Я смотрела на ногу в ботинке. Это был ботинок Адама. Он держал мою руку в своей, так, как мы делали это, когда мы лежали в постели и разговаривали перед тем, как уснуть. Сейчас на земле рядом со мной была груда камней, а голова покоилась на бедре Адама.

Я подняла глаза. Я лежала у могильника Сембура. Адам сидел, пригнувшись, и наблюдал за перевалом. Когда я зашевелилась, он взглянул на меня и спросил:

– Что случилось, Джейни? Я думал, ты окажешься здесь раньше меня, и чуть с ума не сошел от беспокойства.

Я глядела на его расстроенное лицо и бормотала:

– Адам… я же видела, как ты погиб. Мы ехали вровень… ты был на Пути пилигрима. Начался обвал, и тебя засыпало… Я видела это!

Наконец пришли слезы, и все мое тело затряслось в мучительных рыданиях. Адам одной рукой притянул меня к себе, на его лице были написаны недоумение и тревога.

– Джейни, милая, но я же здесь, я живой! Ничего такого не было, правда. Не бойся… О Боже мой, да ведь это штучки Куэйла! – он прижал меня крепче. – Погоди, погоди! Дай подумать. Каким же дьявольским образом он умудрился вызвать у тебя такую чудовищную галлюцинацию?

И тогда я поняла. Мне вспомнилось то странное оцепенение, когда я словно во сне ехала на Нимроде по краю расселины. И мне стало ясно, каким образом Куэйл смог использовать свои чары, чтобы расстроить мой рассудок и вызвать галлюцинацию, которая казалась совершенно реальной.

– Черная коробочка, – прошептала я. – Она была у меня под рубашкой, соприкасалась с моим телом, немножко царапала его… злая вещица. Вот как он до меня добрался, Адам. Он сделал это для того, чтобы задержать меня…

– Великий Боже, – произнес Адам хриплым голосом, – что же ты должна была пережить, Джейни… Где сейчас эта проклятая коробка?

Я обняла его изо всей силы и тут же ослабела от радости, услышав стук его сердца.

– Все в порядке, мой милый, – сказала я. – Я выкинула коробку. Что-то побудило меня вынуть из нее слезу и, завязав в шарф, повесить на шею. Ужасную коробочку Куэйла я вышвырнула прочь. Не сделай я этого, думаю, все еще оставалась бы там, около расселины, в кошмарном оцепенении. И они поймали бы меня. Ох, Адам, Адам…

У меня снова полились слезы, но это были слезы благодарности за то, что он возвращен мне. Мне хотелось опять и опять повторять его имя, прикасаться к нему, обнимать его, чтобы убедиться, что он жив и я нахожусь вместе с ним.

Вдруг он напрягся.

– Тихо, Джейни.

Стиснув зубы, я взяла себя в руки, отползла немного в сторону и, стоя на коленях, выглянула из-за могильника. Из-за перевала показались двое пеших кхамба. На какое-то время они исчезли за выступом скалы, но вскоре вновь показались. Теперь они поползли по склону, держа перед собой ружья.

– Прости, любимый. Я уже успокоилась. Просто я чувствовала себя такой… – передать, что я чувствовала, слов у меня не нашлось.

– Я представил себе, что почувствовал бы, если бы увидел, что ты падаешь в пропасть, – голос у него сорвался, он прикоснулся рукой к моей руке. – Благодарение Богу, ты жива.

Глядя на кхамба, которые проползли еще несколько ярдов, я сказала:

– Нимрод захромал, и они меня догнали. Те двое убили бы меня, не окажись ты здесь с винтовкой. Это Сембура?

– Да. Я засыпал ее рядом с ним, хорошенько смазав и завернув в чехол. Я подумал о ней сразу, как только сюда добрался, – Адам бросил быстрый взгляд на меня. – Мне понадобилось снять всего лишь несколько камней, Джейни. Его я не потревожил.

– Сембур не стал бы возражать, – я посмотрела на склон, прикидывая на глаз расстояние. – Как близко ты собираешься их подпустить, Адам?

– Мне надо бить наверняка. С боеприпасами дела неважные. В магазине было четыре патрона, все в отличном состоянии, но запасной обоймы нет. Так что у нас только два патрона.

Еще двое кхамба показались из-за перевала и тут же исчезли среди гребней. У одного был карабин Адама. Первые два дальше не продвигались.

– Они будут занимать позиции по двое и прятаться до тех пор, пока не образуют вокруг нас полукруг. Затем одновременно нападут, – догадалась я.

– Слова опытного вояки.

– Мне рассказывал Сембур. Однажды они его чуть не сцапали именно таким манером. Он пошел на разведку впереди каравана.

Еще двое кхамба выскочили из-за перевала и спрятались в укрытии.

– Я не могу рисковать патронами. Слушай, Джейни. Пастор в пещере. Я его не расседлал. Садись на него. Когда я крикну, поскачешь по склону, в сторону от кхамба. Они не смогут выстрелить в тебя без того, чтобы не выглянуть из укрытия, а я уж позабочусь о том, кто попытается это сделать. А ты продолжай скакать в сторону Галдонга.

Я положила свою руку на его и дрожащим голосом сказала:

– Адам, пожалуйста, не заставляй меня это делать. Прошу тебя. У меня не хватит духу. Однажды я уже тебя теряла. У меня… у меня просто не хватит мужества потерять тебя еще раз.

Он направил винтовку на складку горной породы, скрывавшую кхамба с карабином, и проговорил:

– Хорошо, любимая. Помнишь, как Флинт вез нас обоих? Посмотрим, сумеет ли Пастор сделать то же самое.

Я повернулась, чтобы проползти под навес, а потом – в пещеру, но как только я зашевелилась, откуда-то со склона раздался резкий свист. Из укрытий поднялись шесть кхамба, которые растянулись по склону достаточно широко, и направились к нам. В этот же момент из-за перевала появились еще четверо, каждый из них встал на колено и поднял ружье. Над нашими головами просвистели пули. Адам выстрелил один раз… второй. Двое кхамба упали, один из них был тот, что завладел карабином Адама. Остальные четверо продолжали приближаться. Адам перевернул в руках винтовку, взявшись за ствол, чтобы приклад можно было использовать как дубинку. В то же мгновение еще один кхамба упал и беспомощно покатился вниз по склону.

Сначала я решила, что находившиеся внизу кхамба случайно попали в своего, но затем слева, со стороны Смон Тьанга, раздалась стрельба. Упали еще двое кхамба, а остальные кинулись прятаться за перевал. На склоне оставались только трое, но и они уже обратились в бегство. Я услышала, как голос по-английски прокричал:

– Прекратить огонь!

На перевале наступила тишина. Адам поднялся и, приложив руку ко лбу, посмотрел влево. Я встала рядом с ним.

Убегавших кхамба преследовали маленькие темнолицые люди на пони. На них была темно-зеленая форма и круглые шапочки, в руках – большие изогнутые ножи. Я знала лишь один народ в мире, который носит такие ножи. Гуркхи, удивительные маленькие солдаты из Непала, служившие в британской армии, были здесь со своими ножами – кукри.

Несколько человек слезли с пони и держали ружья наизготове, ожидая следующей команды. С южной части перевала, подтягиваясь к авангарду, появлялись новые гуркхи. Всего, на мой взгляд, их было человек тридцать. Белый офицер, выглядевший так, будто он только что принимал участие в параде, начал двигаться по склону в нашем направлении. У него была отличная серая лошадь. Следом за ним верхом на здоровенном пони ехал гуркх с тремя нашивками хавилдара.

Я тупо наблюдала за ними, почти не испытывая любопытства. За последний час или около того я пережила страх, затем начисто изгнанный отчаянием, отчаяние сменилось радостью, а радость – уверенностью, что мне и Адаму, по-видимому, предстоит вместе умереть. Я была совершенно опустошена и не способна более ни к каким чувствам. Офицер остановился в нескольких шагах от могильника, наклонился в седле и уставился на нас с изумленным видом. У него были очень светлые волосы, голубые глаза и маленькие усы, а на плечах – три капитанские звездочки.

– Здорово, старина, – сказал он, растягивая слова. – Гэскуин, верно? Третий батальон? Помнится, мы вместе были в Пешаваре в девяносто шестом. Я думал, что ты давно ушел из полка. Как ты здесь оказался, старина?

– Ну, это долгая история. – Адам перевернул винтовку Сембура и засунул ее под мышку, прищурившись глядя на офицера. – Если не ошибаюсь, Джордж Планкетт. Однажды вечером в столовой я выиграл у тебя пять фунтов, заставив Флинта перепрыгнуть через длинный стол.

– Совершенно точно, старина, – Джордж Планкетт в недоумении разглядывал меня. – А можно ли узнать, кто эта молодая леди? Держу пари, она не тибетка. Не понимаю, кем она может быть.

Адам повернулся ко мне с серьезным лицом и слегка поклонился.

– Ваше Высочество, позвольте представить вам капитана Джорджа Планкетта из пятого батальона второго стрелкового полка гуркхов королевы Виктории. – Глуповатое от природы лицо капитана Планкетта приобрело совсем уж дурацкое выражение, когда Адам повернулся к нему и официальным тоном произнес: – Капитан Планкетт, имею честь представить Ее Высочество принцессу Джейни Джаханпурскую.

– Ее Высо?.. Джаханпурская? Ну и ну! – капитан Планкетт соскочил с коня. – Так, значит, это та леди, которая… Так ведь мы же здесь именно из-за этого! Про эту историю знает весь полк. О, позвольте, мэм, Ваше Высочество, я неизмеримо польщен, такая огромная честь.

Он взял мою грязную руку и склонился над ней. Я почувствовала, что меня разбирает смех, и вместе с ним ко мне вернулось немного энергии и способности чувствовать. Я улыбнулась капитану и сказала:

– Спасибо, капитан Планкетт. Мой муж представил меня официально, но вообще-то я еще и миссис Адам Гэскуин.

– Правда? Ну и ну! Мои поздравления, мэм. И тебя тоже, дружище Гэскуин, поздравляю. – Сдвинув на затылок фуражку, он почесал лоб. – Но все равно я не понимаю, что ты и Ее Высочество здесь делаете, подставляя себя под пули этих кхамба.

– Э, старина, боюсь, что об этом тебе лучше расспросить дипломатов, – сказал Адам, слегка понизив голос. – Понял намек?

– А? Ого, вот оно, значит, как. Ну нет, дипломатов мне, конечно, расспрашивать ни к чему. Дипломаты не любят, когда солдаты стараются разузнать их секреты, – он посмотрел на меня. – И достаточно об этом, верно, мэм?

Я наградила капитана Планкетта еще одной улыбкой.

– Мы очень признательны вам, капитан, не только за вашу сдержанность, но и за то, что вы появились здесь в столь подходящий момент. Позволено ли будет узнать, что привело вас на перевал Чак?

– О, прошу прощения, мэм, я думал, вы догадались. Это… э-э-э… в общем, я возглавляю отряд, который прислан для того, чтобы забрать останки старшего полкового сержанта Берра для захоронения их с воинскими почестями на военном кладбище в Горакхпуре, вот в чем дело.

Я взяла Адама за руку и крепко ее сжала. Прошло несколько секунд прежде, чем я смогла ответить:

– Благодарю вас, капитан Планкетт. Разумеется, мне следовало бы догадаться, поскольку я имею непосредственное отношение к вашей миссии, но… мой муж и я пережили сегодня ряд приключений и, по-видимому, соображаем несколько медленно.

– О нет, мэм, нет, – запротестовал капитан Планкетт. Следующие десять минут он потратил на то, чтобы обеспечить мне максимальный комфорт в течение того времени, что нам предстояло провести на вершине перевала Чак. Гуркхи устроили для меня из коробок с провизией что-то вроде кресла, а чтобы было мягко, положили на сиденье одеяла. Ординарец принес мне фрукты, сыр, хлеб и даже вина. Я заставила себя несколько раз откусить и выпить чуть-чуть вина, но больше в горло мне не лезло. Адам не отходил от меня. Я сказала ему, что не надо так за меня волноваться, а то я могу опять расплакаться. Только тогда он оставил меня в покое и принялся весело болтать с гуркхами.

Шестеро гуркхов послали вверх по перевалу, чтобы стоять на страже и быть уверенными, что никакие кхамба снова не явятся. Остальным было приказано убрать тела убитых кхамба и оказать помощь раненым. Когда капитан Планкетт отдал своим людям команду патрулировать перевал, Адам сказал:

– Если они обнаружат англичанина, одетого в твидовую куртку и по виду напоминающего призрак, прикажи им, пожалуйста, арестовать его. Когда мы доберемся до Горакхпура, его можно будет передать гражданским властям в качестве задержанного за попытку убийства Ее Высочества и меня.

Капитан Планкетт покрутил коротенький ус.

– Хорошо, старина. Но последнее, что ты сказал, моим парням лучше не знать, а то они оторвут ему голову. Видишь ли, они очень уважают Ее Высочество.

Гуркхи принялись разбирать могильник, чтобы переложить останки Сембура в простой гроб, который они привезли с собой.

– Пойди подожди внизу, моя милая, – предупредил Адам.

– Но это не будет так уж ужасно, Адам. Ведь здесь наверху или очень холодно, или очень сухо, поэтому тело очень хорошо сохраняется…

– Все равно, Джейни…

– Я понимаю. Я тоже предпочла бы помнить его таким, каким он был, но я не могу даже подумать о том, что когда его начнут переносить, рядом с ним не окажется друга.

– Джейни, я – его друг. Он поручил тебя моим заботам. И здесь солдаты-гуркхи из его полка, которые пришли, чтобы воздать ему почести. У него здесь очень много друзей.

– Ладно. И спасибо тебе, милый мой Адам, – я на мгновение прижалась щекой к его плечу. – Я спущусь вниз и попробую найти Нимрода. Возможно, он бродит где-то по перевалу.

– Не выходи за территорию, которую патрулируют гуркхи.

– Обещаю.

Они поставили временный пост в полумиле по перевалу, в том месте, где начинался долгий спуск к Шекхару. Там я обнаружила шестерых темнокожих крепышей с белозубыми улыбками, с которыми оказался и Нимрод. Они вытащили из его копыта камень и, когда я появилась, поили его из котелка.

Я долго хвалила Нимрода, обращаясь к нему на возвышенном тибетском, а затем сказала несколько слов на их собственном языке гуркхам, тепло поблагодарив их за все, что они для нас сделали. Выяснилось, что хавилдар рассказал им, что я – великая принцесса, которая смыла пятно с их полка, восстановив честное имя старшего полкового сержанта Берра. Они смущались почти как дети, поэтому я решила не стеснять их слишком долго своим присутствием.

Шагая по склону и ведя Нимрода, я размышляла о Верноне Куэйле и испытывала радость по поводу его провала. Если ему случится попасть в руки закона, то Куэйлу будет предъявлено обвинение в попытке убийства. Я же со своей стороны надеялась, что остаток жизни он проведет здесь, живя так, как живут кочевники-кхамба, и мы его никогда не увидим…

Вдруг небо словно раскололось, и я уже лежала лицом на земле, испытывая тошноту и головокружение и чувствуя, как содрогается грунт под копытами нервно ринувшегося прочь Нимрода. Чья-то рука схватила меня за воротник, слегка приподняла и потащила по земле волоком. На меня упала тень, и тут меня отпустили, перевернув ногой на спину. Я попыталась пошевелиться, но тут же получила оглушивший меня удар по голове.

Я лежала испуганная и недоумевающая, щекой на холодном камне, медленно начиная понимать, что, по-видимому, нахожусь в одной из расселин. С отчаянным усилием я немного повернула голову и приоткрыла глаза.

Надо мной, чуть нагнувшись, стоял Вернон Куэйл, бледное лицо его было в пыли. Серые глаза не выражали ничего – ни ненависти, ни страха, ни страсти, но в самом исходившем от него холоде было нечто странно хищное, нечто, заставившее меня вспомнить слова прорицательницы – "Пожиратель Душ". Он задумчиво пробормотал:

– Вы и Гэскуин поставили под угрозу самую важную операцию из всех, что мне случалось предпринимать. Разумеется, вы оба должны быть уничтожены. Тогда не останется свидетелей, которые могли бы меня обвинить.

Он согнул свои паучьи ноги и опустился вниз, сев верхом мне на грудь и прижав коленями мои руки. Я попыталась закричать, но он нажал большим пальцем на впадинку у меня между ключицами, и я лишилась голоса. Он принялся расстегивать мою рубашку. Узелок шарфа, в котором была спрятана слеза Будды, лежал у меня на груди.

Бесстрастным голосом Вернон Куэйл заметил:

– На данный момент я значительно истощил свои силы вызыванием сильной и достоверной во всех деталях галлюцинации. Для того, чтобы разделаться с Гэскуином, мне нужен существенный приток энергии. Ваша смерть – самый подходящий способ восполнить мою энергию.

Он вытащил из куртки красный шнур, сплетенный каким-то особенным образом, толщиной в палец и не более ярда в длину. Я опять попыталась закричать, почувствовав, как его ужасные пальцы прикоснулись к моей шее, протягивая шнур под затылком, но не могла набрать достаточно воздуха, и изо рта у меня вырвался только жалкий писк. Он завязал шнур у меня на шее, взял его концы и начал затягивать.

Совсем недавно я думала, что больше не способна испытывать страх, но сейчас он с новой силой охватил все мое существо, острый и жгучий, чудовищный страх. Но и эта огромная волна ужаса не наполнила силой мои члены. Я пыталась бороться, но чувствовала себя слабой, как бабочка. Шнур на моей шее казался живым, горячим щупальцем, которое дергалось и сокращалось, высасывая из меня жизнь.

Я поняла, что умираю. Голова моя дернулась в начинающейся конвульсии, и перед замутненным взором возникло нечто, что не могло принадлежать миру реальности… Желтоглазый горный демон возвышался над нами, сидя на уступе, закрывавшем вход в расселину. Я увидела надменный взгляд, приподнятую верхнюю губу, обнажившую большие зубы, отблески света на пятнистом меху, движение длинного хвоста – почти такого же длинного, как тело.

Это не демон. Это снежный барс.

Из глубины гаснущего сознания у меня вырвался отчаянный, беззвучный крик:

– Помоги мне, маленький брат!

Затем меня охватила тьма, унося в бездну, в которой боль уже не существует, но падая туда, перед тем, как перестать ощущать что-либо вообще, я почувствовала какой-то далекий толчок и услышала какой-то далекий звук.

* * *

Я плыла лицом вниз, меня несло через темное море к миру боли. Шея горела, словно охваченная огнем. Что-то впивалось мне в грудь. Кто-то давил мне на спину, от чего мои кости могли вот-вот сломаться. Но наконец давление исчезло, и в легкие вошел воздух. Затем на спину мне снова надавили, выталкивая его из них.

Кто-то сказал:

– По-моему, старина, она дышит уже гораздо лучше. Затем раздался голос Адама, который напоминал металлический скрежет:

– Какого черта делали твои люди, если допустили такое?

Я пошевелила рукой, попыталась поднять голову, сделать что угодно, чтобы он перестал качать воздух в мои легкие. Он прокричал мое имя, схватил меня на руки, перевернул лицом вверх, прижал к себе, заглядывая мне в глаза. Меня ослепило солнце, и я поняла, что нахожусь уже не в темной расселине.

С третьей попытки мне удалось хриплым шепотом произнести:

– Они… не виноваты… он прятался… вы пришли вовремя.

Адам покачал головой.

– Нет, это не мы. Но отдохни немного, милая. О Боже мой, я думал, ты погибла. Столько крови…

Опустив глаза, я заметила, что моя рубашка покрыта большими темными пятнами.

– Это не твоя, Джейни, – успокоил Адам.

Я сглотнула, пытаясь расслабить горящее болью горло, и прохрипела:

– Что произошло?

Он посмотрел в сторону, а я проследила за его взглядом. Трос гуркхов стояли около одеяла, которое было наброшено на какую-то лежавшую на земле бесформенную массу. От расселины до того, что лежало под одеялом, тянулся размазанный кровавый след.

– Куэйл, – сказал Адам. – Это, по всей видимости, был снежный барс, хотя я никогда не слышал, чтобы они нападали на людей. Удар его лапы снес ему половину черепа. Затем животное схватило его за горло и вытащило сюда на перевал.

Закрыв глаза, я прошептала:

– Я видела барса… теперь вспоминаю. Я пыталась позвать его на помощь.

Откуда-то из-за спины раздался голос капитана Планкетта:

– Тот малый теперь наверняка уже не воскреснет. По-моему, барс потрудился на славу.

Адам осторожно вытер мне лицо мокрым носовым платком.

– Я понял, что что-то случилось, когда увидел, как Нимрод выскочил из-за перевала. Мы нашли Куэйла на перевале мертвым, а потом нашли тебя, Джейни, с той чудовищной… штукой на шее.

Я прохрипела:

– Он собирался убить нас обоих, Адам. Ему нужна была энергия, чтобы уничтожить тебя, и он собирался получить ее, задушив сначала меня… алым шнурком.

– Она немножко не в себе, а? Впрочем, удивляться этому не приходится, – прошептал капитан Планкетт.

– Моя жена абсолютно в здравом уме, – спокойно сказал Адам.

Я засунула руку под рубашку и нащупала шарф с завязанной в него слезой. Именно она и впивалась мне в грудь, когда Адам старался нагнать мне воздух в легкие. В мое тело как будто влилось немножко силы.

– Помоги мне подняться, Адам. Со мной все будет хорошо.

Он поднял меня на ноги спиной к капитану Планкетту и солдатам и, поддерживая, застегнул мне рубашку. Рядом на земле валялся шнурок, но он больше не был алым. По коже у меня побежали мурашки, когда я заметила, что он стал серым, напоминая по цвету слизней. Когда же я прикоснулась рукой к горлу, то обнаружила на нем горящий рубец.

– Сожги его, Адам, сожги на этом самом месте, – попросила я, указывая на шнурок.

Никто не задал ни одного вопроса. Капитан Планкетт приказал принести канистру парафинового масла. Не дотрагиваясь до шнурка, он полил его маслом и поднес к нему спичку. Загоревшись, шнурок корчился и извивался в пламени, словно живое существо, а когда пламя в конце концов погасло, на земле не оказалось пепла. Не осталось ничего, кроме зловонного дыма, который медленно рассеивался.

– Потрясающе. Вообще говоря, вся история довольно странная, правда? – произнес капитан Планкетт.

Поддерживающий меня рукой за талию Адам ничего не ответил. Глядя на то, что лежало на земле, накрытое одеялом, он проговорил:

– Я не желаю, чтобы эта падаль путешествовала в одной компании с моей женой. Я не потерплю его присутствия, будь он живой или мертвый.

– Полностью согласен, старина. В мою задачу не входит доставлять убитых барсами типов. Мы зароем его где-нибудь здесь, – капитан Планкетт отвернулся и крикнул: – Хавилдар!

* * *

За семь лет Рильд, похоже, ничуть не изменился. Я стояла в залитых солнцем покоях вместе с Адамом. Мудок, как всегда, неприветливый, попытался настоять, чтобы Адам остался за стенами монастыря, но я принесла слезу Будды, и не Мудоку было мне противоречить.

– Судьба мудрее, чем человек, – сказал Рильд. – Из тебя получилась бы плохая монахиня, останься ты здесь, как я предлагал, дитя.

– Я решила, что это не для меня, высокорожденный.

– Воистину так, – он опустил глаза на молочно-белый камень, лежавший перед ним на подушечке из красного шелка. – Мы вспоминали тебя в наших молитвах с года Железной Мыши, потому что тогда было предсказано, что ты вернешься, возможно, для того, чтобы спасти слезу Просветленного от рук Пожирателя Душ, возможно, для того, чтобы умереть. – Его взгляд упал на Адама и стал пустым и невидящим. Через какое-то время он заговорил особым, певучим голосом: – Тот, кто был стар, ушел, и в момент своего ухода внутренний огонь был им отдан духу того, кто один мог сокрушить Серебряного Человека без кармического воздаяния за содеянное.

Убедившись, что Рильд сказал все, что хотел, я призналась:

– Высокорожденный, я не поняла. Его полузакрытые глаза открылись.

– Пока не понимаю и я, дитя. Я говорю только то, что должен. Помни мои слова, а понимание их придет позже, – он опять посмотрел на камень и поднял руку для благословения. – Семижды семь лет и еще, до лет, что последуют за годом Огненной Обезьяны, ваши имена будут звучать в молитвах, что возносятся в Чома-Ла.

– Мы будем помнить это с признательностью, высокорожденный.

– Срок молитв не связан со сроком вашей жизни, но с концом Чома-Ла. Тогда придут желтые люди, и земля Бод погибнет.

Я постаралась скрыть недоверие.

– Сколь прискорбное пророчество, высокорожденный.

– Все умирает, и все рождается снова до тех пор, пока обретенные заслуги не принесут избавления от Колеса бытия. Теперь ступай с моим благословением.

Позднее, когда мы ехали через двор, чтобы соединиться со взводом гуркхов, ожидавших нас в окрестностях Галдонга, Адам спросил:

– Что он говорил, Джейни?

– О… ну, слеза будет возвращена обратно в Чома-Ла, и они очень признательны. Монахи будут молиться за нас в ближайшие пятьдесят с лишним лет, а это, по-видимому, означает, что мы доживем до глубокой старости. Еще он сказал: хорошо, что я не осталась здесь в качестве монахини, потому что особенно хорошей монахини из меня бы не получилось.

Адам рассмеялся:

– Уверен, что нет.

В голове у меня кое-что совместилось, и я взяла его за руку:

– Адам, еще одна вещь. Я сначала не поняла, но… думаю, Рильд сказал, что твой отец умер.

Адам ошеломленно посмотрел на меня.

– Мы это предполагали, – медленно проговорил он. – Но откуда такое может быть известно Рильду? Какой интерес отец представляет для него?

– Он сказал… нет, подожди, я постараюсь перевести поточнее, – немного подумав, я продолжала: – Он сказал, что тот, кто был стар, ушел, а когда это случилось, он отдал свое внутреннее пламя, и оно коснулось… ну, коснулось духа снежного барса, как я полагаю. Чтобы меня спасти. Рильд все время смотрел на тебя, поэтому, думаю, он имел в виду твоего отца, когда говорил о "том, кто стар". Да, я знаю, что это звучит глупо, Рильд, наверное, стареет. Он даже говорил, что однажды придут желтые люди и уничтожат землю Бод.

Адам покачал головой.

– Ну, это уже вздор. Мы никогда им это не позволим. Думаю, что остальное – вздор тоже. Знаешь, Джейни, если отец умер, я был бы рад думать, что он имел какое-то отношение к твоему спасению и концу Куэйла. Для него самого ничего бы не было приятней.

* * *

На второй день после нашего отъезда из Галдонга пришел муссон, затопив узкие ущелья Кали Чандаки, завалив дорогу оползнями и превращая каждую милю нашего путешествия в ожесточенную борьбу с препятствиями. Гуркхов все это не беспокоило, эти маленькие солдаты были самыми счастливыми людьми. Меня и Адама это тоже не беспокоило. Ведь совсем недавно в течение нескольких часов каждый из нас считал друг друга погибшим. По сравнению с этим самый тяжелый путь для нас был радостью, ведь мы были живы, вместе и полны любви друг к другу. К тому же борьба, бывшая действительно смертельной, борьба против Вернона Куэйла, осталась позади.

Каждый день Адам посвящал часть нашего досуга составлению полного отчета о том, что произошло с момента нашего появления в Шекхаре и встрече там с Куэйлом.

– Отчет Джорджа Планкетта о смерти Куэйла удовлетворит власти, – сказал он, – но Дэвид Хэйуорд захочет узнать всю историю в подробностях. То же, надеюсь, касается и Элинор, если Дэвид сделал все, что я ему говорил.

Я оценила мудрость его слов. Важнее всего для Элинор было навсегда выбросить Вернона Куэйла из головы. Она не сможет это сделать, если мы оставим ее в неведении относительно его смерти, превратив ее в загадку.

Из-за непогоды дорога до Горакхпура отняла у нас четыре с половиной недели. Там нас дожидались письмо и телеграмма, и то, и другое – от Дэвида Хэйуорда, датированное одним и тем же числом – вторым июня, следующим днем после того, как я и Адам уехали из Чома-Ла со слезой Будды. В телеграмме говорилось: "Сэр Чарлз скончался вчера в коме. Твоя мать переносит горе спокойно и мужественно. Глубочайшее сочувствие. Посылаю письмо. Хэйуорд".

Письмо заняло несколько страниц. Дэвид подробно рассказывал о смерти отца Адама, выражал соболезнования и сообщал, что леди Гэскуин просила его передать, чтобы мы не волновались за нее и что она любит и молится за нас. Далее Дэвид писал, что, проследив за отплытием «Калабрии» из Лондона с Куэйлом на борту, он немедленно отправился в "Приют кречета" и буквально вынес оттуда Элинор.

Торп, слуга, преследовал их до самого коттеджа Дэвида, угрожая послать за полицией, но Рози, сестра кузнеца, быстро умерила его пыл, пригрозив, что переломает ему все кости, если он не прекратит совать нос в чужие дела. В тот же вечер Дэвид отвез Элинор в Честер-Гарденс, где они с тех пор и жили у родителей Адама. Врач и профессор Мэнсон посещают Элинор каждый день.

Поначалу Элинор напоминала лунатика, но с течением времени начала оправляться от транса, в который была погружена. Особенно заметная перемена наступила по прошествии трех недель, когда профессор Мэнсон решил, что она достаточно пришла в себя, чтобы рассказать ей о том, что происходит, и дать серебряный медальон, который я оставила для нее.

Она пришла в чрезвычайное расстройство, стала рыдать, выкрикивать мое имя и молиться о моей безопасности. Потом, наконец, она начала говорить, избегая называть Куэйла. Он хотел поймать меня в ловушку так же, как поймал ее, на протяжении всех этих ужасных месяцев она использовала свой жалкий остаток воли только для того, чтобы помешать ему совершить это.

На следующий день она взяла себя в руки, хотя на ней лица не было от тревоги. Элинор снова и снова повторяла, что как только Адам и я сделают то, что нужно Куэйлу, он сделает все возможное, чтобы нас погубить. Дэвид пытался ее успокоить, говоря, что мы будем готовы к его предательству, и волновался из-за того, что она столь сильно переживает. Но профессор Мэнсон был в восторге, поскольку это значило, что она вновь начинает чувствовать, испытывать эмоции и скоро полностью вернется к жизни.

Письмо Дэвида заканчивалось так:

"Последние две недели состояние Элинор улучшается, и с нашей помощью она начинает верить, что вы вернетесь живыми и здоровыми. Эта маленькая искра веры и надежды сегодня странным образом разгорелась, ибо она отвела меня в сторону и убежденно сказала, что Вернон Куэйл мертв. "С меня снята его рука, Дэвид. Я это знаю. Слава Богу, теперь моя Джейни и ее дорогой муж в безопасности".

В заключение хочу попросить вас вот о чем. Посылая вам это письмо, я понимаю, что вы прочтете его в случае благополучного возвращения в Горакхпур. Пожалуйста, немедленно пошлите телеграмму, чтобы избавить нас от тревоги.

Навсегда благодарный вам друг,

Дэвид".

В течение часа мы послали телеграмму, а отъезжавший в тот же день позднее поезд до Бомбея увез письмо, в котором была вся история, записанная Дэвидом по дороге из Тибета.

* * *

Спустя десять дней после нашего возвращения в Горакхпур и два – после прибытия из Англии лорда Кэрсея, главы полка, я стояла, глядя на выстроившийся на парадном плацу батальон гуркхов. Из четырех привезенных с собой из Англии платьев я выбрала бледно-серое, споров с него темно-бордовые оборки и пришив на рукав черную траурную ленту.

Рядом со мной на возвышении в конце плаца стоял Адам. Вместе с нами были командующий полком, старшие офицеры и лорд Кэрсей, маленький человечек с лицом как у гнома и удивительно громким голосом. Когда все было готово к церемонии, лорд Кэрсей произнес краткую речь на простом гуркхали, а затем в сопровождении Адама я вышла вперед, чтобы получить медаль за заслуги, которой был награжден Сембур.

Позднее мы прибыли на военное кладбище, куда гроб с телом Сембура был доставлен на сложенных из ружей носилок с эскортом из сотни солдат, маршировавших под дробь барабана. На могильном камне под его именем и званием был высечен девиз гуркхов – "Я останусь верен".

К тому времени, когда все закончилось, я была очень утомлена и рада возможности остаться вдвоем с Адамом в бунгало, которое нам выделили из квартир для женатых офицеров. Незадолго до сумерек, когда мы тихо сидели на веранде, слуга сообщил, что прибыл лорд Кэрсей и будет признателен, если мы сможем уделить ему несколько минут.

Мы вышли в гостиную, чтобы его встретить, и он, поцеловав мне руку, достал маленькую плоскую коробочку сандалового дерева, покрытую изысканной резьбой.

– Как-нибудь на днях, мадам, вы, надеюсь, доставите мне удовольствие рассказом о том, что вы и ваш супруг делали в Тибете. Сейчас для этого неподходящий момент, поэтому, не желая вас беспокоить, хочу только передать вам вот это, – и он вложил коробочку мне в руки. – По дороге сюда я на день остановился в Джаханпуре и переговорил с Моханом Судракой. Князь – просвещенный человек и быстро признал справедливость моего предложения.

Я подняла покрытую резьбой крышку. Внутренняя поверхность была выложена черным бархатом, а на нем лежали кольцо с изумрудом, две рубиновые серьги и золотая брошь в виде павлина, в хвосте которого не хватало двух из шести бриллиантов. Драгоценности моей матери.

– Ну, конечно. Какой же я был дурак, что забыл! – воскликнул Адам. – Ведь я доставил бывшие у Сембура драгоценности полковнику Хэнли в Калькутту. В итоге они должны были вернуться в Джаханпур.

Лорд Кэрсей кивнул.

– Я полагал, что они должны быть возвращены вашей жене.

– Благодарю вас, милорд. Вы очень добрый и внимательный человек. Мне… мне просто не найти слов, чтобы объяснить вам, как много это для меня значит, – произнесла я.

– И не пытайтесь, моя дорогая, – строго сказал он, а затем повернул свое лицо гнома к Адаму: – Заботьтесь о ней как следует, молодой человек. У нее типичные симптомы изнурения, бывающие после боя. Я видел это выражение на лицах мужчин и прекрасно его знаю.

Когда лорд Кэрсей ушел, Адам нежно взял мое лицо в свои руки и пристально на него посмотрел.

– Я тоже его знаю, – прошептал он. – На твоем лице.

Джейни, любимая моя малышка, я вижу его во второй раз. Первый раз – давным-давно и вот сейчас. Но больше никогда, Джейни, больше никогда. Мы едем домой.

* * *

К тому времени, когда наш корабль вошел в Средиземное море, я снова стала самой собой, и счастье, которое мы переживали, было даже больше, чем по дороге из Англии, ибо теперь на наш путь уже не падала черная тень Вернона Куэйла. На Мальте, где мы остановились на день, чтобы пополнить запасы продовольствия, на борт с почтой было доставлено письмо от Дэвида Хэйуорда. Оно было отправлено всего лишь десять дней назад.

"Дорогие Джейни и Адам!

Вашу телеграмму из Горакхпура мы получили три недели назад, и она доставила нам несравненное облегчение и радость. В начале прошлой недели пришла ваша телеграмма из Бомбея, сообщающая о вашем возвращении домой, а сегодня утром – длинное письмо из Горакхпура, где вы в подробностях рассказываете о том ужасном дне, когда Куэйл пытался вас обоих погубить. Я сразу же сел вам писать и надеюсь, что мое письмо вы сможете получить на Мальте по дороге в Англию.

То, что вам пришлось испытать, настолько ужасно, что у меня не хватает слов. Мы можем только благодарить Бога, что все закончилось благополучно. После прочтения утром вашего письма Элинор похожа на призрак, и тем не менее я очень рад, ибо шок пройдет, а мы теперь знаем наверняка, что весь этот долгий кошмар закончился, и нам никогда больше не придется говорить о Куэйле. Не сомневаюсь, что таково желание Элинор. Если то, что я до сих пор писал о ее состоянии, каким-то образом создало у вас неверное впечатление, то хочу успокоить вас как можно скорее рассказом о том, каково положение дел сегодня.

Во-первых, Адам, ваша мать хорошо себя чувствует и бодра. Сейчас она гостит у Элинор в "Приюте кречета"! Я живу снова у себя в коттедже. Все следы присутствия Куэйла в "Приюте кречета" ликвидированы, и уже по этому вы можете заключить, что Элинор в большой степени стала такой, какой была прежде, ибо, несомненно, требуется немалое мужество для того, чтобы сделать то, что она сделала. Ларкфельд, уверяю вас, очень доволен и весьма одобряет ее решение не носить траур по "старому дьяволу", как они раньше именовали Куэйла.

С огромным счастьем сообщаю вам, что Элинор согласилась в сентябре выйти за меня замуж. Мы очень надеемся, что вы купите ферму Кэтлингов, чтобы наши земли граничили друг с другом и мы могли вместе вести хозяйство.

Джейни, пожалуйста, знай, что Элинор хотела написать тебе письмо и отправить его вместе с моим, но у нее ничего не получилось. Она говорит, что не может выразить все, что хочет, в словах и уверена: ты ее поймешь. Она страстно мечтает тебя видеть и, разумеется, познакомиться с Адамом. Не хочу представлять дело так, что не осталось никакого следа от того, что ей пришлось пережить за тот ужасный год, когда она находилась во власти этого чудовища, но надеюсь, что с помощью профессора Мэнсона и в особенности благодаря смерти Куэйла она в состоянии отрешиться от выпавших ей жутких испытаний, и они постепенно превращаются в сон.

Как говорит Элинор, в словах все не выразить, да и я, как вы оба знаете, не из тех, кто любит распространяться о своих чувствах. Поэтому позвольте просто сказать, что я прекрасно знаю: если бы не вы, Элинор погибла бы, поэтому я останусь вам навеки благодарен.

Всего лишь через несколько дней после прочтения этого письма вы окажетесь дома, и какое счастье принесет нам ваш приезд! Мне так не терпится снова попикироваться с Джейни, когда мы будем лечить очередного пациента со скверным характером. Мы знаем дату прибытия вашего корабля, но будем ждать вас в "Приюте кречета", потому что Элинор так мечтает о минутах встречи с Джейни, что считает их слишком драгоценными для того, чтобы провести их на причале или железнодорожной станции.

В ожидании этого счастливого мгновения мы оба шлем вам нашу самую искреннюю любовь.

Вечно ваш,

Дэвид".

Я читала письмо, когда мы стояли на палубе под золотыми валами Большой гавани Мальты, и то был для меня воистину золотой час. От счастья я не могла говорить и просто передала письмо Адаму. Он прочел его, сложил и тихо сказал:

– Пойдем в каюту, Джейни.

Немного удивленная, я взяла его под руку. Когда за нами закрылась дверь каюты, я спросила:

– В чем дело, Адам, милый?

– Три вещи, – очень серьезно проговорил он. – Во-первых, я наблюдал за твоим лицом, когда ты читала письмо, и убежден, что ты делаешься все красивее и красивее.

– Ах, мой милый, обожаю, когда ты говоришь глупости.

– Во-вторых. Мне очень нравится мысль о покупке фермы Кэтлингов.

– Замечательно. Но почему ты не мог мне этого сказать на палубе?

– Так, теперь третье. С тех пор, как ты меня в последний раз целовала, Джейни Гэскуин, прошло по меньшей мере два часа.

Я протянула к нему руки, и он заключил меня в свои объятия.

* * *

Жарким августовским полднем мы сошли с ландо, доставленного молодым Уильямом на станцию, чтобы нас встретить. Молодой Уильям стал на семь лет старше по сравнению с тем, когда я впервые появилась в "Приюте кречета", а он, посмотрев на меня, облаченную в ветхую, много раз чиненную одежду, заявил: "Э, какая милашка!"

Сейчас он смущенно ухмыльнулся, переступил с ноги на ногу, потер лоб и сказал:

– Вы найдете их на задней террасе, мисс Джейни.

– Спасибо, Уильям.

Радость буквально поглотила меня, заставляя чуть не танцевать на месте. Адам взял меня под руку, и мы пошли к конюшням и дальше – к большой лужайке позади дома. Как только нас стало заметно с террасы, навстречу нам выбежала высокая леди. Юбки красного как вино платья, похожего на то, в котором я ее впервые увидела, кружились вокруг ног.

– Джейни!

Адам легонько шлепнул меня по плечу, и я бросилась к ней, но глаза мои были настолько затуманены слезами, что я споткнулась, успев, впрочем, подняться, когда она оказалась около меня и крепко обняла.

– Джейни, Джейни, Джейни!

Она снова и снова шептала мое имя, пока я прижималась к ее груди. Мы обе плакали. Когда наконец ко мне вернулся голос, я отступила, держа ее руки в своих.

– Дай мне на тебя взглянуть.

Да, пережитое оставило на ней свои следы. У виска – белые нити в волосах, в уголках глаз и около рта были маленькие морщинки. Но роскошные рыжие волосы блестели так же, как прежде, быстрые серо-зеленые глаза были полны жизни и чувства, и от нее исходила та же самая энергия, что и прежде.

– О, моя верная, верная Джейни, – она вытерла с глаз слезы и рассмеялась.

Я обняла ее за плечи, и мы медленно пошли через лужайку, перебивая друг друга, готовые то рассмеяться, то расплакаться.

– Ты купишь у Кэтлингов?..

– Да, конечно, Элинор, милая! Так здорово – а когда свадьба?

– Двадцать пятого. Ах, Джейни, мне просто не верится…

– Я так за тебя рада. А мать Адама все еще?..

– Да, и она очень хорошо себя чувствует. Говорит, что хочет поздороваться с тобой после того, как схлынет первая волна наших восторгов…

– А Нимрод?

Элинор рассмеялась знакомым мне смехом.

– Дорогая, ты совсем не меняешься. Уверена, что Нимрод ждет не дождется беседы с тобой.

Я увидела Адама и Дэвида у входа на террасу и, хлопнув себя по губам, воскликнула:

– Нет, я просто невыносима! Я до сих пор не поздоровалась с Дэвидом и не познакомила тебя с Адамом. Дэвид рассказывал тебе о нем? О, конечно, он должен был рассказывать. Нельзя сказать, что он красивый, Элинор, это я про Адама, нос и брови у него… все равно, мне они нравятся, а когда к нему привыкнешь, то он начинает казаться очень привлекательным, и вообще – он просто чудо, я так им горжусь. Адам! Адам!

Он пошел к нам, и Элинор ждала его, протянув обе руки. Он взял их в свои, и они молча стояли, глядя друг на друга и улыбаясь, не испытывая ни малейшей неловкости, как будто бы вели беззвучный разговор. Ко мне подошел Дэвид. Я поцеловала его и взяла за руку, и мы тоже не произнесли ни слова, просто смотрели на Адама и Элинор.

Наконец она заговорила:

– Вы отправились в такой далекий путь и серьезно рисковали своей жизнью, мистер Гэскуин, ради женщины, которая была вам совершенно незнакома. Я перед вами в огромном долгу.

Адам, улыбаясь, покачал головой:

– Нет, мисс Лэмберт. В долгу перед вами всегда буду я. Вас я должен благодарить за Джейни.

Элинор посмотрела на меня.

– А я всегда считала, что мне надо вас, Адам, благодарить за Джейни.

Он проследил за ее взглядом.

– Давайте сойдемся на том, Элинор, что нам обоим очень повезло.

– Удивительно повезло.

Они продолжали молча смотреть на меня, будто чего-то ждали. Дэвид взял меня за руку, решительно собираясь увести.

– Пойдем в конюшню, поговоришь с Сарой, – предложил он.

– О, погоди, даты что? – запротестовала я. – Ради Бога, Дэвид, отпусти меня, мы только что приехали и…

– Не будь такой дурочкой, Джейни, – весело сказал он и потащил меня еще быстрее. – Эти двое ждут-не дождутся возможности поговорить о тебе, чтобы самым глупым образом излить свои восторги. Я не намерен ни участвовать в подобных превозношениях, ни позволить тебе их слушать и возгордиться. На влюбленных мужей приятно смотреть, но выслушивать их, пожалуй, не стоит.

– Ты скоро сам станешь одним из них, Дэвид. Он рассмеялся.

– Да. И да благословит тебя за это Бог, Джейни Гэскуин. У конюшни мы остановились и посмотрели в ту сторону, где за пастбищами виднелась ферма Кэтлингов и усадьба "Кимберли".

Меня охватило теплое, блаженное спокойствие. Это будет наш дом. Дом Адама, мой и наших детей. Во мне растет его дитя, и прежде чем опадут последние осенние листья, я почувствую, как оно шевелится. Здесь, на этой земле, мы будем жить, вместе преодолевая те трудности, которые могут встретиться нам на пути. Любовь наша закалилась в испытаниях, через которые мы вдвоем прошли, и Господь благословил нас друзьями, чьи сердца бьются в унисон нашим.

– Добро пожаловать домой, Джейни. А теперь пошли, поговоришь с Сарой. Она носит своего первого жеребенка, – произнес Дэвид.

Рассмеявшись, я снова взяла его под руку.

– Тогда у нас много общего, – сказала я.