — потрясающее совпадение… или не совпадение? Когда я оказалась соседкой Роберта Фолкона, я решила, что это простая случайность. Но две семьи были связаны между собой сокровищем китайского вождя. Николас Сэбин искал ответ на ту же загадку. Может быть, не стоит удивляться, что Эдмунд Грешем оказался его адвокатом?

Я никак не могла решить, с чего начать. Но Эдмунд сказал:

— Мне кажется, будет лучше, если я вам задам несколько вопросов, Люси, а затем мы приступим к обычной процедуре. Итак. Вы одна приехали?

Я покачала головой.

— Нет. Сегодня у Марша выходной. Ему разрешили показать мне Лондон. Когда мы ехали в поезде, я попросила его отвести меня сюда. Он ждет на скамейке на улице.

— Мои родители ни о чем не знают?

— Нет. Я расскажу им, когда вернусь. Я не могла им рассказать, потому что дала обещание. Понимаете…

— Минутку, Люси. Мы займемся всеми почему и зачем позже. Мне сначала нужны простые факты, — он посмотрел на меня с любопытством. — Вы утверждаете, что вы — миссис Николас Сэбин?

— Да.

— И ваш муж умер?

— Да.

— Вы можете это доказать?

— Да, Эдмунд. — Я вынула из сумочки конверт и протянула ему. Он достал бумаги и стал молча читать. Прошло несколько минут.

— Хм! — наконец пробормотал он. — Это, конечно, можно предъявлять в суде, если до этого дойдет. Уж Ник-то знал, что делать. — Он взял письмо, которое Николас Сэбин написал мне перед смертью. — Вы знаете, почему он хотел, чтобы вы пришли ко мне только через шесть месяцев?

— Нет.

— Понятно. Вы кому-нибудь об этом рассказывали? Роберту Фолкону, например?

— Нет. Я сказала Маршу, что мне нужно сюда, потому что в Китае я дала обещание человеку, которого должны были казнить. Но я не назвала имени мистера Сэбина.

— Казнить? — брови Эдмунда поползли вверх, и впервые я услышала в его обычно холодном голосе настоящее удивление. — Вот, значит, как он умер. Боже!.. Бедный Ник. На этот раз ему не повезло. Думаю, теперь вам следует рассказать мне все с самого начала, Люси.

Я немного успокоилась. Я совершенно не боялась Эдмунда и чувствовала, что теперь моя очередь задать вопрос.

— Вы так о нем говорите, как будто хорошо его знали. Вам было известно, что он отправился в Китай?

— Известно? — Эдмунд аккуратно сложил бумаги, лежавшие перед ним на столе, и печально улыбнулся. — Это я отправил его туда, Люси. Таким образом я решил поучаствовать в поисках наследства Грешемов. Я был уверен, что Нику Сэбину это удастся, если хоть кому-то это может удаться. Я предложил ему пятую часть от того, что он там найдет, что бы там ни было. — Он посмотрел на бумаги. — Но, кажется, я ошибся. Он ничего не найдет.

Я почувствовала уже знакомую боль: перед моими глазами снова встала скромная могила и маленький букетик на ней.

— Вы хорошо его знали, Эдмунд?

Он кусал губы.

— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь хорошо знал Ника. Женщины — возможно, но не мужчины. Мы ходили вместе в школу: я, Ник и Роберт Фолкон.

— Роберт Фолкон?

— Да, к сожалению. Я никогда не был очень активным человеком, а Роберт Фолкон, как вы, наверное, можете себе представить, ненавидел меня за то, что я — Грешем. Он, естественно, старался изо всех сил сделать мою жизнь невыносимой. А Нику нравилось защищать меня, — он пожал плечами. — Но все это давно в прошлом. После школы я изучал право, а Ник предпочитал развлекать себя тем, что ему приходило в голову. Он — авантюрист, Люси. Занимался контрабандой оружия в Южной Америке, был профессиональным шулером на Миссисипи, покупал слоновую кость в Африке и, бог его знает, где еще.

— Роберт Фолкон сказал, что он плохой человек, безжалостный и опасный.

Эдмунд нахмурился:

— Вы мне сказали, что ничего никогда не говорили о Нике Роберту Фолкону.

— Я и не говорила. — Я рассказала ему, как узнала о Нике от Фолкона.

Эдмунд задумчиво кивнул головой.

— Возможно, Фолкон прав. Безжалостный и опасный? Я бы сказал, да. Плохой человек? Не уверен. Но он именно тот человек, который нужен для такого дела. Мне очень жаль, что он проиграл и погиб. Плохой или хороший, Ник один из немногих людей, которые мне действительно нравятся. — Он постучал пальцем по документам, лежащим перед ним, и сказал: — Буду очень вам признателен, Люси, если вы мне расскажете о происхождении этих бумаг.

Мне понадобилось почти четверть часа, чтобы рассказать свою историю, хотя я и постаралась опустить все мелкие детали. Второй раз за день мне пришлось рассказывать о своей неудачной попытке украсть брошь, но ни один мускул не дрогнул на лице Эдмунда. Он внимательно слушал, делая время от времени какие-то пометки на листе бумаги, и ни разу не перебил меня. Я говорила с Эдмундом — адвокатом, и только, когда я закончила, он позволил себе выразить свое личное мнение. Он надел колпачок на ручку и тяжело вздохнул.

— Я должен был догадаться, что Ник выйдет из дела победителем. Живой или мертвый, он никогда не позволит Фолкону одержать верх.

— Мистер Сэбин сказал, что он хочет, чтобы его жена унаследовала что-то, что может в противном случае достаться его врагу. Я думала, что это может быть право на то, что он искал. Ах, это же сокровище китайского вождя! Тогда это что-то другое.

— Совершенно верно. Ник в доступной форме объяснил вам довольно сложное дело.

— Но враг, о котором он говорил, это — Роберт Фолкон?

— Да, — Эдмунд встал и медленно подошел к окну. — Они всегда были соперниками, Ник и Фолкон. Это началось еще в школе. Ник учился на стипендию, он был очень беден. Думаю, его отец умер, когда Ник был совсем маленький. Он никогда о нем не рассказывал. Его мать работала у кого-то няней, и я видел ее всего один раз. Она умерла как раз перед тем, как я поступил в Кембридж. Жизнь на стипендию не очень легкая, знаете ли. На него смотрели свысока тупоголовые отпрыски богатых родителей. Ник не обращал на них внимания… за исключением Роберта Фолкона.

Эдмунд вернулся к письменному столу.

— …Что-то в Фолконе задевало Ника за живое, и наоборот. Не могу с уверенностью сказать, почему. По любому поводу они были готовы вцепиться друг другу в глотки. Нику чаще удавалось выходить победителем, главное потому, что его это трогало меньше, чем Фолкона. Для него это была игра, так же как и поиски сокровища в Китае, которые стоили ему жизни. В нем жил дьявол. По глазам было видно.

Эдмунд снова посмотрел на бумаги, лежащие на столе.

— Надеюсь, вы внимательно изучили завещание?

— Нет. Я держала его в руках, но не читала.

Он пристально посмотрел на меня.

— А почему?

— Не знаю, Эдмунд. Думаю, мне не хотелось вспоминать.

— Советую вам внимательно его прочесть, — он протянул мне завещание. — Как видите, Ник поручает младшему партнеру фирмы, то есть мне, осуществить его завещание. В случае моей внезапной смерти или потери дееспособности Ник назначил другого душеприказчика. Похоже, чувство осторожности было не чуждо нашему Нику. Читайте дальше, и вы увидите, что все свое имущество он завещает вам, — Эдмунд улыбнулся и посмотрел на меня с видом человека, у которого заготовлен настоящий сюрприз. — Проще говоря, кроме всего прочего, примерно через год вы станете владелицей «Луноловов». У меня закружилась голова.

— Луноловов? Но… в завещании этого нет, Эдмунд.

— Нет. Это есть в поручении по закладным.

— Но я все равно не понимаю! «Луноловы» принадлежат Фолконам!

— В настоящее время — да. Но Гарри Фолкон человек нерасчетливый. Довольно веселый и безответственный на самом деле. Один из тех, кто считает, что все как-нибудь образуется. Поэтому он одолжил значительную сумму у одного из своих самых богатых друзей из богемы под залог своего поместья, сроком на пять лет.

— Означает ли это, что он должен вернуть деньги через пять лет?

— Да. Если же он не заплатит, «Луноловы» становятся собственностью того, кто одолжил ему деньги.

— Но какое отношение к этому имеет мистер Сэбин?

— Ваш муж… — Эдмунд улыбнулся и повторил: — Ваш муж, Люси, был членом того же клуба на Уайтхолле, что и богатый друг Фолкона по имени Ремзи. Этот Ремзи однажды вообразил себя непревзойденным карточным игроком. За игральным столом был Ник. Постепенно ставки выросли невероятно, и Ник доказал мистеру Ремзи, что тот не так ловок, как предполагал. Эту драматическую историю до сих пор рассказывают в клубе с благоговейным страхом. Дело закончилось тем, что Ник выиграл закладную на «Луноловов». Итак, когда истечет срок закладной и если мистер Фолкон не сможет заплатить, «Луноловы» станут собственностью Ника, а точнее — его вдовы, то есть вашей, Люси.

Эдмунд покачал головой и сказал с восхищением:

— О! Ник все просчитал и ошибки не допустил. Он мог завещать вам право на получение всех долгов, но это право можно оспаривать, и много времени понадобилось бы, чтобы доказать законность такого завещания, особенно если учесть, что свидетели в Китае. К тому же, у него могут быть дальние родственники, которые, возможно, станут претендовать на наследство. Поэтому он сделал вас своей женой. — Эдмунд постучал пальцем по столу. — Но имейте в виду, Люси, мне, как душеприказчику, поручено продать собственность, получаемую по закладной Ремзи, если долг не будет выплачен. Сумма, вырученная от продажи «Луноловов», поступит вам, а это очень приличная сумма, не сомневайтесь.

Если я что-то и чувствовала в тот момент, так только пустоту. Я еще не осознала, что стану богатой: настолько все казалось неправдоподобным. Мне стало обидно, что Николас Сэбин женился на мне только для того, чтобы поразить своего врага. Какое-то время я не слушала Эдмунда.

— У Ника есть и другое имущество, конечно. Он тратил деньги так же быстро, как делал их, поэтому сомневаюсь, чтобы у него было больше одной или двух тысяч. Но не меньше: у него всегда был резерв для новых предприятий. Я справлюсь в его банке и сообщу вам, что вы можете ожидать. Однако прежде всего необходимо провести завещание в общем порядке через Сомерсет-Хаус, я этим сразу же займусь. Вы слушаете меня, Люси?

— Я стараюсь, Эдмунд, но столько сразу свалилось на меня. Трудно разобраться.

— Охотно верю. Не важно, я смогу снова все с вами обсудить в свободное время. Поскольку вы находитесь на попечении моих родителей, думаю, вы обязаны им все рассказать. Вы согласны?

— Да, обязана. Как вы думаете, они не рассердятся?

— Наоборот. Они, конечно, удивятся, но, когда узнают подробности, они, я думаю, будут удовлетворены. Это означает, что их ответственность за вас заканчивается, как только вы получите наследство, что освободит их и от финансовых потерь. Я советую вам продолжить вашу с Маршем экскурсию по Лондону. Возвращайтесь сюда к четырем часам, и мы вместе поедем домой. Я все объясню сам.

— О! Эдмунд! Я вам так благодарна! Я так этого боялась.

— Больше не стоит бояться. Прошу вас не говорить об этом ни Маршу, ни кому другому. Пока мы не будем говорить об этом Эмили, которой это не понравится, и Аманде, когда она приедет на каникулы. Чем меньше людей об этом знает, тем лучше. Если Роберту Фолкону станет что-нибудь известно, он постарается предпринять ответные меры, чтобы отсрочить исполнение завещания. Поскольку Ника так долго нет, Фолкон, несомненно, надеется, что с ним в Китае что-то случилось, что недалеко от истины. Поэтому, учитывая все сказанное, пока неповоротливая законодательная машина потребует передачи «Луноловов» в собственность Ника, может пройти очень много времени. А пока никому ни слова, Люси, — он заговорщически мне улыбнулся. — Пусть для Фолконов это будет сюрпризом.

Я не могла разделить его радость, и мне было не по себе, но сказала:

— Хорошо, Эдмунд, я сделаю так, как вы советуете.

Через пять минут я снова увидела Марша. Я рассказала ему, что адвокатом оказался мистер Эдмунд и что мы втроем поедем домой, но, что, к сожалению, мне больше ничего не разрешили говорить.

— Тогда выбросьте на время все из головы, мисс Люси, — ласково сказал он. — Я уверен, что мистер Эдмунд — хороший адвокат, и можно не сомневаться, что он посоветует только то, что будет вам на пользу.

Чтобы не расстраивать Марша, я из-за всех сил старалась делать вид, что мне очень интересно. Но мне было неспокойно. Я не хотела отбирать у Фолконов «Луноловов», я никому не хотела причинять неприятности, но не знала, как избежать того, что задумал Николас Сэбин. Я не могла отказаться от наследства, которое он мне оставил, даже если причина, по которой он это сделал, меня расстроила.

Вечером, когда мы с Эмили ушли спать, Эдмунд рассказал родителям невероятную историю. На следующее утро, за завтраком, я видела, что мистер Грешем с трудом сдерживает возбуждение, но он ничего не сказал, пока завтрак не закончился и он не пригласил меня в свой кабинет.

— Ты ничего не сказала Маршу? — взволнованным шепотом спросил он, как только закрылась дверь.

— Нет, мистер Грешем. Извините, что я вам раньше ничего не сказала. Эдмунд вам объяснил?

— Да, да, мы не будем поднимать шума, — сказал он, моргая, потирая руки и улыбаясь своей неожиданной улыбкой. — Предоставь все Эдмунду, и в следующем году Фолконам придется убраться. Естественно, мы с женой обсудили и вопрос о Роберте Фолконе. При сложившихся обстоятельствах мы больше не будем принимать его у себя. В этом нет никакой необходимости, да это и неудобно в любом случае, ведь ты фактически только шесть месяцев как овдовела, поэтому и речи быть не может о поклоннике. Я напишу ему и попрошу больше у нас не бывать.

Я вдруг, неожиданно для себя, очень расстроилась. Визиты Роберта Фолкона были во многом для меня тяжелым испытанием, но он относился ко мне доброжелательнее всех, за исключением Марша и Метью.

— Когда завещание вступит в силу, — говорил тем временем мистер Грешем, — ты получишь и деньги вместе с закладной на «Луноловов», так Эдмунд объяснил мне. Сэбину следовало оставить «Луноловов» тебе и назначить опекуна, который бы управлял имуществом в твою пользу, но поскольку он этого не сделал, я был бы только рад дать тебе совет, как лучше распорядиться деньгами, когда придет время.

Я ничего на это не ответила, и он мрачно нахмурился. Я не очень переживала и извинилась, как только смогла подобрать разумное объяснение. За следующую неделю я возненавидела выражение злорадства, которое временами ловила на лицах мистера и миссис Грешем. Они торжествовали, предвкушая падение своих врагов, и от этого у меня во рту появлялся неприятный привкус: ведь я была инструментом, с помощью которого это падение должно было осуществиться.

В первую неделю ноября на каникулы приехала Аманда. Радовалась я недолго, потому что она очень изменилась и стала надменной. Я надеялась, что со временем это пройдет, когда она свыкнется с новой для себя ролью взрослой барышни. В душе Аманда была доброй девушкой, но сейчас мы стали чужими друг другу.

От слуг я с сожалением узнала, что Метью Фолкон заболел ветрянкой и остался в школьном лазарете на каникулы. Я так надеялась, что скоро увижу его в тайном убежище. Мне было грустно, когда я навещала обитателей его зоопарка.

Пятого ноября англичане отмечают раскрытие «Порохового заговора». В Китае в дни памятных дат и праздников часто устраиваются фейерверки. Я сама видела лишь один, когда в Цин Кайфенг собрали богатый урожай и у крестьян были деньги на устройство праздника. Мне было тогда тринадцать лет, и мы все: дети, мисс Протеро и я — ходили в деревню смотреть фейерверк.

В Англии делают чучело Гая Фокса и сжигают на костре. Аманда заявила, что День Гая Фокса — ребячество, но, когда мистер Грешем предложил не отмечать этот день в «Высоких зарослях», она рассердилась и сказала, что мы обязаны устроить праздник, потому что слуги его обожают.

Костер соорудили накануне на открытом участке в центре долины, где склон переходит в широкую площадку. Слугам разрешили принимать участие в празднике, руководил Марш, а лакей Альберт помогал ему. Миссис Троубридж сделала бутерброды и приготовила колбаски, которые собирались поджарить на угольной жаровне возле костра.

К шести вечера, когда костер зажгли, было уже темно. Собралась вся семья: вечером из Лондона приехал Эдмунд. Тепло одетые, мы стояли у костра. Трещали дрова, и пламя лизало чучело в уродливой маске. Марш раздал всем бенгальские огни, и вскоре Аманда визжала от восторга, забыв о своем презрении к детскому празднику.

В небо полетели ракеты, оставляя за собой огненный след. Высоко в воздухе раскрывались сияющие шары зеленого, красного и синего цветов. С той стороны, где стояли слуги, слышался визг, смех, шум возни. Мальчик-садовник уронил шутиху, она упала туда, где стояли девушки. Марш сурово отчитал парня, а Альберт дал подзатыльник.

По всей долине жгли костры, трещал хворост, звучали выстрелы, хлопки. Вся деревня устраивала фейерверк. Каждую секунду в темное небо взлетали ракеты с огненными хвостами.

Дым густел и вскоре повис над долиной. Альберт подкинул свежих поленьев. Из костра повалил густой дым. У меня заслезились глаза, и я отошла в сторону. Я смотрела на костер. Все происходящее казалось нереальным, как во сне: темные фигуры причудливо двигались на фоне дыма и огня, словно это не живые люди, а тени. До меня доносились голоса, смех, но они жили отдельно, как будто никому не принадлежали. Время вокруг меня остановилось. Я не знаю, как долго я грезила. Внезапно очнувшись, я поняла, что не одна. Роберт Фолкон шел ко мне сквозь дым.

На нем не было ни пальто, ни шляпы. У него был тяжелый взгляд. Казалось, синие глаза светятся в темноте. Я не шевелилась. Я бы не смогла тронуться с места, даже если бы захотела, я словно повисла в пустоте. Он остановился, глядя на меня пронзительными голубыми глазами. Я не поняла, что означает его взгляд. Он медленно поднял руки, замер и схватил меня за плечи. Я не сопротивлялась.

Он обнял меня. Не знаю, сколько мы так простояли. Он поднес руку к моему лицу, приподнял его и поцеловал меня. Я очнулась и поняла, что обнимаю его, мои губы отвечают на поцелуй. Он оттолкнул меня и недоуменно посмотрел. Мне показалось, что он озадачен своим поступком. Он с такой силой схватил меня, что мне стало больно. Я должна была что-то сказать, но что? Пока я подыскивала слова, он отпустил меня, повернулся на каблуках и быстро пошел прочь.

Через несколько секунд он растворился в клубящейся тьме. Я поежилась, стряхивая с себя оцепенение, и пошла за Робертом Фолконом. Я двигалась наугад, спотыкаясь о кочки. Трава цеплялась за ноги. Он не может так уйти. Он должен что-то сказать. Я не понимала, люблю ли я Роберта Фолкона. Но он нашел меня в темноте, он обнимал и целовал меня. Он не может вот так уйти, не сказав ни слова!

Дым окутал долину, как одеяло. Голоса звучали тише. Я наткнулась на куст, обошла его и увидела Роберта Фолкона там, где меньше всего ожидала увидеть: он шел в сторону противоположную «Луноловам». Я побежала за ним. Он, наверное, услышал мои шаги, потому что остановился и оглянулся. Он всматривался в клочья дыма, плывущие в воздухе. Порыв ветра отнес дым в сторону, и я остановилась, словно наткнулась на невидимое препятствие. У меня подкосились ноги. Это — не Роберт Фолкон. Человек, которого я увидела, лежал в могиле на другом краю света. И звали его Николас Сэбин.

Я сгорбилась, закрыла лицо руками. Наверное, я сошла с ума. Он стоял у меня перед глазами. Я видела густые темные волосы, спадающие на лоб, узкие скулы и широкий рот. Другими были только глаза: они не улыбались насмешливо, как прежде, в них была пустота.

Я медленно подняла голову, опустила руки и посмотрела туда, где он стоял.

Никого. Темнота и клубящийся дым. Ничего больше.

Я так сильно стиснула зубы, что у меня заболели челюсти. Я сделала то, чего раньше никогда не делала, о чем только в книгах читала: я больно ущипнула себя за щеку и поняла, что не сплю. Я видела Николаса Сэбина или человека, как две капли воды на него похожего? Может, я видела призрак? Или я внезапно сошла с ума?

Мне казалось, что я тоже призрак. Я повернулась и побрела на свет костра, который был от меня примерно в ста шагах. Я не могу сейчас никого видеть, не должна. Иначе, если со мной кто-нибудь заговорит, я сорвусь и дам волю разгулявшимся нервам. Я повернула направо. Нужно обойти костер, чтобы добраться до «Высоких зарослей» незамеченной. Мне хотелось запереться в своей комнате. Там я успокоюсь и возьму себя в руки.

Ноги налились свинцом, но я все равно бежала, спотыкаясь. Меня тянуло прочь от этого места, населенного призраками. Я хотела в «Высокие заросли», там тепло и безопасно. Нога попала в пустоту, я беспомощно подалась вперед и покатилась вниз, вскрикивая каждый раз, когда ударялась о кочки, и пытаясь схватиться за что-нибудь. Я забыла, что мы на холме, забыла про крутой спуск.

Падая, я подставила руки, чтобы уберечь лицо. Я катилась вниз всего несколько секунд и поняла, что спуск сейчас закончится. Нога моя за что-то зацепилась, и меня перевернуло.

В голове вспыхнуло, и мир вокруг перестал существовать.