Прошло два месяца после возвращения Луизы Бургундской в монастырь. После возвращения Луиза уединилась в своей келье. Она почти ни с кем не разговаривала и лишь изредка покидала келью. Целые дни напролёт она проводила, сидя в пустом углу своей кельи на грубо сколоченном табурете, и смотрела на распятие Христа, что висело у неё над кроватью. Она полностью замкнулась в себе, и все попытки настоятельницы и Шарлотты де Лаваль, которая по-прежнему оставалась с нею, вывести её из состояния полной апатии ни к чему не приводили. Мало кто знал, что все эти два месяца она думала лишь об одном человеке. Граф Арманьяк полностью занимал её мысли. Этот человек лишил её всего. Она стала отверженной в глазах людей, которые любили её прежде. Её называли не иначе, как блудницей. У неё больше не было будущего, и если она ещё жила, то лишь благодаря ненависти, которая бушевала в её душе. Днями и ночами Луиза раздумывала над планами своей мести. Мысли о мести поддерживали её среди всеобщего презрения, которому она подверглась. Даже письмо отца и родного брата, в котором они назвали её блудницей и отрекались от Луизы, не возымело должного действия. Жизнь перестала интересовать её. Она знала, что умрёт, но прежде она отомстит за себя, жестоко отомстит. Остаётся лишь решить, каким способом она это сделает. Луиза снова почувствовала себя плохо. Поднявшись со стула, она как была в грубом, домотканом платье, так и легла на аккуратно застеленную кровать. Она поправила подушку под головой и, чувствуя, что слабость отступает, вновь предалась мыслям, которые прерывались лишь во время сна. Луиза даже не пошевельнулась, когда в келью вошла настоятельница и села рядом с нею на постель. Рука настоятельницы с материнской нежностью погладила её по голове.

– Довольно мучить себя, Луиза, – прошептала настоятельница, не переставая гладить её, – вот уж два месяца ты не разговариваешь, мало спишь и почти ничего не ешь. Сколько можно терзать себя? Пойдём со мной, Луиза, пойдём в сад.

Но Луиза не отвечала. Она уткнулась в подушку и закрыла глаза.

– В монастырь приехал брат Пачефико. Он привёз новости. Разве ты не хочешь узнать, что делает твой отец? Ведь началась новая война с арманьяками.

Луиза встрепенулась и, превозмогая головокружение, поднялась с кровати, к великой радости настоятельницы.

– Где я могу поговорить с ним, матушка? – голос у Луизы был слабым.

– В саду Луиза. Иди туда, а я схожу за братом Пачефико.

Настоятельница поспешно вышла из кельи, опасаясь, как бы Луиза не передумала. Она так и не поняла, что на самом деле заинтересовало Луизу. Выйдя из кельи, Луиза зажмурилась. После долгих часов, проведённых в полутьме кельи, солнечные лучи слепили ей глаза. Ей понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к яркому свету. Ей понадобилось несколько минут, чтобы преодолеть короткое расстояние до часовни, позади которой был разбит монастырский сад. Луиза вошла в сад и медленно побрела к скамейке, стоявшей под многолетним деревом. Добравшись до неё, она села, глядя на маленьких пташек, перелетающих с одного дерева на другое. Птички радостно щебетали. Луиза смотрела, как они вьют гнёзда на ветвях деревьев, и вспомнила то время, когда они с Шарлоттой помогали им строить гнёзда. Казалось, эти дни остались где-то в далёком прошлом. Появился брат Пачефико, пожилой, грузный монах, в сопровождении настоятельницы. Оставив их наедине, настоятельница ушла.

– Садитесь, – пригласила Луиза, показывая на место рядом с собой.

– Бог милостив, постою на ногах, – ответствовал монах и продолжал:

– Как я слышал, вы хотите узнать о вашем батюшке? Луиза кивнула.

– Герцог поживает в добром здравии. Но, судя по слухам, ему приходится нелегко. Арманьяки за последний месяц нанесли ему несколько ударов.

– Арманьяки, подлые убийцы, – прошептала Луиза, думая о своём.

– Убийцы? – монах с явной неприязнью посмотрел на Луизу. – Бог видит, что это не так. Я сам был в Осере, не далее как две недели назад. Арманьяки приветливо встречают любого, кто приходит к ним в город, будь то слуга божий или последний нищий. Сам граф усадил меня за свой стол и угостил знатным обедом.

Луиза вздрогнула.

– Вы видели его?

– Молодой человек красивой наружности с хорошими манерами и доброй душой. Его невеста под стать ему самому. Герцогиня красавица, каких мало. Милосердная и добрая. Жители Осера её просто боготворят и ждут не дождутся, когда они поженятся.

– Вы не знаете, когда это произойдёт?

– Нет. Не знаю. Но от всей души желаю им счастья.

– Спасибо, – прервала его Луиза, – вы мне очень помогли, а сейчас я хотела бы остаться одна.

Монах снова неприязненно посмотрел на Луизу и, не говоря ни слова, покинул сад. Луиза понимала, что поступила грубо, но она не могла выносить, когда он хвалил человека, который был ни кем иным, как безжалостным убийцей. Луиза снова погрузилась в мысли. Она думала над словами брата Пачефико и размышляла над тем, как они могут помочь ей достичь задуманной цели. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила появления настоятельницы.

– Дитя моё, ты снова далека от меня, – пробился голос настоятельницы сквозь сознание Луизы, – возьми себя в руки. Ты должна побороть горе, овладевшее тобой.

Луиза безжизненным взглядом уткнулась перед собой в землю.

– Я потеряла веру, матушка, – в голосе Луизы не было ничего, кроме пустоты, – я потеряла веру.

– Верь в господа нашего Иисуса Христа и в святую деву Марию, – увещевала её настоятельница, – они помогут тебе. Обратись к ним с молитвой, и ты почувствуешь, как сердце твоё оживает, наполняясь любовью к ближнему.

– Вы имеете в виду моего отца, матушка, который отрёкся от меня и называет не иначе, как блудницей, или того, кто обесчестил меня, сделав клятвопреступницей?

– Ненависть владеет твоей душой. Избавься от неё, иначе она сожжёт твою бессмертную душу!

– Вы желаете, чтобы я обо всём забыла? Это невозможно, матушка. Пока жив этот человек, я ничего не смогу забыть.

Аббатиса с укором качала головой и отвечала Луизе:

– Дитя моё, открой своё сердце для любви, открой его. Нельзя жить так, как живёшь ты! Я измучилась глядя на тебя, на твоё горе. Не раз я говорила тебе, провидение направляет нас, наши помыслы и наши поступки. Мы всего лишь слуги божьи и от его воли зависимые. Не терзай себя нарушенной клятвой, ибо матерь божья видит твоё раскаянье и знает, что ты невинна в том. Страдания тоже господом посланы, ибо становимся ближе мы к нему, испытывая то, что испытал он во имя нас. Мы принимаем тяжесть ноши, что господь один нёс на себе. Прими спокойствие в свою душу, дитя моё, и забудь о другом.

– Как я могу верить, матушка? В чём моя вина? Почему моя жизнь закончилась, не успев начаться?

– Не знаю, дитя моё, не знаю. Но я верю в господа нашего Иисуса Христа. Верь и ты!

– Я верую в бога, матушка, но не верую в людей!

– Почему же ты перестала молиться божьей матери? Луиза горестно покачала головой.

– Я дала ей клятву, что телом моим будет обладать лишь супруг мой, я обманула божью матерь. Она не любит меня. Она больше не видит моих слёз и не слышит моей мольбы, – Луиза закашлялась и резко пригнулась к земле. У неё началась рвота. Аббатиса поддерживала её за голову до тех пор, пока рвота не прошла. Когда Луиза снова выпрямилась, она была необычайно бледна.

– Часто у тебя случается рвота? – встревоженно спросила настоятельница.

– Несколько раз… всего.

– А что-нибудь ещё тебя беспокоит?

– Голова кружится иногда, слабость…

Луиза не могла понять, что случилось с настоятельницей, которая буквально вскочила с места и торопливо вышла из сада. Меньше всего Луиза хотела обидеть настоятельницу. Преодолев слабость во всём теле, она поднялась и последовала за ней. Выйдя из сада, Луиза сразу же увидела настоятельницу, которая разговаривала с Шарлоттой. До неё донеслись последние слова настоятельницы:

– Луиза беременна…

– Я беременна? – Луиза растерянно смотрела на настоятельницу, которая, поняв, что Луиза услышала её, не на шутку встревожилась.

– Дитя моё, – начала было настоятельница, но Луиза, не дослушав её, бросилась в свою келью и заперлась изнутри. Все попытки достучаться до неё ни к чему не привели. Она села на кровать и положила руку на свой живот. Несколько долгих часов она провела, не меняя позы. В голове билась только одна мысль. У неё будет ребёнок. Его ребёнок. Луиза почувствовала, что ненавидит неродившееся дитя, как его отца. Но именно это дитя поможет свершиться праведной мести. Луиза нервно засмеялась. Наконец-то она нашла способ отомстить Арманьяку. Луиза поднялась с кровати и подошла к маленькому столу, где возле подсвечника лежали бумага и перо с чернильницей. Через минуту на чистой бумаге появилось несколько строк, которые мы приводим ниже:

– Я беременна! Жду вас в течение одного месяца! Если вы не приедете, я покончу с собой!

Сложив письмо, Луиза вышла из кельи к великому облегчению настоятельницы и Шарлотты, которые ждали за дверью. Луиза оттащила Шарлотту в сторону.

– Можешь выполнить мою просьбу? – спросила Луиза.

– Конечно, – Шарлотта обрадовалась, последнее время Луиза почти не разговаривала с ней.

Луиза протянула письмо Шарлотте:

– Оно должно попасть в руки графа Арманьяка. Только обещай, что кроме него никто не узнает о содержимом письма!

– Отдать в руки графа, – Шарлотта испытала неописуемый ужас от одной только мысли, что увидит его снова, но Луиза смотрела на неё с такой надеждой.

– Когда ехать?

– Сейчас!

– Хорошо, я передам письмо, а там, – Шарлотта не договорила. Меньше всего она хотела огорчать Луизу. По своей воле она никогда бы не поехала в Осер. Но отказать в просьбе Луизе она не смогла.

Настоятельница так и не узнала, чем вызван поспешный отъезд Шарлотты. Уверившись, что новость благотворно подействовала на Луизу, она покинула её, ибо наступило время молитвы. Впервые за последние два месяца Луиза почувствовала себя хорошо. Мысль о скором возмездии воодушевляла её. Скоро она увидит это безжалостное лицо. Скоро она уничтожит эту безжалостную душу. Она повторяла эти слова до поздней ночи, пока сон не смежил её веки и она не забылась.

* * *

Было около шести часов утра, когда Капелюшу передали, что его хочет видеть цыган. Сердце у Капелюша сжалось от плохого предчувствия. Совсем немного времени они провели в относительном спокойствии, наслаждаясь всеми радостями жизни, и вот снова…

Капелюш поспешил на зов. Одна створка ворот была отворена. Через неё он сразу увидел стоявшего на мосту цыгана, державшего в поводу лошадь. Едва Капелюш подошёл к нему, как тот вручил свёрнутое в трубочку письмо и сказал:

– Мемфиза велела дожидаться ответа! Капелюш развернул письмо. По мере того, как он читал, лицо его всё больше покрывалось бледностью.

– Боже мой, боже мой, как я могу это сделать, – совершенно растерянно шептал Капелюш, он свернул послание Мемфизы и вернул обратно цыгану.

– Она требует невозможного. Я скорее соглашусь отдать ей свою жизнь, чем выполнить то, чего она хочет! Передай ей, что я отказываюсь!

Цыган кивнул головой в знак того, что понял ответ.

– Мемфиза знала, что ты так ответишь, поэтому она передала ещё кое-что на словах. Смерть в пути. Или ты выполнишь просьбу Мемфизы, или смерть постучится в ворота этого замка. Выбирать тебе!

– Но как я могу? – вскричал Капелюш, – она не понимает, что это не в моей власти.

– Постарайся, так будет лучше для всех. Только так мы сможем спасти жизни невинных!

Капелюш схватился за голову и побрёл прочь от цыгана. Тяжёлые мысли разрывали его на части. Как он скажет Филиппу? Как? Впервые за одиннадцать лет он стал по-настоящему счастливым. И он собственными руками должен разрушить его счастье? Никогда, – твёрдо решил Капелюш, но тут же ужаснулся другой мысли. Мемфиза знает, что Филиппа должны убить. Она наверняка знает, как это должно произойти, и на этот раз она не предупредит меня. Филипп погибнет. Нет, только не это – Капелюш даже думать не мог о смерти Филиппа. Но он стоял перед выбором, и следовало немедленно что-либо предпринять. Пока Капелюш стоял посредине двора, опустошённый и растерянный, не в силах принять какое-либо решение, Мирианда, на губах которой блуждала лукавая улыбка, накинула на ночную рубашку шёлковый халат и, осторожно выскользнув из своей комнаты, крадучись пошла по коридору. Она против обыкновения не уложила свои волосы. И теперь они волнами разметались по всей спине. Мирианда остановилась у одной из дверей и, воровато оглянувшись по сторонам, быстро проскользнула внутрь. Оказавшись в комнате, она на цыпочках подошла к широкой кровати с высоким пологом, на котором крепко спал Филипп. Покрывало прикрывало его тело до пояса. Голова лежала на двух основательно взбитых подушках. Левая рука лежала у него на лбу, а правая на животе. На груди лежал кожаный мешочек, привязанный к шее. Мирианда залюбовалась его обнажённым торсом и лицом, выражавшим безмятежное спокойствие. Несколько минут Мирианда с глубокой любовью смотрела на Филиппа, а потом опустилась рядом с ним на постель и, взяв его правую руку, прижалась к ней губами. Это лёгкое движение разбудило Филиппа. Он открыл глаза. Увидев сидящую рядом с ним на постели Мирианду, он улыбнулся.

– Я соскучилась, – прошептала Мирианда, осторожно убирая с лица Филиппа прядь волос.

Филипп улыбнулся ещё шире.

– Мы расстались всего несколько часов назад!

– Я не могла заснуть, – призналась ему Мирианда, – мне всё время кажется, что когда наступит следующее утро, моё счастье растворится и я больше никогда тебя не увижу. Дни наполнены счастьем, а ночь приносит сомнения и тревогу.

Филипп приподнялся и, взяв лицо Мирианды, мягко поцеловал её в губы.

– После свадьбы мы и ночи наполним счастьем. Выбрось эти мысли, Мирианда, никто и ничто нас не разлучит. Теперь, когда я нашёл своё счастье, никто у меня его не отнимет.

– Я верю тебе, верю в твою любовь, – Мирианда с нежной доверчивостью прижалась к груди Филиппа и обвила его руками.

В дверь неожиданно постучали.

– Ой, – вырвалось у Мирианды, она разжала объятия и вскочила на ноги, оглядываясь в поисках убежища.

– Ты что-то ищешь?

– Перестань улыбаться, Филипп, если меня увидят в твоих покоях, я умру со стыда, – торопливо прошептала Мирианда.

Стук повторился. Филипп показал рукой под кровать.

– Здесь ты можешь укрыться! – его слова сопровождал лёгкий смех.

– Перестань смеяться, – возмущённо бросила Мирианда и не медля последовала совету Филиппа. Она откинула край покрывала, свисавшего до самого пола, и проворно залезла под кровать. Затем, высунув руку, она поправила край покрывала таким образом, чтобы никто её не смог увидеть, даже если нагнётся.

– Тебе удобно, Мирианда?

В ответ Филиппу было полное молчание. Стук повторился в третий раз. Филипп громко произнёс:

– Войдите!

При этом с его губ не сходила насмешливая улыбка. Но она тут же исчезла, когда Филипп увидел лицо Коринета, который вошёл в комнату.

– Что случилось? – тревожно спросил Филипп. Коринет долго собирался с силами, прежде чем с мучением ответил:

– Ты не должен жениться на герцогине Мендос!

Она слышит его слова – первое, что подумал Филипп. Его лицо мгновенно помрачнело. Он поднялся с постели и молча начал одеваться.

– Ты не должен жениться.

– Замолчи, – гневно закричал на него Филипп, – кем ты себя возомнил? Ты посчитал себя вправе указывать мне? Так я покажу, где твоё место!

Коринет и не ждал другой реакции от Филиппа. Но в голове билась мысль о том, что он должен во что бы то ни стало убедить Филиппа. Капелюш, не раздумывая над возможными последствиями, бросился вперёд.

– Выслушай меня. За эти годы я ни разу не пытался вмешаться в то, что ты собирался сделать. Я лишь пытался помочь тебе всеми моими силами. И не думай, что мне легко оттого, что приходится говорить тебе эти слова. Но она хочет этого, она требует этого. И ни я, ни ты, не можем ей отказать.

– Так тебя надоумили поговорить со мной? Кто это сделал? Назови его имя? – гнев Филиппа усиливался.

– Ты помнишь, когда тебя ранили в часовне, – спросил Капелюш, – так вот ты не знаешь, что именно она спасла тебя в ту ночь.

– Спасла? – недоумённо переспросил Филипп, – что ты имеешь в виду? Я не понимаю.

– Тебя ранили отравленным кинжалом. Ты умирал, когда меня вместе с тобой выбросили из дворца твои друзья. Я оказался один на улице, с тобой, умирающим на моих руках. Тогда появилась она. Она вылечила тебя, когда никто другой не мог бы тебя спасти.

– Я выясню, насколько правдивы твои слова, – несколько успокоившись, ответил Филипп, – если это правда, она – эта таинственная незнакомка вправе рассчитывать на мою признательность. Но ни ей, ни кому-либо другому не дано право принуждать меня к чему-либо.

– Ты не понимаешь всей глубины происходящего. Это она предостерегала нас. Она спасала твою жизнь от кинжала убийц. И если она говорит, что ты не должен жениться на герцогине, – следовательно, у неё есть веские причины. Пойми, она ничего не делает без причины. Не выполнишь её просьбу, может произойти непоправимое.

– Я всё сказал, – холодно произнёс Филипп, – никому не позволено вмешиваться в мою жизнь и тебе в том числе.

– Прислушайся к её словам, заклинаю тебя.

– Пошёл прочь, – закричал Филипп на Капелюша, – убирайся, пока я не потерял последние остатки терпения.

– Я не могу уйти, – с мучительной болью в голосе ответил Капелюш, – я не уйду, пока не смогу тебя убедить. Она сказала, что смерть придёт в замок и…

– Ах ты, жалкий урод! Испугать меня вздумал, – Филипп схватил его за шиворот и выбросил его из своей комнаты. Филипп, охваченный слепой яростью, наступал на пятившегося от него Капелюша. Он больше не слышал его слов. Злость кипела в нём с неудержимой силой. Филипп преследовал его до конца коридора. Когда они дошли до верхнего края лестницы, он нанёс сильный удар по лицу Капелюша. Тот, не удержав равновесия, покатился по лестнице вниз. На шум сбежались почти все обитатели замка, включая гостей и слуг. Иоланта вместе с дочерью поспешно вышла из комнаты. Дофин, герцог Барский, все они бросились к лестнице, по которой сбегал вниз Филипп. Жорж де Крусто, открыв рот, наблюдал за Филиппом. Когда Филипп оказался в огромном холле, перед лежавшим Капелюшем, его гневный голос разнёсся по всему замку:

– Прочь отсюда, мерзкий урод, прочь навсегда. Не смей никогда появляться передо мной, иначе, клянусь богом, я вспомню, чья рука отрубила голову моего отца. Прочь!

Капелюш поднялся с каменного пола, и более не оглядываясь на Филиппа, побрёл к выходу.

– Грязный убийца. У тебя руки по локоть в крови. И ты, ничтожество, смеешь указывать мне, как поступать. Прочь, мерзкая тварь, – гнев Филиппа перелился через край. Лицо почернело от злости. Он обвёл взглядом затихших свидетелей этой сцены. Увидев застывшую на лестнице Мирианду Филипп хриплым от гнева голосом спросил:

– Это правда? Правда, что вы выбросили меня умирающего на улицу?

Мирианда молчала, не в силах отвечать Филиппу. Не зная, как объяснить ему произошедшее, в котором её вины не было.

– Отвечай, – закричал на неё Филипп.

Мирианда только и нашла в себе силы кивнуть головой. После её молчаливого подтверждения раздался наполненный болью голос Филиппа:

– Я считал герцога Бургундского худшим из людей, но, по всей видимости, я ошибался!

Филипп обернулся к Жоржу де Крусто:

– Готовь отряд, мы немедленно выступаем! Отдав этот приказ отрывистым голосом, Филипп поднялся по лестнице мимо Мирианды и прошёл в свои покои, ни разу не взглянув на неё. Капелюш же вывел коня из конюшни. Сел в седло и выехал из замка. На мосту его дожидался цыган.

– Передай Мемфизе, что я не смог выполнить её просьбу. Он прогнал меня, – негромко сказал цыгану Капелюш.

– Она предполагала и это. В этом случае она просила передать, чтобы ты оставил своего господина и следовал за мной.

– Мне нечего здесь делать, – ответил Капелюш, бросив последний, печальный взгляд на возвышающийся замок, – я следую за тобой.

Цыган вскочил в седло и менее чем через час они покинули Осер.

Почти в то же самое время дофин размашистыми шагами вошёл в покои Иоланты, где кроме неё находились Мария Анжуйская, герцог Барский и Мирианда. При первом же взгляде на лицо дофина все поняли, что ему не удалось убедить графа.

– Граф по-прежнему остаётся моим верным подданным и другом, однако желает немедленно покинуть Осер. Все мои попытки убедить его изменить решение ни к чему не привели, – коротко сообщил дофин, – признаться, – продолжал он, – я не могу не понимать, чем вызвано решение графа. Ваш поступок даже в моей голове не укладывается, что ж говорить о графе.

Мирианда, на которой не было лица, поднялась с места, собираясь выйти.

– Я должна поговорить с ним.

Дофин сочувственно посмотрел на Мирианду.

– Боюсь, сударыня, у вас больше не будет такой возможности. Граф покидает замок, и никто не знает, куда он направится!

– Боже, – Мирианда рухнула обратно и закрыла лицо руками. Из её груди вырвались рыдания. Никто не мог утешить её, ибо все, за исключением дофина, отчётливо чувствовали свою вину в произошедших событиях.

Через несколько часов после этого разговора отряд состоящий из пятидесяти вооружённых всадников и возглавляемый Одо де Вуаленом и Таньги дю Шастелем, выехал из Осера. Они сопровождали дофина и кастильскую королевскую семью. Отряд двинулся по направлению к Буржу. Ещё очень долго Мирианда из окон кареты смотрела за постепенно исчезающими контурами города, который стал ей таким родным.