Оказавшись наконец дома, я решила, что от последствий такого вечера можно спастись только одним способом. Мои запасы темного шоколада кончились, мятное печенье я доела, поэтому включила печь и вытащила миксер. Когда кто-то постучал в дверь, я наливала шоколад в тесто для печенья.

На пороге стояла девчонка — чертенок с ярко-оранжевыми волосами (новая краска «Дневное сияние»), которые рассыпались мятежными завитками; на глаза она потратила столько косметики, что профессиональной команде девушек, разогревающих зрителей перед матчем, хватило бы на целый месяц. В руке у нее был мой фотоаппарат.

— Привет, Мерси. Папа велел отнести его тебе и убраться на время, пока он занят какими-то делами. — Закатив глаза, она протянула мне аппарат. — Он ведет себя так, словно я не знаю, что ему приходится иметь дело с чужими вервольфами.

— Привет, Джесси, — ответила я и впустила ее в дом.

— К тому же, — продолжала она, заходя и сбрасывая обувь, — этот волк забавный. Такая смешная полоска вот здесь. — Она провела пальцем у себя под носом. — Он не причинил бы мне вреда. Я только почесала ему живот, но тут вошел папа, и началось… О, у тебя такое вкусное тесто! Можно попробовать?

Джесси — дочь Адама. Ей пятнадцать лет, но она изо всех сил старается выглядеть на сорок, Большую часть года она живет у матери в Юджине — должно быть, приехала к нам, чтобы встретить День благодарения с отцом. Мне показалось, что немного рановато, потому что праздник только в четверг, но она ходит в школу для одаренных и эксцентричных детей, так что, возможно, каникулы у них длиннее.

— Ты специально для отца выкрасила волосы? — спросила я, передавая ей ложку с основательным количеством теста.

— Конечно. — Она набила рот и так и продолжала говорить. — Если у него есть возможность на меня поворчать, он чувствует себя настоящим отцом. К тому же, — г с видом праведника добавила она, — в Юджине все так делают. Через одну-две недели смоется. Когда мне надоели его нотации, я заявила, что ему повезло: я не воспользовалась суперклеем для острых концов, как мой друг Джаред. Может, сделаю на следующих каникулах. Вкусно.

Она протянула ложку за новой порцией, но я шлепнула ее по руке.

— Нельзя: она уже побывала у тебя во рту.

Я дала ей другую ложку, закончила мешать тесто и стала наливать его на противень.

— Да, чуть не забыла, — произнесла она, прожевав, — отец вместе с фотоаппаратом прислал сообщение. Оно зашифрованное, но я знаю: ты мне расскажешь, что в нем. Готова?

Я поставила первый противень в духовку и начала загружать второй.

— Давай!

— Он сказал: «Кое-что узнал. Не волнуйся. Это наемный убийца». — Джесси помахала пустой ложкой. — Теперь объясни мне.

Вероятно, мне следовало уважать стремление Адама уберечь свою дочь, но ведь это он ее послал ко мне.

— Вечером я убила человека. Твой отец узнал, кто он.

— Правда? И он был наемным убийцей? Круто! — Она бросила ложку в раковину рядом с первой, потом взобралась на стул у моего бара и начала задавать множество вопросов, тут же на них отвечая. — Поэтому ты ему звонила раньше? Он выглядел усталым. Как получилось, что ты позвонила папе? Нет, погоди. Тот, кого ты убила, был вервольфом, верно? Поэтому папа так быстро отправился. А кто этот волк, которого он привел с собой? — Она остановилась. — Ты убила вервольфа? У тебя есть пистолет?

«Несколько. Но в гараж я их с собой не беру». Поскольку она смолкла, я ответила на два ее последних вопроса:

— Да и нет.

— Ужасно. — Джесси улыбнулась. — Эй, как это вышло?

— Не нарочно, — проговорила я покорно: с таким же успехом я могла пытаться сдержать голыми руками приливную волну, результат был такой же.

— Конечно, нет. Если бы ты не остерв… — Я подняла бровь, и она тут же поправилась, не прерывая стремительного потока слов: —. Не рассердилась. А нож у тебя есть? Или ты убила его гаечным ключом?

— Зубами.

— Ух ты! — Джесси скривилась. — Отвратительно. А, понимаю. Значит, ты прикончила его, когда была койотом?

Большинство людей знают только о меньших других, и многие считают, что другие — это надувательство, обман правительства или со стороны правительства, выбирайте на вкус. Но Джесси, хотя она и человек, будучи дочерью вервольфа, прекрасно знала о существовании тех, кого она называла «дикими тварями». Отчасти это моя вина. При первой нашей встрече, когда Альфа только поселился рядом со мной, она меня спросила, вервольф ли я, как ее папа. Я рассказала ей, кто я, и она приставала ко мне, пока я не показала ей, как это выглядит, когда я принимаю другую форму. Мне кажется, ей тогда было девять лет и она уже была мощным паровым катком.

— Да. Я просто пыталась его отвлечь, чтобы он погнался за мной и оставил Мака… этого полосатого вервольфа. — Я повторила ее жест, чиркнув пальцем под носом. — Он хороший. — Потом, чувствуя, что нужно отдать должное Адаму, добавила: — Но он недавно укушенный и еще не умеет владеть собой. Так что слушайся отца во всем, что касается Мака, ладно? Если Мак тебя укусит или причинит боль, он будет ужасно себя чувствовать, а у него и так было достаточно трудных дней. — Я поколебалось. Это не мое дело, но Джесси мне нравится. — В стае твое отца есть несколько волков, от которых тебе стоит держаться подальше.

Она кивнула, но с довольным видом сказала:

— Они меня не тронут, с моим отцом. Ты имеешь в виду Бена, верно? Папа велел мне не попадаться ему на пути. Я вчера с ним встретилась: он остановился возле меня. — Она наморщила нос. — Он снарк — со своим холодным британским акцентом.

Я не знала, кто такой снарк, но была уверена, что Бену это слово подходит.

Печенье поспело, мы его попробовали, и я дала ей с собой тарелку, укутанную фольгой. Вышла с ней на порог и увидела у дома Адама множество машин, словно на распродаже автомобилей. Должно быть, он созвал стаю.

— Провожу тебя до дома. — Я стала надевать туфли, которые держу на пороге на случай грязи.

Она закатила глаза, но подождала меня.

— Правда, Мерси, а что ты сделаешь, если кто-нибудь из стаи к нам пристанет?

— Я умею очень громко кричать. Конечно, если не решу использовать свою новую технику убийства.

— Отлично. Но я предпочитаю крик. Не думаю, что папа обрадуется, если ты начнешь убивать его волков.

Вероятно, никто из них к ней и не притронется, как она и считает. Я была почти уверена, что она права. Но одна из машин, которые мне видны, красный грузовичок Бена. А я не стала бы оставлять с Беном наедине пятнадцатилетнюю девочку, чьей бы дочерью она ни была.

Нас никто не потревожил, когда мы шли по моему заднему двору.

— Отличная машина, — заявила Джесси, проходя мимо моего «кролика». — Папа ценит то, что ты выставляешь ее здесь напоказ. Ты правильно поступаешь. Я ему сказала, что в следующий раз, когда ты на него рассердишься, распишешь машину граффити.

— Твой папа умный человек, — ответила я. — Граффити я приберегу на потом. Я решила, что когда появится повод, сниму три шины.

Я протянула руку и сделала вид, что веду машину на одном колесе.

Джесси захихикала.

— Это выведет его из себя. Посмотрела бы ты на него, когда картины на стене не висят прямо.

Мы дошли до изгороди, и Джесси пробралась через старую проволочную ограду.

— Если все же решишь раскрасить — можно, я помогу?

— Конечно, — пообещала я. — Подожду, пока ты не войдешь.

Она снова закатила глаза, но улыбнулась и побежала к заднему крыльцу. Я помедлила, пока она не помахала мне с крыльца и не исчезла в доме.

Вынося мусор, перед тем как лечь спать, я заметила, что у дома Адама по-прежнему много машин. Значит, встреча затянулась. Я почувствовала удовлетворение от того, что я не вервольф.

Повернулась, чтобы возвратиться, и остановилась. Я была глупа: какие бы острые чувства у тебя ни были, это не поможет, если не будешь внимательна.

— Привет, Бен, — сказала я мужчине, стоявшему между мной и домом.

— Рассказываешь всякие басни, Мерседес Томпсон, — ответил Бен приятным голосом. Как и сказала Джесси, у него изящный английский акцент. И выглядит он привлекательно, правда, чуть женственно, на мой вкус.

— М-м-м-м? — спросила я.

Он подбросил ключи от машины вверх и поймал одной рукой — раз и другой. Сделал так трижды, не отводя от меня взгляда. Если я закричу, Адам услышит, но, как я уже говорила, я ему не принадлежу. Конечно, у него есть чувство собственника, большое спасибо. Я серьезно не опасалась, что Бен настолько глуп и что-то мне сделает — особенно когда Адам рядом.

— Постой здесь немного, Бен. — Вервольф карикатурно изобразил акцент Адама, который детство провел в глубинке на юге. — Подожди, пока моя дочь не поднимется в свою комнату… Не хочет, чтобы она с мной встретилась. — Последняя фраза была произнесена опять с четким английским акцентом. Не совсем как принц Чарльз, ближе к Феджину из «Оливера».

— Не знаю, какое это имеет отношение ко мне. — Я пожала плечами. — Но это тебя изгнали из лондонской стаи. Если бы Адам не принял тебя, у тебя были бы большие неприятности.

— Это не я, которым это сделано, — ответил он с нарушением правил грамматики. Я с усилием удержалась от того, чтобы поправить. — А что до того, какое ты имеешь отношение, Адам сказал мне, что ты его предупредила, чтобы он держал Джесси подальше от меня.

Не помню, чтобы я это делала, хотя и могла бы. Бен появился в нашем городе несколько месяцев назад в сопровождении целого хвоста сплетен. В Лондоне, в его районе, произошли три особенно жестоких изнасилования, и полиция подозревала его. Виновен он или нет, но его Альфа решил, что ему лучше уйти от внимания общественности, и переправил его к Адаму.

У полиции ничего против него не было, но после того как он эмигрировал, изнасилования прекратились. Я проверяла: Интернет — поразительная штука. Помню, я посоветовала Адаму следить за Беном, когда этот англичанин крутится по соседству с уязвимыми женщинами. Я думала о Джесси, но, кажется, ее имени не называла.

— Ты не уважаешь женщин, — бросила я ему. — Ты груб и жесток. А что, по-твоему, ему следовало делать?

— Иди домой, Бен, — послышался из-за моего правого плеча густой мягкий голос.

«Черт побери, мне нужно больше спать: я кому угодно позволяю подкрасться ко мне».

— Даррил, — выдохнула я, оглядываясь на второго по положению в стае Адама.

Даррил — рослый мужчина, гораздо выше шести футов. Джесси рассказала мне, что его мать была китаянка, а отец из африканского племени; он учился на инженера в американском университете, когда они встретились. В лице Даррила отражалась смесь этих двух культур. Выглядел он, как фотомодель или киноактер, но на самом деле обладал дипломом доктора философии и работал в Северо-западных тихоокеанских лабораториях в каком-то совершенно секретном правительственном проекте.

Я не очень хорошо его знала, но у него чрезвычайно респектабельная внешность, какая бывает у профессоров колледжа. Я предпочитала иметь за спиной его, а не Бена, но оказаться между двумя вервольфами, кем бы они ни были, совсем не хотела. И отошла в сторону, чтобы видеть одновременно обоих.

— Мерси. — Даррил кивнул мне, но продолжал смотреть на Бена. — Адам заметил, что тебя нет, и послал меня поискать. — Когда Бен ничего не ответил, Даррил добавил: — Смотри, не ошибись. Сейчас не время.

Бен задумчиво поджал губы, потом улыбнулся, и лицо его удивительно изменилось. Лишь на мгновение, но он выглядел по-мальчишески очаровательным.

— Никаких неприятностей. Просто поздоровался с привлекательной девушкой. Спокойной ночи, милая Мерседес. Хочу, чтобы я тебе приснился.

Я открыла рот, собираясь резко ответить, но Даррил перехватил мой взгляд и сделал отрицательный жест рукой. Если бы нашелся действительно злой ответ, я бы его все равно озвучила, но не нашелся, и я промолчала.

Даррил дождался, когда Бен направился восвояси, потом очень серьезно сказал:

— Спокойной ночи, Мерси. Запрись на ночь. И пошел к дому Адама.

После убийства вервольфа и встречи с Беном у меня должны были быть кошмары, но ничего подобного — я спала крепко и без сновидений; во всяком случае я ничего не помнила.

Я сплю с включенным радио, иначе при моем слухе я всю ночь лишь дремала бы. Я пробовала ушные затычки, но они для моего спокойствия слишком хорошо блокируютзвук. Поэтому я предпочла негромкую музыку, чтобы заглушить нормальные ночные шумы, но не пропустить чего-нибудь серьезного.

Что-то разбудило меня утром, за час до будильника, но хотя я выключила музыку и прислушалась, разобрала только, как отъезжает «Шевроле 350» с негромко работающим мотором.

Я снова легла, собираясь уснуть, но Медея сообразила, что я поднялась, и принялась проситься, чтобы я ее выпустила. Она мяукала не очень громко, но очень настойчиво. Я решила, что после записки Адама прошло достаточно времени, и, если я выпущу Медею побегать, он не решит, что я делаю это нарочно. К тому же это даст мне немного тишины, и я смогу снова уснуть.

Я неохотно выбралась из теплой постели и натянула джинсы и футболку. Счастливая тем, что заставила меня встать, Медея терлась о мои ноги и вообще все время путалась под ногами, когда я в полусне вышла из спальни и через гостиную направилась к выходу. Зевнув, я повернула дверную ручку, но когда попыталась открыть дверь, та не подалась. Что-то удерживало ее снаружи.

С раздраженным вздохом я нажала плечом, дверь неохотно приоткрылась на дюйм или два, и я уловила запах того, что лежало за ней, — запах смерти.

Мгновенно проснувшись, я захлопнула дверь и заперла ее. Я учуяла кое-что еще, но не хотела признаваться в этом. Бегом вернулась в спальню, сунула ноги в туфли и открыла свой оружейный сейф. Схватила свой 9-миллиметровый СИГ (пистолет фирмы «Сигармз»), вставила в него обойму с серебряными пулями и сунула пистолет за пояс пижамных брюк. Пистолет был холодным, неудобным и успокаивающим. Но успокаивал недостаточно.

Я никогда не стреляла ни по чему живому, только по мишеням. Если я охочусь, то делаю это на четырех лапах. Мой приемный отец, который сам был вервольфом, настоял на том, чтобы я научилась стрелять и делать серебряные пули.

Если это дело вервольфа — а после предыдущей ночи приходилось это признавать, — мне понадобится что-нибудь помощнее. Я взяла «Марлин-444» и зарядила его против вервольфа. Это ружье с коротким стволом; оно кажется небольшим, если не смотреть на диаметр ствола. Серебряные пули размером с тюбик помады гарантируют, как говорил мой приемный отец, что на них обратит внимание любой вервольф. После чего он приставлял палец к носу, улыбался и добавлял: «Или упадет и обратит внимание, если ты понимаешь, что я имею в виду». «Марлин» был его любимцем.

Ружье внушало уверенность, поэтому я неслышно раскрыла заднюю дверь и вышла в предрассветную ночь. Воздух неподвижный и холодный; я глубоко вдохнула и ощутила запах смерти, неопровержимый и бесповоротный.

Завернув за угол трейлера, я сразу увидела тело на своем пороге, то самое, что помешало мне открыть дверь. Человек лежал лицом вниз, но нос уже сообщил мне, кто он, — точно так же, как когда я открыла дверь в первый раз. Кто бы его ни бросил здесь, он действовал очень тихо и разбудил меня, только когда отъезжал. Больше никого здесь не было, только Мак и я.

Я поднялась на четыре ступеньки крыльца и склонилась к мальчишке. Дыхание паром вырывалось в воздух, но над его лицом никакого пара не было, не было и сердцебиения.

Я перевернула его на спину: тело еще теплое. Там, где он лежал, на пороге растаял иней. От него пахло домом Адама: ароматной смесью древесного дыма и очистителя воздуха, который предпочитает экономка Адама. Я не учуяла ничего, что сказало бы мне, кто убил Мака и оставил его как предупреждение.

Я села на заиндевевший порог, положила рядом ружье и осторожно коснулась волос Мака. Я недостаточно долго его знала, чтобы привязаться по-настоящему, но он мне нравился.

Услышав шорох шин, я снова вскочила с ружьем в руке и увидела, как от дома Адама отъезжает спортивная машина — причем так поспешно, словно бежит от адских огней. Мне трудно было понять, какого она цвета: черного, темно-синего или даже зеленого. Это мог быть тот же автомобиль, на котором бандиты прошлым вечером подъехали к мастерской — новые машины все кажутся мне одинаковыми.

Не знаю, почему мне так долго не приходило в голову, что появление на моем пороге тела Мака означает, что в доме Адама что-то неладно. Я оставила мертвого в надежде оказаться полезной живым и по-спринтерски побежала через свой задний двор, неся с собой ружье.

Дом Адама был освещен, как новогодняя елка. Обычно в нем темно, если нет гостей. Вервольфы, как и ходячие, хорошо видят в темноте.

Подойдя к изгороди, разделяющей наши участки, я подальше отвела ружье в сторону, взялась одной рукой за столб и перескочила. «Марлин» был у меня на предохранителе, но приземлившись, я тут же вернула курок в боевое положение.

Я вошла бы через заднюю дверь, если бы у передней не послышался громкий шум. Я поменяла цель, обогнула дом и успела увидеть, как диван, очевидно, выброшенный из окна гостиной и перелетевший через перила крыльца, приземлился на цветочной клумбе.

Не считая парня, которого я убила накануне, всех вервольфов учат сохранять тишину, когда они дерутся, — от этого зависит их выживание. Через раскрытое окно и дверной проем, с повисшей на петле входной дверью, я услышала из дома рычание.

Я шепотом выругалась — подобное выражение я использую только по отношению к ржавым болтам и запасным частям, которые не соответствуют рекламе. Но это помогает мне сохранять храбрость.

«Боже милосердный, — искренне взмолилась я, взбегая по ступенькам крыльца, — не дай ничему плохому случиться с Адамом и Джесси».

Войдя, я колебалась — с сердцем в горле и «марлином» в руке. Я тяжело дышала не только от бега, но и от нервного напряжения, и этот шум мешал мне слушать.

Больше всего беспорядка было в гостиной с высокими потолками, сразу за входом. Белый берберский ковер никогда не будет прежним. Одно из обеденных кресел лежало у стены грудой щепок, но пострадала и стена: пол усеивала отбитая штукатурка.

Почти все осколки разбитого окна оказались на пороге; стекло — на ковре от зеркала, которое сорвали со стены и разбили о чью-то голову.

Вервольф по-прежнему находился здесь. Это была женщина, и большой кусок зеркала торчал из ее спины. Она была мне незнакома: к стае Адама не принадлежит, потому что в стае только три самки, и я всех их знаю. Женщина почти при смерти и какое-то время не будет представлять проблему, так что я не стала ею заниматься.

Второго вервольфа я нашла под кушеткой для обмороков (Мне нравилось дразнить Адама: «Скольких женщин ты здесь в своей гостиной доводил до обморока, Адам?»). Теперь ему придется покупать новую. Сиденье сломано, и обломки дерева торчат сквозь разодранную плюшевую обивку. Вервольф лежал на полу лицом вниз. Ему свернули голову, и затуманенные смертью глаза обвиняющее смотрели на меня.

Я переступила через пару согнутых и разорванных наручников. Не сталь или алюминий, а какой-то сплав серебра. Специально сделаны, чтобы удерживать вервольфа, или куплены в дорогом сексшопе. Должно быть, их применили к Адаму: сам он никогда не впустил бы в дом волка, которого считал бы нужным сдерживать, когда в доме Джесси.

Звуки борьбы доносились из-за угла гостиной, откуда-то из глубины дома. Я пробежала вдоль стены — стекло хрустело под ногами — и остановилась перед входом в столовую, когда затрещало дерево и пол задрожал.

Я осторожно выглянула, но беспокоиться было не о чем. Дерущиеся вервольфы были слишком заняты друг другом, чтобы обращать на меня внимание.

Столовая у Адама большая, она переходит в маленький дворик с кустами роз. Пол паркетный — настоящий дуб. Бывшая жена Адама купила стол под паркет; за него можно было усадить пятнадцать человек. Теперь стол был перевернут и вбит в стену примерно в четырех футах от пола. Передняя часть шкафа для фарфора разбита, словно в нее бросили что-то тяжелое и большое. В результате всех этих разрушений образовалось большое свободное пространство, где вервольфы могли драться. Увидев их, я в первое мгновение могла только затаить дыхание от скорости и грациозности их движений. Несмотря на свой размер, вервольфы очень похожи на своих лесных братьев — больше мастифа или сенбернара, которые ближе к ним по весу. Вервольфы бегают с неслышной смертоносной грацией. Но они не созданы для бега, они созданы для схваток, и когда они сражаются, то делают это смертельно красиво.

Я видела Адама в волчьей форме всего четыре-пять раз, но такое никогда не забудешь. Шерсть у него темно-серебристая, почти синяя, с более светлым подшерстком, как у сиамских кошек, на морде, ушах, хвосте и лапах шерсть темнее, становится почти черной.

Волк, с которым он дрался, был крупнее, коричнево-серебристой масти, более распространенной у койотов. Я его не знала.

Вначале разница в размере меня не тревожила. Альфой не станешь, если не умеешь драться — а Адам был бойцом и до того, как его подвергли перемене. Но тут я поняла, что вся кровь, которой залит пол, — из живота Адама, а нечто белое у него в боку — сломанное ребро.

Я отодвинулась, чтобы лучше прицелиться, и подняла ружье. Направила ствол на незнакомого вервольфа, дожидаясь, когда можно будет выстрелить, не попав в Адама.

Вервольф с коричневой шерстью схватил Адама за шею и стал трясти, как собака, убивающая змею. Он хотел свернуть ему шею, но хватка оказалась недостаточно сильной: Адам отлетел к обеденному столу и упал, предоставляя мне возможность, которую я предвкушала.

Я пальнула вервольфу в затылок с расстояния меньше шести футов. Как учил меня приемный отец, ствол был слегка опущен, чтобы пуля не вылетела наружу и не попала в кого-нибудь, случайно оказавшегося в неудачном месте на расстоянии в четверть мили.

«Марлин-444» не создан для защиты дома; его придумали для охоты на гризли и иногда используют даже против слонов. Но для вервольфов — как доктор прописал. Один точный выстрел, и пациент мертв. Я подошла к нему и выстрелила еще раз, просто для уверенности.

Обычно я не склонна к насилию, но как приятно было нажать на курок. Это чуть смягчило то страшное чувство гнева, который я испытала, обнаружив на своем пороге тело Мака.

Я взглянула на Адама, лежавшего под обеденном столом: он не шевелился, даже не открыл глаза. Элегантная морда вся в крови. Серебристая шерсть потемнела от крови и так спуталась, что трудно было понять, насколько серьезны раны. Но то, что я видела, было достаточно неприятно.

Кто-то основательно над ним поработал: там, где плоть отошла от ребер, я видела бледные внутренности и белые кости.

«Может, он еще жив», — сказала я себе. В ушах все еще звенело. Я тяжело дышала, сердце билось слишком часто и громко, достаточно, чтобы заглушить звук его сердца и дыхания. Мне не приходилось видеть, чтобы вервольф оправлялся от таких ран. Повреждений было больше, чем у двух незнакомых вервольфов и у того, которого я убила вчера вечером.

Я снова поставила ружье на предохранитель и пробралась через обломки, чтобы дотронуться до носа Адама. Но по-прежнему не могла понять, дышит ли он.

Мне нужна была помощь.

Я побежала на кухню, где у Адама, согласно его привычкам, находился аккуратный список имен и телефонных номеров — под баром у настенного телефона. Палец сам отыскал рабочий и домашний номера Даррила и номер его пейджера. Я прислонила ружье к спине, чтобы быстрее набирать.

— Вы позвонили домой доктору Даррилу Зао. Оставьте сообщение после гудка или отправьте на пейджер 543… — несмотря на безличную мембрану, низкий бас Даррила звучал очень интимно.

Я позвонила на работу, но его не было и там. Начала набирать номер пейджеров, но при этом думала о том, что произошло накануне вечером.

«Сейчас не время», — сказал он Бену. Тогда я об этом не задумалась, но не было ли особого смысла в его словах? Может, он имел в виду совсем не то, что я: негативную оценку поведения Бена после изгнания из Лондона? Или тут что-то иное: не сейчас, когда у нас есть более важные дела? Вроде смены Альфы.

В Европе убийство — все еще норма при смене главы стаи. Старый Альфа правит до тех пор, пока более молодые волки-доминанты не решат, что он стал слишком слаб, и не нападут на него. Я знала по меньшей мере одного европейского Альфу, который убивал всех, кто проявлял признаки доминанта.

В Новом Свете, благодаря железной руке Маррока, правила более цивилизованные. Лидерство обычно навязывается сверху — и никто не оспаривает решения Маррока, по крайней мере я о таком не слышала. Но мог ли кто-нибудь проникнуть в дом Адама и нанести такой ущерб без помощи членов стаи?

Я повесила трубу и просмотрела перечень имен: никому из них я не решусь звонить, пока не разберусь в том, что происходит. Взгляд мой упал на фотографию в деревянной рамке возле списка номеров.

Джесси на несколько лет младше смотрела на меня с бейсбольной битой через плечо и в бейсболке, чуть сдвинутой набок. Джесси.

Я схватила ружье и побежала по лестнице к ее комнате. Ее там не было. Я не могла решить, была ли здесь борьба: Джесси жила неорганизованно, и это отражалось на убранстве ее комнаты.

В форме койота у меня острее чувства. Поэтому я сунула пистолет и ружье под кровать, разделась и переменилась. Все в комнате пропахло Джесси, но я уловила и запах человека, который прошлым вечером разговаривал с Маком возле моего гаража. Я спустилась по лестнице, потому что в комнате запах Джесси мешал мне взять след.

И уже почти добралась до выхода из дома, когда какой-то звук заставил меня остановиться. Я решила на время оставить след. Вначале я решила, что просто оседает разбитая мебель, но потом заметила, как шевельнулась передняя лапа Адама.

Увидев это, я поняла, что уже какое-то время слышу еле различимые звуки его дыхания. Может, дело в более остром слухе койота, но я готова была поклясться, что раньше он не дышал. Если мне не показалось, очень велика вероятность, что выживет. Вервольфы очень живучи.

Я счастливо взвыла, проползла через обломки стола и облизала его окровавленное лицо, прежде чем возобновить поиски его дочери.

Дом Адама — в конце дорожного тупика. Прямо перед ним разворот. Спортивная машина, которую я видела — вероятно, с Джесси внутри, — оставила короткий след горящей резины, но у большинства авто индивидуальный запах появляется, только когда они постареют. Эта не оставила мне ничего, кроме запаха горелых шин.

Другого следа не было, и я ничего не могла сделать ни для Джесси, ни для Мака. Я вернулась к Адаму.

То, что он жив, означает, что я не могу обратиться к стае, когда он в беспомощном состоянии. Если кто-нибудь из доминантов мечтает стать Альфой, Адама убьют. Не могла я и привезти его в свой дом. Как только будет обнаружено его исчезновение, прежде всего его станут искать у меня. Кроме того, тяжело раненный вервольф опасен и для самого себя, и для всех окружающих. Даже если бы я доверяла его вервольфам, в стае бассейна Колумбии нет такого сильного доминанта, который мог бы держать волка Адама под контролем, пока он не окрепнет настолько, что будет способен сам его контролировать.

Но где найти такого вервольфа, я знала.