ГЛАВА I

Когда вы действительно голодны и у вас ровно полтора шиллинга на обед, то стоящая перед вами проблема требует серьезного размышления. Некоторое время я колебался между рестораном Парелли и Карси. У Парелли дают за шиллинг четыре весьма приличных блюда, и еще остается шесть пенсов на выпивку и на чаевые. Но, с другой стороны, скатерти там обычно грязные и атмосфера зловонная, словно в китайском притоне.

В этом отношении Карси стоит несравненно выше, но еда там не стоит шиллинга. А так как в данный момент центром моего внимания была еда, то я в конце концов склонился в пользу Парелли.

Первое лицо, бросившееся мне в глаза, когда я открыл дверь, был Билли Логан. На секунду я подумал было, что ошибся, но, взглянув на него еще раз, увидел длинный красный шрам, идущий от правого глаза вниз. Билли вывез этот шрам как единственное воспоминание о неудачном восстании в Чили.

Он был занят едой и не заметил, когда я спокойно подошел к его столу.

— Алло, Билли! — воскликнул я, — какого черта вы делаете в этом мирном уголке?

Он поднял глаза и посмотрел на меня в упор.

— Как, это Джек Бертон? А я-то думал, человече, что вы уже умерли!

Я выдвинул стул и уселся против него.

— Мне жаль вас огорчать, Билли, — заметил я, — но я еще не собираюсь умирать.

— Этот осел Голди сказал мне, что вас хлопнули по голове в каком-то глухом закоулке Боливии, — объяснил Билли, перегнувшись через стол и хватая мою руку, словно желая убедиться, что я действительно из плоти и крови.

— Да, — сказал я сухо, — я полагаю, что об этом случае были известия, но мне было удобнее не опровергать их.

Билли осклабился.

— Я слегка сомневался тогда и с трудом мог себе представить, что вас стерли с лица земли…

— Между тем это было почти так, — сказал я. — Эй, человек, подайте сюда обед и бутылку пива!

— Я вас угощаю, — прервал Билли.

— В таком случае, я возьму бутылку бургундского вместо пива.

— Принесите две! — крикнул Билли. — Ну, а теперь рассказывайте! — прибавил он, когда кельнер быстро удалился. — Последний раз я видел вас во время нашей маленькой встряски в Буэнос-Айресе. Помните?

— Помню, Билли. Вот из-за нее-то я и приехал поправляться в Боливию.

Билли усмехнулся.

— Гм, мне кажется, вы не совсем достигли цели. Я закурил папироску в ожидании закуски.

— Я нашел нечто лучшее, чем здоровье, Билли, я нашел золото.

— Бог мой! — воскликнул он. — Где же оно?

— Не думаю, чтобы это место имело название, — заметил я, — во всяком случае я не старался его узнать. Я был один, а кругом страна кишела индейцами. Вот, посмотрите!

Я загнул рукав и показал ему великолепный шрам от хорошо направленной стрелы.

— Это одна из их визитных карточек. Билли окинул шрам взглядом знатока.

— Ваше счастье, что стрела не была отравлена. А что же с золотом?

— Я прекрасно могу найти опять это место, но мне нужны деньги. Это дело не для одного человека. Вот почему я в Лондоне.

— И вы их раздобыли? Я покачал головой.

— Напротив, я истратил все, что имел. Здесь все какие-то нерешительные; но мне не хочется окончательно отказаться от этого дела. Пощупаю еще Нью-Йорк.

— Пожалуй, вы правы, — сказал Билли. — Пока у вас нет рекомендаций и вы не затянуты во фрак, средний британец не решится пустить вас в дело. В Штатах вы будете иметь больше успеха. Когда вы едете?

— Как только найду пароход. Я торчал здесь до тех пор, пока у меня не осталось ровно столько, чтобы уплатить по счету. Завтра пойду на пристань и запишусь матросом на первый пароход, который меня заберет.

— Мне бы хотелось поехать с вами, — серьезно заметил Билли.

— Что же вам мешает?

— Я берусь за одно дело. Это многообещающее предприятие в Мексике, его затевают Мансуэлли. Они держат меня здесь около полутора месяцев, и я хочу дождаться конца.

— Хорошо, дайте мне какой-нибудь адрес, — сказал я, — в случае, если мое дело пойдет, а ваше — нет, я хотел бы иметь вас при себе.

Билли вынул карандаш и клочок бумаги и нацарапал несколько слов.

— Вот где я теперь остановился, — сказал он. — Воксхоллрод, 34. Я им скажу, куда пересылать письма, если я уеду.

Положив записку в карман, я сосредоточил все свое внимание на сардинах и картофельном салате. Заказанные Билли две бутылки вина привели нас в веселое настроение. Весь обед мы болтали без умолку, вспоминая старых друзей и дни, проведенные в Аргентине, где мы пять лет назад впервые наткнулись друг на друга. Я предложил закончить вечер в мюзик-холле. Но, к сожалению, у Билли было назначено свидание в связи с его делом, и он не мог пойти со мной. Все же он не только уплатил за обед, но еще настоял на том, чтобы я принял от него пару золотых, чему, признаться, я был очень рад. Если бы не это обстоятельство, то, уплатив по счету, я назавтра остался бы без гроша.

С сожалением распрощался я с ним в конце Джеральд-стрит и, пройдя через Лейстер-сквер, медленно спустился к набережной. Я жил в Челси и решил доплестись до дома пешком, не желая тратить три пенса на автобус.

Был прекрасный, мягкий летний вечер. Легкий ветерок колыхал деревья, временами поднимал с дороги лоскуток бумаги и, покружив его немного в воздухе, лениво опускал на землю. На набережной было мало народу — большей частью влюбленные парочки. Изредка попадались какие-то бывшие люди в поисках местечка на открытом воздухе на предстоящую ночь.

Я фланировал, позвякивая в кармане двумя золотыми, полученными от Билли, и лениво размышлял о своих делах.

Несколько месяцев назад я в приподнятом настроении покинул Боливию, надеясь, что мне — первый раз в жизни — предстоит случай нажить капитал. У меня не было и тени сомнения в том, что я нашел золото в огромном количестве и что мне удастся сколотить в Лондоне достаточный капитал для устройства хорошей экспедиции в глубь страны.

Семи-восьми недель, проведенных в Англии, было достаточно, чтобы убить все мои надежды. Английские деловые люди по природе своей осторожны: раньше чем принять предложение иностранца, они требуют подробных сведений о его прошлом. Что касается моего прошлого, то, как бы оно ни казалось интересным лично для меня, оно все же было до такой степени пестрым, что не могло внушить доверия капиталисту, понятия которого о жизни ограничиваются Ломбард-стрит и, скажем, Менденхедом.

Весьма вероятно, что Нью-Йорк может оказаться для меня не лучше, и даже хуже Лондона, но у меня не было серьезного намерения терять много времени в этом шумном аду. Прежде всего этого не допускали мои средства, и во всяком случае мне уже начинала надоедать вся эта скучная погоня за богатством. Если я сумею найти в несколько дней симпатичного капиталиста — ладно! В противном случае я решил не ломать себе больше голову над этим делом. Пусть себе золото лежит на своем месте, пока другой, более подходящий, путешественник не наткнется на него. И, наконец, я отнюдь не намерен проводить свою жизнь ни у дверей разных контор, ни в разговорах с жирными джентльменами во фраках, тогда как весь мир, со всеми его радостями и неожиданностями, лежит, открытый, передо мной.

Стоя под фонарем, прислонившись к парапету набережной, я следил за огнями маленького пароходика, который, старательно пыхтя, бежал вниз по Темзе. С непреодолимой силой охватило меня желание вырваться из этой отвратительной атмосферы. Я уже чувствовал вкус морской соли на губах и запах нежного, теплого воздуха широких пампас.

Я жаждал моря, солнца, простора, а больше всего — жизни, с ее смехом и борьбой. Я закинул руки назад и глубоко вздохнул.

— Слава богу, с этим покончено раз и навсегда!..

— С чем вас и поздравляю! — послышалось в ответ.

 

ГЛАВА II

Я хорошо справляюсь со своими нервами, но все же невольно вздрогнул. Обернувшись, я очутился лицом к лицу с высоким широкоплечим человеком во фраке, полуприкрытым длинным бурым пальто. В первую минуту черты его лица показались мне странно знакомыми. Я внимательно всматривался в него, стараясь припомнить, где я его последний раз видел. И вдруг меня осенило.

— Что это? — сказал я, — разве вы зеркало? Если бы не одежда, этот человек был бы моей точной копией.

Он улыбнулся странной улыбкой, игравшей только на губах и совершенно не соответствовавшей его холодным голубым глазам, которые тщательно изучали мою внешность.

— Весьма примечательное сходство, — заметил он спокойно. — Никогда не думал, что я так красив.

Я поклонился.

— А я никогда не видел себя так хорошо одетым.

— И даже наши голоса… — пробормотал он. — Кто тот безумец, который сказал, что на свете чудес не бывает?

— Наше сходство, — сказал я, — распространяется весьма далеко: мы оба одинаковые невежи.

Наступило короткое молчание, в течение которого мы все еще оглядывали друг друга с головы до ног. Затем он сунул руку в карман и вынул маленький золотой футляр с визитными карточками.

— Меня зовут Стюарт Норскотт. Может быть, вам знакомо это имя?

Он протянул мне визитную карточку.

Я, конечно, слышал о Стюарте Норскотте. И трудно было бы не слыхать о нем, когда газеты только и трубили, что о его делах и богатствах. Он таинственно появился неизвестно откуда в начале сезона и снял дом лорда Ламмерсфильда на Парк-Лэйн.

Но я принял карточку без дальнейших объяснений, как будто встреча с двойником-миллионером самое повседневное явление в моей жизни.

— Меня зовут Джек Бертон. Но, признаюсь, футляр для карточек не входит в программу моей жизни.

Он поклонился и сказал очень развязно:

— Ну, мистер Бертон, если судьба столкнула нас таким странным образом, то было бы обидно не воспользоваться этим случаем, чтобы познакомиться поближе… Если вы никуда не спешите, может быть, вы доставите мне удовольствие поужинать со мной?

Мне почудилось, что ему страстно хочется, чтобы я принял его предложение. Я решил испытать его и сказал с улыбкой:

— Это очень любезно с вашей стороны, но я только что обедал.

Он отстранил это возражение.

— Хорошо, хорошо! Ну, в таком случае, хоть бутылку вина? Ведь не каждый день встречаем мы своих двойников!

Как раз мимо нас, по набережной медленно проезжал кэб. Не дожидаясь ответа, Норскотт поднял руку и подозвал кучера.

Когда экипаж остановился, какая-то фигура в лохмотьях, до сих пор сидевшая в ожидании чего-то на одной из ближайших скамеек, поспешно прошмыгнула вперед, как бы желая открыть дверцу экипажа. Случайно взглянув на своего нового знакомого, я был поражен неожиданной переменой выражения его лица. Он похож был на человека, которому грозит неминуемая опасность. Мгновенно его правая рука опустилась в карман с совершенно недвусмысленным намерением.

— Назад! — крикнул он резко.

Бродяга, пораженный этим тоном, тотчас же остановился в полосе света от фонаря.

— Простите, ваша милость, — взвизгнул он, — я хотел только открыть вам дверцу, ваша милость!

Голубые глаза Норскотта смело пронзили его.

— Ладно, ладно, старик! — сказал он другим тоном. — Вот, получите!..

Он швырнул на панель серебряную монету, кажется, полкроны, и бродяга, совершенно ошеломленный, бросился ее поднимать. Норскотт все время следил за ним, затем подошел к экипажу и широко раскрыл дверцу.

— Угодно вам войти, мистер Бертон? — сказал он и, когда я поднялся в кэб, он обернулся к кучеру и крикнул ему: — В ресторан «Милан»!

Когда мы отъезжали, я заметил бледное лицо бродяги, по-видимому, нашедшего свою монету: стоя в тени, он не спускал с нас глаз.

Норскотт понял, что его волнение было мной замечено, и натянуто засмеялся.

— Не люблю таких субъектов, — сказал он. — Это, конечно, глупо. Их следует только жалеть. Но я не выношу, когда они подходят ко мне.

Его слова были просты и естественны, но нисколько меня не убедили. Мне доводилось видеть людей, застигнутых большой опасностью, и я не мог ошибиться в симптомах.

Впрочем, я воздержался от всяких объяснений, решив, что будет тактичнее переменить тему разговора.

— Боюсь, что мой туалет не подходит для «Милана», — сказал я. — Не знаю, удобно ли это?

Он пожал плечами.

— Мы возьмем отдельный кабинет, так будет гораздо приятнее.

Экипаж повернул на Стрэнд. Выглянув из окна, Норскотт дал кучеру некоторые указания. Свернув вправо и не доезжая до ярко освещенного подъезда известного ресторана, кучер остановился перед боковым незаметным входом.

Уплатив кучеру, Норскотт провел меня в большую залу, где вежливый и очень почтительный метрдотель вышел нам навстречу.

— Пожалуйста, отдельный кабинет и что-нибудь легкое к ужину, — сказал Норскотт.

— Слушаю, сэр, слушаю, — ответил тот. — Не угодно ли пожаловать сюда?

Он провел нас через длинный, ярко освещенный коридор и, остановившись перед последней дверью налево, открыл ее.

Мы очутились в маленькой, но роскошно меблированной комнате, в которой стоял стол, накрытый для ужина, дивно убранный цветами.

Норскотт просмотрел меню и заказал пару блюд, название которых мне было неизвестно, а затем прибавил:

— Принесите бутылку Гейдсика, 98-го года, и немного старого бренди.

Человек поклонился и, выдвинув стулья, бесшумно покинул комнату. Я не мог понять, заметил он наше поразительное сходство или нет. Во всяком случае он не показал вида.

— Я всегда думал, что хороший лакей — самое замечательное произведение природы!

— Да, — сказал Норскотт, садясь за стол, — а следовательно, и самое презренное!

— Это определение кажется мне несправедливым. Норскотт посмотрел мне прямо в глаза.

— Можете ли вы не презирать человека, который ради легкого заработка превращает себя в машину для рабского исполнения чужих прихотей? Вора я гораздо больше уважаю, чем хорошего лакея.

Я засмеялся.

— Вы, пожалуй, правы! Во всяком случае, если бы мне предстоял выбор, я бы скорее согласился стать вором.

— Кто вы? — спросил неожиданно Норскотт, и прибавил: — Я задаю вам этот вопрос не из пустого любопытства.

— Я был далек от этой мысли, — возразил я любезно. — Потому-то я и не решаюсь ответить вам сразу.

Он улыбнулся, устремив на меня любопытный, смущающий взгляд.

— Будем откровенны, — сказал он вдруг, — кажется, вы имеете возможность оказать мне значительную услугу, мистер Бертон.

— В самом деле? — отозвался я, закуривая папироску.

— С другой стороны, — продолжал он, — весьма вероятно, что и я вам мог бы пригодиться.

Я вспомнил о его пресловутых доходах и о моем прекрасном золотом поле в Боливии.

— Это вполне возможно.

Он облокотился на стол. Я заметил, что руки у него мускулистые и загорелые, руки человека, привыкшего к тяжелому физическому труду.

— Но я должен о вас знать несколько больше, — сказал он. — Кто вы? Откуда вы? Чего вы добиваетесь в жизни?

В этот момент открылась дверь и вошел лакей. Он принес ужин. Пока он расставлял блюда и наливал вино — восхитительное вино, кстати сказать, — Норскотт легко и остроумно говорил о разных незначительных предметах. Я отвечал наугад, в том же небрежном тоне. Мой ум был целиком занят тем таинственным намеком, который он мне бросил. Мне хотелось знать, какого рода услугу могу я ему оказать. Что она связана с нашим поразительным сходством, в этом я был убежден. Но дальше этого я не мог идти в своих догадках. Наша встреча на набережной, его приглашение к ужину и смущающая мысль о том, что он преследует какую-то, мне неизвестную, цель — все это было так внезапно и странно, что мне казалось, будто я попал в арабскую сказку на современный лад.

Однако не было никакой беды в том, чтобы ознакомить его с моим невинным прошлым и затруднительным настоящим. Я ничего не хотел от него скрывать, за исключением места нахождения моего золотого поля. Мне было совершенно ясно, что за ту неизвестную мне услугу, которую он от меня ждал, я, в свою очередь, мог бы заинтересовать его своим планом. Инстинктивно я чувствовал, что предложения мистера Норскотта окажутся весьма занятными. А потому, как только вышел лакей, я снова наполнил свой стакан и, глядя с улыбкой на собеседника, начал рассказывать ему о себе.

— Начну с того, что мне 34 года. Он посмотрел на меня внимательно.

— Вы кажетесь лет на пять старше.

— Да, — заметил я, — если бы вы пятнадцать лет пошатались по Южной Америке, вы тоже не показались бы моложе.

Некоторое удивление промелькнуло у него на лице. Он сухо засмеялся.

— О!.. В какой части Южной Америки вы были?

— Почти всюду, но больше всего в Аргентине.

— Что вы там делали?

— Легче сказать, чего я там не делал. Я был ковбоем, торговал рогатым скотом, был лавочником, солдатом, изыскателем… Много всякой всячины проделал! Южная Америка — широкое поле для самой разнообразной деятельности.

— Да, я с вами согласен. А что же привело вас в Англию?

— Превратное представление о британской предприимчивости. Последним моим делом в Южной Америке было открытие золота, целых россыпей золота, черт возьми! Я в этом деле кое-что понимаю! Я сюда приехал, чтобы найти капитал.

— И вам это не удалось? Я рассмеялся.

— Британские капиталисты так же богаты, как в день моего приезда.

— А каковы ваши планы теперь?

— Отправляюсь в Нью-Йорк с первым пароходом.

— Много ли у вас друзей в Лондоне? — спросил он

— Только моя хозяйка: она очень любезна, пока я eй аккуратно плачу. Этим ограничивается весь круг моих знакомств.

Последовало краткое молчание. Норскотт встал со стула, пересек комнату и запер дверь на ключ. Я следил за ним с любопытством. Он снова сел к столу и закурил.

— Мистер Бертон, — сказал он, — во сколько вы оцениваете вашу жизнь? Я хочу сказать, за какую сумму согласны вы рискнуть ею?

Он сказал это таким деловым и спокойным тоном, что я не мог удержаться от улыбки.

— Не знаю. Если бы я знал, что она имеет некоторую ценность, я пустил бы ее с публичного торга.

Он перегнулся через стол и в упор посмотрел на меня.

— Если вы сделаете то, чего я хочу, я вам заплачу десять тысяч фунтов.

 

ГЛАВА III

Ядостаточно привык к неожиданностям, но это предложение было похоже на чудо. У меня на минуту перехватило дыхание. Я откинулся на спинку стула и смотрел на своего двойника с подлинным восхищением.

— Вы ставите дело на широкую ногу, мистер Норскотт! А платите вы наличными?

Вместо ответа он сунул руку во внутренний карман и вытащил оттуда кожаное портмоне. Вынув из него четыре банковских билета, он положил их на стол.

— Здесь две тысячи фунтов, — сказал он спокойно. — Если вы принимаете мое предложение, я выпишу вам чек на остальные деньги.

Я посмотрел на билеты с тем почтительным интересом, с которым обычно смотрят на знатных иностранцев. Я не сомневался в том, что они подлинные. Затем после некоторого размышления я закурил папироску.

— Это, должно быть, весьма неприятное дело, — сказал я с некоторым сожалением.

При этих словах мой собеседник впервые засмеялся. Это был ужасный, безрадостный смех.

— Да, — сказал он сухо, — если бы я объявил конкурс, то запись была бы не велика. Раньше чем говорить о дальнейшем, — прибавил он, — я хочу взять с вас честное слово, что все, что я вам скажу, останется между нами, — примете вы мое предложение или нет.

— Безусловно, — ответил я без малейшего колебания.

— Великолепно!..

Весьма возможно, что через несколько дней, если мне не удастся принять некоторые меры, меня не будет в живых!..

Я вспомнил о маленьком инциденте на набережной и понял, что он говорит правду.

— Короче говоря, — сказал он, — я должен исчезнуть. Если я буду жить в Лондоне под своим именем, я непременно буду убит. Это дело дней, недель, даже месяцев — это зависит от меня, — но исход верный и совершенно неизбежный.

Я налил себе сам стакан бренди и поднял его на свет.

— Ситуация хороша по крайней мере тем, что она весьма проста.

Та же холодная усмешка заиграла на его губах.

— Это не так просто, как вы думаете. Господа, которые хотят ускорить мой переход на небеса, делают мне честь своим тонким и скрытым вниманием. Я, быть может, могу этого избегнуть. Сегодня вечером, например, мне это удалось. Но удастся ли мне выехать живым из Англии — этого я не знаю.

— Ага! — пробормотал я. Я начал понимать, в чем дело. Он кивнул головой, словно отвечая на мой невысказанный вопрос:

— Да, меня осенила эта мысль, когда я заметил вас по фонарем. Если бы я верил в сверхъестественное, то сказа бы, что вы мне посланы самим дьяволом. Я не думаю, чтобы какая-нибудь другая сила могла принимать во мне участие

— Ну, что ж! — сказал я шутливо, — если меня послал к вам дьявол, то я по крайней мере обязан ему хорошим ужином. — Чего вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы заняли мое место в мире. Хочу, чтобы вы сегодня же вечером переоделись в мое платье и вышли из этого ресторана как Стюарт Норскотт.

Я глубоко вздохнул и перегнулся над столом, ухватившись за его края обеими руками.

— Хорошо, — сказал я, — а потом?

— Я хочу, чтобы вы вернулись в мой дом на Парк-Лэйн и три недели жили бы там вместо меня. А затем, если вы после этого срока останетесь в живых, что маловероятно, вы можете делать все, что вам угодно.

Мне вдруг показалось, что вся эта история только шутка, результат какого-нибудь дурацкого пари или мимолетная причуда сумасбродного миллионера. Но блеск его стальных голубых глаз, испытующе смотрящих на меня, внезапно прогнал эту мысль.

— Это невозможно! — вырвалось у меня. — Если даже прислуга не заметит разницы, меня сразу уличит любой из ваших друзей.

— Почему? — спросил он. — Они могут подумать, что я стал забывчив или эксцентричен. Что же другое может прийти им в голову?

— Но подумайте, сколько незнакомого встретится мне: имена людей, ваши дела и даже ваш дом. Ведь я сам себя выдам!..

— Обо всем этом я уже подумал, — ответил он коротко. — Если бы я не мог предусмотреть все обстоятельства, я бы не сделал такого предложения.

Я взглянул на него с любопытством.

— А что может мне помешать взять ваши деньги и думать только о себе?!

— Ничто, кроме вашего честного слова, — сказал он.

На минуту наступило молчание.

— Ладно, — сказал я с коротким смехом, — гарантии не равны для обеих сторон. Но если вас это удовлетворяет!.. — Я пожал плечами. — Теперь посмотрим, правильно ли я понял ваше интересное предложение. За десять тысяч фунтов стерлингов, из коих две тысячи наличными, остальные чеком, я должен стать на три недели мистером Стюартом Норскоттом. Весьма вероятно, что за это время меня убьют. Если этого не случится, я буду свободен и могу снова стать самим собой…

Норскотт поклонился — полунасмешливо, как мне показалось.

— Вы прекрасно выразили мою мысль.

Я налил себе второй стакан бренди и выпил его небольшими глотками. Передо мной стояла перспектива стать Миллионером, хотя бы на три недели. Но, кроме того, это дело привлекало меня своей фантастичностью. Всего несколько часов назад я жаловался на тоскливую и однообразную жизнь, и вдруг судьба посылает мне необъятную возможность всяких приключений и волнений. От одной этой мысли мое сердце забилось сильнее.

— Если это не слишком нескромный вопрос, — сказал я спокойно, — мне хотелось бы знать, почему так интересует кого-то ваш переход в лучший мир?

Норскотт сощурил глаза, губы его сложились в неприятную усмешку, и он холодно ответил:

— Это мое личное дело, таким оно и должно остаться. Могу вас все же уверить, что, став на мое место, вы рискуете только быть убитым. Никакого преступления я не совершил. — Он засмеялся. — По крайней мере в прекрасных глазах английского закона!..

— Это весьма утешительно, — заметил я, — но все же я охотнее принял бы ваше предложение, если бы знал, кто именно так старается всадить в вас нож.

— К сожалению, мне это самому неизвестно. Если бы я знал… — его лицо стало на минуту похоже на жесткую маску. — Впрочем, есть какая-то пословица относительно двоих, исполняющих одну и ту же роль. Могу вам только сказать, что опасность реальна и очень близка. У меня достаточно оснований думать, что моя собственная прислуга вполне верна мне, помимо ее, я не стал бы доверять никому.

— Видимо, мне придется сидеть все время дома, — сказал я горько.

Норскотт сунул руку в карман и вынул маленькую записную книжку из красной кожи.

— После первых десяти дней вы можете поступать как вам угодно. Но вначале вам придется выполнить некоторые обязательства. Они записаны в этой книжке.

— И вам кажется, что я могу все это успешно выполнить?

Норскотт кивнул головой.

— Ваши нервы в прекрасном состоянии, и вы обладаете большой долей здравого смысла. Если вы даете слово, что употребите все ваше старание, то я могу вам доверяться. Если же вам не удастся, — Он пожал плечами, — то ведь меня во всяком случае тут не будет.

Чувство злорадства вдруг наполнило меня при одной мысли о всех предстоящих мне волнениях. Я протянул ему через стол руку.

— Хорошо, обещаю приложить все свои старания. Он схватил мою руку, и минуту мы так сидели по обе стороны стола, не проронив ни слова. Норскотт первый прервал молчание.

— Я завидую вашим нервам, мистер Бертон, — заметил он спокойно.

— Прежде они были куда лучше, — сказал я с сожалением.

Норскотт вырвал листок из записной книжки и, положив его на стол, стал чертить карандашом какой-то план. Я придвинул стул, чтобы следить за его работой.

— Я вам даю грубую схему внутреннего расположения моего дома, — сказал он. — Это нижний этаж; здесь столовая и бильярдная. Кабинет и спальня как раз над ними, в первом этаже. Они сообщаются вот так. — Он ловко и ясно очертил различные комнаты и надписал их названия посредине каждого квадратика.

— Это все понятно, — сказал я, взяв бумагу. — Что вы скажете относительно прислуги?

— Слуг у меня всего трое: две женщины и Мильфорд, лакей. Я избавился от всех остальных за последние две недели. Эти же были со мною с тех пор, как я нанял дом, и, мне кажется, им можно доверять. Мильфорду — уж наверное. Я к нему всегда относился хорошо, и он мне как будто благодарен.

— Так вот, — сказал я, — если он примет меня за Стюарта Норскотта, то я надеюсь довести дело до конца.

— Да, — заметил Норскотт, — единственное лицо еще, которое вас может беспокоить, это мой двоюродный брат, Мориц Фернивелл. Я, кажется, обещал поехать к нему и провести несколько дней у него в Суффольке. Было бы лучше, если бы вы могли этого избежать. Во всяком случае следите за тем, чтобы не сделать ни одного промаха в его присутствии.

— Что это за человек? — спросил я. Норскотт сдвинул брови.

— Не знаю. Это мой единственный родственник на всем белом свете, и до известной степени я ему доверял. Иногда мне кажется, что это было глупо. Если бы я знал… — Его брови еще больше сдвинулись и руки нервно сжались так, что кожа на суставах побелела.

— Полнота ваших сведений изумительна, Норскотт, — заметил я.

— Если бы я останавливался на пустяках, — сказал угрюмо Норскотт, — меня бы не было здесь.

Он вынул чековую книжку и выписал чек на восемь тысяч фунтов.

— Вот деньги, — сказал он. — Кроме них, у меня еще есть на моем текущем счету несколько сот фунтов стерлингов, и, если вам угодно, я могу подписать несколько чеков с тем, чтоб вы их сами заполняли для текущих расходов. Кроме того, вам необходимо научиться подделывать мою подпись. Как вы думаете, вы сумеете это сделать?

— У меня, правду сказать, опыт в этом направлении небольшой. Но, надеюсь, при некоторой практике я с этим справлюсь. А как у вас у самих обстоит дело с деньгами?

— Я уже заранее принял все меры и только ждал случая, чтобы применить их на деле.

Вдруг постучали в дверь. Норскотт сунул чековую книжку обратно в карман, встал, прошел через комнату и повернул ключ.

Вошел лакей и с виноватым видом остановился на пороге.

— Я пришел узнать, не требуется ли вам чего-нибудь, сэр?

— Кажется, ничего, — спокойно сказал Норскотт. — Впрочем, подайте мне счет. Думаю, что с вашей стороны нет препятствий к тому, чтоб мы еще на некоторое время задержали эту комнату? Мы говорим о делах.

Лакей поклонился.

Норскотт вынул пятифунтовый билет, протянул его лакею и движением руки отказался от сдачи. Лакей оставил нас, бормоча слова благодарности. Норскотт закрыл за ним дверь на ключ и подошел опять к столу.

— Я готов, — сказал он учтиво.

В одно мгновение я снял свой костюм и положил на стул.

Наше полное переодевание длилось приблизительно четверть часа. Вся одежда Норскотта вполне подошла для моей фигуры, только его лакированные ботинки были на полномера меньше, чем нужно. Закончив одеваться, я с чувством некоторого удовлетворения посмотрел в зеркало. Иллюзия была полная.

В моем старом синем костюме Норскотт превратился в совершенно другого человека. Он казался в точности тем изображением, которое я ежедневно видел в зеркале моей меблированной комнаты. Приблизившись к столу, я наполнил оба стакана остатками превосходного бренди.

— Пью за нас, потерявших самих себя! — сказал я. Норскотт поддержал тост, а затем, поставив стакан на стол, передал мне чековую книжку и ключ от дверей, лежавшие тут же, перед ним, на столе. Я положил их к себе в карман вместе с записками.

Внезапно мне пришли на ум последние слова Вольтера: «А теперь вперед, в мир приключений!».

— Нам лучше не выходить вместе, — сказал Норскотт. — Прощайте! Не думаю, чтобы нам пришлось еще раз встретиться, разве только в аду, если таковой существует!

— Вероятно, я первый выясню этот вопрос… — ответил я.

Я взял бурое пальто, лежавшее на диване, и, пройдя через комнату, открыл дверь, закрытую на ключ. Норскотт стоял на месте, сложив руки, и следил за мной все с той же странной, безрадостной улыбкой.

— Прощайте, — сказал я, — желаю вам счастья!

Затем я вышел и захлопнул за собой дверь.

Пройдя через длинный коридор гостиницы, я дошел до бокового входа, в который мы вошли. Дежурный лакей в ливрее быстро подошел ко мне.

— Угодно автомобиль, сэр?

— Да, — сказал я, — позовите.

Мне было холодно, хотя мое сердце билось несколько чаще обыкновенного. Когда автомобиль подкатил, я дал шиллинг любезному джентльмену в ливрее, сказал шоферу адрес Норскотта на Парк-Лэйн, затем сел в автомобиль и с приятным чувством удовлетворения расположился на удобном сиденье.

Дело пущено в ход — теперь в этом не было ни малейшего сомнения. Если я изменю слову, данному Норскотту, мне предстоит целая вереница таких интересных переживаний, о которых не мог бы мечтать самый смелый ум. Кроме приятной перспективы почувствовать нож между ребрами в любой час дня и ночи, мне еще предстояла поистине громадная задача разыгрывать чужую роль в течение трех недель! Я снова усомнился, не сумасброд ли этот Норскотт, желающий поиздеваться на мой счет? Я старался возобновить в памяти весь наш разговор с момента нашей встречи, но не нашел в нем никаких признаков безумия. Но если это просто шутка, она дорого обойдется автору. Я вынул бумагу, которую мне дал Норскотт, зажег восковую спичку и стал изучать план его дома. План был в достаточной степени ясен. Мне стоило только подняться по лестнице, чтобы оказаться перед дверьми спальни, окна которой, по-видимому, выходили в Гайд-Парк. Этих сведений во всяком случае было достаточно для нынешней ночи. Остальное можно изучить на следующий день.

Я вздрогнул от неожиданности, когда мы внезапно остановились перед величественным домом недалеко от Эпсли.

— Черт возьми! — пробормотал я, — надеюсь, что тут нет ошибки!

Взяв себя в руки, я вышел на тротуар и дал шоферу полкроны.

Он почтительно дотронулся до шляпы, остановил счетчик и тихо покатил дальше, по направлению Оксфорд-стрит. С полминуты я колебался, а затем, поднявшись по широкой каменной лестнице, всунул ключ в дверь. Она открылась довольно легко и, глубоко вздохнув, я переступил через порог.

Я очутился в большом круглом вестибюле с колоннадой, освещенном электрическим канделябром. Множество пальм в горшках и висячие корзины с тепличными цветами придавали этой комнате роскошный и комфортабельный вид. По углам были расставлены глубокие вольтеровские кресла из красной кожи. Пока у меня не было оснований быть недовольным новым жилищем.

Не успел я захлопнуть входную дверь и ступить на мягкий турецкий ковер, как послышался звук сдержанных шагов и из-за драпировки в конце вестибюля появился человек. Это был спокойный, приятный малый лет сорока пяти, с живым, чисто выбритым лицом и начинающейся сединой. Одет он был, как полагается английскому лакею.

»Это Мильфорд», — подумал я.

Я снял шляпу, так что свет упал на мое лицо.

— Есть письма? — спросил я свободно.

Я хорошо следил за ним, пока говорил, стараясь уловить малейший признак удивления или иной знак, указывающий на то, что он заметил нечто необычайное в моей наружности. Но он совершенно просто подошел ко мне и снял с меня пальто и шляпу.

— Были письма с последней почтой, сэр, я их отнес в кабинет.

— Спасибо, — и я направился к лестнице.

— Вам угодно сейчас бренди и содовую, сэр?

У меня не было ни малейшего желания пить бренди, так как я слишком много выпил в «Милане», но, по-видимому, Норскотт имел обыкновение каждый вечер пить этот напиток, и я счел необходимым не изменять этой привычке.

— Хорошо, подайте наверх!..

Я поднялся по широкой лестнице, покрытой таким же роскошным ковром, как в вестибюле, прошел площадку и открыл дверь в комнату, отмеченную Норскоттом как мой кабинет. Выключатель находился внутри комнаты и, повернув его, я залил ее мягким, обильным светом ламп, скрытых где-то за карнизом. Это была большая, богато меблированная комната. Каковы бы ни были недостатки Норскотта, нельзя сказать, что пренебрежение своим комфортом относилось к их числу. Начиная с резных дубовых книжных полок и больших вольтеровских кресел и кончая двумя-тремя маленькими кабинетными лампами, стоящими на разных столах, здесь было все, чего может требовать роскошь и придумать находчивый ум человека.

Послышался стук в дверь, и вошел Мильфорд с подносом, на котором стояли графин, сифон и стакан. Он поставил поднос на столик у камина и удалился так же бесшумно, как вошел.

В другом конце комнаты стояло красивое дубовое бюро, за которым Норскотт, вероятно, вел свою деловую и личную корреспонденцию. Я подошел к нему и сел.

До сих пор все шло поразительно гладко. Чувство дикой радости, вызванное новизной положения, наполняло все мое существо. Мне хотелось разразиться громким смехом. Но мысль о том, что сейчас может войти Мильфорд, помешала мне осуществить мое желание. Вынув записную книжку Норскотта и открыв ее на той странице, где были записаны неотложные дела, я стал ее просматривать. В то же время моя левая рука бессознательно играла серебряным зеркальцем, стоявшим на краю стола.

Едва слышный звук привлек мое внимание. Звук был такой слабый, что только мой чрезвычайно острый слух мог его уловить. Я взглянул в зеркало, не делая ни одного движения.

Длинная портьера, скрывающая нишу около камина, слегка отодвигалась в сторону. Все мускулы мои напряглись, пока я следил за происходящим, и сердце билось сильно и быстро.

Вдруг, к моему великому удивлению, в комнату бесшумно вошла молодая девушка. Она была бледна. Спущенные поля шляпы наполовину скрывали ее лицо, но даже в зеркале я мог заметить, что она поразительно хороша. Она на миг остановилась, а затем очень осторожно вынула из-под длинного плаща маленький револьвер и прицелилась мне прямо в затылок.

 

ГЛАВА IV

Я, очевидно, упал в тот самый момент, когда она выстрелила. Звука не последовало, но я почувствовал колебание воздуха от сильного взрыва. Пуля вошла в доску бюро, как раз на той линии, где секунду назад находилась моя голова.

Это было проделано весьма ловко, но я совсем не жаждал повторения. Вмиг я перебежал комнату и схватил девушку за руку. Она и не пыталась сопротивляться. Она выронила револьвер, как только я до нее дотронулся, и стояла передо мной с широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Свободной рукой я поднял оружие: это был воздушный пистолет, которым можно с расстояния в двадцать ярдов убить человека. Пистолет я положил в карман и, выпустив руку девушки, отошел на несколько шагов. — Не угодно ли присесть? — сказал я любезно. На мое предложение она реагировала совершенно неожиданно: с тихим стоном закрыла руками лицо и, покачнувшись, мягко упала на пол.

»Вот это уж скверная история», — подумал я. Все же я не мог ее так оставить, нагнулся, поднял и на руках отнес на диван.

До сих пор действие разыгрывалось так быстро, что у меня не было времени на размышление. Но тут вдруг мне пришло в голову, что лучше запереть дверь, на тот случай, если Мильфорд или кто другой из прислуги услышал выстрел. Я подошел к двери, повернул ключ в замочной скважине и вернулся к тому месту, где лежала моя нежданная гостья.

Первое впечатление от нее в зеркале было не совсем точно. Большая разница существует между миловидностью и красотой, а девушка, лежавшая на диване, была прекрасна, как греческая статуя.

Мой жизненный опыт был достаточно разнообразен, но данное положение казалось из ряда вон выходящим. Я решил, что прежде всего нужно привести девушку в сознание. Налив немного бренди в стакан, я приподнял ее и влил несколько капель сквозь ее сжатые зубы. Крепкий напиток оказал почти мгновенное действие. Легкая краска появилась у нее на лице и, глубоко вздохнув, она открыла глаза.

Когда она увидела, что я ее поддерживаю, она сильно вздрогнула и откинулась назад на диван. Нельзя сказать, что это было особенно лестно для меня, но я решил не обращать внимания.

— Надеюсь, вам теперь лучше? — спросил я с ободряющей улыбкой.

В ответ она взглянула на меня с такой ненавистью и презрением, что я инстинктивно встал с дивана.

— Ну, — сказала она, — что же вы не звоните и не передаете меня полиции?

Она говорила низким, страстным голосом, с легким иностранным акцентом.

Я посмотрел в упор в ее возмущенные глаза. — Я принципиально против полиции. Кроме того, я не знаю, что ей тут делать. В конце концов вы только испортили бюро!

Не успела она ответить, как послышались шаги на площадке, а затем кто-то тихо постучал в дверь.

— Кто там?! — вскрикнул я.

Из-за дверей раздался извиняющийся голос Мильфорда.

— Это я, сэр. Мне послышалось, что в вашей комнате что-то упало. Я пришел посмотреть, не могу ли быть полезен.

Сперва я колебался, затем подошел к двери и открыл ее так, чтобы он не мог видеть происходящего в комнате.

— Спасибо, Мильфорд, это пустяки. Я чинил воздушный пистолет, курок неожиданно спустился и попорчена доска бюро. Вы посмотрите ее завтра утром. Кстати, был здесь кто-нибудь в мое отсутствие?

— Никак нет, сэр.

— Возможно, что я выйду опустить письмо, — прибавил я, — так что, если вы услышите шаги, не подумайте, что это грабитель. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр.

Я прикрыл дверь, прислушался к тому, как удаляются шаги моего верного слуги, затем закрыл дверь на ключ и вернулся к посетительнице.

— Может быть, вы отдадите мне американский ключ, пока вы не забыли?

Она вскочила и посмотрела на меня, как прекрасный затравленный зверь. Плащ упал с ее плеч, и выступили изящные, точеные формы, обрисованные узким черным платьем. К кушаку был пристегнут кожаный мешочек. Она вынула из него ключ и, ни слова не говоря, швырнула его на диван.

— Благодарю вас. И, если это не нескромный вопрос, позвольте вас спросить, почему вам так хотелось меня застрелить?

Она бросила на меня взгляд, в котором было и отвращение, и удивление.

— Вы притворяетесь, что ничего не знаете? — спросила она презрительно.

Я покачал головой.

— Клянусь честью, не имею ни малейшего понятия. Ее губы очаровательно дрогнули, и она встала во весь рост.

— Я Мерчиа Солано, — сказала она.

Я поклонился.

— Прелестное имя, но при данных обстоятельствах слегка неуместное.

— А вы умеете шутить! — крикнула она с горечью. — Вас правильно назвали сатиром из Кулебры.

— Вот как! — сказал я. — Вы меня смущаете. Я и не думал, что люди могут так льстить. Но что же я сделал, чтоб вызвать к себе столько внимания?

— Что вы сделали?! — Ее руки судорожно сжались, а грудь высоко поднималась и опускалась от возмущения. — Вы спрашиваете, что сделали вы, когда трава еще не успела покрыть могилу моего отца?!

Закрыв лицо руками, она зарыдала.

Должен сказать, что в эту минуту я почувствовал себя невероятным грубияном и от всей души проклинал Норскотта.

— Вы можете верить мне или нет, как вам угодно, — сказал я, — но я так же причастен к смерти вашего отца, как вы сами.

Она перестала плакать и, открыв лицо, дико на меня посмотрела.

— О!.. Как вы можете так говорить? Зачем вы лжете? Ведь я стояла около него, когда его застрелили. Посмотрите!..

Она отвернула рукав и обнажила руку почти до плеча, указав на глубокий шрам, резко выделявшийся на ее белой коже.

— Вот след от вашей пули, а вы еще осмеливаетесь лгать мне в глаза. Кто же вы, человек или дьявол?!

Она снова упала на диван в порыве отчаянного горя.

— Взгляните на меня, — сказал я ей серьезно. Она подняла голову.

— Похож ли я на человека, который лжет? — проговорил я резко. — Клянусь именем моей матери и всего, что мне дорого, что я ни в коем случае не виновен в смерти вашего отца. В данный момент я вам ничего больше сказать не могу. Но, положа руку на сердце, могу вас уверить, что это — сущая правда.

Крайне серьезный тон моих слов, по-видимому, оказал свое действие. В ее глазах, устремленных на меня, появилась тень сомнения.

— Я… я тогда не понимаю, — сказала она слабым голосом. — Гуарец… — и голос ее оборвался.

Меня осенила мысль, что Гуарец — джентльмен, о котором не мешает знать более подробно. Но девушка упрямо стиснула губы и не хотела продолжать начатой фразы.

Мне стало обидно. Но вести допрос дальше я не мог, не изменив слову, данному Норскотту. Да и без того меня уже мучила совесть, что я не совсем точно исполняю свои обязанности.

— Хорошо, — сказал я, пожав плечами. — Пусть будет так. Вы можете спокойно покинуть этот дом, когда вам заблагорассудится. Кстати, — добавил я, вынув пистолет из кармана и протягивая его ей, — раз вы отдали мне ключ, я считаю своим долгом возвратить вам вашу собственность. У вас, вероятно, имеются еще заряды, но я доверяюсь вашей чести…

— Честь?! — вырвалось у нее, — это вы говорите мне о чести? Вы?!

Вывод из ее слов был настолько ясен, что я не мог оставить их без ответа.

— Почему же нет? — спросил я. — Я вам уже сказал, что я совершенно неповинен в тех преступлениях, которые вы мне приписываете.

Я подошел к дивану и взял ключ.

— Вы, быть может, скажете мне, не гуляют ли еще такие предметы по городу? В противном случае мне придется заказать новый замок.

Она покачала головой и продолжала смотреть на меня в каком-то замешательстве.

— Не знаю, — сказала она, — виновны вы или нет, но все равно никакая сила вас не спасет!

Это было восхитительно.

— Может быть, вы и правы, — сказал я, — но я все-таки позову завтра утром слесаря; возможно, что это даст мне отсрочку.

Я подошел к двери, приоткрыл ее и стал прислушиваться, спит ли прислуга.

— Нет ни души, — сказал я. — Я сойду в вестибюль и выпущу вас.

— Хорошо! — ответила она устало.

Я молил судьбу, чтобы не встретить на большой лестнице никого из слуг.

Мы действительно беспрепятственно дошли до вестибюля, и мне удалось осторожно открыть дверь настолько, чтобы выпустить мою посетительницу. Как только она вышла, я последовал за ней, захлопнув за собой дверь.

— Я провожу вас до первого экипажа, — сказал я небрежно.

При свете фонаря я заметил ужас в ее глазах.

— Нет, нет! — прошептала она. — Вы должны вернуться, здесь опасно.

— Я совершенно согласен с вами, что молодой девушке очень опасно гулять одной по Лондону в такой поздний час, вот почему я и предлагаю вам найти экипаж.

Она судорожно схватила меня за руку.

— Я ничего не понимаю, — сказала она жалобно. — Это все совсем не похоже на то, чего я ждала. Только, пожалуйста, пожалуйста…

Послышался стук колес, и унылого вида карета медленно подъехала к нам. Я дал знак кучеру, и он остановился.

— Вот, — сказал я нежно, — это как раз то, что нам надо.

С легким вздохом облегчения выпустила она мою руку и нервно осмотрелась.

Я пошел вперед и встал около колес, как бы защищая ее платье от грязи. Она вошла в карету, поблагодарила меня еле слышным шепотом.

— Спокойной ночи, — сказал я, протянув руку. — Предоставляю вам одной сказать кучеру, куда вас везти.

Последовало мгновенное молчание. Затем она торопливо нагнулась и вложила свою руку в мою.

— Спокойной ночи! — сказала она кротко.

Я почувствовал легкое пожатие ее пальчиков, тех самых нежных пальчиков, которые были так близки к тому, чтобы оборвать мою многообещающую карьеру, и странное чувство удовлетворения наполнило меня.

Выпустив ее руку, я спустился обратно на тротуар. Кучер поднял верх, повернул лошадь, и экипаж быстро покатил по направлению Оксфорд-стрит.

»На этом кончается первый урок!» Едва успел я это подумать, как вдруг мое внимание было привлечено тем, что происходило на противоположной стороне улицы. Как раз против меня, за решеткой парка, росла группа деревьев; и я мог поклясться, что в их тени послышался какой-то скрытый шорох.

Мои нервы были, видимо, сильно издерганы. Я быстро отскочил на открытое место, но сразу же взял себя в руки. Вынув папиросу, я спокойно закурил, затем ровным шагом поднялся по лестнице, держа ключ в руке, открыл дверь и вошел в дом. Все это время у меня было отвратительное предчувствие, что пуля может попасть мне в спину. Но, как большинство предчувствий, оно не оправдалось. Все же я с большим облегчением закрыл, наконец, дверь и задвинул все болты.

Дойдя до своего кабинета, я первым делом приготовил себе крепкую смесь бренди с содовой. Я чувствовал в ней сильную потребность.

»Если так будет продолжаться все три недели, — подумал я, — кончится тем, что я стану настоящим алкоголиком».

Но свойственное мне хорошее настроение мало-помалу возвращалось. В конце концов я все еще был жив, и обстоятельства складывались, вне всякого сомнения, самым благоприятным для меня образом.

Норскотт был честен, когда говорил, что найдется мало охотников принять его предложение. Все мои приключения за этот вечер были только началом всего того, что мне предстояло впереди, — а при этих условиях мои шансы на жизнь были не очень-то высоки. Если бы Мерчиа была мужчиной, я, по всей вероятности, перешел бы уже в царство теней.

Кто она такая и каковы ее отношения с Норскоттом? Ясно, что этот негодяй был ответствен за смерть ее отца, но остальные обстоятельства этой трагедии оставались для меня тайной. Они должны быть достаточно печальны, если довели молодую девушку до такого отчаянного шага. Впрочем, весьма возможно, что она только слепое орудие в чужих руках.

Как бы то ни было, я нисколько не скрывал от себя, что жажду встретить ее еще раз. Ее прекрасное лицо ярко врезалось мне в память, и до сих пор меня не покинуло еще волнение, пережитое от прикосновения ее руки.

Размышляя таким образом, я вдруг почувствовал, что меня сильно клонит ко сну.

Я встал, смеясь и сладко зевая, выключил свет и пошел в спальню.

Это была огромная комната, даже больше гостиной. Роскошная кровать с четырьмя колоннами вполне соответствовала ее размерам. Я прошелся по комнате, чтобы убедиться, что в ней нет больше ни прекрасных молодых девушек, ни другого рода посетителей, ожидающих меня. Затем тщательно запер дверь на ключ, разделся и влез в шелковую пижаму Норскотта, приготовленную преданным Мильфордом.

Перед тем как лечь спать, я, словно по наитию, подошел к окну и осторожно посмотрел сквозь отверстие венецианской шторы. Как раз в этот момент из тени деревьев вышла темная мужская фигура и быстро пошла по улице.

Я лег в кровать и погасил свет.

»Не сеньор ли это Гуарец?» — подумал я.

Пять минут спустя я спал мертвым сном.

 

ГЛАВА V

Несмотря на большое количество бренди, выпитое накануне вечером, на следующее утро я чувствовал себя превосходно. Первое, на что я обратил внимание, был балдахин моей кровати. Я долго, со смутным удивлением, всматривался в него, не понимая, как я мог сюда попасть. И вдруг все события вчерашнего вечера с быстротой молнии воскресли в моей памяти. Я сообразил, что нахожусь в спальне Норскотта и что кто-то слабо, но настойчиво стучит в дверь.

Соскочив с кровати, я сунул ноги в туфли, перебежал комнату и отпер дверь. Я ожидал увидеть Мильфорда, но вместо него столкнулся с хорошенькой девушкой в опрятном ситцевом платье и белой наколке. В руках она держала поднос, на котором был чай и несколько писем.

— Войдите, — сказал я, заметив ее замешательство.

Сбросив туфли, я залез обратно в постель.

Она подошла и поставила поднос на столик около меня.

— Сегодня я принесла вам чай, сэр. Мистер Мильфорд плохо себя чувствует.

— Мне очень жаль. Что с ним? Вчера вечером он был совсем здоров.

Она покачала головой.

— Не знаю, сэр, но ему, кажется, очень плохо.

— Он сильно страдает? — спросил я.

— Да сэр, он, кажется, очень мучается.

— В таком случае пошлите немедленно за врачом, — сказал я, наливая себе чай.

Это было ужасно досадно. Я, конечно, не хотел лишиться услуг единственного человека, которому, согласно словам Норскотта, мог вполне доверяться.

— Не послать ли мне за доктором Ричи? — спросила горничная.

Я кивнул головой в знак согласия.

— Попросите его прийти как можно скорее. После завтрака я сам навещу Мильфорда.

Девушка ушла, а я уселся в кровати и стал рассматривать лежащую на подносе груду писем. Большинство из них было, очевидно, делового характера. Но одно письмо, с гербом на конверте, показалось мне более важным. Я его вскрыл.

»105, Бельграв-сквер, Ю-Э.

Дорогой Норскотт, вчера у меня был разговор с Рездэлом, и, насколько я мог понять, дело налажено. Рездэл предлагает открыть «Общество» в первых числах октября. Имеются два вопроса, по которым мне хотелось бы с вами поговорить, и в среду вечером нам это удастся.

Между прочим, я послушался вашего совета и купил «Чайку». Мертон запросил за нее дьявольскую цену, но удовлетворился задатком. Ему придется подождать остальных денег, пока не откроется «Общество».

Искренне ваш

Сангетт».

Дойдя до размашистой подписи, я свистнул. Несмотря на мое малое знакомство с Англией, весьма нелестная репутация Сангетта была мне известна.

Я порылся в записной книжке Норскотта, где были записаны его дела на среду. Там я нашел две или три заметки относительно утренних и послеобеденных свиданий, и карандашом нацарапанное: «Бал у Сангетта».

»Я, конечно, там буду», — подумал я удовлетворенно.

Новость о предполагаемом «Обществе» Норскотта и Сангетта была весьма интересна. Как коммерческое предприятие, оно представляло собой нечто необыкновенное. Если верить слухам, Сангетт был самым отъявленным мошенником, какого только могла дать английская аристократия; поскольку я знал Норскотта, мне было ясно, что он страдал от избытка щепетильности. Вообще предстоящий вечер у Сангетта обещал быть занятным.

Я встал не спеша, очень довольный собой. В солнечных лучах, вливающихся в открытое окно, мои приключения показались мне более веселыми и увлекательными, чем накануне вечером.

С большим наслаждением делал я медленно свой туалет, курил папироску и радовался каждой мелочи от всей души. Затем спокойно спустился по лестнице в столовую.

Я только что уселся за стол, когда бесшумно вошла девушка, неся несколько блюд и душистый кофе.

— Доктор Ричи придет, как только освободится, сэр, — сказала она.

— Прекрасно, я зайду к Мильфорду тотчас же после завтрака.

Когда я вошел к Мильфорду, он сидел, опираясь на подушку. Ему, по-видимому, было тяжело дышать. Его лицо, нездорового серого цвета, было покрыто испариной.

— Здравствуйте, Мильфорд, — сказал я, — что это вы с собой сделали?

Он слегка улыбнулся и сказал слабым голосом:

— Не знаю, сэр. Я почувствовал себя как-то странно вчера вечером, а сегодня утром проснулся в таком состоянии.

Я пощупал его пульс — чрезвычайно слабый и неровный.

— Доктор Ричи сейчас придет к вам. Не думаю, чтобы это было очень серьезно. Может быть, вы съели что-нибудь, что могло вам повредить?

— Нет, сэр, я обедал дома, а затем выпил свою обычную кружку пива в пивной «Гранвиль», за углом. Я не думаю, чтобы это могло быть…

Внезапный приступ боли, исказивший его лицо, не дал ему докончить.

— Вы должны лежать совершенно спокойно, — сказал я ласково, — и ни о чем не думать. Мы можем прекрасно обойтись без вас. Если нужно, я возьму кого-нибудь на помощь. Вам только об одном нужно думать, как бы скорей поправиться.

Он взглянул на меня, и выражение благодарности озарило его страдающее лицо.

В это время у входной двери раздался звонок.

— Я думаю, это Ричи, — сказал я. — Теперь мы узнаем, что у вас за болезнь.

Но горничная доложила не о докторе.

— Мистер Фернивелл вас спрашивает, сэр, — сказала она. — Я его попросила в столовую.

В первый момент я не мог сообразить, кто это. Потом вдруг вспомнил, что Мориц Фернивелл — двоюродный брат Норскотта, преданность которого была на подозрении у моего двойника.

Предстоящий разговор внушал мне некоторое опасение. Трудно было все-таки вполне положиться на мое сходство с Норскоттом, хотя до сих пор оно меня удивительно вывозило. Мориц Фернивелл был единственным человеком, кроме Мильфорда, который мог заметить малейший оттенок различия. Но все это только придавало особую остроту моему положению, и я вошел в столовую с некоторым волнением. С первого взгляда я почувствовал антипатию к Морицу. Это был высокий, лощеный и манерный молодой человек с черными, тщательно расчесанными на пробор, прилизанными волосами.

— Здравствуйте, — сказал он протяжно, — вы необычно рано встали сегодня. Что случилось?

— Мильфорд нездоров, — сказал я резко.

— Что с ним? — спросил он.

— Не знаю. Я сейчас послал за Ричи. Он пожал плечами.

— Вы великолепны! Вызвать специалиста из Гарлет-стрит для простого лакея — это немного чересчур! Я позвал бы кого-нибудь подешевле.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал я.

Он почувствовал в моем голосе недружелюбную нотку и переменил тон.

— Я пошутил, — сказал он мягче. — Мне жаль бедного малого. Да и для вас это большая неприятность.

У меня явилось сильное желание поколотить его, и только слово, данное Норскотту, остановило меня.

— Да, это большая неприятность, — повторил «. — Хотите сигару?

Он взял сигару из коробки, которую я ему протянул.

— Ничего нового? — спросил он.

Он сказал это самым естественным тоном, но почему-то мне вдруг показалось, что под этим якобы невинным вопросом скрывается глубокий смысл. Неужели он знает о ночном визите Мерчии? Мне самому это показалось диким, но я решил осторожно испытать его.

— Да, — сказал я холодно, — со мной было странное происшествие вчера вечером.

Я внимательно следил за его лицом и, могу поклясться, уловил легкое движение мускулов.

— Неужели? — спросил он, растягивая слова. — Что же случилось?

Я слегка засмеялся.

— Впрочем, лучше пока об этом не говорить.

Если он был разочарован, то, надо сказать, прекрасно сумел скрыть это чувство.

— Это на вас похоже, — сказал он, зевая. — Вы всегда поражаете своей таинственностью. Вероятно, потому, что вы живете под чужим именем.

Это было новостью для меня, но могу похвастаться, что я ее принял с полным спокойствием.

— По всей вероятности, это так, — ответил я, отстранив одну сигару и взяв другую вместо нее.

Разговор на короткое время прервался.

— Ну, а что вы скажете относительно поездки в Эштон? — спросил Мориц, положив ногу на ногу и откидываясь на спинку стула.

Я вспомнил добрый совет Норскотта отказаться от этого приглашения, но неожиданно проявилось свойственное мне упрямство. Я не люблю убегать от опасности.

— Когда вы меня ждете? — спросил я небрежно. Его глаза выразили нечто вроде ликования.

— Что, если в четверг? — предложил он. — Удобный поезд отходит с Ливерпуль-стрит в 2.30. Я вас встречу в Вудфорде.

— Четверг мне вполне подходит.

— У нас будет довольно веселая компания, — продолжал он, стряхивая пепел с костюма. — Сангетт и Йорк обещали приехать; я думаю, что Джордж Вэн тоже приедет. И, конечно, будут еще Бараделли.

Он взглянул на меня с лукавой усмешкой, произнося последнее имя. Очевидно, мое знакомство с Бараделлями имело какое-то особое значение.

— Ну, что ж, это недурно, — сказал я.

— И во всяком случае нам удастся хорошо поохотиться, — закончил он. — Риз сказал мне, что с куропатками дело обстоит превосходно, а уток там всегда много.

Я задумчиво кивнул головой. Мне стало ясно, что на охоте мне придется во всю следить за своими соседями.

Не успел я прийти к этому правильному заключению, как увидел в окно что к дому подкатил комфортабельный автомобиль.

— Вот Ричи! Пойду узнать, что он скажет. Мориц не пытался даже встать.

— Правильно, — сказал он медленно. — Я подожду вас здесь; я тоже хочу знать его мнение.

Я встретил доктора в вестибюле и повел его вниз по каменной лестнице.

Мильфорд выглядел гораздо хуже, чем раньше. На его сером лице выступили неровные пятна, а губы были сжаты от боли.

Ричи подошел к нему, предложил ему несколько кратких вопросов и в то же время быстро сосчитал пульс и осмотрел глаза.

— Боюсь, вы что-то съели, что вам сильно повредило, — высказался он наконец.

Мильфорд лег снова на подушки, и губы его чуть слышно прошептали:

— Я умру, сэр?

— Что вы, дорогой мой, нет, нет! — сказал Ричи с ободряющей улыбкой. — Вы будете совершенно здоровы примерно через неделю. Но пока вы должны лежать спокойно и исполнять все, как я вам укажу. Я вам сейчас пришлю сиделку, а после обеда приду еще раз вас навестить.

Мильфорд сделал слабое движение рукой, как бы протестуя против такой роскоши.

— Да, да, Мильфорд, — сказал я, — вы должны в точности исполнить все, что велит доктор, и ни о чем другом не беспокоиться.

Он поблагодарил меня слабой улыбкой.

Как только мы вышли в коридор, я спросил Ричи:

— Ну, в чем же дело? Последовало короткое молчание.

— Дело в том, — сказал Ричи спокойно, — что этого человека отравили.

 

ГЛАВА VI

Я не знаю, поразило ли меня само известие, но слово «отравили» во всяком случае вызвало во мне неприятное волнение.

— Отравили, говорите вы? Отравили намеренно? Ричи нахмурил брови.

— Не могу сказать уверенно. Это странный случай. Но нет сомнения, что у него одна из форм отравления.

— Что нам делать? — спросил я.

— Прежде всего нужно дать сильное рвотное и держать больного в тепле. Я вам пришлю сестру из больницы св. Георгия с точными указаниями. Приду к вам еще раз сегодня утром, немного погодя.

Я старался быть спокойным, но в душе волновался и злился. Неужели Мильфорд стал жертвой деликатной внимательности, направленной на меня? Или же самый факт его преданности ко мне послужил достаточным поводом, чтобы его устранить?.. Как бы там ни было, но я твердо решил при первой же возможности хорошенько отомстить за эту неудачную попытку.

Когда дверь за доктором закрылась, я простоял некоторое время в вестибюле, не зная, как мне поступить.

Сообщить ли Морицу о том, что я узнал, или просто сказать ему, что Мильфорд серьезно болен? Мое инстинктивное недоверие к этому молодому человеку взяло верх, и я решил пока воздержаться от лишних слов.

Когда я вошел в столовую, Мориц встретил меня протяжным: «Ну?».

— К сожалению, — сказал я, — Мильфорду плохо, чрезвычайно плохо.

— Чем он болен? — спросил он.

— Ричи не знает, в чем дело, — ответил я с невозмутимым хладнокровием. — Он думает, что болезнь протянется несколько недель. Я возьму сестру милосердия, чтобы ухаживать за Мильфордом.

Мориц зевнул.

— Как это отравляет существование.

— Да, — сказал я небрежно, — думаю, что мне придется взять другого слугу.

— Вот что я вам предложу, — отозвался Мориц, — поедемте вместе к Сигрэву — мне все равно надо ехать на Ганновер-сквер. Там, наверно, записано много подходящих людей.

Его предложение показалось мне вполне благоразумным и хоть я целиком разделял недоверие Норскотта к своему кузену, но все же мне пока не хотелось с ним спорить. Я решил отложить это удовольствие до того времени, когда у меня будет более твердая почва под ногами.

Я поднялся наверх взять записную книжку Норскотта. Я обещал ему исполнить все его обязательства в первые же дни, и мне хотелось знать, что мне предстоит на сегодня. Когда я открыл соответствующую страницу, то нашел две записи: одна относительно примерки у портного, Саквиль-стрит, в 12.30, а другая по поводу собрания директоров «Лондонского Торгового Общества» после завтрака, в гостинице на Каннон-стрит. Все это было не очень важно, но от нечего делать я решил быть и тут, и там. Я начинал входить во вкус личных дел Норскотта.

Когда я спустился, Мориц ждал меня в вестибюле. Мне опять показалось, что он сдерживает какую-то скрытую радость. Но я отогнал эту мысль, считая ее плодом моего воображения. В таком состоянии духа легко во всем видеть что-то подозрительное.

— Кстати, — сказал он небрежно, когда за нами закрылась дверь, — вы хотите нанять лакея на постоянное место или только чтоб заменить Мильфорда, пока он болен?

— Ну, конечно, только на время, мне было бы трудно расстаться с Мильфордом.

Он кивнул головой.

— Это очень легко устроить. Сигрэв может доставить вам такого человека. Предоставьте это дело ему.

Я только хотел сказать, что так и думаю поступить, как вдруг проезжающий автомобиль резко остановился возле нас. Из окна выглянула голова красивого пожилого человека в серой шляпе.

— Алло, Норскотт, мне как раз надо вас видеть, — сказал он.

Это было весьма лестно, но, так как я понятия не имел, кто это такой, то почувствовал легкое смущение. Мориц невольно облегчил мое положение.

— С добрым утром, лорд Ламмерсфильд, — сказал он, — надеюсь, что леди Ламмерсфильд лучше?

Его сиятельство не обратил внимания на любезный вопрос Морица. Он холодно поклонился и сказал, что здоровье леди Ламмерсфильд все в том же состоянии. Мне он понравился с первого взгляда.

— Вы можете меня видеть, когда вам угодно, — сказал я.

— Вы будете у Сангетта завтра вечером? — спросил он.

— Да.

— Прекрасно. Я вас там найду. Мне нужно с вами поговорить.

Небрежным движением руки он попрощался со мной, совершенно не обращая внимания на Морица, и автомобиль его покатил по Парк-Лэйну.

— Славный человек, этот Ламмерсфильд! — заметил я ядовито.

— В кабинете его не считают таким славным, — ответил Мориц.

Это было для меня новостью, так как я мало следил за английской политикой.

— Может быть, его не понимают? — сказал я мягко. — Это бывает со многими.

Мориц посмотрел мне прямо в глаза.

— У вас отвратительное настроение сегодня. Жалею тех людей, которые будут сегодня иметь дело с вами.

Эти слова указывали на некоторую проницательность, которой я никак не подозревал у моего приемного кузена.

— Время от времени надо быть любезным, — сказал я, — хотя бы ради разнообразия.

Я понятия не имел, где это такое «Сигрэв». Но Мориц остановился у маленького дома, как раз за большим цветочным магазином, и тут же я прочел на медной вывеске:

Сигрэв и К°. Бюро для найма

Мы открыли дверь и вошли.

Величественный мужчина во фраке, с седой бородой, вышел тотчас же нам навстречу, почтительно кланяясь.

— Я пришел спросить, не можете ли вы мне прислать лакея на несколько дней. Мой лакей заболел, — начал я разговор.

Он всплеснул руками.

— Как это неприятно! Ведь вы мистер Норскотт из Парк-Лэйна, не так ли, сэр? Кажется, мы уже имели удовольствие рекомендовать вам прислугу.

Это для меня было новостью, но я принял ее совершенно спокойно.

— В таком случае, продолжайте с тем же успехом.

— Конечно, конечно, сэр. Присядьте на минутку, я только посмотрю свои книги.

Едва перевернув несколько страниц большой конторской книги, он поспешно вернулся к нам с сияющим лицом, говоря:

— Да, конечно, сэр, я нашел то, что вам нужно. Как глупо, что я не вспомнил о нем раньше; но, в сущности, он только со вчерашнего дня записан в наши книги.

— Что же это за экземпляр? — спросил Мориц.

— Его зовут Френсис, сэр. Это последний лакей сэра Генри Трэгстока. Я уверен, что он превосходный слуга.

— Почему же он ушел с места? — спросил я. Мистер Сигрэв пожал плечами.

— Я думаю, что он скопил немного денег и ему надоела постоянная служба. Он сам записался только на временную работу. Он француз по происхождению, но говорит прекрасно по-английски. Рекомендация сэра Генри безукоризненна, совершенно безукоризненна.

— Вам ее устно подтвердили? — спросил Моркц.

— Я позвонил самому сэру Генри после ухода лакея, и он отзывался о нем как о самом лучшем лакее, который у него когда-либо служил. Сэр Генри был в отчаянии от того, что Френсис оставил его.

— Все это звучит довольно убедительно, — сказал Мориц, обращаясь ко мне. — Как вы думаете?

Я кивнул головой в знак согласия. Мне показалось весьма занятным, что я знал сэра Трэгстока десять лет назад, когда он был английским посланником в Боливии,

за очень уравновешенного человека, не способного дать хорошую рекомендацию без достаточных оснований.

— Хорошо, — сказал я. — Если этот Френсис согласен поступить ко мне, я беру его на две недели по 30 шиллингов в неделю.

Сигрэв просиял и потер руки в знак удовольствия.

— Великолепно, мистер Норскотт. Ваши условия очень щедры, я уверен, что он примет их с восторгом. Может быть, вы мне дадите вашу карточку и напишете пару строк. Я сам привезу его к вам.

Мне это показалось очень удобным. Вынув карточку Норскотта, я нацарапал несколько слов о том, кто податель сего, и передал ее мистеру Сигрэву.

— Теперь мне нужно к портному, — сказал я Морицу, когда мы вышли на улицу.

— Итак, решено, не забудьте: в четверг с поездом 2.30, если я вас до тех пор не увижу… — протянул он.

— Не забуду, — сказал я ласково. — Я постараюсь до тех пор побывать у вас.

С портным все обошлось благополучно. Оказалось, что Норскотт хотел посмотреть материал для нового охотничьего костюма. Я выбрал рыжеватую материю, которая, по всей вероятности, могла бы мне послужить и через три недели, если я останусь в живых. А затем, исключительно для поощрения торговли, заказал себе еще пару рейтуз. Потом я поехал к Тьерри на Риджен-стрит и купил себе две пары ботинок; хотя я мог носить обувь Норскотта, но для полного удобства мне нужно было номером больше. После моей крайней экономии последних недель такая широкая трата денег доставляла мне большое удовольствие. Я продолжал покупать всякий хлам в магазинах на Риджен-стрит и, между прочим, приобрел себе прелестную палку с вкладной шпагой, за которую дал около пяти фунтов.

Я не знал, как поступить с восьмитысячным чеком Норскотта. Только его банк мог выплатить такую сумму без особых расспросов. И хотя до сих пор мое изумительное сходство с ним провело меня через все испытания, но все же я робел при мысли о том, как я предстану перед его кассиром.

В конце концов я решил рискнуть. Банк этот был Пиккадилльским отделением Городского и Провинциального банка. Я вошел, широко раскрыв двери, с уверенностью и спокойствием, на какие только был способен.

У окошек стояло несколько человек, но, как только я появился, ко мне с любезной поспешностью подошел пожилой кассир.

— С добрым утром, мистер Норскотт, — сказал он почтительно.

— С добрым утром, — ответил я. — Я хочу представить вам чек на восемь тысяч. Выдержит ли текущий счет эту сумму?

Он улыбнулся.

— Насколько я знаю, мистер Норскотт, выдержит. Если разрешите, я сейчас посмотрю ваш баланс; во всяком случае вы об этом не беспокойтесь.

Он удалился и вернулся через минуту с приятным известием, сколько на моем счету лежит точно: девять тысяч сто сорок восемь фунтов стерлингов четыре шиллинга и шесть пенсов. Я передал ему чек Норскотта.

— Я вам дам пятисотенными билетами, мистер Норскотт, вам это удобно?

— Вполне, — сказал я любезно. И мне в самом деле показалось, что это слово «удобно» вполне подходит к пятисотенным банковским билетам.

Очутившись на улице, я глубоко вздохнул. Никогда не испытывал я большего удовлетворения, как в тот момент, когда ощутил такую крупную сумму в своем кармане. Несколько дней назад я шагал по этому же тротуару с последними пятью шиллингами в кармане, а теперь я стоял на том же месте и чувствовал себя настоящим Крезом, хотя и с несколько шатким положением.

 

ГЛАВА VII

Можно считать, что мне дьявольски везло.

Я еще был жив, в кармане у меня лежали десять тысяч фунтов и до сих пор я играл свою роль, не вызывая ни малейшего подозрения.

Эта привлекательная картина имела, конечно, свою оборотную сторону. Прежде всего, я не раз убедился на деле, что страх Норскотта перед убийством был основателен. Моя оживленная встреча с Мерчией и несчастное состояние Мильфорда — все это убеждало меня, что ни одно страховое общество, знакомое со всеми обстоятельствами дела, не согласилось бы застраховать мою жизнь в течение этих трех недель меньше чем за 100 процентов. Мерчии я больше не боялся, но таинственный Гуарец и другие джентльмены с не менее внушительными именами, по-видимому, еще рыскали вокруг меня, дожидаясь только случая, чтобы довести до конца неудачно начатую работу Мерчии.

Затем мне предстоял визит к Морицу.

Предчувствие говорило мне, что, приняв его приглашение, я шел навстречу опасности. У меня не такая натура, чтобы спокойно наблюдать, как передо мной развертывается что-то таинственное, особенно если вопрос идет о моей жизни; наоборот, я решил дойти до самой сути дела со всей быстротой и энергией, на которые был способен. А потому я решил прожить неделю на даче у Морица, и охотно соглашался на любой риск, лишь бы довести дело до конца.

Если бы только иметь присебе одного верного товарища! Мое естественное равновесие больше нарушалось душевным одиночеством, чем перспективой быть неожиданно убитым.

Внезапно меня осенила блестящая мысль:

— Билли Логан!..

Да, конечно, каким же я был круглым дураком до сих пор! Если только он не связался с Мансуэллями, он именно тот, кто мне нужен.

Верный, как сталь, гибкий, как хлыст, смело идущий навстречу всевозможным козням, он будет подходящим партнером для того безумного дела, которому я себя посвятил.

Я нервно шарил по карманам, стараясь найти его адрес, и ужас охватил меня при мысли, что я мог его оставить в своем старом костюме. Но записка нашлась, вложенная между листками моей записной книжки:

Б.Г.Логан.

34, Воксхоллрод, Ю-3.

Я взглянул с любовью на этот адрес. Если Билли будет за моей спиной — меня не испугают дюжины Морицов в компании с одним или парой Гуарецов.

Правда, посвящая Билли в это дело, я нарушал слово, данное Норскотту, но это не особенно тяготило меня. Моему крупному финансисту было важно только одно: чтобы я сохранил необходимую форму перед лицом общества, в частности, перед его предполагаемыми убийцами. Этого я решил придерживаться в точности. А с участием Билли в этом деле ему придется примириться, если даже это ему неприятно.

Я решил поехать на Воксхоллрод сейчас же после собрания в отеле на Каннон-стрит. А пока написал Билли телеграмму, чтобы он был дома и ждал меня.

Это решение подняло мне настроение.

Я сел в кэб и поехал по Ковентри-стрит, остановившись только на несколько минут у почтового отделения на Лейстер-сквер, чтобы послать Билли телеграмму.

Подъехал я к отелю ровно четверть четвертого. Я нарочно опоздал, чтоб не уронить достоинства финансового короля. Лакей, стоящий в вестибюле, принял меня, повидимому, за Норскотта, так как многократно мне кланялся и без всяких указаний с моей стороны повел меня наверх в большую залу, где вокруг длинного стола сидело несколько цветущих джентльменов во фраках.

Они, один за другим, приветствовали меня с почтительной любезностью, от чего я еще выше стал ценить деловые способности Норскотта.

— Здравствуйте, господа, — сказал я, усаживаясь в свободное кресло на конце стола.

В ответ послышалось хором:

— Здравствуйте, мистер Норскотт.

Величественный старый толстяк, сидящий справа от меня, взял отпечатанный листок бумаги и, желая мне помочь, принялся объяснять, где они остановились.

Должен сознаться, что я ровно ничего не смыслил в делах. Мне было только невероятно смешно видеть себя среди этих выдающихся экземпляров человеческого рода, смотревших на меня с подобострастием и некоторой опаской, — я с трудом удерживался, чтоб не прыснуть со смеху. Все же мне удалось с большим усилием сохранить подобающую серьезность, и я слушал, нахмурясь, объяснения моего соседа. В конце концов я кивнул головой, как бы в знак удовлетворения, и собрание пошло своим порядком.

У меня нет ни малейшего желания и умения описывать, в чем именно состоял этот порядок. Большая часть того, что они говорили, было для меня китайской грамотой. Но я сыграл свою роль со значительным видом знатока. Конечно, я старался говорить мало и только тогда, когда ко мне обращались с каким-нибудь спорным вопросом.

В таких случаях я давал свое заключение кратко и решительно, и его всегда принимали без дальнейших обсуждений. Я подумал, что профессия финансового короля создана как раз для меня.

Было уже около половины шестого, когда заседание закончилось. Когда мы вышли из комнаты, какой-то маленький лысый человечек подошел ко мне и попросил оказать ему честь выпить с ним бокал шампанского.. Я ответил любезно, что ничего не имею против, и он с некоторой гордостью повел меня вниз, в бар гостиницы.

— За ваше здоровье, мистер Норскотт, — сказал он, глядя на меня и поднимая пенистый бокал.

— За ваше, — ответил я, чтобы не показаться невеждой.

— Очень удачное собрание, — сказал он, поставив бокал. — Право, очень удачное. Пенсфорд причинил, правда, некоторое затруднение с этими Дебентюрами, но вы его быстро осадили.

— Надо иной раз действовать энергично, — заметил я твердо.

— Да, да, вы совершенно правы, совершенно правы, мистер Норскотт… — Он помолчал. — Я бы хотел знать, — добавил он как-то нервно, — не можете ли вы дать мне какие-нибудь сведения об этих южноамериканских золотых россыпях?

По всей вероятности, я взглянул на него так пронзительно, что он начал сейчас же извиняться.

— Пожалуйста, не сочтите меня навязчивым, мистер Норскотт. В Сити ваше имя часто связывают с этими делами. Но если вы считаете нужным об этом умолчать, то я, конечно, это вполне понимаю.

Его слова меня, понятно, немало удивили. Я не допускал и мысли, что, кроме меня, еще кто-нибудь пронюхал о новых золотых россыпях Южной Америки. Не находится ли это в связи с тем таинственным обществом, на которое намекало письмо Сангетта?..' Я закурил папиросу, чтобы выгадать время.

— В настоящий момент, — сказал я важно, — я не могу дать никаких сведений по этому вопросу. Но, — прибавил я в виде утешения, — некоторое время спустя я, может быть, сумею вам дать полезный совет.

Его жадное и пухлое лицо сейчас же просветлело.

— Я вам был бы очень благодарен, мистер Норскотт!

— Прекрасно, — ответил я, допивая остатки шампанского. — К сожалению, мне нужно спешить. У меня свидание в шесть часов.

Он проводил меня до дверей отеля и почтительно замахал своей жирной рукой, когда экипаж уносил меня по Гольборну. От Каннон-стрит до Воксхоллрода было очень далеко.

Но вот кучер остановил экипаж, и мы очутились перед целым рядом унылых трехэтажных домов с грязными оштукатуренными фасадами.

Я вышел и велел ему подождать.

Поднявшись по разрушенной лестнице дома № 34, я потянул за шнурок звонка. Раздался сильный звон в нижнем этаже. После долгого ожидания дверь слегка приоткрылась и высунулась женская голова на жирных плечах. Она подозрительно меня оглядела.

— Мистер Логан дома? — спросил я. Она покачала головой.

— Когда он вернется? — опять спросил я. Она снова покачала головой:

— Не знаю.

Мне очень хотелось выругаться, но я воздержался.

— Я его друг, — объяснил я ей мягко, — и я послал ему сегодня телеграмму, в которой предупреждал о моем приходе. Он ее получил?

— Нет, он не получил телеграммы.

— Но она должна была прийти! Ведь я ее послал.

— Телеграмма-то пришла, и я ее сунула за зеркало. Но он со вчерашнего дня не приходил домой.

— Это очень неприятно, — заметил я. — Можно мне зайти к нему в комнату написать записку?

Она искоса на меня посмотрела.

— Не знаю, понравится ли это ему.

— О, ему это понравится! — уверил я. — Но мне даже не нужно заходить для этого в комнату. Я могу написать записку на лестнице, если вы дадите мне листок бумаги и конверт.

Это успокоило старую деву. Она открыла дверь, и я смог войти. Я сел за маленький стол в комнате Билли и стал писать:

»Дорогой Билли.

Я пишу эти строки в вашей комнате, как вам, наверно, доложит ваша хозяйка, когда вы вернетесь домой. Сегодня после обеда я вам телеграфировал, что приду; но из-за вашей отвратительной привычки не ночевать дома, нераспечатанная телеграмма лежит у вас за зеркалом.

Если вы еще не договорились с Мансуэллями, прервите немедленно. У меня для вас имеется нечто более подходящее. Не могу вам объяснить сейчас, в чем дело, но речь идет о крупной сумме. И вы мне очень, очень нужны, Билли.

Приходите ко мне, как только прочтете эту записку. Я живу: 46 , Парк-Лэйн; в телефонной книжке отмечен под именем Стюарта Норскотта. Если хотите, можете мне раньше позвонить, но в таком случае вызовите мистера Норскотта, а не меня, и так же поступите, когда придете в дом. Не сделайте тут ошибки. Если меня не будет дома, я предупрежу прислугу, чтобы она вас просила подождать. Но ни в коем случае не произносите моего имени! Спрашивайте только мистера Норскотта. Это звучит таинственно, но я вам все объясню при свидании. Не подведите меня, Билли. Это все подлинно так.

Джек Бертон».

Я вложил листок в конверт и старательно заклеил его. Потом вынул из кармана целую пригоршню монет, из которых тихонько отсчитал пять шиллингов.

— Позвольте предложить это вам за причиненное беспокойство.

— Наоборот, это для меня удовольствие, — пробормотала она, жадно принимая деньги.

— В таком случае, вас не затруднит передать это письмо мистеру Логану, как только он придет? — прибавил я, вкладывая письмо за зеркало, рядом с телеграммой.

— Я обращу его внимание на это, можете на меня положиться, сэр. Мне только жаль, что его нет дома, сэр.

Она открыла дверь с жалким подобострастием и стояла на ступеньках лестницы, глядя на меня и раскланиваясь все время, пока я не сел в экипаж.

Мне не хотелось возвращаться на Парк-Лэйн, и я отправился в «Кафе Рояль», где просидел весь остаток дня.

Когда я поднимался по лестнице домой, собираясь открыть ключом дверь, мальчик-телеграфист подъехал на велосипеде и остановился у моего дома.

Он поднялся по ступенькам и вынул телеграмму из сумки.

— Это для меня? — спросил я. — Для Стюарта Норскотта?

— Да, сэр.

Я взял телеграмму, распечатал и поднес ее к свету фонаря. Она состояла из шести слов:

»Немедленно избавьтесь от вашего нового лакея».

В первую минуту я удивился, а потом засмеялся.

— Спасибо, — сказал я. — Ответа не будет.

 

ГЛАВА VIII

Я люблю неожиданности, но, как говорил мой старый приятель Джек Костелло, иной раз проклинаешь обилие хороших вещей.

Я вошел в дом с телеграммой в руках и закрыл за собой дверь. Вестибюль был освещен, и я снова прочел телеграмму:

»Немедленно избавьтесь от вашего нового лакея». Она была послана из Чэринг-Кросса в 9.58. Эта телеграмма вызвала во мне сомнение, чувство досады и вместе с тем забавляла меня. Если это предупреждение было обоснованно и мой новый лакей действительно прятался за угольной корзиной с кинжалом в фалдах своего фрака, то кто же, черт возьми, мог так обо мне заботиться? Это, по всей вероятности, кто-нибудь, кто знал о моих утренних передвижениях и, насколько я соображал, Мориц был единственным человеком, удовлетворяющим этому требованию. Но я не мог себе представить, чтобы Мориц так любезно вмешался в мою жизнь. И, наконец, если он хотел предупредить меня, то почему же он этого не сделал, когда мы были вместе?

Я скорее склонялся к тому, что телеграмма была «уткой». Возможно, что поступление ко мне на службу на место Мильфорда другого, столь же честного, лакея мешало некоторым планам моих друзей и они решили меня попугать с той целью, чтобы я ему отказал.

Как бы то ни было, у меня оставался только один выход: немедленно поговорить с этим человеком и разузнать, кто он… Подойдя к камину, я позвонил и встал на коврик с чувством достоинства и бодрости. Что касается быстроты исполнения, Френсис был безукоризнен. Не прошло и тридцати секунд, как он вошел в вестибюль, почтительно приветствуя меня.

Я посмотрел на него в упор. Это был высокий тонкий мужчина лет тридцати пяти с густыми черными волосами и смуглым лицом.

— Итак, Френсис, вы благополучно прибыли сюда, — заметил я.

Он снова поклонился.

— Так точно, сэр. Меня привел мистер Сигрэв около трех часов. Он отдал вашу карточку кухарке.

— Вы видели Мильфорда?

— Да, сэр, я имел с ним краткий разговор.

— Как он себя чувствует?

— Ему, кажется, лучше, сэр. Он хотел познакомить меня с моими обязанностями, но я подумал, что лучше не давать ему много говорить. Мне кажется, я могу вполне с ними справиться, если кухарка даст мне указания.

— Хорошо, — сказал я. — А теперь я иду спать и, кроме горячей воды, мне ничего не нужно. Вы придете ко мне по обыкновению в восемь часов.

Я отдал ему шляпу и палку, взял письма со стола и лениво поднялся по большой лестнице во второй этаж. На первой же площадке я нарочно уронил письмо, а затем, словно невзначай, повернулся, чтобы его поднять. Этот ловкий маневр оказался совершенно неуместным. Френсис находился в другом конце вестибюля и стоял спиной ко мне у вешалки, по-видимому, убирая мою палку.

Войдя в свою комнату и вспомнив все, что было накануне вечером, я первым делом подошел к нише и отдернул портьеру. Конечно, я был уверен, что ничего не найду, но все же в глубине души лелеял смутную надежду, что увижу там Мерчию с пистолетом в руке, с грустной и несколько презрительной улыбкой. Ради этого я, кажется, согласился бы получить еще одну пулю.

Но ниша была пуста, нелепо пуста. Разочарованный, я уселся в кресло и стал читать письма для Норскотта. Их содержание не представляло интереса. Это были большей частью записки и объявления да два деловых письма, которые я пробежал глазами. У меня сегодня было достаточно дел.

Просматривая последнее письмо, я слышал, как Френсис вошел в спальню. Он повертелся там несколько минут, приготовляя все необходимое на ночь, затем тихонько постучал в дверь гостиной и открыл ее.

— Ваша комната готова, сэр.

— Спасибо, Френсис, — сказал я, — спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр.

Он бесшумно удалился, прошел через спальню и закрыл за собой дверь. Я подождал, пока он спустится в подвальный этаж, и затем решил предпринять кое-какие шаги, чтобы обезопасить себя. Хотя, по моему мнению, телеграмма била ложную тревогу, все же не мешало принять некоторые меры предосторожности.

Итак, закурив трубку, я начал тщательный осмотр обеих комнат: спальни и гостиной. Они были в полном порядке. И, насколько я мог видеть, никто, кроме пороха и поддельного ключа, не мог проникнуть в мою комнату без моего содействия. Все же, для большей уверенности, я собрал все железные предметы от обоих каминов (оставляя для себя на всякий случай только кочергу) и сложил их двумя грудами у дверей. Все это я устроил для того, чтобы, при входе в мою комнату, раздался музыкальный аккомпанемент, от которого я немедленно мог бы проснуться, тем более что я сплю очень чутко. Успокоив таким образом свою душу, я медленно разделся и лег в кровать.

На столе около меня стояла электрическая лампа, но я сунул на всякий случай коробку спичек под подушку.

Свою верную кочергу я поставил у изголовья.

Оглядев все вокруг в последний раз, я погасил свет, положил голову на подушку и, вероятно, моментально заснул.

Во всяком случае я уж не помню, что случилось после того, как я с чувством удовлетворения ощупал ручку моей кочерги. Но вдруг я вскочил и сел в кровати, услыхав слабое звяканье железных предметов.

Сон с меня слетел, как только в комнате стало тревожно. Вокруг была абсолютная тьма, но моя рука инстинктивно схватила электрический выключатель. В таком положении я оставался несколько секунд. Сердце билось сильно, но, мне кажется, я не чувствовал никакого страха.

Затем я услыхал, как тихо закрылась дверь и чьи-то шаги стали приближаться ко мне. Стараясь не шуметь, я свободной рукой схватил под одеялом свою верную кочергу и принял такое положение, чтобы находиться как раз лицом к вошедшему. Затем, без дальнейшего колебания, повернул выключатель.

Я имел в виду, как только зажжется свет, запустить в непрошеного посетителя кочергой или же выскочить из кровати и ударить его сильно по голове, не давая ему времени защититься. Все зависело от того, имел он при себе револьвер или нет. К сожалению, ни то, ни другое намерение не могло быть выполнено. Выключатель повернулся с большим треском, но вместо яркого света оставалась та же тьма.

Право, я не могу сказать вам, в чем тут было дело. Я остолбенел от ужаса, почувствовав опасность своего положения. В один миг отскочил я от кровати в сторону, противоположную двери. Это было как раз вовремя. Не успел я очутиться на полу, как услышал шум отодвигаемого стула. А затем что-то ударилось о подушку с ужасным свистом, и вся кровать пришла в движение.

Остается только удивляться той энергии, которую вызывает опасность. Ни одна кошка не могла бы ступать в темноте так тихо и отскочить назад с большей ловкостью. Стена находилась от меня на расстоянии одного ярда, и я натолкнулся на нее с такой силой, что у меня перехватило дыхание. Так стоял я, задыхаясь, в испуге, но продолжая держать кочергу в правой руке.

Положение было не из завидных, особенно если вспомнить, что я был в пижаме и босиком. Меня утешало только то, что мой противник, промахнувшись с первого раза, находился не в лучшем положении. Я не сомневался, что это был мой новый лакей, и в таком случае у меня было одно преимущество: я был сильнее его. Мне трудно было себе представить, чтобы этот Френсис мог меня избить, даже в темноте.

Стоя у стены, я старался понять, что делается вокруг меня, и навострил слух. После первого, столь великолепного нападения на кровать мой противник как будто почил на лаврах. Я слышал только его учащенное дыхание. Он, видимо, выжидал, не зная, что со мной делается.

Мысль моя усиленно заработала. Если бы я позвал на помощь, то это решило бы мою участь: если при нем револьвер или другое оружие, он, несомненно, станет стрелять по направлению моего голоса. Но, кроме того, мне хотелось покончить с этим делом без посторонней помощи.

Лучше всего было бы очутиться позади него, в надежде, что провидение и кочерга помогут мне нанести первый удар. С этим намерением я стал двигаться вдоль стенной панели, спиной к стене. На третьем шаге я натолкнулся на небольшую картину, которая покачнулась и упала с гвоздя с раздражающим треском. Я тут же лег на пол и продолжал лежать, затаив дыхание, в ожидании выстрела.

Но выстрела не последовало. Только едва слышное движение около кровати указывало на то, что мой посетитель был настороже. Я все еще лежал на полу, навострив слух, чтобы уловить малейший шорох. Тогда, едва слышно даже для моего острого слуха, последовал таинственный шум приближающихся шагов.

Я быстро соображал: возможны были два выхода — либо оставаться недвижимым, либо побежать вперед и ударить наугад в темноте. Не знаю, на что бы я решился, как вдруг, совершенно неожиданно, моя рука дотронулась до угла картины, только что свалившейся со стены.

Никогда до сих пор я не интересовался искусством. Но сейчас я схватил эту благословенную картину с благодарностью голодного человека, нашедшего вдруг кусок хлеба. Переложив кочергу в левую руку, я ловко и быстро встал на ноги.

Как только послышался шорох от моего движения, шаги остановились. Но я знал, что мой посетитель где-то очень близко. Секунду мы стояли в полной тишине, и оба сдерживали дыхание.

Затем в этой непроглядной тьме послышался легкий шорох. Я быстро размахнулся правой рукой и изо всех сил швырнул картину в сторону звука.

Она, видимо, попала моему врагу в переносицу, иначе не мог бы последовать такой ужасный вопль. Опустившись на корточки, я отполз на два шага ближе к двери. Человек, по-видимому, услыхал меня, так как придвинулся ближе и ударил — и, на счастье, не по мне, а по стене — с такой силой, что штукатурка посыпалась на пол. На это я ответил таким сильным ударом по воздуху, что едва не вывихнул плечо. На моей стороне был определенный перевес.

Неизвестно, чем закончилась бы эта схватка. Но вмешалось одно непредвиденное обстоятельство. Из коридора послышались поспешные шаги, дверь внезапно открылась и в комнату проникла полоса света, ослепившая нас. На пороге показалась высокая фигура, держа в одной руке свечу, а в другой какую-то палку.

Мне до сих пор стыдно за то, что произошло в следующий момент. Если бы у меня был разум гусеницы, и то я должен бы сообразить, что надо броситься к двери и помешать моему врагу удрать. Хорошо еще, что я не бросился в другую сторону из глупого страха перед возможным новым врагом.

Я сейчас же понял свою ошибку, но уже было поздно. Послышались мягкие шаги, а в следующий момент на площадке лестницы произошла дикая схватка. Свеча потухла, и я услышал голос Мильфорда, зовущего на помощь.

Я бросился вперед и наткнулся в темноте на железные предметы. В коридоре струился слабый свет, и я мог разглядеть два тела, схватившиеся в отчаянной борьбе.

Как раз в тот момент, когда я подбежал к двери, один из борющихся был уже в полном изнеможении, а второй, освободившись, стремглав бросился к лестнице. Я немедленно последовал за ним, и мы неслись вниз, как дикие козы.

Если б входная дверь была закрыта на ключ, я нагнал бы его, но он сумел вовремя открыть ее и соскочил с лестницы прямо на тротуар. Из последних сил швырнул я за ним вдогонку кочергу, но промахнулся. А он понесся по улице, как заяц, и мгновенно исчез за углом.

 

ГЛАВА IX

Я вышел на улицу и поднял кочергу. Весь Парк-Лэйн был безлюден, только на противоположной стороне улицы под фонарем сидела кошка и мирно почесывалась. Пока я так стоял на ярко освещенной улице и осматривался, часы пробили три.

Я не из тех, кто легко сдается. Но я был в таком костюме, что не могло быть и речи о дальнейшем преследовании.

Закрыв за собой дверь, я услышал в конце вестибюля сдержанные всхлипывания и, подняв голову, увидел в полумраке двух женщин, сидевших около лестницы на корточках. Обе были в ночных сорочках, и одна из них, в которой я узнал свою горничную, с распущенными волосами. Между прочим, я заметил, что ее волосы очень красивы.

— Все обошлось хорошо, — сказал я, желая их утешить. — Никто не пострадал.

Старшая из женщин, вероятно, кухарка, истерически зарыдала.

— О, сэр! О, мистер Норскотт! О, боже, боже! Мы думали, что вы все убиты.

— Идите, оденьтесь, — сказал я, — и узнайте, что случилось с электричеством.

Женщины перестали рыдать и неуверенно встали на ноги. Горничная даже успела порозоветь.

На столе в вестибюле горели две свечи. Я взял одну из них и поспешил подняться по лестнице.

Наверху я услыхал звуки голосов, а дойдя до площадки, увидел своего верного Мильфорда в рукопашной схватке с женщиной в костюме сестры милосердия.

Заметив меня, он вскрикнул и опустился на дубовую скамью, стоявшую позади него. Весь перед его ночной сорочки был в крови.

— Вы ранены? — спросил я. Он покачал головой.

— Нет, нет, сэр. У меня все в порядке. Это от того человека. У него лицо было окровавлено.

Я обратился к сестре милосердия, которой необходимо было дать некоторые разъяснения.

— Здесь произошла попытка ограбления. Только вчера нанял я нового человека, и он, по-видимому, пришел с поддельной рекомендацией. В чем дело, я не знаю, но, проснувшись, я нашел его в моей комнате. Понятно, я ударил его. До вас, наверное, донесся шум.

Сестра, оказавшаяся женщиной с большим самообладанием, кивнула головой.

— Мой пациент услыхал этот шум, — сказала она. — Я пыталась удержать его в кровати, но безуспешно. Он меня оттолкнул и понесся наверх в чем был. Единственно, что я могла сделать, это бежать вслед за ним и зажечь свечи.

— Вы не могли придумать ничего лучшего, — заметил я. — Этот негодяй, видимо, что-то сделал с электрическими проводами.

Затем я обратился к Мильфорду, положив руку ему на плечо.

— Вы хороший друг, Мильфорд, но отвратительный пациент. Вы должны немедленно снова лечь в постель.

Он слабо улыбнулся, но ничего не ответил.

Я поднял его на ноги, дал ему опереться на мою руку и помог спуститься вниз по лестнице. Сестра следовала за нами. Мы только успели дойти до нижнего этажа, как свет вновь зажегся, и в коридоре появилась горничная, теперь уже в капоте. Она казалась немного смущенной.

— Мы теперь знаем, что случилось с электричеством, — сказала она. — Кто-то вывернул пробки.

— Ну, теперь все в порядке, — сказал я. — Вы с кухаркой можете идти спать. Больше вас беспокоить не будут. Это была попытка ограбления со стороны того нового человека, которого я вчера нанял. Его уже в доме нет, и нам больше нечего делать до утра.

Я довел Мильфорда до кровати, уложил его и оставил на попечение сестры милосердия; сам же вернулся к себе.

В комнате царил страшный беспорядок. На полу лежали железные предметы, разбитое стекло, куски рамы от картины, перевернутый стол.

Я убрал все, как умел, и с интересом стал рассматривать следы от двух неудачных ударов, направленных на меня моим противником. Мне трудно было с точностью установить, какое у него было оружие, но, судя по следам, это было нечто вроде топора. Моя подушка была им рассечена пополам. Я лег в кровать, перевернул изрезанную подушку и, оставив гореть свет, свернулся под одеялом с приятным сознанием, что день прошел не без пользы. Пять минут спустя я уже спал крепким сном…

На другое утро Мильфорду не только не было хуже от ночной авантюры, наоборот, я и посетивший его доктор Ричи нашли моего рыцаря сидящим на кровати за большой чашкой молока с булкой. Он пил и ел с видимым удовольствием.

— Алло, Мильфорд! — сказал я. — Это утешительно! Славный малый улыбнулся.

— Я сегодня чувствую себя гораздо лучше. Право, я могу уже встать и взяться за свою работу.

— Ему гораздо лучше, — подтвердил и доктор. — В этом нет ни малейшего сомнения. Ему не вредно даже встать. Конечно, не нужно работать в ближайшие два дня, но в общем можно считать лечение законченным.

По уходе доктора Ричи я позвал свою горничную и велел ей передать Билли Логану, если он позвонит или придет во время моего отсутствия, что я буду дома после обеда. Затем, взяв в руки свою палку со стилетом, я отправился на Ганновер-сквер, к Сигрэву.

Я собирался, как вы легко можете понять, переговорить с тем представительным господином, который накануне прислал мне «Френсиса»; но, как однажды сказал один забытый философ: «Для ссоры нужны двое». И правда, нельзя же драться с червяком, а мистер Сигрэв напоминает эту тварь больше, чем кто-либо другой.

Когда я вошел в контору, он бросился ко мне навстречу с такими противными и унизительными извинениями, что у меня пропала способность ругаться.

— Вы получили мою записку, мистер Норскотт? Я не могу вам сказать, в каком я отчаянии, что у нас могла произойти такая ошибка. От имени фирмы я приношу вам самые нижайшие и искренние извинения. Надеюсь, у вас не было неприятных последствий? Кто знает, какие намерения были у этого негодяя!

— Послушайте, мистер Сигрэв, — перебил я его, — о чем это вы говорите, черт вас подери? Я никакой записки не получал.

Выпучив глаза и потирая руки, он пресмыкался передо мной, как испуганная болонка. Он, видимо, уже раньше имел неприятности с моим вспыльчивым двойником.

— Вы, наверно, ее еще получите, мистер Норскотт. Я послал эту записку с одним служащим четверть часа назад. Дело в том, что сэр Генри Трэгсток сегодня утром объявил, что совершенно не знает Френсиса. Я написал ему вчера вечером, просил его подтвердить рекомендацию, на что он ответил, что даже не понимает, о ком я говорю, что у него никогда не было слуги с таким именем и он никогда еще не имел со мной дела. Все это как-то странно и непонятно. Одно несомненно, что кто-то ответил мне по телефону от имени сэра Генри Трэгстока. Но все-таки, если не было несчастных последствий…

— Несчастных последствий? — повторил я. — Да знаете ли вы, мистер Сигрэв, что этот человек не только хотел ограбить мой дом, но даже покушался на мою жизнь?

Сказать тут, что с мистером Сигрэвом сделался удар — было бы слишком слабо.

— Это ужасно, сэр, это ужасно! — завопил он. — Такого случая не бывало с начала существования нашей фирмы. Если это станет известно — это убьет нашу фирму, окончательно убьет!

Его откровенный эгоизм мне даже понравился.

— Да, я не думаю, чтобы это принесло вам особенно много пользы, — сказал я, — но почему же это должно стать известным?

Луч надежды озарил его несчастное лицо.

— В подобных случаях я против гласности. Прежде всего, я слишком занятой человек, чтобы терять на это время, а затем, человек этот удрал и ущерба не причинил. Я вовсе не желаю видеть полицейских, разгуливающих по моему дому. (Это была сущая правда.) Но вы должны впредь быть более осторожны, — прибавил я строгим голосом.

— Конечно, сэр, конечно, я никогда больше не буду довольствоваться рекомендацией по телефону. Я буду вам безмерно благодарен, если вы разберетесь в этом деле. Этот подлец, видимо, имел сообщника в доме сэра Генри.

— С сэром Генри вы сами разбирайтесь, как знаете, — сказал я. — Я хочу только одного, чтобы меня оставили в покое.

Я повернулся, чтобы уйти. Он проводил меня до выхода, все продолжая кланяться на ходу и давая обещания, что мой покой не будет нарушен и что он до гробовой доски останется моим должником.

Вполне удовлетворенный результатом этого разговора, я отправился обратно на Парк-Лэйн и по дороге остановился на Бонд-стрит купить себе полотняный пояс, который носят на теле. При тех беспокойных условиях, в которых я теперь жил, нельзя было разгуливать по улицам с десятью тысячами фунтов в кармане.

По дороге домой я без всякого неудовольствия вспоминал события предыдущей ночи.

Мне было весьма приятно, что один из моих незнакомых друзей несет, наконец, на своем лице явственный след моего рукоприкладства. Кто бы ни был этот Френсис — таинственный ли Гуарец или другой джентльмен с подобными же намерениями, — я во всяком случае был уверен, что узнаю его в ближайшие дни в любом костюме, и я дал себе клятву, что ни один иностранец с обезображенным носом не осмелится подойти ко мне на близкое расстояние.

Все послеобеденное время я сидел дома, надеясь, что Билли даст о себе знать. Но пробило шесть часов, а о нем не было ни слуху, ни духу. Огорченный, я спустился по лестнице, чтобы узнать о здоровье Мильфорда, и застал его в кладовой. Он сидел, вполне одетый, в вольтеровском кресле и читал «Дейли Телеграф». Сестра ушла.

— Я не могу понять, Мильфорд, — сказал я, — как это вас угораздило заболеть?

— Я думаю, сэр, — сказал он медленно, — что это от кружки пива у Гранвиля.

— Но ведь ясно, что, если пиво отравило вас, оно должно было отравить всех остальных, — заметил я.

— Не думаю, чтобы пиво отравило меня, сэр, если бы я был один, — сказал он, подчеркивая последнее слово.

— Что вы хотите этим сказать, Мильфорд? — спросил я.

Он нервно заерзал в кресле.

— Видите ли, сэр, это, может быть, дико, и вам покажется, что я сошел с ума, но я не могу освободиться от мысли, что один человек, с которым я говорил, всыпал мне чего-то в кружку, когда я отвернулся.

— Человек? Какой человек?

— Был там в баре один молодец, сэр. Высокий малый, вроде иностранца. Он начал со мной разговор, когда я туда пришел, а между тем, насколько я помню, я его никогда раньше не встречал. Мне кажется, это он всыпал отраву мне в питье.

Эта теория Мильфорда целиком совпадала с моими собственными подозрениями.

— Могли бы вы его узнать? — спросил я.

— Конечно, сэр. Высокий малый с черными волосами, и одно плечо у него немного выше другого. Мне он не понравился с первого взгляда.

Я только хотел заметить, что, может быть, хозяин этого заведения сумеет нам что-нибудь сказать об этом джентльмене, как послышался стук и вошла горничная.

— Простите, сэр, — сказала она, — мистер Симсон пришел.

Наступил затруднительный момент, так как я, конечно, не имел ни малейшего понятия, кто этот мистер Симсон. Но Мильфорд еще раз выручил меня.

— Я послал за ним, сэр. Вы говорили, что хотите завтра проехать до Вудфорда, если будет хорошая погода; вот я и вызвал его, чтобы вы сказали ему, понадобится ли вам автомобиль.

Для меня это было, конечно, новостью. До сих пор я не имел понятия, что принадлежу к благородной армии автомобильных собственников.

— Очень хорошо, Мильфорд, — сказал я, вставая. — Я думаю, что буду сам управлять автомобилем, если будет приличная погода.

Я поднялся по лестнице и застал мистера Симеона в вестибюле. Он оказался маленьким, темненьким, гладко выбритым человечком, одетым в обычный костюм шофера.

— Добрый вечер, сэр, — сказал он, делая под козырек. — Я забежал только, чтоб узнать насчет машины. Мистер Мильфорд сказал мне, что она вам может понадобиться завтра для поездки в Суффольк.

— Да, — сказал я, — если будет хорошая погода. Пока что я решил ехать в Вудфорд на автомобиле, а не по железной дороге.

— Вы хотите, чтоб я управлял, сэр? — спросил мистер Симеон.

Я быстро соображал. У меня нет большого опыта в шоферском деле, но все-таки в Буэнос-Айресе мне приходилось со средним успехом управлять автомобилем в разных случаях моей жизни. Смущал меня только вопрос о Билли. Если он придет вовремя, я хотел бы взять его с собой до Вудфорда и высадить у первой гостиницы. Но в таком случае Симеон может нас выдать одному из слуг Морица. В результате я решил сам управлять автомобилем.

— Нет, Симеон, — сказал я, — вы мне не нужны. Подайте автомобиль в половине одиннадцатого и снабдите его достаточным количеством бензина. Я буду только два или три дня в отсутствии.

Он снова почтительно козырнул и удалился.

Последнее открытие привело меня в чудесное настроение.

Имея в своем распоряжении автомобиль, я чувствовал себя лучше снаряженным для визита в Вудфорд. Я совершенно не доверял мистеру Морицу, а ведь автомобиль чертовски удобная вещь, если хочешь внезапно, без предупреждения, покинуть какое-нибудь место.

Единственным темным пятном на моем горизонте было отсутствие Билли. Я начал было опасаться, что он уже вошел в дело Мансуэлля и что мне придется обойтись без него. Но, в надежде на лучшее, я поднялся наверх и начал не спеша одеваться на бал лорда Сангетта.

К восьми часам я заказал себе легкий обед, во время которого давал наставления горничной относительно Билли.

— Скажите ему, — объяснят я, — что я скоро буду обратно и могу его оставить у себя на ночь. Надеюсь, комната есть?

— О, да, сэр, — ответила горничная, — нужно только проветрить постель.

— Сделайте это и, что бы там ни было, не выпускайте его.

Я подождал до половины одиннадцатого: Билли все еще не показывался. Я надел шляпу и пальто, вызвал экипаж и велел кучеру везти себя на Бельграв-сквер.

Дом Сангетта оказался большим особняком, окруженным парком, — он занимал весь угол улицы. У входа была колоннада вроде греческого портика, от которого спускался красный навес к главным воротам.

К дому подъезжало множество автомобилей и экипажей. Тут же стоял полисмен и устанавливал порядок их следования.

Мой скромный экипаж подъехал тоже, я вышел и поднялся по лестнице, покрытой ковром. Налево от вестибюля, в котором толпились безукоризненно одетые мужчины, сверкающие бриллиантами женщины, находилась большая передняя, где нас ждали ливрейные лакеи. Избавившись с их помощью от верхнего платья, я возвратился в вестибюль и направился к лестнице, наверху которой стоял Сангетт и принимал своих гостей. Многие называли меня по имени и одна-две прекрасные дамы многообещающе улыбнулись мне. Я подумал, что у Норскотта может остаться и более приятное наследство, чем то, которым я до сих пор пользовался!

Наконец я дошел до площадки, где стоял блестящий лакей, докладывающий о прибытии гостей. Он, по-видимому, меня узнал.

— Мистер Стюарт Норскотт, — доложил он торжественным голосом.

Лорд Сангетт, который вместе с пожилой седой дамой приветствовал каждого гостя по очереди, услыхав мое имя, пошел мне навстречу. Это был высокий мужчина лет сорока пяти с тяжелым бритым лицом и жесткими голубыми глазами.

— Я рад, что вы пришли, Норскотт, — шепнул он, пожимая мне руку. — Вы получили мою записку? Я хочу с вами переговорить, как только закончу эти глупости.

— Хорошо, — ответил я, — где мы встретимся?

— Приходите ко мне в кабинет. Я удеру около 11 часов, и вы меня там найдете.

И прибавил более громким голосом:

— Вы, кажется, не знакомы с моей тетей. Позвольте вас представить: тетя Сусанна, вот мистер Норскотт.

Пожилая дама улыбнулась мне, и эта улыбка была так выразительна, что даже оптимист не назвал бы ее ласковой. Сангетт, по-видимому, заметил ее презрительную мину. Злой огонек блеснул у него в глазах. Но он ничего не сказал, а я вошел в бальную залу, стараясь не показать вида, как мне все это забавно.

Зал был переполнен толпой, которая судорожно кружилась, исполняя какой-то танец. Технически это, кажется, называется «бостон». Я стоял в дверях, ослепленный ярким светом, сверканием бриллиантов и красотой нарядов, мелькавших передо мной.

Внезапно я почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной и хочет войти. Я отошел в сторону. Как только я поднял глаза, сердце мое забилось так сильно, словно собиралось выпрыгнуть через рот. Напротив меня, под руку с пожилым господином, лицо которого мне было очень знакомо, стояла Мерчиа Солано.

 

ГЛАВА X

Я так обрадовался, увидев ее, что чуть не подошел к ней и не обнаружил нечаянно, что мы с ней знакомы. Но что-то в ее лице остановило мой порыв. Она сильно побледнела, и я заметил, как рука ее, лежащая на руке кавалера, невольно задрожала. Смущенная, смотрела она на меня, и глаза ее выражали не то страх, не то чувство облегчения.

Она удалилась, и в следующую минуту я услышал, как кто-то сзади произнес мое имя. Инстинктивно обернувшись, я очутился лицом к лицу с лордом Ламмерсфильдом, пожилым, красивым добродушным государственным деятелем, который накануне остановил меня на Парк— Лэйн.

— А, Норскотт! — сказал он, кивая мне, — я как раз хотел узнать, приехали ли вы. Встретить кого-нибудь в этом людском потоке — счастливая случайность.

Он цинично улыбнулся.

— Удивительная вещь человеческий голос. Сам по себе он очарователен, но в коллективе… — Он пожал плечами и прибавил серьезно: — Если можете уделите мне десять минут, я хотел бы переговорить с вами 6 некоторых делах.

— Хорошо, — ответил я, и мы повернули из зала на площадку, на которой толпилось множество людей, а затем прошли в длинную галерею, на стенах которой висели фамильные портреты. Кабинет находился в конце галереи, и, когда мы вошли туда, он был пуст.

Понятно, меня интересовали дела, о которых так хотел говорить министр. «Возможно, — подумал я, — что Норскотт вмешивался в политику, а так как я ничего в ней не смыслю, то не запутаться бы мне и не сделать какого-нибудь неуместного замечания».

Но первые слова, с которыми Ламмерсфильд обратился ко мне, меня больше сбили с толку, чем любой политический разговор.

— Стену лбом не прошибешь, Норскотт, — сказал он спокойно. — Денег сейчас у меня нет, и мне невозможно их достать.

Если, пораженный этими словами, я не воскликнул: «Какие деньги?», то в этом мне скорее помогло небо, чем мой собственный разум.

— Будем говорить откровенно, — продолжал он добродушно, — я в ваших руках. Если вы меня прижмете, мне придется продать Крэнлей и отказаться от политики. Британцы могут все простить своим политическим вождям, кроме адюльтера и банкротства. Последнее считается даже большим преступлением, в особенности, если это результат неудачных скачек. Если вы согласны подождать, то я вам уплачу при первой возможности. А с другой стороны, если у меня и впредь будут неудачи, то, по всей вероятности, Крэнлей пойдет прахом, и вам ничего не придется получить.

Тут мне удалось настолько прийти в себя, что я мог, наконец, понять положение. Было ясно, что Норскотт одолжил деньги лорду Ламмерсфильду, и это была, по-видимому, большая сумма. Кроме того, из всего сказанного явствовало, что день платежа был близок. Разумеется, я не имел понятия о том, чего хотел Норскотт.

Но нет ничего приятнее, как быть великодушным на чужой счет, и я уже решил про себя использовать этот случай. А Ламмерсфильд между тем продолжал:

— Я сейчас живу только на пять тысяч в год, которые получаю от министерства внутренних дел. Если я выдержу до следующего года, то мои дела немного поправятся. Весной я получу деньги по страховой премии, и у меня имеется пара годовалых скакунов в Крэнлее, на которых Мориц очень надеется. Но мы все-таки не можем считать их верным обеспечением!

Я засмеялся. Мне хотелось бы взглянуть на какого-нибудь среднего либерала-выборщика, который послушал бы сейчас разговор своего уважаемого вождя. Воображаю, какое интересное зрелище представило бы его лицо.

— А знаете, — сказал я, постукивая кончиком папиросы, — меня это обеспечение вполне удовлетворяет. Мне нравится так спекулировать своим капиталом.

Возможно, что у моего собеседника недоставало некоторых способностей, необходимых для британского общественного деятеля, но своими чувствами он владел в совершенстве. Он выслушал мои слова, и выражение его лица нисколько не изменилось.

— Может быть, это будет звучать иронически, но я вам глубоко обязан, Норскотт, — ответил он. — Говоря откровенно, я никак не ожидал, что вы это примете — как бы вам сказать? — так незаинтересованно! Ваше последнее письмо по этому поводу…

— Ах! — поторопился я его перебить. — Не будем говорить об этом письме. С тех пор я переменил свою точку зрения!

Ламмерсфильд ответил на это, несомненно, верное сведение одним вежливым поклоном.

— Как вам угодно, — сказал он. — Я бесконечно обязан вам. Могу только прибавить, что, если у вас есть какое-нибудь дело, сейчас или когда бы то ни было, я всегда постараюсь быть вам полезен, и вы можете, не стесняясь, обращаться ко мне. Министерство внутренних дел — отвратительное учреждение, но оно имеет то преимущество, что дает возможность помогать друзьям.

Я улыбнулся. Меня забавляли циничные взгляды его сиятельства на привилегии министерского сана. Он, повидимому, ждал, что я его о чем-нибудь попрошу за ту милость, которую ему оказал, но я, право, не знал, о чем Норскотт мог бы попросить, будучи на моем месте. Я не сомневаюсь, что мой предприимчивый двойник имел какую-то заднюю мысль, когда одолжил министру деньги.

Бросив папиросу в огонь, я встал со стула.

— Очень вам благодарен, — сказал я, — но пока у меня нет надобности беспокоить столь высокое учреждение. Во всяком случае, я буду помнить ваше любезное предложение. Может случиться, что меня когда-нибудь арестуют за слишком быструю езду по улице.

Лорд Ламмерсфильд сухо засмеялся.

— Хорошо, я буду готов, — сказал он с поклоном, — а теперь вернемся в залу. Видите ли, в минуту слабости я обещал одной протеже моей жены представить ее некоторым выдающимся государственным людям, и хотя я не разделяю вкуса этой молодой дамы, но все же слово остается словом.

Первое лицо, которое мы встретили, вернувшись в бальный зал, была Мерчиа. Она стояла у стены и как будто отсутствовала, едва слушая темного господина с длинными седыми бакенбардами; я принял неожиданное решение и, обращаясь к Ламмерсфильду, сказал:

— Вы, кажется, всех знаете, скажите мне, кто та красивая девушка, которая стоит там у стены?

Он посмотрел в ту сторону.

— Ах, да!.. Прелестна, не правда ли? Бошан искупает своим вкусом недостаток ума. Ее открыла леди Трэгсток; это мисс де-Розен. Говорят, что они ее нашли где-то в Южной Америке. Хотите, я вас представлю?

Воспоминание о Френсисе еще было свежо в моей памяти, а потому это сведение о леди Трэгсток меня как-то ошеломило. Но Ламмерсфильд не спускал с меня глаз, и я старался подавить в себе всякий признак удивления.

— Пожалуйста, если это вас не очень затруднит.

— Норскотт, — сказал лорд Ламмерсфильд, — я считаю своим приятным долгом отвлечь молодую женщину от Бошана.

Я последовал за ним через зал туда, где стояла эта неподходящая пара.

— Мисс де-Розен, — сказал он с вежливым поклоном, — разрешите вам представить одного из моих друзей, мистера Стюарта Норскотта. — Затем, обращаясь к судье, он сказал шутливо: — А, Бошан, мне как раз нужно вас видеть. Можете его отпустить на минутку, мисс де-Розен? Пока вас будет занимать Норскотт.

Это было сделано так ловко и так мягко, что не успел я оглянуться, как очутился один около Мерчии, а Ламмерсфильд уже удалялся, положив руку на плечо недовольного Бошана.

Я взглянул серьезно на Мерчию и сказал:

— Мне надо с вами поговорить. Пойдемте и поищем удобное место.

Я предложил ей руку. От одного легкого прикосновения ее руки к моему рукаву мое сердце наполнилось странным чувством радости. Мы прошли через бальный зал, наполненный танцующими, и спустились по широкой лестнице в вестибюль, который время от времени наполнялся опоздавшими гостями. От вестибюля направо шел зимний сад — сказочный уголок, украшенный азалиями и другими цветущими растениями. В отдаленном углу, под тенью гигантских пальм, я увидел два удобных одиноких кресла. Мерчиа показалась мне красивой в тот первый вечер, но здесь при мягком свете, падающем на ее обнаженные плечи, она была еще прелестнее.

— Я часто спрашивал себя: увижу ли вас еще раз? — сказал я со вздохом удовлетворения.

Она посмотрела на меня и вдруг покраснела от гнева.

— А теперь вы удовлетворены? — спросила она с горечью. — Из-за вас я ненавижу и презираю себя до конца жизни. Неужели вы думаете, что я могу на вас смотреть и не чувствовать, что изменила своему отцу?

— Если вам кажется, что вы угодили бы вашему отцу, всадив мне пулю в лоб, вы, несомненно, плохо о нем судите, — заметил я.

Она наклонилась вперед, и ее темные глаза как-то жалобно смотрели на меня.

— Как бы мне хотелось понять, — сказала она, — не знаю, я не могу думать, что вы мне лжете, и все-таки…

— И все-таки? — повторил я.

Она отвернулась с жестом отчаяния.

— Я молю бога, чтобы это была последняя наша встреча.

— Много шансов за то, что ваша молитва будет услышана, особенно если судить по вчерашним событиям, — заметил я.

Она быстро взглянула на меня.

— Что вы хотите этим сказать? Я пожал плечами.

— Только то, что лакей, нанятый мною вчера утром, покушался на мою жизнь в ту же ночь.

Я заметил, как она побледнела.

— О, — сказала она, положив руку на сердце, — вы… вы были ранены?

— Нет, я не был ранен, но был ранен лакей. Он, впрочем, сам виноват. Видите ли, трудно знать, что делаешь в темноте.

Тут я остановился и посмотрел ей прямо в лицо.

— Странно только то, что этот человек пришел ко мне с прекрасной рекомендацией от сэра Генри Трэгстока!

Она выдержала мой взгляд совершенно спокойно, но последний намек на краску исчез с ее лица.

— Сэр Генри Трэгсток… — повторила она как-то бессознательно.

— Да, да, — продолжал я, нарочно стараясь говорить мягко. — Я получил этого малого от Сигрэва, из конторы на Ганновер-сквер. Тут не могло быть ошибки, потому что я сам туда заехал утром, и Сигрэв не только уверил меня, что с его рекомендацией все обстоит благополучно, но еще позвонил к Трэгстоку и получил полное подтверждение по телефону.

— Да, — произнесла она шепотом и, словно спохватившись, замолчала.

Я откинулся на спинку кресла. Меня это забавляло, хотя я и осуждал себя за грубость.

— Вот мы и дошли до самого занимательного места в этой истории. Сегодня утром я узнал от Сигрэва, что рекомендация была поддельной, а по телефону говорил какой-то неизвестный от имени Трэгстока. Сэр Генри сам, по-видимому, ничего не знал об этом деле.

Она молчала. Ее брови сдвинулись, и в глазах мелькнуло выражение недоумения.

— Я не понимаю, — сказала она, наконец. — Для чего вам понадобился новый лакей? Ведь у вас там был один… в ту ночь?..

— Ах, да, — прервал я ее. — Мой чудный Мильфорд! Но, видите ли, ваши друзья были так добры, что всыпали ему яду.

— Яду?.. — повторила она. Нагнувшись вперед, она смотрела на меня с неподдельным ужасом. — Вы хотите сказать, он погиб?

— О, нет, нет. Не так-то легко с нами справиться, с Мильфордом и со мной. Но они все-таки постарались. А в конце концов вы не очень-то ловки, знаете ли… Вы уже промахнулись однажды самым постыдным образом на расстоянии пяти ярдов…

Мне кажется, Мерчиа не заметила моей маленькой шутки. Она закрыла руками лицо, и, когда его вновь открыла, я заметил, что ее красивые глаза блестели гневом и возмущением.

— Но это отвратительно! — вырвалось у нее. — Я этого не знала, я… я слышала кое-что, но этого я, право же, не знала… Это… — И она внезапно остановилась.

— Несомненно, это был гениальный Гуарец, — воскликнул я. — Вот все, что можно ожидать от человека с таким именем. Я не верю, что вы были замешаны в это дело.

— В котором часу говорили они по телефону? — спросила она уже более спокойно.

Я покачал головой.

— Точно не знаю, но могу справиться. Во всяком случае это было в среду после обеда.

— Вы знаете, что я живу у Трэгстоков? — спросила она.

— Ламмерсфильд мне только что сообщил об этом, но это ничего не значит. Завтра я еду в Вудфорд к Морицу Фернивеллу, так что вам не предстоит такой отчаянной неприятности, как новая встреча со мной, — во всяком случае в течение нескольких дней…

Она посмотрела на меня как-то странно.

— И вы думаете, что там для вас будет безопаснее?

— Ну, уж не страшнее, чем в городе, — засмеялся я. — И, наконец, Мориц — мой двоюродный брат, вы ведь это знаете?

— Ваш двоюродный брат! — повторила она полунедоверчиво, и вдруг внезапный свет озарил ее лицо. Она положила свою руку на мою и сказала поспешно: — Не уезжайте. Я…

В этот момент мы услыхали шаги в вестибюле, и из-за пальм вынырнула трижды проклятая фигура Бошана.

— Ага, мисс де-Розен! — начал он напыщенно. — Я нахожу вас, как аравийскую деву, под пальмами!

— И по той же причине, — шутливо ответила она. — В бальном зале невозможно жарко.

— А все-таки, с вашего разрешения, я уведу вас из этого оазиса, — сказал Бошан, обращаясь к Мерчии, демонстративно не замечая меня. — По дороге к вам я встретил сэра Генри. Он жаждет поговорить с вами, и я обещал вас привести.

Он предложил ей руку. Мерчиа одно мгновение колебалась, но затем грациозно встала и приняла ее, бросив быстрый взгляд на меня.

— Вы еще расскажете мне немного погодя конец вашей истории, мистер Норскотт, — сказала она, уходя.

Я получил удивительные сведения о Мерчии; оказывается, она живет у Трэгстоков под чужим именем. Сопоставление этого факта с фактом поддельной рекомендации и ложного подтверждения ее по телефону проливало некоторый свет на всю эту темную историю. И все-таки я вполне верил, что Мерчиа непричастна к покушению на Мильфорда. Конечно, она пыталась убить меня, но это совсем другое дело. Отравление лакея представляло такого рода убийство, с которым я никак не мог связать имя Мерчии.

Я недоумевал, каким образом она познакомилась с Трэгстоками. Ламмерсфильд сказал мне, что они будто бы привезли ее из Южной Америки, и это вполне согласовывалось с моими подозрениями. Внезапно мне пришли на ум ее слова: «Сатир из Кулебры», и я вспомнил, что никак не мог найти этого места на карте. Я знал, что Трэгсток был несколько лет послом в Боливии, так что, весьма возможно, он также имел отношение к моему весьма темному прошлому.

А тут еще этот Мориц, которому я никак не мог найти места на общем фоне. Мерчиа почему-то дала мне довольно ясный намек на то, что нельзя доверять этому любезному молодому человеку. Слова Норскотта и мой собственный инстинкт уже раньше привели меня к тому же заключению. И еще: если он в самом деле двоюродный брат Норскотта и один из тех, к кому Норскотт всегда хорошо относился, то на кой черт он путался с Мерчией и ее друзьями — туземцами,, у которых, вероятно, были, по их понятиям, основательные причины, чтобы покончить со мной? А возможно, что он, как мой ближайший родственник, имел в виду мое неправедно нажитое богатство?..

Я ломал себе голову над всей этой путаницей, как вдруг послышались быстрые шаги по мозаичному полу, и, подняв глаза, я увидел лорда Сангетта, поспешно направляющегося ко мне.

— Вот хорошо, — сказал он. — Я так и знал, что найду вас здесь. Пойдемте в кабинет.

По правде говоря, встреча с Мерчией так меня взволновала, что я совсем забыл об условленном свидании. Вечер обещал быть очень занимательным.

Мой хозяин начал с того, что, заперев дверь кабинета, налил два стакана бренди и залпом выпил один — я пить отказался. Затем, перейдя комнату, он открыл ящик, вынул несколько листков, отпечатанных на машинке, и протянул их мне.

— Мы с Роздэлем набросали это после нашего последнего разговора с вами. Если хотите, возьмите их с собой, но лучше посмотрите сейчас. Может быть, вам придет в голову какое-нибудь замечание? Я завтра опять увижусь с Роздэлем.

Я взял листки. Большими буквами через всю первую страницу было начертано следующее:

АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО СОЕДИНЕННЫХ

ЗОЛОТЫХ РОССЫПЕЙ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ

КАПИТАЛ 2.000.000 Ф.СТ.

 

ГЛАВА XI

Я перечитал весь этот драгоценный документ с начала до конца. Он в ярких красках расписывал английской публике новую и богатейшую группу золотых россыпей, только что открытых в северной части Аргентины. Будучи хорошо знаком с этим районом, я знал наверняка, что все это не что иное, как наглейшая ложь, и все-таки слова проспекта звучали очень убедительно. Совет директоров состоял из Стюарта Норскотта, эсквайра, лорда Сангетта, сэра Матью Роздэля и сеньора Бонито Моралеса, экс-президента республики. Последнего из этих джентльменов я знал как самого отъявленного негодяя, какого только могла создать Южная Америка. Факт его участия подтверждал мои подозрения относительно мошеннического характера всего предприятия.

Пока я читал эту бумагу, лорд Сангетт ходил по комнате взад и вперед. Он, видимо, хотел отдохнуть от неприятной обязанности быть любезным. Когда я отложил бумагу, он обратился ко мне и нетерпеливо спросил, каково мое мнение.

— Все это довольно убедительно, — сказал я спокойно, — но можно и еще приукрасить.

— В финансовых газетах будут хвалебные заметки, — ответил Сангетт. — Роздэль об этом хлопочет. Он может все это устроить за двадцать тысяч акциями.

Мне показалось, что это довольно дешевый способ выманивания двух миллионов из карманов английской публики.

— А потом, нам еще предстоит Ламмерсфильд, — сказал Сангетт. — Если вы сумеете поладить с ним, то дело в шляпе. Стоит только в правлении иметь бывшего министра внутренних дел, и акции пойдут, как горячие пирожки. Этих идиотов я знаю!

Только эти замечания и нужны были мне для освещения всей картины. Я понял, что Норскотт одолжил денег Ламмерсфильду, желая заловить этого талантливого аристократа в свои сети. Будучи министром внутренних дел, он, конечно, не мог быть директором какого бы то ни было предприятия. Норскотт, очевидно, с помощью взятки и обмана хотел его заставить подать в отставку. Заручившись именем лорда Ламмерсфильда, акции «Соединенных золотых россыпей Южной Америки» должны бы продаваться, по словам Сангетта, как горячие пирожки. Это был хорошенький проект, вполне достойный высокого мнения, составленного мной о моем талантливом двойнике.

— Будьте покойны, — сказал я с легкой иронией, которой мой собеседник не заметил. — Лорд Ламмерсфильд у меня в руках.

Сангетт подло усмехнулся.

— Я так и думал. Надеюсь, что вы сегодня с ним переговорите. Вы ловкий делец, Норскотт, должен вам в этом сознаться.

Я принял комплимент с любезной улыбкой.

— Кажется, я сообщил вам в моей записке, что уже решил относительно «Чайки», — сказал Сангетт. — Этот старый черт Мортон требовал за нее тысячу, но в конце концов я заставил его уступить одну сотню. Это довольно приличная яхта. Но…

Слабый стук в дверь прервал его интересную речь.

— Ну, в чем дело? — спросил он, раздраженно распахивая дверь.

Лакей стоял в дверях и кланялся с виноватым видом.

— Простите, милорд, но ее сиятельство послало меня к вам просить вас подняться наверх.

— Кажется, я должен пойти туда и быть любезным со всей этой шушерой. Возьмите с собой проект и сообщите потом, что бы вам хотелось изменить, — сказал Сангетт, выходя из кабинета.

Я положил бумаги в карман и последовал за ним.

Я поднялся в большую столовую, где гости Сангетта подкрепляли потерянные силы. Более получаса пробыл я в столовой, успел за это время выпить почти целую бутылку шампанского и, насколько помню, обязался поехать к одной даме в ее имение «Стенс» в будущую субботу с тем, чтобы утешить какую-то влюбленную в меня Минни.

По возвращении в бальный зал я воспользовался минутой невнимания гостеприимной и болтливой матери неведомой Минни, отвлеченной каким-то знатным иностранцем, и удрал, но только лишь для того, чтобы попасть в лапы пожилого директора Лондонской торговой компании, который заговорил меня до утомления. Но, хотя я жаждал встречи с Мерчией, чтобы продолжить наш разговор, мне все же не хотелось быть слишком резким и обидеть его. Когда я выходил, бальный зал снова начал наполняться публикой, но среди нее не было прекрасного лица, о котором я так мечтал. Я прошелся по коридорам и по площадкам, где сидели гости, но все напрасно. Если Мерчиа не ужинала, она, по всей вероятности, сидела в зимнем саду. Я спустился вниз, моля судьбу, чтоб никто из надоедливых знакомых Норскотта не остановил меня.

К моему удивлению, внизу было пусто. Очевидно, ужин и бальный зал притягивали всю публику наверх. Я воспользовался одиночеством, уселся в отдаленный угол, ближе к кабинету Сангетта, и закурил папиросу.

Очень возможно, что Мерчиа уже уехала домой. Я решил еще раз все осмотреть, а затем последовать ее примеру.

Но что это такое? Из кабинета Сангетта послышался слабый крик, за которым последовал приглушенный стук падающего стула. Я вскочил на ноги, навострил уши, и вдруг опять… Но ведь это же голос Мерчии. Крик повторился. Я буквально перелетел через комнату и ухватился за ручку двери, ведущей в кабинет. Дверь была заперта на ключ, но мне было не до церемоний. Я изо всей силы налег на нее плечом, и она с треском распахнулась.

Сангетт стоял посреди комнаты, весь красный от гнева. Мерчиа, возмущенная и бледная, тяжело дыша, опиралась на камин. Когда его сиятельство увидел, кто так грубо помешал их интимной беседе, выражение его лица резко изменилось — он был чрезвычайно удивлен. Затем с угрожающим видом он подошел ко мне.

— Что вы делаете? — спросил он сиплым голосом. Не взглянув на него, я обратился к Мерчии:

— Мисс де-Розен, сейчас начнется танец, который вы мне обещали.

Мерчиа нежно засмеялась.

— Кажется, так…

Ни слова не говоря, Сангетт мрачно отошел в сторону, а я, все еще не удостаивая его ни одним взглядом, подошел к Мерчии и предложил ей руку.

Улыбаясь, она положила свою руку на мою.

Если бы можно было убить взглядом, ни один из нас не дошел бы до двери: так злобно взглянул на нас Сангетт.

Я спокойно выдержал этот убийственный взгляд, и, захлопнув за собой дверь, проводил Мерчию в зимний сад.

— Нашему знакомству, видимо, суждено стать очень интересным, — заметил я.

— Кажется, мне суждено быть вам обязанной жизнью, — ответила она. — Думаю, что даже боги смеются над нами.

Я засмеялся с чувством удовлетворения.

— Ничего не имею против их смеха!.. Я уже думал, что вы уехали домой и наш интересный разговор останется неоконченным…

Она на минуту остановилась и осмотрелась вокруг, словно боясь, что нас подслушивают.

— Я остаюсь при своем мнении, — шепнула она торопливо, — не ездите в Вудфорд. Я… я не могу вам объяснить. Я даже не должна была вас предупреждать, но вы не ездите, откажитесь под каким-нибудь предлогом.

— Пойдемте наверх и поищем два стула, — предложил я. — Может быть…

— Нет, нет, — живо прервала она. — Я не могу здесь дольше оставаться. Сэр Генри ждет меня, чтобы поехать домой; и во всяком случае я больше ничего не могу вам сказать.

Мы дошли до вестибюля, где стояли гости, готовясь к отъезду. Между ними я заметил пожилого седого господина, сопровождавшего Мерчию, когда она вошла в бальный зал. Теперь только я сообразил, что это сэр Генри Трэгсток.

Он заметил нас и пошел нам навстречу.

— Ах, вот вы где, Мерчиа. Не могу понять, что с вами случилось. Я не хотел бы вас торопить, но…

Он остановился и в упор смотрел на меня с выражением изумления и явной враждебности. Мерчиа побледнела.

— Вы… вы… знакомы с мистером Норскоттом?.. — пробормотала она. — Я иду одеваться… я сейчас вернусь…

Она отошла, оставив меня в затруднительном положении. Невероятно, чтобы сэр Генри мог меня запомнить после пятиминутного разговора в далеком прошлом, но если даже это было так, то я не мог понять, почему он так явно ощетинился. Вероятнее всего, он принял меня за моего двойника.

— Мисс де-Розен, кажется, права, мистер Норскотт, — заметил сэр Генри с ледяной корректностью. — Нам уже приходилось встречаться при несколько других обстоятельствах…

— Да, — сказал я прямо, — я имел удовольствие разговаривать с вами пять минут в Ла-Паце десять лет назад.

Его брови чуть-чуть приподнялись.

— В самом деле?.. — ответил он сухо. — Я имел в виду более поздний период. Возможно, что ваши дела в Санта-Лукке были не так приятны, чтобы вам стоило о них вспоминать.

— Никогда в жизни не был я в Санта-Лукке, — возразил я упрямо.

Ответ сэра Трэгстока читался в его глазах.

— Боюсь, что такое счастье не выпало на долю Санта-Лукки.

Первый раз в жизни меня назвали лгуном, и сказал это мужчина. На одну секунду я почувствовал, что мной овладевает гнев. Я сделал шаг вперед, но вдруг вспомнил слово, данное Норскотту. С невероятным усилием затушил я свой гнев.

— Теперь мне ясно, почему вы бросили дипломатию, — сказал я.

Мы так были заняты взаимными комплиментами, что не заметили, как вернулась Мерчиа. Она, видимо, почувствовала, что атмосфера сгустилась, и хотела предупредить неприятность. Подойдя к сэру Генри, она слегка дотронулась до его руки.

— Можно послать за экипажем?

Он повернулся в ее сторону, а я поклонился Мерчии и прошел обратно в зимний сад.

Мой короткий, резкий разговор с сэром Генри настроил меня агрессивно. Мне показалось, что объяснение с лордом Сангеттом необходимо. Не теряя ни минуты, я прошел через весь зимний сад и постучал в дверь кабинета.

— Войдите!

Он, верно, понял, кто стучал, так как его ответ не отличался любезностью.

Сангетт стоял спиной к камину и похож был на тигра, у которого болит голова.

— Послушайте, Норскотт, — вырвалось у него, хотя он видимо старался подавить злобу. — Хотел бы я знать, кого вы из себя корчите?

— Мне тоже не менее интересно узнать, что вы думали, когда оскорбляли мисс де-Розен? — отпарировал я.

Он угрожающе взглянул на меня, а затем многозначительно засмеялся:

— Ага, вот где собака зарыта!..

У меня чесались руки схватить его за горло. Но, к счастью для нас обоих, мое проклятое слово, данное Норскотту, снова удержало меня.

— Не знаю, каково ваше мнение, — сказал он мрачно, — но думаю, что мы теперь не можем себе позволить ссоры из-за женщины. Женщины и дела — несовместимы.

— Это вполне походит и для данного случая, — заметил я. — Предлагаю вам вести себя приличнее.

Он наградил меня взглядом, который трудно было вы назвать нежным.

— Вы пошли по кривой, Норскотт! Вам должно быть известно, что я не из тех, кому можно грозить.

Я засмеялся.

— Если так, то и вам кое-что известно обо мне. Это было сказано наугад, потому что до сих пор я не имел понятия о том, что знал Сангетт о карьере моего двойника. Но из его ответа было ясно, что ему многое известно.

— Должен отдать вам справедливость, Норскотт, вы законченный негодяй, — заметил он грациозно. — Но все-таки не советую вам вмешиваться не в свое дело. Каждый из нас ведет свою игру.

— Я только замечу, — вставил я, — что ваша игра омерзительна.

Он покраснел и сказал насмешливо:

— Вы читаете мораль, Норскотт?.. Это новость! Может быть, вы собираетесь жениться на этой девушке?

Я сдержал злобу.

— Лучше не вмешивать в это дело имя мисс де-Розен. И, пока наше общество не начало работать, советую вам держать свои чувства в должных рамках.

— Меня не запугаете, здесь вам не Южная Америка, — пытался бравировать Сангетт.

— Если бы мы были в Южной Америке, я не стал бы вас предупреждать, — ответил я любезно.

Наступило короткое молчание. Сангетт, казалось, взвешивал свое положение. В конце концов он пожал плечами.

— Хорошо, делайте, как знаете. Я не стану вредить будущему предприятию из-за женщины.

Пока мы говорили, большие часы в углу пробили час. Я вспомнил, что Билли, возможно, ждет меня дома.

— Хорошо. Теперь, когда мы закончили это маленькое дело, — сказал я, — я думаю, что могу уйти домой. Спокойной ночи. Позвольте поблагодарить вас за сегодняшний восхитительный вечер.

Лорд Сангетт был настолько учтив, что не ответил мне.

Я вышел.

Волнующие события этого вечера так занимали меня, что, выйдя на улицу, я даже забыл на время о вечно грозящей мне опасности. Я быстро шел вперед, размышляя о том, что узнал, стараясь найти общую связь. Теперь мне стали ясны мои отношения с Ламмерсфильдом и Сангеттом. А мое знакомство с Мерчией принимало все более приятное для меня направление. Я еще не мог себе точно уяснить, считает ли она меня в душе действительно причастным к тем кровавым преступлениям, в которых обвиняет. Но, если даже считает, тем более радостно ее предупреждение относительно Морица.

Я вспомнил, что ничего не сказал ей о таинственной телеграмме, спасшей мне жизнь. Теперь мне стало ясно, что предупреждение было искренним.

Не она ли сама послала эту телеграмму? И если да, то почему так страстно отрицала какое-либо знакомство со всей этой мильфордской историей?

Я долго и напрасно ломал себе над этим голову. Наконец мои мысли остановились на сэре Генри Трэгстоке. Как ни был краток наш разговор, он пролил некоторый свет на темное прошлое Норскотта. Санта-Лукка!.. Вот где ключ ко всей этой тайне!..

Я пожалел, что во время моих странствий по Южной Америке мне не пришлось попасть в эту веселую местность. Но мне припомнилось, что достойные жители ее два года находились в когтях возмутительного пирата Игнаца Прадо, а затем свергли его вместе с его дворцом-небоскребом и выбрали себе другого президента, по своему вкусу. Возможно, что Норскотт был как-нибудь связан с этим негодяем, и в таком случае я находил оправдание мистеру Гуарецу и другим джентльменам, которые хотели меня убить.

Мысль о том, что меня могут внезапно убить, вернула меня к действительности.

Окидывая зорким оком окрестность, я быстро покрыл оставшиеся сто ярдов, отделявших меня от Гайд-Парк-Корнера. Здесь, как и всегда, несмотря на поздний час, было некоторое оживление. Солидный полисмен медленно шагал вдоль решетки парка. Запоздалые экипажи стояли у края панели.

Со спокойным чувством прошел я через улицу и вступил на Парк-Лэйн. Все расстояние было приблизительно в сто ярдов. Я уже подходил к дому и хотел вынуть из кармана американский ключ, как вдруг бесшумная фигура выскочила из мрака, и я заметил тусклый блеск ножа. В ту же минуту я нанес ей быстрый удар кулаком.

 

ГЛАВА XII

По всей вероятности, мы дошли до дому вместе. Я чувствовал сильную боль в плече, точно от прикосновения раскаленного железа. Мой обидчик шел, шатаясь, в пяти ярдах за мной.

В это время на тротуаре появилась фигура мужчины, спешащего к нам бесшумно, но деловито.

Джентльмен, причинивший мне беспокойство, не пожелал ждать дальнейших событий. Он, видимо, обладал сильной волей, так как, несмотря на свой ушиб, прыгнул, как заяц, завернул за угол влево и исчез прежде, чем до нас дошел встречный прохожий.

Как только последний встал под яркий свет ближайшего электрического фонаря, я узнал в нем Билли. Я испустил радостный крик, а он остановил свой быстрый шаг.

— Бертон! — воскликнул он. — Ого-го!.. Так должно было случиться!..

Он разразился громким смехом.

— Где же тот молодец? Вы его съели?

— Нет, Билли! Он, верно, испарился. Он не хотел вас видеть.

Я снова почувствовал дергающую боль в плече, текла кровь.

— Мне кажется, он меня чем-то проколол, — прибавил я жалобно.

— Вам плохо? — спросил он резко. — Можете вы подождать, пока я его сюда приволоку? Я засмеялся и покачал головой.

— Не нужен он мне, а все же спасибо вам. Дайте мне руку и пойдем домой. Все в порядке, сегодня я еще не попал в список мертвых.

— И не так еще скоро попадете, — гордо сказал Билли. — Еще не готов тот заступ… Ну, пойдем-ка, посмотрим.

Кровь струей текла по моей руке, и я, не теряя времени, воспользовался помощью Билли. Шатаясь, дошли мы до ворот моего дома. Я держал в руках американский ключ, но дверь оказалась широко открытой.

— Алло, Билли, — сказал я, — у вас был прием в мое отсутствие?

— Я вам потом расскажу, — ответил он. — Прежде всего нужно подумать о ране. Возможно, что она серьезнее, чем вы думаете.

— Она дает себя чувствовать, — согласился я. — Закройте дверь и пойдемте в кабинет.

Билли быстро и ловко снял с меня верхнее платье, разрезал ножницами белье и обнажил мою руку. Рана имела некрасивый вид разреза на наружной стороне руки, из которого медленно, но обильно вытекала кровь. После осмотра лицо Билли просветлело.

— Ничего, — сказал он, — задета только маленькая вена. — Я с ней быстро справлюсь.

Десять минут спустя я лежал на диване, перевязанный по всем правилам искусства. Билли же приготовил бренди с содовой, чтобы подкрепить наши силы.

— Вот теперь вы на своем месте, — сказал я, принимая от него напиток. — Рассказывайте мне свою историю, а потом я расскажу вам свою.

— Мой рассказ не будет длинен, — сказал он. — Я получил вашу записку только сегодня в девять часов вечера. Эти Максуэлли вызвали меня в Ливерпуль, задержали на двадцать четыре часа, а затем отказались от дела.

— Надеюсь, вы протестовали? — спросил я мягко. Билли улыбнулся.

— Старый Максуэлль знает мое мнение о нем, и это меня утешает. Во всяком случае я вернулся в Лондон в отвратительном настроении, нашел за зеркалом вашу записку, вскочил в кэб и прямо к вам! Девушка, впустившая меня, сказала, что вы на таком-то вечере, или что-то в этом роде, и что мне следует вас подождать. Я ждал вас до трех четвертей двенадцатого, потом позвонил ей и спросил, не собираетесь ли вы провести там всю ночь. Она ответила, что не знает. Вид у нее был такой сонный, что я посоветовал ей лечь спать и обещал подождать вас вместо нее. Она на это пробормотала, что у нее имеется для вас важное сообщение. Я заметил, что как бы оно ни было важно, оно может подождать до утра. В конце концов она ушла и оставила меня здесь, наедине с бутылкой. Так я сидел до часу, а затем вышел на лестницу подышать свежим воздухом. Не прошло и двух минут, как я увидел что-то похожее на схватку. Зная ваш драчливый характер, я решил, что это вы, побежал посмотреть, в чем дело, а остальное вы знаете.

— Остальное я знаю, — повторил я, — и пью за ваше здоровье!

Мы молча выпили друг за друга.

— А теперь, — сказал Билли, — будьте столь добры и объясните мне, что тут произошло. Последний раз, когда я вас видел, вы собирались пуститься в далекие края — именно в Соединенные Штаты. Я же нахожу вас на Парк-Лэйн в качестве известного миллионера, и зовут вас Стюарт Норскотт. В чем дело, старая шельма?

Я допил бренди с содовой и удобно уселся среди подушек.

— Я скажу вам, в чем дело. Но не перебивайте меня, пока не закончу.

А затем медленно, стараясь не пропустить ни одной важной подробности, я рассказал ему все, что произошло со мной после того, как мы расстались. Билли сидел и молча слушал. Только по окончании моего рассказа рискнул он сделать свое критическое замечание.

— Знаете, это прямо сногсшибательно! — заметил он и разразился громким смехом. — Это замечательно, это замечательно!

— Я так и знал, что вы будете довольны! — заметил я.

— Доволен?! Это самая блестящая комбинация из всех, какие я знаю. Вы всегда выискивали себе какие-нибудь несчастья, но это побило рекорд.

— И вы будете мне помогать, Билли? Он шумно ударил кулаком по столу.

— Я с вами, друг мой, до вашего последнего гроша! Наступило короткое молчание.

— Вы думаете, что Мориц в заговоре с теми субъектами?

— Несомненно. Ведь я по его совету нанял Френсиса.

— Я должен завтра ехать вместе с вами и задержаться в ближайшем трактире, ведь так?

— Именно, — подтвердил я. — Как видите, в доме мне нечего за себя бояться. Каким бы ни был Мориц подлецом, он не полезет в петлю, если можно обойтись без этого. Я думаю, что некоторые из любезных бродяг, орудовавших здесь, последуют за мной и туда, чтобы там разыграть подходящий несчастный случай. Что-то подозрительно нахваливал мне Мориц тамошнюю охоту!

— Понимаю, — сказал задумчиво Билли. — Тут-то я и появлюсь.

Помолчав, он прибавил задумчиво:

— Мне бы хотелось знать, кто вы теперь такой? Это бы нам облегчило задачу, не правда ли? Тут что-то связано с Санта-Луккой. Возьмем карту и посмотрим, где находится эта дыра.

Билли порылся на книжных полках и вытащил толстый атлас.

— А вот и Санта-Лукка, — заметил он, открыв карту Южной Америки. — Посмотрим, что тут о ней сказано. «Внутренняя республика, граничит с Бразилией и Аргентиной. Народонаселение 300.000, включая индейцев, состоит из небольшого количества негров и белых. Президент генерал Сильвестр де-Селис избран после Игнаца Прадо, который сверг и убил первого президента, Мануэля Солано»…

— Что такое?.. — выпалил я. — Но ведь это же как раз подходит!.. Мерчиа Солано, наверное, его дочь, и я не сомневаюсь в том, что мой знаменитый двойник был одним из шайки Игнаца. Неудивительно, что бедняжка хотела пустить в меня пулю!

Билли засмеялся.

— Похоже на то. Но, как бы то ни было, девица не без яду!

— Билли, — сказал я убедительно. — Я не хочу слышать ни слова против нее. Я люблю девушек с таким темпераментом.

— У вас он такой же! — ответил Билли, нахмурясь. — Вы составили бы красивую пару! А теперь, — он встал и посмотрел на часы, — вам следует пойти спать, если вы хотите ехать в половине одиннадцатого. Ваша рана к утру затянется, но вы все же потеряли много крови и нуждаетесь в отдыхе.

Прежде всего я показал ему его комнату. Вернувшись затем в мою спальню, он помог мне раздеться, не задевая повязки. Я только запер на ключ обе двери и не принял никаких других мер предосторожности. Мне казалось, что даже мистер Гуарец и его друзья могли себе позволить один свободный вечер и что после недавней маленькой встряски на улице я мог рассчитывать на несколько спокойных часов.

Мои надежды вполне оправдались.

Я крепко проспал весь остаток ночи и проснулся только на следующее утро, когда моя хорошенькая горничная постучала ко мне в дверь. Я спрыгнул с постели и впустил ее.

— Ну, — спросил я, вспоминая слова Билли о каком-то важном сообщении, — что вы мне имеете сказать?

— Скажите, пожалуйста, сэр, — сказала она, ставя чай на столик у кровати, — вам не известно, что случилось с Мильфордом?

Я удивленно посмотрел на нее.

— Вы хотите сказать, что ему опять стало плохо?

— Он ушел из дома вчера вечером, сэр, вскоре после вас, и до сих пор не вернулся!

Я безмолвно выслушал это сообщение.

— Попросите ко мне мистера Логана, — сказал я. Девушка удалилась, а минуту спустя вошел Билли, ослепительный в своей пижаме.

— Новое дело, Билли! Теперь у нас пропал Мильфорд! Я передал ему сообщение горничной, высказав собственные соображения:

— Возможно, что его заманил в ловушку и увел куда-нибудь этот милый Гуарец. Хотя я никогда бы не подумал про Мильфорда, что он такой осел.

— Может быть, он тоже принадлежит к этой шайке? — спросил Билли.

— Нет, — твердо ответил я, — Я уверен в честности

Мильфорда.

— Что же нам в таком случае делать?

— Не знаю! Не могу же я поставить на ноги полицию. Нам остается только сидеть и ждать, что будет дальше.

— А пока, — заметил Билли, — дайте, я посмотрю вашу руку.

Он снял повязку и одобрительно посмотрел на мою рану.

— Затянулась великолепно. Все-таки, я думая, для верности, следует оставить повязку еще и на сегодня.

— Хорошо, вы ее сделаете после ванны, — сказал я. — Кстати, вы умеете управлять автомобилем?

Билли утвердительно кивнул головой.

— Этим я много занимался.

— Тогда вы меня свезете сегодня туда. Я вообще не очень горазд в этом деле, а теперь с больной рукой и подавно.

— Положитесь на меня!

Мы оба приняли ванну. Затем Билли перевязал мне руку, а я отблагодарил его за эту любезность, одолжив ему свой бритвенный прибор.

Волнения кухарки по поводу исчезновения Мильфорда не отразились на качестве нашего завтрака. Отдавая ему дань, Билли был под сильным впечатлением роскошного образа жизни, который я теперь вел.

Было десять часов. Автомобиль был заказан к половине одиннадцатого. Закурив трубку, я воспользовался оставшимся временем, чтоб спуститься и переговорить со своим оставшимся штатом. Я боялся, что ввиду последних событий кухарка и горничная откажутся от места или просто покинут дом в мое отсутствие.

Я нашел обеих женщин в кухне.

— Какая неприятность с Мильфордом! — начал я свою речь. — Несомненно, у него не все дома. Я сегодня же наведу справки. Но пока все это выяснится, я не знаю, как поступить. После нашего последнего испытания мне не хочется брать в дом человека без особой рекомендации. Не можете ли вы взять на себя обязанности по дому, пока меня нет? Конечно, это нелегкое дело, и потому я решил дать вам двойное жалованье.

Мое смелое предложение встретило полное сочувствие. Кухарка даже заметила, что она готова на все ради такого джентльмена, как я.

Обеим женщинам очень хотелось потолковать об исчезновении Мильфорда. Но под предлогом, что мне еще надо уложиться, я удрал от них.

Услыхав шум мотора и выглянув в окно, я увидел верного Симсона, готовящего автомобиль к отъезду.

Я выбрал два лучших костюма Норскотта — один для Билли, другой для себя, — и с чемоданами в руках мы сошли вниз.

— Ну, как идет автомобиль, Симсон? — спросил я, когда шофер, уложив вещи, открыл мне дверцу с почтительным поклоном.

— Очень мягко, сэр! — был успокоительный ответ. — Я ездил на нем вчера весь вечер и не думаю, чтобы он мог доставить вам неприятности. Бензин находится сзади, сэр.

— Мистер Логан будет править. Я ушиб себе руку. Билли влез на шоферское место и мягко повел машину вдоль улицы.

— Прежде всего я должен послать телеграмму Морицу. А затем нам нужно купить для вас некоторые вещи, — предложил я. — Как вы относитесь к Гэрроду?

— О, Гэррод вполне подходит, — улыбнулся Билли. — Я без претензий.

Он свернул налево, вниз по Брамптонроду и остановился перед большим магазином. Я передал ему пачку денег.

— Купите все, что вам захочется, Билли! А я пойду отправлю телеграмму.

Мое послание к Морицу, после некоторого размышления, приняло следующий вид:

»Не встречайте. Еду автомобилем. Буду к обеду.

Норскотт».

Послав телеграмму, я купил в соседнем магазине хорошую карту Эссека и Суффолька и пошел разыскивать Билли. Билли сел за руль, а я разложил карту на коленях. И с торжествующим ревом гудка мы пустились в дальнее путешествие.

 

ГЛАВА XIII

Было около половины пятого, когда мы въехали в Вудфорд и остановились в старомодной гостинице «Плау» в центре города. На стене красовалась бело-красная вывеска, громко объявлявшая, что при здании имеется гараж.

— Это, кажется, нам подходит, Билли, — сказал я. — Если имение Морица не слишком далеко отсюда, то лучше всего остановиться именно здесь.

Оставив багаж и автомобиль во дворе, мы зашли в бар. Двое мужчин сидели в углу и разговаривали, а дама средних лет заведовала напитками.

Я снял шляпу и заказал две рюмки виски.

— Не знаете ли вы, где находится «Аштон», имение мистера Морица Фернивелла?

— »Аштон»? — повторила она… — Да, кажется, я слышала это название. Это где-то здесь поблизости. Вот, я думаю, следователь сумеет вам сказать. Мистер Pay, этому господину нужно сказать, где находится «Аштон».

Один из сидящих в углу поднял голову.

— Это недалеко. Нужно идти прямо через город, затем спуститься налево, по холму. Тут всего каких-нибудь полторы мили.

Я поблагодарил его и предложил выпить с нами. Он согласился очень мило и весело.

— Могу я получить здесь комнату на два дня? — спросил, как бы невзначай, Билли.

— Конечно, сэр, — ответила дама из-за прилавка. — Я сейчас позову мистера Мартина.

Она вышла и вернулась через минуту в сопровождении хозяина, который сообщил, что в доме имеется много места, и повел нас по винтовой лестнице наверх.

— Вот хорошая, уютная комната, — сказал он, открывая дверь. — Она выходит на главную улицу, вид из окна приятный и красивый…

— Великолепно, — сказал Билли. — Хотя, конечно, можно ожидать, что собаки подерутся, или лошадь убежит… или еще что-нибудь случится в этом духе, — разве можно все знать? Но все равно, я беру эту комнату.

— Нельзя ли нам чаю? — попросил я.

Улыбающийся хозяин кивнул головой.

— Конечно, сэр, я велю вам подать в столовой.

Мы вернулись тем же путем и вошли в длинную комнату, на стенах которой висели фотографии почивших скаковых лошадей вперемежку с портретами королевской фамилии.

Через несколько минут изящная суффольская барышня подала нам чай, варенье, кресс-салат и хлеб с маслом. Отдавая должное нашему голоду, мы с Билли обсуждали план действий и старались найти наилучший выход. Я согласился с ним, что на следующее утро, еще до завтрака, мне следует выехать из «Аштона» и встретиться с ним на главной дороге, ведущей в Вудфорд. Он же тем временем должен собрать всевозможные сведения о Морице и его близких и особенно тщательно разузнать, не находится ли в окрестностях джентльмен со сломанным носом и любитель спорта, у которого одно плечо выше другого.

— Я вам оставлю автомобиль, Билли, — сказал я, — и поеду в «Аштон» в коляске. Таким образом, в случае надобности у нас всегда будет под рукой готовая машина.

— Но ведь они могут спросить, куда вы ее девали?

— Я скажу, что она требовала небольшой починки, и я оставил ее здесь в гараже.

Билли посмотрел на меня с восхищением.

— Джек, — сказал он, — из вас вышел бы прекрасный священник!

Мы заказали экипаж. Дав Билли немного денег на всякий случай и порекомендовав ему не любезничать с хорошенькой служанкой, я влез в экипаж и отправился к Морицу.

»Аштон» оказался обширным имением, наполовину покрытым лесами. Барский дом стоял среди сада, вдали от дороги. Подъезжая, я увидел издали двух мужчин, сидящих на скамейке, и только когда мы были совсем близко от них, я узнал в одном из них Морица. Оба встали и пошли ко мне навстречу.

— Алло, — сказал Мориц. — Я думал, вы приедете на автомобиле…

Я пожал руку ему и его товарищу. Это был полный, цветущий человек, похожий на букмекера в отставке. Он, по-видимому, был знаком со мной.

— Я так и сделал, — ответил я, — но оставил автомобиль в Вудфорде. Машина стала плохо работать.

— Вот что раздражает в этих моторах, — заметил толстяк, — вечно они портятся, не правда ли?

— Вы взяли своего шофера с собой? — спросил Мориц, когда лакей унес мои вещи.

Я покачал головой.

— Нет, я подумал, что он здесь совершенно не нужен, и вы убедитесь сами, что я прав.

Возможно, что мне это только показалось, но лицо Морица на миг засияло радостью.

— Пойдемте в сад, — предложил он. — Или, быть может, вы выпили бы чаю? Бараделль уехал ночевать в город. Мистера Йорка и леди Бараделль нет дома. Тетя Мэри где-то поблизости. Вэн, не знаете, где она?

— Поливает розы, — сказал толстяк лаконично. — Мисс Йорк с ней.

Неожиданное появление этих двух дам прервало наш разговор.

Тетя Мэри оказалась седой дамой средних лет, а ее спутница — высокой красивой девушкой в изящном костюме.

Я пережил тяжелую минуту, так как не знал, полагается ли мне быть с ними знакомым. Но их приветствие сразу выяснило мое положение.

— Я так рада, что вам удалось сюда приехать, — сказала тетя Мэри, хотя и без особого восторга. — Вас не так часто удается вырвать из Лондона.

— Но я не так часто получаю такие милые приглашения, — ответил я, пожимая ей руку.

Она взглянула на меня несколько удивленно. Я сообразил, что, вероятно, был слишком любезен для настоящего Норскотта. Я не имел понятия, была ли тетя Мэри мне родственницей. Но она, по-видимому, хорошо знала моего двойника и, без сомнения, изучила его характер.

Мисс Йорк была как будто более дружески расположена ко мне.

— Я слышала, вы приехали на автомобиле, мистер Норскотт, — сказала она. — Надеюсь, в нем хватит места для всех нас?

Я засмеялся.

— Он довез меня до Вудфорда, а там забастовал. Но через два дня он будет в исправности.

— Ну, это неважно, — протянул Мориц. — Кататься все равно не пришлось бы. Завтра нас ждет охота, послезавтра — раут в саду у Кутбертов, а на следующий день — партия крикета, которую организовал Берти.

— О, крикет! — воскликнула мисс Йорк. — Берти обожает крикет. А вы играете, мистер Норскотт?

— Иногда, — ответил я важно. И заметил, что Мориц при этом усмехнулся.

Послышались шаги по дороге, и все оглянулись.

— Вот как раз идут Берти и леди Бараделль, — сказала мисс Йорк. — Хотела бы я знать, где они пропадали?

Я вдруг вспомнил многозначительную гримасу, которую скорчил Мориц при имени Бараделль, сидя у меня на Парк-Лэйн. Поэтому я с понятным любопытством разглядывал приближающиеся фигуры. Берти, который, как я догадался, был братом мисс Йорк, был типичный военный лет тридцати; что же касается его спутницы, то ее наружность требует более подробного описания.

Ее высокая изящная фигура направлялась к нам с выражением дерзкого самодовольства, которое так часто свойственно красивым женщинам. Она, несомненно, была хороша, но по сравнению с Мерчией (я теперь невольно всех сравнивал с Мерчией) — это была красота огня рядом с солнцем. Леди Бараделль в самом деле можно было скорее всего сравнить с огнем. Огонь горел в ее чудесных бронзовых волосах и сиял опасным пламенем в глубоких карих глазах с золотистыми искорками. Платье из материи огненного цвета дополняло иллюзию.

— Итак, этот великий человек сжалился над нами, — произнесла она медленно, музыкальным голосом. — Разве в Лондоне так невыносимо жарко, мистер Норскотт?

— Боюсь, что у меня незаслуженная репутация, — сказал я. — Никто так не любит красоту жизни, как я.

Леди Бараделль подняла брови и оглядела всех с улыбкой.

— Саул среди пророков!.. Мориц; что это с ним случилось?

Я ждал ответа Морица с лукавым любопытством.

— Не знаю, — протянул он. — Я сам недавно спросил его об этом, но он мне ответил, что надо быть иногда приятным, хотя бы ради разнообразия.

Раздался общий хохот, прерванный далеким звоном гонга.

— Пора одеваться, — заметила тетя Мэри. — Как быстро летит время.

Мы все вошли в дом. Мориц взял меня под руку очень любезно проводил в большую приветливую комнату окна которой выходили в сад.

— Думаю, что вам здесь будет хорошо. Никто вам и будет мешать, разве что Бараделли, — они тут напротив в коридоре. Вам действительно ничего не надо?

— Нет, спасибо, — ответил я.

— Обед в восемь часов, — прибавил он, выходя и закрывая за собой дверь.

Я одевался не спеша, стараясь разобраться в моих впечатлениях с момента приезда сюда. До сих пор, насколько я мог судить, действие развертывалось довольно удачно для меня. Правда, я показался слишком жизнерадостным для роли Норскотта, но ни у кого, даже у Морица, не явилось на мой счет ни малейшего подозрения.

У меня еще не составилось мнение о моих товарищах-гостях. Вэн и Йорк были, по-видимому, довольно безобидными, каждый в своем роде, и трудно было допустить, что они в заговоре против меня. Леди Бараделль показалась мне более сложной. На основании ее замечаний я почувствовал, что ее отношения с Норскоттом были интимнее, чем можно предполагать.

Завязывая галстук перед зеркалом, я критически оглядел себя при свете двух свечей. Сходство, конечно, было изумительное. Если бы я не был уверен, что я действительно Джек Бертон из Буэнос-Айреса и, черт его знает, еще откуда, то я бы поклялся, что лицо, отражавшееся в зеркале, было лицом того человека, с которым я расстался три дня назад в ресторане «Милан».

Спустившись в столовую, я нашел там всю компанию.

Мне поручили вести к столу тетю Мэри, что ее, видимо, мало радовало. Леди Бараделль сидела рядом с сэром Джорджем Вэном, напротив меня.

Я забыл, о чем мы говорили во время обеда, но в конце его у меня появилось злостное намерение рассказать, хотя бы в смягченной форме, мое интересное приключение с «Френсисом». Я вдруг сообразил, что если Мориц ответствен за приход этого человека в мой дом, то мой наивный рассказ может только его убедить, что у меня нет подозрений на его счет. Он, наверное, уже знал, чем кончилось это покушение, и мое молчание могло показаться подозрительным.

— Кстати, Мориц, — заговорил я. — Я, кажется, еще ничего не говорил вам о лакее, посланном мне Сигрэвом?

— Нет, вы ничего не говорили, — сказал он холодно. — Ну, каким же он оказался?

Я улыбнулся.

— Несколько неожиданным, особенно среди ночи.

А затем, видя, что привлек внимание всего стола, я начал рассказывать мою ночную схватку приблизительно так, как я ее описал мистеру Сигрэву. Я пропустил только подробности, касающиеся сэра Генри Трэгстока.

Все хором выразили свое удивление. Леди Бараделль взглянула на меня странно заблестевшими глазами.

— Что за негодяй! — воскликнула она. — Надеюсь, вы его проучили?

— Я думаю, он до сих пор чувствует свой нос, — заметил я самодовольно.

— Но ведь страшно подумать, что такой человек остался на свободе, — сказала мисс Йорк, и плечи ее вздрогнули. — Вы заявили в полицию?

— Мне не хотелось, чтобы меня беспокоили. Я передал это дело Сигрэву.

Мориц оперся о спинку стула и засмеялся.

— Мне ужасно досадно, что я вовлек вас в такое грязное дело, — заметил он чистосердечно. — Я всегда считал, что Сигрэв достоин полного доверия. Хорошо еще, что вы умеете постоять за себя.

— О, конечно, вы тут ни при чем, — сказал я великодушно. .

— Обсуждайте это дело, как знаете, — заметила тетя Мэри, вставая из-за стола, — а когда закончите, вы найдете нас в бильярдной.

Как только мы остались одни, Мориц придвинул свой стул к моему.

— Хотите идти завтра на охоту, Стюарт? — спросил он. — Я думаю, если будет хорошая погода, мы пойдем на уток. Риз говорил, что их теперь много.

— На охоту я готов во всякое время, — ответил я.

— Вот это хорошо, — обрадовался Мориц и предложил мне и Джорджу Вэну перейти в бильярдную. Там мы нашли мисс Йорк — она ловко упражнялась в игре, а ее брат, тетя Мэри и леди Бараделль смотрели, как она играла.

— Мне нужно выйти на минутку и переговорить с егерем, — сказал Мориц. — Играйте пока вчетвером, я скоро вернусь. А Вэн будет записывать.

Это предложение меня немного смутило. Я себя считал игроком выше среднего. Три года постоянной практики в Буэнос-Айресе с некоторыми выдающимися жуликами благоприятно отразились на моей игре. С другой стороны, я понятия не имел, как играл Норскотт, и играл ли он вообще.

Капитан Йорк вывел меня из затруднения.

— Если память мне не изменяет, Норскотт, то вы как будто мастер этого дела. Я предпочитаю играть с моей сестрой.

— Это очень вежливо по отношению ко мне, — запротестовала, смеясь, леди Бараделль.

— Не беспокойтесь, леди Бараделль, — заметил Мориц, — вы их лихо побьете. Стюарта очень трудно победить.

Я понял, что Мориц намекал на мой инцидент с «Френсисом», и усмехнулся про себя.

Мориц вышел, а мы, разместив шары, приступили к игре.

Я играл блестяще. Йорк и сестра его были хорошими, но второстепенными игроками, тогда как мой партнер, леди Бараделль изредка давала изумительные удары.

После одного из таких ударов Йорк заметил, улыбаясь:

— Если бы я не знал сэра Чарльза, я сказал бы, что вам не слишком везет в любви.

В это время я как раз натирал мелом кий для леди Бараделль, и на одно мгновение ее рука дотронулась до моей.

— Я и не говорю, что мне везет, — сказала она со странной улыбкой.

Возможно, что это было совпадение, но во всяком случае я почувствовал некоторую неловкость. Эта неловкость возросла еще больше после того, как леди Бараделль несколько раз, пользуясь тем, что на нас не смотрят, одарила меня такими улыбками, в которых только закоренелое упрямство могло усмотреть недостаток любезности. Очевидно, я невольно снова попал в очень запутанное положение. Вернулся Мориц, и мы бросили игру.

В половине одиннадцатого все разошлись. Дамы ушли первые.

— Спокойной ночи, — сказала леди Бараделль, пожимая руки Йорку и сэру Джорджу, — спокойной ночи, мистер Норскотт. — Затем нежно и тихо, так что ее слова дошли только до моих ушей, она прибавила: —Au revoir.

Большая часть мужчин с восторгом отнеслась бы к такому предложению, но я в этом не видел никакой радости, хотя и ответил ей таким же интимным пожатием руки, сказав самым ласковым голосом:

— Спокойной ночи, леди Бараделль.

Поболтав немного о предстоящих октябрьских бегах, мы взяли наши свечи и, пожелав друг другу приятного сна, вышли из бильярдной. Я расстался с Йорком на лестнице, затем, пройдя мимо комнаты леди Бараделль, вошел в свою и закрыл за собой дверь.

Была теплая лунная ночь. Я широко раскрыл окно, оперся на подоконник и так просидел некоторое время, не раздеваясь. Я был несколько озабочен и меня томило беспокойство: мне припомнилась известная поговорка о «женщине, которой пренебрегаешь»… Если бы знала Мерчиа, на что я иду ради нее.

В конце концов красота сада, пронизанного то серебристым светом, то глубокой тенью, постепенно убаюкала мою встревоженную мысль. Я зевнул и, постаравшись забыть леди Бараделль и другие осложнения, возникшие в моей жизни, опустил штору, разделся и лег в кровать.

Очевидно, свет мешал мне спать, так как обычно я засыпаю очень быстро. Я лежал некоторое время в полудремотном состоянии, которое уже начало переходить в сон, как вдруг послышался слабый шорох. Я вскочил, открыл глаза и в одно мгновение спрыгнул с кровати.

Дверь моей комнаты тихо открылась, и в бледном лунном сиянии появилась леди Бараделль. На ней был длинный голубой шелковый капот. Она была босиком, и ее бронзовые волосы разметались по плечам. Должен сознаться, что она была удивительно привлекательна.

Закрыв бесшумно дверь, она скользнула ко мне, и в ее глазах засветился торжествующий огонек.

— Ах, Стюарт, Стюарт, — прошептала она, протягивая руки.

 

ГЛАВА XIV

При всем моем старании казаться любезным, я не мог убедить леди Бараделль, что мои чувства к ней остались неизменными… Ясно, что люди обычно не приходят в гости в такой неурочный час, если не рассчитывают на более восторженный прием, чем тот, который я мог ей оказать.

Ее лицо стало постепенно выражать подозрение, и наконец она отошла, заломив руки.

— Почему вы меня обманываете? Тут что-то есть… Скажите мне правду, Стюарт!..

Так как именно правду я и не хотел ей говорить, то мне оставалось только одно — смущенно молчать.

— О, не говорите мне ничего! — сказала она с горечью. — Я вас слишком хорошо знаю! — Ее, глаза загорелись гневом. — Вы думаете, я из тех женщин, которых можно по прихоти привлечь и бросить?! Неужели вы хоть на минуту могли подумать, что меня можно обмануть?!

— Нет! — грустно ответил я, — этого я не думал. Она засмеялась неприятным, горьким смехом и, откинув назад волосы, посмотрела мне в лицо.

— Я вас люблю, Стюарт, — сказала она твердо. — Я люблю вас так, как вряд ли многие женщины способны любить. И я предпочитаю видеть вас мертвым, чем в объятиях другой женщины.

Не сказав больше ни слова, она повернулась и выскользнула из комнаты.

Я стоял и смотрел на дверь. Я был похож на человека, случайно дотронувшегося до динамитной бомбы. Не знаю, что означала последняя фраза леди Бараделль, но было ясно, что. я приобрел еще нового врага, и более опасного, чем все те, которыми меня успел наделить Норскотт. После зрелого размышления, я проклял моего двойника.

Это меня несколько успокоило, и я снова лег в постель. Усталость взяла свое, я закрыл глаза и впал в желанное забытье.

Сон, как бы краток он ни был, всегда возвращает свойственную мне бодрость. Я проснулся на следующее утро с ощущением чрезвычайной легкости. Утреннее солнце освещало мою комнату, и молчаливый лакей приготовлял мне ванну.

— В котором часу завтрак? — спросил я.

— В девять часов, сэр. Теперь только три четверти восьмого.

Таким образом, у меня было достаточно времени, чтобы пойти повидаться с Билли, прежде чем присоединиться к остальной компании.

Часы на камине пробили половину девятого, когда я вышел из комнаты. Спокойно, но поспешно спустился я вниз, так как не имел ни малейшего желания встретиться с Морицом или с кем-нибудь другим, прошел в сад и вышел через боковую калитку на главную дорогу. Птицы весело щебетали в кустах, и на голубом небе ярко светило солнце.

Билли сидел на скамейке у первого поворота и курил трубку.

— Значит, вас еще не укокошили, — сказал он с видимым удовольствием.

— Наоборот, Билли, я ничего не видел, кроме любви и ласки.

Я сел около него и критически прибавил:

— Я не высокого мнения о вашем табаке.

— Это лучшее, что может дать «Плау». Вы уже начинаете важничать, Джек. — Он похлопал меня по плечу. — Вы знаете, я нашел свое призвание. Я могу дать Шерлоку Холмсу два очка вперед и сразу же уложить его. У Билли не было обыкновения хвастать, и потому я посмотрел на него с любопытством.

— Продолжайте, Билли. Он усмехнулся.

— Этой ночью я занялся слежкой. Я решил, что не мешает осмотреться и познакомиться с окрестностями, и сейчас же притащился сюда. Я торчал некоторое время за воротами, изучая местоположение, а затем — так как вблизи не было никого — перескочил через забор и прошел сквозь кустарники до самого дома. Я пробыл там около десяти минут, скрываясь за кустами, как вдруг увидел, что появился не кто иной, как ваш друг!

— Кто?!

— Тот молодец, который подсыпал яд в питье вашему Мильфорду. Он, по крайней мере, в точности соответствовал вашему описанию: высокий, некрасивый, кривобокий, и одно плечо выше другого.

— Продолжайте, Билли, — оживился я. — Это становится интересным.

— Хорошо… Он вполз, как полагается жулику, и сел на забор, как раз против меня. Мне показалось, что он кого-то поджидает. В самом деле, не прошло и десяти минут, как к нему вышел молодой человек во фраке, по-видимому, ваш двоюродный брат…

— Мориц пошел подышать свежим воздухом после обеда, — заметил я. — Он сказал, что ему нужно повидать егеря.

— Ах, вот как, — проворчал Билли. — Ну, так он его повидал. Они чесали языки добрых двадцать минут, и все про вас, милый друг.

— Это было интересно?

— То, что я слышал, было интересно, но, к сожалению, до меня доходило одно слово из десяти: они большей частью шептались. Они как будто назначали на сегодня что-то касающееся вас и какого-то мола, насколько я мог расслышать.

Я закивал головой.

— Или сегодня на охоте должен произойти несчастный случай, или я ничего не понимаю!..

— Похоже на то, — ответил угрюмо Билли. — Они, по-видимому, были чертовски довольны собой. Кроме того, я слышал также и о вашей девице с пистолетом. Как ее зовут — Мерчиа?

— Мерчиа!.. — повторил я. — А что они о ней говорили?

Билли еще больше нахмурился.

— Мне нравится, что ваш интерес растет, Джек, — сказал он и постучал трубкой о скамейку, вытряхивая пепел.

— Билли, — сказал я, — вы играете со смертью. Рассказывайте дальше.

— Я только слышал ее имя, — усмехнулся он. — Этот кривобокий джентльмен произнес его и потом повторил еще четыре раза. Судя по тому, как он его произносил, мне кажется, он был недоволен ею. Ваш двоюродный брат ему что-то внушал.

Меня сразу охватила тревога за Мерчию. Мы явно имели дело с преступной шайкой. Если станет известно, что Мерчиа меня предупреждала относительно «Аштона», ей может грозить такая же опасность, как и мне.

Билли, очевидно, читал мои мысли.

— Я думаю, что в настоящий момент она в безопасности, — сказал он, — по той простой причине, что вся эта свора гонится за вами. Я еще не рассказал вам главного. Джек, мне посчастливилось их объегорить!

Он откинулся и гордо взглянул на меня.

— Черт возьми, Билли, — воскликнул я. — Вы делаете чудеса! Как это вам удалось?

— А вот как. После того как разговор закончился и ваш двоюродный брат вернулся в дом, я дал этому молодцу выйти на дорогу и пошел за ним следом, позволив ему отойти ярдов на двести. Он прямо пошел в Вудфорд и завернул в один трактир, только не в «Плау», а в какой-то другой. Я вошел за ним и видел, как он наливал себе чистое бренди. Он настоящий бандит, в этом не может быть сомнения. После ухода этого молодца я спросил хозяина трактира, кто он такой.

— О, — сказал хозяин, — это эйталианский джентльмен, мусье Баретти. Он недавно снял на несколько месяцев «Холли», имение полковника Пэтона, а въехал, кажется, вчера. Милый и любезный господин.

— Да, разные бывают мнения, — сказал я, смеясь. — Мильфорду он совсем не понравился.

— Брат хозяина,. — продолжал Билли, — как оказалось, служит садовником в «Холли», так что ему об интересующем нас субъекте было кое-что известно. Этот молодец поселился в «Холли» с молодой дамой, которую называет своей женой. А сегодня к ним приехал еще один тип. Я спросил хозяина, не сломан ли у него нос? Хозяин ответил отрицательно. Очевидно, это не «Френсис».

— Вероятно, это джентльмен, ранивший меня в плечо, — заметил я. — Нечего сказать, приятная семейка!.. А где же это «Холли»?

Билли указал кивком головы.

— Тут рядом. Маленький беленький домик вправо от Вудфорда. Сегодня вечером я пойду осмотреть его… Джек, — прибавил он, помолчав, — мне что-то не нравится эта охота.

— И мне тоже, — ответил я чистосердечно.

— Так зачем вы едете? Разве вы не можете отказаться? Я пожал плечами.

— К чему? Они найдут другой способ. По крайней мере я знаю, что меня ждет сегодня.

— Да, это правда, — согласился Билли. — Послушайте, у меня появилась мысль. Что, если я возьму себе лодку и буду держаться около мола, пока вы там охотитесь? Во всяком случае я могу быть полезным. Нельзя знать…

— Вы правы, Билли. Море должно быть в наших руках. А теперь мне пора возвращаться. Скоро девять часов. Я вам дам знать, когда нам встретиться, если мы не увидимся сегодня на болоте около половины пятого.

Билли ушел. Я подождал, пока он завернул за угол, и направился к дому.

Когда я проходил через сад, Мориц и Йорк сидели на террасе.

— Алло! — крикнул Йорк. — Вы побили рекорд. Я думал, что я первый спустился вниз.

— Погода уж очень хороша, невозможно улежать в постели, — отозвался я. — Я осматривал окрестности.

Может быть, у Морица и явились какие-нибудь подозрения, но лицо его оставалось спокойным.

— Да, вас нельзя упрекнуть в лени, — сказал он. — Пойдемте завтракать. Только что били в гонг.

Мы вошли в столовую, где тетя Мэри приготовляла чай. Вскоре появились мисс Йорк и леди Бараделль. Последняя не обнаружила ни малейшего смущения и вела себя развязно и спокойно.

— Ого! Какие тут энергичные люди! — сказала она насмешливо. — Даже мистер Норскотт уже спустился! Я думала, что он всегда завтракает в постели.

Йорк засмеялся.

— Спустился!.. Да он уже ходил бабочек ловить!..

— Ну, как же мы будем проводить утро? — спросила тетя Мэри. — Надеюсь, Мориц, до двенадцати вы не поедете на охоту?

— Мы могли бы пойти пострелять зайцев, если найдутся желающие, — ответил он, — но на уток надо идти попозже. Как вы думаете, Стюарт?

— По-моему, с утками поспеем, — сказал я, не считая нужным напрасно подвергаться опасности.

— Я предлагаю теннис, — сказала мисс Йорк. — Мы еще не пробовали площадки. Вы ведь играете, мистер Норскотт?

Я в жизни не держал в руках ракетки, так что мне невольно пришлось солгать.

— Я предпочитаю смотреть и аплодировать игрокам. У меня недавно взорвался бензин в автомобиле, и моя рука до сих пор это помнит.

Все хором выразили свое сочувствие. Мориц даже осведомился, в состоянии ли я охотиться. Мне показалось, что он встревожился.

— Конечно, могу, — успокоил я, — чтобы управиться с ружьем, сил еще хватит.

После длительных переговоров было решено, что мисс Йорк и Мориц будут играть против ее брата и Вэна. Вэн оказался никуда не годным партнером, а Йорк, игравший когда-то на военной службе, стоял много выше всех.

Теннисный корт находился рядом с домом. После завтрака, просмотрев газеты, мы вынесли несколько стульев и поставили их в тени. Я только что уселся на свое место, как заметил, что тетя Мэри направляется ко мне.

Я очень мало разговаривал с хозяйкой дома, но мне было ясно, что, несмотря на ее любезность при первой встрече, я ни в коем случае не был для нее желанным гостем. Но сейчас она подошла ко мне с улыбкой на добром, несколько встревоженном лице.

— Мне хочется поговорить с вами, Стюарт, — сказала она, когда я ей подал стул.

— Пожалуйста, — ответил я, не зная, о чем будет речь. — Мы как-то не имели случая поговорить с самого моего приезда.

Она задумчиво посмотрела на меня.

— Вы, кажется, сильно изменились за последнее время.

— Да, — подтвердил я, — я изменился.

— И к лучшему, — прибавила она. — Когда вы первый раз вернулись из Южной Америки, вы мне сильно не нравились.

Я поклонился.

— Вы были правы.

— Не знаю, какова там была ваша жизнь, возможно, что я не имею права вас осуждать, но я как-то инстинктивно чувствовала, что вы плохой, насквозь испорченный человек. Я очень боялась вашего влияния на Морица.

Она замолчала. Мысль о том, что кто-нибудь мог иметь дурное влияние на этого молодого человека, граничила с иронией. Но проницательность тети Мэри по отношению к характеру Норскотта меня поразила.

— Если Мориц из-за меня попадет в беду, — сказал я прямо, — это будет только его собственная вина.

Она положила руку мне на плечо.

— Я верю вам, Стюарт. С тех пор, как вы здесь, я, кажется, совершенно изменила свое прежнее мнение о вас. И это удивительно, так как обычно мое первое впечатление никогда не меняется.

— Очень рад, что составляю исключение, — сказал я.

— Я тоже очень рада за Морица, что у него есть друг. О Морице я и хотела с вами поговорить. Боюсь, что он попал в плохую компанию. Его что-то тревожит, и потому он так страшно изменился за последние месяцы. Возможно, всему виной его денежные дела: я знаю, он крупно играл на скачках. Но, кажется, у него есть и какая-то другая забота. Кроме вас, у меня никого нет, с кем я могла бы об этом поговорить, — сказала она печально. — Вы наш ближайший родственник, и у вас большой опыт в жизни. Вы знаете, какие искушения могут встретиться на пути у молодого человека в его возрасте. Я хотела бы, чтобы вы ему помогли. Каковы бы ни были его недостатки, он все же сын нашей дорогой Алисы. Если тут только денежный вопрос, то мы могли бы совместными усилиями уладить его. Но мне не хочется самой его расспрашивать. От вас он примет это как-то легче.

Мне стало жаль бедную женщину. Мориц был ей, по-видимому, дорог, и хотя я достоверно знал, что этот молодой бандит собирается меня убить, мне не хотелось прибавлять еще одну горестную складку на ее лице. Она, видимо, и без того состарилась от забот.

— Даю вам слово, — сказал я просто, — что сделаю все от меня зависящее, чтобы оградить Морица от беды.

Она едва заметно, но очень искренне улыбнулась мне в знак благодарности.

— Спасибо, Стюарт, я жалею, что так плохо судила о вас.

Она поднялась и направилась в дом. Играющие уже собрались на площадке. Мисс Йорк сделала мне знак ракеткой.

— Мы ждем от вас обещанных аплодисментов, мистер Норскотт.

— Весь корт будет ими оглашен, — ответил я.

— Отлично! А вот и леди Бараделль пришла вам помогать.

Даже если бы я хотел улизнуть, было слишком поздно: леди Бараделль направлялась прямо ко мне.

Обмахиваясь большим пальмовым листом, она села на стул, на котором только что сидела тетя Мэри.

— Стюарт, — сказала она, когда все играющие разместились на площадке. — Я хотела бы знать, что вы думаете обо мне?

— В настоящую минуту думаю, что вы самая прекрасная женщина в Суффольке.

Она засмеялась, искоса взглянув на меня удивительными золотистыми глазами.

— Кажется, я была немного истерична в прошлую ночь, — сказала она нежно. — Но вы, Стюарт, чересчур жестоки. Есть разные способы для сообщения дурных вестей. Кто она?

Я колебался одну секунду.

— Не знаю, поверите ли вы мне, если я скажу вам правду?

Я наклонился вперед и в упор посмотрел на нее.

— О да, Стюарт, я вам поверю.

— Через месяц вы простите мне все именно из-за этой ночи!

Последовало короткое молчание.

— Между нами не может быть и речи о прощении, — тихо отозвалась она наконец.

В это время дверь бильярдной открылась, и показалась тетя Мэри в сопровождении высокого важного господина в темном костюме. Они шли к нам.

Леди Бараделль мило засмеялась.

— Мой муж обладает всеми добродетелями — даже аккуратностью!

 

ГЛАВА XV

— Я заказала обед к половине девятого, — сказала тетя Мэри, — если можете, постарайтесь быть не позже восьми, мы к этому времени все успеем проголодаться.

— Мы вернемся раньше, — ответил Мориц. — Взлет уток будет приблизительно в половине седьмого, а отсюда всего полчаса ходьбы до болота.

Мы стояли в бричке с ружьями в руках: Мориц, Йорк, Вэн и я.

— Сначала прокатимся по полям, — предложил Мориц. — Не имеет смысла быть у озера раньше шести часов.

Не дожидаясь указаний, я уселся между Йорком и Вэном. Мне казалось маловероятным, чтобы Мориц имел в виду разыграть несчастный случай на охоте; но все же не стоило напрасно рисковать жизнью.

Итак, мы двинулись. Собаки окружили нас кольцом и бежали не отставая. Два подозрительных субъекта в польских бархатных штанах замыкали шествие. Оба они были без ружей, и у меня несколько отлегло от сердца.

Я знал, что без промаха могу подбить любую доверчивую английскую птицу, и потому заранее решил, что мне следует скрывать свои охотничьи таланты. Ведь за Норскоттом я знал только два дара: наживать деньги и волочиться за женщинами. Относительно остальных его способностей я был в полном неведении.

Около половины шестого мы подъехали к продолговатой бухте в четверть мили шириной. Длинная полоса земли, лежащая параллельно берегу, защищала бухту от моря. Это была унылая, пустынная местность, напоминающая местами аргентинское побережье. Ни один коттедж, ни одна жалкая лачуга не оживляли окружающего унылого и мертвого болота. Только вдалеке виднелась старая лодка, привязанная к столбу за молом.

— Нам теперь надо разойтись, — сказал Мориц, — здесь есть пять-шесть местечек, где можно настрелять немало уток. Одно из них около берега. Хотите остаться здесь, Стюарт?

Вопрос его звучал так искренне, так непосредственно, что я на минуту даже усомнился: неужели он замышляет мою гибель? Но, как бы то ни было, я ни за что не хотел отказаться от его предложения. Нужно же было посмотреть, что произойдет дальше.

— Хорошо, я останусь здесь. Что мне нужно делать?

Он указал на узкую песчаную полосу в середине бухты.

— Вам придется перебраться туда на челноке. После половины седьмого утки станут летать у вас прямо над головой. Здесь вам обеспечена хорошая добыча.

— А где будете вы?

Кивком головы он указал вправо.

— Мы будем ходить вдоль берега. Сможете ли вы сами найти дорогу домой?

— Думаю, что да, — сказал я, улыбнувшись. Мысль о том, что я затеряюсь в кустах в трех милях от Суффолькских болот мне показалась очень забавной.

— Великолепно! В таком случае вас не затруднит вернуться домой без нас, и мы таким образом сократим путь: нам не придется возвращаться за вами. Об утках вы не беспокойтесь. Оставьте их в челноке, я пришлю за ними кого-нибудь.

Они удалились, оставив меня одного. Я сел на мол и глядел некоторое время им вслед, размышляя о том, что могли бы означать распоряжения Морица. Несомненно, тут крылся какой-то подвох, но мне трудно было сообразить, какой.

За исключением островка, на который Мориц обратил мое внимание, и длинной полосы земли прямо передо мной, в поле моего зрения не находилось ничего, где бы мог укрыться даже кролик. Билли нигде не было видно. Если он и торчал где-нибудь в лодке, то, по всей вероятности, за изгибом слева, в том месте, где мол выступает в озеро. Я отвязал челнок и поплыл по направлению к острову. Я сообразил, что если опасность кроется именно в том углу, то мне следует причалить возможно скорее, пока еще компания не удалилась настолько, чтобы нельзя было слышать голосов. Моя безопасность казалась мне обеспеченной, пока они все находились на недалеком расстоянии. Конечно, если только Йорк и Вэн не состояли в заговоре; но это было маловероятным. Несколько взмахов весел привели меня к месту назначения. Островок густо зарос камышом. Он был очень мал, и я тотчас же убедился, что никого, кроме меня, на нем не было. Я втащил челнок на берег, привязал его к стволу дерева и, закрутив последний узел, уселся в ожидании взлета уток и дальнейших событий.

Около десяти минут сидел я неподвижно. Вдруг с другого берега бухты донесся странный тоскливый крик какой-то птицы. Я схватил ружье и стал медленно подниматься на ноги.

В это время меня озарила внезапная блестящая мысль. Я нагнулся, снял свою широкополую шляпу, надел ее на дуло ружья и медленным, почти незаметным движением поднял ее над камышами.

Бум!..

Шляпа слетела, простреленная посередине, а по руке мне ударил какой-то звенящий кусок металла: я понял, что это часть дула, последовавшая за шляпой. Я бросил ружье и, не теряя ни секунды, высоко подпрыгнул в воздухе и растянулся во весь рост среди камышей.

Этот прием очень популярен среди индейцев. Они таким образом завлекают своих простодушных противников, и, когда те подходят ближе, закалывают их ножом, который постоянно носят при себе.

В душе я таил желание поступить с моими врагами таким же образом, и меня охватило злорадное чувство, когда я заметил, что второй ствол моего ружья остался неповрежденным. Лежа на земле, укрытый густыми растениями, я живо зарядил его и, с ловкостью пумы, проложил себе дорогу среди кустарника до самого берега бухты. Разняв осторожно камыши, я стал наблюдать за окрестностями.

Налево от меня маленькая лодка как раз отчаливала от узкой полосы земли по направлению к бухте. В ней сидели двое мужчин, и, несмотря на большое расстояние, я с уверенностью узнал в одном из них «эйталианского» аристрократа, за которым Билли гнался накануне вечером. Другой, с карабином в руках, был не кто иной, как мой парк-лэйнский друг. Хотя этот здоровый детина правил лишь одним веслом, лодка двигалась быстро.

Я с облегчением улыбнулся и выставил ружье так, что лишь самый кончик его виднелся из-за камышей. Я намеревался хорошенько начинить их свинцом, как только они приблизятся на расстояние выстрела. Если бы поднялся шум вокруг этого дела — моя простреленная шляпа свидетельствовала бы в мою пользу.

Они подходили все ближе. Я положил палец на курок. Тут лодка остановилась. На секунду мне показалось, что мой фокус открыт: тогда, не выжидая дальнейших событий, я поспешно выстрелил, и от лодки отлетел большой кусок дерева. Здоровый детина ругнулся, закачался и стал во всю мочь грести назад, а его товарищ поднял карабин, указывая на то место, откуда раздался выстрел.

Мешкать было нечего. Я тихонько выполз из засады, осторожно пробираясь среди камышей, и очутился на другом берегу острова, где, как и следовало ожидать, увидел верного Билли. Он стоял на коленях в лодке, навострив уши, и старательно целился в удирающую компанию.

— Стреляй! — крикнул я.

Послышался выстрел, и минуту спустя Билли подъехал к острову.

— Будь они прокляты, Джек! — сказал он, приставая к берегу. — Я думал, что вы уже погибли. Вы только взгляните на этих негодяев!

На противоположном конце бухты наши враги удирали с такой изумительной быстротой, словно участвовали в гонках.

— Как это все случилось? — спросил Билли, усаживаясь на берегу. И, когда я в нескольких словах рассказал ему все, он заметил: — Это был заранее обдуманный план, в этом нет теперь ни малейшего сомнения. Вас нашли бы убитым или вовсе не нашли бы. Гуарец со своим товарищем успел бы удрать, а Мориц, представив свое самое бесспорное алиби, освобождающее его от всяких неприятностей, вступил бы во владение наследственным имуществом.

Я взглянул на часы.

— Половина седьмого, назначенный час для уток. Боюсь, что мы их спугнули.

— Наверное, — сказал Билли. — Если бы я был уткой, я бы отсюда убрался по крайней мере на две недели. Пойдемте лучше со мной до мыса, а там через поле повернем прямо в Вудфорд и выпьем по рюмочке. Вы поспеете домой к восьми.

— Ладно, — обрадовался я. — Даже следует немного опоздать; мистер Мориц лишний час поволнуется относительно исхода своей затеи.

Я оставил челнок на месте: мне нисколько не хотелось избавлять людей Морица от лишнего беспокойства. Мы оба сели в лодку Билли и быстро поплыли вдоль бухты. Наших преследователей нигде не было видно, а с берега донесся слабый треск выстрелов. Очевидно, остальная компания была занята утками.

Оставив лодку у маленькой пристани по другую сторону мыса, мы полем дошли до Вудфорда и, пробыв около получаса в «Плау», выпили несколько рюмочек хереса и горькой и говорили о предстоящей нам кампании.

— Лучше всего играть ва-банк, — сказал я. — Когда я вернусь домой, я им просто расскажу, что кто-то пытался меня убить. Я хочу услышать объяснения Морица по этому поводу. Я ему даже, пожалуй, скажу, что у меня есть свидетель, какой-то турист, что он остановился в «Плау» и в это время сам был на охоте. Весьма возможно, что он придет тебя навестить.

— Я надеюсь, — сказал, шутливо раскланиваясь, Билли. — У меня так мало знакомых среди английских аристократов! А пока, — прибавил он серьезно, — я еще немного прослежу его дела. Не знаю, уедут ли ваши приятели после этой маленькой неудачи. Тем не менее я собираюсь посторожить около «Холли» всю ночь: мне что-то мало нравятся «эйталианские» аристократы, разгуливающие с карабинами. За ними надо следить в оба.

Я встал.

— Надо идти, иначе я опоздаю к воскресению из мертвых.

Билли проводил меня до дверей.

— Где мы встретимся завтра? Или вы, быть может, заглянете сюда?

Я сказал, что приду после обеда: скажу Морицу и остальным, что хочу посмотреть, как подвигается починка автомобиля.

Торжествуя при мысли о предстоящем Морицу сюрпризе, я пошел бодрым шагом по дороге в «Аштон».

Пройдя три четверти пути и завернув за тот самый угол, где перед завтраком мы встретились с Билли, я увидел маленького чумазого мальчугана, сидящего на скамейке. Едва я с ним поравнялся, он спрыгнул со скамейки и загородил мне дорогу.

— Извините, сэр, — сказал он, — не вы ли мистер Норскотт?

— Вы угадали, дружок, — был мой ответ.

Сунув руку в карман, он вынул запачканный конверт.

— Леди велела передать вам вот это, сэр.

Я взял письмо и вскрыл. Быстро смеркалось, и я едва мог его разобрать. Вот что там стояло:

»Если вы хоть сколько-нибудь дорожите жизнью, вы должны немедленно покинуть «Аштон». Гуарец и все остальные поехали вслед за вами, и ваш двоюродный брат с ними в заговоре. Все это по моей вине, а потому пользуюсь последней возможностью вас предупредить. Это все, что я могу сделать. Если правда, что вас напрасно обвиняют, я молю судьбу, чтобы вам удалось спастись, пока не поздно. Уничтожьте это письмо.

М.С».

— Где тебе передано это письмо? — спросил я мальчугана.

Он колебался.

— Леди не велела говорить.

Я сунул руку в карман и вынул пять шиллингов.

— Слушай, дружок, если ты мне скажешь, ты получишь вот это!

Он решительно покачал головой.

— Я обещал леди, сэр.

Я спрятал деньги, мне стало стыдно:

— Томми, — сказал я, — ты хороший мальчик. Как ты узнал, что я мистер Норскотт? .

— Леди мне вас описала. Она сказала, что вы высокий и смуглый.

— Так она сказала? — спросил я, смеясь. — А ты передашь ей от меня записку? Леди тебе это не запретила?

Он отрицательно качнул головой.

— Великолепно! Если ты это сделаешь, я тебе дам десять шиллингов.

— Полкида? — пробормотал он, ошеломленный.

— Это одно и то же, Томми, — сказал я, вынув монету. — Вот они.

Он— крепко зажал монету в своей маленькой смуглой лапке; и пока он приходил в себя от потрясения, я вырвал страницу из записной книжки и написал следующее;

»Можете ли вы быть завтра в 3 часа в «Плау», в Вудфорде? Если нет, то оставьте мне там записку с указанием места, где могу вас видеть.

Стюарт Норскотт».

Я передал записку мальчику, и он тотчас же со всех ног пустился бежать по дороге.

Когда он скрылся из виду, я поднес к губам мелодраматическое предупреждение Мерчии и поцеловал этот маленький клочок бумаги. Предупреждение немного запоздало, но от этого оно не стало менее желанным.

Потом я разорвал письмо на мелкие кусочки и, бросив их на волю ветра, завернул за угол и вошел в боковую калитку. Были густые сумерки. Окно курительной комнаты было открыто, и свет золотой струей вырывался из него. Держась в тени, я тихонько приблизился к нему, и услышал голос Морица:

— Это очень странно! По словам Джорджа, челнок был привязан к свайке у берега, а его следов нигде не нашли.

— Надеюсь, он не упал в воду, — зазвучал беспокойством голос Йорка. — Нам лучше еще походить да поискать повсюду, прежде чем возвращаться с этой вестью к дамам.

— Это самое правильное, — поддержал Мориц. — Я ужасно за него тревожусь.

— В таком случае, дорогой Мориц, я рад, что могу вас успокоить, — сказал я, переступая порог.

 

ГЛАВА XVI

Никогда не забуду лица Морица в ту минуту. Щеки его посерели, как зола, и несколько секунд он смотрел на меня с нескрываемым ужасом. Если бы я даже сомневался в его виновности, этот драматический эпизод положил бы конец моим колебаниям. Наконец, после большого усилия, он пришел в себя настолько, что смог улыбнуться кислой улыбкой.

— Черт возьми, Стюарт, вы нас здорово напугали! Мы уже боялись, не упали ли вы в воду.

— Нет, — ответил я любезно. — Только моя шляпа попала туда.

И, взяв шляпу в руки, я поднял ее на свет так, чтобы все могли видеть след пули.

— Что это значит? — крикнул Йорк, схватив шляпу и осматривая ее с большим интересом; сэр Джордж тоже подошел и заглянул через его плечо.

— Это значит, — ответил я, — что я потерял по крайней мере двадцать пять шиллингов. Это одна из лучших моих шляп. — Затем, устремив нежный взгляд на Морица, я начал рассказывать мои захватывающие похождения.

Когда я закончил, наступило короткое молчание. Прервал его сэр Джордж.

— Н-н-но ведь это убийство! — сказал он, заикаясь от волнения.

— Я бы скорей назвал это порчей шляпы, — сказал я спокойно. — Но намерения этого молодца кажутся вполне определенными.

— Наверное, это черти — болотные охотники! — воскликнул уже успевший прийти в себя Мориц. — Тут на берегу шатается целая банда всяких жуликов, которые сделали охоту на уток источником существования. Меня уже предупреждали, когда я сюда приехал. Они воображают, что болото принадлежит всецело им, и что никто, кроме них, не имеет права здесь охотиться. Я много слышал про их разбойничьи проделки, но никогда не мог вообразить, что они дойдут до такой наглости! Милый друг, я просто сказать не могу, до какой степени мне все это досадно, — прибавил он, обращаясь ко мне.

Еще бы!.. Я очень ясно представил себе эту досаду!..

— Не стоит из-за этого беспокоиться, Мориц, — сказал я. — Эти маленькие неприятности, наверное, произойдут еще не раз.

— Вы поразительно хладнокровно к этому относитесь, Норскотт, — вмешался сэр Джордж. — Случись это со мной, черт возьми, вся деревня угодила бы у меня за решетку.

— Я сейчас же передам это дело полиции, — вмешался Мориц. — Могли бы вы узнать этих двух негодяев в лицо?

Мне хотелось ответить да, ради удовольствия видеть его выражение, но я нашел, что это было бы чересчур смело.

— Ручаться не могу, — сказал я. — Но тот любезный иностранец, живущий в «Плау», их, наверное, легко узнает. Он имел возможность хорошо их разглядеть.

Эти слова не выдавали Билли, но вместе с тем, кажется, заставили Морица пережить пренеприятные минуты.

— Не будем сегодня говорить об этом деле, — прибавил я. — Не стоит, право, будоражить весь дом из-за порчи какой-то глупой шляпы!..

Мориц вздохнул как бы с облегчением.

— Вы совершенно правы, Стюарт, — сказал он. — Мы этим только расстроим наших дам. Но завтра мы первым делом с утра поедем в Вудфорд к судебному следователю. Я в землю загоню этих чертей, уж будьте уверены!

На этом мы успокоились и пошли одеваться к обеду.

Мы приятно провели весь вечер, а потом я рано лег спать, и, для разнообразия, провел очень спокойную ночь.

На следующее утро, за завтраком, Мориц очень тонко напомнил мне о нашем визите в полицию.

— Кажется, нам со Стюартом придется поехать по делу в Вудфорд, — объявил он.

Дамы хором запротестовали.

— Я не знала, что у вас в Вудфорде могут быть какие-то дела, — заметила леди Бараделль.

— О, это совсем не важное дело, — отозвался поспешно Мориц. — Оно не займет много времени. Мы поедем в кабриолете и к одиннадцати вернемся.

Тотчас после завтрака мы уселись в кабриолет и поехали. Мориц правил. Настроение у него было подавленное.

— Надеюсь, полиция сумеет изловить негодяев, не поднимая шума вокруг этого дела, — сказал он, со злостью нахлестывая лошадь. — Совсем не интересно, чтобы газеты расписывали всю эту историю.

— Будем надеяться на лучшее, — любезно ответил я. — Я нисколько не боюсь хлопот, чтобы помочь вам избавиться от нежелательных соседей.

Выехав за Вудфорд, мы остановились перед полицейским участком, вышли из кабриолета и поднялись наверх, в контору.

Следователь, высокий, солидный мужчина, сидел за письменным столом и усердно писал. Когда мы вошли, он вздохнул, отложил перо и вытер пальцы о брюки.

— С добрым утром, мистер Фернивелл, — сказал он. — Чем могу вам служить сегодня?

— С добрым утром. Мы пришли к вам по довольно серьезному делу.

Следователь тотчас же принял официальный вид: положил руки на колени, и, вывернув пятки, нагнулся вперед и сдвинул брови.

— Я вас слушаю, сэр.

В кратких словах, в которых звучало кажущееся возмущение, Мориц описал все случившееся накануне.

Следователь выслушал тираду Морица и вынул большую книгу для записей.

— Когда все это произошло? В котором часу?

— Приблизительно в три четверти шестого, — ответил я.

— Ага! — пробормотал он, записывая этот факт, — а вы могли бы узнать этих людей, сэр?

Я покачал головой.

— Сомневаюсь. Уже темнело, и я не мог их разглядеть. Вы лучше расспросите моего спасителя, живущего в «Плау». Он их хорошо видел.

— А!.. — произнес следователь, — и зовут его…

— Ломан или что-то в этом роде.

Записав имя, следователь решительным жестом закрыл книгу.

— Я займусь этим делом сейчас же: ничего не обещаю, но полагаю, что завтра нам уже кое-что будет известно. Тут их целая банда, этих охотников. Но я им покажу, где раки зимуют! Я их отучу стрелять по людям без разбора!..

— Благодарю вас, — сказал я. — Я убежден, что наше дело находится в верных руках. Я теперь отправлюсь в «Плау» и скажу этому Ломану, или как его там зовут, что вы желаете с ним переговорить.

Мы вышли.

— Не хотите ли поехать со мной? — предложил я Морицу. — Я с удовольствием познакомил бы вас с моим спасителем. Он, кажется, очень славный малый.

Мориц угрюмо покачал головой.

— Я должен вернуться к теннису. Пригласите вашего друга в «Аштон» на завтра, — его, быть может, интересует крикет?

— Хорошо, — ответил я кротко. — Я, кстати, посмотрю, что с автомобилем, так что вы меня скоро не ждите.

— Сегодня мы приглашены к Кутбертам, и тетя Мэри просила, чтобы кто-нибудь из нас туда поехал. Но вам нечего беспокоиться, если у вас другие планы, — сказал Мориц, сопровождая последние слова многозначительным взглядом. Я сейчас же понял, что он намекал на леди Бараделль.

— Спасибо, Мориц, — сказал я спокойно. — Вы идеальный хозяин.

Оставив его свободно размышлять над этим комплиментом, я перешел через улицу по направлению к «Плау».

Билли сидел в баре за столиком один. Он читал газету и медленными глотками тянул пиво из большой кружки.

— Надеюсь, я не помешал вам завтракать, Билли? — сказал я.

Он вскочил с места, улыбаясь, и швырнул газету на стул.

— Я так и знал, что вы рано придете, — сказал он.

— В таком случае, вы знали больше, чем я сам. Откуда в вас эта уверенность?

Он подошел к буфету, достал из-за бутылок конверт и передал его мне через стол.

— Вот вам, друг, любовное письмо. Девушке я сказал, что вы зайдете за ним до обеда.

Я взял конверт и затрепетал от удовольствия, вспомнив мое послание Мерчии.

— Когда его принесли, Билли?

— Его принес какой-то мальчик вчера вечером, около половины десятого. Я был как раз здесь и сказал ему, что вы остановились в «Аштоне», но что, без сомнения, будете здесь после завтрака.

Я разорвал конверт и быстро прочел записку:

»Буду у старой мельницы за Бергамским мостом в четыре часа».

Подписи не было, но я и не нуждался в ней.

— Пойдемте-ка лучше в сад, — сказал Билли, когда я прочитал записку. — У меня есть много о чем с вами поговорить.

Мы спустились по лестнице, ведущей к лужайке за домом, и уселись на солнышке, на старой деревянной скамье.

— Дело подвигается, — сказал я, вынув из кармана трубку и не спеша набивая ее. — Мы с Морицем только что были у местного следователя. Покушение на убийство мистера Стюарта Норскотта теперь в руках полиции.

Билли свистнул.

— Превосходно!.. А Мориц дал ему какие-нибудь сведения?

— Нет, — ответил я, — они ждут их от вас. Я им сказал, что нашелся любезный турист, живущий в «Плау», который вмешался в дело и этим спас меня. Вы настоящий герой, Билли! Полиция желает с вами поговорить возможно скорее, а Мориц просил меня пригласить вас на завтра в «Аштон», посмотреть, как играют в крикет.

Билли хлопнул себя по колену от восторга.

— Вот это работа! Превосходная работа! Но вы, сэр, пожалуйста, не воображайте, что вы единственный человек, делающий историю: я тоже могу вам представить такую главу, что она заткнет за пояс все ваши новости.

Он помолчал и спросил, указывая на письмо, которое я держал в руке:

— А знаете ли вы, где живет ваша прекрасная убийца мисс Мерчиа Солано? — и, не дожидаясь ответа, медленно произнес, опершись на спинку скамейки и скрестив руки на груди: — Мисс Мерчиа Солано в настоящее время почетная гостья у мистера Баретти.

Я подскочил на скамейке.

— Черт знает, что такое, Билли!.. Не может этого быть!..

— Больше того, — продолжал он, — я сам видел ее там вчера вечером. После того как было принесено это письмо, я вышел и добрел до «Холли». Первым долгом я хорошенько осмотрел это имение с дороги. Все шторы были спущены и ставни по фасаду закрыты; мне пришлось обойти кругом, и я прокрался через огород к задней части дома. Во втором этаже было открыто окно и горел свет. Короче говоря, я влез на одно из ближайших деревьев, заглянул в комнату и увидел всю их компанию. Там была и ваша милая. Насколько я мог понять, все ее ругали. Конечно, я не мог хорошо расслышать, что они там говорили, я был слишком далеко, но видел, как они качали головами и пожимали плечами. Мне казалось, будто они старались в чем-то ее убедить, — кажется, в том, что она должна полоснуть вас ножом.

— Это меня не удивляет, — сказал я. — Но сегодня я все узнаю. Я увижу ее в четыре часа.

Билли нахмурил брови.

— Боюсь, что вы безо всякой надобности лезете в петлю. Она живет с ними в одном доме, и в конце концов вы слишком мало знаете о ней.

— Вот потому-то я и хочу узнать больше, — ответил я. И, положив ему руку на плечо, серьезно добавил: — Мне необходимо ее видеть, Билли, — я не могу больше жить без нее!

Он заворчал:

— Раз уж вы приняли такое решение, конечно, толковать нечего. А все-таки вы осел. Какие у вас дальнейшие планы?

— Я думаю побыть здесь еще немного — посмотрю автомобиль, пока вы пойдете переговорить с полицией. Затем мы позавтракаем, и я отправлюсь на свидание к Мерчии.

— Где же место встречи? — спросил Билли. Я передал ему записку.

Он прочел ее и снова нахмурился.

— Вы, конечно, должны лучше разбираться в своих делах, — сказал он, — но, если хотите послушать моего совета, захватите с собой какое-нибудь оружие… А где эта знаменитая мельница?

— Не знаю, — ответил я, — но я ее отыщу, пока вы будете любезничать со следователем.

— Что же мне ему сказать?

— Да скажите просто, что вы охотились на уток и видели, как два других охотника стреляли в мою шляпу. Если он спросит, можете ли вы их узнать, скажите, что это два жуликоватых молодца. Пусть до поры до времени он не заглядывает в «Холли».

Вилли засмеялся.

— Ладно, я с ним буду разговаривать в перчатках. А теперь пора идти. Только бы с вами опять чего-нибудь не случилось в мое отсутствие.

Мы расстались у дверей отеля: Билли направился в полицию, а я стал шататься по улицам, осматривая старинный город. Таким образом я дошел до бара «Болл» и заглянул туда, чтобы спросить, где Бергамский мост.

Эту справку дал мне бритый джентльмен в спортивном утреннем костюме; он как раз опрокидывал рюмочку хереса с горькой.

— Бергамский мост? Да он в двух милях отсюда, если пойти по дороге налево. Тут нельзя ошибиться: в двух шагах от него стоит старая развалившаяся мельница.

Я поблагодарил, и затем мы очень мило беседовали целых четверть часа; во время нашего разговора я узнал от него, что его зовут Кемминг, что он живет по соседству, ярый яхтсмен и небезызвестный писатель, автор кровавых уголовных романов, которые печатаются в уличных еженедельниках. Я от души сожалел, что слово, данное Норскотту, мешало мне ответить ему той же откровенностью.

Вернувшись в «Плау», я взял ключ от гаража и осмотрел автомобиль. Я мало смыслю в моторах, но, так как он работал без перебоев, я решил, что приблизительно все в порядке и стал наполнять бак бензином. Я как раз был занят этим делом, когда явился Билли.

— Мне сказали, что вас уже нет, — заявил он. — Автомобиль в порядке?

— Да, все в порядке. Я собираюсь поехать на нем после обеда. Ну, что было у следователя?

Билли лукаво улыбнулся.

— Мы очень подружились. После обеда мы вместе пойдем на болото ловить преступников. Он считает это дело опасным.

— И к тому же вызывающим жажду. Боюсь, Билли, что вы этого беднягу уже накачали самым бессовестным образом.

— Он в этом не нуждался, — сказал Билли, взяв меня под руку. — Но я не прочь выпить. Пойдемте! Наша охота начнется только в половине третьего.

Мы вошли в длинную столовую, где пожилой лакей подал нам превосходный завтрак, состоящий из холодной куропатки и стилтонского сыра. Мы запили все это несколькими бутылками пильзенского пива.

— Кроме поимки убийц, меня ждет еще работа, — сообщил Билли. — Когда я вернусь, я опять пойду в «Холли». Там под окном проходит водосточная труба, она прекрасно выдержит мою тяжесть.

— Слушайте, Билли, — запротестовал было я, — это дело мое, не берите на себя самую опасную долю!

— Это зависит от взгляда, — засмеялся он. — Как бы то ни было, я вполне удовлетворен. Вы только поймайте мисс Мерчию, а уж я поймаю Хамти-Дамти и всех остальных! Ну, мне надо идти. Я обещал зайти за Шерлоком в четверть третьего, а закон не может ждать. Завтра расскажу вам все. Когда начинается партия в крикет?

— Черт их знает, — сказал я, — вероятно, около одиннадцати.

— Ладно, я заверну туда. А пока, старина, не забывайте, что все женщины прирожденные лгуньи.

 

ГЛАВА XVII

Остановив автомобиль у Бергамского моста, я обратил внимание на то, что Мерчиа выбрала для нашей встречи красивое и уединенное место. Вправо от меня, на невысоком холме, стояла старая, разбитая ветром, полуразвалившаяся ветряная мельница, единственное строение, выделяющееся на однообразном фоне бесконечных суффолькских пастбищ.

Открыв ворота, я пошел по неровной тропинке, служившей, вероятно, дорогой для мельника, и быстро поднялся на холм, оглядываясь в последний раз назад, чтобы убедиться, что за мной никто не следит. Вслед за тем я увидел Мерчию. Она стояла в дверях мельницы, бледная и прекрасная. При виде ее мое сердце дрогнуло.

— Как я счастлив, что вижу вас! — сказал я, протягивая ей руки.

Она отпрянула от меня испуганным движением.

— Никто не следил за вами? — прошептала она.

— Нет. Я приехал на автомобиле и оставил его внизу, у холма.

Она с облегчением вздохнула.

— Я так боялась за вас; мне казалось, что они подозревают. С нашей стороны это безумие так встречаться!

— В таком случае, я буду молить судьбу, чтобы рассудок никогда не возвращался к нам, — сказал я с беспечным смехом. — О, Мерчиа, милая, прелестная Мерчиа,

неужели вы думаете, что жизнь может хоть что-нибудь дать такое, чем бы я не пренебрег ради встречи с вами!.. Страсть, звучавшая в моем голосе, вызвала нежную краску на ее лице. Она прислонилась к стене мельницы и умоляющим жестом подняла руки.

— Не надо, не надо…

Я покачал головой и с нежной улыбкой произнес:

— Все, что хотите, Мерчиа, но скажите лучше солнцу, чтобы оно перестало светить, только не мне, чтобы я перестал любить вас.

— Вы не должны так говорить со мной, — воскликнула она, почти рыдая. — Разве недостаточно того, что я старалась вас спасти? Неужели в вас нет никакой жалости? О, бегите, пока не поздно! Уйдите из моей жизни и дайте мне вас забыть!

— Ни за что, — сказал я, — я люблю вас, и всем убийцам из Южной Америки не удастся встать между нами!

Она посмотрела на меня душу раздирающим взглядом.

— Понимаете ли вы, что вы говорите? Неужели вам не ясно, что дочь Мануэля Солано не может быть вам близка?

— Нет, — ответил я резко, — этого я не понимаю! Я вам уже клялся, что я совершенно не виновен в смерти вашего отца, и вы мне верите, я знаю, что вы мне верите!

Она посмотрела мне прямо в глаза и более спокойным голосом сказала:

— Да, я вам верю! Иначе разве я была бы здесь? Я верю вам вопреки тому, что видела своими глазами, вопреки доказательствам всей Санта-Лукки и, наконец, даже вопреки разуму. Вот почему я стараюсь вас спасти. Но если не вы убили моего отца, вы должны знать, кто это сделал. Откройте мне всю правду, скажите — кто?

Ее настойчивая мольба чуть было не пошатнула моего решения. Но я дал слово Норскотту, и мне стоило больших усилий не нарушить его.

— Точно я не знаю ничего. Если другие считают меня виновным, они ошибаются. Но, в таком случае, дайте им самим отомстить за себя… — только и мог сказать я.

Она вздрогнула.

— Теперь уже поздно. От Лиги одно спасение: смерть. Когда они пришли ко мне и сказали, что вы еще живы, я пошла, не раздумывая; я надеялась отомстить за отца. Затем ночью, на Парк-Лэйн, я впервые поняла, что заблуждалась. С тех пор я стала их обманывать и лгать,

Если бы даже я рассказала им всю правду, это ни к чему не привело бы: они все равно не поверят. А теперь они, кажется, подозревают даже меня…

Ее бессвязная речь впервые пролила некоторый свет на это темное дело.

— Мерчиа, — спросил я, — кто я, по-вашему?

Она посмотрела на меня, ошеломленная моим вопросом.

— Вы — Игнац Прадо, — произнесла она медленно.

— Клянусь вам, что нет!

Последовала минута глубокого молчания. Потом она резким, почти машинальным движением положила свою руку на мою.

— Кто же вы? Говорите же! Кажется, я сойду с ума. Я поймал ее руки и прижал их к своей груди.

— Мерчиа, душа моя, — шептал я, сжимая ее в своих объятиях, — подарите мне ваше доверие так, как я подарил вам свою любовь. Мы с вами запутались в какой-то паутине, сотканной самим дьяволом, и еще неизвестно, как все это кончится. Выслушайте меня. Я клянусь вам своей любовью, что я не Игнац Прадо и что я ничего не знаю о смерти вашего отца. Сейчас я вам ничего больше сказать не могу, но вы должны мне верить. Мерчиа, вы поверите мне?

Она вырвалась из моих объятий и, бледная, как статуя, прислонилась к стене.

— Я чувствую, что вы говорите правду, — еле слышно проронила она. — Но, боже! В какой вы ужасной опасности! Гуарец со своими товарищами убьет вас. Это так же верно, как то, что завтра будет день; вам остается только бежать отсюда и исчезнуть. Во всяком случае они убеждены, что вы Игнац, а ваш двоюродный брат Мориц Фернивелл — он-то вас и выдал — первый сообщил Лиге о том, что вы находитесь в Лондоне.

— Так оно и есть, — сказал я угрюмо, — я был уверен, что этой любезностью обязан мистеру Морицу.

— А теперь вы уедете? Немедленно?..

— Я уеду, Мерчиа, только тогда, когда уедете вы. Если вы воображаете, что я оставлю вас одну с этой шайкой разбойников, вы жестоко ошибаетесь. Если я уеду, вы поедете со мной. Я ни на шаг не удалюсь из Вудфорда, разве только для того, чтобы привезти вас в Лондон.

Она в отчаянии взглянула на меня.

— Это бесполезно! Тогда они нас убьют обоих, вот и все!

— Едва ли! — настаивал я. — Они пока еще слишком заняты тем, чтобы убить меня.

Она покачала головой.

— Лига всегда приводит в исполнение то, что она себе наметила. Здесь вопрос может идти только о времени. Через неделю вы будете убиты и ваш друг вместе с вами. О! Вы сами не знаете, в какой опасности находится ваша жизнь! Послушайте: кроме Прадо и Лопеца, было еще четверо, и все четверо убиты. А вы знаете, что случилось с Лопецом?

— Я вообще ничего не знаю про весь этот адский замысел, кроме того, что они три раза промахнулись, целясь в меня, и что в конце концов им удалось похитить моего несчастного Мильфорда. Но теперь я начну борьбу с ними, хотя бы только для того, чтобы отомстить за Мильфорда.

— Мильфорд? — повторила она в ужасе. — Это тот, кого они пробовали отравить?

— Да. Он исчез три дня назад, и я не знаю, что с ним теперь!

Глубокий вздох вырвался из ее груди, и еле слышно она прошептала:

— Ах! Вот что! Потому, должно быть, исчез и Да-Коста. Он остался сторожить дом и должен был ежедневно писать Гуарецу. Вы об этом больше ничего не слыхали?

В это время послышались чьи-то приближающиеся голоса, и мы замолкли. Послышались шаги, несколько слов, произнесенных мужским голосом, и звонкий женский смех, Я сейчас же узнал этот смех.

— Идемте, Мерчиа. Сюда идут двое из нашей аштонской компании, — сказал я тихо. — Нам надо как-нибудь вывернуться. Предоставьте это мне; я все объясню.

Она не ответила, и мы вышли из двери прямо на солнечный свет.

В десяти шагах поднимались по дороге, по направлении к нам, Йорк и леди Бараделль. Когда мы вышли в открытую дверь, они остановились, и мы, все четверо, смущенно смотрели друг на друга. Воцарилось неловкое молчание.

Йорк заговорил первый:

— Значит, это были вы, Норскотт? Леди Бараделль утверждала, что там стоял ваш автомобиль.

— И леди Бараделль не ошиблась, — ответил я уже смело. — Позвольте мне вас всех представить друг другу Мисс де-Розен, леди Бараделль, капитан Йорк.

Леди Бараделль, окинув Мерчию быстрым и острым взглядом, сказала со сладкой улыбкой:

— Мы шли к Кутбертам и заметили ваш автомобиль внизу, на траве. Я никогда не подозревала, что вы любитель древностей, мистер Норскотт.

— Да, — сказал я холодно. — У меня много скрытых талантов.

Йорк, чувствуя, что атмосфера сгущается, любезно спросил:

— Ну, как? Теперь автомобиль в порядке?

— Я как раз пустил его для пробы, и при этом чуть не задавил мисс де-Розен.

Мерчиа улыбнулась с поразительной выдержкой:

— Я всегда говорила мистеру Норскотту, что он ездит слишком быстро.

— Вы здесь живете? — спросила леди Бараделль.

— Совсем близко отсюда, у друзей, — ответила небрежно Мерчиа. — Кстати, вы напомнили мне, что нужно торопиться домой, иначе там начнут беспокоиться. До свидания, мистер Норскотт.. Большое вам спасибо за катанье. Вам, право, следовало бы заглянуть к нам до вашего отъезда. До свидания!

Она грациозно улыбнулась вновь прибывшим и, махнув мне рукой, спустилась быстрым шагом по холму.

Леди Бараделль, смотревшая на меня все время с лукавым любопытством, насмешливо улыбнулась.

— Какой же вы популярный человек, мистер Норскотт, — заметила она. — Даже здесь, в Суффольке, вам никак не удается скрыться от ваших друзей.

— По-видимому, нет, — сказал я. — Вся окрестность как будто усеяна ими. Впредь, если захочу уединиться, останусь в Лондоне.

И, чтобы не слышать дальнейших излияний, я предложил:

— Хотите, я довезу вас до Кутбертов? Обещаю ехать осторожно.

— Превосходная мысль! — согласился Йорк.

Мы спустились с холма и через две минуты уже сидели в автомобиле. Йорк рядом со мной, леди Бараделль позади; я осторожно правил машиной. Мы миновали Бергамский мост и покатили по Суффолькской дороге, извивавшейся среди сочных лугов и невысоких кустарников. Йорк знал дорогу, и я правил по его указаниям. Вскоре мы очутились среди чудного леса, за которым издалека виднелся старый дом.

— Как вы вернетесь домой? — спросил я.

— Фернивелл с сестрой приедут в экипаже, — сказал Йорк, — а там будет достаточно места для нас всех.

— В таком случае, я предательски вас покину у дверей. Леди Бараделль грациозно вышла из автомобиля. Минуту спустя я уже несся обратно в Вудфорд.

Я сгорал от нетерпения увидеть Билли и рассказать ему про мои последние открытия. Но, когда я приехал в «Плау», оказалось, что Билли еще не вернулся со своего болота. Я поставил автомобиль в гараж, написал ему короткую записку и передал ее кельнерше. Я сообщал ему, что могу прибавить еще одно новое и в высшей степени интересное сведение к имеющемуся у нас запасу и просил его непременно заехать в «Аштон» на следующее утро. Затем, считая, что такое долгое отсутствие могло вызвать подозрения Морица, я поехал домой.

Я приехал в «Аштон» в одно время с коляской.

Мы стояли на подъезде и весело болтали, когда появился слуга с телеграммой на серебряном подносе.

— Виноват, сэр, — сказал он, подавая телеграмму Морицу, — она пришла днем, как только вы уехали…

Мориц взял телеграмму, и, пока он ее вскрывал, мы продолжали разговаривать. Мисс Йорк шутливо требовала, чтобы я рассказал ей, как я провел день.

Отвечая на ее вопросы, я случайно взглянул на Морица.

Его глаза, поднятые над телеграммой, были устремлены на меня, и в этом взгляде я уловил выражение ненависти, торжества и недоверия. Но это длилось не больше секунды. Как только наши взгляды встретились, это выражение исчезло, словно стертое губкой, и, порывисто смеясь, он стал мять телеграмму в руке.

— Вот так неприятность! — сказал он.

— В чем дело? — раздался общий хор.

— Боюсь, что мне придется поехать в Лондон сегодня вечером. Тут… произошло какое-то недоразумение по поводу одной доверенности, или что-то в этом роде — я не могу ясно понять из телеграммы. Но требуют, чтобы я как можно скорее приехал для переговоров.

Все, за исключением меня, поспешили выразить свое сочувствие.

Тетя Мэри вышла к нам из вестибюля, и ей тут же сообщили новость.

— Неужели вам придется уехать, дорогой Мориц? — огорчилась она. — Как это неприятно! Вам нужно успеть на поезд, отходящий из Вудфорда в девять пятьдесят. Конечно, я и слышать не хочу, чтобы кто-нибудь из гостей уезжал. Стюарт будет заменять вас в качестве хозяина, и мы постараемся не очень скучать.

— Именно так, — подтвердил Мориц, дружески мне улыбаясь. — Вы уж обо всем позаботитесь, правда, старина? Я сейчас пойду к себе, уложу чемодан…

В это время раздался удар гонга — сигнал для переодевания к обеду.

Я поднялся в свою комнату, сел на кровать и закурил.

— Что же, черт возьми, было в этой телеграмме?

 

ГЛАВА XVIII

Если я не принял участия в крикетном матче, то отнюдь не по вине Йорка. Его настойчивые просьбы были достойны лучшей участи.

— Да оставь же мистера Норскотта в покое, Берти, — вмешалась, наконец, его сестра. — Играют уже десять человек, этого вполне достаточно для такой глупой игры.

Но Йорк этим не утешился; у него было подавленное настроение, когда он после завтрака расставлял своих партнеров на прекрасно устроенной крикетной площадке в конце сада.

Пока шли приготовления, я прогуливался с мисс Йорк, все время поджидая прихода Билли. Не знаю, было ли заметно мое внутреннее волнение, но после вчерашней встречи с Мерчией я чувствовал тяжесть на душе и с нетерпением ждал Билли, думая узнать у него какие-нибудь новые подробности. Кроме того, я был убежден, что поспешный отъезд Морица в Лондон находится в несомненной связи с моим делом. Я никак не мог понять, от кого он мог получить телеграмму. Разве что от отсутствующего Да-Коста? Да-Коста, наверное, был ни кем иным, как моим старым приятелем «Френсисом».

Леди Бараделль, тетя Мэри и сэр Джордж вышли перед началом матча. Энергичному Йорку удалось убедить даже самого Бараделля надеть фланелевый спортивный костюм, хотя тот торжественно объявил, что он целых двенадцать лет не дотрагивался до крикета. Остальные гости разместились на стульях в тени двух вязов, приготовившись следить за ходом игры.

— Кто это пришел? — спросила вдруг тетя Мэри, и мы увидели фигуру в сером фланелевом костюме. Это был Билли.

— Этого человека зовут Логан, — поспешил пояснить я. — Живет он в «Плау». Мы встретили его на охоте, и Мориц просил его пригласить на крикет.

Добродушная тетя Мэри просияла: она была олицетворением гостеприимства. Билли, как человек не робкого десятка, прямо подошел к нам и снял шляпу. Несколькими словами я представил его всему обществу.

Матч, между тем, начался, и в течение следующего получаса наш разговор главным образом состоял из хвалебных восклицаний, вроде: «Хороший удар, сэр! Отлично! Вот прекрасный ход!» Под шум восклицаний я слегка толкнул Билли локтем, поднялся с места и предложил ему пройтись.

Мы тихо, делая вид, что прогуливаемся, направились к одинокой скамейке, стоявшей на другой стороне поля.

— Билли, вы не принесли мне дурных вестей? — спросил я с некоторым опасением.

— Боюсь, что да. Кажется, ваша девица попала в затруднительное положение. Пока ничего серьезного, но эти молодцы в «Холли» каким-то путем пронюхали, что она вчера с вами виделась, и хорошо ее упрятали.

— Как вы это узнали? — спросил я.

— Через окно, — ответил Билли. — Если бы оно было пошире открыто, я мог бы узнать куда больше: я сидел на водосточной трубе.

— Вы славный малый, Билли, — вырвалось у меня от всего сердца. — О чем же они говорили?

— Насколько я мог расслышать, кто-то сообщил им, будто днем вас видели с Мерчией. Они были чертовски злы и, кажется, обсуждали вопрос о том, как с ней поступить. Парень, пырнувший вас ножом, был особенно взбешен. Если бы пришлось держать пари, я бы и двух пенни не поставил за Мерчию, но, к счастью, их заправила объявил, что теперь надо избегать всякого насилия, и в конце концов остальные с ним согласились.

— Ему повезло, — сказал я угрюмо.

— Можно сказать, чертовски повезло, — согласился Билли. — Если бы они пришли к другому выводу, я всех их перестрелял бы через окно. Ружье-то было при мне. Но так как обстоятельства переменились, я решил отложить удовольствие до другого раза.

— Не надолго, — ответил я. — Что бы ни случилось, мы должны этой же ночью забрать оттуда Мерчию.

В нескольких словах я ему передал наш разговор с Мерчией и сказал про таинственную телеграмму, полученную Морицом.

— Черт побери! — воскликнул он, взглянув задумчиво на меня. — Это бросает некоторый свет на наше дело. А вдруг Норскотт ни кто иной, как гнусный подлец Прадо? Мне всегда говорили, что Прадо — англичанин, но я этому не верил. Хотел бы я знать, как он удрал и что это за дьявольская Лига, которая преследует его! Верно, у нее имеются серьезные основания, чтобы так упорно гоняться за ним по белу свету.

— Каковы бы ни были эти основания, — сказал я, — а Мерчию я сегодня же ночью заберу из этого дома и отвезу в Лондон. Я не успокоюсь до тех пор, пока не буду знать, что она находится в безопасности у Трэгстоков.

Мы живо выработали план действий. Билли сию же минуту должен был поехать в Вудфорд и к пяти часам послать мне телеграмму, в которой будет сказано, что меня немедленно вызывают в Лондон. Это послужит поводом к моему отъезду. Я скажу в «Аштоне», что поеду в Лондон на автомобиле, и таким образом встречусь с Билли в «Плау».

— Ну, сутки нам бояться нечего, — сказал Билли с улыбкой. — Кажется, мне придется собрать свои пожитки и временно перекочевать на Парк-Лэйн.

— Конечно, — подтвердил я. — Вы прекрасно понимаете, что я вас из виду не выпущу, пока вся эта история не закончится. Вы будете моей правой рукой.

— К вашим услугам!

Билли в этот день присутствовал в «Аштоне» за завтраком, и лишь около половины четвертого встал и начал прощаться. Он всем пожал руку, задержав слегка рукопожатие, когда очередь дошла до леди Бараделль, и удалился, напутствуемый просьбами тети Мэри «заглянуть опять»…

Телеграмма прибыла как раз в то время, когда мы медленно возвращались по саду домой. Я увидел, как лакей Морица вышел из дома с неизменным серебряным подносом в руках, и все мои мускулы невольно напряглись. Мне было приятно, что наконец настала пора действовать. Я вскрыл телеграмму и усмехнулся хорошо рассчитанным смехом, в котором даже звучала досада.

— Одно за другим, — сказал я с горечью. — Сначала Морица вызвали в город, а теперь необходимо ехать мне.

— Как так? Сегодня же вечером? — воскликнули тетя Мэри и мисс Йорк в один голос.

— К сожалению, да, — ответил я, — этого требует дело.

— Ах, какая досада! — заохала тетя Мэри. — Но ведь поезд будет только в половине десятого!..

— Это не беда! Если меня довезут до Вудфорда, я поеду на автомобиле.

— Но ведь надо же вам что-нибудь поесть! — сказала тетя Мэри в отчаянии. — Пусть по крайней мере кухарка приготовит вам несколько бутербродов и фляжку. Все будет готово, когда вы закончите укладываться.

Не дожидаясь моих протестов, добрая женщина поспешила в дом. Я последовал за ней, поднялся наверх и стал запихивать свои пожитки в прекрасный чемодан и дорожный несессер, унаследованные от Норскотта. Только успел я покончить с этим делом, как послышался шум колес пролетки, поданной к подъезду. Вся компания собралась у подъезда меня провожать.

— Стюарт, возвращайтесь к нам, если только сможете, — сказала тетя Мэри.

— Непременно, — ответил я ласково, — мисс Йорк обещала научить меня играть в теннис. Разве я могу упустить такой случай!

Я пожал руку всем, кроме леди Бараделль; она стояла около лошади, похлопывая ее по шее. Пока лакей устанавливал мои чемоданы, она подошла ко мне.

— Прощайте, Стюарт, — сказала она. — Можно вам дать одно поручение, — и, передав мне быстрым движением клочок бумаги, шепнула, — здесь вы найдете все…

Лишь выехав далеко на большую дорогу, я вынул из кармана поручение леди Бараделль. Оно состояло из нескольких слов, нацарапанных второпях:

»Вчерашняя телеграмма Морицу касалась вас. Мне кажется, что вы в большой опасности, но в чем дело, не знаю».

И после этого находятся мужчины, смеющие утверждать, что они понимают женщин!

 

ГЛАВА XIX

— Мне нужен хороший гаечный ключ!

Билли порылся в ящике с инструментами, выбрал отвертку и передал ее мне.

— Если вы умеете с этим обращаться, то мы обойдемся и без оружия.

Стрелки больших часов на конском дворе показывали половину восьмого. Мы уплатили по счету в гостинице, второпях закусили, а затем прикрепили ремнями вещи к кузову автомобиля и запустили мотор. Затем медленным ходом выехали со двора и свернули на улицу.

Старинный» городок весь утопал в мягких лучах заходящего солнца. От него веяло каким-то особенным миром и спокойствием. Какое восхитительное несоответствие между красивыми, тихими, залитыми солнцем улицами и дикой затеей, в которую мы пускались, очертя голову! Билли, который вел машину, затормозил в маленьком еловом леске, на расстоянии ста ярдов от «Холли». Я вылез из автомобиля и достал из кузова несколько кусков толстой веревки, которую мы уже заранее припасли, а Билли вооружился гаечным ключом.

— Мы пройдем через кустарник, — сказал он шепотом, сжимая ключ. — Таким образом мы очутимся как раз против задней двери. Я пройду вперед и посмотрю, что там делается.

Бесшумно пробираясь сквозь кусты, он удалился по направлению к большой сосне, от которой падала тень на поляну. Не спуская глаз с дома, я смело ждал первого тревожного сигнала. В задней стене было четыре окна: два в первом этаже и два повыше. Во всех четырех было темно и все они были наглухо закрыты. Я снова заметил фигуру Билли. Он стоял у задних дверей, потом снова исчез, и минут пять я простоял в напряженном ожидании, не спуская глаз с дома. Вдруг еле слышно донесся крик совы. Пробравшись сквозь кустарник по следам Билли, я нашел его сидящим на корточках под левым окном. Среди густого плюща его почти не было видно.

— Я кое-что нашел, — прошептал он мне в самое ухо. — Здесь сбоку есть открытое окно, мы в него и влезем.

Прокрадываясь, как пантера, Билли повел меня кругом, и я следовал за ним, сжимая в руке отвертку. До окна было не больше двенадцати ярдов, но я никогда еще так горячо не благодарил судьбу за благополучное прибытие к месту назначения.

Мы очутились перед маленьким окном в двух футах от земли. Верхняя раздвижная рама была слегка приподнята, и через это отверстие виднелась слабая полоса света, пробивавшаяся из-под противоположной двери.

— Я пойду первым, — шепнул Билли. — Вы такой большой, что, наверное, застрянете.

Он встал ко мне на спину, сунул ноги в отверстие и постепенно начал пролезать в окно, пока его ноги не коснулись пола. На секунду мы замерли, прислушиваясь, нет ли кого в коридоре. Все было спокойно. Билли высунулся из окна и тихо посоветовал:

— Головой вперед, Джек, — для вас это единственный способ!

Я послушался, энергичным толчком снизу вскарабкался в окно; Билли вовремя потянул меня изнутри к себе и благодаря нашим совместным усилиям трудная затея удалась; я очутился рядом с ним в темноте. Я перевел дух, и мы оба тихими шагами подошли к двери. В темноте мне удалось нащупать щеколду двери, я слегка нажал ее и убедился, что путь свободен.

— Билли, вы готовы? — шепнул я, вынимая револьвер из кармана.

— Готов! — послышался ответ.

Я открыл дверь, и мы очутились в длинном низком проходе, освещенном газовым рожком, пламя которого тускло мигало над боковой дверью в конце коридора. Дверь эта, как оказалось, вела в вестибюль: квадратное, плохо освещенное и плохо обставленное помещение, откуда поднималась лестница в верхний этаж и где находились две двери, обе закрытые. За одной слышались голоса, звук игральных костей и циничные испанские ругательства.

Дверь с грохотом распахнулась, брызнул сноп света, и мы оба ворвались в комнату. У меня в памяти осталось только смутное представление о том, что произошло дальше. Помнится, передо мной стоял человек — крупный черномазый детина. Лицо его выражало изумление и ужас, а рука судорожно хваталась за спинку стула. Потом, по всей вероятности, я ударил его тяжелой отверткой, так как лицо его вдруг как будто раздвоилось, и он с диким ревом бросился к столу. Билли в это время колотил чью-то голову о стенку, а затем я почувствовал, что сам стою на коленях в дикой схватке с каким-то стонущим, извивающимся телом. Несколько быстрых оборотов веревки, которую я вытащил из кармана, и я снова на ногах, запыхавшийся, но торжествующий.

Билли находился в другом углу комнаты. Он спокойно восседал на дико колыхающейся человеческой массе, из которой вырывались непонятные испанские и английские ругательства. Еще одна короткая схватка, и наш второй пленник лежал связанный, как и первый.

— Я вас здесь оставлю, Билли, — сказал я, — а сам пойду искать Мерчию.

Одну секунду я колебался, не зная, идти ли мне наверх или искать Мерчию в задней части дома. Последнее мне казалось более вероятным. Пройдя весь вестибюль и открыв маленькую дверь, я вышел в коридор, по которому мы ползли с Билли. За первой дверью, направо, где тикали часы, находилась кухня. В ней не было ни души, только кошка мирно спала на подоконнике. Я вышел обратно в коридор.

— Мерчиа! — звал я. — Мерчиа!

Из конца коридора донесся слабый сдавленный звук, похожий на стон. В два прыжка я был там. В полу имелся люк, изъеденный червями, он был задвинут балкой. Я с силой сдвинул ее с места, ухватился обеими руками за кольцо и сорвал крышку люка. Несколько каменных ступенек вели вниз; не задумываясь, одним прыжком я перескочил через них, и минуту спустя Мерчиа уже была в моих объятиях в этой темной узкой коробке.

— Это вы, это вы! — повторяла она, как безумная, а я нашел ее губы и страстно припал к ним. С этим первым поцелуем рухнули все преграды, до сих пор разделявшие нас. Я понес ее в коридор, окидывая жадным и тревожным взглядом. Она вся дрожала от волнения, а мои руки трястись, как листья в бурю.

Я позвал Билли. Он вышел в вестибюль, захлопнув за собою дверь.

— Мерчиа, — сказал я, — это Билли, мы ему многим обязаны.

— Как мне вас отблагодарить? — спросила она, с нежной грацией протягивая моему другу руку.

Билли наклонился и поцеловал кончики ее пальцев.

— Мне не надо благодарности, — сказал он, выпрямившись, и улыбнулся ей своей открытой улыбкой. — Борьба — мое любимое занятие.

Мы вышли. Автомобиль стоял на том же месте. Его большие передние фары освещали безлюдную дорогу двумя широкими струями золотистого света. Подойдя к нему, Мерчиа, все время шедшая между нами, вдруг пошатнулась.

— Мне кажется, я очень слаба, — сказала она дрожащим голосом, — со вчерашнего дня я еще ничего не ела.

Я энергично выругался, затем, нежно взяв ее на руки, усадил на заднее сиденье.

— Мы это дело сейчас же поправим. Какой же я идиот, что не подумал об этом раньше!

Я поспешил открыть чемодан и вынул бутерброды и фляжку с виски, которыми меня снабдила трижды благословенная тетя Мэри. Мерчиа поблагодарила улыбкой. При первом же глотке нежная краска показалась на ее бледных щеках.

Билли сел на свое место за руль, я устроился рядом с Мерчией, хорошенько укутав ее пледом, и, обвеянные свежим ночным воздухом, мы покатили по дороге в Лондон.

— Мерчиа, когда вас ждут Трэгстоки? — спросил я уже совершенно оправившуюся девушку.

— Я им сказала, что поеду на несколько дней, но точно не знаю, на сколько.

— Тогда лучше всего по приезде в Лондон оставить вас в каком-нибудь отеле, и вы явитесь к ним завтра, как будто прямо из Вудфорда.

— А вы? — спросила она с беспокойством.

— Я должен вернуться к себе на квартиру. Что бы ни случилось, я обязан прожить там еще две недели.

— Но ведь это безумие!.. Неужели вы думаете, что они не будут мстить?

— Это все равно, — перебил я решительно. — Я не намерен бежать. Билли будет со мной, а мы вдвоем представляем некоторую силу. Но вот что мне хочется спросить вас, Мерчиа, — я посмотрел ей прямо в глаза. — Зачем вы ездили в Вудфорд?

— Это Гуарец послал за мной, — сказала она просто. — Он сказал, что вы должны умереть на следующий день, и я подумала, что, может быть, мне удастся вас спасти.

— А на что вы ему понадобились?

— Мне кажется… Да-Коста нас с вами видел в тот вечер на Парк-Лэйн. С тех пор Гуарец стал подозревать, что вы ко мне неравнодушны. Он хотел мною воспользоваться как приманкой.

— Как он узнал про нашу теперешнюю встречу?

— Ваш двоюродный брат предупредил его.

— Мориц?! — воскликнул я. — Да он-то откуда знал? Но тут меня осенила внезапная мысль.

— Да, черт возьми!.. Это, конечно, леди Бараделль ему сказала. Хотелось бы мне знать, — с досадой прибавил я, — зачем Мориц поехал в Лондон, что он замышляет?

— В Лондон? — переспросила Мерчиа. — Разве ваш двоюродный брат поехал в Лондон?

В нескольких словах я сообщил ей о полученной телеграмме.

— Не могу догадаться, кто ее послал, — разве только ваш исчезнувший Да-Коста?..

Она покачала головой:

— Нет, это не Да-Коста. Если бы у него было важное сообщение, он дал бы знать Гуарецу. Вернее всего, что телеграмма была от Сангетта.

— От Сангетта? — повторил я с удивлением. — А какое отношение имеет к этому делу Сангетт?

Мерчиа смутилась.

— Точно не знаю, но боюсь, что ваш кузен ему что-то сказал. Они говорили о нем вчера вечером. Они… они… — Мерчиа запиналась. — Мне кажется, он соглашался им помочь с условием, чтобы они передали меня ему в руки. Вот почему Гуарец не позволил Роджасу меня убить.

— В таком случае, — сказал я тихо, — мне придется иметь беседу с Сангеттом.

Последовало короткое молчание.

— Мерчиа! — спросил я опять, — почему вы называете себя мисс де-Розен? Почему вы скрыли свое настоящее имя?

— Я не желала, чтобы убийца моего отца знал, что я нахожусь в Англии, — ответила Мерчиа. Затем в страстном порыве она вдруг повернулась ко мне. — Ведь я доверилась вам, Стюарт! Я верю вам всем сердцем, всем существом! Так скажите же мне, скажите мне наконец, кто вы? Вы так похожи на Прадо, что даже Гуарец был введен в заблуждение.

Я многое бы дал, чтобы иметь право ответить на ее вопросы, но слово, данное мною Прадо, встало между нами. Я прекрасно знал, что ее жажда отомстить за смерть отца была глубже и сильнее ее любви ко мне. Но каким бы негодяем ни был Прадо, все же я дал слово не выдать его секрета в течение трех недель.

— Еще несколько дней, Мерчиа, — умолял я. — Я все открыл бы вам сейчас, если бы только было можно. Но я дал слово и не могу его нарушить.

Она долго молчала. Затем медленно и шепотом произнесла, не глядя на меня:

— Пусть будет так, как вы хотите. Я вам всегда верю, потому что… потому что люблю…

Неожиданный сильный гудок Билли, крутой поворот автомобиля, и мы въехали в предместья Лондона.

— Как вы относитесь к «Дворцовой гостинице»? — предложил нам Билли. — Прошлый месяц я там жил две недели и хорошо знаком с директором.

Мерчиа, которая, видимо, очень устала, кивнула в знак согласия головой.

Мы миновали городскую ратушу, повернули на Чипсайд и остановились у входа в гостиницу.

— Я только пойду сговориться с директором, — сказал Билли, сойдя на тротуар и исчезая в подъезде.

Мерчиа осталась со мной в автомобиле. На широкой улице, освещенной фонарями, не было ни души. Я взял ее руку и нежно поднес к губам.

— До завтра, дорогая!.. Завтра с утра я позвоню вам перед вашим отъездом к Трэгстокам. Мы тогда сговоримся относительно встречи.

Она погладила меня по руке:

— А вы обещаете быть осторожным? Ради меня? — настойчиво попросила она.

Я успокоил ее улыбкой. Теперь ведь у меня есть для кого жить.

— Все в порядке, — возвестил Билли, выходя из отеля в сопровождении управляющего. — Мистер Поллан сам позаботится о том, чтобы удобно устроить мисс де-Розен.

Управляющий поклонился.

Открыв дверцу автомобиля, я помог Мерчии выйти. Ее глаза слипались, и я настаивал, чтобы она сейчас же пошла к себе и легла спать. Мы простились в коридоре. Мерчиа поднялась на лифте, а мы с Билли вышли и снова уселись в автомобиль.

— Боюсь, что мы найдем дом запертым со всех сторон, — сказал я. — Напрасно я не дал телеграммы, чтобы предупредить о нашем приезде.

— Ну, теперь уж ничего не поделаешь, — ответил Билли. — Нам придется стучать, пока мы их не разбудим, вот и все. Где вы держите автомобиль?

— Сам не знаю, — признался я, смеясь, — мне не приходило в голову спросить об этом у Симсона.

Билли ловко завернул за угол Парк-Лэйн.

— Ну, ничего. — На Пиккадилли имеется большой гараж, я довезу вас, и отгоню автомобиль на ночь туда.

Мы быстро покатили и остановились перед домом. Через стеклянную дверь я с удивлением увидел в вестибюле свет.

— Во всяком случае там кто-то есть!

— Они, вероятно, пригласили к себе на ужин полицейского, — пошутил Билли. — Мы сейчас устроим им приятный сюрпризец своим появлением, не так ли? Вы пойдите и постучите, а я тут подожду и покараулю…

Я поднялся по ступенькам и сунул ключ в дверь. Дверь распахнулась, и я очутился лицом к лицу с человеком, стоявшим у самого порога. За ним виднелось испуганное личико моей хорошенькой горничной. Мужчина был широкоплечий, с короткими седеющими усами и проницательным взглядом.

— Если мой вопрос не покажется чересчур дерзким, — сказал я учтиво, — позвольте узнать, кто вы такой?

— Я следователь Нейль из Скотланд-Ярда, — ответил он отчетливо. — Я, кажется, имею удовольствие говорить с мистером Джеком Бертоном?

Это был ужасный удар для меня, но я перенес его совершенно спокойно.

— Ну, и что же дальше? — ответил я.

Билли, выключив мотор, уже подымался ко мне по лестнице.

Следователь Нейль поднял руку и опустил ее спокойно и решительно на мое плечо.

— В таком случае, — сказал он, — я обязан вас арестовать.

Я был ошеломлен.

— Арестовать?.. Меня?.. Да за какие же грехи, черт возьми?

— За убийство Стюарта Норскотта, — последовал быстрый и совершенно ясный ответ.

 

ГЛАВА XX

Я прямо посмотрел моему новому знакомому в глаза и разразился громким смехом. Билли сел на решетку и тоже стал хохотать, как сумасшедший.

Лицо следователя выражало удивление.

— Простите, пожалуйста! — вырвалось, наконец, у меня. — Не лучше ли нам войти в дом?

Ну, а теперь, — сказал я, когда мы вошли в вестибюль, — вы, может быть, будете столь любезны и объясните нам, в чем дело?

Когда я говорил, послышались тяжелые шаги, и по лестнице спустился полицейский.

Следователь посмотрел на меня с любопытством.

— Тут нечего особенно объяснять. Меня уполномочили вас арестовать за убийство мистера Стюарта Норскотта, и я считаю своим долгом поставить вас в известность, что отныне все ваши слова будут приняты как улика против вас.

— Но что дает вам повод предполагать, что мистер Норскотт погиб? — спросил я.

— То, что его тело находится сейчас в мертвецкой на Ист-стрит.

Мне в жизни не раз приходилось переживать неприятные потрясения, но такого я никогда не испытывал. Даже Билли, чье непоколебимое равновесие могло нарушить только землетрясение, был до того ошеломлен, что свистнул.

Итак, в конце концов Норскотт все-таки попался им в лапы! Длинному списку черных дел Игнаца Прадо настал конец. Я вспомнил Мерчию и порадовался.

— Ваше сообщение, господин следователь, — сказал я, — несколько лаконично. Где же случился этот нежелательный инцидент?

— Я не имею права отвечать вам на ваши вопросы, — возразил следователь вежливо. — Обвинение вам прочтут в участке, а если вы желаете посоветоваться с юристом, то эта возможность вам будет дана согласно существующим законам.

Я кивнул головой.

— Извините меня за беспокойство, но мне так редко приходилось быть арестованным за убийство, что хотелось бы знать, что будет дальше?

— Мне придется вас попросить последовать за мной на Боунд-стрит, где вас задержат до тех пор, пока не выяснится обвинение. А теперь, — прибавил он, обращаясь к полицейскому, — позовите извозчика.

Полицейский козырнул.

— Ну, до свидания, Билли, — сказал я и в сопровождении следователя Нейля и полицейского торопливо спустился по лестнице, чтобы предстать перед судом за убийство.

Для меня почти не было сомнения, что Прадо получил смертельный удар от руки исчезнувшего Да-Коста. Остальная шайка в этом деле не участвовала. Я совершенно не мог себе представить, когда и где разыгрался трагический случай, и, кроме того, меня чрезвычайно интересовало, каким образом полиции удалось раскрыть подлинность моей личности. Поспешный отъезд Морица из «Аштона» был, несомненно, связан с этой историей, и теперь я понимаю, почему, прочитав телеграмму, он так испытующе посмотрел на меня.

Несмотря на серьезность положения, я не был особенно расстроен. В самом деле: кроме страстного желания лечь как можно скорей в постель, я испытывал еще невероятное и самое искреннее чувство облегчения при мысли о том, что с делом этим раз и навсегда покончено. Стюарт Норскотт мне порядком надоел. Я находил странное удовольствие в том, что снова стал Джеком Бертоном, хоть бы и обвиненным в убийстве.

Тем временем наш экипаж остановился на Боунд-стрит.

Мы вошли в канцелярию, большую, очень опрятную комнату, где стояли два американских бюро. За одним из них сидел седой человек с военной выправкой, но в штатском. Он что-то писал.

— Это — мистер Джек Бертон, — сказал мой спутник, и в его голосе почувствовалась вполне простительная хвастливая нотка. Затем, обращаясь ко мне, он прибавил: — Это следователь Кертис. Он вам прочтет обвинительный акт.

Следователь Кертис быстро овладел своим минутным волнением.

— Где его арестовали? — спросил он резко, осматривая меня с интересом.

— На Парк-Лэйн. Я как раз наводил справки, когда мистер Бертон подъехал на автомобиле вместе с другим спутником. Мне не оказали никакого сопротивления.

Следователь Кертис кивнул головой; встав на ноги, он перешел через комнату к целому ряду небольших отделений, и, вынув из одного из них какую-то официальную бумагу, сказал:

— Я прочту вам ваш обвинительный акт.

Боюсь, что мне сейчас с точностью не восстановить содержания этого внушительного документа. Коротко говоря, меня обвинили в преднамеренном убийстве Стюарта Норскотта, совершенном в ночь на 5 сентября, в доме, называемом «Бакстерс Рентс» , на Ист-стрит, в Стэпни. Нечего и говорить, что, несмотря на мою сонливость, я слушал чтение обвинительного акта с величайшим вниманием.

— Очень вам благодарен, — сказал я, когда он закончил. И тут же, весьма неуместно, зевнул, не имея сил дольше сдерживаться.

— Простите великодушно, — вырвалось у меня, — это было очень интересно, но, откровенно говоря, я так хочу спать, что еле держусь на ногах.

Оба улыбнулись.

— Вы сейчас же можете лечь, если хотите, — сказал следователь Кертис, складывая документ. — Вы можете также сообщаться с вашим поверенным и вообще с кем пожелаете.

Я покачал головой.

— Кровать — это все, что я сейчас хочу. Завтра утром я успею написать кому надо.

— В таком случае пойдемте со мной, — пригласил следователь Нейль.

Он повел меня по длинному коридору в небольшую, просто обставленную комнату, в окне которой красовались толстые железные прутья. Но там стояла кровать, и простыни показались мне чистыми. При моей сонливости в данный момент этого было более чем достаточно.

— Завтра вы можете послать за своими вещами, а теперь я должен вас обыскать. Согласно правилам мы обязаны обыскивать всех арестованных.

Я поднял руки, и, быстро обшарив ловкими пальцами все мои карманы, он вынул их содержимое.

— Все это будет спрятано и вам возвращено. Спокойной ночи.

Я так устал, что через пять минут после ухода следователя уже спал глубоким сном. Если верить, что жить стоит исключительно ради новизны ощущений, — я не имел никакого повода жаловаться на свою жизнь; я проснулся наутро в полицейской камере, меня обвиняли в убийстве, и у моей кровати стоял следователь Нейль с чемоданом в руках. Это был тот самый чемодан, что я привез из Вудфорда.

— Вот ваши вещи. Сегодня утром я посылал за ними на Парк-Лэйн.

— Вы удивительно любезны, господин следователь, — ответил я. — Теперь я могу надеяться на вас, когда буду сидеть на скамье подсудимых!

Он усмехнулся.

— В одиннадцать часов вас поведут к судье. Все ваши письма будут тотчас же доставлены по назначению, если только они соответствуют правилам тюремной цензуры. Вместе с завтраком вам принесут бумагу и конверты.

Как раз во время завтрака меня внезапно осенила счастливая мысль написать письмо лорду Ламмерсфильду. Все время я ломал себе голову, не зная, с чего лучше начать и какого направления держаться. Наконец я взял лист почтовой бумаги, принесенный мне полицейским, и написал следующее письмо:

«Полицейский участок, Боунд-стрит. Четверг.

Дорогой лорд Ламмерсфильд.

В последний раз, когда я имел удовольствие встретить вас на балу у Сангетта, вы были так любезны, что предложили мне свою помощь, если мне случится попасть в тюрьму. При чтении моего настоящего адреса, вы убедитесь, что я достиг этого положения с неожиданной быстротой. Не знаю, известно ли обществу о том интересном преступлении, в котором меня обвиняют; но могу уверить вас, что я пользуюсь в данный момент совершенно незаслуженной славой. Если вы можете мне уделить полчаса в течение дня, то буду весьма обязан вам за добрый совет. В ответ на вашу любезность могу вам обещать очень занимательный рассказ, способный наверняка рассеять гнетущую скуку, царящую в министерстве внутренних дел, на которую вы так жаловались в наше последнее свидание.

Преданныйвам

Стюарт Норскотт».

Насколько я знал лорда Ламмерсфильда, я был совершенно уверен, что это письмо приведет его в мою камеру. Побочные обстоятельства предъявленного мне обвинения были так необыкновенны, и его собственные дела были так близко связаны с моими, что он уже, наверно, сгорал от нетерпения узнать все подробности моего дела, если только ему было о нем доложено.

Я уже писал адрес на конверте, когда в камеру вошел следователь Нейль.

— Вот это для вас, господин следователь, — сказал я, передавая ему письмо. — Это единственное письмо, которое я пока написал, но я был бы вам очень обязан, если бы вы немедленно доставили его по адресу.

Бросив любопытный взгляд на адрес, он, видимо, проникся уважением ко мне, сейчас же взял письмо и вышел. Он скоро возвратился и заявил:

— Пришел ваш вчерашний приятель, мистер Логан. Если хотите, можете его видеть.

Минуту спустя полицейский ввел в камеру моего друга, и нас оставили одних. Билли уселся на угол стола, засунул руки в карманы и сказал:

— Да, нечего сказать, в грязную историю мы попали! Нас, кажется, подслушивают, — прибавил он, оглянувшись на дверь.

— Очевидно, — ответил я. — Но это ничего не значит. Что бы ни случилось, я теперь поступлю, как

Джордж Вашингтон. Раз Норскотт умер, дело наше кончено.

Он согласился со мной.

— Конечно, так. Теперь остается только очистить себя от всяких подозрений. Вам придется пригласить сюда юриста или адвоката, что ли, — не знаю, как они там называются, — чтобы он устроил все как следует…

— Я написал Ламмерсфильду и просил его прийти. Я подожду его, так как хочу услышать его мнение прежде, чем начать действовать.

— Превосходная мысль! — одобрил Билли. — Вы думаете, что он придет?

— Я так полагаю.

— Не слышали ли вы чего-нибудь новенького относительно убийства? — спросил он, помолчав. — Кто это, черт возьми, укокошил Прадо, и каким образом полиция напала на ваш след?

— Думаю, что это дело Да-Коста, — ответил я, — но мы скоро еще кое-что узнаем. Около одиннадцати я буду у судьи.

— Около одиннадцати? — переспросил Билли, взглянув на часы, — в таком случае мне пора идти. Я обещал вашей девице повести ее в суд.

— Мерчии! — воскликнул я. — Разве она знает?

— Да, я ей звонил сегодня и рассказал все. Разве этого не надо было делать?

Я пожал плечами.

— Конечно, почему же нет? Она все равно позднее узнала бы обо всем. Ведь все газеты будут кричать об этом деле. Мне только хотелось бы, если возможно, не впутывать ее имя в эту историю.

— Во всяком случае нам надо явиться в суд, а потому я решил, что лучше взять ее с собой, чтобы она сейчас же узнала всю правду. Это избавит ее от лишних волнений.

Я протянул ему руку.

— Билли, вы молодец!..

Он подошел к дверям и постучал. Изумительная поспешность, с которой дверь была открыта полицейским, навела нас на некоторые размышления. Махнув мне на прощание рукой, Билли вышел в коридор.

В течение следующих двадцати минут я старался восстановить в своей памяти точные числа и последовательный порядок всех происшествий, начиная с момента моей злополучной встречи с Прадо на набережной. Я решил рассказать Ламмерсфильду всю правду, и мне хотелось изложить ему всю историю в самой краткой и сжатой форме. Мои размышления прервал следователь Нейль.

— Судья приехал, — сказал он. — Ваше дело пойдет первым.

Несмотря на ранний час, зал суда был битком набит публикой. Когда я направлялся в указанное мне следователем деревянное помещение, напоминающее загон для скота, я не узнал ни одного лица, кроме лица Морица; он сидел в центре зала и упорно избегал моего взгляда. Пресса была в полном составе, и, пока я усаживался, вокруг меня слышалось жужжание и шушуканье.

Дальнейшая процедура была, как в газетах обыкновенно пишут, «краткой и чисто формальной».

Прежде всего следователь Нейль вошел в свидетельскую камеру и в кратких словах изложил подробности моего ареста. Оказалось, что еще раньше другой чиновник был послан в Вудфорд и мое прибытие на Парк— Лэйн на автомобиле было для полиции совершенно неожиданным.

После него следователь Кертис сделал свой полицейский доклад. Понятно, я слушал его с величайшим интересом.

Кертис заявил судье, что тело убитого мужчины, найденное в «Бакстерс Рентс», без всякого сомнения, признано за труп Стюарта Норскотта. Далее, по его словам, имеется целый ряд показаний, что за два дня до убийства я провел с покойным несколько часов в ресторане «Милан»; что в ночь, когда произошло убийство, я находился на балу у лорда Сангетта под именем Стюарта Норскотта, что я ушел оттуда рано — это может подтвердить сам лорд Сангетт — и в несколько возбужденном состоянии; что я вернулся на Парк-Лэйн только рано утром, и платье, которое я носил, было запачкано кровью. В этом деле имеются, правда, некоторые темные, неясные стороны, но Кертис тем не менее настаивал на необходимости моего задержания.

Судья выслушал его, не прерывая, до конца, и предложил мне задать перекрестные вопросы свидетелям.

— В следующий раз меня будет представлять мой поверенный, — ответил я. — Мне все равно придется ему заплатить, так пусть уж он берет всю работу на себя.

Лицо судьи осветилось улыбкой.

— В таком случае, я задержу вас до завтрашнего дня. Надеюсь, что полиция даст вам возможность приготовить вашу защиту согласно установленным правилам.

Выходя из зала суда, я впервые заметил Мерчию и Билли. Они сидели совсем позади, но даже на таком далеком расстоянии лицо Мерчии выделялось, как белый цветок. Я не показал вида, что узнал их. Пресса следила за мной с огромным интересом, и мне не хотелось впутывать девушку в это дело.

Не прошло и четверти часа после моего возвращения в камеру, как сторож мой возвестил с благоговением на лице:

— Приехал министр внутренних дел. Он желает вас немедленно видеть.

Минуту спустя ко мне ввели лорда Ламмерсфильда. Я встал, и, когда следователь вышел, закрыв за собою дверь, я поклонился моему высокопоставленному гостю:

— Как это любезно с вашей стороны, что вы так скоро пришли.

В первый момент лорд Ламмерсфильд ничего не ответил. Он смотрел мне прямо в лицо с выражением не то удивления, не то иронии. Потом протянул мне руку и сказал:

— Даже председатель кабинета, и тот иногда держит свое слово, мистер Норскотт.

Я засмеялся, отвечая на его рукопожатие.

— Лорд Ламмерсфильд, — начал я без всяких предисловий. — Я просил вас прийти сюда, чтобы рассказать вам всю правду. Я… не Стюарт Норскотт. Этот интересный джентльмен теперь умер. Вот тот единственный пункт, в котором полиция не заблуждается.

— Скотланд-Ярд делает замечательные успехи, — заметил невозмутимо министр и, положив шляпу на стол, придвинув себе стул и сел.

— Я расскажу вам всю историю от начала до конца, так будет лучше, — сказал я. — Кроме того, могу обещать, что вам не надоест ее слушать.

Ламмерсфильд вежливо поклонился.

— Мне никогда ничто не надоедает, кроме политики.

Прохаживаясь взад и вперед по камере, я изложил моему посетителю по порядку всю изумительную историю моих похождений, начиная с момента встречи с Норскоттом на набережной. Я пропустил только один или два эпизода частного характера, касавшихся Мерчии и леди Бараделль.

Когда я закончил, он некоторое время сидел и смотрел на меня молча. Потом тихо засмеялся.

— Я вам очень признателен, мистер Бертон, — сказал он, наконец. — Я был убежден, что люди, подобные вам, в наше время существуют только в романах. Как утешительно убедиться в подобной ошибке!.. Да, я понимаю, что жизнь может представлять большую ценность для человека с таким пищеварением и такими принципами, как у вас. Я верю в подлинность вашего рассказа: он слишком неправдоподобен.

Я поклонился.

— Кроме того, — прибавил Ламмерсфильд с иронией, — ваш рассказ имеет то достоинство, что объясняет многие факты, над которыми в настоящий момент наш добрый приятель Кертис ломает себе голову.

— Думаю, что мне придется говорить правду, — сказал я нерешительно.

Лорд Ламмерсфильд поднял руку в знак протеста.

— Никогда не следует прибегать к крайностям. Я сегодня же пошлю к вам Джорджа Гордона. Никогда не встречал человека, который от природы питал бы к правде более сильное отвращение. Если только найдется удобный способ вывести вас из затруднения, не прибегая к раскрытию истины, можете быть уверены, что он его пустит в ход.

Он произнес имя самого известного молодого криминалиста, имя, которое в настоящий момент гремело заслуженной славой.

Я начал было благодарить его, но он меня прервал:

— Я смотрю на вещи с эгоистической точки зрения. Как бы я ни преклонялся перед английским народом, мне совершенно нежелательно, чтобы он знал о моих частных отношениях с покойным мистером Прадо. Я бы попросил вас не говорить об этом даже с Гордоном.

Я кивнул головой в знак согласия.

— Что касается меня, конечно, я так и поступлю. Но Прадо, вероятно, оставил какие-нибудь записи в своих делах, и если они попадут в руки его двоюродного брата, то… вы уже знаете из моего рассказа, что за птица этот мистер Мориц Фернивелл.

Лорд Ламмерсфильд пожал плечами и сказал, вставая:

— Когда занимаешься политикой, поневоле становишься философом. В худшем случае — это кончится для меня добавочным отпуском. И я считаю, что вполне заслужил такую неприятность благодаря моей непростительной глупости. Я не понял, что наш покойный приятель был просто отъявленный авантюрист. Я был уверен, что он только гнался за титулом.

 

ГЛАВА XXI

Мистер Джордж Гордон приехал около половины четвертого. Его привел в мою камеру сам следователь и доложил о нем с тем же благоговением, что и о министре.

Это был высокий, безупречно одетый молодой человек, с усталым лицом и зорким взглядом из-под тяжелых век. Когда он произнес свое приветствие, в голосе его послышалось нечто, напоминающее свист кнута.

— Лорд Ламмерсфильд вам, вероятно, уже все рассказал, — заговорил я. — Пожалуй, будет лучше, если вы теперь станете задавать мне вопросы?!

Он сел за стол и покачал головой.

— Нет, мистер Бертон, если позволите, я предпочитаю выслушать это дело в вашем собственном изложении. Понятия Ламмерсфильда об истине имеют скорее политический, чем юридический характер.

Вспомнив мнение министра о мистере Гордоне, я не мог сдержать улыбки и без долгих размышлений начал свой рассказ. Мой гость слушал меня, нагнувшись над столом, делая какие-то заметки на полулисте бумаги. Раза два он прерывал меня и задавал краткие, отрывистые вопросы. Когда я закончил, он вдруг встал, потянул к себе свои записи и медленно сказал:

— Надеюсь, вы понимаете, мистер Бертон, что завтра вы станете самым популярным человеком в Англии; если вы используете газеты должным образом, то ваши мемуары будут стоить колоссальных денег. Я уверен, что с сегодняшнего дня каждый английский журналист будет гнаться за вами по пятам, а они-то уж не упустят ни единой мельчайшей подробности вашей жизни за последние четыре месяца.

Говоря так, он все время не спускал с меня глаз. Я пожал плечами.

— В таком случае, они ее найдут чертовски неинтересной. До прошлой недели моя жизнь была примером благонравия.

Он немного помолчал.

— Если все это правда, то вам, конечно, ничто не грозит. Начнем с того, что показания господина Логана прекраснейшим образом восстанавливают ваше алиби. Но, с другой стороны, вам трудно избежать судебного процесса. Вся история слишком неправдоподобна. Судья не может принять ее на веру.

— Что делать, — сказал я со вздохом. — Раз уж все это раскроется, — значит, так и должно быть.

Он кивнул головой.

— Я сейчас же разузнаю, какие улики есть у полиции, и просмотрю все ваше дело. Надеюсь, появление в суде мисс Солано или вашего друга мистера Логана не встретит никаких затруднений?

— Ровно никаких! Логан живет в моей квартире под надзором полицейского. Он, наверно, придет сюда немного погодя. Мисс Солано находится у Трэгстоков, но мне не хотелось бы, чтобы ее имя часто фигурировало в этой истории.

Он не обратил внимания на мои последние слова.

— Пошлите ко мне Логана, как только он придет, — сказал он вежливо. — Прежде всего я постараюсь, чтобы выдали приказ об аресте Гуареца и всей остальной банды. А затем нам надо будет разыскать Мильфорда, если только он еще жив. В его руках все нити дела.

— Вы, по всей вероятности, найдете его в Темзе, — заметил я. — Моя единственная надежда на то, что ему удалось убить Да-Коста.

Гордон встал с места. Присущая ему томность вдруг спала с него, точно плащ. Глаза засверкали таким живым умом, такой энергией, что я легко понял его выдающийся успех.

— Я сделаю все, что возможно, — сказал он. — Полиция, наверное, попросит назначить второе следствие на завтра, и даже лучше, если ее ходатайство будет удовлетворено. Второе заседание покажет нам положение наших дел. Между прочим, не можете ли вы дать мне несколько адресов ваших друзей, живущих в Америке или в каких-либо других странах, чтобы они могли засвидетельствовать вашу личность?

Я выписал ему имена нескольких самых почтенных моих знакомых, знавших о моей поездке в Англию, и он спрятал этот список в карман:

— Я сегодня же пошлю им каблограмму. Не забудьте прислать мне Логана. А с мисс Солано я постараюсь повидаться сам.

Он ушел, оставив меня в приятном сознании, что выбор защитника сделан весьма удачно. Меня теперь беспокоила только мысль о том, что Мерчию придется втянуть в эту историю как свидетельницу. Что бы ни случилось, я решил твердо скрыть от публики ее истинную роль. Во Франции, конечно, это не имело бы значения, так как французы считали бы ее намерение убить Прадо вполне естественным и даже похвальным. Таково же было и мое мнение. Но могу себе представить, какая суматоха поднялась бы здесь, в Лондоне, среди моих добродетельных соотечественников! Чего бы это ни стоило, нужно будет скрыть ее участие в деле.

Мне было очень любопытно узнать, в каком виде меня изображают газеты. Поэтому, когда полицейский принес мне второй завтрак, я спросил его, не поступлю ли вразрез с установленными правилами, если пошлю за вечерними газетами.

— Я справлюсь, — ответил он. — Какие газеты вам угодно?

— Да принесите их побольше. Ведь не каждый день представляется случай быть обвиненным в убийстве.

Через полчаса он вернулся с пачкой газет под мышкой.

Я взглянул на «Звезду» и с первого взгляда убедился, что предсказание Гордона о том, что я стану самым знаменитым человеком в Англии, было недалеко от истины:

СТЮАРТ НОРСКОТТ СМЕРТЕЛЬНО РАНЕН!

Двойник миллионера заключен на Боунд-cmpum!

Кто такой Джек Бертон?

Изумительное таинственное происшествие в высшем свете.

Крупный шрифт оглавления занимал всю первую страницу, на которой в три столбца бы напечатан отчет об утренней процедуре. За ним следовало описание краткой, но умопомрачительной карьеры Норскотта среди английского высшего света. Что касается личности убийцы, газета, казалось, блуждала во мраке. Из всего прочитанного я понял только то, что тело Стюарта Норскотта, одетое в обыкновенный матросский костюм, было найдено три дня назад в каких-то меблированных комнатах Ист-Энда. Он, по-видимому, получил смертельную рану после жестокого сопротивления, так как найдены были кровавые следы на ступеньках лестницы, по которой удрал убийца. Содержатель меблированных комнат сообщил суду только то, что убитый накануне вечером принял у себя неизвестного посетителя. Но он не слыхал никакого шума, могущего вызвать подозрение о происходящей драке. Осмотр бумаг убитого вызвал ошеломляющее предположение, что покойник был не кто иной, как известный миллионер Стюарт Норскотт. Полиция вела поиски тайно и изумительно быстро. В результате последовал мой арест, и то, что «Звезда» описывала в своих передовых статьях, как «истинно потрясающее, таинственное происшествие». Другие газеты отводили ему на своих страницах ровно столько же места.

Я начал задумываться о том, что теперь должна переживать Мерчиа. Благодаря Билли она уже знала мою настоящую роль в этом деле, знала, что только благодаря мне Лиге до сих пор не удавалось отомстить убийце ее отца. Я верил, что ее отношение ко мне от этого не изменится; ведь любовь ее ко мне вспыхнула еще тогда, когда она меня принимала за Прадо! Такая любовь, наверное, выдержит любой удар. Я скорей боялся, что она сильно тревожится за меня.

Я предавался размышлениям по этому поводу, когда вошел полицейский и сообщил мне о приходе Билли.

— Расскажите мне, что с Мерчией, Билли? — попросил я, когда он вошел.

— Она великолепно себя чувствует. Этих Солано не так-то легко проберешь. Я рассказал ей всю историю перед тем, как поехать с ней в суд, а она и глазом не моргнула. Сильный характер у этой девушки…

— А она ничего не просила мне передать?

— Да, она сказала только, что будто бы вы ей еще не совсем надоели, — ответил, смеясь, Билли.

— Следите за Мерчией! — серьезно перебил я его. — Меня не так беспокоит Гуарец и его шайка, как этот разбойник Сангетт. Он влюблен в Мерчию, и теперь, как только узнает, что у меня руки связаны, может придумать какую-нибудь гнусность.

В тот вечер у меня больше не было посетителей, и все было тихо и спокойно до следующего утра; но за полчаса до суда ко мне привели мистера Гордона.

— Не будете ли вы возражать, если я не найду нужным протестовать против назначения дополнительного следствия на сегодня? — сказал он, глядя на меня своим острым взглядом.

— Если вы можете добиться от судьи, чтобы он выпустил меня на поруки, или как это там называется, я, конечно, брыкаться не буду, — ответил я. — Покуда Гуарец и вся его шайка находятся на свободе, мне хотелось бы выйти отсюда хотя бы только для того, чтобы охранять мисс Солано.

— Мисс Солано уже охраняется, — любезно заявил он. — Агент тайной полиции сторожит день и ночь дом Трэгстоков, а что касается Гуареца и его товарищей, то я имею приказ об аресте всей шайки. Дело теперь только за тем, чтобы их найти.

— Кажется, — заметил я в восхищении от его находчивости, — мне ничего не остается, как всецело положиться на вас.

Он кивнул головой.

— Я не вижу никакой пользы в протесте против требования полиции. Показания слишком серьезны, чтобы судья прекратил дело. Сангетт вместе с одним из своих лакеев собираются присягнуть в том, что вы покинули его дом в полночь, и только показания мисс Солано и мистера Логана опровергают его.

— В котором часу был убит Прадо? — спросил я.

— Между половиной первого и часом ночи. Вечером к нему, кажется, приходил какой-то посетитель, а затем, после полуночи, еще другой или, может быть, вернулся тот же самый.

— Но каким же образом, черт возьми, полиция узнала, что он — Норскотт?

— Он, по-видимому, имел при себе кое-какие бумаги. Что за бумаги, я не знаю, но они, верно, были достаточно показательны, чтобы установить его личность. Полиция вызвала телеграммой Морица Фернивелла, и тот сейчас же признал в нем тело своего кузена. Он сказал полиции, что, как только вы приехали в «Аштон», он сразу понял, что вы самозванец.

— Врет! — заметил я бесстрастно. — А как они узнали мое имя?

— По-видимому, отчасти из бумаг Норскотта, отчасти от вашей квартирной хозяйки. Она заявила в полицию о вашем исчезновении, и ее описание вашей наружности, конечно, в точности соответствовало наружности убитого.

— Мне это ни разу не приходило в голову! — воскликнул я. — Мне следовало тогда же своевременно дать знать старухе, что я не вернусь домой… Однако каков ваш план действий теперь?

— Дадим полиции продлить ваш арест. Я надеюсь, что до завтра нам удастся поймать Гуареца и его друзей. Они, конечно, уже удрали из «Холли», но слежку за ними я поручил Престону, одному из самых ловких агентов, и с минуты на минуту жду от него сообщений. Я также все перевернул вверх дном, чтобы найти Мильфорда. Полиция работает со мной, так что, если он жив, он скоро объявится.

Гордон встал и медленно прошелся по камере.

— Как видите, правда так неправдоподобна, что я не смею ее представить публично, раньше чем буду иметь в руках все детали. Чем больше полиция узнает подробностей этого дела, тем лучше для нас.

В камеру вошел полицейский.

— Судья только что приехал, мистер Гордон, — объявил он таким тоном, словно со стороны судьи было большой дерзостью приехать в суд, не справившись заранее, насколько это удобно мистеру Гордону.

Робость не принадлежит к числу моих добродетелей, но не могу не сознаться, что я чувствовал в себе очень мало уверенности, когда во второй раз шествовал в зал суда под крылышком следователя Нейля. Помимо моей газетной славы, которая сама по себе могла смутить любого человека, меня тяготила необходимость предстать перед лицом тех людей, с которыми я за последние дни находился в дружеских отношениях.

Окинув взглядом зал суда, я убедился, что в числе присутствующих находилась вся аштонская компания. Я заметил бледное, ошеломленное лицо тети Мэри, апоплексическую наружность сэра Джорджа Вэна; несколько поодаль от них сидела, грациозная и нарядная, леди Бараделль, она слегка наклонилась вперед и смотрела на меня с экзальтированным любопытством. Но Мерчии и Билли я не видел.

С места поднялся представитель полиции.

— Мне поручено ходатайствовать о дальнейшем задержании обвиняемого, — сказал он. — Для полиции это дело представляет еще некоторые неясности.

— Имеете ли вы какое-нибудь возражение против данного предложения, мистер Гордон? — обратился судья к моему защитнику.

Мистер Гордон встал, и весь зал вздрогнул от возбужденного любопытства.

— Если полиция требует дальнейшего задержания правосудия, — начал он, — то никакого возражения по этому вопросу с нашей стороны не будет. Все же, чтобы выяснить некоторые недоразумения, я хочу заявить, что мой доверитель имеет полный и готовый ответ на все необоснованные обвинения, предъявленные против него.

По залу пробежал гул. Мой взгляд упал случайно на бледное, полное ужаса лицо Морица, впившегося глазами в равнодушного Гордона.

— Не желаете ли вы предложить перекрестные вопросы полиции? — спросил судья.

Гордон покачал головой.

— Сейчас нет. Если дело откладывается…

Вдруг в заднем конце помещения поднялась какая-то суматоха, прервавшая его речь. Главная входная дверь открылась настежь, и в нее ворвались трое мужчин, к великому ужасу дежурного полицейского, который пытался воспрепятствовать их дальнейшему проникновению в зал.

Тогда раздался отчетливый, сердитый голос судьи:

— Что это за шум? Кто эти люди?

Как и все, я вытянул шею вперед, чтобы лучше разглядеть вошедших. Один из них был одет как пастор; другой был высокий, чисто выбритый, седой мужчина; лицо третьего было заслонено плечом полицейского. Но, услышав голос судьи, полицейский отошел в сторону, и я так и ахнул от изумления: это был Мильфорд! Его лицо было бледно и страшно; его обычно безупречный костюм смят и весь испачкан, но в подлинности его личности нельзя было сомневаться. Со страстным нетерпением обернулся я к Гордону, но прежде чем успел привлечь его внимание, человек, одетый вроде пастора, пробился на середину зала и обратился к судье:

— Простите, мистер Кроуден, что я ворвался во время заседания, — сказал он ясным голосом с легким ирландским акцентом. — Я учитель Мерилль из Стэпни. Я вам привел очень важного свидетеля.

Возбуждение зрителей было доведено до лихорадочного состояния, и, несмотря на вторичное уже замечание секретаря, требующего тишины, весь зал при виде этих новых лиц наполнился гулом сдержанных голосов.

— Вам нечего извиняться, мистер Мерилль, — последовал ответ судьи. — Кто ваш свидетель?

— Джон Мильфорд, лакей покойного. Он хочет сделать заявление, которое, несомненно, может пролить свет на все это ужасающее дело. Я вместе с доктором Роббинсом могу подтвердить его показание.

Наступило краткое молчание. Я видел, как представитель полиции поспешно сказал что-то следователю Кертису, а пока судья, наклонившись к своему секретарю, советовался с ним, Гордон потянулся ко мне:

— В суде нет ни Логана, ни мисс Солано, — шепнул он мне второпях, — известна ли вам причина их отсутствия?

Я покачал головой, и сердце мое сжалось от страха за судьбу Мерчии.

Раздался снова резкий, решительный голос судьи:

— Я хочу выслушать этих двух новых свидетелей перед тем, как решить вопрос о дальнейшем аресте подсудимого.

Представитель полиции встал, чтобы протестовать, но судья сделал ему знак сесть и подозвал Мильфорда, указав ему его место в свидетельской ложе.

Медленно поклонившись, Мильфорд встал перед судьей. И начал свое показание спокойным, бесстрастным голосом хорошо вымуштрованного лакея, так дисгармонировавшим с лихорадочным возбуждением присутствующих.

 

ГЛАВА XXII

— Мое имя Мильфорд, сэр, Джон Мильфорд. Девять месяцев назад я служил лакеем в пароходном обществе «Блю-Стар» и там в первый раз встретился с мистером Норскоттом. Он был одним из пассажиров парохода «Каледония», прибывшего сюда из Нью-Йорка в октябре прошлого года.

— Он путешествовал один? — спросил судья.

— Да, сэр, он вошел на пароход перед самым отплытием…

— Каким образом он вам предложил стать его лакеем?

— Это было после того, как он спас мне жизнь, сэр. На третий день нашего путешествия во время шторма меня смыла волна с палубы; мистер Норскотт, стоявший неподалеку, бросился в воду и поддержал меня на поверхности, пока не спустили лодку. Я, конечно, чувствовал к нему большую благодарность, и, мне кажется, именно это и навело его на мысль взять меня к себе в лакеи. Он спас мне жизнь и потому мог вполне доверить мне свою.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил судья. — Разве он думал, что жизнь его в опасности?

— Он знал это наверняка, сэр. Мистер Норскотт был Игнацем Прадо, президентом Санта-Лукки.

Мильфорд заявил это совершенно спокойно, и его заявление не вызвало никакого волнения в публике. Очевидно, мало кто среди присутствующих знал о Санта-Лукке больше того, что она находится в Южной Америке. Но судья оказался более осведомленным.

— Это заявление удивляет меня, — сказал он, глядя испытующе на Мильфорда. — Я полагал, что Прадо был убит во время последней революции.

— Да, сэр, таково было общее мнение. Но потом оказалось, что в ту самую ночь, когда взорвали его дворец, он сел в челнок и подплыл к стоящему в порту пароходу, который и привез его в Нью-Йорк.

— Он все это рассказал вам на пароходе?

— Нет, сэр, я узнал об этом лишь на днях. Когда мистер Норскотт взял меня на службу, он просто сказал мне, что хочет поселиться в Лондоне и что ему нужен лакей, которому он мог бы вполне довериться. Я принял это место, сэр, так как был рад служить ему и, таким образом, иметь случай выказать свою благодарность. Как вам, вероятно, известно, сэр, мистер Норскотт жил в Лондоне на очень широкую ногу. Мы нередко задавали балы, и под моим началом находилось человек десять прислуги. Затем, месяца два назад, произошла перемена. Мой хозяин порвал все свои связи, заперся в своем доме, рассчитал всю прислугу и оставил только трех человек. Нам было чрезвычайно трудно вести как следует дом, но для него это как будто не имело значения. Он удвоил нам жалованье и сказал, чтобы мы старались справляться сами, насколько возможно. Мы решили, что он заболел, — кроме того, он мне дал особый приказ никого не впускать в дом, не узнав и не сообщив ему предварительно имени посетителя. Так шла наша жизнь.

На прошлой неделе мистер Норскотт приходит ко мне и просит заказать ему извозчика, так как он должен куда-то уехать в шесть часов утра. У него был собственный автомобиль; но не мое дело спрашивать. Я позвал извозчика, и он уехал. Больше я его не видел до той самой ночи, когда он был убит.

Он замолчал и выпил глоток воды.

— Согласно показанию полиции, — сказал судья, — вместо него к вам на Парк-Лэйн явился Джек Бертон.

— Так точно, сэр.

— И вы не заметили, что это не Норскотт?

— Нет, сэр. Мистер Бертон — точь в точь двойник мистера Норскотта. У него даже голос похож. Он носил одежду мистера Норскотта, и она была ему как раз впору. Ничто в нем не вызвало моего подозрения.

Все взоры в зале были теперь устремлены на меня. При обычных обстоятельствах такого рода испытание, смутило бы меня; но я был так заинтересован заявлением Мильфорда, что даже не обратил на это внимания. Я только хотел узнать, что именно из наших совместно пережитых приключений он намеревается сообщить публике.

— Когда же вы начали подозревать этот изумительный обман? — спросил судья.

Мильфорд минуту помолчал, как бы желая проверить точность излагаемых им фактов.

— Это было в ту ночь, когда лорд Сангетт давал бал, в самую ночь убийства. Мистер Бертон ушел около половины одиннадцатого, но не прошло и четверти часа после его ухода, как неизвестный мальчик пришел ко мне с запиской. Она была написала рукой моего хозяина, сэр; он просил меня приехать к нему как можно скорее на извозчике, по адресу: 7, «Бакстерс Рентс», Стэпни. Я ничего не мог понять, так как только что на моих глазах мистер Норскотт вышел из дому. Тем не менее факт был налицо; не было никакого сомнения в подлинности подписи, и я не мог себе позволить ослушаться моего хозяина. Итак, я нашел в справочнике «Бакстерс Рентс», вызвал по телефону извозчика и поехал.

Седьмой номер оказался постоялым двором для матросов. Я нашел там своего хозяина, — он написал мне в письме, под какой фамилией его спросить, — но с первого взгляда я бы не узнал его. Он был небрит и грязен, одет в грубое матросское платье… Итак, сэр, он принял меня в номере, похожем на свиной хлев, запер дверь на ключ и приставил кровать к двери, словно чего-то боялся.

В зале наступила жуткая тишина. Начиная с судьи и кончая дежурящим у дверей полицейским, все до одного человека сидели молча, с напряженным вниманием глотая слова Мильфорда. Поразительная простота и непосредственность, с которой он излагал факты, еще усиливали впечатление.

— Вы уже больше не думали, что мистер Бертон и он одно и то же лицо? — спросил судья.

Мильфорд провел рукой по лбу.

— Право, не знаю, сэр, я был до того поражен, что не могу в точности сказать, что я тогда думал. Я просто стоял, как вкопанный, и смотрел с удивлением на хозяина, не говоря ни слова. Насколько я могу припомнить, все это казалось мне сном.

— Что же было дальше?

— Он усадил меня на кровать, сэр, и медленно, спокойно начал рассказывать о себе. Прежде всего он сообщил мне, что он Игнац Прадо. По его словам, он уехал из Англии еще мальчиком, так что в Санта-Лукка все думали, что будто он родом из Южной Америки… Он убежал из дворца как раз перед самым взрывом, будучи уверен, что никто не заметил его бегства. Конечно, он знал, что многие с удовольствием всадили бы в него нож, если бы только проведали, что он еще жив. Вот это-то и не давало ему покоя. Действительно, вскоре кое-кто дознался, что он не был убит во время взрыва, и Санта-Луккская компания напала на его след. Он не был трусом, сэр, — конечно, нет, — если бы он был трусом, он бы не мог стать президентом и не спас бы мне жизнь, — но тут он понял, что если ему не удастся выбраться из Лондона, его непременно убьют. Люди, приехавшие за ним, принадлежат к какому-то тайному обществу, которое он почти уничтожил, и у них было только одно на уме — убить его во что бы то ни стало, не заботясь о последствиях…

Мильфорд опять остановился, и снова отпил немного воды. Я украдкой бросил быстрый взгляд на Морица. Он тревожно смотрел на свидетеля.

— Продолжайте, — сказал судья.

— Совершенно случайно мой хозяин встретился с мистером Бертоном. Это было в ту самую ночь, когда он уехал из дома на извозчике, сэр. Он поехал подписывать какие-то бумаги к своему поверенному, и на обратном пути, проезжая по набережной, увидел мистера Бертона, стоящего на тротуаре. Он тотчас же заметил, что мистер Бертон поразительно похож на него, и его осенила мысль, что при некоторой ловкости ему, может быть, удастся спасти свою жизнь. Он ухватился за эту возможность, остановил извозчика и вступил с мистером Бертоном в разговор…

Моя особа снова стала центром всеобщего внимания. Присутствовавшие нагнулись вперед, чтобы лучше меня видеть, некоторые дамы даже подняли к глазам свои миниатюрные бинокли. Это было не слишком приятно, но я засунул руки в карманы и мужественно перенес испытание.

— Мой хозяин, — продолжал Мильфорд, — пригласил мистера Бертона поужинать в ресторан «Милан», в особый кабинет. Я думаю, управляющий гостиницы, сэр, может это подтвердить.

Судья кивнул головой.

— Так, так. Это уже вчера подтвердилось.

— И вот, сэр, когда мой хозяин узнал, что за джентльмен мистер Бертон, он предложил ему сейчас же обменяться ролями. Мистер Бертон должен был одеться в его платье, вернуться на Парк-Лэйн и выдавать себя за мистера Норскотта в течение трех недель.

В зале поднялся говор. Слышалось восхищение, с одной стороны, и скептические замечания — с другой… Не знаю, насколько показание Мильфорда было допустимо законом, но публика во всяком случае была чрезвычайно довольна.

— Это весьма интересно, — сухо заметил судья. — И обвиняемый, по-видимому, принял смелое предложение Норскотта? А знал ли он, какие причины побуждают Норскотта бежать из Англии?

— Хозяин сказал мне, что мистер Бертон знал лишь одно: что его могут убить. Хозяин предложил ему хорошую плату за это, и он согласился рискнуть.

— А что, по-вашему, значит «хорошая плата». Мильфорд покачал головой.

— Не знаю, сэр. Хозяин не сообщил мне, сколько. Он сказал только, что сделал мистеру Бертону несколько замечаний относительно тех людей, с которыми ему придется встречаться; затем они обменялись одеждой, и мистер Бертон вернулся на Парк-Лэйн.

— А что сделал мистер Норскотт?

— Он переночевал в Брос-Гаузе, сэр. На следующее утро от отправился к восточному предместью и купил себе подержанный матросский костюм. Он намеревался уехать в Австралию, но пароход уходил только через четыре дня, так что он снял комнату в «Бакстерс Рентс». С тех пор он все время там и находился.

— Что же заставило его за вами послать?

— Тут было несколько причин. Прежде всего он хотел узнать, не заметили ли мы разницы между ним и мистером Бертоном, играл ли мистер Бертон взятую на себя роль так, как этого хотелось бы хозяину. Затем он дал мне подписать какую-то бумагу, которую я должен был свезти его поверенному.

— Что это за бумага? — спросил судья. — Она при вас?

Мильфорд сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул длинный синий конверт.

— Вот она, сэр. Я не знаю, что в ней написано. Я только написал свое имя, чтобы удостоверить, что действительно находился при хозяине, когда он подписывал эту бумагу.

— Передайте мне ее, — сказал судья. Затем, подняв голову, он оглянулся кругом и прибавил: — Мистер Хорсфолл в суде?

Пожилой, чисто выбритый мужчина встал с места с чопорным поклоном.

Судья положил конверт рядом со своим бюваром.

— Великолепно, — сказал он. — Я хотел попросить вас, мистер Хорсфолл, огласить этот документ, как только свидетель закончит свое показание. Продолжайте, свидетель, что еще поручил вам сделать мистер Норскотт?

— Он взял с меня слово, что я буду писать ему в Австралию и дам знать, чем все это закончится. Он также просил доставить ему кое-что из одежды и взять билет. Я сказал ему, что где-нибудь переночую поблизости и с утра займусь его делами. Как вы себе легко представляете, сэр, я был совершенно ошеломлен его сообщением…

— Почему же вы не переночевали в «Бакстерс Рентс»?

— Все было занято, сэр; не оставалось ни одной свободной кровати.

— Где же вы спали?

— За углом как раз была гостиница, сэр, — дом № 10, по Смис-стрит, — и там я достал себе номер. Я попросил хозяина гостиницы разбудить меня пораньше утром. И вот, сэр, он явился ко мне в шесть часов утра и первым долгом объявил, что этой ночью в «Бакстерт Рентс» кого-то убили, и будто это случилось в одной из комнат седьмого номера. Полиция уже на месте преступления. Когда я услыхал эти слова, я был уверен, что убили моего хозяина. Я оделся и пошел туда. Снаружи стояла большая толпа; все толкали друг друга, всем хотелось видеть, а следователь стоял на крыльце…

— Вы вошли в дом? — спросил судья.

— Нет, сэр. Когда я прислушался к разговорам толпы, я решил, что это, должно быть, убили мистера Норскотта. Некоторые уже видели его тело до прихода полиции.

— Но почему же вы не вошли и не рассказали всю эту историю следователю?

Мильфорд сделал протестующий жест.

— Но как же я мог подойти к полицейскому с подобным рассказом? Подумали бы, что я сошел с ума. Кроме того, я до такой степени ошалел, что сам не знал, как мне поступить. Я боялся также, что если узнают, что я приходил к хозяину накануне вечером, то могут подумать, что я причастен к этому делу…

— Что же вы сделали? — мягко спросил судья.

— Я возвратился на Смис-стрит и полагал, что с этим делом уже покончено. Прежде всего мне захотелось повидаться с мистером Бертоном: но я вспомнил, что он собирался в «Аштон». Я был совершенно уверен, что моего хозяина убил кто-нибудь из той санта-луккской шайки, о которой он мне говорил. Возможно,4 что эти люди следили за мной, и меня страшно мучила мысль, сэр, что, может быть, я принес ему смерть, после того как он спас мне жизнь. Итак, мне казалось, что на мне лежит обязанность найти его убийцу…

В голосе Мильфорда послышались рыдания, но он спокойно вытер рукой глаза. Как мог Прадо, один из отъявленнейших негодяев Южной Америки, внушить к себе такую искреннюю привязанность, это остается для меня и по сию пору загадкой.

— У меня было всего-навсего две приметы, — продолжал он свое показание, — я знал, что убийца иностранец, и догадывался, что он находится где-то поблизости. Мистер Норскотт был не из тех людей, которые дают себя убить без сопротивления, и я слышал, как в толпе говорили о кровавых пятнах на лестнице. Поэтому я решил, что убийца, наверное, валяется где-нибудь в окрестности. В том квартале много домов, куда впустят человека без всяких расспросов, лишь бы он хорошо заплатил. Только счастливый случай, сэр, не что иное, как счастливый случай, навел меня на правильный след. Целых три дня я рыскал по всем окрестностям, но ничего не узнал нового, кроме того, что уже знала полиция. Вчера вечером, около восьми часов, я стоял на улице перед Док'ярд-Армс, когда мальчишка-газетчик пробежал мимо меня. Я купил газету, и мне сразу бросилось в глаза известие об аресте мистера Бертона. Я даже и не знал еще, что полиция уже открыла, что убитый был мистер Норскотт. Я был до того расстроен, сэр, что зашел в трактир выпить рюмку коньяку, и все думал о происшедшем. И вот сижу я так, а в это время входят в бар два человека и садятся неподалеку. Я слушаю, о чем они толкуют, и вдруг, сэр, меня словно обухом хватило…

— Ну? — сказал судья, — ну и что же?

— Один из них, сэр, говорил другому о каком-то квартиранте, который лежит больной у него на квартире.

— Видите ли, его ранили на улице, — сообщал этот человек, — и я не хочу поднимать шума, пока он еще может платить.

Когда я услыхал эти слова, сэр, я чуть не подпрыгнул на стуле. Что-то подсказывало мне, что речь идет об убийце моего хозяина. Я просидел, пока они не кончили пить, а затем прокрался за ними. Они разошлись в разные стороны. Тот, который был мне нужен, свернул к реке. Он был порядком выпивши, и его нетрудно было выследить. Он прошел всю улицу до Шадуэлл и завернул в какое-то полуразрушенное одноэтажное строение, похожее на развалины старого амбара…

— Который был тогда час?

— Около половины одиннадцатого. Я знаю, что часы били ровно одиннадцать, когда я добрался до угла Ист-стрит…

— Вы сейчас же повернули обратно?

— Да, сэр. Я решил, что не стоило идти одному в этот дом. Надо было найти кого-нибудь, кто бы мог помочь и в случае чего быть свидетелем. Мужчина в трактире, между прочим, упомянул имя какого-то Мерилля, учителя Мерилля, о котором я слышал разговоры в гостинице на Смис-стрит. Я решил пойти к нему…

— В Ист-Энде, кажется, все до одного знают учителя Мерилля, — перебил его судья.

— Да, можно сказать, почти все. Даже в такой поздний час было довольно легко узнать, где он живет. Я пришел к нему на квартиру, и, несмотря на поздний час, он сам спустился и открыл мне дверь. Я ведь вытащил его из постели, а он и не подумал сердиться. Я сказал ему, что дело идет о жизни и смерти, и передал всю историю с начала до конца. Он задал мне несколько вопросов и поверил, что я говорю правду. Я подождал, может быть, десять минут, пока он оделся, и мы вышли вместе. Не прошли мы и половины дороги, как он остановился и постучал в один дом, сказав мне, что мы возьмем с собой доктора Роббинса. Доктор Роббинс еще не спал. Мистер Мерилль рассказал ему, в чем дело, и он тотчас же пошел с нами. Мы дошли до амбара, когда часы пробили половину второго, и доктор постучал в дверь. Ответа не было, тогда он постучал еще сильнее. Наконец дверь стала медленно отворяться, и человек, которого я проследил, высунул в нее голову. Кажется, он был еще пьян, но доктор не обратил на это никакого внимания. Он только широко раскрыл дверь и схватил пьяного за плечо.

— Послушайте, — сказал он. — Я врач и пришел навестить вашего квартиранта. Если вы начнете скандалить, мы пошлем за полицией.

Эти слова оказали желанное действие. Как только тот услышал слово «полиция», он съежился, словно его поколотили, затем начал выть, говоря, что он ничего дурного не делал, и ничего не знал про этого квартиранта. — «Никто вас не обвиняет, — сказал доктор. — Проводите нас к нему, да поскорее». Тогда, сэр, он ввел нас в комнату. Было в ней темно, но у доктора оказался маленький карманный фонарь; он зажег его, и мы увидели лежащего в углу, на куче лохмотьев человека. Он стонал так, что страшно было слушать. Доктор подошел к нему и осмотрел, не говоря ни слова. Затем он вынул из кармана записную книжку, что-то написал на одной из страниц; вырвал ее и сказал мне, чтобы я сходил к нему на квартиру и принес все, что он записал на листке…

— А что делал пьяный? — спросил судья.

— Он стоял в углу, сэр, и что-то ворчал про себя. Никто не обращал на него внимания…

— Вы же пошли в докторский дом и получили все, что ему было нужно?

— Да, сэр. Я возвратился не позже чем через час. Мистер Мерилль впустил меня, и я увидел, что все было немного приведено в порядок. Больной перестал стонать, но был очень плох. Доктор делал ему перевязку: я увидел, что он был весь изрезан.

— Он был в сознании?

— Кажется, не вполне, сэр. Он говорил на ломаном английском языке и нес какую-то чепуху. Доктор дал ему какого-то лекарства, и оно словно успокоило его. Во всяком случае он затих. Доктор продолжал обмывать и перевязывать его раны и сказал, что перед смертью он, вероятно, еще придет в себя…

— В котором часу это было? — спросил судья.

— Около трех четвертей третьего, сэр, думается мне. Во всяком случае, я знаю только, что несколько позже уже начало светать. Итак, мы оставались там все втроем, сидя на подоконнике или на скамье, стоящей у стены, и следили за раненым. Мы боялись выйти из комнаты, так как доктор говорил, что больной может проснуться каждую минуту, — а это была единственная возможность узнать от него что-нибудь про убийство. Пока мы ждали его пробуждения, я рассказал доктору всю историю, как я рассказал ее мистеру Мериллю…

— Где же был в это время хозяин дома?

— Он спал в соседней комнате. Они положили его там, когда я уходил. Кажется, он был слишком пьян, чтобы о чем-либо беспокоиться…

— Хорошо. Продолжайте! — сказал судья.

— Так вот, сэр, когда мы так сидели и беседовали, раненый вдруг сильно застонал и открыл глаза. Доктор сейчас же подошел к нему; в стакане было приготовлено лекарство; обняв больного, доктор приподнял его и заставил проглотить немного этого лекарства. Казалось, ему сейчас же стало легче, так как он отклонился назад и посмотрел вокруг, как будто приходя в сознание.

— Кто вы такой? — спросил он.

— Я — врач, — был ответ, — а это здешний учитель, мистер Мерилль. Ваши часы сочтены, вы скоро умрете. Не нужно ли вам что-нибудь сообщить нам перед смертью?

— Я умираю? — воскликнул больной. — Правда это? Я умираю?! — и он бессильно откинулся на свое ложе.

Учитель Мерилль нагнулся и взял его обе руки.

— Прадо умер, — сказал он, — а невинный человек сидит теперь за его убийство.

Эти слова, видимо, подействовали на умирающего. Он вздохнул и поднялся на подушке.

— Нет, нет, — пробормотал он, — это я его убил. Слушайте, я вам все скажу.

Мы все втроем окружили его ложе, и доктор, вынув записную книжку и карандаш, начал записывать слова умирающего. Трудно было следить за его речью, так как он говорил по-английски с сильным иностранным акцентом, а голос его был так слаб, что переходил в шепот. У доктора записано все, что он сказал, он вам покажет, сэр, — и это было как раз то, что я думал. Человека этого звали Да-Коста, и ему было поручено следить за домом на Парк-Лэйн. Когда в тот вечер я поехал к хозяину, Да-Коста следовал за мной и простоял на улице, пока я не ушел. Тогда ему удалось каким-то образом прокрасться в дом и постучать к хозяину в комнату. Мистер Норскотт подумал, по всей вероятности, что это возвратился я, и открыл ему дверь. Войдя, Да-Коста пырнул его ножом прежде, чем хозяин успел позвать на помощь. Но, как я говорил, мистер Норскотт был не из тех людей, которые легко сдаются. Он тоже вытащил нож и ударил Да-Косту в бок. Да-Коста не знал, как долго длилась борьба, но когда ему удалось наконец убить хозяина, он сам был почти при смерти. Он выбрался из дома, дополз до реки и встретил того субъекта, в доме которого мы его нашли. Он сказал, что его ранили во время уличной драки и что он ищет места, где бы отлежаться. Субъект спросил, есть ли у него деньги, и когда Да-Коста показал фунт стерлингов, он взял его к себе. Вот и вся его история, сэр. Вы найдете ее записанной в книжке доктора, с подписью Да-Коста в конце. Он только смог подписать свое имя, а потом ему опять стало хуже…

— И вы прямо оттуда приехали в суд? — спросил судья, когда Мильфорд остановился, чтобы выпить воды.

— Да, сэр. Доктор вызвал к Да-Коста сиделку, и мы прямо приехали сюда на извозчике.

Наступило короткое молчание, в течение которого судья записывал что-то в книгу. Когда он закончил, он надел очки и поднял голову.

— Благодарю вас, мистер Мильфорд, — сказал он медленно, — за прекрасное показание. Ваше поведение во время этих странных происшествий было исполнено благоразумия и большого мужества. Весьма возможно, что представитель полиции захочет задать вам еще несколько вопросов перед тем, как мы снимем показание с доктора Роббинса и мистера Мерилля, а пока, — он повернулся к мистеру Хорсфоллу — может быть, сэр, вы будете так любезны и огласите эти бумаги?

Я находился в лихорадочно-возбужденном состоянии. Показания Мильфорда были так ясны и убедительны для каждого из присутствующих, что я мог надеяться на скорое освобождение. Какого бы мнения ни была относительно моего поведения полиция, но она уже не считала меня больше убийцей.

Мои мысли были теперь заняты другим, более важным для меня вопросом. С того самого момента, когда Гордон шепнул мне, что в суде нет ни Мерчии, ни Билли, мою душу стало давить тяжелое беспокойство. Пока Мильфорд давал свои показания, я слушал его с напряженным вниманием и почти не думал о другом, но теперь, когда этот интерес ослабел, все мои прежние опасения относительно безопасности Мерчии охватили меня с удвоенной силой.

Я медленно и осторожно обвел взглядом весь зал, чтобы убедиться в справедливости слов Гордона. Я заметил безукоризненно одетого лорда Ламмерсфильда; он сидел, опершись на спинку стула, со скрещенными на груди руками, с циничной улыбкой на губах. Йорк со своей сестрой, моя хозяйка из Челси, доктор Ричи, бесстрастный метрдотель «Милана» — все, даже персонажи, игравшие совсем ничтожную роль в этой столь удачной комедии мистера Стюарта Норскотта, были в сборе, чтобы посмотреть, как разворачивается последнее действие. Все — за исключением Билли, Мерчии и… Сангетта. Последнее обстоятельство меня поразило. Я чуял, что готовится что-то недоброе, какая-то новая, ужасная затея, в которой Мерчиа, Билли и Сангетт были спутаны в один клубок. Мне так и хотелось вскочить с места и рвануться к дверям, но я знал, что это невозможно.

Не могу сказать, сколько времени длился допрос доктора и Мерилля, мне казалось, что это продолжается целую вечность, хотя на самом деле вряд ли прошло больше трех четвертей часа с того момента, как Мильфорд окончил свое показание. Судья, наклонясь через стол, обратился к представителю обвинения:

— Вы все еще настаиваете на дальнейшем задержании Бертона?

По залу пронесся гул.

— От имени полицейских властей, — сказал представитель полиции, вставая, — я готов снять с мистера Бертона обвинение в убийстве…

— Браво! — послышался серебристый голос в конце зала. Голос мне показался знакомым. И вслед за тем со всех сторон раздались аплодисменты. Этот энтузиазм был, по всей вероятности, результатом невероятного нервного напряжения, царившего в зале до этого момента. Во всяком случае судья отнесся с должной строгостью к этому бурному проявлению всеобщего одобрения.

— Будьте любезны вести себя прилично, — сказал он резко. — Здесь полицейский суд, а не концерт! — Затем он обратился к моему поверенному: — Мне кажется, дальше незачем вести эту процедуру.

Гордон вскочил со стула.

— Вы прекращаете дело? Судья кивнул головой.

— Обвинение снято, мистер Гордон, — сказал он.

 

ГЛАВА XXIII

Всеобщее возбуждение еще окончательно не улеглось, когда я очутился вместе с Гордоном в маленькой комнатке рядом с залом суда. Гордон закрыл двери, заглушив таким образом смешанный шум голосов.

— Позвольте мне вас поздравить! — сказал он, как только мы остались одни.

Я пожал протянутую мне руку.

— Спасибо, я вам очень благодарен за все ваши хлопоты.

Он улыбнулся странной, вялой улыбкой и ответил:

— Меня вам нечего благодарить, всю вашу защиту вел ваш изумительный лакей. Я еще никогда не чувствовал себя таким лишним, как в этом деле.

Пока он говорил, все мои страхи за Мерчию и за Билли, утихшие на время, вернулись.

— Мистер Гордон, — сказал я, — может еще случиться, что ваша помощь будет мне нужна более, чем когда-либо. С мисс Солано случилось что-то недоброе. Билли должен был зайти за ней и привести ее в суд, а вы знаете, что их не было.

— Да, я это знаю! Но не надо особенно беспокоиться. Я еще вчера утром поручил сыщику следить за домом, где она живет; а затем, если только Престон не ошибается, Гуарец со своими товарищами находятся где-то в Ист-Энде. Они вряд ли посмеют…

— Я вовсе не Гуареца боюсь, — перебил я. — Я боюсь Сангетта.

— Лорда Сангетта? — повторил он в изумлении.

— Да! Он в нее влюблен, и эта любовь внушает мне большие опасения.

Едва я успел произнести эти слова, как послышался резкий стук в дверь, и в комнату вошел полицейский.

— Двое мужчин хотят немедленно видеть вас и мистера Гордона. Можно их сюда привести? А затем тут есть еще вот это письмо для вас, мистер Бертон. Одна дама в зале просила меня его вам передать.

Я взял записку и, узнав сразу почерк леди Бараделль, сунул записку в карман, не обратив на нее большого внимания. В ту минуту я мог думать только о Мерчии.

Вошел Билли. Я сразу увидел, что мои опасения были не напрасны. Билли был бледен и чрезвычайно озабочен. За ним шел низенький, черненький человечек в синем костюме, с острыми чертами лица.

— Что, плохи дела, Билли? — спокойно спросил я.

— Сангетт увез Мерчию, — сказал он несколько сиплым голосом. — Мы теперь преследуем его на моторе. Надеюсь, что поспеем.

Я хотел что-то сказать, но меня прервал сухой и резкий голос Гордона:

— Что это значит, Вильтон?

Человечек открыл было рот, но Билли не дал ему произнести ни слова.

— Мистер Гордон, нам теперь некогда пускаться в объяснения. Мисс Солано увезли на яхту лорда Сангетта в Бернгам. Я гонюсь за ними на моторе, который ждет меня на улице, и мне нужен человек, который не станет медлить по-пустому.

— Этот человек у вас будет, черт побери! — крикнул я, и, встретив удивленный взгляд моего друга, прибавил: — Билли, я уже свободен, дело обо мне прекращено. В последнюю минуту явился Мильфорд и представил явные доказательства, что убийца — Дa-Коста.

Билли схватил мою руку, и его лицо осветилось чувством удивления и радости.

— Чудесно! Чудесно, Джек! Берите свою шляпу, и сейчас же за ними вслед! Я вам все объясню по дороге.

— К черту шляпу! — крикнул я. — Билли, я готов.

— Вильтон, поезжайте с ними! — вмешался резким голосом Гордон и, обращаясь ко мне, прибавил: — Если эту девушку похитили насильно, вы вправе расправиться с негодяями как вам угодно. Закон вас оправдает.

— Очень рад это слышать, — сказал я угрюмо.

— А насчет этого дела вам уже нечего беспокоиться, — продолжал он, указывая головой на судебный зал. — Я буду здесь блюсти ваши интересы. Вы только дайте мне телеграмму, если вернетесь вечером в город.

Я кивнул головой: «Спасибо», и через минуту, пролетев стрелой по коридору, мы уже были на улице.

Нас ждал могучий «Роллс-Ройо», за рулем которого сидел несколько смущенный шофер. Он уже был окружен целой толпой зевак.

Билли без особых церемоний расчистил себе дорогу и распахнул дверцы машины.

— Садитесь рядом со мной! Вильтон сядет сзади. Мы быстро промчались по шумному, многолюдному

Стрэнду.

— Вот как это случилось, Джек, — сказал Билли, не дожидаясь моих расспросов. — Сегодня утром я приехал за Мерчией в половине одиннадцатого, как было условлено. Когда я позвонил и спросил ее, прислуга ответила, что она вышла утром, тотчас же после завтрака. Меня это не особенно встревожило. Я подумал, что она, вероятно, пошла за покупками и вернется через несколько минут; итак, я сказал прислуге, что зайду снова через четверть часа. Только я успел завернуть за угол, как вдруг мимо меня пролетел автомобиль, и кто бы вы думали из него выскочил?.. — Не кто иной, как наш приятель Вильтон. Я был с ним уже знаком — мы вчера встретились у Гордона, и сейчас же по его лицу я догадался, что случилось что-то неладное, даже чертовски неладное! Первым делом он меня спросил, вернулась ли Мерчиа. Когда я дал отрицательный ответ, он сделал еще более тревожную физиономию, и в две минуты я заставил его выложить всю историю. Оказывается, Мерчиа вышла из дома около половины десятого. Вильтон, которому было предписано Гордоном во что бы то ни стало не терять ее из виду, проследил за ней до самого дома Сангетта. Она вошла туда в три четверти десятого, после чего он проторчал у дома добрых полчаса. Потом вдруг к дверям подкатил автомобиль, вышел сам Сангетт вместе с Мерчией, и, пока Вильтон раздобыл извозчика, автомобиль уже скрылся из виду. Тогда Вильтону пришла мысль, что Сангетт, может быть, поехал проводить ее домой. Он вернулся к ее дому и встретил меня.

Билли на минуту замолк, в то время как наша машина, артистически управляемая шофером, ехала по переполненному народом кварталу. Я ждал продолжения рассказа с сердцем, полным тревоги и злости.

— Я отчасти предчувствовал это, — заговорил он опять. — Я знал от Мерчии, что в суде считали Сангетта самым главным свидетелем со стороны обвинения, и мне тут же пришло в голову, что он воспользовался этим случаем, чтобы вызвать ее к себе. Идя к нему, она только хотела прийти вам на помощь, — в этом я убежден. Нужно было во что бы то ни стало разузнать, какую он готовил очередную подлость. Живо обсудив этот вопрос, я решил, что лучше всего будет поехать к нему домой и узнать, когда там ожидают его возвращения. Вильтон был вполне согласен со мной; мы взяли извозчика и поехали в Бельгрэв-сквер. Его лакей, какой-то паршивец с бледным лицом и разбойничьими глазами, открыл нам дверь, а когда я спросил Сангетта, он объявил, что Сангетт уехал из Лондона. Сперва он ничего другого не хотел говорить, заявив, что не знает, где находится его сиятельство и когда он намерен вернуться. Но когда я слегка на него нажал, он оказался более сговорчивым. Я сейчас же понял, что его можно подкупить. Я ему прямо так и сказал, что он заработает десять фунтов, если только нам удастся повидать Сангетта до вечера. При таких условиях он согласился на сделку. Он, по-видимому, догадывался, что мне нужна была Мерчиа, и запросил двадцать пять фунтов. Конечно, мне пришлось согласиться, и тогда я узнал всю правду, по крайней мере, мне так показалось. Сангетт уехал на три или четыре дня на яхте, и я могу его поймать только в Бернгам-Круч, где стоит его яхта.

— Билли! — прервал я в полном отчаянии. — Неужели вы думаете, что Мерчиа на яхте, одна с этим зверем?

Билли положил мне руку на плечо.

— Джек, они опередили нас только на два часа! Но нам придется потратить время на то, чтобы достать какой-нибудь челнок по дороге.

— Но что же все это значит наконец? — воскликнул я. — Какую же чертовскую комедию он перед ней разыграл, чтобы убедить ее поехать с ним в Бернгам? Она ведь знает…

— Я думаю, — перебил меня Билли, — что она и понятия не имела о том, куда ее везут. Предположим, он уговорил ее прийти к нему в дом якобы для того, чтобы дать показания по вашему делу, а затем предложил ей привезти ее в суд. Это, конечно, только одно предположение, но вполне допустимое, принимая во внимание, какой он мерзавец. Раз девушка попала к нему в автомобиль, ей трудно сбежать от Сангетта, пока они не прибудут в Бернгам. А там… Но как может она одна бороться против двух или трех мужчин? Сангетт, безусловно, уверен в экипаже яхты.

Тяжело вздохнув, я сжал кулак и ударил им в стенку автомобиля.

— Если только ваши предположения верны, — медленно сказал я, — клянусь вам, Сангетт пожалеет, что он родился.

Мы замолкли. Машина мчалась по унылым окрестностям Стратфорда с такой головокружительной быстротой, что нам вдогонку со всех сторон сыпались крики и проклятия всех ломовых и разносчиков, которых мы оставляли позади.

— Рассказывайте дальше, Билли, — сказал я, устремив взгляд вперед. — Говорите со мной, черт возьми, или я совсем сойду с ума. Скажите, как вы достали автомобиль?

— Взял его на несколько часов в гараже на Боунд-стрит. Понадобилось около десяти минут, чтоб его приготовить, и пока они там возились, я послал Вильтона на извозчике узнать, не вернулась ли Мерчиа домой, а вслед за тем мы заехали прямо к вам в суд, чтобы перед нашим отъездом в Бернгам известить вас о настоящем положении дела.

Он нагнулся закурить папиросу, а затем продолжал:

— Мне, конечно, и не снилось, что вы поедете с нами. Мотор между тем катил через Ромфорд и Брентвуд: шофер, узнав о крайней срочности нашей поездки, пустил машину полным ходом. Выехав из города и оставив за собой уличное движение, мы повернули на восток и понеслись еще быстрее по бесконечным полям Эссекса.

Чтобы рассеяться, я начал рассказывать Билли о конце процесса и повторил всю историю Мильфорда. На это ушло много времени, и к концу моего рассказа мы уже успели доехать до разветвления устья реки Кручи. Вдали виднелась серая башня бернгамской кирки. Я никогда не забуду лихорадочного нетерпения и невыразимой злобы, от которых чуть ли не разрывалось мое сердце, когда Билли мне указал на нее.

Когда мы проезжали последние три мили, страдания от мучительной неизвестности усилились еще больше. Я чувствовал, что Билли разделял мое нервное напряжение, и заметил, что рот его угрюмо сжался. Так мы сидели молча рядом, и взоры наши были устремлены вперед, на цель нашей поездки.

Наконец, достигнув деревни, мы слегка замедлили ход, проехали по длинной главной улице, с ее маленькими, неприятными на вид серенькими домишками и, круто свернув вправо, выехали на набережную.

Не заботясь о целости шин, шофер сразу остановил машину, и мы моментально выскочили из нее.

Старый докер в синем костюме стоял, опираясь на перила, и любовался яхтами и пароходами, стоящими внизу; при нашем внезапном появлении он инстинктивно обернулся.

Мы с Билли подошли к нему:

— Не можете ли вы нам сказать, — спросил я, — не ушла ли уже «Чайка»?

Он вынул изо рта коротенькую черную глиняную трубку и задумчиво посмотрел на землю.

— «Чайка»? — повторил он. — Это та, что вошла в порт в четверг, и хозяина ее зовут Сангеттом?

Я утвердительно кивнул головой.

Тогда, заслонив рукой глаза от яркого света, он посмотрел в сторону моря.

— Вот она, — сказал он наконец, указывая на какую-то точку на реке.

Мое сердце словно замерло, когда я взглянул по указанному направлению. На расстоянии мили от нас я заметил изящненькое судно, приблизительно около пятидесяти тонн, быстро плывущее к морю, навстречу свежему, легкому западному ветру.

— Это, наверное, она и есть, — сказал старичок. — Вышла около часа назад. Хозяин приехал на моторе, как и вы.

— Он был один? — спросил я, смутно надеясь, что мы заблуждаемся.

Старик покачал головой.

— С ним была молодая девушка… она, видимо, была не совсем здорова. Я обратил внимание, что он ее внес на яхту.

В этот момент я, кажется, понял, что означает на народном английском языке «увидеть все в красном цвете».

Но Билли вмешался в разговор раньше, чем я успел справиться со своим гневом.

— Не найдется ли тут в порту какое-нибудь судно быстроходнее «Чайки»? Нам нужно передать очень важное письмо ее хозяину. Деньги для нас значения не имеют. Важно догнать яхту раньше, чем она выйдет в море.

Моряк снял фуражку и почесал затылок.

Его медлительность меня буквально сводила с ума.

— В Бернгаме нет сейчас такого судна, — ответил он медленно. — Разве только керосиновая моторная лодка, что причалила сегодня; возможно, что она с этим справится.

Он указал нам маленькое изящное судно, сильно кренившееся набок, которое, как раз под нами, медленно покачивалось на привязи.

— Кому она принадлежит? — спросил я.

— Право, не знаю, — ответил старик тем же тягучим тоном. — Такой полный молодой человек. Я слышал, он приехал из Вудфорда. Если вы хотите его видеть, то можете поймать его в гостинице.

Он повернулся, желая указать мне последнюю, вдруг воскликнул:

— Да вот и сам господин! Вон он стоит у фонарного столба.

Я поднял голову, и сердце мое подпрыгнуло от радости. В этом широкоплечем, симпатичном человеке я узнал старого знакомого — писателя Кемминга, того самого, которого встретил в баре «Болл», когда я гостил в «Аштоне».

Ничего не объясняя Билли, я быстро перешел через дорогу навстречу писателю. Он меня тотчас же узнал и поднял руку в знак приветствия.

— Здравствуйте, — сказал он, улыбаясь. — Надеюсь, что вы без труда нашли Бергамский мост?

Я остановился перед ним и посмотрел ему прямо в глаза.

— Мистер Кемминг, в тот день вы оказали мне огромную услугу. Не согласитесь ли вы теперь оказать мне другую, более важную?

Он помолчал минутку, как бы желая убедиться, что я говорю серьезно. Выражение моего лица, по-видимому, его в этом убедило.

— В чем дело? — спокойно спросил он.

Я повернулся и указал на удаляющуюся «Чайку».

— Женщина, которую я люблю, находится на том судне. Лорд Сангетт ее чем-то одурманил и увез с собой. Только ваша моторная лодка может нам помочь их догнать. Если вы возьметесь довезти нас до них, то с дальнейшим мы справимся сами. Не знаю, сколько у него человек на судне, но нас трое и…

— Слушайте, — перебил он, и глаза его заблестели, — вы не шутите?

Я покачал головой и слегка улыбнулся.

— Ах! Да ведь это восхитительно! — сказал он. Но, заметив выражение моего лица, он любезно прибавил: — Я, конечно, не то хотел сказать, но подумайте: я годами уже пишу про похищения, убийства и всякие такие штуки, и вот, наконец, первое действительное происшествие такого рода, в котором я приму участие.

— И вы нас повезете? — крикнул я.

— Повезу ли я вас? — повторил он. — Да, конечно, черт возьми! Ни за что на свете я не упущу такого случая.

Билли, подошедший как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу, похлопал его фамильярно по плечу.

— Не знаю, кто вы такой, сыночек, — сказал он, — но вижу, что вы молодец, и таких, как вы, немного. Давайте руку.

Кемминг, по-видимому, сразу разобрался в Билли, пожал, смеясь, протянутую руку, и через минуту мы уже летели вниз по ступенькам к воде. Вильтон с шофером вышли из автомобиля и пустились бегом по набережной вслед за нами.

— А для меня найдется место? — спросил шофер, сгорая от желания с нами поехать.

— А как будет с автомобилем? — спросил я, в то время как Кемминг, вскочив в шлюпку, поспешно вытаскивал весла из-под сиденья.

На лице его появилось успокаивающее выражение.

— О нем не беспокойтесь, сэр. Я дал пять монет старичку, чтобы он за ним присмотрел.

— Ну, тогда едем. Чем нас будет больше, тем лучше. И, не теряя ни минуты, мы все впятером вскочили в шлюпку.

Несколько взмахов весел, и мы достигли моторной лодки, в которую быстро пересели. Кемминг сейчас же опустился на корточки и начал приводить в действие рычаги и стрелки, а мы рассаживались, стараясь равномерно распределить наш вес.

— Хотите, сэр, я возьмусь за мотор? — спросил шофер. — Во Франции мне приходилось иной раз этим заниматься.

Кемминг кивнул головой в знак согласия, и, пока один из них брался за руль, другой завел мотор. Через минуту мы быстро летели мимо множества стоящих на якоре судов, держа путь к самой середине речного устья.

Как только мы порядочно отъехали и машина заработала ровно, Кемминг выпрямился и взялся сам за управление.

— Она легко может делать двадцать узлов, — заметил он самодовольно, — мы до них доберемся раньше, чем они выйдут из песков.

Затем, помолчав, прибавил:

— А какая у нас программа? Мы должны их только окликнуть или стать рядом и перескочить на яхту?

— Да разве лодка может так близко подойти? — спросил я.

— Она меня и до ада довезет, если там хватит воды, — весело ответил он. — Вопрос только в том, сможете ли вы, ребята, перепрыгнуть на ту палубу.

Билли угрюмо усмехнулся.

— Некоторые из нас смогут, ну, а остальные доплывут.

Маленькая лодочка поплыла между двумя пенистыми волнами. А далеко впереди плавно двигалась «Чайка», дополняя восхитительную картину безоблачного летнего дня. Согнувшись в дугу, я безмолвно глядел на разделявшую нас длинную серую полосу воды, длина которой уменьшалась с каждой минутой.

Билли порылся в указанном ему Кеммингом ящике с инструментами, затем придвинулся ко мне, протягивая тяжелый стальной стержень.

— Вот вам, Джек, — сказал он. — Вы держите это. У меня есть револьвер.

Я взял это коротенькое, но смертельное орудие и положил в боковой карман, надеясь, впрочем, что вполне достаточно будет моих кулаков.

— Билли, — сказал я, — если мы попадем на «Чайку» вместе, то предоставьте Сангетта мне.

— Ладно! — согласился он. — Там будет у меня довольно работы с экипажем, так что его сиятельство будет всецело предоставлен вам.

И, взглянув на «Чайку», которая уже находилась в полумиле от нас, прибавил:

— Не лучше ли вам, Джек, спуститься в каюту, на тот случай, если Сангетт сторожит? Если он вас заметит, то сейчас же догадается, что тут что-то кроется, и нам будет затруднительно попасть на яхту. Лучше выйдете наверх, когда мы уже встанем рядом.

Предложение Билли мне показалось таким благоразумным, что я тотчас же его исполнил, хотя мне страшно не хотелось уходить с палубы. Я спустился в каюту, где нашел бесстрашного Вильтона спокойно лежащим на деревянной скамье. Все происходящее, по-видимому, представлялось ему самым обыкновенным делом, входящим в программу его обыденной работы.

Когда я влез в каюту, он встал; никто из нас не сделал ни малейшей попытки завести разговор. Я был так раздражен, что не мог говорить, а Вильтон казался мне слишком угрюмым даже для сыщика. Словом, мы сидели молча, прислушиваясь к шуму машины и беспрестанному плеску воды, омывающей бока лодки.

Не могу сказать, как долго длилось наше выжидание. Оно было прервано появлением Билли.

— Мы уже равняемся с ними, — сказал он очень спокойным и довольным тоном. — Там на палубе стоят трое, но они как будто ничего не подозревают.

— Сангетт? — спросил я нетерпеливо. Он покачал головой.

— Никаких признаков, свидетельствующих о его присутствии и о присутствии Мерчии; они, вероятно, находятся внизу.

Я встал, и Вильтон за мной.

— Мы втроем должны напасть на них первыми, — продолжал Билли. — Кемминг должен внезапно подойти и стать рядом с яхтой. Мы перескочим через перила. С верхней каюты это, думается, вполне возможно.

— Ну, а потом? — спросил я, зная, что Билли уж заранее составил весь план действия.

Он с блаженной улыбкой похлопал рукой по карману, где лежал револьвер.

— Это уже мое дело блюсти порядок на палубе в то время, как вы с Вильтоном пойдете разыскивать Мерчию. Шофер останется сидеть в лодке. Ему хотелось бы присоединиться к нам, но нам нужно иметь кого-нибудь в помощь Кеммингу.

Он выскочил на узкую палубу. Вильтон и я последовали за ним. Мы плыли на одной линии с «Чайкой», но приблизительно на расстоянии ярдов тридцати. Трое мужчин на ее палубе не обращали на нас внимания. Один из них правил рулем, остальные усердно стягивали слабо завязанный канат.

У руля нашей лодки сидел Кемминг с папироской во рту, а невинный взор его был устремлен вперед на водное пространство.

Вдруг, не меняя направления своего взгляда, он подал чуть слышный, быстрый свисток. Билли, Вильтон и я поднялись на крышу каюты, и в тот же момент наша лодка повернулась и ринулась на «Чайку», как ласка на кролика. Крик ужаса, вызванный этим неожиданным нападением, вырвался из груди рулевого. Он с невероятным усилием повернул руль, чтобы избежать столкновения. В самый последний момент, когда катастрофа уже казалась неизбежной, Кемминг опять стал лавировать, а мы в тот же самый момент со всего размаха прыгнули вперед, стараясь ухватиться за перила «Чайки».

Моя левая рука сорвалась, а правая, казалось, была вывихнута от сильного ушиба. Но мне удалось удержаться, а через минуту, весь мокрый и ослепленный брызгами, я уже карабкался на палубу «Чайки». Оглянувшись вокруг, я убедился, что Билли и Вильтон так же удачно перескочили на яхту.

Двое матросов, занятых стягиванием каната, до того остолбенели, что не сделали ни малейшей попытки нас остановить. Мы очутились на самой палубе. И лишь когда я направился в кают-компанию, они набросились на нас с целым взрывом вопросов и проклятий. Только одному из них удалось вовремя меня схватить; он получил в ответ здоровенный удар в челюсть, от которого откатился к перилам. В то же время послышался голос Билли. Вооруженный револьвером, он смело и громко выкрикивал команду. Матрос остановился и поднял руки вверх.

Не выжидая дальнейших событий, я бросил его товарища вниз и, таким образом, одним взмахом очистил лесенку. Передо мной была дверь, белая каютная дверь с медной отделкой. Я схватился за ручку, с яростью открыл дверь настежь, и в верхнем отверстии в тот же момент показалось лицо Вильтона.

При моем входе в каюту передо мной предстал Сангетт, бледный от удивления, ужаса и ярости. Он, по-видимому, пил и курил, сидя за столом: на столе стояла бутылка бренди и наполовину выпитый сифон, а в каюте пахло сигарным дымом.

Такими же блестящими и полными ужаса глазами смотрела на меня Мерчиа. Она лежала на диване, на другом конце каюты, прижимаясь к стене, как красивый загнанный зверь, доведенный до отчаяния. Как только она увидела меня, лицо ее засияло невыразимым счастьем. Выкрикнув мое имя, она тотчас же встала с места.

Бесшумно, словно волк, набросился я на Сангетта. Он схватил бутылку за горлышко и изо всей силы швырнул в меня. Я отстранил ее левой рукой, и на нас обоих полился спирт и посыпались осколки стекла. В следующее мгновение оба мы, отскочив в дикой схватке от стола, всем своим весом грохнулись о противоположную стену каюты.

Сангетт был сильный мужчина, почти такого же сложения, как я, и боролся он с яростью животного, охваченного диким страхом; но его сила была ничтожна по сравнению с моей, так как я был доведен до бешенства. С невероятным усилием освободив правую руку, я ударил его кулаком по лицу и почувствовал, как кости хрустнули под моими пальцами, словно они были из хрупкого вафельного теста. Он уже схватил было меня за горло, но при этом ударе рука его ослабела, и он издал ужасающий, придушенный крик. Я собрал последние силы и швырнул его во весь рост на пол каюты.

Тут я услышал протяжный, тяжелый стон Мерчии.

— А… а!..

Я поднял голову; грудь моя тяжело дышала, лицо и платье были залиты бренди и кровью.

— Хотите, чтоб я его убил? — спокойно спросил я. Мерчиа приблизилась ко мне. Ее дорогое лицо было бледно, как смерть, но глаза были ясны и сверкали гордостью.

— Не нужно его убивать, — сказала она мягким голосом. — Вы всегда успеете это сделать.

Вне себя от счастья, я прижал ее к сердцу, и, несмотря на то, что я весь был покрыт кровью, она обняла меня и прижала свои губы к моим.

 

ГЛАВА XXIV

Внезапный шум приближающихся шагов и треск ударов, доносившихся снаружи, положили конец нашим объятиям. Схватив со стола сифон, я пустился к дверям, где столкнулся лицом к лицу с верным Вильтоном; вооруженный корабельным ключом, он энергично сдерживал натиск двух матросов.

Как только они меня увидали — а вид у меня, надо полагать, бы ужасный, — мужество изменило им.

— Вперед, Вильтон! — заорал я и, размахивая сифоном, подскочил к противникам.

Для них это было уже слишком. Не в силах дольше драться, они пустились бежать. Когда они исчезли в конце коридора, с палубы донесся призывающий меня голос Билли.

Я вернулся в каюту:

— Пора идти, Мерчиа.

Она протянула мне свои нежные пальчики. Вдруг Сангетт, до сих пор неподвижно лежавший на полу, сделал отчаянную попытку приподняться и, опираясь на локти, пробормотал сиплым голосом:

— Будьте прокляты! Я всегда буду стоять между вами. Будьте вы оба прокляты! — И с диким стоном снова повалился на пол.

Я решил не обращать на него внимания.

Для нашего спуска с «Чайки» потребовался более сложный церемониал, чем для вступления на нее. С помощью своего внушительного револьвера Билли, по-видимому, принудил экипаж поднять паруса. Поднявшись на палубу, мы увидели, что наша яхта плавно качается на волнах, а рядом с ней пыхтит изящная моторная лодка Кемминга. Побежденные, в том числе и шкипер, лежат на полу в одной куче и смотрят на Билли далеко не нежным взглядом.

— Джек, надеюсь, я не слишком вас торопил, — крикнул он, когда мы вышли из будки вместе с Вильтоном.

— Нет, благодарю вас, Билли, — ответил я. — Я как раз успел закончить свое дело.

Он подошел пожать руку Мерчии.

— Как себя чувствует наш хозяин? — справился он.

— Наш хозяин? Его, вероятно, можно будет принять за Гуареца, когда он будет залеплен пластырем.

Билли одобрительно кивнул головой.

— Вы умеете щедрой рукой раздавать подарки!..

В этот момент из-за борта яхты высунулся Кемминг и несколько театрально осведомился, к которому часу нам понадобится автомобиль.

— Кажется, нам действительно пора ретироваться, — сказал Билли неохотно. — А все-таки жалко, я было успел войти во вкус. Чертовски хорош весь этот экипаж Сангетта, особенно, когда с ним умеешь обходиться.

Несмотря на лестный комплимент, экипаж не выразил особого сожаления при нашем уходе, враждебно следя за тем, как я передавал Мерчию в руки Кемминга, а потом сам спрыгнул за ней в лодку. Оттолкнув лодку при помощи крюка, мы медленно поплыли задним ходом к западу, пока не удалились на достаточное расстояние от яхты, а затем, развернувшись, направились к берегу. Через минуту мы уже быстро неслись против ветра и течения, а за нами, по воле волн, лениво двигалась «Чайка».

Наскоро обменявшись несколькими фразами, мы убедились, что Билли был совершенно прав в своих предположениях относительно Сангетта. Он прислал Мерчии очень ловко составленное письмо, в котором давал понять, что собирается дать показание в мою пользу, и таким образом убедил ее прийти к нему в дом. Когда она пришла, он сообщил ей, что не сомневается в моей невиновности, и предложил отвезти ее в суд. Мерчиа, нисколько не подозревая его подлых намерений, согласилась и только очутившись в громадном быстроходном лимузине, поняла, в чем дело, но бежать было уже поздно, кроме того, перед тем как остановить машину, Сангетт накинул ей на лицо носовой платок, пропитанный хлороформом. Она почти потеряла сознание и пришла в себя только на борту яхты, далеко от берега.

Это было единственное насилие, которое он себе позволил по отношению к ней. Сангетт был очень высокого мнения о себе, считая себя неотразимым. На яхте он стал разыгрывать роль бесстрастного, почти раскаивающегося влюбленного, чувство которого вдруг остыло. По-видимому, он сильно рассчитывал, что под влиянием его чар и в таком безвыходном компрометирующем положении Мерчии ничего не останется, как согласиться на его предложение. Он как раз собирался проверить на деле свою талантливую систему, когда вмешался сам рок — с помощью моего кулака.

Такова была история, наскоро и шепотом переданная мне Мерчией, пока мы плыли к берегу по серым водам реки Кручи.

Мы с Билли, в свою очередь, рассказали ей в самых кратких словах все, что пережили, до момента нашего появления на палубе «Чайки». Кемминг прислушивался ко всем нашим словам с таким напряженным вниманием, что даже раза два посадил нас на мель. Он только теперь понял, кто мы такие.

— Мне адски повезло! — воскликнул он, когда я закончил. — Значит, вы Бертон, тот самый Бертон!.. Я читал ваше дело за завтраком и мечтал о том, как бы встретиться с вами. — Да, черт возьми, вот так история! — продолжал он, с восхищенным любопытством поглядывая то на меня, то на Мерчию и Билли. — Этот правдивый рассказ даст много очков вперед самой моей пылкой выдумке, а это что-нибудь да значит! И к тому же, я сам присутствовал при развязке. Весь «Авторский Клуб» позеленеет от зависти.

— Поедемте с нами в город и прослушайте все дело, — предложил я ему. — Они, правда, отказались от меня как от убийцы, но осталось еще много разных интересных возможностей. Весьма вероятно, что меня привлекут за кражу десяти тысяч фунтов у Норскотта.

— Что бы там ни случилось, — сказал Билли, с улыбкой глядя на Мерчию, — мы во всяком случае может обещать вам свадьбу.

— С тем же успехом и похороны, — прибавил я, — если только мне случится встретиться с Морицом.

— Как все это нравится мне! — сказал Кемминг, ловко лавируя к берегу между массой стоящих на якоре судов. — Кажется, лучше будет, если я отведу ее из Бернгама на тот случай, если ваш приятель лорд Сангетт заедет сюда за пластырем. Завтра все равно придется быть в городе, и если вы дадите мне ваш адрес, я заеду «засвидетельствовать вам свое почтение».

— Милости прошу, — сказал я совершенно искренне. — Если меня не будет на Боунд-стрит, вы найдете меня в Ламмерсфильд-Хоуз, на Парк-Лэйн.

— Вы забываете, сыночек, — перебил Билли, — что теперь этот дом уже не ваш.

— Нет, пока еще мой, — сказал я решительно. — Я дал слово Норскотту и не намерен выехать до истечения трех недель.

— Превосходно, — сказал Билли. — Мы еще маленько повеселимся с наследником, кто бы он ни был.

Кемминг привязал лодку и, взобравшись на набережную, усадил нас в автомобиль. Не знаю, можно ли было видеть с набережной то, что происходило на «Чайке»; во всяком случае наш старый приятель докер, по-видимому, не особенно интересовался нами. Он только сунул в карман пять шиллингов, которые я ему дал за то, что он охранял машину, и быстро удрал в трактир, не дожидаясь нашего отъезда.

— Итак, счастливого пути! — сказал Кемминг, когда мы все расселись. — Я передам ваш привет Сангетту, если встречу его.

— Спасибо, — ответил я. — И не пугайтесь, если он подымет шум. Джордж Гордон сказал мне, что, кроме убийства, суд оправдывает нас во всем.

— За убийство такого паршивца, — сказал Кемминг, — полагается даже вознаграждение.

Завернув за угол набережной, мы остановились у почты послать телеграмму Гордону.

«Экспедиция успешно кончилась, — писал я. — Приходите в Вестминстер Палас-Отель, пять тридцать».

— Это как раз против городской думы, — пояснил я Билли, — так что он сможет прийти туда, даже если будет очень занят. Я сгораю от нетерпения узнать, что произошло после нашего отъезда.

Автомобиль быстро понес нас обратно по той же дороге, по которой мы недавно проезжали. Я был так счастлив, что не мог говорить, и только не выпускал из рук руки Мерчии.

Было как раз четверть шестого, когда мы, завернув за угол Парламент-сквер, остановились перед Вестминстер Палас-Отелем.

Необходимо было привести себя в порядок, и потому нас искренне порадовало, что в нашем распоряжении остается еще пятнадцать минут до условленной встречи с Гордоном. Что касается меня, то, взглянув на свое изображение в зеркале, я решил, что благодаря дорожной пыли и следам оживленной стычки с Сангеттом у меня вид настоящего разбойника; я даже не понял, как хозяин и служащие отеля согласились нас принять.

Но ванна, гребенка и некоторые другие туалетные принадлежности быстро вернули мне респектабельный вид, и, сидя на кровати, я поджидал Билли, который тоже прихорашивался перед зеркалом. И вот тогда только, сунув руку в карман, я вдруг нащупал записку леди Бараделль. Откровенно говоря, во время моих утомительных занятий последних дней я было совершенно про нее забыл, а теперь, заинтересованный ее содержанием, вскрыл ее с приятным чувством любопытства.

«Мне следовало бы чувствовать к вам благодарность, но, кажется, в действительности это не так. Теперь и всегда шлю вам свои лучшие пожелания.

М.Б.».

Я медленно прочитал записку, и передо мной встал яркий образ прекрасной женщины с распущенными бронзовыми волосами, с дивными золотистыми глазами, устремленными на меня. Я подумал о добрых, но не всегда уместных стремлениях природы, слегка вздохнул, вынул спичку и, чиркнув ею о край кровати, медленно приблизил к пламени записку.

— Что вы там сжигаете? — спросил Билли, глядя на меня поверх полотенца.

— Всего только частицу прошлого, — сказал я с грустью. Он отбросил полотенце и усмехнулся своим привычным плутовским смехом.

— Если вы собираетесь вести такую игру, Джек, то лучше проводите ваш медовый месяц на Везувии, иначе совсем разоритесь на спичках.

Мы спустились в гостиную, которую я просил нам предоставить. Чай был сервирован. Минуту спустя робко вошла Мерчиа, несмотря на все переживания, сияя необычайной красотой. Билли был так поражен ее видом, что подпрыгнул на стуле и открыто выразил свое восхищение.

— Черт возьми, Мерчиа! — воскликнул он, — видно, вас нужно похищать по два раза в день. Вы никогда не были так прекрасны!

Она очаровательно засмеялась и подошла ко мне. Послышался стук в дверь, и вошедший лакей доложил:

— Мистер Гордон.

— Не утруждайте себя рассказом о сегодняшних происшествиях, — сказал вошедший, пожимая всем руку. — Я располагаю всего лишь пятью минутами и уже слышал о ваших похождениях, которые, кстати сказать, вполне одобряю. Я встретил Вильтона в вестибюле.

— Что же с ним случилось? — заметил я. — Мы его ждали к чаю…

Гордон покачал головой.

— Вы его не дождетесь. Вильтон очень сообразительный сыщик, но вне своей специальности он на редкость глуп и робок.

Он засмеялся своим равнодушным, усталым смехом.

— Тем не менее он просил меня поздравить вас от его имени.

— Меня поздравить? — повторил я. — С чем? Гордон принял предложенную Мерчией чашку чая.

— По всей вероятности, с пятьюдесятью тысячами, — сказал он протяжно. — Не сомневаюсь, что имеется и еще больше, если только мне удастся найти.

Мы смотрели на него с явным удивлением.

— Вы помните, мистер Бертон, прекрасный совет, который дает нам Евангелие: «Ищите друзей вне богатства и вне несправедливости»? Так вот, сами того не зная, вы, оказывается, так и поступали. Все поразившие нас документы, с которыми Мильфорд явился в суд, т.е. бумаги, адресованные Хорсфоллу, были не чем иным, как исповедью Норскотта и, между прочим, его завещанием. Он оставил вам все свое состояние.

Я подскочил на стуле.

— Вы шутите, черт возьми!.. Гордон покачал головой.

— Я шучу только в стенах городской думы.

— На кой черт?.. — начал было я.

— Насколько я понимаю, — перебил Гордон, — наш покойный приятель в тот момент, когда писал завещание, рассуждал следующим образом: он решил, что вы будете убиты до истечения оговоренных трех недель, и в таком случае все принадлежащее ему недвижимое имущество, которое он не имел возможности продать, должно перейти во владение Морица Фернивелла как ближайшего его родственника. Этого он не хотел допустить, так как успел убедиться, что выдал его именно Фернивелл. Он изложил откровенно, как обстоит дело, прислал эту бумагу Хорсфоллу и приложил записку, в которой просит вскрыть пакет только в случае его смерти. Так как заявление явно доказывало, что он еще жив, то этого документа было бы вполне достаточно, чтобы отложить решение вопроса о наследстве до того времени, когда Прадо найдет для себя безопасным снова появиться в обществе или хотя бы сообщить суду о своем существовании.

— Но завещание? — прервал я его. — При чем тут завещание?

— A! — сказал Гордон. — Подробно многим отъявленным негодяям, Прадо, я думаю, тоже был слегка фаталист. Он все-таки словно предчувствовал, что его дни сочтены. Фактически он на это и намекает в завещании, которое, согласно его письму Хорсфоллу, он написал якобы на тот случай, если принятые им «меры предосторожности окажутся тщетными». Это завещание самый обыкновенный документ. Он оставляет вам все свое имущество «на тот невероятный случай, — как он пишет, — если вы его переживете». В противном случае состояние его пойдет на благотворительные цели.

— А Морицу ничего не достанется?

— Ни ломаного гроша, — весело ответил Гордон. — Если он окажется в стесненных обстоятельствах, то завещатель советует ему отправиться в Санта-Лукка. Кажется, это единственная шутка за всю его жизнь.

— Но будет ли это завещание иметь силу? Гордон пожал плечами.

— Я так полагаю, — сказал он. — Конечно, оно не вполне соответствует всем правилам, но некому будет его оспаривать, кроме Фернивелла, а последний будет благоразумно молчать, если не захочет нарваться на неприятности: ведь у меня имеется достаточно улик, чтобы потребовать его ареста за покушение убить вас в Вудфорде. Между прочим, относительно ваших «южноамериканских друзей» вам тоже пока беспокоиться нечего; они сегодня утром уже отбыли из Англии. Я бы мог распорядиться, чтобы их арестовали по ту сторону океана, но подумал, что, может быть, лучше оставить их в покое.

Кивком головы я выразил свое согласие.

— Нам будет скучно без них, правда, Билли? По-видимому, и самым лучшим друзьям приходится расставаться.

— Да, приходится, — согласился Гордон, вынимая часы. — Три четверти шестого мне надо держать речь в палате, а теперь уже без десяти шесть.

Он торопливо встал и взял перчатки.

— До свидания. Приходите ко мне завтра утром в половине одиннадцатого, мы разберемся в ваших делах. До того времени, — при этом глаза его заблестели, — мы постараемся, насколько возможно, держаться в стороне от всяких злых замыслов.

— Пятьдесят тысяч фунтов! — воскликнул Билли, когда дверь за Гордоном затворилась. — Черт возьми! Дайте-ка мне еще чаю. У меня даже голова закружилась.

Мерчиа налила ему еще чашку, и он молча выпил ее.

— Пятьдесят тысяч фунтов, — повторил я медленно. — Это внушительная сумма, не правда ли?

— Внушительная!.. — пробормотал Билли. — Да это… это… — Он не мог найти слов, чтобы выразить свою мысль.

— Ну, так пойдем, — сказал я, вскакивая со стула. — Поедем домой на Парк-Лэйн и посмотрим, что там делается. У нас масса дел до обеда.

— Масса дел? — повторил Билли с укором. — Мой дорогой Джек, вы забыли: вы теперь принадлежите к классу богатых бездельников.

— Еще не вполне, Билли, — ответил я. — Нужно еще вытряхнуть немало пыли. Начнем с того, что расплатимся за наш чай.

Я позвонил, уплатил по счету и дал кельнеру на чай такую сумму, от которой у него кудри завились. Я рад был выразить хоть каким-нибудь поступком избыток чувств.

Затем мы спустились в вестибюль. Швейцар поспешил позвать нашего верного шофера, который, согласно моему распоряжению, тоже где-то подкреплялся в гостинице. Через минуту наш «Роллс-Ройс» остановился у подъезда.

— Ламмерсфильд-Хоуз, Парк-Лэйн, — сказал я. Билли важно уселся напротив меня и проронил:

— И подумать только, что десять дней назад мы обедали у Парелли!

— Сегодня вечером, — сказал я, — все втроем мы будем обедать на Парк-Лэйн. Что вы на это скажете, Мерчиа?

Мерчиа задумчиво кивнула головой. С того момента, как Гордон сообщил нам неожиданную новость о завещании, она стала странно молчаливой.

— Я хочу сказать, если мы еще найдем кого-нибудь в доме. Вероятнее всего, что обе женщины уже покинули дом, и один бог ведает, где находится теперь Мильфорд.

— Мы скоро сами увидим, — заметил Билли, желая меня утешить. — Во всяком случае вы можете позвонить Гарроду и попросить его прислать вам обед на дом. Это высший шик, и так подобает действовать миллионеру.

Мерчиа положила руку на мою.

— Надо дать знать Трэгстокам, что цела и невредима. Иначе они станут беспокоиться; ведь я ушла с самого утра, сейчас же после завтрака.

— Пошлите им лучше телеграмму, — предложил я, — и скажите, что вы будете к десяти. Мы, конечно, могли бы им позвонить, но такое положение не совсем удобно объяснить по телефону.

Машина бесшумно остановилась перед Ламмерсфильд-Хоуз. Я совершенно упустил из виду, что был теперь самым популярным лицом в Англии. Этот недостаток памяти чуть было не привел к очень нежелательному инциденту: когда я выскочил из мотора, чтобы помочь выйти Мерчии, какой-то стоящий на тротуаре молодой человек в синем костюме вдруг подскочил к нам. Я крикнул в виде предосторожности Билли и приготовил свой кулак, но незнакомец сейчас же отскочил назад.

— Прошу извинения, — пробормотал он, — простите, мистер Бертон, но дело в том… (он начал рыться в своем кармане) я представитель «Дэйли Уайр». Боюсь, что я вас слегка напугал.

— Это пустяки в сравнении с тем испугом, который я чуть было не причинил вам, — был мой ответ.

— Если бы вы могли уделить мне только пять минут… — начал он меня убеждать.

— Послушайте, — сказал я, — сейчас я занят, у меня гости. Приходите через полчаса, и мы с вами потолкуем.

Он испытующе взглянул на меня, как бы желая убедиться, что я говорю правду, а затем, по-видимому, удовлетворенный моим честным видом, стал разливаться в благодарностях.

— Это, конечно, меня не касается, — прибавил он, пытаясь вовлечь меня в беседу, — но вы, вероятно, знаете, что мистер Фернивелл находится в доме?

— Что такое? — выпалил я.

— Да, это правда, — подтвердил он. — В сущности, ведь я был прислан сюда с тем, чтобы интервьюировать его, но он отказывается принимать журналистов.

— В самом деле! — сказал я. — Так вот что! Если вы хотите подождать здесь еще минутку-другую, то мне, кажется, удастся заставить его изменить свое решение.

— Это прелестно закончит наш день, — вмешался Билли, потирая от удовольствия руки.

Я повернулся к Мерчии.

— Не бойтесь, дорогая, — кровопролития больше не будет.

Она ответила с чуть заметной улыбкой:

— С такими людьми, как Мориц, не борются: он трус и к тому же изменник. Это он продал Прадо нашей Лиге, а затем хотел убить вас, когда вы были в «Аштоне».

Я кивнул головой.

— Я знаю это, Мерчиа, — сказал я с досадой. — Вот за эти-то дела мы и хотим его проучить.

Я первым поднялся по лестнице, и, ухватившись за ручку двери, остановился.

— Черт возьми, Билли! — сказал я. — Я думаю, что Мориц считает себя теперь хозяином всего имущества Прадо?

— Держу пари, что так.

Звонок весело затрезвонил под моей рукой, дверь перед нами немедленно распахнулась, и я очутился лицом к лицу с моей хорошенькой горничной.

Пораженная моим неожиданным появлением, она воскликнула от восторга:

— О, сэр! Вы возвратились! Вы возвратились!

— Да, конечно! — ответил я. — Ведь я сказал вам, что вернусь, а я часто говорю правду.

Она посторонилась, пропуская нас.

— Где мистер Фернивелл? — спросил я.

— Мистер Фернивелл, — начала она и вдруг замолчала: внизу, около лестницы стоял сам Мориц; он смотрел на меня в упор, и на его лице отражалось смешанное выражение изумления, враждебности и страха за себя.

По-видимому, первой его мыслью было — удрать, я заметил, как он сделал резкий полуоборот по направлению к перилам. Но, вероятно, увидев бесполезность такого образа действий, он невероятным усилием воли овладел собой, приблизился к нам и сказал плохо поставленным, величественным тоном:

— Мне думается, что это последний дом, в который вы дерзнули бы явиться.

Я взглянул на него с многозначительной улыбкой.

— Дорогой мой Мориц! — сказал я наконец. — Если бы только вы были немножко посмелее, из вас в самом деле вышел бы замечательный негодяй. Как бы то ни было…

С этими словами я начал к нему приближаться. Он побледнел и отступил назад.

— Если вы только вздумаете поднять здесь скандал…

— Уж лучше молчите! — сказал я добродушно и, подойдя к нему, схватил его за шиворот.

— Пошлите за полицией, — завопил он. — Пошлите за полицией!

— Можете посылать хоть за всей английской армией, если вам угодно, — заметил я, тряся его так, что он принужден был замолчать. — А теперь выслушайте меня. Хотя ваш двоюродный брат и был негодяем, он все-таки имел к вам доверие, а вы продали его, как подленький, гаденький Иуда. Кроме того, вы всячески старались меня убить.

— Неправда, — прохрипел он.

— Правда, — ответил я. — Не противоречьте мне, иначе я рассержусь. Вы не только все наладили для моего убийства, но еще самым непристойным образом налгали на меня полиции. (При этом я поднял его на воздух и потряс так, что у него зубы застучали.) Но, Мориц, оказывается, люди, которые обращаются со мной таким образом, сами нарываются на неприятности. Гуарец свое получил, другие — тоже, и я сам только что рассчитался с нашим приятелем Сангеттом.

— Послушайте! — пищал Мориц. — Вы ошибаетесь, честное слово, вы ошибаетесь. Вам не к чему прибегать к насилию. Если вы хотите денег…

Он замолк.

— Ну? — сказал я хмуро.

— Я… я дам вам чек, и вы можете уехать и начать новую жизнь.

— Билли, — сказал я, — откройте, пожалуйста, дверь вестибюля.

Я повернул своего пленника к себе лицом.

— Мориц, вы, оказывается, слегка заблуждаетесь. Вопервых, вы вовсе не наследник Прадо, а во-вторых, мне случайно вовсе не нужны деньги.

Я еще крепче ухватил его за шиворот и медленно повел к выходным дверям.

— Что вы собираетесь делать? — вопил он.

— Если бы я намеревался исполнить свою обязанность, — сказал я шутливым тоном, — то свернул бы вам шею. Но так как я щажу чувства вашей милой тети Мэри, то попросту вышвырну вас за дверь.

Он крутился и извивался, как только что пойманный угорь, но я неумолимо, шаг за шагом тащил его к дверям, которые Билли держал открытыми.

На пороге мы приостановились, затем сильным взмахом и ловким резким ударом я пустил его кубарем вниз по ступенькам.

— Таков конец всех изменников! — крикнул ему вслед Билли.

Мориц упал во весь рост прямо в грязь, и лишь с трудом поднялся на ноги. Выражение боли и ярости на его лице могло показаться смешным, если бы не было так отвратительно. Он еще не успел прийти в себя, как к нему подошел сильно заинтересованный этой сценой представитель «Дэйли Уайр».

Никакое раздражение не может оправдать того грязного потока бранных слов, которым Мориц обдал журналиста. Тот был так поражен, что не мог даже сразу ответить, но вскоре, воспользовавшись минутной паузой, он начал защищать свою честь с такой неслыханной энергией и поразительным богатством выражений, которые, надо думать, свойственны исключительно литературному темпераменту.

Чувствуя, что слушать этот диалог не совсем приличествует Мерчии и моей хорошенькой горничной, я уже собирался войти в дом и закрыть двери, как вдруг среди всей этой суматохи послышался хорошо знакомый голос:

— Если вы не перестанете употреблять подобные выражения и сейчас же не уберетесь отсюда, я позову полицию. Стыдно, господа, вести себя так на Парк-Лэйн.

Это был Мильфорд! Если бы даже я не узнал его голоса, то угадал бы, что это он, по одному тому, как он взывает к чувствам.

Получив заслуженную головомойку, те двое внезапно прекратили свой обмен комплиментами. Мориц понял, наконец, что свалял дурака, и бросил вокруг дикий взгляд, ища способа удрать. На другой стороне улицы стоял наемный экипаж, кучер которого специально подъехал, чтобы позабавиться происходящей сценой. Перейдя через улицу, Мориц указал ему, куда себя везти, вскочил в коляску и захлопнул дверцу, не бросив даже последнего взгляда на дом.

Я повернулся, желая повидать Мильфорда, но его уже не было. Закрыв входные двери, я обратился к своей хорошенькой горничной:

— Эллен! Позовите ко мне Мильфорда. Билли глубоко вздохнул и радостно сказал:

— Вот это называется жить! Как это Мильфорд так кстати подвернулся?

— Если существуют люди с прирожденным драматическим чутьем, — ответил я, — то Мильфорд один из них.

Едва я успел произнести последние слова, как дверь распахнулась и мой незаменимый лакей предстал перед нами.

Он окинул всех взглядом и чинно поклонился.

— Разрешите мне приветствовать вас по случаю вашего возвращения в этот дом. Я сожалею, что меня здесь не было, чтобы вас принять.

Я подошел к нему и, протянув руку, сказал:

— Мильфорд, я не мастер благодарить словами, но… — я запнулся, — так вот. Я вам очень признателен! — кратко и искренне закончил я свою речь.

Он как-то робко принял мою руку.

— Не стоит, сэр. Я сам рад, что мог вам услужить. Позвольте выразить вам мое удовольствие по поводу того, что мистер Норскотт назначил вас своим наследником. Я полагаю, сэр, это и объясняет, почему мистер Фернивелл…

— Вот именно, это, — сказал я. — Да еще толчок сзади.

Мильфорд чинно кивнул головой.

— Скверная компания, сэр, очень скверная. Я всегда предупреждал мистера Норскотта относительно него.

— Мильфорд, — сказал я. — Я не знаю, как обстоят здесь дела, но что если бы мы позвонили к Гарроду или Гунтеру и вы соорудили нам небольшой обед на троих, скажем, к восьми часам? Мисс Солано и мистер Логан пережили всю эту историю вместе со мной, и нам хотелось бы отпраздновать ее успешный конец.

Мильфорд улыбнулся с чувством профессионального достоинства.

— Конечно, сэр, — ответил он с поклоном. — Все будет готово к восьми часам. Вы можете надеяться, сэр.

— Вы, конечно, останетесь здесь, со мной, Билли, — сказал я, когда Мильфорд удалился.

— Скорее всего! — ответил Билли. — Неужели вы думаете, что теперь, когда у вас пятьдесят тысяч фунтов, я вас оставлю? Я только съезжу в свою старую хижину и еще до обеда перевезу сюда свои пожитки.

— Правильно, Билли, — ответил я, смеясь. — А заодно пошлите телеграмму леди Трэгсток.

Мы стояли в той же комнате, где десять дней назад полуночная пуля чуть было не положила конец моим приключениям.

— Мерчиа! — сказал я. — Моя родная Мерчиа!

Я взял обе ее руки и положил их к себе на плечи, глядя на ее дорогое лицо, которое она приблизила к моему.

Думаю, что она угадала мою мысль, так как оглянулась на портьеру и вздрогнула.

— Ах, — шепнула она, — что, если бы я тогда вас убила?

— Тогда во всяком случае не пострадала бы красота Сангетта, — ответил я многозначительно.

Затем нагнулся к ней и нежно поцеловал ее мягкие грустные губки.

— Мерчиа, — заговорил я снова. — Я знаю, что думаете вы об имуществе Прадо. Оно было приобретено всяческими вымогательствами у друзей вашего отца и его приверженцев, и вы скорей согласны умереть с голоду, чем как-нибудь воспользоваться тем, что досталось путем их страданий.

— Да, да, — шепнула она, — я так и знала, что вы это поймете.

— Дорогая, — сказал я нежно, — мы с вами и Билли примем это как вклад на хранение. Одному богу известно, сколько бедствий причинил Прадо. Но там, в Боливии, достаточно золота, чтобы исправить его злодеяния. Мануэль Солано спас уже раз Санта-Лукку; дочь Солано спасет ее в другой раз.

С радостным криком Мерчиа схватила мою руку и, не успел я ее остановить, как она поднесла ее к своим губам.