С трёх часов Марийка сидела на окне в коридоре и выглядывала во двор — не идёт ли Саша.

«А вдруг он забыл про альбом, а вдруг он не найдёт цветной бумаги, а вдруг Тараканиха его куда-нибудь услала?»

Она увидела Сашу, как только он вошёл в ворота, и со всех ног побежала ему навстречу:

— Сашенька, принёс?

Саша издали помахал ей альбомом.

Альбом был тёмно-красный коленкоровый, уголки Саша обтянул кожей. Страницы все были из розовой, жёлтой и зелёной бумаги. Марийка никогда ещё не держала в руках такого красивого альбома. Уж теперь не стыдно идти на именины.

На первой страничке Марийка написала: «Дорогой Вандочке на добрую память от Марии Внуковой». Потом она начала наряжаться. Она надела накрахмаленное ситцевое платье-татьянку, чистые белые носки и ярко начищенные ботинки.

— Что ж, одета, как дай бог всякому, — одобрительно сказала Поля, со всех сторон осмотрев дочь. — Смотри же веди себя как воспитанная, за столом не жадничай и ни с кем не дерись…

— Уже половина шестого! — испугалась Марийка. — Побегу Лору торопить…

Лора стояла в спальне перед зеркальным шкафом и любовалась своим нарядным батистовым платьем, которое всё было обшито воланчиками. Через плечо на шёлковом шнурке у неё висел вышитый карманчик с крохотным кружевным платочком.

Марийка побежала обратно в кухню.

— Мама, — закричала она ещё с порога, — а платочек?

— Какой тебе ещё платочек?

— У Лоры в карманчике лежит, и мне тоже нужно. Ведь на именины же…

— Ну, поищи в столе, там лоскуток белый, лежал под полотенцем.

— Да не годится лоскуток! Ванда увидит сразу, что это тряпка.

— Вот наказание! Ну ладно уж…

Поля вытащила из сундучка новенький батистовый платочек, обшитый кружевцами.

— Ну, так и быть — бери. Потеряешь — выпорю! Да смотри — груши или вишни будешь есть, рот не обтирай: пятна-то фруктовые не отмываются.

— Марийка, иди скорей! — закричала Катерина. — Лорочка уже давно одемшись, а эта принцесса всё никак не вырядится!

Катерина выпустила девочек через парадную дверь. Лора шла впереди, держа обеими руками коробку с чайным сервизом. Она шла очень медленно, потому что боялась споткнуться и уронить коробку. Розовый бант в её волосах качался; точно пышный цветок. От Лоры пахло духами. Марийка шла позади с альбомом под мышкой и посапывала носом. Она думала, что если очень сильно тянуть в себя свежий горьковатый запах Лориных духов, то хоть часть его перейдёт к ней.

Когда они проходили через двор, Володька из 35-го номера, сидевший на заборе, стал дразнить Марийку:

Машка, тащившая через двор ведро с водой, остановилась и с завистью посмотрела на Марийку.

Марийка на минутку отстала от Лоры:

— Маш, понюхай, хорошо от меня пахнет? Машка поставила ведро на землю и приложилась носом к Марийкиной шее.

— Пахнет керосином, — сказала она.

— Это мне мама вчера голову керосином мыла. А духами ещё не пахнет?

— Может, и пахнет, да керосином перешибает.

— Ну, я пойду… — сказала Марийка.

— Эх, ты, а ещё воробья собиралась со мной хоронить!..

— Марийка, что ж это ты? Мы опоздаем! — закричала Лора.

Она стояла на крыльце парадного подъезда № 3 и дожидалась Марийки.

— Завтра, Маша, всё расскажу, что там будет! — крикнула Марийка и побежала вприпрыжку.

Ей казалось, что она сейчас очень красивая и нарядная. Ей хотелось прыгать, кричать, выдумывать разные игры. Но она чинно, «как воспитанная», поднималась по лестнице следом за Лорой.

Когда девочки вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице, Марийку от страха даже затошнило и ладони у неё вспотели. Она сунула альбом под мышку и помахала руками в воздухе, чтобы скорей высохли.

Лора приподнялась на цыпочки и позвонила. Дверь у Шамборских была коричневая. Медная дощечка, ручка, звонок и даже жестяная марка с надписью: «Страховое о-во Саламандра» — всё блестело, как золотое.

Дверь девочкам открыла сама Ванда. Она была в голубом шёлковом платье, белобрысые волосы её были завиты в трубочки — по четыре трубочки на каждом плече.

— Лора пришла! — закричала она. — Теперь не хватает только Серёжи и девочек Добрышиных…

— Дорогая Вандочка, поздравляю тебя с днём твоих именин и желаю тебе всего, всего хорошего, — сказала Лора и протянула Ванде коробку с сервизом.

Ванда тут же, в передней, вынула из коробки чайничек и крохотную сахарницу.

— Ах, какая прелесть! Какие малюсенькие чашечки! — закричала Ванда. — Они гораздо меньше тех, что мне подарила в прошлом году мама…

Марийка шагнула вперёд и «молча протянула Ванде свой красный альбом с уголками, но та была так занята сервизом, что ничего не замечала.

— Возьми, — сказала Марийка, ткнув Ванду альбомом в бок, — это тебе.

Ванда оглянулась.

— Ах, альбом!.. Это сегодня уже четвёртый! Спасибо большое.

Она положила альбом на столик и снова занялась чайничком и его голубой крышечкой, которая была не больше двадцатикопеечной монеты.

— Ну, что тебе ещё подарили? Покажи! — сказала Лора.

— Идёмте.

И девочки побежали в комнаты.

В большой комнате с хрустальной люстрой было много детей. Марийка никого не знала, кроме толстого Мары, который сидел на диване и что-то жевал. Одна щека у него была надута, точно от флюса.

Игры ещё не начинались. Дети чинно сидели вдоль стен и разглядывали друг друга. Мальчиков было всего двое — толстый Мара и ещё один, незнакомый. Остальные были девочки.

Все они были очень нарядные, в кружевах, воланчиках и бантиках. У одних банты торчали в волосах, у других на плече, у третьих были шёлковые кушаки с бантами, а у одной девочки было целых шесть голубых бантов: один большой на голове, два поменьше на плечах, один огромный на поясе и два совсем маленьких на лайковых туфельках.

Марийка оробела. У неё не было ни одного банта, и только сейчас она заметила, что башмаки у неё хотя и ярко начищены, но слишком велики и грубо сшиты, а платье гораздо длиннее, чем у всех девочек. Оглядываясь по сторонам, она искала исчезнувшую куда-то Лору, и, не найдя её нигде, присела в уголке, между волосатой пальмой и большой вазой, которая стояла на тумбочке. На вазе были нарисованы страшные змеи с закрученными хвостами и косоглазые люди в пёстрых халатах.

Из столовой вышла шумная толпа мамаш и гувернанток.

— Дети, — сказала чёрная вертлявая дама с большим ртом и с красной розой в причёске, — мы сейчас устроим маленький концерт. Просим дорогую именинницу продекламировать стишок.

Все захлопали в ладоши.

Ванда вышла на середину комнаты и, дёргая кушак своего платья, пролепетала что-то себе под нос об ангеле, который летел по небу и тихую песню пел. Один за другим дети выходили на середину комнаты. Читали они быстро и очень неразборчиво.

В особенности отличился мальчик Гога.

Гога был сын той самой вертлявой дамы, которая устраивала концерт. Дама непременно хотела, чтобы Гога прочитал детям стихи Некрасова «Дедушка Мазай и зайцы». Такое длинное стихотворение не всякий-то мальчик запомнит!

Но Гога долго отказывался. Он мычал, мотал головой, отворачивался лицом к стенке, а все гости хлопали в ладоши и кричали:

— Ну, Гога! Гога! Ну!!!

Наконец Гога вышел на середину комнаты. Он был одет в тёмно-синюю шерстяную матроску, очень длинную и собранную внизу на резинке. Коротенькие штанишки почти совсем не была видны из-под матроски, и Марийке сперва показалось, что Гога вовсе без штанов.

Марийка фыркнула и даже привстала от удивления.

Нет, всё-таки штаны были, только очень-очень коротенькие.

Несколько минут Гога стоял и молча теребил на своей матроске галстук. Марийка внимательно смотрела ему в рот. Уж этот-то скажет что-нибудь замечательное!

— Ну, Гогочка, не огорчай маму! — стонала дама с розой.

Наконец Гога раскрыл рот и начал говорить стихи. Марийка опять привстала. По-каковски же он это говорит? Она не понимала ни одного слова.

— Та-та-та, та-та-та, та-та-та, та-та. Ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту… — доносилось с середины комнаты.

Марийка успела пересчитать все хрусталики на люстре, а Гога всё татакал и тутукал. Можно было подумать, что во рту у него лежит горячая картофелина и он никак не может её проглотить.

Марийка закрыла глаза. Она была уверена, что Гога это делает нарочно за то, что к нему так приставали.

Дети зевали, и только взрослые слушали, склонив голову к плечу и сладко улыбаясь. Наконец Гога кончил.

— Молодчина! Прелестно прочёл! Какая память!.. — слышалось со всех сторон.

После Гоги выступила Ляля Геннинг и прочила французскую скороговорку. Наверно, Ляля никого не боялась. Она улыбалась, смотрела по сторонам и кончиками пальцев придерживала свою юбочку, точно собиралась танцевать.

Марийке эти стихи понравились больше, чем Гогины. Здесь она поняла хоть одно слово «мадам», а там не поняла ни одного.

Не успела Ляля кончить, как раздался звонок и пришли новые гости — шестилетний Серёжа Ветвицкий со своим отцом. Серёжа принёс Ванде большой резиновый мяч в красной шёлковой сетке с кисточкой.

— Отдай Вандочке свой подарок, — сказал Серёже отец.

Но Серёже так нравился мяч, что он никак не мог с ним расстаться.

— Стыдись, Серёжа, ведь это куплено для Вандочки…

Отец присел возле Серёжи на корточки и долго шептал ему что-то на ухо — то ласково, то сердито.

Но Серёжа не хотел ничего слушать. Когда отец снова попытался отнять у него мяч, он поднял отчаянный рёв. Он лёг на пол, прикрыл мяч животом и кричал:

— Не дам, не дам! Дураки!..

Так Ванде и не пришлось получить свой подарок. Серёжа вскоре запросился домой и унёс мяч, положив его в свою шапку.

Начались игры. Марийка всё ещё сидела в углу за пальмой. Она смотрела, как девочки и мальчики, взявшись за руки, топчутся в хороводе и поют:

Ванда стояла посреди хоровода и думала, кого бы ей выбрать. Вдруг она увидела, что Марийка сидит за пальмой и от нечего делать щиплет волосатый ствол.

— Я выбираю Марийку, — сказала Ванда.

Она привела Марийку за руку и поставила на своё место.

Хоровод завертелся вокруг Марийки.

пели дети.

Марийка выбрала крохотную двухлетнюю девчушку, которая с трудом поспевала за хороводом на своих кривых ножках.

— Не хочу больше играть в каравай! — вдруг закричала Ляля, выходя из круга. — Это игра для малышей. Давайте лучше играть в фанты!

Гости расселись на стульях, и Ванда начала обходить их по очереди. Прежде всего она подошла к Гоге.

— Барыня прислала сто рублей. Чёрного небелого не покупайте, о жёлтом даже не вспоминайте, «да» и «нет» не говорите, что хотите покупайте, головою не мотайте, смеяться тоже нельзя, — выпалила Ванда скороговоркой.

Гога запыхтел от удовольствия, что его спрашивают самым первым, и приложил палец к губам, боясь, как бы не выронить лишнего слова.

Ванда внимательно осмотрела Гогу с ног до головы и спросила:

— Какого цвета у вас носки?

— Зелёные.

— Не врите, они у вас белые.

— Вандедька, что за выражение! — воскликнула дама с розой.

— Гы-ы… — засмеялся Гога.

— Штраф, с тебя фант! — закричала Ванда.

Гога вытащил из кармана перочинный ножик. Марийка сидела посередине длинной шеренги гостей и с нетерпением ждала, когда дойдёт до неё очередь. Уж она-то не сдастся так скоро!

Наконец Ванда подошла к ней:

— Какого цвета у вас носки?

— Сиреневые, — ответила Марийка.

— Вот и не сиреневые, а белые! А какого цвета у вас лицо?

— Синее.

— Ха-ха-ха!.. Синее! Вы что, разве утопленница?

Ванда никак не могла заставить её отдать фант. Она злилась и задавала глупые вопросы:

— Какой у вас нос?

— С двумя дырочками.

— Нет, а какого он цвета?

— Телесного.

Ванда так разозлилась, что даже ногой топнула. Марийке стало неловко — ведь всё-таки Ванда была именинница. Она решила на первый же вопрос, ответить «нет» и отдала обрадованной Ванде фант — батистовый носовой платочек, который ей дала мать.

Ванда сложила все фанты в вазу, не в ту огромную, с китайцами, а в другую — маленькую, с цветочками. Ванда вынимала из вазы то ножик, то гребёнку, то бант и опрашивала: что делать этому фанту?

Дама с розой в причёске завязала себе глаза шарфиком, уселась в кресло и стала назначать какому фанту что делать:

— Этому фанту три раза проскакать на одной ноге вокруг рояля.

— Этому фанту пропеть что-нибудь хорошенькое.

— Этому фанту протанцевать с именинницей польку.

Наконец Ванда вытащила из вазы маленький носовой платочек.

— Владелец этого фанта должен подойти к господину Шамборскому, — медленно проговорила дама, — и сказать ему приветствие на французском языке.

«Это мне, — подумала Марийка. — Как же так? Я ведь не умею по-французскому…»

Ляля засмеялась и захлопала в ладоши.

— Не отдавайте вещи, пока каждый, не исполнит, что ему назначили, — сказала она со злорадством, поглядывая на Марийку.

Поднялся ужасный шум. Лора кричала, что она не хочет петь, девочка в кружевном воротнике плакала и требовала обратно свою брошку, потому что воротник висел у неё на плече и ей было очень неудобно. Только Гога весело скакал на одной ноге вокруг рояля.

А Марийка спряталась опять за пальму.

«Не пойду, — думала она. — Я же не умею по-французскому, ни за что не пойду. Вот как только Ванда отвернётся, я выхвачу из вазы свой платочек. Пусть тогда заставят!»

Но Ляля точно отгадала Марийкины мысли. Она схватила вазу со стола и отнесла её даме с розой в причёске.

— Нина Петровна, возьмите вазу! Я боюсь, что все фанты растащат…

Марийку вытащили на середину комнаты и стали уговаривать, чтобы она подошла к отцу Ванды и сказала ему: «Комман ву портэ ву, мосье?» Это значит: «Как вы поживаете?»

— Попробуй, Марийка, ничего! — сказала Лора.

— Ну, повторяй за мной, ведь это очень легко, — приставала Ляля. — Комман ву портэ ву…

Марийке было ужасно стыдно. Все гости смотрели на неё и смеялись. Ей очень не хотелось повторять за Лялей французские слова, но она вспомнила о том, как мать наказывала ей беречь батистовый платочек, и шопотом, про себя, несколько раз повторила: «комман» и «портэ».

Что ж, это и вправду не трудно. «Портэ» — похоже «а «портрет».

— Ну ладно, а где говорить-то? — спросила Марийка.

— В гостиной! Станислав Стефанович в гостиной! — загалдели кругом.

— Идёмте!

Марийку повели в гостиную. Чтобы попасть туда, нужно было пройти через столовую. Там уже был накрыт огромный стол. На твёрдой накрахмаленной скатерти стояли закуски, пироги и хрустальные вазы с фруктами. На дворе ещё не стемнело, но все лампы были зажжены, и Максимовна, наряжённая, как барыня, в синее шерстяное платье, вынимала из буфета стеклянные вазочки для мороженого.

«И вправду уж сделаю, как они хотят, — подумала Марийка, — а то ещё Ванда рассердится и не позовёт есть мороженое «тутти-фрутти».

Дети остановились у высоких дверей, завешенных зелёными портьерами. За портьерами разговаривали и смеялись взрослые.

«Вот сейчас… Сейчас… — подумала Марийка. — И зачем только я пришла на эти именины! Лучше бы воробья с Машкой на дворе хоронила. Ох! Убежать бы!..»

Ей стало страшно, как тогда на лестнице.

— Ну, чего же ты стала? Какая смешная! — сказала за её спиной Ляля Геннинг.

Кто-то легонько подтолкнул Марийку. Она споткнулась, переступила через порог и остановилась, зажмурившись от яркого света.

Гостиная была полна народу. Дамы в шёлковых платьях, военные, какие-то старики в чесучовых пиджаках, горничная с большим подносом, уставленным чашками, — всё это замелькало в глазах у Марийки, точно карусель.

Все разговоры смолкли. Стало так тихо, будто Марийке в уши напихали ваты; только и было слышно, как в углу за карточным столом кто-то из мужчин щёлкает картами, распечатывая новую колоду. В этом углу стоял зелёный стол, и возле него сидел сам Шамборский и ещё какие-то важные старики. Один был толстый, краснолицый, в военном мундире с эполетами, обшитыми серебряными макаронами. А других стариков Марийка от страха и не разглядела.

Шамборский сидел к ней спиной. Марийка видела его розовый затылок и белобрысые напомаженные волосы, которые блестели, как мокрые.

«Была не была», — подумала Марийка и, стуча башмаками, подошла к карточному столу и остановилась сбоку.

«Была не была», — подумала Марийка и, стуча башмаками, подошла к карточному столу.

Все дети двинулись вслед за ней. Они толпились за её спиной и хихикали.

Дамы заулыбались и поднесли к глазам лорнеты. Ванда подбежала к своей матери и начала ей что-то шептать на ухо.

Марийка стояла молча и тяжело дышала. «Комман, комман, комман», — твердила она про себя, чтобы не забыть.

— Ну, говори же, — толкнул её кто-то в бок.

Она перекрестила живот маленьким крестиком и тихо, почти шёпотом, сказала:

— Комман ву портэ ву, мосье?

Шамборский держал в руке сложенные веером карты и так близко поднёс их к носу, точно принюхивался.

— Я пасс, — произнёс он, обращаясь к толстому старику, сидевшему напротив.

— Говори громче, — шепнули Марийке сзади.

Она ещё раз перекрестилась и сказала очень громко и ясно:

— Комман ву портрет ву, мосье?

Шамборский оглянулся и рассеянно сказал «Да-да», а все захохотали, потому что Марийка вместо «портэ» сказала «портрет». Больше всех смеялась Ляля, но Марийка не обращала на это никакого внимания. Она получила обратно носовой платок, а на остальное ей было наплевать. Ей даже сразу стало как-то скучно.

— Идёмте в залу! — закричала Ванда. — Я покажу вам свои подарки.

Ванда принесла из детской целый ворох подарков. Тут были различные игры в пёстрых картонных коробках, две куклы — одна голая, целлулоидная, другая фарфоровая, в костюме гимназистки, — рабочий ящик с маленькими ножницами; напёрстком, игольником и вязальным крючком, кукольная посуда и четыре альбома для стихов. Ванда начала читать вслух надписи на альбомах:

— «Милая именинница, храни и вспоминай тётю Нэлли», «Ванде Шамборской от Люси Некрашенко», «Вандочке на вечную-вечную память от Лизочки Стекловой».

Тут же, на первой странице, был написан акростих:

Каждая первая буква в строке была подчёркнута, и если прочитать их подряд сверху вниз, получалось: «тебя».

— «Дорогой Вандочке на добрую память от Марии Внуковой», — прочла Ванда и с недоумением пожала плечами. Она никогда не слыхала такой фамилии.

— Кто же это — Мария Внукова? — спрашивали дети друг у друга.

— Внукова-Лукова! — сказал Гога, и все засмеялись.

Никто из детей не знал этого имени, кроме Лоры и Марийки. Но Лоры в эту минуту не было в комнате, а Марийка постеснялась сказать, что она-то и есть эта никому не известная Мария Внукова.

Марийка снова села в угол за пальмой. Как же так? Что же теперь делать? Ванда подумает, что Марийка пришла к ней на именины без подарка.

«Сказать ей, что ли?» Сказать почему-то было стыдно.

За столом Марийка всё время молчала.

Сейчас же после чая она стала звать Лору домой. Но Лоре совсем не хотелось уходить, и Марийка просидела за пальмой ещё целый час. Наконец за Лорой прислали Катерину. Было уже десять часов, а девочек отпустили в гости только до девяти.

На дворе, счищая с липких ладоней волоски, нащипанные с пальмы, Марийка вздохнула и сказала Лоре:

— Лора, а Лора! Ты завтра скажи Ванде, что это я подарила ей красный альбом с уголками. Ладно?

— Ладно, — ответила Лора и кивнула головой.

Она понимала, как это обидно, когда приходишь на именины с подарком, а все думают, что ты ничего не подарил.