Июль, 1879 год

По тракту Гуднайт, ведущему на восток, ехали трое всадников. Они были усталые, запыленные. Разговаривать им не хотелось, лишь изредка мужчины перебрасывались парой фраз. Они возвращались домой.

Вскоре после полудня к ним присоединился четвертый. Трое, не останавливаясь, молча кивнули в ответ на приветствие незнакомца. Лошади по-прежнему трусили размеренной рысью. Теперь уже четыре всадника молча ехали по дороге.

На закате сделали привал. Вновь прибывший вытащил из переметной сумы кукурузные лепешки и вяленое мясо, чем разнообразил скудное меню гуртовщиков, состоящее из фасоли и кофе, и все принялись есть, так же, как только что ехали, – молча, сосредоточенно.

Один из мужчин неторопливо и без всякого интереса спросил:

– Куда направляешься, незнакомец?

Вновь прибывший, согнувшись над своей чашкой кофе, уставился на язычки пламени. Был он бородат, с длинными волосами и неразговорчив. Позже один из всадников скажет, что в нем проскальзывало что-то неприятное, но подобных типов на дороге можно встретить сколько угодно.

– Пока что и сам не знаю, – ответил он. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад да кваканьем древесных лягушек. Один из мужчин поднялся, чтобы взять спальный мешок. Другой не спеша проговорил:

– Мы возвращаемся из Денвера. Пригнали туда две тысячи длиннорогих быков. Выносливая скотина эти быки. Никто, кроме них, не пройдет по этому тракту.

Первый, облокотившись о бревно, поскреб руку и заметил:

– Все сейчас двинули на Запад. Народу – не протолкнуться, словно на воскресном пикнике. Чизхолмский тракт весь забит переселенцами.

– А все эти проклятые железные дороги, – встрял в разговор третий. – Скоро и скотину пасти негде будет, помрут тогда треклятые янки, что придумали эти дороги, с голоду. По мне, так мужчина должен скакать на лошади, а не трястись на паровозах.

– Вот и приходится ковбоям гнать скот на Запад, – согласился с ним второй.

– Давно не был в Форт-Уэрте? – спросил первый, обращаясь к вновь прибывшему и не особо рассчитывая получить ответ.

– Эта чертова железная дорога скоро и весь город погубит, – заметил третий. – Иностранцев ужас сколько отовсюду понаехало.

Для техасцев всякий, кто не был техасцем, считался иностранцем.

– А я бы с удовольствием съездил сейчас в Форт-Уэрт, – вмешался первый. – И плевать мне на каких-то иностранцев. Попил бы виски… Техасское виски – самая стоящая вещь на свете, доложу я вам.

– Сейчас все гуртовщики штата туда направляются на аукцион. Вот уж порезвятся вволю.

– Я не был в Техасе три года, – медленно проговорил вновь прибывший.

– Да уж, не повезло тебе, приятель. Вновь прибывший промолчал.

На рассвете трое мужчин, собравшись, продолжили свой путь, и четвертый поехал с ними.

В усадьбе «Три холма» царила веселая предпраздничная суматоха. На длинных столах, накрытых белоснежными скатертями и украшенных яркими красно-бело-синими флажками, стояли корзинки со свежим хлебом, кувшины с чили и острым соусом для мяса. За домом были установлены вертела, на которых жарились, источая восхитительный аромат, свиные и коровьи туши. Хорошенькие девушки с яркими лентами в волосах прогуливались под руку с красивыми молодыми парнями, работниками ранчо, облаченными по случаю праздника в свои самые лучшие воскресные костюмы. Звонкий женский смех заглушал пронзительные, однако приятные на слух звуки скрипок: скрипачи, похоже, решили порепетировать перед танцами, которые должны были состояться позже. Под раскидистыми деревьями собрались женщины постарше посплетничать, не выпуская из поля зрения детей. Мужчины держались особняком. Дети и сплетни их мало интересовали, а вот выкурить сигару, выпить доброго виски и поговорить о делах, ценах и политике они были не прочь. Народу на лужайке собралось видимо-невидимо. Скотоводы со всего штата, съехавшиеся в Форт-Уэрт на аукцион, сначала остановились в усадьбе «Три холма», хозяин которой, Дэниел Филдинг, устраивал ежегодное барбекю в честь своего дня рождения.

Дэниел Филдинг переходил от одной группы приглашенных к другой, обращаясь к каждому гостю по имени. Срок назначения его сенатором истекал в январе, и он снова собирался баллотироваться в сенат. Хотя было ясно, что сегодняшнее мероприятие столь же политическое, сколь и социальное. Никакой нужды в усиленной предвыборной агитации не было: ни у кого из собравшихся не вызывало сомнения, что лучшего кандидата на пост сенатора, чем Дэниел Филдинг, в Техасе не сыскать.

– Со всей откровенностью заявляю вам, сенатор, что во всем Техасе вы лучше всех умеете принимать гостей!

Дэниел остановился рядом с группой почтенных матрон, взирающих на него с улыбкой, и глаза его озорно блеснули.

– Это только потому, что у меня хватает ума приглашать к себе самых прелестных дам во всем штате, – галантно отозвался он.

– О, да вы здесь всем дамам головы вскружили! – лучезарно улыбнулась миссис Диринг, пышная особа лет пятидесяти. – Ну-ка дайте мне малыша. Какой чудесный крупный мальчуган! Наверняка вырастет таким же сердцеедом, как и его отец.

Собравшиеся вокруг них в кружок женщины закудахтали как клушки, когда Дэниел, ссадив со своего плеча сына, вручил его миссис Диринг.

– У него прорезался еще один зуб, – с гордостью объявил он, – и ему не терпится его продемонстрировать. Так что берегите пальцы.

Малыша, однако, больше заинтересовали ярко-желтые перья канарейки, украшавшие шляпку миссис Диринг, и он потянулся к ним, пытаясь схватить их своей пухлой ручонкой, вызвав тем самым умиленный смех дам.

– Никогда еще не видела такого счастливого ребенка! Дай мне его, Розали.

– Он с каждым днем все больше и больше делается похожим на вас, сенатор… хотя волосы у него определенно мамины. Бог мой! Таких роскошных кудрей я еще никогда в жизни не видела!

– Ну что ты, Сьюди. Посмотри только на его глаза, озорные, как смех, и зеленые, как техасские холмы.

Рассмеявшись, Дэниел наклонился и принялся высвобождать из ручонки сына седой с голубым отливом локон миссис Диринг.

– Скорее внешне он похож на мать, а характером весь в меня, такой же упрямый. Ну же, Джош, оставь тетину шляпку в покое, и в следующий раз, когда я поеду в Галвестон, я куплю тебе настоящую канарейку. Ну как, идет? Вот и молодец.

И Дэниел снова посадил мальчугана к себе на плечо, не обращая внимания на разочарованные стоны дам и протестующий крик сына. Джош, однако, не долго горевал, что его оторвали от такого приятного общества. Он тотчас же потянулся к шляпе отца, заинтересовавшись серебряными долларами, украшавшими ее околышек. Дэниел тут же снял шляпу и протянул сыну, и тот потянул ее в рот.

– Вы избалуете ребенка, сенатор, – заметила миссис Кэткарт, тем не менее, ласково глядя на Дэниела Филдинга. Среди присутствующих дам не нашлось бы ни одной, которая втайне не мечтала, чтобы ее муж был хотя бы немного похож на него.

– Вот и хорошо, – отозвался Дэниел и с обожанием взглянул на сидящего на плече малыша. – А для чего еще нужны дети? Кроме того, – он заговорщически подмигнул Джошу, – всем известно, что самый быстрый способ завоевать голоса на выборах – это целовать детей. Верно, партнер?

Проговорив это, Дэниел чмокнул сынишку в пухлую коленку, вызвав тем самым у женщин взрыв громкого хохота. Джош пронзительно взвизгнул и радостно закачался, теребя отцовскую шляпу ручонками, после чего снова сунул ее в рот.

– Честно говоря, сенатор, я никак не могу понять, зачем вы тратите время на таких старых ворон, как мы. Дайте нам вашего мальчугана, мы за ним присмотрим, не беспокойтесь, а сами идите занимайтесь своими предвыборными делами.

– Леди, – ласково проговорил Дэниел, – я никогда не счел бы время, проведенное с такими очаровательными особами, потраченным напрасно. Пусть ваши мужья считают, что они несут ответственность за будущее Техаса, но вы, мои дорогие, несете ответственность за них, как и моя жена за меня. – Он ухмыльнулся и подмигнул дамам. – Так что постарайтесь повлиять на ваших благоверных, чтобы они проголосовали за меня. Понятно?

И, сопровождаемый любящими женскими взглядами, Дэниел пошел сквозь толпу приглашенных, то и дело останавливаясь, чтобы продемонстрировать своего очаровательного наследника, без всякого смущения принимая комплименты и знаки восхищения, как и положено отцу, который гордится своим чадом.

– Нет, вы видели такое? – воскликнула одна из дам. – Этот человек души не чает в своем сыне!

– Голову даю на отсечение, еще не было на свете человека, который бы так трясся над своим отпрыском, – отозвалась вторая. – Джессика мне рассказывала, что она едва уговорила его не брать мальчугана с собой в Остин прошлым летом. Малыш тогда еще грудь сосал.

– Она еще наплачется с этим мальчишкой, если будет воспитывать его в том же духе, помяните мое слово, – недовольно бросила миссис Диринг. – Совершенно напрасно они его так балуют.

– Да что ты, Розали, – фыркнула миссис Лемар. – Я еще в жизни не видела такого покладистого, добродушного ребенка.

– А уж мать над ним трясется не хуже отца, – гнула свое миссис Диринг. – Ведь она не отняла мальчишку от груди, даже когда он научился пить из чашки. Делать ей больше нечего! Помню, я дождаться не могла, когда перестану кормить своих двоих грудью и переведу на коровье молоко – у нас в Техасе оно отличное, сами знаете. И надо сказать, хуже им от этого не стало. Выросли здоровые и крепкие, как сосны.

– Они оба не в меру носятся с этим мальчуганом, – согласилась миссис Карсон. – И все-таки в жизни не видела такой приятной семьи.

Миссис Диринг важно закивала головой, соглашаясь с остальными.

– Надо признаться, я сначала была не очень-то большой сторонницей этого брака, но сейчас не могу не согласиться, что семья получилась отличная.

– Счастливая эта Джессика Филдинг, – задумчиво проговорила миссис Лемар. – Подумать только, вышла из самых низов, а кем стала.

– Дэниел без нее шагу ступить не может, – согласилась миссис Карсон, и дамы, повернувшись, с улыбкой взглянули в ту сторону, откуда доносились взрывы хохота: Дэниел с сынишкой развлекали группу молодых людей.

Джошуа Коулмен Филдинг родился ровно через восемь с половиной месяцев после того, как Джессика вернулась к мужу, с которым ее разлучили небезызвестные трагические события, произошедшие в день свадьбы.

Все считали, что Дэниелу крупно повезло. И в самом деле, жена после долгого отсутствия вернулась к нему целой и невредимой, сам он поправился после тяжелого ранения и занял освободившееся кресло в сенате, да к тому же у него родился сын. И все это произошло в течение одного года. По поводу рождения ребенка ходило много шуточек. Мужчины, разговаривая на эту тему, ухмыляясь, замечали, что Дэниел времени даром не терял, а женщины обменивались понимающими улыбками. Однако все соглашались, что Дэниел Филдинг, слишком много переживший за этот год – сначала его серьезно ранили и похитили у него жену, потом с братом произошла такая ужасная история, что не передать словами, – заслуживает того счастья, которое наконец-то ему улыбнулось. И никто не догадывался, что эти первые недели после возвращения Джессики в «Три холма» были наиболее трагичными в жизни Дэниела. И никому вплоть до сегодняшнего дня и в голову не пришло, что малыш, которого Дэниел так обожает и которым так открыто восхищается, не его сын.

В тот день, когда Джессика снова вернулась к нему, Дэниел почувствовал себя так, словно наконец-то пробудился от ночного кошмара. В последний раз он получил известие от Джейка из Дабл-Спрингс. Брат сообщал, что они с Джессикой скоро будут дома. Но они не приехали, а вместо них нагрянули техасские рейнджеры в таком количестве, что заполонили все ранчо, и заявили, что Джейк совершил преступление в том самом городе, из которого давал телеграмму. Дэниел уже и не надеялся, что увидит брата и жену живыми.

И вот наконец чудо свершилось: Джессика вернулась домой. Живая и невредимая вернулась к нему! Дэниел с ликованием заключил ее в свои объятия. И вдруг… он встретился взглядом со своей женой… В ее глазах было написано все! И белый свет померк для Дэниела.

Захлебываясь слезами, Джессика поведала ему о том, что произошло в Дабл-Спрингс. Отчаянно рыдая, она умоляла Дэниела догнать Джейка, вернуть его обратно, помочь ему, потому что Джейк невиновен и потому что она любит его.

Никогда еще Дэниелу не приходилось испытывать таких чувств – отчаяния, горечи и злости. Единственная женщина, которую он когда-либо любил, влюблена в другого. И этот другой – его собственный брат.

Если бы Дэниел смог найти Джейка в эти первые страшные месяцы после возвращения Джессики домой, он бы убил его. Подспудное чувство возмущения и даже зависти, которые он испытывал к своему сильному, беззаботному и обласканному судьбой младшему брату, внезапно выросло до огромных размеров, в одну секунду превратившись в жадное, ненасытное чудовище. У Джейка было все: сила, свобода, решительность, мужество, обаяние, выбор. А у него, Дэниела, только Джессика, но Джейк и ее отобрал. Дэниел знал, что никогда не простит брата, ненависть расцвела в нем пышным, зловещим цветом.

А Джессика… От одного ее вида Дэниелу становилось тошно. Стоило ему взглянуть на нее – и он представлял ее совокупляющейся со своим братом, в то время как он, Дэниел, навсегда лишен возможности обладать женщиной. Джессика, его милая, красивая, невинная невеста, испорчена и развращена похотливым братцем и вернулась к нему, Дэниелу, обесчещенной.

Дэниел заперся у себя в кабинете и в течение долгих-долгих дней почти ничего не ел, практически не спал и только пил, пил, пил… Казалось, еще немного – и он потеряет рассудок. Впрочем, это его не очень волновало: жизнь перестала представлять для него какую-либо ценность.

Но время шло. Дэниел начал приходить в себя. Сделанного не исправишь. Жизнь проходит, а у него столько дел. Срок его полномочий в сенате еще не истек. От него зависят судьбы многих людей. Он не вправе подводить своих избирателей. Не хватало еще, чтобы от его переживаний страдала работа! Кроме того, когда истечет срок его полномочий в качестве сенатора, он собирался снова баллотироваться на этот пост. Так что скандал ему нужен меньше всего. А если он вышвырнет Джессику из дома, после того как в течение долгих месяцев сходил с ума от отчаяния и уже не надеялся ее увидеть, все поймут, что случилось. Да ему и не хотелось вышвыривать Джессику вон. Единственное, чего хотелось, – спокойной и счастливой жизни в «Трех холмах», как он и задумывал вначале, когда собирался жениться на Джессике.

Дэниел отправился в Остин, где принялся работать, не щадя себя, для своих любимых избирателей, изо всех сил пытаясь забыть жену, которая его предала. Когда он вернулся, живот у Джессики уже начал округляться, и снова жизнь Дэниела превратилась в кошмар.

Естественно, все сочли, что отцом ребенка, который должен был родиться, является он, Дэниел, и, само собой, Дэниел никого не стал в этом разубеждать. Они с Джессикой никогда не говорили между собой на эту тему. Ему было даже жаль ее: перенесенное нервное напряжение и страх отрицательно сказались на ее здоровье, и Дэниел чувствовал, что не в состоянии приносить ей дополнительную боль. Его собственные страдания облегчались поддержкой, которую он получал из внешнего мира. Все знакомые считали, что Дэниел живет той жизнью, о которой всегда мечтал, и, по правде говоря, Дэниелу не так уж трудно было играть навязанную ему роль счастливого мужа и гордого отца. Иногда в течение этих страшных для него месяцев до рождения Джошуа он ловил себя на том, что фантазирует, будто не просто играет эту роль, а на самом деле является счастливым мужем и гордым отцом…

И вот когда Дэниел впервые взял на руки орущего младенца с красным, морщинистым личиком и взглянул в восхищенное лицо жены, он почувствовал, что фантазии его стали реальностью. Джессика и в самом деле его жена, а Джошуа – его сын во всех смыслах, кроме физического, и Дэниел полюбил его огромной, слепой, всепоглощающей любовью, не знавшей другого выхода. Отняв у него одну мечту, Джейк дал ему взамен другую, гораздо более реальную, об осуществлении которой Дэниел никогда и не помышлял, – сына.

Джессика сильно изменилась после рождения ребенка. Она взяла на себя заботы о ранчо, которые когда-то лежали на Джейке, и с головой ушла в воспитание сынишки, словно никогда и не мечтала о другой жизни. Любовь, которую Джессика с Дэниелом испытывали к растущему мальчугану, сблизила их. Джессика была для Дэниела женой во всех смыслах, кроме физического. Иногда ему казалось, что тех месяцев, которые Джессика провела от него вдали, не существует, Временами он даже забывал, что у него есть брат, а если и вспоминал, то с легкой горечью и скорбью: для него Джейка уже три года не было на свете.

Не проходило дня, чтобы Дэниел не благодарил Господа за свою счастливую судьбу. Он популярный, быстро набирающий силу сенатор. У него красивая, изящная, умная и очень деятельная молодая жена, которой завидуют все его избиратели, и крепенький, здоровый сынишка. Ирония заключалась в том, что все это Дэниел получил от человека, которого ненавидел, однако он редко об этом задумывался, а когда подобные мысли приходили в голову, Дэниел пытался побыстрее отделаться от них. У него прекрасная, счастливая жизнь, и он больше не позволит, чтобы кто-то или что-то ей угрожало.

– Эй, сенатор, давай-ка сюда мальчугана!

Улыбнувшись, Дэниел не спеша начал протискиваться сквозь толпу к загону для скота, где пятеро его соседей любовались низкорослыми бычками, которых он совсем недавно приобрел.

– Посмотрите-ка на этого мальчишку! – воскликнул один из мужчин. – Да он скоро будет сидеть в седле!

– На следующей неделе я куплю ему сапоги со шпорами, – ухмыльнулся Дэниел и поставил малыша, которому уже надоело сидеть у отца на плече, на ноги. Мальчуган тотчас же решительно заковылял к низкой загородке загона. Один из мужчин, смеясь, подхватил его на руки и развернул в другую сторону. Джошуа так же решительно зашагал в противоположном направлении.

– Что-то не видно сегодня твоей обворожительной молодой жены, – заметил один из мужчин.

– У нее кое-какие неотложные дела в конторе. Их нужно уладить перед завтрашней поездкой в Форт-Уэрт, – ответил Дэниел и, облокотившись на изгородь, сдвинул шляпу на затылок, не спуская настороженного взгляда с Джошуа, который восторженно преследовал яркую бабочку.

– Значит, ты сам туда не едешь? – без всякого удивления спросил его собеседник. Владельцы ранчо уже привыкли к тому, что Джессика представляет «Три холма» на аукционах скота, и вели с ней дела так, как вели бы с самим Дэниелом, зная, что муж во всем полагается на нее.

– Не могу же я быть одновременно в двух местах, не разорваться же мне, – беззаботно отозвался Дэниел. – Потому-то Господь и наградил меня такой женой, как Джессика.

– Мы будем по тебе скучать, но ты не переживай, мы присмотрим за твоей женой, а то как бы с ней чего не случилось.

Дэниел расхохотался.

– Неужели вы до сих пор не поняли, что моя жена сама может себя защитить?

Мужчины весело хмыкнули.

– Черт подери, Дэн, хорошенькой леди никогда не помешает иметь рядом с собой какого-нибудь парня, хотя бы для того, чтобы он сводил ее куда-нибудь пообедать. Ты же не хочешь, чтобы она умерла с голоду?

– Ну, в провожатых у нее наверняка недостатка не будет, – ответил Дэниел, и глаза его озорно блеснули. – Если память мне не изменяет, в прошлый раз в Форт-Уэрте у нее их было столько, что они не помещались за одним столом.

– Черт подери, Филдинг, ты самый счастливый мужик в Техасе. И где ты умудрился отыскать такую женщину?

Дэниел улыбнулся.

– То, что самый счастливый, спору нет, джентльмены. Один Бог ведает, как бы я без нее справлялся в течение этих последних двух лет. Дел по горло: и ранчо, и сенат… Джошуа! Ну-ка иди сюда!

Но Джошуа, внимание которого целиком было поглощено бабочкой, проигнорировал призывы отца.

Смеясь, Дэниел коснулся рукой полей шляпы.

– Простите, джентльмены, но мне пора. Дела, дела… Только не расходитесь. До званого ужина вам предстоит послушать мою речь. – И, еще раз безуспешно позвав сына, Дэниел помчался к нему и принялся, к восторгу малыша, тоже гоняться за бабочкой.

– Прекрасный человек, – лениво проговорил один из мужчин, наблюдая за ним. – Я обязательно буду за него голосовать на следующих выборах.

Другой задумчиво покачал головой: обычно обсуждение достоинств одного Филдинга не обходилось без обсуждения недостатков другого.

– Кто бы мог подумать, что такое случится с его братом?

– Эта история могла погубить кого угодно, только не Дэна Филдинга, – согласился его сосед, облокотившись о загородку.

Некоторое время мужчины молчали, вспоминая Джейка Филдинга.

– Говорят, он кого-то убил, а потом уехал из Техаса.

– Я слышал, что он присоединился к банде Джеймса в Юте.

– Скажешь тоже! – фыркнул первый. – Банды Джеймса в Юте отродясь не бывало.

– Этот Джейк всегда был бешеным, – вспомнил третий, щурясь на солнце. – Горячий, как порох, в отличие от Дэна. Никогда нельзя было знать, чего от него ожидать. Я всегда чувствовал, что с ним что-то подобное может произойти.

– А знаете что? Не могу я все-таки поверить в то, что старина Джейк способен на такое. Конечно, вспыльчивым он был, спору нет, да и после работы к рюмке не прочь был приложиться, но он всегда был порядочным парнем. Не могу представить, чтобы он выстрелил кому-то в спину.

Повисла задумчивая и долгая тишина. Высказанное предположение не отличалось новизной. В течение последних лет каждый из присутствующих думал то же самое, в глубине души не веря, что Джейк Филдинг мог совершить такой подлый поступок.

Наконец один из мужчин проговорил с большим убеждением:

– Черт подери, Мелоун! Дэниел в приятельских отношениях со всеми блюстителями порядка отсюда до Эль-Пасо, не говоря уж о самом губернаторе. Если бы он хотел, Джейка Филдинга уже давно оставили бы в покое. Неужели ты думаешь, что Дэниел не оправдал бы его, если бы тот был невиновен?

На мгновение вопрос повис в воздухе, вызвав у присутствующих некоторую неловкость. Ответить на него было нелегко. В этот момент раздался звон колокола, призывавший избирателей послушать речь Дэниела, и сомнения относительно справедливости обвинения Джейка были забыты. Теперь собравшихся интересовали лишь политические игры. Затушив папиросы и нахлобучив на головы шляпы, мужчины поспешили присоединиться к толпе, чтобы послушать, что им будет говорить Дэниел Филдинг.

Сквозь раскрытое окно конторы до Джессики донесся громкий, внушительный голос мужа, время от времени сопровождаемый энергичными рукоплесканиями и одобрительными возгласами. Легкая кружевная занавеска позволяла ясно видеть все, что происходит во дворе: Дэниел, высокий, златоволосый, стоя на обитом яркой материей помосте, произносит проникновенную речь, вызывающую полное одобрение всех собравшихся; Джошуа, уютно приникнув к пышной груди Марии, стоявшей в первых рядах, взвизгивая от восторга, хлопает своими – крошечными ручонками, даже когда делать этого вовсе не требуется, вызывая у стоявших рядом мужчин снисходительные ухмылки, а у Марии – справедливые замечания. Джессика улыбнулась, наблюдая за ними. Как же ей хотелось находиться сейчас на дворе, под теплыми солнечными лучами, среди избирателей, самой держать на руках сына и громкими возгласами приветствовать мужа!

Она со вздохом отошла от окна и вернулась к столу.

– Вы хотели меня видеть, Кейси? – спросила она.

Пожилой мужчина взглянул на нее с презрением и неодобрением, граничащими с откровенной, ничем не прикрытой ненавистью. Хотя он, как и полагается, стоял, сняв шляпу, и изо всех сил пытался изобразить почтительность, это у него плохо получалось. Весь его облик был пронизан злобой и негодованием. И не только оттого, что ему приходилось выполнять приказы женщины – хотя одного этого было достаточно, чтобы такой мужчина, как Кейси, ее возненавидел, – а потому, что он был единственным, кто, помимо Дэниела и Джессики, знал, что Дэниел не мог быть отцом Джошуа.

Но Джессика в течение этих трех лет привыкла к тому, что Кейси ее презирает. После всего того, что она пережила, презрением ее было не пронять. Кроме того, она знала: Кейси предан Дэниелу настолько, что с радостью исполнит любое его желание. А Дэниел желал, чтобы к Джессике относились с уважением, и одной этой причины было достаточно, чтобы Кейси держал свои чувства при себе.

– Да, мэм, – мрачно изрек он. – Я хочу знать, что это вам в голову взбрело. Неужели вы и в самом деле собрались завести в «Трех холмах» этих идиотских иностранных быков? Никто мне не говорил…

– А я и не знала, Кейси, – холодно прервала его Джессика, – что должна обсуждать с вами свои дела. – Но, решив, что самый быстрый способ закончить дискуссию – это не раздражать собеседника, проговорила более миролюбивым тоном: – Рогатый скот брахманской породы никакой не иностранный. Его уже более тридцати лет с успехом разводят в Каролине.

– Мерзкие горбатые твари, – проворчал Кейси. – Да они испортят все наше поголовье скота!

Легонько барабаня пальцами по столу, Джессика спокойно взглянула на Кейси.

– Не испортят, а улучшат. Так мы получим гораздо более здоровое и крепкое потомство.

– Мы прекрасно без них обходились все эти годы, – упрямо возразил Кейси, насупившись и прилагая все усилия к тому, чтобы не разозлиться. – Не хватало еще, чтобы какая-то женщина указывала нам…

– А сколько голов скота пало в Техасе от ящура за последние пять лет? – перебила его Джессика. Хотя голос ее звучал спокойно, а лицо по-прежнему оставалось безмятежным, она чувствовала, что начинает закипать. В глазах ее появился недобрый огонек, который Кейси уже хорошо мог угадывать. – Разве сумели тогда ваши распрекрасные скотоводы сделать хоть что-то, чтобы остановить падеж скота? А какая-то женщина сумеет! Мне очень жаль, если вам, Кейси, это не нравится, но ничего не поделаешь, именно так обстоят дела.

Кейси мрачно смотрел на Джессику, и внутри у него все кипело от ярости. Ради Дэниела он пытался быть к ней терпимым, однако еще до того, как стало ясно, чем она занималась с этим предателем Джейком по дороге домой, Кейси эта девица не очень-то нравилась. А уж после того, как выяснилось, какая это шлюха, он едва мог ее выносить. Однако Дэниел, похоже, испытывал к своей развратнице жене совсем другие чувства. Он вел себя так, словно на этой дряни, которая, едва поселившись в «Трех холмах», стала здесь полновластной хозяйкой, свет клином сошелся.

Но мало того, что эта особа выставляла напоказ свое предательство. Пока Дэниел заседал в сенате, она фактически прибрала к рукам все дела на ранчо. Кейси был убежден, что, если за ней не присматривать, она скоро развалит все хозяйство. И он присматривал. Ради Дэниела.

Однако когда Кейси попытался сказать Дэниелу, что он думает по поводу его жены, старый друг набросился на него, словно разъяренный бык, пригрозив не только вышвырнуть его из усадьбы, но и убить, если он еще хоть раз позволит себе неуважительно отозваться о Джессике. И Кейси ничего не оставалось делать, как проглотить горькую пилюлю. А вот сделать вид, что она ему пришлась по вкусу, он уже не мог.

– А что думает о ваших грандиозных планах капитан? – не сдавался он.

– Мой муж, как обычно, полагается на мое мнение, – ровным голосом проговорила Джессика. – До сих пор я не сделала ни одной ошибки, не так ли, Кейси?

Кейси сдержал уже готовый было вырваться дерзкий ответ. Все дело было в том, что Дэниел давал своей жене полную свободу во всем, и до тех пор, пока он с одобрением относится к любому ее поступку, Кейси ничего не мог поделать.

– Скотопригонный двор не место для женщины, – тем не менее, упрямо бросил он.

Джессика с горечью улыбнулась, подумав о том, что ей приходилось бывать во многих местах, в которых женщине бывать не стоит, и делать многое такое, что женщине делать не положено. Однако этот короткий экскурс в прошлое испугал Джессику, и она поспешно вернулась в настоящее. Взяв себя в руки, она решительно расправила плечи и твердо взглянула Кейси прямо в глаза.

– Этот вопрос, Кейси, не подлежит обсуждению. Если вы не желаете ехать со мной, я легко найду себе другого провожатого…

– Не нужно, – поспешно перебил он ее. Кто-то ведь должен присматривать за этой особой, и эту работу он не мог доверить никому. – Я поеду.

– Хорошо. – Голос Джессики по-прежнему звучал ровно. – Тогда можете идти к гостям. Завтра рано утром выезжаем.

Когда Кейси ушел, Джессика позволила себе с облегчением вздохнуть. Она тяжело опустилась в кресло. Праздничное настроение как рукой сняло. Джессика надеялась, что со временем Кейси как-то примирится с ее присутствием в «Трех холмах» и с тем, что она заправляет всеми делами на ранчо, однако ничего подобного не произошло. Внезапно Джессика почувствовала страшную усталость. Почему, она и сама не знала. Быть может, из-за стычки с Кейси, а может, потому, что ей почему-то не хотелось завтра ехать в город, а может, из-за жары.

Прошло три года с тех пор, как испуганная, растрепанная и смущенная молодая девушка прибежала к Дэниелу Филдингу, моля его о защите. Три года – день в день – с тех пор, как Джессика Дункан стала миссис Дэниел Филдинг, что повлекло за собой ряд событий, круто изменивших жизни самой Джессики и братьев Филдинг. Казалось, с тех пор прошла целая жизнь.

Женщина, сидевшая сейчас в конторе и заправлявшая всеми делами усадьбы «Три холма», не имела ничего общего с той беспомощной молоденькой девчонкой, которая так доверчиво и с такой радостью вручила свою жизнь в руки Дэниела Филдинга. Сейчас, в возрасте неполных двадцати двух лет, Джессика Филдинг была женой одного из самых богатых и влиятельных людей в Техасе. Ей ежедневно приходилось сталкиваться с проблемами, от которых зависели жизни сотен людей. Она снискала уважение мужчин и зависть женщин. К ее мнению прислушивались, ее приказы выполнялись беспрекословно. Она была очаровательна, изящна, прекрасно одета и хорошо воспитана. Сидела ли она с мужем на званом обеде, на котором присутствовали самые выдающиеся политические деятели штата, или негромко и отрывисто отдавала приказания работникам ранчо, от нее веяло такой властностью, что всем было ясно: с этой сильной, непреклонной и знающей женщиной нельзя не считаться. Сейчас Джессика чувствовала себя намного старше своего возраста.

Три года назад, когда она увидела Дэниела, только что ставшего ее мужем, распростертым на земле, сраженным пулей ее отца, Джессика думала, что худшего с ней ничего не может случиться. Ужасные дни заточения, проведенные ею в доме сумасшедшей тетки Евлалии, показали, что может быть еще хуже. Потом, когда она вытаскивала обессиленного, раненого Джейка из болота, а следом на запах крови сползались крокодилы и, казалось, встреча со смертью неминуема, Джессика познала еще больший ужас. Потом был убитый ею шериф и расставание с Джейком. Она думала, что это конец. Большей боли Джессика не испытывала никогда и не думала, что испытает. Но это было только начало.

Самым худшим оказалось смотреть мужу в глаза и видеть, как в них просыпается холодная ненависть, когда она умоляла его спасти своему брату жизнь; чувствовать, как руки его с силой отталкивают ее от себя; видеть искаженное мукой лицо; знать, что своей любовью она сломала судьбу не только Джейку, но и этому доброму, великодушному человеку, который дал ей свое имя и свою любовь, и которому она отплатила черным предательством.

И вот тогда Джессика поняла, что больше ей не выдержать. Потянулись страшные, темные, бессонные ночи, наполненные бесконечной пустотой, и дни, когда ее преследовали призраки двоих мужчин, которым она загубила жизнь. Жажда жизни, которая привела ее сквозь толщу глубочайшего одиночества к самой большой радости и обратно, становилась все слабее и слабее, а потом и вовсе умерла. Теперь вокруг Джессики существовала лишь пустота. Больше ничто ее не удерживало в этом мире.

И вдруг Джессика поняла, что в ней зарождается новая жизнь, не терпящая того, чтобы ею пренебрегали. Джошуа… Джейк исчез из ее жизни – насколько Джессике было известно, поскакал навстречу своей смерти, – но он оставил внутри ее часть себя. И эта часть с каждым днем росла в ней и крепла. Они с Джейком зачали этого ребенка, это чудо любви, и, пока с ней будет Джошуа, Джейк тоже навсегда останется с ней.

Джошуа… Ребенок, сотворивший чудо не только с Джессикой, но и с Дэниелом. Джейк преподнес им бесценный дар, сумевший вдохнуть в них обоих новую жизнь. Только благодаря Джошуа Дэниел снова начал улыбаться Джессике, закрыв глаза на прошлое. Только ради Джошуа Джессика простила себя и начала вновь возрождаться к жизни. Только благодаря Джошуа они стали семьей.

Но Джессика в отличие от Дэниела ничего не забыла. Всякий раз, когда она заглядывала в зеленые смеющиеся глазенки сына, перед ней вставал образ Джейка и сердце пронзала такая острая боль, что она поспешно отворачивалась, не в силах вынести воспоминаний, навеянных красотой сынишки. Не было дня, чтобы она не вспоминала Джейка. Холодной зимой, когда слуги приносили домой вязанки дров, она думала о нем, представляла, как он протягивает к костру озябшие руки или как его застигает в горах снежная буря. Сидя за уставленным яствами столом в красивом наряде и драгоценностях и ведя остроумную светскую беседу, она представляла себе Джейка, голодного и промерзшего. Затаив дыхание, со страхом просматривала она каждую газету, боясь, что Джейка схватили, и, не увидев такого объявления, с некоторым облегчением и разочарованием откладывала газету в сторону: если бы его схватили, она бы по крайней мере знала, что он жив.

Иногда ночью ей снилось, что Джейк умирает, одинокий, беспомощный, и зовет ее. Она вскакивала с постели, и ей казалось, что голос Джейка эхом проносится по комнате. Тогда она шла в детскую и, подхватив на руки спящего сынишку, принималась гладить его по шелковистым черным кудрям, целовать в румяные щечки и прижимать к себе так неистово, что ребенок начинал хныкать. Джейк… Быть может, он потерян для нее навсегда, но у нее есть его сын….

Стряхнув с себя воспоминания, Джессика поднялась из-за стола и снова повернулась к окну. Нужно было выйти во двор и поздороваться с гостями, хотя ей очень этого не хотелось. Теперь она понимала: именно это время года и особенно сегодняшний день навеяли эти грустные воспоминания. Обычно она с радостью выполняла обязанности хозяйки большой усадьбы, с головой окунаясь в работу, которая до отказа заполняла дни и заставляла к вечеру валиться с ног от усталости. Но ей почему-то страшно не хотелось ехать в Форт-Уэрт, и, если бы у Дэниела оказалось свободное время, она непременно попросила бы его сделать это за нее. Она так устала.

Посередине проникновенной речи Дэниела Джошуа захотелось к отцу, и он так настойчиво стал проситься к нему, что Дэниел сжалился и взял его к себе на помост, вызвав тем самым целую бурю шуточек по поводу того, что младший Филдинг уже начинает проявлять политические наклонности. Джессика с улыбкой смотрела на мужа. Он являл собой довольно забавную картину: на одной руке – довольный Джошуа, другой – отчаянно жестикулирует, рассуждая о будущем Техаса.

И в этот момент Джессике неожиданно в голову пришла одна удивительная мысль, наполнившая ее душу гордостью. Сын Джейка будет бродить по холмам и долинам окрестностей усадьбы «Три холма», как когда-то это делал сам Джейк, под надежной защитой любви Дэниела. А она, Джессика, приложит все свои силы, чтобы ранчо, которое унаследует их с Джейком сын, росло и процветало, а Дэниел приложит все силы, чтобы штат Техас, в котором малышу предстоит расти, стал еще более свободным и сильным. Джошуа не принадлежит прошлому, и оно не должно омрачать его жизнь. Он принадлежит будущему. И хотя Джессика уже ничего не может сделать для Джейка, для его сына она сделает все, что в ее силах.

Джессика вышла во двор под неистовый грохот аплодисментов и одобрительных выкриков, сопровождавших заключительную часть речи ее мужа. Она взошла на помост и, смеясь, взяла сразу же потянувшегося к ней малыша у Дэниела из рук и подставила мужу щеку для поцелуя. Они втроем постояли несколько мгновений на помосте, и силуэты их четко вырисовывались на фоне ярко-синего неба: Дэниел, обняв Джессику за плечи и с нежностью глядя сверху вниз на ее смеющееся лицо, и Джессика, крепко прижимая к себе Джошуа. Они казались идеальной семьей, в которой царят только мир и покой, и в это мгновение – только в это мгновение – ни прошлое, ни будущее не омрачало их счастливого настоящего.