SgrA*

Пришло облако, закрыло лик солнца — и лишилось своего белого великолепия. Дерево растет в прохладе и стремится к теплу. Дереву не нужна любовь, хотя я предлагал ее ему и отдавал. Оно карабкается в небеса и спит спокойно, когда наступает ночь. Но я мало знаю о дереве. Это моя жизнь. Если бы у меня была надежда, она могла бы вырасти только в дерево.

Двор такой же, как и всегда. Лужайка широкая и зеленая, а дом за ней — красный. Мое окно — как яркое пламя, теперь, когда облако ушло с солнца, и свет сияет на стекле. Водопроводные трубы змеятся по стене, тускло-зеленые, с хлопьями облупившейся краски. Цементный водосток огражден невысокими скатами. Сюда они выбрасывают мертвые коричневые листья из чайника. Иногда, я прокрадываюсь туда, и нахожу листья, прилипшие к грубому бетону, и прижимаюсь к ним губами. Что было теплым и сладким — теперь мертво. Смерть придает чаю кислый привкус. Цементная дорожка потрескалась в тех местах, где с ней схватились корни дерева. Трава под опавшими листьями — желтая и бурая. Вдоль края красной черепичной крыши бежит стальной желоб — бежит туда, куда стекают зимние воды, туда, где собираются тела листьев. Дом и двор по-своему красивы. Только внутри дом тускло-коричневый, а цвета утратили свой смысл под гнетом скуки и трех мертвых душ, никогда не пытавшихся одолеть пропасть.

Я — дерево. Я — в дереве. Я заключен в соке, поднимающемся из глубоких корней истории всей Земли. Он лежит на траве и не сучит своими неуклюжими ногами. Один глаз голубой, словно небо, зеленый, точно дерево. В другой глаз он тычет заостренной палочкой. Дорогой боженька в небесах… но нет, нет ни небес, ни бога. Мертвые души. Сотрясение воздуха без слов. Мы будем стоять здесь вечно, и облака будут находить на солнце, а дожди — мочить наши листья, пока они не опадут, длинные и бурые, и тогда цикл повторится снова и снова, как должно, и все мёртвые души, все мы, будем страдать от проклятия в домике с красной черепичной крышей, и Артур ждет и наблюдает, наблюдает, наблюдает. Вечно.