I

ЗАБРЕЛ некий юноша в лес Стрибора, не зная, что этот лес зачарованный, и что в нем разные чудеса происходят. Бывали здесь чудеса добрые, а бывали и злые, каждому по заслугам.

И должен был остаться этот лес зачарованным до тех пор, пока в него не ступить нога того, которому его собственные страдания будут милее всего счастья этого мира.

Нарубил юноша дров и сел на пень отдохнуть, а был прекрасный зимний день. Но из пня вылезла змея и стала нежиться подле него. В действительности это не была настоящая змея, а была это человечья душа, ради греха и злобы в змею заключенная, и мог ее освободить только тот, кто с нею обвенчался бы. Серебром блистала змея на солнце и глядела юноше прямо в очи.

— Боже мой, что за прекрасная змейка! Хоть домой ее неси, — шутя сказал юноша.

«Вот она взбалмошная голова, которая освободит меня на свое несчастье», — подумала грешная душа, в змею заключенная, исчезла и, тотчас же обратившись из змеи в прекрасную девицу, появилась перед юношей. Рукава у нее белые и разукрашены, как крылья бабочки, а ножки маленькие, как у царицы. Но так как она при этом зло замышляла, то и остался у нее в устах змеиный язык.

— Вот и я! Веди меня домой и женись на мне! — говорит змея-девица юноше.

Но если бы юноша был решителен и догадлив, то быстро замахнулся бы на нее обухом секиры и воскликнул бы: «Я и не думал венчаться с лесным чудищем» — и снова обратилась бы девица в змею, скрылась бы в пень, и все прошло бы бесследно.

Но он был добродушный, робкий и застенчивый юноша, и стыдно ему было не исполнить ее желания, потому что она ради него обернулась. К тому же и нравилась ему она, потому что была прекрасна лицом, а он, бедняга, и не мог знать, что у нее осталось в устах.

Взял он девицу за руку и повел домой. А жил этот юноша со своей старой матерью и чтил мать, как святыню.

— А вот, мать, и невестка тебе, — сказал юноша, войдя с девицей в дом. — Слава Богу, сынок, — ответила мать и посмотрела на красавицу-девицу. Но старая и мудрая мать сразу почувствовала, что находится у невестки в устах.

Пошла невестка переодеваться, а мать говорит сыну:

— Красивую ты себе нашел жену, но только присмотрись, сын, не змея ли она!

Но сын чуть не окаменел от удивления: откуда его мать знает, что она была змеей? Злоба охватила его сердце, и подумал он: «а мать-то моя, безусловно, ведьма». И сразу возненавидел мать.

Начали они все втроем жить вместе, но очень скверная была эта жизнь. Невестка болтлива, озлоблена, строптива и прожорлива.

Был там утес, высотой до облаков, и невестка приказала как-то старухе принести ей для умыванья снега с вершины утеса.

— Нет пути на ту вершину, — говорит старуха.

— Возьми козу, пусть она тебя поведет. Там, где она вверх, там ты стремглав вниз, — говорит невестка.

Тут же был и сын и, чтобы только угодить своей жене, рассмеялся на эти слова.

Это так опечалило мать, что она немедленно отправилась на утес за снегом, потому что не жаль ей было жизни. Уже в пути хотела она попросить у Бога помощи, но передумала, сказав: «Увидел бы Бог, что сын мой никуда не годится».

Но Бог ей все же пришел на помощь, и она удачно принесла невестке снега с утеса из-под облаков.

На другой день приказывает невестка старухе:

— Иди на озеро замерзшее. Посередине озера прорубь. Излови мне в проруби карпа на обед.

— Провалится лед подо мной, пропаду я в озере, — отвечает старуха.

— Карп будет очень рад, если ты пропадешь вместе с ним, — отвечает невестка.

И опять сын рассмеялся, а старуха так опечалилась, что немедленно отправилась на озеро. Трещит лед под старухой, плачет она, и слезы у нее замерзают на лице. А все еще не хочет она Бога молить, таит перед Богом, что сын ее грешен.

«Лучше уж погибну», — думает старуха, идя по льду.

Но не пришло еще, видно, время старухиной смерти. Пролетела над ней чайка, неся рыбу. Выскользнула рыба у чайки и упала как раз перед старухой. Старуха берет рыбу и счастливая несет ее невестке.

На третий день села старуха у очага, взяла рубашку сына и начала ее латать. Лишь только увидела это невестка, подлетела к старухе, вырвала у нее из рук рубашку и крикнула:

— Брось это, старая сова, не для тебя эта работа.

И не дает матери латать рубашку сыну.

До края наполнилось сердце старухи печалью, вышла она из избы, села, несмотря на лютый мороз, на завалинку, и стала молить Бога:

— Боже мой, помоги мне!

В это время замечает она, как к ней идет некая убогая девушка, слегка только прикрытая изорванным бельем, с посиневшими от холода плечами, потому что спал с руки полуоторванный рукав. И все же улыбается девушка, так как мягкий у нее был нрав. Под мышкой у нее была вязанка лучинок.

— Не купишь ли, бабушка, лучинок? — спрашивает девушка.

— Нет у меня денег, дочка, но если хочешь, я тебе за это прикреплю твой рукав, — говорит опечаленная старуха, которая еще держала в руках иглу и нитку, приготовленные для рубашки сына.

Старуха пришила девушке рукав, а девушка дала ей вязанку лучинок, ласково ее поблагодарила и пошла дальше, радостная, что плечи ее больше не зябнут.

 

II

Вечером говорить невестка старухе:

— Мы пойдем к куме в гости, а ты нагрей мне воды, пока мы вернемся.

Была невестка прожорлива и только и смотрела: как бы где-нибудь у кого-либо чего-нибудь поесть.

Когда они ушли, и осталась старуха одна, взяла она лучинки, что ей продала девушка, развела огонь на очаге и пошла в сарай по дрова.

Пока она в сарае собирала дрова, услыхала вдруг, как в кухне что-то трещит, что-то стучит: куц! куц!

— Кто там? — спросила старуха из сарая.

— Домовые! Домовые! — отозвались из кухни тихие, отрывистые голоса, словно щебетанье воробьев под стрехой.

Удивилась старуха особенно потому, что это было ночью, и пошла в кухню. Только вошла она в кухню, пламя на очаге как раз охватило лучинки, а вокруг пламени пустились в хоровод «Домовые»— все как один: мужичок-с-ноготок. На них кожухи, шапочки и лапотки, как пламень красные, волосы и борода, будто пепел серые, а очи, словно уголь раскаленный.

Все больше и больше выходит их из пламени: из каждой лучинки по одному. И лишь появятся, тотчас же начинают смеяться, визжать, кувыркаться по очагу, пищать от радости и, ухватившись за руки, водить хоровод.

И понесся хоровод: на очаг, по огню, по золе, под полочку, на скамеечку, на стул, на стол! Танцуй! Пляши! Быстрей! Скорей! Скачут, визжат, толкаются, кривляются.

Соль просыпали, квас пролили, муку разметали, — и все от неудержимой радости. Огонь на очаге языками вьется и блещет, трещит и греет, а старуха глядит да глядит. Ей не жаль ни соли, ни кваса, и радуется она веселью, что Бог посылает ей на утеху.

И кажется старухе, что помолодела она: рассмеялась, как горлица, вскочила, как девица юная, и бросилась в хоровод с Домовыми. А все же осталась у неё тоска в сердце, и это было так печально, что хоровод сразу остановился.

— Люди Божьи — говорит старуха Домовым — не могли бы вы мне помочь увидеть язык моей невестки, и тогда я могла бы сказать моему сыну то, что своими очами я видела, и он, может быть, опомнился бы?!

Старуха начала рассказывать Домовым все, как было. Домовые уселись кружком на очаге, по краюшку, ножки свесили вниз очага, нанизались, словно репейник к репейнику, и слушают старуху: и все покачивают головами от удивления. Качают головами, а красные их шапочки жаром пылают и кажется будто пламенные языки на очаге колеблются.

Когда старуха окончила свой рассказ, воскликнул один из домовых, по имени Малик Тинтилинич:

— Я тебе помогу! Пойду в землю солнечную и принесу тебе сорочьих яиц. Положим мы их под наседку, и, когда вылупятся сорочата, поддастся обману невестка: захочется ей, как и всякой лесной змее, полакомиться сорочатами, и вылезет у нее язык.

Домовые прыснули от радости, что Малик Тинтилинич так ловко придумал. Еще они оживленно визжали, а уже невестка возвращается из гостей, неся пирог. Озлобленная подлетела невестка к дверям, чтобы увидеть, кто это визжит в кухне. Но лишь только она распахнула двери — хлоп! — вспыхнул пламень, вскочили домовые, хлопнули все в один раз ножками об очаг, взнеслись над пламенем, понеслись под кров; скрипнули дощечки на крове — и не стало Домовых.

Только Малик Тинтилинич не убежал, а скрылся в золе.

Когда пламень неожиданно взвился вверх, а двери ударились о свою раму, невестка перепугалась и от страха опустилась, как мешок на землю.

Выпал у нее из рук пирог, рассыпались волосы и гребни, вытаращила она глаза и закричала от злобы:

— Что это такое, старая чертовка!

— Ветер раздул пламя, когда ты распахнула дверь, — невозмутимо говорит старуха.

— А что это в золе? — снова спрашивает невестка, так как из-под золы виднелась пятка красного лапотка Малика Тинтилинича.

— Уголёк — отвечает старуха.

Но невестка не верит, а встаёт и идёт, как была простоволосая, к очагу, чтобы вблизи еще увидеть, что такое с очагом. Только лишь приблизилась она лицом к золе, как Малик Тинтилинич быстро высунул ножку и щелкнул пяткой невестку по носу. Закричала невестка от страха, словно в море тонет, вся почернела в лице, а пепел осыпал её разметавшиеся волосы.

— Что это такое, старая чертовка? — визжит невестка.

— Осыпал тебя каштан из уголька, — отвечаете старуха, а Малик Тинтилинич в золе прыскает от смеха.

Когда невестка пошла умываться, показала старуха Малику Тинтилиничу место, где в сарае невестка посадила наседку чтобы иметь малых цыплят к Рождеству. И в эту же ночь принес Малик сорочьи яйца и положил их под наседку вместо куриных.

 

III

Приказала невестка старухе внимательно смотреть за наседкой и лишь только вылупятся цыплята, сейчас же сообщить ей. Позовет тогда невестка всё село, чтобы все видели, каких она имеет цыплят на Рождество, как ни у кого другого их не будет.

Пришло время, вылупились сорочата. Сообщила старуха невестке, что вылупились цыплята, а невестка позвала всё село. Пришли и кумушки, и соседки, и стар и млад, был здесь же и сын старухин. Невестка приказывает старухе принести лукошко в сени.

Принесла старуха лукошко, подняла наседку, а там на дне лукошка что-то верещит: выскочили голые сорочата и скок! скок! по полу.

Как только невестка-змея так неожиданно увидела сорочат, — забылась она, проявилась скрывавшаяся в ней змеиная порода, бросилась невестка по сеням за сорочатами и вытянула за ними свой тонкий и острый язык, как будто в лесу была.

Взвизгнули и перекрестились кумушки и соседки и увели своих детей домой, потому что поняли они, что это действительно лесная змея.

А мать радостная пошла к сыну говоря:

— Отведи ее, сынок, туда, откуда ты ее привел, теперь ты своими глазами видел, кого ты в доме держишь. — И мать хотела обнять сына.

Но сын был совсем неразумный человек и ещё больше воспротивился, не веря ни своим односельчанам, ни своей матери, ни даже своим собственным глазам. Не хочет он ничего предпринимать против жены-змеи, а наоборот ещё прикрикнул на мать:

— Откуда у тебя сорочата в это время, старая ведьма? Вон из моего дома!

И увидала мать, что ничем нельзя здесь помочь. Горько заплакала она и попросила только, чтобы не гнал он ее из дому хотя бы днем, чтобы не видели на селе, какого она сына вырастила.

Сын согласился, чтобы мать еще до вечера осталась дома.

Когда наступил вечер, взяла старуха в суму немного хлеба и несколько лучинок из тех, что ей дала убогая девушка, и пошла, причитая, из сыновнего дома.

Лишь только мать перешла за порог, погас огонь в очаге, и упало распятие со стены. Остался сын с женой в темной избе, — и тогда только почувствовал сын, какой большой грех совершил он, поступив так с матерью, и горько покаялся. Но не смеет он жене о том сказать, потому что был робок, и говорит ей:

— Идем за матерью и посмотрим, как она будет погибать от мороза.

Весело выскочила злорадная невестка, отыскала кожух; оделись они и вышли вслед за старухой.

А старуха опечаленная идет по снегу в полночь через поле. Когда она вышла на большое открытое поле, охватил ее такой мороз, что не могла она идти дальше. Вытянула она из сумы лучинки, расчистила снег и запалила огонь, чтобы хоть немного согреться.

Но лишь только пламя охватило лучинки — что за чудо! Выходят из них Домовые совсем так же, как это было дома на очаге!

Выскакивают все они из огня и прямо в снег, а за ними искры разлетаются во все стороны в ночной тьме.

Приятно это старухе, и расплакаться она готова от умиления, что не оставили они ее одну в пути. А они теснятся подле нее, смеются и посвистывают.

— Люди Божьи, — говорить старуха, — не до веселья мне: помогите мне лучше в моем горе.

Рассказала старуха Домовым, как неразумный сын ещё больше озлобился на нее, когда и он, как и всё село, уверился, что у невестки действительно змеиный язык.

— Выгнал он меня, а вы помогите мне, если можете.

Примолкли Домовые, задумчиво стряхивают снег с лапотков и не дают старухе совета.

Наконец Малик Тинтилинич говорить:

— Идем к Стрибору, владыке нашему. Он всему знает совет и помощь.

И быстро Малик взобрался на терновый куст, свистнул, вложив пальцы в рот, а из мрака через поле прискакал к ним олень и двенадцать белок.

Посадив старуху на оленя, Домовые сами взобрались на белок и двинулись в путь к лесу Стрибора.

Едут они ночью: на олене рога ветвистые, а на каждом разветвлении звездочка. Льет олень свет и указывает путь, а за ним мчится двенадцать белок, а у каждой белки по два глаза, как два драгоценных камня. Мчатся они и поторапливаются, так что дух захватывает, а за ними вдалеке несутся невестка и сын.

Так достигли они леса Стрибора, и понес олень старуху через лес.

И в темноте узнала невестка, что это и есть лес Стрибора, где она уже однажды была за грехи свои наказана, но от неизмерной злобы не может ни вспомнить своих новых грехов, ни испугаться ответа за них, а еще больше радуется и говорит: «Пропадет неопытная старуха в этом лесу среди стольких его чар», — и еще быстрее летит за оленем.

Домчал наконец олень старуху к Стрибору, а Стрибор был лесным владыкой. Сидел он середь леса в дубе таком большом, что в нем было семь золотых дворцов и восьмое село, серебряной оградой обнесенное. Перед самым красивым из дворцов сидел Стрибор на троне, в красной мантии.

— Помоги старухе, погибает она от невестки-змеи, — сказали домовые Стибору, отвесив вместе со старухой ему поклон. Рассказали ему все, как было. А невестка и сын подобрались к дубу и через червоточину глядят и слушают, что будет.

Когда Домовые окончили свой рассказ, говорит Стрибор старухе:

— Не бойся, старая! Оставь невестку, пусть она живет со своей злобой, пока её злоба не приведет снова сюда, откуда она слишком рано освободилась. А тебе легко помочь. Погляди вон на то село, серебром обнесенное.

Поглядела старуха и видит, что это её родное село, в котором она еще девушкой жила, а на селе храмовый праздник и народное гулянье. Гудят колокола, поют скрипки, вьются стяги, льются песни.

— Войди через околицу, всплесни руками и тотчас же помолодеешь. Останешься ты в своем селе, выйдешь снова замуж и будешь счастлива, как пятьдесят лет тому назад, — говорить Стрибор.

Развеселилась старуха, как уж давно не была весела, полетела сразу к околице, схватилась уже руками за серебряную калитку, как вдруг что-то вспомнила и спросила Стрибора.

— А что будет с моим сыном?

— Не глупи, старуха! — отвечает Стрибор — откуда ты будешь знать о своем сыне? Он останется в теперешнем времени, а ты вернешься ко времени своей молодости! Не будешь ты знать ни о каком сыне!

Услыхав это, старуха тяжко задумалась. А затем медленно отошла от околицы, вернулась обратно к Стрибору, низко поклонилась и сказала:

— Спасибо тебе, владыко милостивый, за все добро, что ты мне оказываешь. Но лучше уж я останусь со своим горем, но зато буду знать, что имею сына, чем, получив от тебя все блага и богатства мира, должна буду забыть его.

Лишь только произнесла это старуха, страшный гул разнесся по всей дубраве, исчезли все чары в лесу Стрибора, потому что для старухи ее собственные страдания оказались милее всего счастья этого мира.

Заколебался весь лес, провалилась земля, исчез в пропасти огромный дуб с дворцами и селом, серебром обнесенным, скрылся Стрибор и домовые; вскрикнула невестка за дубом, обратилась в змею, забралась в нору, а мать с сыном оказались одни-одинёшеньки посреди леса.

Упал сын перед матерью на колени, целует ее подол и рукава, а затем схватил ее на руки и понес домой, куда счастливый и пришел еще до зари.

Молит сын Бога и мать, чтобы простили они ему. Бог ему простил, а мать в вину ему ничего и не ставила.

Спустя некоторое время юноша женился на той убогой и милой девушке, которая привела им в дом домовых. И по сей день счастливо они живут все вместе, и Малик Тинтилинич зимними вечерами охотно посещает их очаг.