Мы выпили за мое здоровье, и я уселась рассматривать подарок. На обратной стороне амулета были заметны слабые следы обработки, и я с изумлением спросила:

— Ты сделал это из золотой монеты, Габнор? — Дэниел кивнул, и я, наконец, вспомнила, где я видела это. — О, теперь я вспоминаю. Это похоже на монету, которую ты дал мистеру Локхарту в тот день… — Я осеклась, поняв, что нарушила наше негласное правило: не говорить о прошлом. — Прости, — виновато добавила я.

Дэниел покачал головой:

— Извиняться не за что, дорогая моя. — Он стал задумчивым, его мысли унеслись далеко. — Иногда мне хочется поведать тебе, что стоит за тем давним визитом мистера Локхарта. Сейчас это уже неважно, но… — Он вновь надолго замолчал, а потом заговорил, будто и не заметил своей паузы: — Вот уже тридцать лет я несу чувство вины, и, возможно, оно станет чуть полегче, если я поделюсь с тобой. — Он положил свою руку на мою и улыбнулся. — Поделюсь со своей приемной дочерью, с другом и попутчиком.

По спине моей пополз холодок.

— Скажи мне, если только ты сам желаешь этого, Габнор. Я не настаиваю.

— Я полагаю, что время пришло, — сказал он. — Ты помнишь, что тебе говорил обо мне тот молодой человек?

Я сделала над собой усилие, чтобы вернуться в прошлое, откинув три года.

— Он сказал, что твое настоящее имя Ма Хо и что ты разрушил его семью, принеся его отцу позор и смерть. Но ведь эти обвинения нелепы. Ты никак не мог сделать такое.

Дэниел вздохнул:

— Спасибо тебе, Кейси, милая. Но, кажется, мистер Локхарт сказал сущую правду.

Я искала слова, чтобы возразить — и не находила. Дэниел взглянул на луну и продолжал:

— Его отец был основателем Торговой компании «Локхарт». Это была очень большая компания, она имела отделения в Шанхае и Гонконге, и крупнее ее была только «Джарден Мэтсон». Отец его был истинным гением торговли. Богач, но любил риск. Однажды, в Гонконге вся сеть его магазинов была уничтожена огнем, а еще большая торговая площадь погорела в Шанхае. Это было печально, но еще хуже был то, что сам Р. Дж. Локхарт был обвинен в поджоге.

— Как так?

— Есть два ответа на этот вопрос. — В его голосе звучала усталость. — Первый в том, что у него были большие финансовые затруднения, и он сделал это, чтобы получить страховку. Именно это утверждало обвинение на суде. Второй ответ — и истинно правдивый — в том, что кто-то намеренно обвинил его в поджоге, чтобы подставить. Кто-то сфабриковал дело против него.

— Сфабриковал? Но кто?

Дэниел долго молчал. Наконец он заговорил:

— Кейси, ты знаешь, что такое тонг?

— Тонг? Нет, я не знаю значения этого слова.

— Это тайное китайское общество, вроде сицилийской мафии или каморры в Италии. Каким-то образом семья Локхартов задела могущественный тонг, возможно, что это было связано с бизнесом. Лидеры тонга решили уничтожить Торговую компанию «Локхарт». Для этого было необходимо уничтожить самого Р. Дж. Локхарта. Был разработан план и разосланы приказы. Двум младшим членам тонга было приказано устроить пожар, а затем признаться владельцам страховой компании, что Р. Дж. Локхарт заплатил им деньги за поджог складов в Гонконге и Шанхае. И я был одним из этих младших членов тонга.

Я приложила руки к щекам. Золотой амулет, о котором я почти позабыла, свисал между моих пальцев, и я чувствовала его холодок.

— Ты, Габнор? — прошептала я.

Дэниел потер глаза, словно они вдруг заболели.

— Я работал клерком в Гонконге на складах пять лет, — сказал он. — В течение этого времени представлялось несколько случаев поговорить с самим мистером Локхартом — и мне он понравился, Кейси, он вправду понравился мне. Когда меня впервые призвали на тонг и дали приказ, я сказал, что не могу сделать такой подлости по отношению к своему хозяину. Тогда они сказали, что сделают с моей матерью, если я не подчинюсь и нарушу клятву беспрекословного повиновения, которую давал четыре года назад, вступив в тонг. Меня охватил ужас:

— Но почему ты вступил в него? Почему?

Он опустил глаза:

— Мне представился шанс, когда я был шестнадцатилетним мальчишкой. Не буду притворяться: я даже не сомневался. Для меня, который в то время пытался хоть как-то прокормить четырех сводных братьев и сестер, чтобы мать не была вынуждена заниматься единственным ремеслом, которое знала с юности, для меня тогда вступление в тайное общество было мечтой. Тонг кормил и защищал меня, мою семью и гарантировал работу. Я был слишком молод, чтобы понимать, какую цену могу заплатить за членство в тонге, и слишком глуп, чтобы осознать страшную реальность, которая стоит за этой идеей. Они несут смерть и пытки, и они не знают пощады. Поэтому я подчинился их приказам, и я был одним из настоящих поджигателей и одним из тех, кто ложно обвинил мистера Локхарта.

Я придвинулась ближе к Дэниелу, продела свою руку под его локоть и положила голову ему на плечо. Мне нечего было сказать. Молодой Ма Хо вынужден был сделать суровый выбор, и он выбрал меньшее для него зло.

— Нас заверили, что приговор будет легким, с учетом «чистосердечного признания», — добавил он, и его голос был едва слышен сквозь плеск волн о борт. — Я прослужил клерком только один год. Тонг платил моей матери достаточно денег, чтобы обеспечить пропитание в течение трех лет даже тогда, когда самый младший в семье будет стар и не сможет работать. Мистер Локхарт был признан виновным в поджоге и мошенничестве. Компания его была разорена, а честь семьи запятнана. Он был приговорен к семи годам каторжных работ, а через два года, посылая каждый год аппеляции, умер в заключении.

Наступила тишина: только за бортом «Кейси» раздавался плеск волн. В этот мой день рождения я из состояния полного и безмятежного счастья перенеслась в состояние отчаяния и печали, но в тот момент я не думала о себе.

Сидя с закрытыми глазами, я старалась представить себя мальчишкой, китайцем-полукровкой, который никому не желал зла, но который принес смерть и несчастье семье Локхарт.

— Что случилось с женой и детьми мистера Локхарта? — спросила я.

— Его жена была молода. У них была девочка пяти лет и годовалый мальчик. Именно этого молодого Локхарта, мистера Чеда Локхарта, вы встретили в Ферн Галли двадцать два года спустя. Мать его была мужественной женщиной. Она осталась в Гонконге с детьми и работала на американскую компанию как агент по закупкам. Думаю, ей помогал врач-американец, бывший друг ее мужа. У нее было мало друзей: ведь она была исключена из британского общества. Она приходила ко мне в тюрьму…

Дэниел замолчал, и я почувствовала, как по его телу пробежала дрожь. Затем он продолжил:

— Она знала, что муж невиновен. Знала, что я дал ложные показания. Она приехала, чтобы умолять меня рассказать правду и спасти честное имя мужа. Я… я ничего не мог ей сказать. Сидел перед ней немой, неспособный вымолвить ни слова. Когда она уходила, то сказала, что будет бороться до конца своих дней, чтобы открыть, какой я лжец и преступник, — я сказал тюремному начальству, что больше не желаю ее видеть. Это было невыносимо для меня, Кейси.

Дрожащим голосом я проговорила:

— Бедная женщина. И бедняга Ма Хо. А что случилось, когда ты вышел из тюрьмы?

— Моя семья уехала. В те времена услугами моей матери регулярно пользовался, когда бывал в Гонконге проездом, китайский торговец из Макао. Он был настолько влюблен в нее, что взял с собой в Макао вместе с детьми, как я предполагаю, в качестве наложницы. Я был бывшим осужденным, не мог компрометировать ее, поэтому не рискнул разыскивать мать. Но я хотел выйти из тонга и оставить Гонконг. Я нанялся кочегаром на грузовой корабль, идущий в Манилу. Потом я работал во многих местах и освоил много профессий. Я рассказывал тебе об этом, когда ты была маленькой. В конце концов я попал на Ямайку… и Господь даровал мне встречу с Мэй, а потом я женился на ней.

Дэниел замолчал. Прижавшись щекой к его плечу, я слушала и наблюдала, как качается мачта в звездном небе под плеск волн, и думала о том, какая странная и трагическая судьба выпала на его долю.

— Я рада, что у тебя были годы счастья с Мэй. Ты знаешь, как мистеру Чеду Локхарту удалось разыскать тебя после стольких лет?

— Не могу сказать с уверенностью. Знаю только, что с самых юных лет молодой Локхарт посвятил себя тому, чтобы восстановить честное имя отца. Я знаю, что он приехал в Очо Риос, узнав обо мне от моей семьи. Ежегодно я писал матери письма до самой ее смерти, теперь ее нет уже восемь лет. Она была проституткой, но она выносила, родила и вскормила меня и обеспечила мне образование в школе при Миссии. Я любил ее, Кейси. Возможно, когда молодой Локхарт подрос, он стал разыскивать тех, кто оклеветал его отца, и заставил их во всем признаться. Возможно, он отыскал мою мать в Макао и выяснил, что письма от меня приходят с Ямайки. — Дэниел пожал плечами. — То, как он разыскал меня — не имеет значения. Странно то, что два года подряд я сам пытался разыскать его.

Я взглянула на Дэниела:

— Как это, Габнор? И зачем?

— Я написал в гонконгский банк, который вел дела Торговой компании «Локхарт», запросив у них местонахождение семьи Р. Дж. Локхарта. Ответа не последовало. Тогда я написал адвокату, который защищал Локхарта, и мне дали адрес мистера Чеда Локхарта в Шанхае. Я написал туда, и почти год спустя пришел ответ, в котором значилось: мистер Чед Локхарт нанимал этот дом, но два или три года тому назад он вернулся в Англию. Вся эта переписка заняла много времени, потому что почта между Китаем и Ямайкой ходит небыстро. Со стороны того человека в Шанхае было очень любезно написать мне ответ, но он не дал адреса мистера Чеда Локхарта в Англии. Я как раз обдумывал, что делать дальше, когда ты приехала на лошади с известием, что меня разыскивает человек, назвавшийся моим врагом. — Дэниел встал и подошел к борту. Я последовала за ним. — Когда умерла моя Мэй, я стал свободен и мог уже что-то предпринять, чтобы сложить с себя хотя бы часть вины, которую я носил. Я написал детальное признание и заверил свою подпись под ним у нотариуса и его партнера в Кингстоне. Я хотел послать это сыну Р. Дж. Локхарта, чтобы он смог восстановить честное имя отца… — тут его голос понизился до шепота, —..и, возможно, я бы избавился от воспоминаний, которые до сих пор гнетут меня. Я все еще помню ту смелую женщину, которая приходила в тюрьму уговаривать меня.

— Это признание было написано на том бамбуковом свитке, который ты отдал мистеру Локхарту в тот день?

— Да. И это еще одна причина, по которой я покинул Ямайку. Британское правосудие действует медленно, но верно. В нужное время меня бы переслали в Гонконг, и я бы ответил за то, что совершил.

Он снова замолчал. Я повернулась к Дэниелу и протянула ему браслет с амулетом.

— Надень мне это на запястье, пожалуйста, Габнор. Я буду надевать это по особым случаям — но ведь сегодня мой день рождения.

Он улыбнулся, облегченно вздохнул, обернул браслет вокруг моего запястья и застегнул.

— Наконец-то я рассказал об этом, и мне стало легче, — сказал он. — Постарайся не слишком плохо думать обо мне, Кейси.

— Я никогда не думаю о тебе плохо. Никогда. — Я подняла запястье и смотрела, как амулет, позванивая, качался на цепочке. — Когда-то он был золотой монетой, Габнор?

— Да. Испанской монетой в восемь эскудо. Называется дублон.

Я видела такую монету раньше один или два раза. В те дни, когда по Карибскому морю рыскали морские разбойники-буканьеры, когда Генри Морган, бывший пират, стал губернатором Ямайки, золотые монеты в восемь эскудо и серебряные песо были самой распространенной валютой от Мексики до Перу и от Панамы до Багам. Эти монеты все еще продавались на Ямайке — главным образом, мальчишками-туземцами, они находили их среди развалин старого Порт-Ройала.

— Это старинная монета? — спросила я.

— Не очень. Была отчеканена в 1794 году. На обороте при хорошем освещении видна дата, вместе с гербом и именем короля испанского Карлоса IV.

Землетрясение уничтожило Порт-Ройал в 1692 году, так что эта монета не могла быть выкопана из погребенных слоев.

— А Чеду Локхарту ты дал такую же монету — вместе с бамбуковым контейнером?

— Да!

Я ожидала, что Дэниел продолжит рассказывать, но он молчал. И я недоумевала, где он взял эти монеты, зачем он дал монету Чеду Локхарту и что он сказал ему, отдавая новую монету. Поскольку они говорили на китайском, я не имела понятия, что же между ними произошло, но задавать вопросов я не могла. Дэниел должен был сам решить, что из этой истории рассказать мне. Я смотрела на серебрянный ковер, который луна расстелила по глади моря вплоть до горизонта.

— Лучше не говорить тебе, откуда я взял эти монеты, — вдруг заговорил Дэниел. — Я определил их происхождение, прочитав старинные источники в библиотеке Института Ямайки. Это особые монеты, их у меня было четыре. Одну я отдал мистеру Локхарту, две я расплавил перед тем, как отдать ювелиру для цепочки и застежки. Четвертая — это амулет. Я стер оборот и выгравировал на нем силуэт «Кейси».

— Могу я спросить, почему мне лучше не знать, откуда они? Я знаю, что ты не мог украсть их, Габнор, так что очень странно, почему ты сказал это.

— Знать, откуда они и что из себя представляют, может быть опасным для тебя, милая Кейси. — Он сложил руки на груди и сокрушенно вздохнул. — Возможно, я ошибаюсь. Возможно, в другой день я скажу тебе об этом. Хотелось бы мне быть мудрее. Я часто не знаю, как лучше поступить.

Я обвила руками его шею.

— Ты самый лучший и самый мудрый человек, кого я когда-либо знала, Габнор. — Я отвернулась, не в силах подавить зевок. Дэниел рассмеялся, а я сказала: — О, прости. Я вдруг так захотела спать. Думаю, я уберу сейчас со стола и пойду в каюту.

— Ничего не трогай, Кейси. Я сам все уберу. Иди, и, пока ты готовишься ко сну, я развешу твой гамак.

— Ты уверен, что справишься?

Он улыбнулся.

— Я чувствую себя бодро и очень счастливо. У меня гора свалилась с плеч.

— Я так рада, Габнор. — Я подняла руку, чтобы еще раз взглянуть на браслет. — Спасибо за такой чудесный подарок ко дню рождения.

На следующее утро, на острове Св. Китса, Дэниел сошел на берег купить овощей — и вернулся очень озабоченным.

— Какой-то человек спрашивал о нас, Кейси, — сказал он, когда я помогала ему поднять мешок с овощами из лодки.

После того, как наши опасения о разоблачении наконец-то рассеялись, меня вновь охватило смятение и беспокойство.

— Какой человек? — встревожилась я. — Кто-то из Колониальной полиции?

— Нет. Я уверен, что он не оттуда. — Дэниел поднялся на борт и успокаивающе потрепал меня по плечу. — Если бы дело касалось официальных властей, они послали бы представителя.

— Тот человек не называл нас прежними именами?

— Нет, нет. Ничего такого. Кажется, он даже не знал наших новых имен.

— Тогда я не понимаю, как он мог расспрашивать о нас. Он все еще здесь? Кто рассказал тебе о нем, Габнор?

— Хозяин лавки, мистер Тэннер. Он сказал, что несколько недель тому назад какой-то англичанин расспрашивал о маленьком торговом судне, которое ходит под командой китайца и женщины. Англичанин приехал с одним из островных пароходов и уехал обратным рейсом на следующий день.

Страх мой начал слегка рассеиваться.

— Мистер Тэннер рассказывал тебе еще что-нибудь об этом англичанине?

— Только то, что он не торговец, а джентльмен, и что у него такая же борода, как у меня, только рыже-седая. На вид ему лет пятьдесят. Мистер Тэннер не знает его имени, и думаю, что тот говорил не много.

— Ну… это не слишком опасно, я думаю. Но это странно. Зачем бы ему интересоваться нами?

— Не знаю, милая. Может быть, он хотел предложить нам работу, для которой идеально подходит «Кейси» — а он знает о нас лишь понаслышке. Нас хорошо знают на островах, даже если не знают имен.

Это было верно: и судно, и Дэниела, и меня знали теперь во многих местах; но туземцы не называли приезжих по именам, а среди белых, с которыми мы имели дело, лишь немногие старались запомнить их. Обычно нас называли «Чинк («Чинк» — презрительное наименование китайца) и его девушка». Вытаскивая вместе с Дэниелом лодку из воды, я спросила:

— Мистеру Тэннеру известны наши имена. Что он сказал о нас ему?

— Он сказал, что полукитаец по имени Гарри Ленг и его женщина — кули торгуют и перевозят грузы на пароходе «Кейси», но трудно сказать, где они находятся в определенный момент времени. Мы можем быть в миле, а можем — в тысяче миль отсюда.

Я помогла Дэниелу поднять и закрепить лодку на блоках.

— Ты волнуешься, Габнор?

Он улыбнулся и покачал головой:

— Поначалу заволновался, потому что для меня это было неожиданностью. Но чем больше я об этом думаю, тем невероятнее мне кажется, что кто-то заподозрит, будто Гарри Ленг и его девушка были когда-то совсем другими людьми.

Я чувствовала, что успокаиваюсь. Я знала, что Дэниел не будет успокаивать меня притворно, если для этого нет оснований. В последующие несколько дней инцидент всплывал у меня в памяти легкой тенью, принося с собой любопытство, смешанное с некоторой тревогой. Думаю, те же ощущения испытывал и Дэниел, хотя мы никогда больше об этом не разговаривали.

Возможно, в следующий месяц и через милю-другую воспоминание и вовсе бы исчезло, но нам не представилось такой возможности. К нам подбиралось иное несчастье, гораздо более серьезное, которое вскоре должно было обрушиться на нас со всей силой.

* * *

Через две недели, идя на юг от Сент-Винсента с полутонной груза кокосовых орехов, который мы должны были доставить торговцу на Сент-Энтони, перед самым заходом солнца мы поняли, что приближается буря. Волна, идущая с Атлантики, замедляла здесь свой ритм и становилась опасно высокой. На горизонте на востоке и юго-востоке собирались облака; над морем проносились короткие ливни.

Дэниел стоял у руля. Я как раз только что вышла из камбуза с двумя чашками кофе с руках. Подав ему кофе, я спросила:

— Как ты думаешь, идет ураган?

Он долго вглядывался в небо на востоке и, казалось, нюхал воздух.

— Боюсь, что так, Кейси, — наконец сказал он. — Но он не настигнет нас еще часов двадцать-тридцать.

Мы пили кофе, обдумывая один и тот же вопрос. До Сент-Энтони было двенадцать часов интенсивного хода: там нам можно было бы укрыться от урагана. У нас хватило бы времени разгрузиться, заплыть на подветренную сторону острова и благополучно встать там на якорь, пока не разразится шторм. Но, если мы желали найти еще лучший кров и защиту от стихии, нам следовало поменять курс и плыть семнадцать-восемнадцать часов на юго-запад, чтобы достичь острова Ла-Фасиль. Когда-то это была французская колония, но уже почти 100 лет остров принадлежал Британии. Он имел форму длинной узкой дуги со «спинкой», обращенной на юго-восток. Это выгнутое побережье было покрыто высокими остроконечными скалами. С вогнутой стороны полоса пляжей и леса простиралась на милю внутрь острова. Население, составлявшее две-три тысячи человек, проживало в красивых аккуратных деревеньках и единственном городе-порте Тэйвистоке.

— У нас будет время разгрузиться на Сент-Энтони перед тем, как плыть на запад, к острову Ла-Фасиль? — спросила я.

Дэниел подумал и кивнул.

— Вообще-то это возможно, но риск велик.

— Я тоже так думаю. Но если мы возьмем курс на Тэйвисток, то пройдет много времени, прежде чем мы сможем выгрузиться, а мы не единственное торговое судно на островах.

— Мистер Лэтем к тому же покупает грузы только в первую неделю месяца, — добавил Дэниел. — Нам невыгодно оставлять груз на борту, поэтому мы идем в Сент-Энтони. Там же укроемся. Это лишь ненамного менее безопасно, чем Ла-Фасиль.

Итак, решение было принято, и мне казалось, что правильное. Никакая интуиция не подсказала нам, что странная причуда Судьбы сделает наше решение бессмысленным.

Мы плыли всю ночь, по очереди сменяя друг друга у руля. Ветер усиливался, и мы меняли положение парусов, чтобы плыть на возможно большей скорости.

На рассвете тускло-красное солнце осветило зловещим свинцовым отблеском облака восточного края горизонта. Девяносто минут спустя мы вошли в залив Сент-Энтони.

Здесь все приготовились к урагану. Были наглухо забиты окна домов, лодки затащили вверх по ручьям и желобам или затопили в песчаных заливах. Вскоре после того, как мы причалили к деревянной пристани, мистер Лэтем, хозяин магазина, уже спешил нам навстречу с двумя мальчиками-туземцами и запряженным в тележку мулом, чтобы принять наш груз.

Мы уже несколько раз имели дело с мистером Лэтемом. Он знал Дэниела как Гарри Ленга, а меня как Кейси; но не раньше, чем он увидел меня в третий раз, он понял, что человек в кепке, свободных обрезанных штанах и ниспадающей рубахе — женщина. Человек темпераментный и горячий, он в изумлении воскликнул:

— Бог ты мой, а ведь это женщина, Ленг!

— Кули, — равнодушно пожал плечами Дэниел. Он отвечал с американским акцентом, который всегда использовал, когда мы были вместе на берегу. — Мама — индианка, папа — белый. Я дешево купил ее в Пуэрто-Рико.

И мистер Лэтем кивнул, моментально удовлетворив любопытство. Его не особо интересовали морские цыгане, с которыми он имел дело не чаще двух раз в год.

Как обычно, когда мистер Лэтем и Дэниел заключали свою сделку на палубе, я маячила в отдалении и одновременно пыталась быть полезной. Мы сконструировали подъемник, и я наполняла сетку кокосами, а мальчишки крутили лебедку снизу и выгружали в тележку.

Я подсчитала, что хватит четырех подъемов лебедки с сеткой, чтобы перегрузить кокосы, и уже загружала сетку в третий раз, когда вдруг услышала незнакомый голос, говоривший чисто по-английски. На палубе вскоре появился Дэниел и сказал:

— Поднимайся сюда, Кейси, а мальчишки закончат выгрузку.

Я была озадачена, но ничего не ответила и поднялась по лестнице. Я стояла, нагнув голову, с сжатыми в карманах брюк кулаками, глядя отсутствующим и равнодушным взглядом на сцену, происходящую на пристани. Однако равнодушие нисколько не отражало моего действительного интереса. Дэниел стоял вместе с мистером Лэтемом у трапа.

На пристани лежал на носилках человек, накрытый до плеч серым одеялом. У него были темные волосы и давно не бритая щетина. Поначалу я подумала, что это слишком светлокожий туземец, но затем поняла, что его кожа белая, но сильно обветренная и загорелая, вроде моей. Под загаром угадывалась нездоровая, болезненная бледность. Лицо его было мокрым от пота, глаза закрыты, было видно, что он крайнее истощен.

На трапе стоял еще один человек, с тонкими чертами худого лица и песочного цвета волосами, лет сорока; одет он был в мятый черный хлопковый пиджак, какие носят священники. Возле носилок переминались двое туземцев. Я поняла, что именно они принесли больного на пристань, но не могла понять зачем.

Дэниел кивнул в сторону человека, стоявшего на трапе, и обратился ко мне в обычной резкой манере, которую мы с ним намеренно приняли на себя на людях.

— Послушай-ка внимательно этого парня, Кейси. — Он взглянул на священника. — Скажите ей все еще раз.

Священник прищурился, и под порывом налетевшего ветра его спутанные волосы разлетелись:

— Вы желаете, чтобы я объяснил все мальчику?

— Это девушка, мистер Круз, — пояснил мистер Лэтем.

Дэниел кивнул.

— Эта женщина со мной. Сами скажите ей, мистер. Вы просите меня рискнуть не только моей жизнью.

Смутившись и растерявшись, тот взглянул на меня.

— Я э… я — преподобный отец Джон Круз, — начал он, — я послан Методистской церковью Англии принести Священное писание братьям нашим на Вест-Индских островах. Вы понимаете, что я говорю, мисс… э… миссис… юная леди?

Я кивнула.

Мистер Круз продолжал:

— Я посещаю острова, пытаясь установить молитвенные места в главных поселениях… Конечно, это работа предварительная…

Мистер Лэтем нетерпеливо вмешался:

— Ближе к делу, мистер Круз.

— Конечно, конечно. — Священник махнул рукой в сторону лежавшего на носилках и поспешно продолжал: — Как я уже объяснил вашему… э… мистеру Ленгу, этот человек на носилках — американский джентльмен, приехавший на Сент-Энтони ежемесячным пароходом из Гренады. Вероятно, он заразился желтой лихорадкой, потому что почти сразу же заболел. Мы с женой взяли его на свое попечение в коттедж, который снимаем, и наняли местную женщину для ухода за ним. Одно время мы полагали, что он умрет, но, как видите, он выздоравливает, жар спадает. К несчастью, в последние два дня у мистера Редвинга развился острый аппендицит. Понимаете ли вы, что значит это слово?

Я взглянула на Дэниела. Он ткнул себе в живот пальцем и застонал.

— Кишки там у него прохудились в животе, — пояснил Дэниел.

Я кивнула и вновь посмотрела на мистера Круза, недоумевая, что же мы можем сделать для бедняги.

Мистер Лэтем быстро заговорил: вероятно, ему надоело красноречие мистера Круза.

— Миссис Круз — она опытная сиделка, понимаете? Она говорит, что эта дрянь в кишках будет разбухать и воспаляться, пока не прорвется, и тогда больной умрет. Ему нужна операция. Ему нужен специальный врач, который вскроет живот и вырежет плохую часть. Понимаете? Здесь нет врача. Единственное, где могут помочь — на Ла-Фасиль. Там есть монастырь. Монашеский орден — и монашки врачуют и присматривают за больными. Они лечат больных на нескольких островах. Хотя не знаю, используют ли там хирургию.

Мистер Лэтем продолжал говорить, затем вступил мистер Круз, но я едва слушала их, потому что теперь знала, что требовалось от нас: меня пробрал страх. Человеку на носилках, мистеру Редвингу, как его назвал священник, требовалась срочная операция. Единственным шансом на жизнь для него был остров Ла-Фа-силь, но и этот шанс был невелик. Мы знали монастырь и госпиталь при нем. Однажды мы перевозили медицинские грузы с острова Сен-Винсент, когда встал на ремонт монастырский пароход. Я не надеялась, что у них хватит умения и инструментов, чтобы удалить аппендикс, но если это не сделать — человек умрет.

Была единственная возможность доставить больного сегодня же на Ла-Фасиль, и эта возможность была, — «Кейси». Но, иди мы под парусом или под парами, нам потребуется от восьми до десяти часов, чтобы достичь острова. Вопрос состоял в том, успеем ли мы достичь его прежде, чем разразится ураган?

Мои мысли были прерваны мистером Крузом:

— …Этот английский хирург как раз совершает тур по гражданским и военным госпиталям Вест-Индии по договору с Колониальным Ведомством, чтобы проинструктировать их по новым методам. Я вижу волю Господа нашего в том, чтобы именно в этот момент мистер Кэррадайн находился в госпитале Ла-Фасиль.

Эти слова лишили меня самой веской причины для отказа от рискованного путешествия, и мой страх возрос. Дэниел стоял со сложенными на груди руками, полузакрыв глаза: вероятно, он размышлял — но я знала, что он наблюдает за мной. Это решение он не мог принять без моего согласия.

— Это опасное дело, Ленг. До урагана осталось от шести до десяти часов, а возможно, он обрушится раньше, — сказал мистер Лэтем.

— Я не могу заставить вас рисковать жизнью, — низким прерывающимся голосом заговорил священник. — Я могу только сказать, что думаю: этот человек умрет, если ему не сделать операции в ближайшие сутки. Возможно, нужно также добавить, что мистер Сэмюэл Редвиг в некотором роде бизнесмен, поскольку вкладывает время и деньги в поиск природного удобрения на наших островах. Он хорошо заплатит…

Дэниел оборвал его, резанув рукой воздух:

— Я не торгуюсь за человеческую жизнь, — почти прорычал он. — Вы все сказали, мистер викарий, теперь помолчите, пока моя женщина думает.

— Бога ради, мистер Ленг, но… простите, вы уверены, что она все поняла?

— Я уверен. — Дэниел все еще наблюдал за мной, и у меня было странное ощущение, что за мной наблюдает еще одна пара глаз. Я очень боялась. Я любила море, но знала, каково оно в ярости и насколько оно безжалостно. Я взглянула на человека на носилках. Он был худым от болезни, но я ощущала, что его лицо из тех, на которых всегда играет улыбка. Ему было немного за сорок, насколько я могла предположить, и рост его был около двух метров. Я догадалась, что веки у него прикрыты неплотно и он присматривается ко мне. Именно его взгляд я и почувствовала.

Сама не зная почему, я направилась к носилкам. Мистер Круз удивленно взглянул на меня и отступил в сторону. Я опустилась возле носилок на колено и тут услышала, как Дэниел медленно говорит:

— Могу я оставить здесь Кейси с вами и вашей женой, до моего возвращения, мистер Круз?

Прежде чем священник ответил, я резко обернулась и громко сказала:

— Нет! Нет, Габнор. Моя не останется с этим святошей. Или оба идем на Ла-Фасиль, или оба остаемся.

Когда я поглядела вниз, то увидела, что глаза американца раскрылись шире и он внимательно смотрит на меня. Белки глаз были желтыми, в глазах стояла боль, но я увидела в них удивление и интерес. Я поняла, что он находился в сознании в течение всего разговора, что означало: он знает, что теперь его жизнь полностью зависит от моего решения.

Губы его, пересохшие и потрескавшиеся, слегка раздвинулись в подобии улыбки.

— Привет, Кейси, — хриплым шепотом сказал он.

— Почтение, мистер, — глубоким «туземным» голосом ответила я.

Мы посмотрели друг на друга. Он слегка тряхнул головой и проговорил:

— Вот такой вот небогатый выбор, маленькая леди.

Теперь было слишком поздно. В те секунды, что мы обменялись взглядом, он стал для меня не далеким, а реальным страдающим человеком. Я встала и взглянула на Дэниела:

— Моя не хотеть сидеть и смотреть, как он будет тут умирать, Габнор. Твоя женщина говорит, что нужно везти его на Ла-Фасиль.